Чижик Валерий Александрович : другие произведения.

Для переводчиков

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Джерард Мзнли Хопкинс и др.

  А вот еще одна яркая звезда на небосклоне поэзии, мало известная в России (для тех, кто не боится попотеть):
  
  GERARD MANLEY HOPKINS
  POEMS (1876-1889)
  
  PIED BEAUTY
  
  GIORY be to God for dappled things -
  For skies of couple-colour as a brinded cow;
  For rose-moles in all stipple upon trout that swim;
  Fresh-firecoal chestnut-falls; finches' wings;
  Landscape plotted and pieced - fold, fallow, and plough;
  And all trades, their gear and tackle and trim.
  
  All things counter, original, spare, strange;
  Whatever is fickle, freckled (who knows how?)
  With swift, slow; sweet, sour; adazzle, dim;
  He fathers-forth whose beauty is past change:
  Praise him.
  
  
  THE WINDHOVER
  To Christ our Lord
  
  I CAUGHT this morning morning's minion, king-
  dom of daylight's dauphin, dapple-dawn-drawn Falcon, in his
  riding
  Of the rolling level underneath him steady air, and striding
  High there, how he rung upon the rein of a wimpling wing
  In his ecstasy! then off, off forth on swing,
  As a skate's heel sweeps smooth on a bow-bend: the hurl and
  gliding
  Rebufied the big wind. My heart in hiding
  Stirred for a bird, - the achieve of, the mastery of the thing!
  
  Brute beauty and valour and act, oh, air, pride, plume, here
  Buckle! AND die fire that breaks from thee then, a billion
  Times told lovelier, more dangerous. O my chevalier!
  
  No wonder of it: sheer plod makes plough down sillion
  Shine, and blue-bleak embers, ah my dear,
  Fall, gall themselves, and gash gold-vermilion.
  
  
  HURRAHING IN HARVEST
  
  SUMMER ends now; now, barbarous in beauty, the stocks rise
  Around; up above, what wind-walks! what lovely behaviour
  Of silk-sack clouds! has wilder, wilful-wavier
  Meal-drift moulded ever and melted across skies?
  
  I walk, I lift up, I lift up heart, eyes,
  Down all that glory in the heavens to glean our Saviour;
  And, eyes, heart, what looks, what lips yet gave you a
  Rapturous love's greeting of realer, of rounder replies?
  
  And the azurous hung hills are his world-wielding shoulder
  Majestic - as a stallion stalwart, very-violet-sweet! -
  These things, these things were here and but the beholder
  Wanting; which two when they once meet,
  The heart rears wings bold and bolder
  And hurls for him, O half hurls earth for him off under his feet.
  
  
  God's Grandeur
  
  The world is charged with the grandeur of God.
  It will flame out, like shining from shook foil;
  It gathers to a greatness, like the ooze of oil
  Crushed. Why do men then now not reck his rod?
  Generations have trod, have trod, have trod;
  And all is seared with trade; bleared, smeared with toil;
  And wears man's smudge and shares man's smell: the soil
  Is bare now, nor can foot feel, being shod.
  
  And for all this, nature is never spent;
  There lives the dearest freshness deep down things;
  And though the last lights off the black West went
  Oh, morning, at the brown brink eastward, springs-
  Because the Holy Ghost over the bent
  World broods with warm breast and with ah! bright wings.
  
  
  
  WALLACE STEVENS (1879-1955)
  THE SNOW MAN
  
  One must have a mind of winter
  To regard the frost and the boughs
  Of the pine-trees crusted with snow;
  
  And have been cold a long time
  To behold the junipers shagged with ice,
  The spruces rough in the distant glitter
  
  Of the January sun; and not to think
  Of any misery in the sound of the wind,
  In the sound of a few leaves,
  
  Which is the sound of the land
  Full of the same wind
  That is blowing in the same bare place
  
  For the listener, who listens in the snow,
  And, nothing himself, beholds
  Nothing that is not there and the nothing that is.
  
  
  WALLACE STEVENS
  TO AN OLD PHILOSOPHER IN ROME
  
  On the threshold of heaven, the figures in the street
  Become the figures of heaven, the majestic movement
  Of men growing small in the distances of space,
  Singing, with smaller and still smaller sound,
  Unintelligible absolution and an end -
  
  The threshold, Rome, and that more merciful Rome
  Beyond, the two alike in the make of the mind.
  It is as if in a human dignity
  Two parallels become one, a perspective, of which
  Men are part both in the inch and in the mile.
  
  How easily the blown banners change to wings . . .
  Things dark on the horizons of perception,
  Become accompaniments of fortune, but
  Of the fortune of the spirit, beyond the eye,
  Not of its sphere, and yet not far beyond,
  
  The human end in the spirit's greatest reach,
  The extreme of the known in the presence of the extreme
  Of the unknown. The newsboys' muttering
  Becomes another murmuring; the smell
  Of medicine, a fragrantness not to be spoiled. . .
  
  The bed, the books, the chair, the moving nuns,
  The candle as it evades the sight, these are
  The sources of happiness in the shape of Rome,
  A shape within the ancient circles of shapes,
  And these beneath the shadow of a shape
  
  In a confusion on bed and books, a portent
  On the chair, a moving transparence on the nuns,
  A light on the candle tearing against the wick
  To join a hovering excellence, to escape
  From fire and be part only of that of which
  
  Fire is the symbol: the celestial possible.
  Speak to your pillow as if it was yourself.
  Be orator but with an accurate tongue
  And without eloquence, 0, half-asleep,
  Of the pity that is the memorial of this room,
  
  So that we feel, in this illumined large,
  The veritable small, so that each of us
  Beholds himself in you, and hears his voice
  In yours, master and commiserable man,
  Intent on your particles of nether-do,
  
  Your dozing in the depths of wakefulness,
  In the warmth of your bed, at the edge of your chair, alive
  Yet living in two worlds, impenitent
  As to one, and, as to one, most penitent,
  Impatient for the grandeur that you need
  
  In so much misery; and yet finding it
  Only in misery, the afflatus of ruin,
  Profound poetry of the poor and of the dead,
  As in the last drop of the deepest blood,
  As it falls from the heart and lies there to be seen,
  
  Even as the blood of an empire, it might be,
  For a citizen of heaven though still of Rome.
  It is poverty's speech that seeks us out the most.
  It is older than the oldest speech of Rome.
  This is the tragic accent of the scene.
  
  And you-it is you that speak it, without speech,
  The loftiest syllables among loftiest things,
  The one invulnerable man among
  Crude captains, the naked majesty, if you like,
  Of bird-nest arches and of rain-stained-vaults.
  
  The sounds drift in. The buildings are remembered.
  The life of the city never lets go, nor do you
  Ever want it to. It is part of the life in your room.
  Its domes are the architecture of your bed.
  The bells keep on repeating solemn names
  
  In choruses and choirs of choruses,
  Unwilling that mercy should be a mystery
  Of silence, that any solitude of sense
  Should give you more than their peculiar chords
  And reverberations clinging to whisper still.
  
  It is a kind of total grandeur at the end,
  With every visible thing enlarged and yet
  No more than a bed, a chair and moving nuns,
  The immensest theatre, the pillared porch,
  The book and candle in your ambered room,
  
  Total grandeur of a total edifice,
  Chosen by an inquisitor of structures
  For himself. He stops upon this threshold,
  As if the design of all his words takes form
  And frame from thinking and is realized.
  
  
  
  D.H. LAWRENCE (1885-1930)
  PAX
  
  All that matters is to be at one with the living God
  to be a creature in the house of the God of Life.
  
  Like a cat asleep on a chair
  at peace, in peace
  and at one with the master of the house, with the mistress,
  at home, at home in the house of the living,
  sleeping on the hearth, and yawning before the fire.
  
  Sleeping on the hearth of the living world
  yawning at home before the fire of life
  feeling the presence of the living God
  like a great reassurance
  a deep calm in the heart
  a presence
  as of the master sitting at the board
  in his own and greater being,
  in the house of life.
  
  
  
  ROBINSON JEFFERS (1887-1962)
  THE TREASURE
  
  Mountains, a moment's earth-waves rising and hollowing; the
  earth too's an ephemerid; the stars-
  Short-lived as grass the stars quicken in the nebula and dry in
  their summer, they spiral
  Blind up space, scattered black seeds of a future; nothing lives
  long, the whole sky's
  Recurrences tick the seconds of the hours of the ages of the gulf
  before birth, and the gulf
  After death is like dated: to labor eighty years in a notch of
  eternity is nothing too tiresome,
  Enormous repose after, enormous repose before, the flash of
  activity.
  Surely you never have dreamed the incredible depths were
  prologue and epilogue merely
  To the surface play in the sun, the instant of life, what is called
  life? I fancy
  That silence is the thing, this noise a found word for it;
  interjection, a jump of the breath at that silence;
  Stars burn, grass grows, men breathe: as a man finding treasure
  says "Ah!" but the treasure's the essence;
  Before the man spoke it was there, and after he has spoken he
  gathers it, inexhaustible treasure.
  
  
  
  
  ПЕРЕВОДЫ С Э.ЭСТЕРИСОМ
  
  
  Be Glad Your Nose is on Your Face by Jack Prelutsky
  
   Be glad your nose is on your face,
   not pasted on some other place,
   for if it were where it is not,
   you might dislike your nose a lot.
  
   Imagine if your precious nose
   were sandwiched in between your toes,
   that clearly would not be a treat,
   for you'd be forced to smell your feet.
  
   Your nose would be a source of dread
   were it attached atop your head,
   it soon would drive you to despair,
   forever tickled by your hair.
  
   Within your ear, your nose would be
   an absolute catastrophe,
   for when you were obliged to sneeze,
   your brain would rattle from the breeze.
  
   Your nose, instead, through thick and thin,
   remains between your eyes and chin,
   not pasted on some other place--
   be glad your nose is on your face!
  
  
  
  Благодарить должны мы нос,
  За то, что к месту он прирос,
  И выбрал в теле целом
  Его себе по делу.
  
  Представь, что между пальцев ног
  Нашелся б носу уголок?
  А что, тепло и сухо,
  Но пот пришлось бы нюхать.
  
  А если бы среди волос
  Приют найти решился нос?
  Его б защекотали.
  Приятно? Нет, едва ли.
  
  А возле уха? Громкий чих -
  И ты уже от шума псих.
  Начнется легкий насморк -
  Любая мысль насмарку.
  
  Но можно успокоить вас:
  Нос остается между глаз,
  Не ищет мест получше.
  И ты его не мучай:
  
  В носу своем не ковыряй,
  Не капай модных капель зря!
  
  
   Do Not Go Gentle Into That Good Night by Dylan Thomas Do not go gentle into that good night, Old age should burn and rave at close of day; Rage, rage against the dying of the light. Though wise men at their end know dark is right, Because their words had forked no lightning they Do not go gentle into that good night. Good men, the last wave by, crying how bright Their frail deeds might have danced in a green bay, Rage, rage against the dying of the light. Wild men who caught and sang the sun in flight, And learn, too late, they grieved it on its way, Do not go gentle into that good night. Grave men, near death, who see with blinding sight Blind eyes could blaze like meteors and be gay, Rage, rage against the dying of the light. And you, my father, there on that sad height, Curse, bless, me now with your fierce tears, I pray. Do not go gentle into that good night. Rage, rage against the dying of the light. *** Во тьму небытия кротко не уходите, Поддерживайте горение в душах. Смерть не отсрочить, но бейтесь с ночью, И свет до срока тьма не потушит. Хоть ты всего лишь тростник на ветру, не думай покорно: завтра умру, не откажись от света. В жизни, летящей в вихре мятежном, не потеряй любви и надежды, Песнь должна быть допета. Смерть, ослепляя, подходит к ложу, Не поддавайся, сколько сможешь, Захлопнет костлявый рот свой. И пусть вы, Отче, в высокой печали Проклятием смерти мир запятнали, Но не уйдем мы кротко. *** Во тьму небытия кротко не уходите, огонь не гасите в душах. Смерть не отсрочить, но бейтесь с ночью, жизнь не дайте разрушить. Пусть ты просто тростник на ветру, не думай уныло: - Завтра умру, сбрось покорности путы. Лети метеором ярким, мятежным, не теряя любви и надежды, до последней минуты Смерть, ослепляя, подходит к ложу, ей поддаваться, жизнь подытожив, будем как можно позже. Отец небесный, в высокой печали Благословение смерти вы дали... Но кротко идти ни к чему В неизбежную тьму.
  ***
   Не стони, не плачь, не ахай, Пусть ты болен или слаб, Смерть пошли со страстью нахуй, Как бы где б не догнала б.
   Будь святой иль тяжкий грешник, Богатырь иль мудозвон, Плюнь бестрепетно на плешь ей И гони старуху вон.
   Все уйдем во тьму когда-то Но чернуху не пророчь, Помни, каждый малый атом Отодвинуть может ночь.
   Даже на одре болезни, Устремившись духом ввысь, Помни, часто врач полезней, Чем молитв пустая слизь.
   Знает лишь отец вселенной, В чем лекарство для души. Помни, все на свете тленно, Только к смерти не спеши.
  
  
  *** Кто-то проклинает бога или черта, Кто-то весь в молитве или во грехе, Мне бы не хотелось быть таким упертым, Ведь от строгих истин может поплохеть. Жесткость четких линий, заповедей строгость Мне напоминают цепи и забор, Если постараться, упереться рогом, Может, хоть на время выйдешь на простор. Смерть - благословенье, смерть - закон природы, Только в горних высях этой штуки нет, Но пока живу я, не сложу ей оды, Выбирать не стану только тьму иль свет.
  
  
  ИЗ ДЖОАН БАЙЕЗ
   Я видел дивный сон: с девчонкой босоногой Вдоль берега реки идем мы в никуда... Казалось, с ней легко беседовать о многом, Рождался мир вокруг, счастливый навсегда, Без жирных веских "нет" и "почему" занудных, Без тягостных оков, условностей тупых, Лишь радости поток, и в нем найти не трудно Картины для слепых и звуки для глухих. Я видел дивный сон, но словно в клипе модном Меняется пейзаж на чет или нечет. Где спутница моя? Лишь злобный лязг голодный, И грязная вода под берегом течет. С зеленых листьев дождь - нечистыми слезами... Среди кривых зеркал бессмысленно вертясь, Я потерял лицо и на коленях замер И голос услыхал - Не плачь, не плачь, дитя. Как будто мать пришла утешить и ободрить, Но из ее волос, скользнув кольцом дорог, Упали ленты в грязь, покров нарядный содран, И не перешагнуть невидимый порог. Сгустилась тьма как боль. Вдруг сотни птиц запели В небесной вышине. Узнав лицо свое, Я понял, наконец, кто возле колыбели, Утешив и простив, надежду мне дает. Мир света снился мне, отбросив груз земного, Я сквозь него шагал, свободный и босой. Проснулся в темноте, пижамой старой скован Неверящий дурак, и сон лишь только сон. Closing Time Closing time, Open all the doors and let you out into the world, Closing time, Turn all of the lights on over every boy and every girl, Closing time, One last call for alcohol, So finish your whisky or beer, Closing time, You don't have to go home but u can't stay here, I know who I want to take me home Take me home Closing time, Time for you to go out to the places you will be from, Closing time, This room won't be open till your brothers and yours sisters come, So gather all your jackets, Move it to the exits, I hope you have found a friend, Closing time, Every new beginning comes from some other beginnings end, Yeah I know who I want to take me home Take me home Closing time, Time for you to go out to the places you will be from. I know who I want to take me home Take me home I know who I want to take me home Take me home
  
  
  При попытке пересказа близко к тексту получилось вот что:
   Время закрытия... не отвратить его, в ночь выгоняют нас Время закрытия... хотите ли, не хотите ли, свет погас Время закрытия... давясь, допивай бокал, надо покинуть зал Время закрытия... Дома тебя не ждут, и не остаться тут.
   Время закрытия... неотвратимый бег но знаю того, от кого бы хотел услышать: Зову на ночлег
   Время закрытия... Забирай барахло и на выход, хоть там не тепло Время закрытия... некоторые там друзей обретут, значит, им повезло Время закрытия... надо идти и неважно, по одиночке иль парами Время закрытия... новое нарождается из завершения старого
   Время закрытия... неотвратимый бег но знаю того, от кого бы хотел услышать: Зову на ночлег
  
  
  Вариация на тему:
   чернота небесных сфер, фонарей мерцанье мутных, закрывается кафе, где сиделось так уютно, выходи в недобрый мир из закрытого пространства, завершая плач и пир, говори смелее 'Здравствуй!' вздорным тайнам бытия, обретеньям и потерям, даже если нихуя не найдешь за темной дверью. Но себя не обмануть, сердца стук все реже, реже, начиная новый путь, пренебречь ты должен прежним.
  
  
  На самом деле, В.А.Чижик, с которым у меня идет многолетняя дискуссия по вопросам перевода стихов, справедливо предполагает, что может быть два подхода к их переводу: -- попытка сохранить форму и содержание -- попытка написать произвольную вариацию, которая бы хотя бы приблизительно отражала смысл метафор первоисточника.
  При переложении данного стиха на русский язык возникает, кроме обычных трудностей перевода, еще и дополнительная: время закрытия кафе, клубов и т.д. не ассоциируется у среднего россиянина с метафорой "смены вех", "перемены в жизни", "водораздела времени".
  А какое бытовое явление ассоциируется? Если у кого-то есть соображения, хотелось бы их услышать. Мне пришло в голову пока только это: "Прощай, завод" Прощай, завод, прощай, мой шумный цех, В нем понято и прожито немало, Устало тело, и душа устала, На пенсию - и к перемене вех. Давно замолк большой кузнечный пресс, И мой станок простаивал все чаще, Работы не имея настоящей, Рабочий класс совсем утратил вес. Пришел на смену умный автомат, Компьютеры страдают интеллектом, Пылает оцифрованное лето, И тает преждевременно зима. А скоро цех закроют навсегда, Верхи давно за нас вопрос решили, Пора тяжеловесные машины В металлолом, пока не поздно, сдать. Я ухожу, куда не знаю сам, На пенсию, на дачу иль в вахтеры, А может быть, прикроют свежим дерном, И ангельские взвизгнут голоса. А может быть... покинув колесо, Увижу: cвод прозрачен и высок. Nature Study by Craig Raine (for Rona, Jeremy, Sam & Grace) All the lizards are asleep- perched pagodas with tiny triangular tiles, each milky lid a steamed-up window. Inside, the heart repeats itself like a sleepy gong, summoning nothing to nothing. In winter time, the zoo reverts to metaphor, God's poetry of boredom: the cobra knits her Fair-Isle skin, rattlers titter over the same joke. All of them endlessly finish spaghetti. The python runs down like a spring, and time stops on some ancient Sabbath. Pythagorean bees are shut inside the hive, which hymns and hums like Sunday chapel-- drowsy thoughts in a wrinkled brain. The fire's gone out-- crocodiles lie like wet beams, cross-hatched by flames that no one can remember. Grasshoppers shiver, chafe their limbs and try to keep warm, crouching on their marks perpetually. The African cricket is trussed like a cold chicken: the sneeze of movement returns it to the same position, in the same body. There is no change. The rumple-headed lion has nowhere to go and snoozes in his grimy combinations. A chaise lounge with missing castors, the walrus is stuck forever on his rock. Sleepily, the seals play crib, scoring on their upper lips. The chimps kill fleas and time, sewing nothing to nothing Five o'clock--perhaps. Vultures in their shabby Sunday suits fidget with broken umbrellas, while the ape beats his breast and yodels out repentance. Their feet are an awful dream of bunions-- but the buffalo's brazil nut bugle-horns can never sound reveille. *** Террариум. Зимний фэн-шуй. Ящерицы - спящие пагоды под черепицей чешуй. век опущенных кожа на запотевшие стекла похожа, мутными каплями застыла вода, Сонные гонги сердец: из никуда в никуда. В мареве холода метафора зоопарка, змеям не холодно, и не жарко, кобра шагрень нахмурила, цепенея, трещат гремучие змеи, спеша рассказать надоевший давно анекдот, пестрый как луг питон мечтает о лете, Время тянется вроде спагетти, Застывая еврейской субботой, Пчелы заперты в сотах, Гудят словно в храме хоралы, Слов много, а мыслей мало. Жар угас, крокодилы В уюте теплого ила Лежат, перечеркнуты языками света. И никто не помнит про это. Пытаясь согреться, слабосильно от холода стрекоча растирает суставы кое-как саранча, словно мокрые курицы жмутся друг к другу сверчки... Легкий чих возвращает любое движение в то же самое положение. Никаких изменений. Льву с взъерошенной головой до того тоскливо, хоть вой, но куда ему торопится, дремлет рядом с грязнущей львицей. Морж, как старый диван без колесиков На скале в неподвижность уносится, Сонно режутся в карты тюлени. Добавляя ничто к никчему, шимпанзе убивают время и блох, Файв о" клок. Стервятники во фраках воскресных, Но потертых изрядно, суетятся как джентльмен, у которого сломан зонтик нарядный, а тем временем горилла в грудь стучит кулаком, выпевая раскаяния песню в кошмаре артрита. Изогнутый как бразильский орех Буйвола рог не разбудит их всех. Заблудившись в метафорах зоопарка, Ничего не пойму, что, зачем и к чему... Вот запарка!
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"