Ранель Мариена : другие произведения.

Маски сброшены (4-7 главы)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


  

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

  
   С того момента, когда граф Владимир Вольшанский увидел княгиню Елизавету Ворожееву на рауте у Марианны Пилевской, в нем произошла существенная перемена. Своим появлением княгиня заполнила пустоту в его душе, которая образовалась под влияни­ем пережитых разочарований и угасших надежд. Она словно была для него тем светом, который был ему необходим, чтобы осмыс­ленно продвигаться по жизни, созерцать окружающий мир и на­слаждаться увиденным. До ее появления он словно пребывал в ка­кой-то полутьме. И в этой полутьме он безразлично и машинально следовал по едва заметному жизненному пути, не всматриваясь в очертания окружающих его предметов. Но появилась княгиня Ели­завета Ворожеева, и полутьма сменилась светом, жизненный путь стал виден, а окружающий мир - интересен.
   В ней было что-то особенное. Что именно он не мог объяс­нить даже самому себе. Вряд ли найдется объяснение тому, поче­му иногда едва знакомый и чужой человек становится близким и родным. Он видел ее менее часа, менее часа он общался с ней на какие-то пустые темы, менее часа он провел возле нее в окруже­нии разнаряженного, любопытного и скучного сборища, - это слишком мало, чтобы настолько проникнуться душой пусть даже к очень красивой женщине. И тем не менее он мог с уверенностью утверждать, что княгиня Ворожеева завладела его сердцем и его мыслями.
   Со дня его знакомства с ней прошла неделя. И каждый день этой недели он думал о ней. Снова и снова он воспроизводил в памяти краткие и чарующие мгновения: когда его губы впервые прикоснулись к ее руке, когда его взгляд встретился с ее взглядом, когда она в минуту прощания тихо прошептала ему на ухо приятные слова.
   Ему безумно хотелось увидеть ее. Но он не знал: как. Он не мог пожаловать к ней с дружеским визитом, поскольку не при­надлежал к числу ее друзей или хороших знакомых. Он не мог также отправить ей через посыльного письмо с намерением встре­титься, - у него не было повода для встречи, разве что желание увидеть ее. Но отправить едва знакомой даме письмо с просьбой о встрече - было бы дерзко. Оставалось лишь одно - ждать. Ждать, когда судьба вновь сведет их. Но слишком надеяться на судьбу было не в его правилах. Он стал целенаправленно искать с ней встречи. Через своего друга Василия Узорова он разузнал, где вероятнее всего может встретиться с княгиней Ворожеевой. И, наконец, эта встреча состоялась.
   Это произошло в Михайловском театре во время премьеры итальянской оперы. Владимир Вольшанский не был большим любите­лем оперы. Он пришел на эту премьеру только потому, что ее со­брался лицезреть почти весь свет столицы, и он надеялся среди многочисленных поклонников оперы или просто любопытствующих разыскать княгиню Ворожееву. Ему не долго пришлось напрягать зрение и бросать взгляды на роскошные ложи. Ложа княгини, по счастливой случайности, находилась почти напротив его ложи.
   Его сердце затрепетало от волнения и радости, когда он увидел ее. Она показалась ему еще более прекрасной, чем при первой встрече. Едва ли другая женщина в этом зале могла пре­взойти ее в элегантности, утонченности и благородстве. Но она была не одна. Рядом с ней находился молодой мужчина, приятная внешность которого притягивала взгляды юных жеманниц. Этот мужчина не уступал ей в элегантности, обаятельности и благо­родстве. Владимир прочувствовал некоторую досаду и ревность при виде этого молодого мужчины рядом княгиней. Эти чувства еще более обострились, когда он заметил с какой нежностью они обмениваются взглядами и впечатлениями. Ощущение собственного провала охватило Владимира, когда на его глазах этот молодой мужчина заботливо поправил мантилью, соскользнувшую с плеча княгини, а вслед за этим учтиво подал ей выпавший из ее руки веер.
   "Что же ты, друг Узоров, уверял меня, будто у нее никого нет? - с досадой подумал Владимир. - Пожалуй, это и есть тот загадочный мужчина, ради которого она решилась на развод с му­жем. Однако она слишком смела, если в открытую появляется с ним в обществе, а он слишком дерзок, если на глазах у всех по­правляет ее мантилью".
   Случайно княгиня Ворожеева повернула голову в сторону его ложи. Он почувствовал на себе очаровательный взгляд дамы его сердца. Под действием этого взгляда все его размышления и предположения о ней и ее молодом спутнике разбежались в разные стороны. Какое-то мгновение она проникновенно и зачарованно смотрела на него, словно его присутствие здесь было чем-то ми­стическим. Легкий кивок ее головы дал ему понять, что она уз­нала его, а скользнувшая по ее губам приветственная улыбка - что она рада его видеть. Владимир с искренней радостью ответил на ее кивок и улыбку.
   Во время антракта княгиня грациозным жестом и очаровате­льной улыбкой пригласила его в свою ложу.
   - Bonsoir, les comte! - произнесла она, едва он вошел в ее ложу.
   - Bonsoir, la madame! - произнес он. - C'est trХs agrИable, que de moi a remarquИ par le signe d'attention la dame si charmante. Je dirais - plus charmant de trouvant ici, si elle non compterait de moi trop hardi.
   На щеках Елизаветы заиграл румянец, в глазах засветилась радость, а на губах промелькнула благодарная улыбка.
   Владимир пренебрежительно посмотрел на ее спутника. Ему захотелось как-то задеть этого "юного донжуана", как он его окрестил, поставить его в затруднительную ситуацию, а затем своей обходительностью и красноречием взять верх над его моло­достью и самоуверенностью. Однако затруднительной ситуации не получилось, также как и не получилось задеть "юного донжуана" при помощи смелого комплимента его даме. Тот был невозмутим и спокоен.
   - Граф, позвольте мне представить вам этого обаятельного молодого человека, - сказала Елизавета, жестом указывая на своего спутника. - Мой сын - князь Алексей Дмитриевич Вороже­ев.
   Князь Ворожеев-младший вежливо поклонился. Владимир с трудом сумел совладать со своими эмоциями и остаться бесстра­стным. У него возникло такое чувство, будто он сам поймал себя в сети, которые с такой тщательностью расставлял для несущест­вующего соперника.
   - Его сиятельство граф Владимир Елисеевич Вольшанский, - продолжала Елизавета.
   Владимир вежливо поклонился.
   "Глупец! Невежда! - пронеслось у него в голове. - Те же глаза цвета сверкающих звезд на ночном небе, что и у матери. Тот же проникновенный взгляд, который словно будоражит тебя изнутри. Их родство очевидно! И как только я мог принять его за кого-то иного, кроме сына княгини?"
   - Мы знакомы с графом Вольшанским всего лишь несколько дней, - объяснила княгиня Елизавета сыну, - но он уже успел завоевать мою симпатию. Граф очень интересный человек. Он мно­го путешествовал и много повидал. К тому же он приятный собе­седник.
   - Весьма польщен вашими похвалами, сударыня, - сказал Владимир.
   - И должен вам сказать: заслуженными, - признал Алексис, - поскольку матушка обычно не особенно щедра на похвалы.
   - C'est deux fois agrИable, - заметил Владимир. - Но оставим похвалы. С вашего позволения, сударыня, я хотел бы предложить вам и этому обаятельному молодому человеку немного прогуляться по вестибюлю, пока продолжается антракт.
   - Avec plaisir, - произнесла Елизавета.
   - Nous acceptons votre invitation, - подтвердил Алексис.
   Они вышли в вестибюль, заполненный почитателями оперы, которые не без пользы проводили здесь время антракта. Одни из почитателей щеголяли своими нарядами, другие - делились свет­скими новостями либо впечатлениями от оперы, третьи - пытались уединиться от любопытствующих взоров, насколько это было воз­можно, и обменяться любовными фразами либо передать тайное по­слание.
   Быстротечное время антракта Елизавета, Алексис и Владимир провели в обычной, ничем не примечательной светской беседе. Впрочем, беседой подобное времяпровождение вряд ли можно было назвать. То и дело им приходилось прерываться, встречая сво­их знакомых и обмениваясь с ними несколькими приветственными фразами. Из сего следует, что беседы как таковой у них не по­лучилось. Затем они вернулись в свои ложи и продолжили слушать оперу.
   После окончания оперы Владимир предложил Елизавете и ее сыну отвезти их до дома в его экипаже. Они с удовольствием со­гласились. Тем более, что их собственный экипаж был неиспра­вен, к большой удаче для Владимира.
   - Как вы находите оперу, граф? - поинтересовалась Елиза­вета.
   - Оперу?
   Владимир немного сконфузился, поскольку в то время, когда на сцене происходила опера, был всецело поглощен совершенно по­сторонними вещами.
   - По-моему, весьма скучна, - высказала свое мнение Елиза­вета. - Вам так не кажется?
   - Пожалуй.
   - Вынуждена с превеликой грустью признать, что на этот раз итальянская опера не оправдала моих ожиданий. А эта моло­дая особа, исполнявшая главную партию... Ее голос оставляет желать лучшего. Кроме того, она сфальшивила в некоторых ме­стах. Это возмутительно!
   - Матушка очень требовательна во всем, что касается музы­ки, - объяснил Алексис. - Она сама виртуозно играет на форте­пиано. А какой у нее голос! Просто заслушаешься!
   - Алексис exagХre, - возразила Елизавета. - В нем говорит сыновняя любовь. А она немного искажает его истинное представление о моих талантах.
   - Pas du tout, - возразил Алексис. - И если бы вы, граф, имели удовольствие услышать игру и голос моей матушки, вы бы со мной согласились.
   - Надеюсь, мне представится такой случай.
   - Непременно, - с очаровательной улыбкой произнесла Ели­завета. - Если вы изъявите желание посетить наш дом, то обещаю сыграть для вас, граф.
   - С превеликим удовольствием послушаю вас. А я в свою очередь обещаю рассказать вам о том, что так заинтересовало вас при нашей первой встрече.
   - Однако мы уже подъехали к нашему особняку, - заметил Алексис.
   - Большое спасибо, граф, что предоставили нам свой эки­паж, - поблагодарила Елизавета.
   - Не стоит благодарить за такую безделицу. Напротив, это я должен благодарить вас за чудесный вечер, проведенный в ва­шем обществе.
   Они распрощались. Владимир проводил их долгим взглядом до главного входа. Когда они скрылись, он дал команду кучеру "Трогай!", и его экипаж помчался дальше.
   Около роскошного светлого особняка, отстроенного по про­екту Росси, экипаж остановился. Этот особняк принадлежал графу Владимиру Вольшанскому. Владимир с окрыленной легкостью спры­гнул с подножки и подбежал к главному входу. Встретивший его камердинер взял у него цилиндр и трость и между тем сообщил, что в гостиной его ожидает Василий Узоров.
   Едва Владимир вошел в гостиную, как Узоров его спросил:
   - Ну, как опера? Извини, что не составил тебе компа­нию. Но у меня, сам знаешь, было очень важное свидание.
   - Почему ты мне не сказал, что у нее есть сын? - спросил Владимир.
   - У кого - у нее? Какой сын? - не понял Узоров.
   - У княгини Ворожеевой, разумеется. Взрослый сын.
   - Ах, вот оно что! Да, кажется, у нее есть сын. Но я ду­мал, тебя интересует дама, а не ее чадо.
   - Меня интересует все, что касается ее. Как ты мог умол­чать о столь важном факте, как сын?
   - Но, Вольдемар, ты меня не спрашивал об этом! И потом, наличие детей у замужней дамы, даже если она давно не живет с мужем, вполне естественно. Правда, о ее сыне мне почти ничего неизвестно.
   - Он такой взрослый. А она довольно молода для его мате­ри. Они совсем не смотрятся как мать и сын. Когда я увидел их вместе, я было подумал, что они...
   - О, не может быть! - с иронией произнес Узоров, догадав­шись, что он имеет в виду.
   - Может! Я чувствую себя ужасно глупо!
   Узоров задорно рассмеялся.
   - Вольдемар, неужели ты принял его за любовника? - сказал он. - Ну или, скажем, за возлюбленного, за поклонника, если тебе не по душе это слово. Приревновать к сыну - это немысли­мо!
   - Откуда я мог знать, что он ее сын? Она так смотрела на него. Было отчего приревновать!
   - Надеюсь, они ни о чем не догадались?
   - Кажется, нет.
   Друзья от души позабавились над этой ситуацией, при этом каждый внес вою лепту замечаний и насмешек. Только тогда Узо­ров заметил выражение счастья на лице Владимира.
   - Что с тобой, Вольдемар? - спросил он. - Ты прямо весь светишься!
   - Она подала мне надежду, - просто объяснил тот. - К тому же она почти пригласила меня к себе. Она сказала: "Если вы изъявите желание посетить мой дом..." А это означает, что я могу, не опасаясь ничего, пожаловать к ней с визитом.
   - Подала надежду! Почти пригласила! - неодобрительно фыр­кнул Узоров. - Нашел, отчего радоваться!
   - Василь, ты когда-нибудь любил по-настоящему?
   Тот ничего не ответил. Но от этого вопроса его лицо сде­лалось серьезным, немного задумчивым и грустным. Исчезла ку­да-то веселость.
   - Если любил, - продолжал Владимир, - то должен понимать, как много значит для влюбленного человека, когда ему подают надежду.
   - Я тебя не узнаю, Вольдемар! - изумился Узоров. - Куда девался тот вечно недовольный, безразличный до всего человек, которого я знал? Впрочем, куда бы он не девался, лучше пусть не возвращается. Такой ты мне больше по душе!
   - Такой я и сам себе больше по душе! - с юмором произнес Владимир.
  
  
  

ГЛАВА ПЯТАЯ

  
   Елизавету разбудил какой-то подозрительный шорох. Она на­стороженно прислушалась. Шорох исходил из ее кабинета. Кто-то рылся в ее бумагах и вещах. На Алексиса это было непохоже. Из прислуги никто за годы службы не позволял себе ничего подобно­го. А если даже кто-то и позволил бы, то выбрал бы для шпиона­жа более удачное время. Оставалось одно - это мог быть посто­ронний, незаметно пробравшийся в ее дом. От страха и паники в ее голове завертелась беспорядочная вереница вопросов. Что по­надобилось этому злоумышленнику в ее кабинете? Как ему удалось незаметно проникнуть в особняк, не разбудив слуг и не потрево­жив собак? Каким образом он попал в дом: через окно или через двери? Если через двери, то как у него оказались ключи? Может быть, при помощи подкупа и предательства кого-то из слуг? Ста­ло быть, среди ее окружения есть предатели?
   Минуту она раздумывала: как ей поступить в создавшейся ситуации. То ли поднять шум, чтобы сюда сбежались все, кто на­ходится в доме; то ли попытаться спугнуть злоумышленника лег­ким шорохом; то ли осторожно достать из секретера спрятанный для крайнего случая пистолет и подкрасться с ним к незваному гостю? Если она поднимет шум, то прежде, чем слуги повылезают из своих теплых постелек и сбегутся в ее покои, - пройдет веч­ность. За это время может произойти все, что угодно, не исклю­чая того, что злоумышленник от страха и безысходности может наделать много вреда. Если она осторожно спугнет его и заста­вит уйти, то не узнает, что ему было нужно. Оставался третий вариант. Но он был слишком рискован и смел для Елизаветы. И тем не менее она решилась.
   Елизавета встала с постели и накинула на себя пеньюар. Она осторожно зажгла свечу и прикрыла падающий от нее свет ла­донью. Но прежде, чем подойти к секретеру и достать оттуда пи­столет, она услышала звук падающего предмета и приглушенное ругательство: зараза! Она узнала этот голос, несмотря на то, что он был тихим, и узнала это ругательство, несмотря на то, что оно было неразборчиво. Этот голос и это ругательство при­надлежали ее мужу - князю Дмитрию Ворожееву.
   - Позвольте полюбопытствовать, почему вы роетесь в моих вещах, сударь? - громко произнесла она.
   Он обернулся на ее голос и развел руками, как нашкодивший ребенок.
   - Oh! Mon Иpouse chХre, charmante et sИvХre! - насмеш­ливо произнес он и с распростертыми объятиями направился к ней. - Как вы очаровательны в этом прозрачном одеянии при этом тусклом свете мерцающей свечи! Однако этот суровый вид вам не идет: вы теряете в своей женственности. И не хмурьте так бро­ви: от этого появляются морщины. А в таком возрасте, в каком находитесь вы, нужно быть более осмотрительной к своей внешно­сти.
   На ехидные и дерзкие замечания своего мужа Елизавета от­ветила холодным равнодушием. Она лишь презрительно отодвину­лась от него на шаг, когда он близко подошел к ней и попытался ее обнять.
   - Я задала вам вопрос! - напомнила она. - Извольте на не­го ответить!
   - Почему я роюсь в ваших вещах? - дурашливым тоном произ­нес Ворожеев. - Ах, действительно, почему же я роюсь в них? Да, собственно, не знаю - почему. А ведь у меня была какая-то определенная цель, когда я проник в дом своей дражайшей супру­ги и стал искать... Теперь уже не знаю - что, и зачем, вообще, я здесь. Стоило вам появиться, взглянуть на меня таким суровым взглядом, строго заговорить со мной, как я все забыл.
   - Сколько я тебя помню, когда ты совершал или собирался совершить какую-нибудь гадость, низость, подлость, ты всегда напускал на себя шутовской вид. Что ты задумал на этот раз? Неужели обокрасть меня?
   Елизавета подошла к столу, на котором среди прочих ее ве­щей находился ларец, где она хранила часть своих драгоценно­стей. Ларец был небрежно опрокинут. Она подняла его и загляну­ла во внутрь. Он был пуст.
   - Так и есть, - вздохнула она, стараясь уничтожить своего мужа этим презрительным вздохом. - Как низко вы пали, князь Дмитрий Ворожеев! Вы - потомок знатного княжеского рода, а крадете драгоценности словно низкопробный воришка, да к тому же у своей жены, тайно ночью пробравшись к ней в дом!
   - Я всего лишь взял то, что и так принадлежит мне, - хладнокровно возразил тот. - Это фамильные драгоценности кня­зей Ворожеевых. Их носила моя матушка. Кстати, здесь далеко не все, и я намерен потребовать остальные.
   - Эти драгоценности подарил мне твой отец, - с вызовом произнесла Елизавета. - Они по праву принадлежат мне. И я не намерена ничего тебе отдавать. Мой долг сохранить их и пере­дать по наследству своим детям.
   - Своим детям? - переспросил Ворожеев. - Вы сказали во множественном числе? Однако позвольте заметить, моя дорогая Эльза, у вас, как, впрочем, и у меня, только один сын. Не оз­начают ли ваши слова, что вы желаете объединить наше супруже­ское ложе и завести еще детей? Я был бы очень рад новым на­следникам! Хотя я совсем забыл, что вы более неспособны иметь детей. Природа оказалась не очень благосклонна к вашей мате­ринской функции.
   - Упрекать в бесплодии, причиной коего стали сложные ро­ды, отвратительно и недостойно любого мужчины, если в нем есть хоть крупица порядочности, чести и благородства. Однако к тебе это не относится. И посему твои упреки и постоянные напомина­ния о моем бесплодии мне безразличны.
   - Какие слова! Но мне они тоже безразличны. Чего я не мо­гу сказать о фамильных драгоценностях. Если рассудить по спра­ведливости, то они должны находиться у меня. Думаю, Алексису они без надобности. А вы, моя дражайшая супруга, собираетесь со мной разводиться. И с вашей стороны просто непорядочно пре­тендовать на них.
   - А с твоей стороны порядочно обвешивать этими драгоцен­ностями, которые носила твоя матушка, невесть кого; или сда­вать их в ломбард затем, чтобы выручить за них убогую сумму и сразу же ее прокутить?
   - Ну, зачем же так приземленно! - брезгливо фыркнул Воро­жеев. - Я собираюсь подарить их той, которая займет место кня­гини Ворожеевой, когда вы его оставите. Не смотрите на меня таким недоброжелательным взглядом, моя дражайшая супруга! Если вы со мной разведетесь, я попытаюсь найти счастье с другой женщиной. Быть может, не столь благородной и умной, как вы, но зато более горячей, страстной и пышущей здоровьем. А самое главное - она подарит мне бурные ночи и много наследников - то на что вы, моя дражайшая супруга, уже давно неспособны.
   - Неужели я наконец-то от тебя освобожусь? - холодно про­изнесла Елизавета, пряча под своей холодностью обиду. - А я-то думала, мне предстоит тяжелая битва!
   Ворожеев панибратски похлопал ее по плечу.
   - Eh bien, que tu! - ухмыльнулся он. - Разве я могу тебя разо­чаровать? Я предоставлю тебе такую битву, какой даже не видел сам Бонапарт. Я пущу в ход все средства.
   - Зачем? Зачем тебе все это нужно?
   - Затем, что тебе это не нужно, - просто объяснил он.
   - Глупо было задавать этот вопрос, - с горечью произнесла Елизавета. - Ты всегда все делал вопреки моим желаниям. Все твои поступки и действия сводились в конечном счете к тому, чтобы досадить мне. Тебе доставляло неописуемое удовольствие все то, что было неприятно мне.
   - Не могу сказать, чтобы наш брак доставлял мне хоть ка­кое-либо удовольствие, - пренебрежительно произнес он. - Ты разочаровала меня как жена и как мать. Но для меня брак - свя­щенен. Мы повенчаны в церкви. Нас соединил Господь. Отречься от этого брака - все равно, что совершить святотатство.
   Он произносил эти высокопарные фразы с иронией, смешанной с откровенной издевкой. Он знал, что его утонченные и подковы­ристые издевательства действовали на нее гораздо больнее, не­жели грубые оскорбления. И он не упускал случая, чтобы их при­менить.
   - Шут! Насмешник! Ничтожный и подлый человек! - сквозь зубы прошипела Елизавета, стараясь сдерживать свой порыв яро­сти. - Как я тебя ненавижу!
   - Возможно ли это? - с наигранным возмущением спросил Ворожеев. - Возможно ли ненавидеть отца своего сына? Сына, ко­торого обожаешь! Оскорбляя меня подобными словами, ты оскорб­ляешь своего сына. Нашего дорогого Алексиса. Ведь он - плоть от плоти моей. Не правда ли, забавно? Твой единственный сын - твоя гордость, твоя радость и смысл твоей жизни, - плоть от плоти моей. Тот, кого ты больше всего любишь, является продо­лжением и частью того, кого ты больше всего ненавидишь.
   - Ты в этом уверен? - непроизвольно вырвалось у Елизаве­ты.
   - В чем именно? В том, что ты любишь Алексиса или в том, что ненавидишь меня? Или, может быть, в том, что Алексис - плоть от плоти моей?
   От его последних слов Елизавету передернуло. Ее охватило волнение.
   - Так какая же из моих уверенностей должна вызвать у меня сомнение? - настаивал он.
   - Вряд ли Алексиса можно назвать твоим продолжением, - несмотря на свое волнение, твердым, спокойным голосом заявила она. - Слава богу, ему не передались от тебя твои отрицатель­ные черты и повадки. Он куда более мое продолжение, нежели твое.
   - И тем не менее он мой сын, - с гордостью произнес Воро­жеев. - В нем течет моя кровь. Он Ворожеев! Он единственный наследник древнего княжеского рода Ворожеевых!
   Елизавета закрыла глаза и поднесла руки к вискам, словно сказанное причиняло ей огромную боль. Ворожеев окинул ее зло­радным взглядом.
   - Ручаюсь, ты бы все на свете отдала, чтобы это было не так! - ухмыльнулся он. - Ты бы хотела, чтобы его отцом был кто-нибудь другой. Неважно - кто! Лишь бы не я!
   - Это верно, - холодно ответила она.
   - Но увы! - развел руками он. - Увы, для тебя и, к радо­сти, для меня, я - отец Алексиса.
   - Как знать!
   - Право, если бы я не был так уверен в твоей высоконрав­ственности и добродетели, подобное восклицание заронило бы в моей душе сомнения.
   В этот момент на пороге кабинета показался Алексис. В ру­ке он держал канделябр. Мерцающее пламя свечей освещало его прекрасное, благородное лицо, на котором едва заметны были следы тревоги.
   - Матушка, что здесь происходит? - обеспокоенно спросил он. - Я услышал голоса и... Le pХre? Вы здесь? В такой час?
   - Mais que tu es ИtonnИ, le fils? - развязным тоном про­изнес Ворожеев. - Как-никак я нахожусь в спальне своей супру­ги.
   - Перестань насмешничать! - воскликнула Елизавета.
   - К моему великому сожалению, эти двери для меня уже дав­но закрыты, - с напыщенным вздохом произнес Ворожеев. - И мне остается только одно: подобно влюбленному рыцарю, рискуя своей жизнью, пробираться в заветную комнату, дабы лицезреть даму своего сердца. Ты не представляешь, мой дорогой Алексис, как я истосковался по своей супруге и по тебе - своему сыну!
   - Однако вам не нужно было приходить сюда ночью, да еще тайно, - с нотками упрека произнес Алексис. - Вы очень напуга­ли матушку. И меня, признаться, тоже. А если бы вас приняли за грабителя? С вами ненароком могли сделать что-нибудь недоброе. Мне страшно об этом подумать!
   - Страшно подумать? - жалостливым голосом переспросил Ворожеев. - Какое чуткое сердце у моего сына! Тебе небезраз­лична моя судьба?
   - Конечно. Вы же мой отец.
   - Как ты меня растрогал, мой дорогой Алексис! Позволь мне обнять тебя! - Он протянул руки к сыну, однако тот не двинулся с места. - Ну что же ты? Приди в мои объятия, мой дорогой Алексис!
   - Простите меня, папа, - с сыновним почтением произнес тот, - но я не могу этого сделать. Я бы с удовольствием вас обнял... если бы ваши проявления чувств ко мне были искренними и не отдавали притворством.
   - Стало быть, так! Ну что ж! Поскольку моя супруга и мой сын не оценили по достоинству мои высокие порывы и все жертвы, на ко­торые я пошел, дабы иметь удовольствие видеть их и говорить с ними, то мне ничего не остается сделать, как... - Он гордо вы­прямился. - Покинуть этот негостеприимный и суровый дом. При­ношу свои извинения за доставленные неудобства: вам, моя дра­жайшая супруга, и тебе, сын.
   Он принялся с притворной вежливостью перед ними расклани­ваться.
   - Убирайся, шут! - раздраженно воскликнула Елизавета.
   - Однако, моя дражайшая супруга, между нами остался один неулаженный вопрос, - напомнил Ворожеев. - Алексис, ты не оставишь нас наедине?
   Алексис вопрошающим взглядом посмотрел на мать. Она слег­ка улыбнулась и моргнула глазами, как бы давая ему понять, что он может не беспокоиться за нее. Алексис молча вышел.
   - Что тебе нужно? - грубо спросила Елизавета.
   - Я насчет драгоценностей, которые принадлежат мне по праву, - нагло заявил Ворожеев.
   - Можешь забирать то, что тебе удалось стащить, - надмен­но произнесла Елизавета.
   - Стащить, - поморщился он. - Повторяю: эти драгоценности мои по праву. Однако здесь далеко не все. И я хотел бы полу­чить их в полном объеме.
   - Ничего ты не получишь! А коли будешь настаивать, я пре­дам тебя в руки полиции, как вора.
   Он рассмеялся.
   - Своего собственного мужа? - с ехидством произнес он. - Ты выставишь себя на посмешище.
   - Мне нет до этого дела!
   - Ну, хорошо! Будем считать, что мы договорились.
   - Кстати, наряду с другими драгоценностями, - заявила Елизавета, - ты прихватил одну диадему с аквамарином: мою по праву. Ее подарил мне мой батюшка, когда я была еще ребенком.
   - Неужели? - выразил недоумение он и запустил руку в свой карман. - Ах, и в самом деле! Вот она - эта диадема. С удово­льствием, ее возвращаю.
   Елизавета перехватила диадему.
   - А теперь, убирайся! - сдержанно, но с нарастающей внут­ренней агрессией произнесла она.
   - Какое чудное жемчужное ожерелье! - полностью игнорируя ее слова, восторженно произнес Ворожеев, разглядывая один из своих трофеев. - Оно будет прекрасно смотреться на шейке моей очаровательной крошки.
   - Убирайся! - повторила она.
   Он сделал неуклюжий поклон, словно деревенщина, который случайно оказался в обществе, послал воздушный поцелуй и с по­бедным видом вышел из ее кабинета.
   Елизавета вымученно опустилась на стул, словно разбира­тельство с мужем исчерпало все ее силы. У Ворожеева всегда имелись надежные и верные средства против своей жены - его бесчестность и низость. Ничто так не сражало Елизавету и не делало ее уязвимой, как шутовское поведение ее мужа, его уни­зительные насмешки и едкие колкости. Даже самые страшные угро­зы, но честные и открытые, отступали перед ними. Ворожеев пре­красно знал эту ахиллесову пяту своей жены и при всякой удоб­ной возможности старался на нее наступить. Почти всегда ему удавалось выйти из борьбы, как бы она для него не обернулась - победой или поражением, в хорошем настроении, оставив свою же­ну подавленной и разбитой.
   Комната находилась в беспорядке после того, как в ней по­орудовал князь Ворожеев. Вещи и предметы на полках были не­брежно разбросаны, содержимое внутренних отделений стола выва­лено на поверхность, опрокинут один из стульев и разбита мале­нькая фарфоровая статуэтка. Было очевидно, что Ворожеев что-то тщательно искал. И предметом его поиска было что-то гораздо более важное, чем несколько драгоценностей. Елизавета поняла это сразу. Она хорошо знала своего мужа. Если бы ему были нуж­ны только драгоценности, он бы мог просто прийти к ней и по­требовать их, что, впрочем, он и сделал в конце концов. По всей видимости, он отважился на такой унизительный и порочащий его шаг, чтобы добраться до сейфа, где рассчитывал найти нечто более ценное, важное и значимое. И искал он, по всей видимо­сти, ключи от него.
   Нервная дрожь от напряжения, вызванного разбирательством с мужем, слезы от его унижений и обид, злоба от своей беспо­мощности охватили все существо Елизаветы.
   - Когда-нибудь ты ответишь мне за все, Дмитрий Ворожеев, - с ненавистью произнесла она. - За мои слезы! За мои страда­ния! Придет мой черед, и я буду насмехаться над тобой!
   В порыве ярости она скинула со стола все, что ее муж вы­валил на него. На шум прибежал Алексис.
   - Матушка! Что случилось? - встревоженно воскликнул он, подбежав к ней и взяв ее за руки.
   Он ответила нервическими всхлипываниями и рыданиями.
   - Успокойтесь, прошу вас! - заботливо произнес он. - Сей­час я позову Анфису. Она сделает вам успокоительный чай из трав. Пойдемте, я помогу вам.
   - О, Алексис! - страдальческим голосом произнесла она. - Почему? Почему все так непоправимо и жестоко? Если бы я могла вернуться в свое прошлое и все изменить! Если бы я могла!
  
  
  

ГЛАВА ШЕСТАЯ

  
   Когда-то молодой князь Дмитрий Кириллович Ворожеев счи­тался одним из самых завидных женихов в свете. У него было все, что может пожелать молодой человек двадцати - двадцатипя­тилетнего возраста: огромное состояние, титул князя, прекрас­ные внешние данные. Как любой дворянин, он был достаточно об­разован, манерен и элегантен. Как избалованный высокородный отпрыск, он был дерзок, смел, высокомерен и остер на язык. Он обладал именно таким набором качеств, который позволяет чело­веку быть с центре внимания. Наряду с этим, он умел, когда ему было нужно, достойно преподнести себя, быть обаятельным, милым и обходительным. Для него не составляло большого труда очаро­вать женщину, особенно, если она была доверчивой и наивной.
   Дмитрий воспитывался в атмосфере изобилия, вседозволенно­сти и распущенности. И это негативно сказалось на формировании его личности. Он рано почувствовал себя господином и рано ощу­тил свое превосходство, которое давали ему титул и состояние, над теми, кто находился ниже его по социальной лестнице. Он рано потерял мать, а отец лишь изредка принимал участие в вос­питании сына. С первых дней своего рождения, а затем детства, отрочества он был предоставлен заботе чужих людей: кормилиц, нянюшек, учителей, гувернанток и гувернеров, происхождение ко­торых было гораздо ниже его собственного. Он считал себя впра­ве относиться к ним с высокомерием, пренебрегать их советами и грубить им. Ему рано открылась суть окружающей его действите­льности, которая заключалась в том, что за внешним блеском можно скрыть даже самые грубые и уродливые изъяны. И эту суть он постиг лучше самого хорошего ученика. Он научился хитрить, притворяться и лицемерить. В результате всего этого он вырос невоспитанным, избалованным, лицемерным и испорченным челове­ком.
   Юная княжна Елизавета Шалуева была полным антиподом князя Дмитрия. Кроткая, прелестная, воспитанная в строгих правилах, с детства впитавшая в себя хорошие манеры, она должна была стать для Дмитрия чем-то вроде ангела, который наставит его на путь истинный. Старый князь Ворожеев считал ее идеальной пар­тией для своего сына. Тем более, что происхождение девушки было столь же знатным, сколь их собственное.
   Дмитрий никогда не был влюблен в свою нареченную и даже не испытывал к ней чувств, похожих на симпатию или влечение. Ее красота и очарование абсолютно не трогали его. Более того, его тошнило от ее правильности и порядочности, а ее благовос­питанность и чистота раздражали его. Он женился на ней только потому, что такова была воля его отца. По наставлению отца он вынужден был делать все возможное, чтобы понравиться этой "святоше", как он ее в то время называл. Он красиво ухаживал за ней, притворялся влюбленным. И девушка ему верила. Он сме­ялся над ее доверчивостью, искренностью и честностью. Смеялся многие годы, пока однажды эта девушка сама не посмеялась над ним. Добропорядочная, наивная "святоша" сумела одержать над ним верх, проявив неожиданно для него свой тонкий ум, деловую хватку и внутреннюю силу. Началось все с того, что когда-то давно после смерти своего отца Дмитрий Ворожеев возложил на свою молодую супругу ненавистное ему ведение хозяйства, а за­кончилось тем, что супруга стала независимой, разъехалась с ним и стала добиваться развода. Всем своим поведением она как бы указывала на его никчемность, демонстрируя перед светом и обществом, что слово супруга для нее пустой звук, что подчиня­ется она только своим желаниям, и что никто, кроме нее самой, не принимает за нее решения. И тогда он возненавидел ее.
   Он часто корил себя за то, что вовремя не распознал в ней эти опасные качества, которые повергли его в зависимость, и ничего не предпринял для того, чтобы защитить себя.
   После ночного происшествия в доме Елизаветы, Дмитрий Во­рожеев вернулся в свой особняк в скверном расположении духа. Он вытащил из кармана горстку драгоценностей и выложил их на стол. Вот он - утешительный приз за его неудачу!
   - Интересно, поверила ли Эльза в эту байку с драгоценно­стями? - задумчиво произнес он. - Сомнительно, чтобы поверила. Она далеко неглупа и чует все, словно ищейка. Она наверняка догадалась, что не ради этих жалких побрякушек я залез в ее дом. Впрочем, какое мне дело - поверила она или не поверила!
   Ворожеев привык жить на широкую ногу и ни в чем себе не отказывать. Ему всегда казалось, что состояние князей Вороже­евых неисчерпаемо. Однако после многих лет неумелого распоря­жения и чрезмерных трат он убедился, что это далеко не так.
   После смерти отца по завещанию к нему перешла большая часть состояния князей Ворожеевых. Остальное досталось сыну Алексису и супруге Елизавете в равных долях. Безответственный, бездарный и празднолюбивый князь Дмитрий Ворожеев со своей легкой руки прокутил практически все свое состояние. Он пытал­ся подобраться к состоянию своей супруги, однако это ему не удалось. В брачном договоре, который был составлен незадолго до заключения его брака с Елизаветой Шалуевой, предусматрива­лось раздельное владение имуществом супругов. Это означало, что Ворожеев не имел никакого права ни на собственность Елиза­веты, принадлежащую ей до брака, ни на собственность, приобре­тенную во время брака на ее средства, ни на доходы, полученные от этой собственности. Но такого же права не имела и Елизаве­та. В свое время ее это очень угнетало. Ей приходилось вести все хозяйственные дела, ломать голову над тем, как лучше рас­порядиться вырученными средствами, куда выгоднее сделать вло­жения, а ее супруг беспечно и легко растрачивал все на свои развлечения. И ей ничего не оставалось, как разводить руками от своей беспомощности или молча наблюдать, как совершаются невыгодные и убыточные сделки. Но потом она научилась из подо­бных бездарных трат своего мужа извлекать определенную пользу для себя. Она перекупала его векселя, заложенные им ценности, погашала некоторые из его долгов. В итоге, имущество Вороже­евых возвращалось, но уже к Елизавете.
   Однако в том же брачном договоре, наряду с раздельным владением имущества, было также предусмотрено, что в случае если один супруг разоряется, другой супруг обязан выплачивать ему денежное содержание, обеспечивающее ему достойное его по­ложению в обществе существование. И еще одно условие: если один супруг имеет долги, но не имеет достаточно средств, чтобы расплатиться с ними, за него обязан это сделать другой супруг.
   Таким образом, с одной стороны, имущество Елизаветы юри­дически находилось в безопасности от посягательств мужа, а с другой - на ней были все его расходы и долги. И Ворожеев, с одной стороны, был зависим от своей жены, с другой - свободен с своих тратах.
   Однако, как не очевидна была его зависимость от жены, он этого не признавал. Или, во всяком случае, вел себя так, слов­но этого не признавал. Он по-прежнему неуважительно относился к Елизавете, по-прежнему пускал в ход насмешки, унизительные замечания и оскорбления. Своим отношением он как бы давал ей понять, что если он зависим от нее в средствах, то она зависи­ма от него во всем остальном. Даже траты он совершал так, словно ему по праву были предоставлены средства из специальной казны.
   И все же, несмотря на свое поведение, зависимость от жены была ненавистна самолюбивому князю Ворожееву. Но никакого вы­хода из сложившейся ситуации он не видел. Насмешки, оскорбле­ния и другие подобные приемы, которые он использовал против жены, лишь действовали ей на психику. Но ему было этого мало. Ему необходимо было сломить ее, уничтожить ее, одержать над ней верх. А это было не так-то просто!
   Иногда ему казалось, что лучше было бы и впрямь согласи­ться с разводом, но потребовать за это дорогую цену. Елизавета пошла бы на все, чтобы избавиться от него. Но с другой сторо­ны, уступить ей, пусть даже за дорогую цену, означало бы при­знать себя побежденным.
   Ворожеев бесцельно расхаживал по своему старому особняку, рассыпая повсюду искры злобы. Он не сразу заметил, что за ним наблюдают. Это была молодая девушка лет двадцати пяти, неожи­данно и бесшумно появившаяся из комнат для прислуги. И хотя девушка появилась таким образом, она была не из числа прислу­ги. Это было видно, во-первых, по ее серо-зеленому платью из муара, модному и хорошо сидящему на ее фигуре, а во-вторых, по ее уверенному взгляду, которым она позволяла себе наблюдать за находящимся в гневе и без настроения князем Ворожеевым. Заме­тив девушку, Ворожеев не рассердился и не возмутился по поводу столь неожиданного вторжения, а, наоборот, расплылся в улыбке.
   - Софи! Моя очаровательная крошка! - радостно воскликнул он и с распростертыми объятиями направился ей навстречу. - Ты появилась так неслышно и неожиданно, словно видение! Как ты сюда вошла?
   - Через вход для прислуги, - с холодным спокойствием, ко­торое никак не соответствовало его радости, объяснила она. - Там было открыто, и никого из слуг не было. Я взяла на себя смелость войти.
   - Увы! Слуги в этом доме - непозволительная роскошь, - с тяжким вздохом произнес Ворожеев. - Старый Мирон, который веч­но все забывает, да глупая, как курица, Агафья: вот все, кто у меня остался. Впрочем, и сам дом превратился в опустевшие ру­ины. Пол вышаркан, стены потресканы, все кругом рушится и ло­мается, половина мебели распродано, - вот что представляет из себя столичный дом князей Ворожеевых! И это все, что у меня осталось от когда-то огромного состояния Ворожеевых. А она жи­вет как царица! С помощью своего адвоката она завладела всем моим состоянием, а мне оставила это жалкое существование. Она обокрала меня, обманула! Ты не представляешь, моя очарователь­ная крошка, насколько она коварна и расчетлива!
   Софи с пренебрежением и недовольством выслушивала, как он выплескивает свое негодование. Ее взгляд был устремлен в пол. Этим она ясно давала ему понять, что подобная тема непри­ятна и неинтересна ей.
   - Но не будем больше об этой злыдне, - произнес Ворожеев, заметив, что Софи не разделяет его негодования. - Перейдем к более приятной теме. Смотри, что у меня для тебя есть!
   Он взял жемчужное ожерелье - то самое, которое похитил ночью у Елизаветы, и принялся самодовольно вертеть им перед глазами девушки. Она равнодушно посмотрела на ожерелье и ниче­го не сказала.
   - Что с тобой, моя очаровательная крошка? - полюбопытст­вовал Ворожеев. - Ты чем-то расстроена? Взгляни! Какая красо­та! Какой жемчуг! Его носила еще моя матушка!
   Он спустил на плечи ее платье, обнажив шею и верхнюю часть груди, и приложил ожерелье. Она ему не препятствовала, но в то же время не проявляла ни восторга, ни оживления.
   - Ты словно создана для того, чтобы носить такие вещи! - восхищенно произнес он. - Ты создана для роскоши! Это ты долж­на носить роскошные наряды, разъезжать в экипажах и отдавать распоряжения прислуге, а не эта злыдня - моя жена. Она не до­стойна всего этого, потому что она - холодное, коварное чудо­вище. А ты - владычица моего сердца! Для меня ты - истинная княгиня Ворожеева, а она - мой злой рок, мое падение. Она не успокоится, пока окончательно не уничтожит меня!
   Ворожеев ходил кругами вокруг девушки, напоминая коварно­го и хитрого змия, обвивающегося вокруг своей жертвы и подби­вающего ее на страшный поступок. Он, действительно, подбивал ее на страшный поступок. Причем, уже не в первый раз. И этот поступок заключался в том, чтобы избавиться от ненавистной же­ны. Но если ранее он употреблял слово "избавиться" в неком абстрактном смысле, не вдаваясь в подробности - каким образом это сделать, то теперь ему показалось, что настал самый подхо­дящий момент для этих подробностей.
   - Я не допущу, чтобы она уничтожила меня! - воскликнул Ворожеев. - Она сделала уже предостаточно! Хватит! Скорее я сам уничтожу ее!
   При этих словах девушка вздрогнула.
   - Мы вместе ее уничтожим, - растяжным голосом произнес Ворожеев, пронизывая ее своими глазами.
   - Без меня! - возразила Софи.
   - Почему же? - удивился он. - Разве мы не единое целое?
   - Единое целое! - усмехнулась она. - Покуда вам нужен со­участник в ваших грязных кознях.
   - Чтобы в последствии вместе наслаждаться прелестями жиз­ни, нужно вместе к этому стремиться, - заметил он.
   - Стремиться! И что вы на меня возложите на сей раз? Со­блазнить ее адвоката, а затем переманить на нашу сторону? На­поминаю, что ваша предыдущая идея - сдружиться с вашей женой и войти к ней в доверие - оказалась пустой. Княгиня видит во ме­ня лишь лавочницу и держит дистанцию. Или, может быть, вы на­шли новый способ - как скомпрометировать ее?
   По мере того, как девушка говорила это, она все более и более распалялась и повышала голос. В ее словах слышался про­тест и возмущение. Раньше она никогда не позволяла себе в та­ком тоне говорить с Ворожеевым. Она всегда была кроткой с ним, не перечила ему и немного побаивалась его. Она вела себя с ним примерно так, как маленький человек ведет себя с большим чело­веком, слабый - с сильным, неуверенный - с могущественным. И хотя они были довольно близки, она продолжала обращаться к не­му на "вы".
   - На сей раз все будет по-другому, - заверил Ворожеев.
   - С меня довольно! Я устала шпионить, устала делать гадо­сти, устала чувствовать себя в идиотской ситуации, устала быть вашей марионеткой!
   - На сей раз все будет по-другому, - повторил он.
   Ее возмущение привело Ворожеева в замешательство, однако не заставило отступить.
   - Глупышка! - пожурил ее Ворожеев, придав своему голосу нежность. - Ну что ты так разнервничалась! Я понимаю, насколь­ко тебе все это неприятно. Но тебе больше не придется делать ничего подобного.
   Он усадил ее на диван и с важным видом принялся разгляды­вать ее.
   - Послушай меня, - вполголоса произнес он. - Моя жена очень сильна против меня, и в этом надо отдать ей должное. Я смогу победить ее только... заставив перестать ее существо­вать. Это довольно сложно. Но в то же время просто. Все зави­сит от того, какой способ для этого избрать. На мой взгляд, самый надежный, тихий и почти не оставляющий следов, - это подмешать в питье какое-нибудь средство.
   - Боже! Что вы такое говорите? - с ужасом произнесла она и отстранилась от него.
   - И мне нужна твоя помощь, - продолжал он, не обращая внимания на ее ужас. - Сам я, увы, сделать этого не смогу. На меня сразу же падут подозрения. К тому же со мной она всегда настороже. А тебе сделать это гораздо проще. Ты можешь прийти к ней, якобы для того, чтобы показать прелестные вещицы из своей лавки. А засим незаметно за разговором, чаепитием, если она предложит тебе чаю, или чашечкой кофе, ты помешаешь ей это средство.
   - Нет! - воскликнула девушка. - Я никогда на это не пой­ду!
   - Ну, Софи, крошка моя, - ласковым, успокаивающим голосом произнес Ворожеев. - От тебя требуется сущая безделица: неза­метно подмешать в питье... потом решим, что именно. Все оста­льное я беру на себя. Это же так просто!
   - Нет! Нет! Я не желаю становиться убийцей!
   - Вот ты как заговорила! Что это так вдруг в тебе просну­лась совесть? А где же была твоя совесть, когда ты отправила на тот свет свою тетку?
   - Что вы такое говорите?
   - Ты думаешь, я поверю в то, что она умерла своей смер­тью?
   - Она была очень больна! И вам это известно!
   - Но мне также известно, что она умерла именно после то­го, как ты дала ей какое-то лекарство.
   - Я дала ей лишь то, что купила у аптекаря!
   - Но ты спокойно могла подмешать в лекарство, купленное у аптекаря, какую-нибудь отраву.
   - Я этого не делала!
   - Тем более, что тебе досталась ее лавка. А уж как не лю­била ты свою тетку! Впрочем, ее любить-то было не за что. Она была сварливой скупердяйкой и обращалась с тобой, как с рабы­ней. Кому, как не тебе была на руку ее смерть?
   - Я этого не делала! - взмолилась девушка. - Да, я ее не выносила, но я ее не убивала!
   - Все это весьма странно и подозрительно!
   - Что вы от меня хотите?
   - Тебе это хорошо известно, моя очаровательная крошка!
   - Нет! - жалобно молвила девушка.
   - Подумай о последствиях! Ты займешь ее место. А я верну себе то, что она у меня украла. Мы будем жить в роскоши и бо­гатстве. Разве тебе не хочется стать княгиней Ворожеевой?
   - Я не убивала свою тетку!
   - Расскажешь об этим следователю, - хладнокровно произнес Ворожеев. - Только не думаю, что он тебе поверит.
   - Вы донесете на меня? Как это подло! Но почему?
   - Ты не оставляешь мне другого выбора. Я не прощаю преда­тельства! Либо мы заодно, либо мы по разные стороны.
   Софи была в полном смятении, нерешительности и страхе. Взглядом обреченной и молящей о пощаде жертвы она посмотрела в глаза Ворожеева, но, увидев в его глазах непреклонность, сразу же отвела взгляд. Ворожеев с удовольствием наблюдал за ней. Все говорило ему о том, что он почти добился своего: если не уговорами и соблазном, то запугиванием и шантажом.
   Он обнял девушку и утешительно похлопал ее по спине. Это было цинично! Но в его стиле.
   - Вы ужасный человек, князь, - подавленным голосом произ­несла она.
   - Да, - коварно усмехнулся тот. - Разве ты этого не зна­ла? И разве не это привлекло тебя во мне?
   Она отрицательно покачала головой. Ворожеев крепче ее об­нял и принялся расстегивать ее платье: сначала медленно и осто­рожно, затем быстро и решительно. Очевидно, ему пришла в голо­ву идея: после напряженного и удачного этапа своих действий немного расслабиться.
   - Ты не можешь отрицать, что мы без ума друг от друга, - сладким голосом произнес он.
   Он властно поцеловал ее в губы. Она подчинилась его поце­лую, как побежденный подчиняется победителю. Затем он, словно вампир, впился губами в ее шею. Она беспомощно вздохнула.
   - Ты без ума от меня, так же как я от тебя, - самодоволь­но сказал он.
   - Я уже не знаю, - подавленно и разочарованно сказала она.
   - Ты без ума от меня. И я тебе сейчас это докажу.
   В качестве доказательства он принялся осыпать ее вожде­ленными поцелуями. Затем он осторожно опрокинул ее на диван и принялся снимать с нее одежду, освобождая себе путь к объекту своей похоти. Девушка механически отвечала на его ласки, под­чиняясь скорее привычке, чем желанию.
   - Тебе нравится, как я тебя целую, как я глажу твои пле­чи, твои маленькие грудки, твой прелестный животик... - шептал он, сопровождая свои слова действиями. - Твое тело страстно дрожит при каждом прикосновении моих рук. Ты желаешь меня! И я желаю тебя! Я так желаю тебя!
   Он овладел ею прямо в гостиной на диване, на котором не­сколько минут назад у них происходил спор о способах устране­ния неугодной жены. Софи чувствовала огромную пустоту, словно из нее выкачали последнюю энергию, которая давала ей возмож­ность противостоять. Она отвернулась от своего любовника и ту­по уставилась на обшарпанный паркет. Уже в который раз она за­давалась вопросом: почему этот человек имел над ней такую власть? Она твердо была уверена, что не испытывает к нему ни любви, ни страсти и вообще, ничего похожего. Что же тогда сно­ва и снова бросало ее в его объятия?
   Софья Немянова или же просто Софи была владелицей дамской лавки, торгующей различными предметами женского туалета. И стала она ее владелицей всего лишь несколько месяцев назад по­сле смерти своей родной тетки по отцовской линии. До этого Софи была одной из работниц, и несмотря на родственные узы, не пользовалась никакими особыми привилегиями.
   С князем Дмитрием Ворожеевым Софья Немянова познакоми­лась полгода назад. Он был старше ее не менее чем на двадцать лет. Своим внешним видом он олицетворял образ поизносившегося ловеласа: редеющая шевелюра, отеки под глазами, красноватый цвет лица и начинающее расплываться тело. О том, что когда-то он был стройным, великолепным блондином, обольстившим немало женщин своими лживыми серыми глазами, можно было только пред­полагать. Однако не внешностью покорил Ворожеев Софью Немяно­ву. Он покорил ее своим громким именем, своим происхождением, своей обходительностью, своими сладкими и льстивыми речами. Простой лавочнице никогда не дарили красивых букетов и не го­ворили комплиментов, да еще князья. Подобное обхождение не могло не тронуть сердце девушки. А затем смерть тетки, наслед­ство, козни против княгини Ворожеевой...
   Внезапно ее словно осенило. Она вдруг поняла то, что не желала или боялась понимать раньше. Она поняла, что именно вы­нуждало ее быть с этим человеком, уже давно ставшим ей в тя­гость. Это был страх. Именно под влиянием страха, а не преда­нности, не честолюбия и тем более не любви, она делала то, что было ей неприятно, и делала только потому, что этого требовал от нее Ворожеев. И если раньше этот страх находился где-то в подсознании, то теперь он был в полной мере ею осознан.
   - А ведь это вы... - испуганно и нерешительно произнесла она. - Вы вполне могли подмешать моей тетушке что-нибудь в ле­карство. Вы были там.
   - У тебя богатое воображение, - усмехнулся он. - Зачем мне это нужно?
   - Не знаю. Но вы на это способны. И потом, вам тоже было выгодно, чтобы мне досталась ее лавка. И, думается мне, это не единственная причина. Это еще и удачный шанс проверить наде­жность избранного способа, а заодно и потренироваться.
   - А ты не так глупа, как я думал, - пришел к выводу Воро­жеев, ничуть не смутившись, что его изобличили в преступлении. - Однако это всего лишь твои предположения. Если ты кому-либо о них расскажешь, ты сделаешь хуже только себе. Я буду все от­рицать. О нашей связи вряд ли кто знает. И сама посуди: какая выгода может быть у князя Ворожеева от смерти какой-то лавоч­ницы?
   - Вы все продумали.
   - Что делать! - заметил он. - Когда на кон поставлено все, приходится продумывать тоже все.
  
  
  

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

  
   Елизавета сидела за роялем в своей гостиной и играла пе­чальную мелодию. Музыка проникла ей в душу и передала свою пе­чаль. Эта печаль отразилась в ее прекрасных глазах. Они сияли каким-то необыкновенным светом. Этот свет и эта музыка созда­вали вокруг себя чарующую атмосферу духовности, под влияние которой попал бы каждый, кто хоть немного разбирался в прекра­сном. И под это влияние не мог не попасть Владимир Вольшан­ский, который в этот момент сидел в кресле неподалеку от Ели­заветы и, затаив дыхание, с чувством преклонения и восхищения слушал ее игру.
   После того, как Владимир Вольшанский получил приглашение из уст Елизаветы пожаловать в ее дом, он не замедлил явиться. Елизавета приняла его очень тепло и дружелюбно. Они завели ув­лекательный разговор, начатый еще во время их знакомства на рауте Марианны Пилевской. Владимир рассказывал ей о своих пу­тешествиях: о странах, в которых он побывал, о нравах и обыча­ях народов этих стран, об их удивительных и необычайных риту­алах. Чтобы его рассказ был более оживленным, Елизавета встав­ляла свои лепты: восторженные восклицания, вопросы, измышле­ния. Их разговор сопровождался веселым смехом и нежными взгля­дами. Все было так чудесно!
   Владимир заговорил с Елизаветой о ее музыкальных талан­тах, которые восхвалял ее сын, и попросил продемонстрировать их. Она с удовольствием согласилась сыграть для него. Едва ее пальцы прикоснулись к клавишам рояля, как зазвучал прекрасный мир звуков. Она первая вошла в этот мир и увлекла за собой его. И пока играла музыка, казалось, они вместе и порознь пе­реживали волнующие и печальные моменты прошлого и настоящего.
   Когда Елизавета окончила свою проникновенную игру, между ними установилась трогательная тишина. В продолжение этой ти­шины она старалась успокоить свои эмоции, а он - подобрать нужные слова, чтобы выразить свое восхищение.
   - Ваш сын был прав, - произнес Владимир. - Вы прекрасно играете! Я не помню, чтобы когда-нибудь музыка производила на меня такое впечатление.
   - Вам понравилось!
   - Не просто понравилось! Должен вам сказать, и это ничуть не преувеличение, вы только что сотворили чудо!
   - Мне очень приятно, Владимир Елисеевич, - улыбнулась она. - Но я не сотворила, а лишь преподнесла.
   - И прекрасно преподнесли!
   Елизавета встала из-за рояля и подошла к Владимиру.
   - Расскажите мне что-нибудь о себе, - неожиданно попроси­ла она.
   - Разве я уже не достаточно рассказал? - улыбнулся он.
   - Вы рассказали о своих путешествиях, но не о своей жиз­ни, - возразила она. - У вас есть дети, жена или любимая жен­щина?
   - У меня нет ничего из перечисленного вами, - быстро от­ветил он, затем, пристально и загадочно посмотрев на нее, при­бавил: - Хотя, впрочем...
   Он замолчал на полуфразе. Его слова и взгляд необычайно взволновали Елизавету. Чтобы унять это волнение она прошла не­сколько шагов вдоль гостиной. Затем она вернулась и присела на кресло.
   - Судьба была коварна и жестока со мной, - после минутно­го молчания произнес он, присаживаясь на соседнее кресло, оставленное им несколько минут назад. - Мой сын умер спустя несколько часов после рождения. А двумя годами позже умерла моя жена.
   - О, Боже! Это ужасно! - промолвила Елизавета, которой стало не по себе от его откровения. - Простите, я не должна была заводить этот разговор. Клянусь вам, если бы я знала, что на такой элементарный вопрос последует такой трагический от­вет, я ни за что бы его не задала.
   - Ну что вы! - с нежностью возразил он. - Не нужно изви­нений. Тем более, что я сам об этом заговорил. И мне, призна­ться, хотелось об этом заговорить. Возможно, так на мне сказа­лось влияние музыки.
   - Если вам угодно, вы можете поведать мне об этих печаль­ных и трагических событиях вашей жизни. Я умею выслушивать и умею хранить тайны.
   - Именно такие слова я желал от вас услышать, - признался он. - Они еще более укрепили мою уверенность.
   - Уверенность в чем?
   - Что вам я могу открыть свою душу. Что вы, как никто другой, сможете понять меня. В мире не так много людей, с ко­торыми ты мог бы поговорить о самом сокровенном. А в вас есть что-то, что располагает к таким разговорам.
   - Может быть, то что мне тоже довелось страдать? - пред­положила она.
   - Вам знакомо такое чувство, как угрызение совести? Угры­зение совести за другого человека, за другую судьбу? - уточнил он.
   - За другую судьбу, - задумчиво повторила она, пытаясь припомнить: испытывала ли она нечто подобное. - Мне гораздо более знакомо угрызение совести за свой обман.
   - Если этот обман причинил зло другому, то, возможно, на­ши угрызения совести в чем-то схожи.
   - Этот обман причинил зло только мне, - возразила она. - Только я одна пострадала от него и продолжаю страдать. Но, мне кажется, я догадываюсь, за чью судьбу вы испытываете угрызения совести. За судьбу своей жены.
   - Да, - ответил он.
   - Но почему?
   - Я не смог оградить ее от страданий, избавить от мук, - ответил он. - Не смог дать ей всего того, что должен был дать: защиту, поддержку, понимание. Она была ранимой, хрупкой и очень впечатлительной. Вроде цветка, который нужно держать в специальных условиях под стеклянным колпаком, потому как ма­лейший холод, дуновение ветра, загрязненный воздух способны его погубить. Ее душа не выдержала смерти нашего сына. Ее ра­зум помутился. С ней стали часто происходить припадки безумия. Она могла замкнуться в себе и несколько дней ни на что реаги­ровать, не произносить ни слова. А могла, наоборот, буйство­вать и проклинать весь свет. Но самыми невыносимыми были ее рыдания, ее душераздирающие вопли, мольбы, в которых она взы­вала о сыне. Спустя два года после смерти нашего сына она по­кончила с собой - в порыве одного из припадков выбросилась в окно и разбилась головой о каменный тротуар.
   - Это ужасно, - внутренне содрогнувшись, произнесла Ели­завета.
   - Она доверила мне свою судьбу, - обвинял себя он, - а я отказал ей в своей поддержке и понимании. Я должен был находи­ться с ней, должен был как-то помочь ей в ее безумии. Но вме­сто этого я бежал от нее, как от страшного ада. Для меня невы­носимо было видеть ее такой. От ее стенаний и криков моя душа раздиралась на части, а в сердце мне словно вонзали множество игл. Я предоставил заботиться о ней другим, а сам всячески из­бегал ее.
   - Вас можно понять.
   - Вы так добры ко мне, - с чувством благодарности произ­нес Владимир.
   - Вы любили свою жену? - спросила Елизавета.
   - Да, - как-то неуверенно ответил он. - Но...
   - Что означает это "но"?
   - Я хотел бы любить ее сильнее.
   - Сильнее - это как? - поинтересовалась она.
   - Я хотел бы сходить с ума от ее взгляда, испытывать сча­стье от ее улыбки, - произнес Владимир, глядя в глаза Елизаве­те пламенным и нежным взглядом, который вызвал смущение на ее лице. - Я хотел бы наслаждаться каждым мгновением, проведенным рядом с ней, и осознавать, что без нее моя жизнь - ничто. Я хотел бы помимо нежности, уважения испытывать к ней страсть, огонь.
   - Подобная любовь - большая мука.
   - Однако если бы я так любил ее, я бы, возможно, не бежал от нее, я был бы рядом с ней в ее безумии и, возможно, сумел бы помочь ей справиться с ним.
   - Вы берете на себя слишком большую роль, - упрекнула его Елизавета. - Я бы даже сказала: роль Бога. Только в его власти управлять человеческими чувствами и такими событиями, как жизнь или смерть. Вы не можете быть в ответе за то, что вам неподвластно! Человек в ответе за судьбу другого лишь в той степени, в какой непосредственно его рука нанесла этой судьбе урон. Не ваша рука нанесла урон судьбе вашей несчастной жены. И признаться, ваши угрызения совести - большой грех, ибо это гордыня. Избавьтесь от них, как от греха. Это будет легче сде­лать, если вы осознаете, что: они - зло и они абсолютно безос­новательны.
   - В вас столько мудрости! - изумился Владимир.
   - Не даром меня считают мудрой!
   - И все же в какой-то степени моя рука нанесла урон судь­бе моей жены. Нанесла в тот момент, когда надела на ее палец кольцо. Я не должен был жениться, зная, что недостаточно люб­лю.
   - А кто в наше время женится или выходит замуж по большой любви? Брак давно уже превратился в некую сделку. Многие про­живают жизнь, так и не узнав и не изведав этого чувства. Вы думаете, оно знакомо мне?
   - Но я изведал это чувство. А тот, кто однажды изведал большое чувство, не сможет довольствоваться малым.
   - Тогда, возможно, вы совершили ошибку, - снисходительно произнесла она. - Одну из тех, которые совершают многие. Одну из тех, которые совершила я. Ошибку, но не преступление.
   Владимир улыбнулся. После разговора с ней ему стало лег­че. Она сумела подобрать именно те слова, которые ему необхо­димо было услышать.
   - Ошибку? Пожалуй, - согласился он. - Но какие последст­вия! Прошло уже пять лет, а меня до сих пор преследует этот ад.
   - Подобные события всегда оставляют в душе след, - задум­чиво произнесла Елизавета. - Даже когда нам кажется, что все позади и мы излечились от пережитых разочарований, страхов, страданий, но этот след все равно порой напоминает о себе.
   Она замолчала и какое-то время продолжала молчать. Он смотрел на нее, терпеливо выжидая, когда вновь заговорит. И поскольку его тема об угрызениях совести была уже завершена и исчерпана, теперь на очереди стояла ее тема. Ему хотелось, чтобы за его откровениями последовали ее откровения. Его инте­ресовала каждая мелочь ее жизни, каждая ее тайна, каждая сто­рона ее характера и каждое проявление ее души. Ему хотелось узнать, что стоит за ее фразами: "мне тоже довелось страдать", "мне гораздо более знакомо угрызение совести за свой обман" и "...ошибку... одну из тех, которые совершила я". Ему хотелось, чтобы она разрешила все слухи и сплетни, которые ходили о ней, и которые ему поведал Узоров.
   Наконец, не выдержав ее молчания, он произнес:
   - Мы очень много говорили обо мне. Я думаю, было бы впол­не естественно с моей стороны - попросить вас рассказать о се­бе.
   - Со мной судьба тоже была коварна и жестока, - сразу же отозвалась она на его просьбу. - Она сыграла со мной злую шут­ку. Настолько злую, что ее последствия мучают меня до сих пор. Не знаю, можно ли сравнить ваш ад с моим. Мой ад, пожалуй, ме­нее суров, но более продолжителен. Мне довелось испытать мно­гое, но я не теряла ребенка. А мне кажется, нет ничего ужас­нее, чем потерять ребенка. Я помню, когда Алексису было четыре года, он тяжело заболел. У него был сильный жар. Я не отходила от его постели и молилась, чтобы он поправился. Мне казалось, если он умрет, я умру вместе с ним.
   - Мой сын, - с огромной горечью произнес Владимир. - Как я его ждал и как я о нем мечтал. Я представлял, как буду во­дить его на прогулки, учить его верховой езде, брать его в свои путешествия.
   - А я очень боялась, что не смогу воспитать сына должным образом, не смогу привить ему те качества, которые должны быть у настоящего мужчины. Я боялась, что под влиянием моей чрез­мерной материнской любви он может вырасти избалованным, слабо­вольным. Мой муж - князь Ворожеев не участвовал в воспитании сына. Он считал это обязанностью гувернеров. Впрочем, пожалуй, это и к лучшему.
   - У вас чудесный сын, Елизавета Алексеевна, - сказал он.
   - Да, - с нежностью и гордостью произнесла она. - И я благодарна за это Богу.
   - Впрочем, иначе и быть не могло. У такой замечательной матери не мог вырасти плохой сын.
   Он посмотрел на нее взглядом, полным восхищения и нежно­сти. И снова его взгляд взволновал ее.
   - Как удивительно, - не отводя от нее взгляда, задумчиво произнес он. - Мне кажется, будто мы знакомы целую вечность. Мы так хорошо понимаем друг друга и быстро сходимся во мнени­ях, словно наши души имеют единое происхождение. Еще в первый день нашего знакомства у меня возникло такое ощущение, будто вы - часть меня.
   - Но к сожалению, я - часть другого человека, - сказала Елизавета.
   - Очевидно, именно того человека, с которым вы собира­етесь развестись? - с некоторой иронией подметил Владимир.
   - Вам это известно? - удивилась она. - Впрочем, о моем разводе наверняка уже злословит весь Петербург. И каждый пыта­ется по-своему истолковать причину этого развода.
   - И в чем же истинная причина?
   - Причина проста: я хочу быть свободной от человека, ко­торый мне ненавистен и отвратителен. И больше ничего. Но мно­гие почему-то считают, что в простом и очевидном всегда кроет­ся какой-то подвох.
   - Вы любили своего мужа?
   - Я была очарована им, - с грустью произнесла Елизавета. - Он казался мне красивым, элегантным и обходительным. В то время я была молоденькой девчонкой, подверженной влиянию своей маменьки. Она горячо способствовала моей помолвке с князем Во­рожеевым. Я принимала нашу помолвку как нечто должное и обяза­тельное в жизни каждой барышни. Я уважала и почитала своего будущего мужа, как того и требовалось от благовоспитанной де­вушки. Но когда перед алтарем я давала священную клятву, я уже была сильно в нем разочарована. И тем не менее я дала эту клятву, зная о том, что каждое слово в ней - ложь, и я вышла за него замуж, заранее предвидев, что этот брак обречен. У ме­ня были очень веские причины, чтобы пойти на это. Скажите, Владимир Елисеевич, вы когда-нибудь ощущали свою беспомощность перед судьбой? Скажите, вам приходилось когда-нибудь следовать по предложенному ей пути, изначально зная, что этот путь не­верный?
   - Да, пожалуй, - ответил он.
   - Тогда вы, должно быть, понимаете меня?
   - Да, понимаю. Но даже если вы долгое время шли по невер­ному пути, никогда не поздно сменить направление.
   - Именно это я и пытаюсь сделать!
   - И если вам кажется, что вы одна с этим не справитесь, - прибавил он, - знайте, что есть человек, готовый всегда помочь вам и поддержать вас.
   Кончиками пальцев он дотронулся до ее руки. От этого лег­кого прикосновения теплая волна нежности и блаженства пробежа­ла по ее телу. На ее глаза едва не накатились слезы. Уже в ко­торый раз она поймала себя на том, что рядом с этим человеком ее душу охватывают необычные чувства.
   Полностью поглощенные друг другом, они не заметили, как в гостиную вошел Алексис и нерешительно остановился. Некоторое время он с изучающим и серьезным видом наблюдал за матерью и сидящим напротив нее человеком,
   - Добрый вечер, граф! - негромко поздоровался Алексис.
   Владимир отстранился от Елизаветы и повернул голову в сторону, откуда прозвучало это приветствие. Увидев Алексиса, он дружелюбно улыбнулся ему и произнес:
   - Добрый вечер, сударь!
   - Анфиса не предупредила меня, что у вас гости, матушка, - как бы извиняясь за свое вторжение, произнес Алексис.
   - Ни о чем не беспокойся, - сказала Елизавета. - Ты до­ставишь нам большую радость, если присоединишься к нам.
   - С удовольствием.
   С появлением Алексиса их разговор приобрел иной характер. В нем больше не было мрачных откровений и душеизлияний. Вместо этого в нем появился смех и легкость. Они приятно провели еще целый час, беседуя на разные, ничем не связанные между собой темы. Они говорили о музыке, и при этом мужчины не забыли в очередной раз восхвалить музыкальные способности Елизаветы. Они говорили о светских развлечениях, и Елизавета с Владимиром поведали Алексису о рауте в доме госпожи Пилевской, на котором познакомились. Они даже немного пофилософствовали о том, в чем состоят преимущества и недостатки деревенского быта и город­ского.
   Когда граф Владимир Вольшанский ушел, перед этим горячо попрощавшись и бросив на Елизавету пламенный взгляд, Алексис с важным и в то же время озорным видом произнес:
   - По-моему, он влюблен в вас, матушка.
   - Откуда такие предположения?
   - Я заметил, как он на вас смотрел, как с вами обращался.
   - И как же?
   - Нежно, пламенно, восхищенно, влюбленно, - с расстанов­кой и придыханием произнес Алексис.
   - А ты, оказывается, шпион, - пожурила его мать.
   - Не шпион, а наблюдатель, - поправил он. - И еще я заме­тил, что вы тоже к нему неравнодушны.
   - Граф приятный человек. Я испытываю к нему интерес, сим­патию. Но, могу тебя заверить: я не влюблена в него.
   Алексис обнял ее за плечи и, наклонив голову к ее уху, прошептал:
   - Не поделитесь со своим сыном, матушка, что вы делали наедине с графом, пока не появился я?
   - Не слишком ли много ты себе позволяешь? - с притворным возмущением произнесла Елизавета.
   - Не слишком, - возразил он. - Если брать во внимание, что у нас доверительные отношения.
   - Мы разговаривали. И знаешь, Алексис, я еще никогда не была ни с кем так откровенна. Рядом с ним у меня возникают ка­кие-то странные ощущения. Словно я уже когда-то знала его. Его манера поведения, его жесты кажутся мне знакомыми. А он сам кажется мне близким и родным.
   - Де жа вю, - задумчиво произнес Алексис. - Так называют­ся ваши ощущения.
   - Но самое странное, что он чувствует то же самое или по­чти то же самое. А тебе нравится граф?
   Алексис пожал плечами.
   - Я его слишком мало знаю, - неопределенно ответил он. - Однако вы верно отметили: граф - приятный человек. И если то, что вы сейчас такая оживленная и веселая, его заслуга, то я, пожалуй, готов его даже полюбить.
  
   Добрый вечер, граф! (фр.)
   Добрый вечер, сударыня!.. Мне очень приятно, что меня почтила знаком внимания столь очаровательная дама. Я бы сказал - самая очаровательная их всех присутствующих здесь, если бы она не сочла меня слишком дерзким (фр.)
   Это вдвойне приятно (фр.)
   С удовольствием (фр.)
   Мы принимаем ваше приглашение (фр.)
   преувеличивает (фр.)
   Ничуть (фр.)
   О, моя дорогая, прелестная и строгая супруга! (фр.)
   Ну, что ты! (фр.)
   Отец? (фр.)
   А что тебя удивляет, сын? (фр.)
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"