тексты авторов : другие произведения.

Разобранные рассказы "Первой Дюжины"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


  
   Тексты авторов "Первой Дюжины"
  
   В данном файле даны тексты в том виде, каком они прочитаны судьями. По ссылкам списка они могут не соответствовать положению вещей на момент конкурса или отсутствовать вовсе, если автор удалил свою работу. Тексты даны для сверки с критическими судейскими обзорами.
  
   СПИСОК
  
   Иванов И.И. Записки "рыбака"   41k  
  
   Мафин Смещение фокуса   44k  
  
   Стефанович Идите в баню   38k  
  
   Гирфанова М.А. Приключения странной девчонки   35k
  
   Левин Б.Х. Выигрыш без победы   44k  
  
   Мартиросов С. Отец Иннокентий   37k  
  
   Бикбаев Р.Н. Бронепоезд   41k  
  
   Буденкова Т.П. Челнок должен крутиться   45k
  
   Дьяков В.Е. Даешь еврея!   45k  
  
   Удонтий М. Дачная история   37k
  
   Чваков Д. Татарский Хэллоуин или Большой Спор   45k
  
   Николаев В. "И я была девушкой юной"   39k
  
  
   РАССКАЗЫ
  
   "И я была девушкой юной"
  
   -1-
      Малышев Валера, таксист, женился на генеральской дочери Варваре.
      Познакомились они, когда Валера вез еще незнакомую пассажирку от Балтийского вокзала до улицы Таврической, где обитало семейство генерала Варламова.
      Теща-генеральша люто невзлюбила Валеру, хотя тот заканчивал уже вечерний институт, был умен, красив и на все руки мастер. А от Варвары - так просто без ума...
      Но материнское сердце тещи непредсказуемо. Да плюс ко всему Марина Евгеньевна, так тещу величали, имела мнение, как в армейском анекдоте: 'Ведал ли ты, Ванька, лейтенантом будучи, что с генеральшей спать будешь!'
      То есть - генерал командует войсками, а генеральша - самим генералом.
      В доме она была царь, бог и воинский начальник. Павел Игнатьевич Варламов, генерал-майор, Марину Евгеньевну побаивался и звал ее уважительно Мама. Варьку держала мать вообще в черном теле, не говоря уж о домработнице и 'порученцах'.
      По обстоятельствам, от них не зависящим, пришлось Валере с Варварой первые два года жить с ее родителями на Таврической.
      И Марина Евгеньевна оттянулась в это времечко 'по полной'. Во всех книгах генеральской библиотеки имелись одинаковые закладки, видные невооруженным глазом, на каждой из них каллиграфическим почерком 'порученца' Пети было начертано: 'Поставь на место - не Тебе куплено!' Младший сержант срочной службы Петр Перфильев две недели ночи напролет изготавливал этот тираж. И Марина Евгеньевна самолично раскладывала мистические свои послания к ненавистному зятю в каждый том очень немалой генеральской библиотеки.
      Потом дело дошло и до постельного и столового белья. Вскоре в каждую чашку и прочие предметы чайных и кофейных сервизов, а так же и в фужеры с рюмками были вложены аналогичные произведения тещиного неуемного разума: 'Не твое - не для Тебя стоит' или еще в этом же духе. Валера как-то в пылу ссоры порекомендовал теще этот перл 'не для тебя стоит' пришпилить на генеральскую ширинку, чем вызвал гнев не только Марины Евгеньевны, но и самого Павла Игнатьевича. Даже Варька обиделась за поругание папиного достоинства и внепланово спала с Валерой членораздельно целых две ночи.
      Дочери Марина Евгеньевна дула в уши повсеместно, что 'не пара он тебе', 'скот лесной культурнее твоего Валерочки', 'лучше бы ты старой девой осталась, лишь бы за хама не выходила, дурочка'.
      И в конечном счете дожужжалась Марина Евгеньевна своими пророчествами, что стал сначала Валера на другие юбки посматривать.
      Как-то, будучи пьян до изумления, его приятель Иванов Михасик, звонит на генеральскую квартиру и просит Валеру. А генеральша отвечает, что вызовет милицию и харю пьяную ивановскую отцинкуют в трезвователе до блеска медного сосуда.
      Михасик по душевной простоте послал генеральшу на известный предмет и трубочку поклал на аппарат.
      Валера, вернувшись с ночной смены, звонит, как положено, в квартиру, где временно прописан к законной супруге Варваре, однако из-за двери голос домработницы Гули отвечает, что Марина Евгеньевна не велела пускать. У Валеры ключа своего не полагалось. Он, услышав обидные таковы слова, повернулся по правилу 'кругом - марш' и отбыл на улицу.
      Раннее питерское утречко серело и плюхалось дождевыми каплями о тротуар. Улица Таврическая блестела как новый галош и, безлюдная, была вроде дамы из-под душа, трогательна и стыдливо наивна и беззащитна. Улицу до слез хотелось пожалеть и сказать ей добрые звуки. Одинокий и бездомный шел Малышев Валерий Эдуардович вдоль серых домов и думал горьким голосом, где бы ему прикорнуть часов на пять-шесть. К родителям своим на Охту ехать было стыдно. Валерин отец перед радостным актом бракосочетания порекомендовал сыну не садиться не в свое транспортное средство. И сын, обуянный любовным томлением к прекрасной Варваре, на папу огорчился. Поссорились они, образно выражаясь.
      Вот так, в задумчивом размышлении о превратностях жизненного пути, дошел он до кинотеатра 'Ленинград'.
      Сад за кинотеатром еще спал. Лужайки перепелино серели, осыпанные мелкими дождевыми каплями, листья лип бессильно опустили головы вниз, ожидаючи ветра или солнца. Вода в пруду, подернутая муаром, не отражала серого мутного неба, а впитывала его в себя вместе с дождем и туманным питерским утром.
      Валера бесцельно брел, засунув руки в карманы куртки и втянув мокрую голову в поднятый воротник. Сигареты были, а зажигалку он оставили в машине. И вокруг - ни души.
      Однако он ошибался. За поворотом на скамеечной реечной спинке сидела молодая женщина в светло-бежевом плаще.
      'Горлица' - подумалось Валере. У бабки Насти под Одессой в деревне обитали эти птицы и Валера с детства запомнил их характерный окрас, поведение и говорок.
      - Девушка, спичек не будет? - cпросил он ее, поравнявшись.
      'Горлица' порылась в сумке и протянула пачку сигарет и спички с верблюдом на этикетке.
      - Спасибо! А вас не Галей зовут? - поинтересовался Валера, возвращая спички.
      - Мариной меня зовут. А ты что, Женя-с-легким-паром? - съязвила она.
      В том году рязановская комедия была почти вновинку и герои фильма вместе с их именами и репликами имели повсеместную популярность и узнаваемость.
      - Валера я.
      - С женой поругался, или из узилища отпущен?- поинтересовалась Марина.
      - Из какого узилища? - не понял Валера.
      - Из ментовского, какого еще. Из вытрезвителя.
      - Нет, я со смены. Таксист-извозчик моя профессия. Товарищей трудящихся и советскую интеллигенцию вожу туда-сюда.
      - Туда-сюда-обратно, тебе и мне приятно. Знаешь такую загадку?
      Валера скабрезно ухмыльнулся: 'Догадываюсь!'
      -Фига с два! Не про то подумал, товарищ водитель! Качели это. Понял?
      Валера искренне рассмеялся.
      - Веселая ты, Марина. А теперь я тебе загадку загадаю. Хочешь?
      - Валяй!
      - Как у девки у молодки загорелося в середке. А у парня-молодца вдруг закапало с конца.
      - Тоже загадка с приколом, поди ?
      - Ну да. Теперь от нашего стола - вашему! Это русский самовар!
      - Понятно. Гляди-ка, дождик кончился...
      Откуда ни возьмись, как это в Питере завсегда не в диковину, дождь прекратился и резко осветилось небо. Со стороны Невы появились сначала синие проталины, которые на глазах растекались и в одночасье небо стало нежно-голубого цвета. Пруд воскрес и загордился синью. Ободрились сразу листва и трава. Запахло в воздухе чистотой, свежестью и благодатью. А с первыми лучами солнца волшебная страна появилась из потустороннего или параллельного мира. Мириады жгучих разноцветных алмазных осколков взорвались и загорелись на траве и на листах лип. Изумрудный город окружил Валеру и его случайную знакомую. Чудо произошло и мимолетным своим очарованием напоило радостью все кругом. Весь сад и весь город.
      Утро началось. Началась и новая жизнь.
     
      -2-
     
      Марина, она же Мара, оказалась дамой вкусной до чрезвычайности. Была она не то чтобы ослепительной красоты, а весьма мила собою, но имела тот таинственный и непроходимый для мужчин шарм, который иначе называют комплексом роковой женщины, а простодушные люди называют таких женщин известно как.
      Гвардейской дамой оказалась Мара, если кратко.
      Но и таинственной. С Валерой встречались они на квартире ее подруги, уехавшей якобы, в длительную загранкомандировку совокупно с мужем. Квартира обставлена была неплохо, однако как-то бездушно.
      Выпивала Мара лихо, не чинясь и особо не разбирая крепость напитков - по-мужски.
      Язык имела острый до чрезвычайности и незнакомым или малознакомым людям ее манера общаться казалась развязной и хамской. Но это совершенно не соответствовало действительности - образный, живой, свободный и насыщенный лексикон Мары свидетельствовал об остром уме и серьезной начитанности обладательницы.
      Валера стал жить двойною жизнью. С Варварой они ожидали ребенка и генеральшино сердце помягчало скорее не к самому Варвариному мужу, а к отцу ее внука или внучки.
      Словом, под ее чутким руководством генерал Варламов пробил жилье для семьи дочери.
      После Нового года должны они будут вселяться в 'двушку' на площади Победы.
      Варькина беременность проходила на диво легко и это было 'в тему' Валериным делам.
      Варька не бесилась, не закатывала истерик, а читала книжки, ходила в кино да по музеям и в основном одна. Валера, чтобы пореже бывать дома и общаться с богом данной тещею, работал как вол, да и окончание ВУЗа было уже что называется, 'на сносях', защита диплома - месяц февраль. Вот и предавался он работе на несколько фронтов: семья, таксопарк, институт. Мара была всегда внеплановой и внеочередной.
      Ноябрь заканчивался настоящей зимней погодой. Снега в тот год легли в последней ноябрской декаде и сразу крепко и по-хозяйски. И вот 29 ноября Мара звонит в таксопарк Валере и говорит ему:
      - Привет, товарищ! У нас завтра день здоровья на работе назначен. Ты, насколько я в курсах, завтра выходной. Поедем с нами, коллектив наш небольшой, но емкий, можно сказать ебкий, все практически нашего возраста. Ну как?
      - Каком кверху, - в тон мариным речам ответил Валера, - сколько водки брать и что еще?
      - Не буянь,- урезонила его Мара, - водки возьми килограмм, из харчей чего хочешь - мы расклада не составляли, а мужики шашлыки сами делают - не впервой. Встречаемся на Балтийском вокзале в зале около касс в семь ноль ноль.
      День здоровья состоялся в садоводстве под Ораниенбаумом на даче у одного из Марининых сослуживцев. И, надо признать, Валера Малышев слегка прифуел от этого коллектива и от знаний о том, кто есть Мара и где работает.
      Веселье пришло в точку своего апогея.
      - И я была девушкой юной, сама не припомню, когда. Я дочь молодого драгуна и этим родством я горда.. - разносилось над дачным поселком. Гитара Олега, старшего из всей компании алчно рычала и рассыпалась мелким бесом. Играл Олег здорово, ухарски как-то, с небрежным шиком.
      На недостроенной даче Олега, в единственной пригодной из-за наличия дверей, окон и печки-буржуйки комнате, за самодельным столом из толстых дубовых досок, плотно пригнанных одна к одной, веселилась компания из одиннадцати человек плюс Валера.
      Выяснилось, что довелось ему попасть благодаря Маре в общество 'искусствоведов в штатском', то бишь кагебешников с Литейного дом 4. Впрямую, правда, ему об этом вроде бы и не говорили, но по общему тону разговоров, особенно в процессе винопития, Валера, как человек неглупый и вполне здравомыслящий, пришел именно к такому выводу.
      Радости по-первости открытие это ему не доставило, но люди все вокруг были практически одного с ним возраста, веселые, грамотные, палец в рот не клади, что называется. Три женщины, включая Мару и восемь мужиков. Сначала они тоже присматривались к Валере, но достаточно быстро все пообвыклись и 'понеслась душа в рай' - песни под гитару, байки, анекдоты. Да такие анекдоты и присказки, что Валере и слышать не приходилось зачастую, несмотря на широчайший круг общения питерского таксиста, а уж кого Валере не приходилось возить - и не перечесть. Анекдоты со всей шестой части света: с южных гор до северных морей!
      А песен эта публика знала уйму, разговоры о поэтах, фамилии некоторых Валера слышал впервые. И пили ребята качественно - много, как весь советский народ. Водки взято было достаточно. Танцевали время от времени под магнитофон. Записи хорошие, не третьи-четвертые копии.
      Григорий, молодой парень с длинным узким лицом и фигурой атлета, оказывается, писал недурные стихи.
      - Почитай нам стихи, Гришенька, - попросила одна из женщин.
      Гриша ломаться не стал и на память начал читать:
      - Над рекой туман сиреневый
      Легким облаком повис.
      Месяц рожками оленьими
      Звезды скидывает вниз.
      Чей-то пес взбрехнул отчаянно
      На тугую тишину.
      Что же ты стоишь печальная,
      Я опять сюда вернусь!
      Дни промчатся вереницею
      И под песни соловья
      Волосами и ресницами
      Любоваться буду я.
      А пока туман качается
      Среди лунной полутьмы,
      До одышки на прощание
      Целоваться будем мы!
     
      - А ну-ка, Гриша, давай мы на музыку слова положим, песня получится, - скомандовал Олег.
      И верно, слова очень быстро запомнились и как-то складно и грустно родилась песня.
      Дальше дело пошло по стандартному, общеизвестному сценарию: тосты-тосты-танцы-шманцы-и-на-кухне-обжиманцы.
      Поскольку в доме была всего одна теплая комната, а на дворе - морозно, однодневные романы проистекали бурно и кратковременно в соседнем холодном помещении - даже приличное количество водки не могло купировать холод - моржей в компании не наблюдалось. Удалявшиеся возвращались быстренько.
      Уже темнело, когда веселая компания двинулась на электричку к дому. Все были серьезно пьяны, но не более того. В теплом вагоне, когда за окном течет осенняя тьма и лишь изредка выкатвыются откуда-то придорожные огни, так уютно и спокойно, так не хочется ни о чем думать, вот ехал бы и ехал так до самого сна...
      Валера с Марой еще на даче порешили день здоровья допраздновать вдвоем.
      Однако Мара предложила в этот раз поехать к ней домой, а не на заветную квартиру загадочной подруги.
      Жила она в новом районе на севере города в двухкомнатной квартире.
      Жила с родителями. Они уехали отдыхать в санаторий в Крым и Мара временно наслаждалась свободой, которая обременялась лишь необходимостью выгуливать здоровенную овчарку по имени Рудольф. Рудольф очень настороженно и, как Валере показалось, ревниво, отнесся к новому постояльцу. Рыкнул для порядку, показал серьезные клыки, обнюхал Валеру со всех сторон и лег на кухне таким образом, чтобы отсечь гостю путь к отступлению - в дверях.
      По телевизору шла вторая серия телефильма "Двенадцать стульев" с Мироновым Андреем в роли Остапа. Пить вино и закусывать его невесть каким образом сработанный Марой в одночасье "оливье" было неплохо. Когда вторая бутылка "Алб де десерт" подходила к концу, Валеру дернул бес завести разговор о Мариных сослуживцах, дескать, какой он проницательный и обо всем догадался, а чтобы все уж стало на свои места, пусть Мара поделится страшной тайной, кто в каких чинах пребывает из новых Валериных знакомых. И вообще, она, Мара, тоже кем служит.
      В результате ему было сказано, причем в такой шуточно-висельной форме, что Валера понял, что он глубоко неправ. И свою вину пришлось ему заглаживать аж до третьих петухов всеми известными ему способами. К трем ночи его простили.
     
      -3-
     
      Впервые за все время супружества Варвара устроила мужу дикую сцену ревности. На шум ссоры прибежала свекровь. И две бабы, одна из которых - беременная жена, а вторая - ненавистная и ненавидящая теща, рвали похмельного и усталого Валеру, словно две сорвавшиеся с цепи суки. От него летели пух, перья, пейсы и внутренности. Злющий похмельный Валера не выдержал справедливой агрессии - и отлучился вон со двора, хлопнув дубовой дверью.
      В пивнухе "Жигули", что на Владимирском проспекте, в подвале, где не в пример второму этажу, собиралась полная пьянь, Валера всласть опохмелился. На работу ему нужно было только послезавтра, да и возвращаться в супружескую обитель на Таврическую смысла не имело совершенно. Соседи по залитому пивом столу подобрались у него знатные: спившийся с круга артист из соседнего с пивной театра имени Ленсовета по имени Лёша, гуляющий уже второй месяц полярник Глеб, с лицом, напоминающим малинового цвета резиновую губку для мытья младенцев. Четвертой была приятельница актера Лёши, "девушка" с лунно-круглым от пьянства лицом по имени Ксюха. Она представилась поэтессой-диссиденткой, которую печатают лишь в Америке и совершенно отказывают в признаниях на "портяночной родине". Ксюха беспрерывно материлась и курила одну и ту же беломорину. Папироса гасла постоянно и Валера, уже изрядно пьяненький, никак не мог запомнить, сколько затяжек успевает совершить Ксюха до очередного потухания заморенной 'пахитоски'.
      - Эй, вы, встречные-поперечные! Тараканы, сверчки запечные! Не народ, а лузга избитая! Русь нечесаная, немытая! - в который уж раз начинал Леша читать Есенина, однако дальше этих строчек дело не шло - забывал актер слова.
      - А теперь я свои стихи читать буду!- гордо объявила поэтесса-диссидентка.
      Окотинились, озверели.
      Жен холодных не любим мы.
      И наследникам с колыбели
      Обезличиваем умы.
     
      Красим хаос в румяный глянец,
      Давим в душах тоску и боль.
      Мы, порода скотов и пьяниц.
      Самый падший из нас - король!
     
      Верования - преходящи.
      Что ни бог - козырной валет.
      И достойнейшее обрящет
      Пресмыкающийся адепт.
     
      Братья, что ж мы натворили,
      Если ночь среди бела дня!
      Если лгали - не говорили.
      Если каждый из нас - свинья...
     
      Нынче каяться так почетно,
      Только каяться перед кем?
      Нету бога и нету чёрта.
      Мы с собою одни совсем!
     
      И не знаю, кому нужна я
      Для кого мой звериный вой!
      Клетка вечна у попугая,
      Если каждый себе - конвой!
     
      На диссидентку зашумели.
      - На хрена козе баян в парной,а тем более - в пивной, еще кто-нибудь вякнет плохое про страну - выкинем! По-трезвянке что хочешь молоти про партию и про родину. А когда во лбу у каждого по два стакана - Родину-маму не замай! - веско сказал серьезный пьяница, подойдя к Ксюхе.
      Ксюха затихла и вытащила из блюдечка с сушками свою вечную 'пахитосочку'.
      Лёша начал ломать спички - пьяненькие актерские пальчики никак не могли извлечь огонёк для любимой.
      - Мужики! Анекдот новый знаю,- оживился Лёша - жили-были три французских мушкетера. Звали их Отсос, Подсос и Атсосис. И приехал к ним четвертый - Абортаньян, родом из Армении. Ха-ха-ха...
      Но анекдот Лёшин успеха не поимел.
      - Хотите верьте, хотите - нет, а дело было так, - начал очередную свою бывальщину полярник Глеб. - у нас на станции был доктор Зуев. Доктор как доктор, но очень тяжело переносил он разлуку с женой. Забрасывают нас на станцию больше чем на год - Антарктида, это не Грузино какое-нибудь, туда-сюда на электричке не станешь ездить. И доктор Зуев ко всему прочему, должен был по роду своей деятельности выдавать всему экипажу станции бром. Это чтоб баб не хотелось. И чтоб "хотимчик" работе не мешал. Как в армии солдатушкам в кашу брому льют, так и нам. Все же у нас народ взрослый, у всех жены на материке, короче, на почве своей тоски по жене начал жульничать доктор Зуев, собака немытая! Вместо того, чтобы бром экипажу по-ровну лить каждому, он недолив совершал, а сэкономленную дозу выпивал самолично - очень уж по своей супруге маялся, видать, невмоготу было мужчине. Все бы хорошо и хрен с ним, с недоливом, но за год целый воздействие успокоительного средства на его органы так укрепилось, что когда вернулись мы домой, пришла его баба в партком пароходства с претензией: что за средство радиационное испытывали на ее муже, что он теперь ничего сделать по мужской части не в состоянии. И орет бабешка и грозит всеми карами: мол, мужика ей испортили.
      И добро бы что только вопила, так она, зараза, растрезвонила об этом по всему городу. И вот, звонят начальнику станции домой из первого отдела нашего учреждения и срочно вызывают на допрос. Тот явился недоумевающий. А оказывается, что радиостанция "Свобода" прошедшей ночью сообщила с длиннющим комментарием сенсацию: Советский Союз нарушает международную договоренность о немилитаризации Антарктиды и проводит там совершенно секретные испытания нового биологического или радиологического оружия, которое воздействует на мужские половые органы и вызывает полную импотенцию. В контору приехало кодло с Литейного, шухер полный - откуда такая хрень образовалась?
      Ну начальник станции Иван Зосимыч как уж на сковороде вился-вился, а раскалываться пришлось. Рассказал гепеушникам, что там произошло с Зуевым и с бромом. Что виноват в этой своей беде сам врач Зуев, да еще и мужики-полярники страдали всю экспедицию: вместо того чтобы спать спокойно после брома, сны им эротического характера с голодухи снились со всеми вытекающими последствиями.
      Ну и шум-гам был! Когда дело поприутихло, Зуева наши полярные волчары отпинали хорошенько на пустыре на Васькином острове у пивной. Морду лица сильно повредили. С тех пор Зуев больше на зимовки не допускался. И нынче он стал детским психиатром - мамаши своих дубовых подростков водят к нему на предмет излечения от чрезмерного увлечения онанизмом.
      Пьяная Ксюха зашлась от счастливого смеха, так ей пришлась по сердцу история любвеобильного доктора.
      Её спутник Лёша не до упора въехал в тему и таращился изумленно на подругу - отчего ей так смешно?
      - А вот в нашей синагоге была история похлеще!- раздался из-за Валериной спины чей-то незнакомый голос. Огромных размеров человек в рубашке с короткими рукавами, явно неподходящей к сезону, был выбрит как бильярдный шар. Или просто лыс абсолютно. На левой кисти у него всходило синее солнце с традиционным слоганом "Север", а на правой руке четыре пальца из пяти были окольцованы татуированными перстнями. Лицо у человека было запоминающимся с первого взгляда: правая сторона лица была практически неподвижна, а разговаривала и жестикулировала лишь левая. Правый глаз не закрывался веком и впечатление даже на пьяного Валеру лицо произвело тяжкое: моргал один глаз, а второй выглядел как глаз маски.
      - Красив, да? - сразу отреагировал владелец ужасного лица на изумленное и испуганное выражение Валеры. - Это у меня после третьего побега. Вологодские оттянулись, когда взяли. Думал и не выживу, спасибо доктору Пухову в больничке - с того света вынул. Так что, рассказывать, или как?
      - А ты что, сидел? - встрепенулся Лёша.
      - Не ты, а Вы, молодой гражданин! - поправила Маска Смерти (так мысленно окрестил соседа сзади Валера).- Я, между прочим, с Вами на брудершафт не пивал и, скорее всего, не сподоблюсь на такой подвиг - шибко Вы быстро набираетесь.
      - Как хочет, так и напивается, - защитила бой-френда Ксюха, - не ваше дело!
      - Не хотите, не буду рассказывать, - спокойно отреагировала Маска.
      - Нет, нет, очень интересно узнать, что там случилось, - примирительно ответил Валера.
      - Ну тогда милости прошу к нашему шалашу! - пригласил Валеру обладатель маски, - водки выпьете?
      - Выпью. - согласился Валера.
      - Только у нас полагается за знакомство по полной, учтите, молодой человек! - и Маска Смерти налил два граненых стакана до краев водкою. Валера мог поклясться, что три секунды назад ни стаканов, ни водки на столе не присутствовало.
      - Семен Борухович Гольдштейн, потомственный еврей и обладатель семи ходок в зону. А Ваше имя-отчество каково?
      - Валерий Эдуардович Малышев, таксистом работаю, институт заканчиваю будущей весной,- тоже представился Валера, как положено.
      - Замечательно, Валерий Эдуардович, что Вы к наукам неравнодушны и дорогу в светлое будущее торите знаниями. А какой ВУЗ заканчиваете, позвольте узнать?
      Валера ответил.
      - Ну тогда за знакомство! - и Семен Борухович не выпил, а сглотнул одномоментно двести граммов водки. Валере не доводилось видеть такой манеры пития. Он выпил свой стакан и собрался запивать водку пивом, но новый знакомый откуда-то из ниоткуда протянул ему бутерброд с полукопченой колбасой, лежащей на толстом слое сливочного масла. Хлеб, правда, был черный и не очень мягкий. Однако именно таким хлебом наиболее удобно заедать стакан водки, да еще положенный на старые вчерашние дрожжи и изрядный литраж выпитого уже сегодня пива. Это Валера осознал как-то молниеносно.
      - Водку надобно заесть солидно, не то водка из друга станет гадиной и тещей. - солидно и спокойно произнес Семен Борухович, разминая микроскопическую в его огромных руках папироску "Север".
      - Одним словом, дело было расстрельным,- начал он свой рассказ.
      - Когда мой папа вез мою маму в родильное учреждение и на железнодорожном переезде под городом Орша закрыли шлагбаум и у мамы стали отходить воды, папа Борух Израилевич тщетно просил ее 'Потерпи, Тошечка, не рожай в телеге. Здесь много народу, неприлично, на тебя смотрят!' Папа был учителем музыки и очень стеснительным человеком. Но мама не смогла потерпеть и я родился в канаве. Правда, канава была хорошо вычищена и без воды, но это был знак! И моим родным следовало задуматься, что ждет их мальчика, если его так напрягать в учебе!
      А через три года началась война. Папу расстреляли вместе с моими бабушками, дедушками и всем прочим кланом в ноябре 41-го совсем недалеко от места моего рождения. К огромной колхозной яме для силоса их подводили партиями, ставили шеренгой на край и стреляли из пулемета. Мама со мною, трехлетним, находилась в момент объявления войны в Ленинграде у родственницы. Двоюродная моя тетя Галечка работала в органах врачом. Она и пристроила маму в институт Отто, у мамы протекала тяжелая беременность и мы с ней в институте акушерства и гинекологии сначала потеряли брата моего - у мамы родился мертвый ребенок, а потом спаслись - началась блокада и маму приняли на работу медицинской сестрой. В этом же институте в одном из корпусов разместился военный госпиталь. Выжили мы только благодаря пайку медицинской сестры да помощи тети Галиного мужа - он был партработником и совестливым человеком. У самой тети Галечки детей не случилось и они с мужем нам с мамой помогали продуктами.
      После войны, когда мама узнала о том, что из всего клана остались только в живых только она и я, осталась в Ленинграде.
      Вы знаете, Валерий, что такое комплекс 'еврейского д~Артаньяна'? Конечно, нет. А это когда ты не только 'приезжий' cреди аборигенов с Лиговки, да еще и 'жиденок'. То, что без отца - так это на восемьдесят процентов была норма. А вот играть на скрипке, а не в футбол - это я вам скажу! Это форменный пиндец и 'засада Котовского'. Мама, царство ей небесное, имела характер весь из металлического железа - она решила, что ее сын станет по стопам отца - музыкант. И я, Семка-жиденок, как ласково именовали меня соседки, одна из них была по национальности финнкой а другая - армянкой, фуярил по три часа гаммы. Так вот, комплекс еврейского д~Артаньяна и заключался в моем счастливом детстве таким Макаром, чтобы меня за что-то уважали, не били, а потом, когда я стал набираться силушки и ума, не задвигали к черту на кулички по причине пятого пункта да острого ума. И образования. Я все на лету схватывал.
      И везде я должен был быть первым! Это меня и погубило.
      Хлебного вина, сиречь водки, я впервые попробовал в девять лет. На углу Кузнечного переулка и Лиговки, в подвале, была пивнуха. Там собирались авторитетные люди со всего нашего бойкого района. Вокзал Московский тоже в двух шагах - и приезжий люд оттуда забредал на огонек. Пацаны, безотцовщина послевоенная, гужевались по таким учреждениям традиционно - в силу инстинкта и тяги к взрослым мужским разговорам и к взрослой романтике.
      И там нас с приятелем Бяшей, то есть, Петькой Барковым, пригласили ради хохмы к столу карманники с Московского вокзала. Мы были польщены и воры, которым было лет по двадцать с небольшим - налили нам по стакану водки и сказали: кто выпьет без остановки - тот герой-панфиловец.
      Выпил удачно я, а Бяша поперхнулся и закашлялся.
      Угощавший вор врезал Бяше по шее и сказал сурово: 'позоришь русский народ, чмошник, до чего дошло: евреи даже водку пьют лучше нас' - и второй подзатыльник достался уже мне.
      Что было дальше - мрак и тайна. Мама плакала и впервые тогда я услышал ее вещие слова: 'Ты кончишь, как поц!'
      Когда наступило время 'делать жизнь с кого', то есть заканчивать школу, у меня была воровская специальность - домушник. Потом, уже когда я учился в институте водного транспорта, квалификация моя возросла и в моем активе числилось еще два вооруженных ограбления. Да вы не пугайтесь, товарищи, я за все сполна ответил и отсидел положенное от звонка до звонка.
      Ксюха и ее бой-френд начали сомневаться и поглядывать в сторону выхода, а когда до затуманенных интеллигентских мозгов дошла формулировочка 'вооруженное ограбление' - они банально испугались.
      И сначала Ксюха отлучилась в сортир и там слилась, а вскоре противолодочным зигзагом удалился и Леша-актер. Валера с полярником внимательно слушали эпопею такого экзотического для них знакомца.
      - Доучиться мне была планида до третьего курса института инженеров водного транспорта. А в промежутке между курсами, в месяце августе, пошел я по первому разу в тюрьму. Попались глупо - грабили квартиру, а соседка по лестничной площадке вызвала ментов. Нас и взяли на месте преступления, прямо в квартире.
      - Короче, Склифасофский! Ты, жидяра, ври, да не завирайся! Таких как ты на зоне второй раз не видел - они первый свой срок не доживали до конца. Вас либо по шоколадной или петушиной части использовали, либо мочили за вредность.
      Одна из присутствующих компаний радостно заржала - видимо, народ решил порезвиться. Семен Борухович встал из-за стола и молча преодолел десяток метров, разделявших их столик от столика злословца.
      Валера понял, что будет дело. Раздался шлепок и острослов-плагиатор, присвоивший знаменитую реплику Балбеса из 'Кавказской пленницы', полетел в угол от удара Боруховича. Трое приятелей его кинулись на Гольдштейна. Валера - на помощь Маске - завязалась пьяная кабацкая драка.
     
      -4-
     
      'За нахождение в общественном месте в нетрезвом состоянии в составе группы лиц, одним из которых является вор-рецидивист, недавно освобожденный из мест заключения, и пьяный дебош, выразившийся в массовой драке, Малышев Валерий Эдуардович должен быть подвергнут наказанию в виде лишения свободы сроком на 15 суток и использованию на принудительных общественно-полезных работах' - эту симпатичную и поэтически-элегантную бюрократическую формулировку 'народного суда' поимел Валера в результате культурного отдыха в баре 'Жигули'.
      А такая штуковина грозила очень серьезными неприятностями на работе, в институте, а уж про партийную организацию таксопарка и говорить не стоило.
      Попал Валера Малышев как кур в ощип.
      Варвара с маминой подачи объявила, что будет подавать на развод. Генерала-тестя не было дома, да и дела данный факт не менял.
      Валерины родители, простые питерские пролетарии, ничем, кроме огорчения и жалости, да сочувствия, помочь не могли. Мать пила валерьянку, отец хмуро вздыхал.
      Помощи ждать было неоткуда. Вариант взятия на поруки в таксопарке отмёлся по причине неизвестной Валере.
      Валера впал в тоску.
      Но помощь пришла с неожиданной стороны. На работе Валеру сняли временно с поездок и определили до 'отсидки' или решения вопроса в слесари.
      И буквально в день 'перед Рождеством', то есть перед посадкой, сменный мастер Иваныч зовет Валеру к телефону в диспетчерскую.
      Звонила Мара.
      - Привет, сиделец будущий! Как настроение, что делать думаешь?
      - Настроение хреновое, что делать - не знаю. Может, пронесет?
      - Тебя, может, и пронесет. А наказание твоё - неминучее.
      - Так ведь я же не хотел...
      - Слушай, товарищ, ты Варьке доказывай, что 'мягкий гораздо лучше твердого' - уже поздно. Хочешь проблему решить?
      - Разумеется.
      - Тогда явишься сегодня в 19.30 по следующему адресу. Записывай!
      - А что это за адрес?
      - Если хочешь решить вопрос - приходи. И не задавай вопросов - там будешь отвечать. А вопросы ставить будут тебе. Все, конец связи! Будь умницей!
     
      Адрес, куда прибыл Валера в назначенный срок, был опорным пунктом районного отдела внутренних дел. В маленькой комнате в конце коридора, куда привел Валеру дежурный, за единственным столом сидел молодой человек практически Валериного возраста. Стол да два стула. Один - свободный. Даже окна не было в комнате.
      Удлиненное лицо с коротким подбородком, слегка оттопыренне уши, близко посаженные глаза и светло-русые волосы. Незапоминающаяся личность.
      -Присаживайтесь, Валерий Эдуардович! Документы при себе?
      - При себе только водительские права, а паспорт - в милиции.
      - Вы член партии?
      - Да, в армии еще вступил.
      - Нехорошо члену КПСС с ворами-рецидивистами общаться. Гольдштейн сейчас в Крестах. Ему новый срок будет. Давно знакомы с ним?
      -Да в баре и познакомились. Раньше не встречались.
      - Плохо, Валерий Эдуардович, очень плохо! Пятнадцатью сутками дело может и не кончиться - там один пострадавший есть с серьезной черепно-мозговой травмой. Можете в случае инвалидности пострадавшего попасть в соучастники к Гольдштейну, а это лет пять - в составе группы лиц, деяние, повлекшее тяжкие телесные повреждения. Да в общественном месте в нетрезвом виде. Что делать будете, Валерий Эдуардович?
      -Не знаю. Отвечать за содеянное. - уныло ответил Валера.
      - Ну да, конечно. Жена беременная подает на развод, исключаетесь из партии, с последнего курса института - и в тюрьму на пять лет. С ворами да убийцами. Замечательно!
      - И что же мне делать?
      - К Вам, Валерий Эдуардович, есть предложение. Если Вы на него отреагируете соответствующим образом и примете правильное решение - все вопросы отпадут. Кроме семейных, разумеется. Вы, кстати, не собирались же после диплома баранку дальше крутить?
      - Да нет. Я думал по специальности в НИИ профильное устроиться. И работать.
      - Благое намерение. И если мы здесь договоримся - будет Вам и белка, будет и свисток. И хорошая перспективная работа и должность. И карьера научная, если обнаружится склонность. Или административный рост, если по организационной части себя проявите. Но это потом - помощь за согласие.
      - Что я должен сделать?
      - Стать моим агентом, - просто ответил Валерин собеседник. И достал из внутреннего кармана буклированного серого венгерского пиджака красную книжицу с тиснеными золотом буквами: 'Комитет государственной безопасности СССР'.
      - Я подумать могу?
      - Нет.
      - Я согласен.
      - Я не сомневался. - Человек достал из портфеля несколько листочков типографского текста. - почитайте, там обязательства и мера ответственности. А в месте пропуска напишете от руки свои имя фамилию отчество, год и место рождения, и слова 'с условиями ознакомлен, меру ответственности признаю'. Число месяц год и подпись свою с расшифровкой.
      - А у меня ручки нет.
      - Пожалуйста, ручка.
      Валера выполнил то, что сказали.
      - Ну вот и славно. Я Ваш куратор. Для Вас я - Петров Виктор Викторович. Связь держать будем следующим образом....
     
     
      ЭПИЛОГ.
     
      Секретарь заместителя министра Галина Георгиевна поставила чашку кофе без сахара на маленький столик в углу кабинета.
      - Вам поздравление с днем рождения из Администрации Президента, Валерий Эдуардович! С утренней почтой фельдъегерь доставил.
      Из кожаной зеленого цвета папки заместитель министра Малышев Валерий Эдуардович извлек матовый лист с положенным по случаю пятидесятилетнего юбилея текстом поздравлений и пожеланий.
      Внизу, после подписи первого лица, на свободном месте, черными чернилами знакомым уже более четверти века почерком было добавлено: 'Он же Петров В.В.'
  
  
   Выигрыш без победы
  
  
   Заморосил обещанный еще с утра дождик. Трибуны, расположенные вдоль канала, вмиг покрылись пестрым шевелящимся ковром зонтов.
      "Патриции", - отметил Артур, устраиваясь за штурвалом своего дринкера. Отметил неодобрительно, даже с ехидцей, но не зло, а сочувственно, почти с жалостью к зрителям, пришедшим посмотреть соревнования по водному спорту и при этом столь боящихся дождика.
      Дождь припустил, и Артур все же надел шлем, - достаточно будет воды и во время заезда. То же проделал и его соперник, вернее - черт побери, звучит-то как двусмысленно! - соперница.
      Грациозно поведя головой, девушка в соседней лодке ловко перехватила рукой послушно собравшиеся в хвост длинные золотистые волосы и, скрутив, отправила их под шлем такого же золотистого цвета. Издали могло показаться, что ее прическа стала еще пышнее.
      "Патриции" теперь смотрели не на него, героя прошлогодних заездов, чемпиона, а на эту позолоченную выскочку. Ничего, ничего! Он им устроит зрелище! Получить "золото" за победу в финале - это вам не волосы в золотой цвет выкрасить!
      Артуру понравилось сравнение. Он ухмыльнулся, вспомнив, как подготовился вчера, вернее, сегодня ночью к соревнованию. Пока эта кукла по парикмахерским бегала, он кое-что сделал...
      Кое-что! Это "кое-что" и будет стоить "золота"!
      Между тем Жанна, так звали златокудрую красотку за штурвалом дринкера, на ослепительно белом борту которого так и было размашисто выведено золотом (а чем же еще!) "ЖАННА", не спеша, будто сидя дома у трюмо, посмотрела на себя в маленькое зеркало, тщательно убрала только ей видимые пряди волос под шлем и аккуратно опустила прозрачное стекло шлема. Все - готово!.. Так, нет же! Гонщица плавным жестом балерины отвела руку с зеркальцем в сторону и под усиливающийся рев трибун выпустила такой важный, но уже не нужный ей предмет в колышущуюся темную воду канала. Бульк! Еще мгновение, и нежное создание превратилось в целеустремленный, жесткий, единый с лодкой монолит, покачивающийся на волнах. Снова взревели трибуны. Вот, артистка!
      Артур презрительно смотрел на это дешевое представление для домохозяек, но понимал, что "артистка" пока что переиграла его. В глазах публики вся его внешняя крутизна и действительные завоевания побед оказались ничего не значащими в сравнении с этим поразительным сочетанием навязчиво демонстрируемых Жанной слюнявой нежности и железной воли. Да, публике подавай зрелище; ей не так уж важна твоя победа. Она - лишь часть зрелища, по-настоящему нужная лишь спортсмену. Пересечение заветной финишной черты - всего миг, а все зрелище начинается со старта. Жанна же умудрилась подарить публике удовольствие еще до самого старта...
      Ненужные перед началом гонки рассуждения отвлекали. Артур сосредоточился на главном. "Пора!". Он резко и коротко тряхнул головой; стекло со щелчком село на место. Черный шлем, выпуклое тонированное стекло смотрелись эффектно. "Чужая душа - потемки", - говорил угрожающий облик гонщика. Зловещий вид дополняли черная с блеском окраска корпуса лодки.
      До отказа заполненные трибуны теперь уже ревели, не переставая. Звук проникал под шлем, резонировал по спине тысячами покалывающих иголок, растворяя тело в истоме. Артур слился с шумом голосов, улюлюканьем, резкими звуками дудок и трещоток, пронзительным свистом. Это были самые сладостные мгновения - предвкушение гонки.
      На приборной панели как раз загорелся индикатор - пошел отсчет последней минуты. Где-то над трибунами сейчас раздается голосовое дублирование отсчета, и зрители думают, что криками и прочим шумом смогут помешать гонщикам слышать отсчет, собьют их с толку, чтобы насладиться дополнительным зрелищем - фальстартом. Да, такое случается, и частенько, но не из-за их шума.
      В гонках дринкеров, как ни в каких других состязаниях на время, выигрывает обычно тот, кто хоть на сотую долю секунды стартовал первым. Потому что дринкер - это новое слово старой техники. "Дринк" - "пить" по-английски. Соответственно, "дринкер" - "пьющий". Подобно тому, как "фиш" - рыба, а "фишер" - "рыбак", "рыболов". Вот и "дринкер" - тоже как бы "водолов", "ловящий воду". И это будет, пожалуй, самое точное его определение: ловец воды.
      Дринкер представляет собой небольшую моторную лодку, или маленький катер, вот только двигатель приводит в движение не привычный винт или какие-нибудь турбину или вентилятор, а... колеса с лопастями, расположенные по обеим сторонам лодки.
      Такое устройство движителя, как известно, было у самых первых пароходов. Но из-за своей примитивности паро-ходы именно ходили, а не бегали. Потом появились гребные винты, и о колесах забыли. Вспомнили, когда повсюду пошла мода на ретро. Новые двигатели, новые материалы и, наконец, научный подход - и вот... И колесные лодки побежали, да еще как! Не хуже, а то и лучше лопастных. Но практического применения "колесники" так и не нашли из-за одного, на первый взгляд, несущественного, смешного недостатка: огромного, чудовищного выброса брызг из-под слишком быстро вращающихся колес. Вода окутывала лодку непроницаемым радужным туманом. Снаружи это смотрится красиво, но изнутри - ничего не видно. Снижать скорость? Тогда зачем колеса?
      Так бы и остались "колесники" всего лишь дорогими игрушками чудаков-любителей, если бы... Если бы однажды их владельцы не устроили гонки этих чудо-юдо. Зрелище нескольких мчащихся наперегонки по водной глади больших полусфер плотного тумана, переливающихся при этом радугами, сразу всех очаровало. Соревнования на таких лодках быстро стали очень популярными.
      Первые же пилоты "колесников", не сговариваясь, окрестили эти машины дринкерами. Наверное, потому что такого количества воды сразу им никогда пить не приходилось.
      Почти сразу же запретили массовые соревнования, что свело к минимуму риск столкновений. Ведь гонщики, стремясь увеличить скорость, неизбежно уменьшали себе, да и другим видимость. Вот почему стартующий первым был в выигрыше. Но нет-нет, да на потеху зрителям, сталкивались-таки дринкеры, порой разнося на кусочки свои колеса, несмотря даже на прочные защитные решетки. Чисто мужской спорт!
      И вот, на тебе: откуда ни возьмись - женщина! И ведь, что еще удивительнее, дошла до финала...
      Это обстоятельство, когда он узнал, с кем будет состязаться, лишь раззадорило Артура.
      Крепко сложенный, высокого роста, он, казалось, не подходил для подобных соревнований, где нужны малый вес и подвижность. Зато у него была поразительная интуиция, позволяющая как бы видеть сквозь туман, и, главное, - мгновенный старт. Та самая сотая доля секунды всегда была его.
      Но сегодня, Артур это понимал, чувствовал, - был особый случай. И не просто потому, что его противником была женщина - непонятное, непредсказуемое, ненадежное и непостоянное, а порой коварное и хитрое существо. Этого Артур, в общем-то, не боялся и почти не опасался, но сам факт того, что эта Жанна дошла до финала, о многом говорил. Артур с тренером изучили все записи соревнований с ее участием. Идеальное вождение, жесткое и очень аккуратное, хорошая скорость - все это возможно было только при опоре на интуицию. "Совсем, как я", - вынужден был признать Артур. И ко всему этому Жанна всегда стартовала первой. Невероятно!
      Не бывало такого, чтобы перед стартом Артур не был уверен в своих силах, в своей победе. Но сегодня он не просто был уверен, он точно знал, что не оставил противнику никаких шансов. Артуру было даже немного совестно, что так просто провел эту Жанну. Сама виновата - нечего лезть в мужские честные, но грубые игры!
      Через тонированное стекло, да еще при дожде Артуру не так хорошо было видно, но это и не имело особого значения. Во время заезда обычное зрение все равно не помогает, главное - интуиция. Сейчас же Артур особенно внимательно вглядывался в неширокую извилистую водную дорожку - коридор из буйков. Отлично! Все получилось! Красные буйки плохо различались через тонировку, сливались с обманчивой водной поверхностью, сплошь перерезанной рябью волн разной высоты, снующих туда-сюда, к тому же эту рябь обезобразил оспинами дождь. Зато на буйках ослепительно и весело горели метки, которые Артур ночью, действуя, как заправский диверсант-подводник, нанес специальной краской на их бока. Артур слегка повернул голову и скосил глаз. Метки исчезли, остались одни сероватые буйки. Отлично! Какой-то небольшой кусочек специальной пленки на стекле шлема, пропускающей свет от меток, которые видит один только он, Артур, гарантирует ему победу!
      И как раз в тот момент, когда гонщик повернул голову, а до старта осталось полминуты, вдруг наступила оглушительная тишина - трибуны затихли. Артур посмотрел прямо перед собой, туда, куда оказалась повернута голова, и куда - он понял интуитивно - было направлено внимание трибун: на белый дринкер с названием "ЖАННА".
      А там происходило нечто совершенно невероятное. Монолит безобразно развалился: лодка "Жанна" - сама по себе, спортсменка Жанна - сама по себе. И даже смотрели они в разные стороны, и качались на волнах вразнобой.
      Артур не сразу сообразил, что происходит, настолько неожиданную и в то же время живописную картину он увидел. Жанна, встав с сиденья, развернулась спиной к носу лодки, и низко склонившись над кормой, открыла крышку моторного отсека. Стоя чуть ли не на четвереньках, она что-то быстро, нервно там перебирала. Стекло на шлеме вновь было поднято, и Артур, пытаясь понять, что же у нее произошло, вблизи хорошо видел ее смешно-сосредоточенное, очень серьезное, виновато-растерянное, но какое-то очень уж кукольное личико. Если бы она не была его конкуренткой, он не прочь был бы полюбоваться ее красотой: этим идеально ровным носиком, влажными пухлыми губками, удивленно приподнятыми тонкими бровями и просто-таки огромными ресницами, окаймляющими бездонные озера глаз. Едва заметные ямочки на щеках и детский закругленный подбородок довершали кукольный вид. А золотистый цвет волос был как раз его любимый... Несколько прядей выбились из-под шлема, и Жанна, смешно оттопыривая более тонкую нижнюю губу, раз за разом сдувала их в сторону. "А ведь на всех предыдущих заездах она была, кажется, блондинкой..." - почему-то пронеслась как будто не своя мысль.
      Артур, спохватившись, метнул взгляд на дисплей. Секунды бесстрастно покидали минуту. Что же они там не прекращают отсчет? Кому нужно будет такое "зрелище" - соревнование с одним участником?! Разве можно за эти несколько секунд что-то исправить? И что у нее случилось? Артур машинально перебирал варианты возможных неисправностей...
      - Ар, ты меня слышишь?!
      Что за день, сплошные сюрпризы!
      - Слышу, Ни...
      Ник никогда, ну, почти никогда не разговаривал с ним во время заезда, полностью доверяя его мастерству. Значит, случилось нечто чрезвычайное, что-то такое, кроме того, что они и так оба видят.
      - Ар, третий вариант.
      - Ладно, о"кей, - с недоумением ответил Артур.
      Третий, так третий, означающий самую жесткую борьбу, вплоть до столкновения. Тренеру и главному спонсору, владельцу дринкера лучше знать, когда пустить свои деньги на дно. Азарт, вдруг возникший от близости риска, теплой дрожью прошелся по телу, заглушив естественную мысль: "Но, почему?". Ник предугадал этот вопрос:
      - Ар, она видит дорожку лучше тебя.
      Тренер, выдержал паузу, короткую, но достаточную, чтобы Артур осознал возможность невозможного:
      - Ар, у нее спутниковый навигатор... Я только сейчас узнал.
      - Фью-ю-ю, - присвистнул Артур. - Это же невозможно!
      Обгоняя одна другую, сквозь шум уже включенного двигателя, понеслись мысли. Папа-генерал... Жанна, склонившаяся над приборной панелью дринкера... Прослушивают наш разговор... Ну, и черт... Вот, почему она ни в одном заезде не смотрит вперед, на дорожку, на воду... Это же... Ну, стерва!..
      Мысли сосредоточились на кадрах скоростной киносъемки. Ник достал где-то скоростную кинокамеру и лично снимал этим агрегатом все заезды Жанны, от старта до финиша. Скорость смены кадров на пленке была такой высокой, что непроницаемое облако, состоящее из расплывающихся брызг, распалось на них на отдельные неподвижные мелкие капельки, через которые довольно хорошо была видна Жанна. Гонщица вся была устремлена вперед, но голова ее почему-то склонена вниз. Ни на одном кадре она не смотрела на дорожку! Они с Ником все ломали голову - что бы это значило? Интуиция? Уникальная зрительная память? Конечно, можно запомнить все повороты дорожки и не вглядываться сквозь туман брызг, идя на максимальной скорости. Но такое возможно, если впереди никого нет, когда стартуешь первым, то есть первой. Но Жанна как раз-таки всегда стартовала первой! Это-то и сбило их с толку. Интуиция... К черту интуицию! Техника, все решает техника!.. Ай, да Ник, как вовремя он придумал с метками!..
      До старта осталось четыре секунды. Три.
      - Стартуй первым, Ар! - не сдержал эмоций Ник.
      Жанна все копошилась в двигателе, но уже как-то лениво, безразлично, только ее привлекательная, совсем не спортивная поза продолжала оставаться напряженной. Какое тут стартовать, впору выключать свой двигатель!
      Две секунды. Артур уже давно не смотрел на дисплей. Последние секунды, как живые существа поселились у него в голове и по одной, неохотно, миг за мигом уползали из нее, наверное, заполняя собою расстояние от старта до финиша.
      Вдруг Жанна слегка тряхнула головой; защитное стекло упало на место. Артур насторожился.
      Одна секунда. Поворачивайся же!
      "Стартую", - продолжал упорно твердить какой-то знакомый механический голос внутри, заставляя отвести взгляд от Жанны.
      "Не позорься", - увещевал другой, теплый, свой.
      И тут оба голоса замолчали, заглушенные неожиданно взревевшим двигателем дринкера Жанны.
      В тот же миг самая длинная, последняя предстартовая секунда, раздирая мозг, шмыгнула в кипящую воду - это дринкер с красивым и ненавистным именем "Жанна" на борту, окутав себя и дринкер Артура облаком брызг, умчался со старта вперед, к победе. Ровно одна сотая секунды! Артур только и увидел, - силуэт поворачивающейся на ходу к штурвалу Жанны.
      "Стерва! Стерва! Стерва!" - осознавая, что его провели, обманули, объегорили, как новичка, зло давил на педаль газа Артур. Эта коварная кукла, мало ей навигатора, еще, оказывается, пользуется, причем нагло, в открытую, механическим стартом! В таком случае, что она здесь делает? Могла бы сидеть дома на диване перед телевизором, а таймер и без нее отсчитал бы секунды, включил двигатель и ровно через одну сотую секунды после старта... Ах, да! Кто бы тогда разыгрывал спектакль?! А кто - смотрел?! Как глупо!..
      Если бы злость на Жанну и, главное, обиду за себя Артур мог превратить в скорость...
      Но он и так мчался на максимальной скорости, ориентируясь по огонькам краски на буйках. Однако и Жанна шла на такой же максимальной скорости. Только - впереди его. Ее дринкер Артур ясно видел по перекрываемым им огонькам.
      Ярость Артура не утихала, все время подпитываясь навязчивой картиной: Жанна в золотом шлеме склонилась над экраном навигатора и, как в компьютерной игре, ведет свою точку-лодку по коридору из точек-буйков; при этом она уродливо оттопыривает нижнюю слишком тонкую губу, словно старательная школьница на уроке чистописания...
      "Я тебе покажу игру!"
      Артур уже четко представлял, как разделается с коварным противником. Главное - догнать до поворота... Это будет зрелище! Да, ты прав, как всегда прав, Ник: только вариант номер три! Только - третий... Догнать до поворота... и вытолкать с дорожки за буйки!
      Но секунды улетали, а расстояние не сокращалось. И тогда какой-то механический голос, на этот раз очень похожий на голос Ника, прошептал внутри: "Ар, ты сделаешь это сейчас". Тут уж Артур спорить не стал.
      Да, на тренировках ездить по-новому получалось здорово! И они берегли этот способ на самый крайний случай...
      Гонщик слегка накренил лодку на правый борт, повернул штурвал, уменьшил обороты на левое колесо, увеличил на правое. Затем снова накренил лодку, еще немного перераспределил обороты с левого на правое колесо, удерживая дринкер в устойчивом положении. И так до тех пор, пока левое колесо, остановившись, не зависло над водой. Резко уменьшился выброс воды, и зрители увидели зачаровывающую картину: черный дринкер прошлогоднего чемпиона, безнадежно отставший на старте, как бы встав на дыбы, в мгновение ока догнал и обогнал лидера. Все произошло настолько неожиданно и быстро, что Жанна, по-видимому уверенная в своей победе и потому не обращающая внимания на то, что происходит позади, не успела помешать Артуру.
      Установившуюся было тишину - все поначалу затаили дыхание, уверенные, что дринкер Артура переворачивается, - размело бурей аплодисментов, а затем и невообразимым ревом трибун. Забыв о дожде, сложив зонты, люди вскочили с мест, размахивали руками, кричали. Такого еще не было за всю историю соревнований! Сначала - коварный старт, теперь вот - гонка на одном колесе. Фантастически красивое зрелище! Все то же туманное облако, но поменьше, а из него угрожающе выпирает неподвижное черное колесо. Как будто оно само по себе парит над водой. И ведь гонщик, наверняка, специально поднял колесо именно с той стороны, с которой его видят зрители. Молодец! Артур вновь стал кумиром. Даже болельщики Жанны не могли не восхищаться происходящим.
      Получилось! Получилось... Ладно уж с примитивной местью! Как Артур сейчас хотел бы видеть растерянные глаза Жанны, не холодно уставившиеся в свой бесполезный навигатор, а сквозь слезы и дождь с женской злой обидой вглядывающиеся в удаляющееся черное пятно... Вот она сосредоточенно смотрит на экран, и следя за точкой своей лодки, искусно ведет ее по коридору из точек-буйков. Она уже совсем не думает об отставшей от нее какой-то точке... И вдруг... Эта как будто не существующая для нее точка вдруг с грохотом оказывается рядом, справа и... Что скажешь, Жанна? Посмотри на себя в зеркальце!
      Артур теперь был вдвойне сосредоточен и, несмотря на преимущество, не расслаблялся - вскоре предстояло пройти поворот, вернее разворот. А пройти его он мог, только снова став на два колеса. Но ведь любой маневр - перестроение, обгон, а тем более поворот, а еще хуже, разворот - требует особого внимания и может закончится неожиданно, не так, как рассчитывал. Ведь рядом - соперник, который делает то же самое, мешая тебе, и ты сам ему мешаешь, да еще препятствуешь ему мешать тебе и совершать свой маневр. В общем - каша.
      О злорадстве над Жанной пришлось забыть - все внимание сосредоточилось на предстоящем развороте. Артур еще раз взвесил: да, только на двух колесах. Теоретически и на одном тоже можно было бы пройти разворот, но радиус поворота будет уж слишком велик, а его уменьшение - и какой гонщик на это не соблазниться! - грозит потерей устойчивости и переворачиванием.
      Трасса гонок представляла собой две параллельные дорожки, выложенные тремя рядами буйков. С торцов дорожки не ограждались, и выход со стартовой дорожки, так же как вход на финишную были открыты в свободную воду. Это давало возможность гонщикам выбирать тактику разворота. Одни, резко тормозив на выходе, разворачивались на месте и, медленно въезжая на вторую дорожку, начинали разгон к финишу. Другие, почти не снижая скорости, делали большую петлю на свободной воде и "со свистом" влетали на финишную дорожку.
      И только у Артура не было выбора. Затормозив в конце стартовой дорожки и опустив дринкер на второе колесо, гонщик прижался к разграничивающим буйкам и, притормаживая, выехал в свободную воду. Остановившись и манипулируя скоростями колес, начал быстро разворачивать лодку на месте. При этом Артур занял очень выгодную позицию, расположившись напротив входа на финишную дорожку так, что одновременно частично перекрывал выход со стартовой. Теперь Жанна, если и настигнет его здесь, вынуждена будет объезжать его по большому кругу. И это сделает ее шансы на победу совсем ничтожными. Если они вообще у нее были... О своем неудачном старте Артур старался не вспоминать...
      Завершая выравнивать скорости колес, Артур приготовился нажать на газ, но мгновенно убрал ногу с педали. Прямо на него, наискосок от дальней стороны стартовой дорожки, мчалось, не сбавляя скорости, белое облако с белым дринкером внутри...
      Скорость мысли быстрее самых скоростных механизмов, а дринкеры даже не из их числа.
      "Ты, что - рехнулась? - изумился Артур, - Если уж решила разворачиваться, не останавливаясь, тебе надо прижиматься к противоположной стороне дорожки. Сворачивай!!! Ты, что не видишь меня?!"
      В следующий миг Артур оцепенел, и в груди у него похолодело.
      "Бешеная... Это же специально... С ума сошла... Так же как я хотел... вытолкать. Какое - вытолкать!!! Это же просто... таран!"
      Облако неумолимо приближалось. Доли секунды. Еще доли секунды... Лодка Артура еще не остановилась, медленно поворачиваясь вокруг оси.
      Инстинктивно, не задумываясь, не контролируя свои действия, но слившись с лодкой каждой клеточкой своего тела, Артур продолжил, ускорив, ее вращение, мгновенно развернул в обратную сторону, и бросился вперед, вернее, назад от дорожек, в свободную воду. Но гул сзади угрожающе нарастал, пока не слился с ревом его собственного двигателя, и Артур сгруппировался, приготовившись к удару.
      Удара не последовало, Артура лишь окатило волной. Затем совместный рев двигателей разделился, и тот, что был сзади, стал удаляться, затихая. А его место занял какой-то другой, непривычный звук, доносившийся сбоку, со стороны трибун. Обострившимся слухом, взмокшей спиной почувствовал Артур оттуда смех и улюлюканье.
      "Все что угодно... Нет! Этого не должно было быть! Не могла женщина, разозлившись, не отомстить, пусть себе и во вред. Она должна была протаранить меня! Должна была! Должна!"
      - Ар, ты все правильно сделал, - тихий, уверенный голос тренера прервал секундное замешательство гонщика.
      - О"кей, Ни! - бодро ответил Артур. И он не притворялся, не принуждал себя к оптимизму. У опытного гонщика, такого как Ар, каждый миг борьбы на счету...
      Ник это, между прочим, тоже знает, и понапрасну на связь не выходит. И если тренер и друг почувствовал, что требуется его вмешательство, значит, гонка складывается, и в самом деле, необычно жестко.
      Да, и гогот трибун лишь подхлестнул отставшего гонщика, подзадорил: "Действительно, что такое случилось необычного? Ну, дал фору более слабому сопернику, женщине. Ну, выиграла она, да, нет, это я подарил ей, пару секунд. У меня же в любом случае остается преимущество. Вот, сейчас...".
      Развернувшись еще раз, Артур помчался вперед и влетел на финишную дорожку уже на одном колесе, но в этот раз - на левом. Зрители оценили мастерство, но не меньше того - уважение к ним знаменитого гонщика, когда увидели летящее над кипящей водой черное колесо, вновь обращенное к ним. Смех сменился подбадривающими криками и свистом. Все-таки большинство болели за прошлогоднего чемпиона. А дождь не переставал.
      Артур быстро нагонял беглянку. С трибун хорошо было видно, что Жанна определенно обречена. Напряжение борьбы спало и зрители лишь наслаждались полетом черного колеса. И только Артур, с сожалением, да, пожалуй, еще и судьи, но без оного, понимали, что видят они это в первый и последний раз - федерация немедленно запретит в последующем гонки на одном колесе, как угрожающие жизни гонщиков. Ведь стоит, невольно начал обдумывать план отмщения Артур, обгонять Жанну так, чтобы колесо нависло над ее головой, и при этом не удержать дринкер... Или случайно, совершенно случайно включить это колесо... Артур живо представил разлетающиеся мелкие кусочки золотого шлема, клочья золотых волос в розовой успокаивающейся воде и... усилием воли остановил воображение: "Еще, чего доброго..." Он даже наморщил лоб и на миг опустил взгляд. Что-то сверкнуло на дне лодки, под ногами. Не отрывая взгляда от дорожки, краем глаза удостоверился: да, не показалось - внизу блеснул какой-то предмет. Улучив момент, Артур посмотрел внимательнее. Ну, и ну! По мокрому дну лодки, поблескивая серебристым брюшком, прыгала, выгибаясь и с бессмысленным страхом тараща глазки, маленькая рыбка. Жанна! Это она забросила, с волной. "Не меня, так рыбку". Артур до этого не замечал своего тела, слившись воедино с дринкером, а тут оказалось, что у него есть ноги, и они как-то неловко расположены... На ощупь поймал незваную гостью и далеко отшвырнул от себя в сторону: "Плыви, только Жанне не попадайся больше". Себе же Артур ничего не пожелал - Жанна была уже близко.
      На всякий случай он приблизился неподвижным колесом вплотную к правым буйкам, намереваясь обойти Жанну слева, без риска для нее. Но когда до белой лодки остались считанные метры, та резко вильнула вправо, перекрыв путь Артуру. Тот вынужден был увернуться влево. Жанна повторила его маневр...
      "Ага, - разозлился Артур, - сама напрашиваешься на третий вариант!". Имея преимущество в скорости, ему ничего не стоило корпусом своей лодки выдавить лодку противника за пределы буйков. Но, идя на одном колесе, он не мог этого сделать, не рискуя потерять устойчивость. Поэтому, приблизившись вплотную к Жанне, Артур поставил лодку на оба колеса...
      Половина финишной дорожки была пройдена, когда нос черного дринкера коснулся кормы белого. Теперь гонщица могла и не смотреть на свой навигатор, чтобы следить за перемещениями лодки Артура: она ощущала скрежет металла и удары лодки о лодку, которые с монотонностью маятника уходили то влево, то вправо. Да и бесполезно было это: на экране точки их лодок слились в одну.
      В этом странном тандеме догоняющий чувствовал себя намного увереннее. Идущая первой гонщица выполняла всю черную работу, прокладывая противнику путь в сопротивляющейся воде. И она все больше ощущала себя затравленным зверем, участь которого предрешена, и это - лишь дело времени. Вот она и тянула его изо всех сил. Но, будучи занята только этим, ничего другого придумать против натиска Артура уже не могла.
      По все менее уверенным действиям Жанны Артур догадывался, что на навигаторе та его уже не видит, а интуиция, которой она не пользовалась весь сезон, ей не помогает.
      "Вот так-то, милая, вот так-то твоя техника!.. - злорадствовал Артур, видя, что с каждым разом Жанна все менее уверенно реагирует на его рывки. - Мозги - вот главная техника!"
      Имитируя попытки обойти ее то с одной стороны, то с другой, Артур запутывал и выматывал гонщицу, заглушал и без того слабо слышимую ею интуицию. Скрежет металла по металлу для него был победным маршем, для нее - траурным. Наконец, преследователь почувствовал, что жертва потеряла волю к сопротивлению. Жанна уже напрямую, панически мчалась по дорожке, почти не обращая внимания на его рывки вправо-влево. Тогда гонщик понемногу стал увеличивать перемещения вправо и уменьшать влево, пока незаметно для Жанны не оказался справа от нее, между ней и трибунами, после чего прибавил скорость и пошел на обгон. Уж это-то гонщица не могла не заметить. И, когда Артур поравнялся с ней, Жанна в отчаянии прижала свою лодку к лодке Артура, пытаясь не дать ему пройти, и даже вытеснить его за буйки. Артур был готов к этому, и лодки, создав еще более странный тандем, чем до того, тесня одна другую и все более замедляя ход, не спеша продолжили свой путь к финишу.
      На трибунах вновь творилось нечто невообразимое - ведь зрители заплатили, чтобы наблюдать гонки, а не барахтанье в "лягушатнике". В воду полетели пустые бутылки. Они, конечно, не долетали до гонщиков, но Артур по шуму, который прорывался даже сквозь надсадный рев двух двигателей, краем сознания ясно представлял себе, что происходит на трибунах. Да, он бы и сам, будь он болельщиком, так поступил бы, хоть это и варварство... Но он здесь...
      Получив направление, мозг Артура заработал в нем, как механизм, состоящий из установленных друг за дружкой костяшек домино. Бац! - последняя мысль заставила посмотреть его в соседнюю лодку. Он даже привстал и перегнулся для этого, благо рост позволял.
      Сквозь пелену брызг отчетливо виднелась подсвеченная приборная панель. Где же навигатор? Все приборы такие же, как у него. Внимательнее! Он должен быть на самом видном месте... Вот! В самом центре - как он сразу его не заметил! - светился экранчиком обычный сотовый телефон. Видимо, он был прочно закреплен на панели и, кажется, закрыт водонепроницаемой пленкой.
      Действуя как во сне, не отрывая взгляда от телефона, Артур левой рукой нащупал двухметровый пластиковый багор, укрепленный в специальной выемке на корпусе лодки. Рывком высвободил его из зажимов и, удерживая штурвал коленом, переложил спасательный инструмент в правую руку, снял защитный кожух с острого стального наконечника. Жанна не заметила странных приготовлений соперника - она почти не отрывала взгляда от телефона, сверяя с ним курс, и лишь изредка бросала яростный и затравленный взгляд в сторону невозмутимого Артура. Со стороны же они все еще выглядели плотным белым облаком, медленно ползущим в сторону финиша.
      Артур прицелился. "На абордаж!" - мелькнула веселая мысль. Коротким, точным движением он пронзил телефончик, слегка повернул багор вокруг оси и отдернул его, выворотив из панели то, что только что было сердцем дринкера Жанны. Вмиг обезоруженная гонщица остолбенела, изумленно и безучастно наблюдая за дальнейшими манипуляциями врага. Вот острие багра чиркнуло по борту лодки и телефон исчез в бурлящей воде. Оружие тут же было возвращено на место. Аккуратный Артур даже кожух не поленился надеть. Только тогда Жанна с ненавистью посмотрела в черное непроницаемое стекло шлема. Хорошо, что она за брызгами и тонировкой не могла видеть в этот момент презрительно-брезгливого взгляда Артура, а то... Ведь у нее тоже есть багор: точно такой же длинный и острый...
      Когда же она о нем вспомнила, было поздно. Артур, ухмыляясь, приступил ко второй части своего плана.
      Прежде всего он, резко убавил газ. Изо всех сил упирающаяся в его лодку Жанна, оставшись без опоры, тут же машинально набрала скорость, взяв по инерции вправо, и чуть было не вылетела со своим дринкером за буйки. Без навигатора она ничего не видела. Волей-неволей ей пришлось уменьшить скорость и прижаться к правым буйкам, чтобы лучше видеть границу дорожки. Артур торжествовал. Вот теперь будет гонка людей, а не техники. "Ты бы еще пришельцев на помощь призвала, а не просто космическую технологию... Смотришь, и победила бы", - ехидничая, телепатировал Жанне Артур.
      Теперь даже не было необходимости идти на одном колесе. Отстав немного, Артур вдавил педаль газа до упора. Но просто так проехать мимо златокудрой, что ни говори, а красавицы Жанны, из-за которой он пережил сегодня так много неприятных мгновений?! Нет... И Артур не смог сдержаться, чтобы не покуражиться над проигравшей. С шиком промчаться впритирку и обдать холодной волной... Напугать и охладить, погасить еще, возможно, тлеющий в ней пыл борьбы...
      Почти поравнявшись, Артур увидел напряженную женскую фигуру. Привстав и наклонившись вперед, Жанна всматривалась вдаль, по-видимому, пытаясь различить буйки в тумане. От привычной позы бесстрастного робота, по-кабинетному расслабленно склонившегося над навигатором, не осталось и следа. В другое время Артур полюбовался бы точеной фигуркой девушки, обтянутой однотонным светлоголубым гидрокостюмом. Все выпуклости и впадинки смотрелись очень соблазнительно за кисеей из тумана, как в кружевах белого белья. Так еще выглядит женщина за полупрозрачной пленкой в душевой. Артур непроизвольно сглотнул слюну. "Сейчас устрою тебе душ, холодный...", - механическим выполнением задуманного попытался он заглушить возникшее волнение.
      Другой частью своего "Я", рассудочной, а потому с запозданием, Артур отметил в девушке еще одну перемену, не столь очевидную, но не мог за эти несколько мгновений, пока шел с ней рядом, разглядеть, какую именно. Может быть, в ее целеустремленной неподвижности он ощутил сконцентрированную энергию хищника перед броском? Натянутая тетива лука куда как неподвижна... И поза-то ее совсем не привлекающая, а хищная? И скрывалась здесь какая-то опасность, угроза? Но какая, Артур не мог осознать. Вот, если бы он видел ее глаза, но гонщица, как нарочно, не смотрела в его сторону. Еще миг, и Артур все же почувствовал - что-то похожее уже было... Вот! Точно такая же натянутость ее была за секунду до старта! Возбуждение непроизвольно сменил холодок в груди, и в тот же миг Жанна шевельнулась, выпуклости напряглись, девушка сделала едва заметное движение, как будто передернула плечами и тряхнула головой. И тут же от ее правой руки отделился и полетел в сторону лодки Артура какой-то удлиненный предмет, напоминающий копье...
      "Багор!", - догадался Артур.
      Раздался треск и хруст, лязг и скрежет, веером разлетелись осколки колеса, и лодка Артура завертелась на месте. Опытный гонщик среагировал мгновенно, сбросив скорость на левом колесе и прибавив на остатках правого. Если бы не это - перевернулся бы. А Жанна продолжила свой неспешный триумфальный поход к финишу за золотом. Она даже не обернулась!
      Трибуны ахнули - столкновение!
      По реакции зрителей Артур понял, что так же, наверняка, подумали и судьи. Ведь он сам, сам, сам слишком близко подошел к противнику - сам и виноват! То, что это была диверсия, доказать будет очень сложно, невозможно, даже если найдут обломки багра. Адвокаты Жанны докажут, что от столкновения, которое Артур де и совершил, с креплений соскочил багор и случайно попал в его колесо. Вот и все... Кто ж посмеет заподозрить златокудрую паиньку-красавицу? Поэтому единственный выход - продолжать гонку.
      Артур, перегнувшись через правый борт, хладнокровно осмотрел повреждения: диск колеса сохранился хорошо, остались некоторые лопасти и много их фрагментов. Что ж - не смертельно, есть шанс!
      Манипулируя скоростями колес, гонщик попытался разогнать дринкер. Поврежденное колесо страшно вибрировало. Скорость левого колеса пришлось держать значительно меньше, только тогда дринкер, если это можно было еще назвать дринкером, шел ровным курсом, но как медленно! О погоне не могло быть и речи. Во всяком случае - на двух колесах.
      Трибуны негодовали: гонка двух калек на финише - жалкое зрелище. Первая лодка движется, как слепая, та, что отстала - как хромая.
      Но вот, после нескольких попыток "хромой" поднялся на одно колесо, и трибуны кровожадно заревели. Зрелище вновь обещало стать интересным.
      Действительно, черный дринкер, гордо демонстрируя зрителям то, что осталось от колеса, помчался пуще прежнего. Но это так только казалось на фоне противника, поскольку Жанна вела свой дринкер все медленнее и медленнее. Она опасалась выйти за буйки больше, чем быть обойденной. Сказывались усталость и растерянность от непривычной для нее необходимости оценивать реальную, а не компьютерную обстановку. Да, и куда было Жанне теперь торопиться, если она точно знала, что конкурент выведен из строя...
      Между тем, расстояние от Артура до Жанны сокращалось значительно быстрее, чем от Жанны до линии финиша. Со стороны казалось, что черный дринкер легко обойдет белого. Один лишь Артур знал, что сделать это будет совсем не просто. Дорожка была извилистая, а руль управления поворотами почти не слушался - видимо, обломки колеса попали в рулевой механизм.
      По одобрительному реву трибун Жанна догадалась, что соперник догоняет ее. Она оглянулась. Так и есть! Неугомонный и непотопляемый Артур решил повторить попытку обогнать ее. Но не просто - обогнать, как он намеревался сделать до этого, по-детски залив ее водой, а, судя по тому, что черное изуродованное колесо летело, как казалось, прямо на нее, - серьезно отомстить, толкнув ненужным уже, несущимся над водой колесом...
      Запомнив, насколько возможно, расположение буйков, Жанна отчаянно увеличила скорость, но ненадолго, - притормозив затем, чтобы откорректировать курс. Так, рывками, она и пыталась уйти от погони разъяренного гонщика.
      До финиша было рукой подать. Зрители неистовствовали. Дождь усилился. Гонка продолжалась.
      Артур вот-вот должен был догнать Жанну. Он шел по левой стороне дорожки. Так он лучше видел левую линию буйков - правое, поднятое колесо все равно загораживало собой правую, ближнюю к трибунам, линию. А по той стороне как раз шла Жанна, и обойти ее справа, чтобы не создавать ей угрозы колесом, он уже не мог из-за непослушного рулевого управления, да и не хотел еще раз рисковать победой. Артур молил судьбу, чтобы Жанна не стала вновь играть с ним в кошки-мышки - она ведь не знает, что у него руль неисправен... А если все-таки сунется?.. Артур отгонял от себя навязчивую мысль.
      Жанна не могла не понимать, что Артур в этот раз не уступит, если ему перегородить дорогу - уж слишком мало осталось до финиша. А тем более, после того, что она с ним сделала... Да, и как в прошлый раз, он не может перейти на два колеса - ведь одно не работает... Оставалось надеяться на чудо и... на свое упорство, или - упрямство. И когда Артур почти поравнялся с ней, голос разума замолчал и руки сами крутанули штурвал... "Только один разок", - прорезался оправдывающий голос разума, когда изменить что-либо было уже поздно...
      И вот, когда Артур почти поравнялся с Жанной, та вдруг прибавила скорость и юркнула влево, как в начале гонки, загородив дорогу. Ожидая, что Артур свернет, Жанна начала притормаживать. А, может быть, она просто на большой скорости плохо видела буйки... Артуру было все равно. Тормозить, опускаться на два колеса, а значит, проигрывать он не собирался ни в коем случае. Поэтому, несмотря ни на что, решил, не снижая скорости, сворачивать. Но вправо или влево? Если вправо, то Жанна тоже свернет вправо, и второй раз, находясь совсем близко, он не увернется от нее, наедет. Если влево, то Жанна вряд ли решиться сдать туда же - рискует на такой скорости, когда без навигатора ничего не видит, вылететь за буйки.
      Артур еще раз оценил расстояние между лодкой Жанны и левыми буйками - только-только на одном колесе и проехать, да и то впритирочку. Правда, колесо... Опять привиделось, как оно наезжает на золотой шлем... Золотые волосы разлетаются... Прочь! Видение пропало. Артур решился.
      Налегая всем телом на штурвал, напрягая мышцы так, что взмок, гонщик сумел свернуть непослушную машину влево. Вот, когда пригодились его вес и рост! Поворота влево Жанна не ожидала. Она косила глазом вправо, решив еще разок, последний, самый последний раз, помешать противнику обойти ее. Ведь финиш, вот он - совсем близко! И вдруг - гул слева... Жанна повернула туда голову. Поздно! Черное, изуродованное ею же колесо, нависая над головой, мстительно, неумолимо приближалось...
      Дринкер Артура, почти касаясь буйков, несся к финишу, уже наверняка опережая лодку Жанны, чей двигатель отчаянно ревел чуть впереди и справа. Артур привстал, чтобы убедиться, что не заденет лодку Жанны, когда будет проезжать мимо...
      Совсем рядом, внизу, со своей высоты, неожиданно он увидел то, что навсегда врезалось ему в память. Белая лодка и побелевшее женское лицо. Он не узнал Жанну. О красоте ничего не напоминало. Неподдельный ужас, отразившийся в неимоверно широко раскрытых и без того больших глазах, исказил и все черты знакомого уже лица. Да, и лица, как такового, не было - была маска. Вытянутые, неопределенного цвета тонкие губы, открытый чернеющий рот, исчезнувшие брови и затянувшиеся ямочки на щеках, заостренный подбородок - маска, страшная маска лежала на корпусе несущейся, прыгающей на волнах лодки. И даже длинные золотые волосы поблекли, спутанные и мокрые...
      Поблескивающий золотом шлем безучастно валялся на дне лодки. Держась одной рукой за штурвал, Жанна распласталась спиной на корпусе своей лодки, как будто пытаясь вжаться в него, и с ужасом поглощала взглядом наезжающее на нее колесо.
      Так, значит, все-таки не рассчитал... А черное колесо уже чиркнуло по белой корме. Тормозить было поздно...
      - Сворачивай!!! - заорал Артур, сдергивая шлем.
      Вряд ли он перекричал шум двух двигателей, но вибрация его голоса, как видно, пронзила каждую клеточку тела Жанны, и его властный тон мгновенно подействовал на нее, подобно тому, как неосязаемое магнитное поле заставляет стрелку компаса принимать соответствующее ему направление.
      Девушка инстинктивно встрепенулась, схватила обеими руками штурвал и рывком увела лодку вправо.
      Артур, все еще бессмысленно крича, ничего не видя, налегал на свой штурвал, пытаясь свернуть влево.
      До финиша оставалась пара десятков метров, когда сначала дринкер Артура, красиво идя на одном колесе, плавно пересек линию буйков и ушел влево от финиша, так и не дойдя до него нескольких метров; затем не снижая скорости, дав круто вправо, почти под прямым углом пересек линию правых буйков дринкер Жанны и помчался прямо на трибуны. Совершенно ослепленная брызгами, без шлема, гонщица так бы и въехала на берег, если бы не отчаянные крики зрителей. Видимо, интуиция все же проснулась в Жанне - гонщица заглушила двигатель в считанных метрах от берега.
      Наступившую, необычную для соревнований тишину, которую заполнил поразительно безразличный шепот все не прекращающегося дождя, нарушил одиночный протяжный пронзительно-возмущенный свист. К нему присоединился другой, третий, еще с десяток, потом сотни и тысячи свистов "приветствовали" проигравших в финальном заезде Артура и Жанну...
      Посовещавшись, судьи приняли соломоново решение: первое место, разумеется, никто не выиграл; но, поскольку, нельзя лишать болельщиков зрелища, - присудить обоим спортсменам второе место.
      Объявили решение. Зрители отнеслись с пониманием - все же зрелище было отменным; редким по красоте и интриге! Особенно впечатлял последний момент, когда, пытаясь избежать - эх! - обещавшего быть таким красивым столкновения, гонщики еще более красиво увели свои лодки в стороны от финиша...
      Посередине широкого плота, на ступенчатом постаменте с огромными цифрами "1", "2" и "3" стояли уставшие, с виду невеселые Артур и Жанна в гидрокостюмах, но без шлемов. Короткие волосы не спасали глаза Артура от дождя, и спортсмен часто-часто моргал, изредка вытирал лоб правой рукой. Левой он придерживал стоящую рядом с ним Жанну за талию - иначе им было не удержаться на не рассчитанной на двоих ступеньке с цифрой "2".
      Похоже, что бывшие смертельные соперники не испытывали никакой неприязни друг к другу. Это и понятно: спорт есть спорт. С трибун не видно было, разве что в бинокль, что Жанна почему-то с нежной благодарностью поглядывает вверх на мужественное, словно каменное лицо гонщика. А если бы кто и увидел, то решил бы, что это, может быть... нет, точно, естественная благодарность за то, что он спас ей жизнь ценой победы. И только Артур, кому предназначались нежные взгляды, ясно видел, что Жанне всего-навсего хотелось бы еще раз испытать каждой клеточкой своего существа это побеждающее ее разум чувство быть защищенной им. И молодой парень, до сих пор не знавший другого отношения к женщинам, как получать от них удовольствие, и уверенный, что это взаимно, был поражен такой простой мыслью, что единственное, что от него нужно женщине, он видит в глазах Жанны, и это так просто ей дать. Удивительнее же всего было то, что он ясно видел, что Жанна понимает его...
      Принимая награды и цветы, слушая торжественные речи деловых людей, оба проигравших, только они, и никто другой вокруг, точно знали, что они не только не проиграли, но и что они выиграли.
  
  
  
  
  
  
   ОБЩИЙ СПИСОК
  
  
   Иванов И.И. Записки "рыбака"   41k  
  
   Мафин Смещение фокуса   44k
  
   Стефанович Идите в баню   38k
  
   Гирфанова М.А. Приключения странной девчонки   35k
  
   Бикбаев Р.Н. Бронепоезд   41k
  
   Левин Б.Х. Выигрыш без победы   44k
  
   Николаев В. "И я была девушкой юной"   39k
  
   Мартиросов С. Отец Иннокентий   37k
  
   Буденкова Т.П. Челнок должен крутиться   45k
  
   Дьяков В.Е. Даешь еврея!   45k
  
   Удонтий М. Дачная история   37k
  
   Чваков Д. Татарский Хэллоуин или Большой Спор   45k
  
  
  
  
  
   Записки "рыбака"  
  
   Посвящается И.С. Тургеневу, автору "Записок охотника"
      Все описанные события и герои вымышлены. Любые совпадение имён, марки автомобиля - не более чем случайность.
     
      Мы долго по ухабам и бездорожью добирались до этого места. Мы - это Серёга, Васька и я. А место - это верховье реки, километров сто от нашего городка. Добраться сюда можно только на Серёгином Уазике "вездеходе".
      - Какая красотища!.. А запах! - почти одновременно воскликнули мы, выходя из машины.
      Действительно, это был величественный таёжный пейзаж кисти гениального художника: с холмами, речкой, облаками, ну и конечно с нами, на переднем плане. Правда, немного погодя, мы заметили, что кто-то совершенно бездарно и словно в насмешку, подрисовал к нему облако комаров, висевшее над нами. Этих кровопийц было столько, что стоять долго, созерцая красоту, не получилось.
      - Надо скорее разводить костёр! Они боятся дыма! - сказал Серёга, самый опытный из нас.
      Мы спешно принялись выкладывать из машины обычные рыболовные принадлежности: закидушки, удочки, сеть, тёплую одежду, сумки, посуду, водку.... До вечера, когда начинался клёв, было ещё далеко и, разведя костёр, каждый из нас занялся различными приготовлениями. Однако в желудке после зубодробительной дороги было пусто, и я предложил:
      - Давайте сначала перекусим!
      Сказано - сделано. Соорудили импровизированный столик, разложили еду. Но для полного завершения композиции в этой рыбацкой картине, не хватало какой-то законченности. Мы то и дело поглядывали на сумку с "горячительным"...
      - Нет, мы же договорились.... До вечера, пока не поставим последнюю закидушку и сеть - ни грамма!.. - замялся Серёга, самый опытный из нас.
      У Васьки опыта было поменьше, но его умение мыслить аргументировано сражало иногда на повал, и он сказал:
      - Я слышал: если выпить, то комары кусают меньше! Они не переносят алкоголь!
      Этот железный аргумент снял все вопросы. Кормить комаров ни кому не хотелось, и мы достали бутылку.
      - Только одну! - сказал Серёга, самый опытный из нас. - Дел ещё много...
      - Только одну, - согласились мы...
      Отвлекаясь, хочу сказать, что мы - особенно Васька и я - не заядлые рыбаки. Но этот старый инстинкт, который сидит в человеке ещё с незапамятных времён, иногда просыпается в нас и зовет. Тогда мы вот так, как сейчас - хотя и не очень часто - выбираемся к речке с ночевкой. А сегодня решили ехать подальше, потому что уверены: чем ехать дальше, тем рыбы больше. Надо только знать места.
      - Ну, за прибытие! - со стаканом в руках и подражая известному актёру, говорю я.
      После первой и закуски, завязался оживлённый разговор. Случаи вспоминали, разные.
      - В прошлом году, - говорит Серёга, - я с одним товарищем уже сюда приезжал. Вечером, когда мы поставили все закидушки и сеть, как обычно, стали варить ужин. А немного погодя, слышу - что-то плещется в воде. Думаю, надо сходить, проверить - может, какая крупная рыба попалась!.. К воде подошёл, леску проверил - нет ничего. Но слышу, опять плещется. Голову поднимаю, а там, на другой стороне реки - медведь в воду зашёл и барахтается!..
      Васька хохочет, не верит:
      - Рассказывай, медведь! Лучше скажи, сколько бутылок выпили!.. Скажи ещё, и русалок видели!
      Серёга обижается:
      - Хотите - верьте, хотите - нет, а водку не брали!
      Хохочем уже все. А Васька, особенно. Он всегда пьянеет быстрее нас. С ним выгодно ходить на рыбалку: ему для счастья хватает и полстакана. Хороший парень, но в этом деле - слабак!
      - Разливайте остаток, - говорит он, - да пойду я на поляну, сеть распутывать.
      И, осушив свои полстакана, уходит. За ним слышен хруст ломающихся веток: теперь любые заросли стали дорогой. А я и Серёга выходим на берег, чтобы окинуть взглядом, оценить пространство, которое предстоит освоить для ловли рыбы. Вот там, выше по берегу, есть протока. Там на ночь поставим сети. Мы уже мысленно представляем, как утром из неё, подёрнутой туманом, вытаскиваем сеть, кишащую рыбой. Мы уверены - шансов у рыбы никаких! Здесь не бывает людей и эта непуганая рыба сама должна плыть нам прямо в руки, извиняясь за опоздание.... А вдоль всего остального берега натыкаем закидушек: пусть она только попробует отвернуть нос! Закидушка - это длинная леска с грузилом, на которой привязаны поводки с крючками.
      - Мои закидушки универсальные, - говорит Серёга, - они не только рыбу ловят!
      - Как это так? - удивляюсь я.
      - Было дело... - вспоминает Серёга. - Один раз мы с товарищем растянули их вдоль берега, а потом по очереди стали наживлять крючки червяком. Забрасывать решили попозже, на обратном пути. А когда пошли назад, то на одной из них попались птички - два куличка!.. Ну, разве могло нам в голову придти, что птички тоже любят червячка!.. Вот так из рыболова, я сделался птицеловом!
      - А птичек-то не жалко было? - говорю я.
      - Жалко... - вздыхает Серёга. - Как Шурику из "Кавказкой пленницы". Пришлось отрезать поводки, а птичек отпускать вместе с крючком...
      - Мнда.... Грустная история!.. Но зато, - шучу я, - тебе для охоты не надо ружьё! Теперь на уток можно ходить с закидушками!
      - Хорошая мысль, - улыбается Серёга, - надо попробовать.
      Пройдясь по берегу, мы забили несколько деревянных колышек около воды, к которым позже привяжем леску. Затем принялись заготавливать дрова на ночь, но неожиданно из-за кустов услышали мат. Это Васькин мат, и он такой громкий, что отражается от другого берега.
      - Надо идти, посмотреть!.. - с тревогой в голосе, говорит Серёга, и мы спешим на поляну.
      Распутывать Ваську пришлось долго.... Это было не простое дело: сначала распутали ноги, потом руки, а потом появилась и голова. Красная, матюгающаяся, и такая довольная, что стало ясно - никакой вины за собой она не чувствует.
      - Как же тебя так угораздило? - злится Серёга. - Ёшкин ты бабай!
      - Да комары, блин! - возмущается Васька. - Отбивался от них, как мог! И руками, и ногами, блин! Вот и замотало, блин!
      "Блин" - это облегчённый вариант, вместо гудка. Ему трудно стоять на ногах, его качает и тянет к земле сила притяжения. Он садиться на траву и, собравшись с мыслями, заключает:
      - Однако, для комаров доза слабая!.. И вообще - у меня стресс!
      Поняв намек, Серёга возражает:
      - Мы же договорились!.. Надо терпеть до вечера! Бог терпел и нам велел. Ещё много дел...
      Но голос у Серёги уже не такой уверенный, поэтому через несколько минут мы сидим за нашим столиком. К этому времени испеклась картошечка в костре, и от такой закуски мы просто в восторге. Несмотря на испорченную сеть - снова оживлённый разговор и разные истории. Правда, среди них уже попадаются и такие, которые мы не раз рассказывали друг другу; тогда кто-нибудь из нас встаёт, отходит от костра и, вдохнув полной грудью таёжного воздуха, с восторгом разглядывает пространство вокруг, залитое новыми, яркими красками. В такие минуты, вместе с воздухом, душа наполняется светлыми мыслями и чувствами. Хочется любить всех и всё, хочется любить природу-матушку, её загадочного создателя и вообще - весь мир, скрытый за горизонтом этой картины.... Но стоять так, наполняясь любовью к окружающему, получается недолго: в конце концов, приходит и другая, грустная мысль о том, как "мимолётно оно, наше житиё-бытиё, среди этой вечной красоты" и, вздохнув от сожаления, уже хочется быстрее спуститься на грешную землю, быстрее к уютному столику...
      Время на природе бежит быстро - незаметно наступил и вечер. Тайга на другой стороне реки вспыхнула золотисто-пламенным светом в лучах заходящего солнца. Змейкой по воде стелиться дым от нашего костра - это вариться ужин в котелке. Что там вариться? Да ничего особенного. Обычный, нехитрый рыбацкий набор: какая-нибудь мясная тушёнка, картошка, лук, перчик, да и - пожалуй - всё. На свежем воздухе любая еда всё равно вкуснее домашней.
      - Надо Ваську будить, - говорит Серёга, - поужинает и будет снова, как огурчик!
      На столике, среди всякой снеди, открытая бутылка. Но изнутри Серёгу видимо что-то толкает.
      - Нет, - говорит он, - сначала пойдём, установим снасти, а потом и...
      - А его будить будем? - показываю я на клубок под кустом, издающий храп.
      Подумав, Серёга говорит:
      - Сами справимся. С Васьки сейчас помощник, как второй руль в моём Уазике. А ты, сними котелок с огня: пока ходим, пусть немного остынет.
      И мы уже на берегу. Быстро наживили и забросили приготовленные закидушки. Потом забрели в неглубокую протоку, поставили сеть, так до конца и не распутанную. Ходили, наверное, не более получаса. Обратно возвращаемся почти в сумерках. Когда приближаемся к нашему месту, костер уже слабо мигает, едва освещая ближние кусты и деревья. Серега первым вскарабкивается по небольшому песчаному уклону. Но, как только его голова поднимается выше бугра, он вдруг резко разворачивается назад и, толкнув меня в грудь, с выпученными глазами отбегает к реке.
      - Ты чего? - удивляюсь я.
      - Тссс!.. - шепотом произносит он, приложив палец к губам, а другой рукой манит меня: - Иди сюда!..
      Я подхожу, ничего не понимая. Выпили вроде не так много, и подозревать Серёгу в "белой горячке" нельзя. Но когда я посмотрел в его глаза поближе - уже начал сомневаться!
      - Ты чего? - снова говорю я.
      - Тихо!.. - шепчет он, показывая пальцем в сторону костра. - Послушай и посмотри...
      Я встал рядом и прислушался. Действительно, кто-то там был: доносились странные звуки, а иногда от костра на деревьях появлялась чья-то тень.
      - Это же Васька ходит! - тоже шепчу я.
      - Какой Васька! - досадует Серёга. - Это Мишка!
      - Какой, к черту, Мишка?..
      - Какого я в прошлом году видел!.. Медведь! Я не шучу!
      У меня глаза округляются не меньше. Хмель почти исчезает. Ироническое настроение переходит близко к паническому, и я говорю:
      - Что будем делать-то? Там же Васька! Не поужинал бы им Мишка!..
      - Пошли в обход! Надо зайти с другой стороны и забраться в машину! - после небольшой паузы решает Серега и, с сожалением, добавляет. - Эх, ружья нет!..
      Пробираясь по кустам как можно тише, мы запаслись двумя толстыми палками по дороге. Какое-никакое, а спецсредство - орудие для отражения!.. Вот и огонек светиться между стволами, и Уазик стоит рядом. Нужен ещё небольшой бросок, и мы в безопасности! Но это короткое расстояние до машины нам кажется самым сложным. Как отреагирует Мишка, если увидит нас? Ноги почти не слушаются и, чем ближе к цели, тем сильнее давят на тормоз. Но мы делаем усилие над собой и, бросив палки, подбегаем к машине. Серёга что есть мочи дёргает за ручку дверей, но дверь - вот подлость! - не поддаётся, никак!
      - Блин! Какой идиот замкнул машину! Я его просто убью! - с неописуемым гневом и, забыв про громкость, говорит Серёга.
      - Да ты сам и замкнул! - говорю я, зная эту городскую его привычку.
      А сам, боковым взглядом, с ужасом смотрю на Мишку. Но этот зверюга не предпринимает никаких действий, увидев наши мучения. Он только встаёт на задние лапы и удивлённым взглядом смотрит на нас, чудаков. Положение становиться натянутым и чрезвычайным! Сердечко зашкаливает. Опомнившись первым, Серёга командует:
      - Быстро, под машину!
      Через секунду мы лежим под передним мостом Уазика. Можно бы дать драпу, но как убежишь? Разве можем мы оставить в беде нашего товарища, да и... оставшаяся бутыль на столе факт тоже немаловажный! Отсюда он нас недостанет - уверены мы, да и обзор хороший, чтобы наблюдать за происходящим. Только вот чем и как помочь? А Мишка, между тем, видимо потеряв к нам интерес, принялся за свои дела. Он продолжил потрошить наши сумки, доставая оттуда оставшиеся продукты и, смачно чавкая, принялся их уничтожать. Васька потихоньку похрапывал. Всё бы ничего, но неожиданно он стал говорить что-то во сне, и медведь подошёл к нему. У нас сжалось сердце. Серега даже не выдержал и крикнул ругательное слово, стараясь отвлечь! А что ещё он мог сделать? Он всё-таки прапорщик, служивый. Защитник родины, так сказать, и бояться вроде не полагается. Разумеется, если бы это были враги с автоматами, то совсем другое дело! А тут медведь!.. Какая-то нестыковка.... Но, обнюхав Ваську, Мишка только брезгливо фыркнул и отошёл. В таком виде Васька не съедобен! - поняли мы, и у нас немного отлегло на душе. Но ненадолго. Через некоторое время Васька опять заворочался, опять разговорился, и неожиданно - тоже, блин! - приподнял спину и сел! Вот здесь действительно у нас что-то ёкнуло и перевернулось внутри! Даже Серёга крикнуть уже не решился! А Васька медленно приоткрывает сонные веки и совершенно спокойно говорит:
      - Серёга, а ты почему такой лохматый?..
      Мы в ужасе, потому что следующим вопросом по логике должен быть: "Серёга, а почему у тебя такие большие зубы?" Но Васька, слава богу, также спокойно и медленно закрывает глаза, откидывается на спину и продолжает храпеть дальше. Гора сваливается с наших плеч.
      - Вон и ключики висят, - немного погодя говорю я, - на сучке, прямо над Васькиной головой!
      - Надо Мишку попросить принести, - отшучивается Серёга, и как-то нервно. Так, наверное, шутят парашютисты перед первым прыжком.
      А Мишка подошёл к котелку, обнюхал его, но сваренная еда оказалось горячей и он, отвернув нос, пошёл к столу. Судя по блеску посуды, он видимо поработал и здесь, поэтому ещё раз оглядев всё, принялся лизать пустые тарелки. Затем осторожно обнюхал и бутылку. Тут мы опять не на шутку взволновались - она же была последняя! Неужели этот наглец доберётся и до неё! Ничего святого! Мы одновременно, как по команде, двинулись ползком чуть-чуть вперёд. Смесь любопытства и негодования постепенно вытеснило страх. А Мишка, фыркая и соображая, что же это такое на предмет съедобности, взял да и лизнул горлышко! Бутылка закачалась и упала! Свершилось самое худшее, чего мы опасались - всё содержимое, издевательски булькая, полилось прямо на землю! Мы и сами не заметили, как выползли из под машины. Это было выше всяких сил, и возмущению не было предела! Серёга схватил палку и запустил в медведя. И хорошо, что не попал! Тот стал на задние лапы, оскалил зубы и злобно зарычал. Мы опять нырнули под машину. Но вместо того, чтобы попытаться нас достать, он на минуту задумался, опустил передние лапы и... начал обход поруганного им места ещё раз. Убедившись, что нет больше ничего съестного, Мишка с разочарованием зевнул, издал странный звук - наверное, какой-нибудь мат на медвежьем языке - и наконец, к нашей великой радости, двинулся меж кустов, восвояси.
      Мы долго ещё так лежали, прислушиваясь и вглядываясь в темноту леса. Потом осторожно вылезли и подошли к костру.
      - Надо разводить огонь поскорее! - торопит Серёга. - Если будет большой костёр, он не подойдёт!
      Сказано - сделано. Наломали веток, подбросили и огонь заполыхал. Стали будить Ваську, но он только отбрыкивался и прятал голову. Тогда намочили тряпку водкой, оставшейся на дне бутылки, и поднесли к носу. Это сработало.
      - Сон мне приснился, - говорит Васька, протирая глаза, - будто бы я, ты и Серёга волосами заросли, с ног до головы!.. Особенно, Серёга.... Я его, значит, и спрашиваю...
      Мы хохочем. Правда, приглушённо и озираясь по сторонам. Рассказать Ваське? Нет, решили - потом, завтра.
      - Давайте всё-таки поужинаем, - говорит Серёга, - в котелке супчик ещё остался. И надо в машину перебираться!
      - Эх... - вздыхаю я, и перевожу взгляд на пустую бутылку под столом, - после такого то стресса!..
      - Уно моменто! - говорит Серёга.
      В голосе его какая-то загадочность. Он снимает с сучка ключи, идёт к машине и через некоторое время возвращается с бутылкой в руках.
      - Это из НЗ! Храниться на всякие там непредвиденные обстоятельства! - улыбается Серёга, самый опытный из нас!
      И вот, наконец-то, мы садимся ужинать.
      Проходит небольшой кусочек времени и нам уже кажется, что ничего особенного и не было. Яркий костёр потрескивая, освещает наши оживленные лица, унося в темноту клубы дыма и гирлянды искр. На горизонте из-за холмов появляется круглая луна. Среди ночной тишины, только она и звёзды с любопытством смотрят на нас сверху, и иногда кажется, что мы вместе с ними куда-то летим... летим... летим... летим.... Нет, никуда мы не летим - это просто сон постепенно начинает одолевать нас. Мы собираем вещи, одежду и, надеясь, что "гостя" больше не будет, перебираемся до утра в машину.
      Утром Серёга первый разбудил нас. Сходили, сняли сеть и закидушки. Рыбы попалось не много: совсем не так, как рассчитывали. Но мы и этим довольны. Когда собирали и складывали в машину вещи, за каждым из нас вилось целое облако комаров. Казалось, их было ещё больше, чем вчера и нам хотелось поскорее уехать.
      - Блин! Опохмеляться слетелись! - возмущался Васька, хлопая себя ладошками. Он, конечно, не поверил нашему рассказу...
      Прошло время, но мы больше не приезжали на это место: не очень-то хотелось встретиться с нашим "гостем". Впрочем, кто был "гостем" и у кого - это ещё вопрос...
     
      И на следующий год на рыбалку съездить не получилось, однако с охотой нам повезло больше. Вот здесь буду подробнее...
      В один из прекрасных осенних дней, после небольшого, но суетливого сбора, мы выезжаем за город и ложимся курсом на тайгу. Накручивая руль своего Уазика, Серёга назидательным тоном говорит мне и Ваське:
      - Это Вам не рыбалка! Охота - дело серьёзное!
      И этому тону есть причина: дело в том, что с Серёгой на охоте мы ещё не бывали ни разу, а Васька даже и ружья, честно признаться, в руках не держал. Много раз мы собирались, но не получалось, а тут он по-дружески взял нас с собою, когда узнал, что его товарищ, с которым часто охотиться, в этот раз поехать не сможет. Спросите, какое мы приложение для Серёги, если у нас нет ни ружья, ни опыта в этом деле? Думаю, беспокоиться, пока не стоит. Васька, по крайней мере, может носить ружьё и какой-нибудь ещё полезный груз - то есть быть оруженосцем, а я... ну, мало ли для чего тоже могу пригодиться! Например, улыбнётся нам на охоте удача: пристрелит Серёга какую-нибудь крупнорогатого зверя, а ему не под силу будет тащить тушу одному, вот тут мы и пригодимся со своей силушкой. Да разве мало может быть случаев, где потребуется наша бескорыстная помощь - главное сейчас мы едем, а там, на месте, разберёмся!
      Да... - мечтательно вздыхает Васька, сидя на заднем сиденье и поглядывая в боковое окно. Я даже догадываюсь, о чём он сейчас мечтает: скорее всего, ему видятся большие равнины, где между гор пасутся стада лосей, изюбров, на худой конец кабанов, и он, бегая за ними, с Серёгиным ружьём, выбирает в прицел самого жирного. А, может быть, и такая картина: ему видится огромная гора пристреленных туш, на которых он сидит верхом, позируя фото-сессию для журнала "Охота". Я как в воду гляжу, потому, что не проходит и минуты:
      - А фотоаппарат взяли? - беспокоится Васька, отрываясь от своих грёз.
      - А зачем?..
      - Так, на всякий случай...
      - Самое главное, - говорит Серёга серьёзным голосом, - что мы водку не взяли! Это плюс! С ней на охоте делать нечего!
      Серёга говорил это и дома, когда мы ещё только собирались: никакой водки! И мы, конечно, согласились. Особенно долго соглашался с этим Васька, так как в этот момент глаза у него сильно моргали, а выражение лица было такое, какое может быть у ребёнка, первый раз услышавшего китайскую речь. Серёга даже сумки проверил, чтобы эту заразу не занести в лес...
      - Серёга, а ты ружьё нам дашь пострелять? - опять беспокоиться Васька. У него, действительно, бывает детское выражение.
      - Найдём место по дороге - будем тренироваться!
      Успокоившись, Васька снова придаётся грёзам, а мы въезжаем на лесную дорогу...
      Наверное, все бывали в осеннем лесу и хорошо помнят то первое, незабываемое впечатление от увиденного: увы, это не всегда чувство восторга, какое описывают некоторые поэты - скорее это удивление и лёгкое разочарование, щемящее сердце. В конце сентября воздух ещё по-летнему чист и прозрачен, ещё в небе теплом сияет голубая даль, но приглядевшись, уже становиться понятно, как зыбка и обманчива эта теплота, дарующая последние несмешанные краски; постояв чуть, приходиться напрягать слух, чтобы уловить редкие звуки и шорохи, одинокие голоса птиц, ещё недавно снующих в беспокойной суете - кажется, всё теперь застыло в безмолвном и спокойном ожидании. Эту тишину может нарушить лишь стук дятла или одинокий крик вороны; в неподвижном воздухе, сквозь обнажённый частокол деревьев, обронивших листву, эти звуки далеким эхом разносятся в пустом лесу. Мы были тут всего месяц назад, а как всё изменилось! Пройдясь по знакомой полянке, мы иногда с тёплой грустью вспоминаем, как вот здесь в траве, когда-то прятался груздок, а вот там, около дерева - помните? - вы первый заметили большую красную шляпку подосиновика, и какой это был гигант! А теперь всё здесь покрыто гнилой листвой и даже опавшими сухими ветками... Нет, не всё так уныло и безнадёжно в осеннем лесу: немного позже начинаешь привыкать к новому ощущению и наше поэтическое воображение находит в этом свою красоту. Хотя, лично мне не очень нравиться эта пора у природы, а вот Серёга думает иначе: для него осенний лес - нечто живое, духотворящее, и иногда даже, прости господи, кормящее...
      Найдя большую поляну, мы останавливаемся около дороги и выходим, чтобы немного "потренироваться". Но первым делом ставим варить чай в котелке: там, на месте, разводить костёр будет уже нельзя. Серёга смотрит на часы и говорит:
      - Ну, вот, перекусим, приготовимся, а через часок поедем дальше, уже до места.
      - А что это и где?
      - Это называется "солонцы". Будем сидеть тихо в засаде, рядом с местом, куда ходят козы лизать соль. У нас там есть готовое замаскированное укрытие.
      - А что, только козы?.. - разочаровывается Васька.
      - Ну, бывает, редко заходит и лось с изюбром. Но это редко, только в теории... Те - хитрые...
      - Жаль... - вздыхает Васька, но тут же его глаза загораются: - А пострелять?
      - Щас, попьём чай и займёмся. Только на охоте ружьё будет у меня. Стрелять вам пока не доверю. На первый раз, будете болеть за меня, как на олимпиаде, но - тихо.
      Васька накладывает в костёр побольше дров, чтобы чай вскипел быстрее, но от этого с боков только встаёт пена и в воду летит всякий поднятый мусор.
      - А сколько там будем сидеть? - интересуется он.
      - Пока не дождёмся амнистии! - хохочет Серёга. - Да видно будет. Как пойдёт... В сентябре на такую охоту с ночёвкой уже мало любителей, но мы, если не замёрзнем, может, и ночь просидим. День сегодня тёплый, как летом...
      Попив чаю, мы приступаем к "занятиям", как и обещал Серёга.
      - Давай, я первый буду стрелять! - не терпится Ваське.
      - Хорошо, - говорит Серёга и обращается ко мне: - Унеси вот эту железную банку метров... я думаю, для начала хватит... метров так... на пятьдесят.
      - Дальше! - почти перебивает его Васька.
      - Хватит! Тоже мне, снайпер нашёлся!
      Серёга достаёт ружьё, берёт из коробки горсть патронов, потом показывает Ваське, как заряжать и взводить.
      - Всё ясно?
      - Всё!
      - Прицеливаться как, знаешь?
      - Знаю!
      - Давай!
      Зарядив в обойму патроны и защелкнув в ружьё, Васька долго водит стволом в направлении цели, потом, зажмурив глаза, давит на курок. Раздаётся выстрел, от которого его откидывает, но поймать ружьё он успевает.
      - Блин! Отдача-то!
      - Это с непривычки.
      Потом стреляю я - и тоже в банку не попадаю. Так, мажа по банке, мы поочерёдно делаем несколько выстрелов. Серёга, глядя на нас, не выдерживает и отбирает ружьё.
      - Вот как надо! - говорит он и... тоже мажет. Не поверив своим глазам, он заводиться, и командует Ваське:
      - Принеси-ка ещё патронов!
      И опять мажет. Авторитет тает на глазах - ситуация тревожная. Но с третьего выстрела, наконец, банка подпрыгивает. Он вытирает со лба пот и отдаёт ружье.
      - Учитесь, - говорит он с выражением, словно завалил изюбра, и потом добавляет. - Короче, вы тут пока потренируйтесь, а я схожу за берестой. Тут рядом березняк. Потом объясню для чего.
      Он на минуту задумывается и говорит мне, зная, что обращаться с оружием я умею хорошо:
      - А ты за старшего, объясни ему, как и что! Потом положите ружьё в машину. Только аккуратно!
      - Ладно, мы же не дети! - обижается Васька.
      Как только Серёга уходит, у Васьки как-то странно загораются глаза. Он ещё раз смотрит в сторону, куда удалился Серёга и, вытащив из-за пазухи фляжку, говорит:
      - Будешь? Кефир.
      Хитёр Васька! Так просто его не проведёшь! А что мне делать? - пришлось согласиться. Мы приложились к фляжке, а Васька даже закусил долькой чеснока, чтобы, по его мнению "перебить запах". Потом продолжили занятие. Мы так увлеклись, прилаживаясь попеременно то к фляжке, то к ружью, что не заметили, как расстреляли очередную горсть патронов. Но, когда они кончились, Васька сходил ещё, а потом ещё и ещё... и однажды вернулся пустой. Это была новая серия о Пятачке и Вини-Пухе. Я вместе с Васькой пошел в машину, но, перерыв там всё, патронов больше мы не нашли. Только тут до нас дошло, что патронов может не быть и вовсе! То есть, как в тире - расстреляли, а деньги кончились! Мы посмотрели друг на друга уничтожающим взглядом, в котором не было места прощению. "Это ты во всём виноват!" - читалось в нем без переводчика. Но стоять так, не решая проблемы, было бессмысленно: Васька снова достал фляжку и с горя мы приложились.
      - Ну, и что будем делать? - говорю я.
      - Я думаю, Серёге говорить пока преждевременно. Кто его знает... - говорит Васька, бросая взгляд на приклад, которым, уже мысленно представляя, возможно получит по горбу, - Может всё обойдётся...
      - Что, обойдётся?
      - Может, никаких коз не будет, и стрелять Серёге не придётся... - с надеждой вздыхает он и кладет ружьё в машину.
      Серёга возвращается с листом бересты. Кажется, по своей простоте души, выстрелов наших он не считал, потому он сразу говорит:
      - Вот, за местом, где лежит соль, прикрепим свежую бересту, чтобы в темноте на её фоне было лучше видно, кто подойдёт. Ну, а как у вас успехи?
      Васька в солдатской стойке, почти под козырёк, докладывает:
      - Банку расстреляли, обойму зарядили, и ружьё положили на место!
      - О... - говорит Серёга, приглядываясь к Ваське, у которого глаза уже как у ядрёного поросёнка, а щёки, как помидор. - Я же просил!.. Без этого! Давай!
      - Чего, давай? - недоумевает Васька, а сам хитро моргает.
      - Бутылку! Либо останешься сидеть здесь!
      Пришлось не допитую фляжку отдать Серёге, и тот, убрав её в машину, начинает отчитывать:
      - Ты, чего, не соображаешь, что твой запах по всему лесу разнесётся! Короче, выпивай весь чай в котелке, заедай всём, что осталось на столике и пора уже ехать!
      Серёга в душе, наверное, уже про себя подумал, что брать нас на охоту не рекомендуется, но как давний друг, героически терпел. Когда мы приехали на место, то сначала вышли осмотреть и полюбоваться осенним лесом. Потом Серёга пошел за ружьем и патронами в машину, но Васька его опередил:
      - Я сам! - семенит он, надевая на плечо ружьё, а пустые коробки из под патронов театрально слаживает в свои карманы. - А можно, ружьё и патроны, понесу я?
      Взяв с собою тёплые куртки, шапки, сумку со всяким снаряжением, мы двигаемся в путь. Мы с Васькой идём сзади, понуро опустив головы и стараясь не смотреть Серёге в глаза. Меня, да и, наверное, Ваську тоже в этот момент внутри терзают муки совести, хочется сказать правду, но смелости не хватает. Для Серёги это будет сильный удар! И как он это всё перенесёт? А, может быть, и вовсе не перенесёт: у нас даже аптечки с валидолом нет! В общем, идём мы и молимся богу, что бы без стрельбы обошлось... Наверное, мы будем первые и последние в мире охотники, которые идут на охоту с надеждой не повстречать зверя!
      А Серёга, ни о чём не подозревая, размышляет:
      - Вообще-то, на солонцы лучше ходить по одному. Шума меньше и... - здесь он смотрит на Ваську, - и запаху меньше. Там, самое главное - тишина. Даже курить нельзя... Что-то я смотрю: какие-то вы хмурые... а?
      - А чего веселиться-то? - вдруг говорит Васька.
      Я испуганно смотрю на него: наверное, замучила совесть, и решил всё-таки признаться! Но Васька продолжает так:
      - Даже покурить нельзя! Нет, на рыбалке интереснее... Там если черви кончатся, то можно на кузнечика, на рыбку наживить!..
      Но чем дальше мы шли, тем больше эти муки терзали нас и, наконец, я не выдержал:
      - Серёга! - говорю я, остановившись. - Есть неприятное известие! Мужайся!
      - Какое известие? - недоумевает Серёга и тоже останавливается. - К нам едет ревизор?
      - Нет, хуже! От нас уехали патроны! Ружьё не заряжено! Расстреляли по банкам!
      Серёга сначала качает от недовольства головой, потом забирает у Васьки ружьё и говорит ему:
      - Ставай спиной вон к той сосне - буду приговор приводить в исполнение!
      Васька сначала открывает рот от удивления, и тут же улыбается, когда понимает, что это шутка. Патронов-то нет! Но когда он видит, как Серёга расстёгивает свою куртку и из сумочки на ремне достаёт несколько патронов, улыбка на его лице исчезает. Плутоватое детское выражение сменяется на детскую тревогу. Но когда опять до него доходит, что всё-таки Серёга шутит, на лице вновь появляется хитрая улыбка:
      - Ага! Я же знал, что они не последние! Разве я бы мог все до одного-то!.. Ещё ведь хотел спросить, да не успел!
      - Ладно, пошли... - говорит Серёга, - отсрочу приговор до следующего раза, если провинишься!..
      А я про себя думаю: "Какой же Серёга предусмотрительный! Кто бы мог подумать! Жить Ваське и мне ещё долго!"
      Преодолев не более километра, мы подошли к замаскированной ветками засидке, расположенной недалеко от солонца. Серёга ещё раз предупредил нас:
      - С этой минуты, разговариваем молча и без слов. В крайнем случае, общаемся знаками, и без лишних движений. Я обойду солонец, посмотрю, цела ли старая береста, а вы забирайтесь в засидку и тихо ждите меня.
      Разобрав проход, мы пролазим в небольшую, специально сделанную ямку, заваленную сверху валежником и ветками, а Серёга уходит. Внутри тесно, как в танке, но зато снаружи нас обнаружить не просто - какой-то неприметный бугорок и всё! Устроившись удобнее, Васька опять предаётся грёзам, глаза его загораются, он хочет что-то сказать, но увидев, что Серёга, остановившись на полпути, поворачивает обратно, он только кивает рукой. Что хотел он сказать, я узнаю немного позже.
      - Бересту зря готовил, - говорит Серёга, устраиваясь рядом и просовывая ружьё в небольшой проём, - там всё на месте. Это хорошо. Лишний раз подходить - только запах оставлять. Ну, всё - теперь тишина, будем ждать...
      Проходит час или более, но в обозримом пространстве перед нами не замечено никакого движения... Та гремучая смесь водки и чеснока, которая перерабатывается в Васькином желудке, теперь выходит наружу ядовитым зловонием, заполняя не только нашу засидку, но и, похоже, ближайший лес вокруг. Да и ветерок - всегда злой шутник - невесть откуда взявшийся, меняет направление и тянет в сторону солонца. Серёга начинает нервничать. Сначала он просто ёрзает на своём месте, потом, не выдержав более, поворачивается к Ваське и видит следующую картину: тот, борясь с собою, пытается удерживать падающие веки, но они всё равно слипаются; потом он клюёт носом и в его груди что-то начинает клокотать - по всей видимости, признаки зарождающегося здорового храпа. Вот, вот он вырвется наружу и понесётся наглым хрюканьем по всему лесу. Чтобы пресечь такое безобразие Серёга злобно начинает трясти Ваську за плечо, и это понятно - кому нужна такая конспирация!
      - Ты чего, очумел! - возмущается Серёга и, немного подумав, добавляет: - Короче, я решил так. Выбирай сам: или идешь к машине и ожидаешь нас там, или перебирайся от нас и солонца подальше. Вон там, за бугром есть яма, и ветер как раз дует в её сторону. Придётся сидеть тебе одному и тихо, до последнего предупреждения.
      - Тогда в яму! - соглашается Васька, понимая всё-таки, что начинает мешать.
      - Там не замёрзнешь - там полно сухой травы и листьев. Главное от тебя - ни звука! - беспокоится Серёга.
      - Ладно! - соглашается Васька и его, кажется, это нисколько не огорчает; он перебирается за бугор.
      Прошло ещё несколько часов, и наступила ночь; в прохладном небе, ныряя в редкие облачка, выкатилась из-за гор круглая луна, освещая бледным светом застывший лес. Теперь нам отчётливей видно на фоне бересты и деревьев деревянный навес солонца. По-прежнему - ни треска, ни шороха. Даже из Васькиной ямы - никаких звуков! Мы с Серёгой, в сердцах, даже посмотрели однажды друг на друга, словно, говоря: "Каким же иногда сознательным бывает Васька! Ай да молодец!"
      Проходит немного времени, и вдруг Серёга начинает пристально вглядываться и прислушиваться. Сам я ничего не вижу, но взглянув в его взволнованное лицо, понимаю - он что-то заметил! И, действительно, Серега прилаживается щекой к прицелу, а его пальцы медленно тянется к курку. Тут и я замечаю, высунув нос: какое-то рогатое существо, отбрасывая тень от луны, мелькает около солонца. Минута напряжения доходит до своего предела. Мне уже хочется скомандовать Серёге: "Стреляй!" Но Серёга только водит стволом в направлении цели, а выстрела не происходит! Видимо, он никак не может поймать в прицел двигающегося зверя. Но в этот момент, совершенно неожиданно, тишину нарушает громкое пение! Серега тоже замирает, прислушиваясь к новому звуку, и смотрит вытаращенными глазами на меня. Я - на него. Всё ясно: это Васька поёт, и громко! Даже песню узнали: поёт "Арлекино"! Что Васька любит Пугачёву, я знаю давно: он, когда сильно выпьет, всегда поёт "Арлекино". Но где он успел так набраться? Ай да сукин сын! И время как подгадал! Серёга, растерявшись, смотрит в проём: убежало ли животное. Нет, оно не побежало, услышав пение, и пока стояло, видимо соображая, что это за чарующие звуки; может быть, ему действительно нравилось пение? Но про себя и Серёгу я скажу так - нам пьяное Васькино пение, ни сколько не нравилось, и с каждой секундой оно не нравилось всё больше и больше! Пока Серёга, нервными от злобы руками водил ружьё, животное из виду исчезло. А Васька-злодей, закончив куплет, пошёл дальше - на припев. В песне есть место, где Алла Борисовна, после припева начинает выделывать голосом всякие кренделя - так же и Васька, дойдя до этого места, стал подражать ей. Он орал во всё горло и это неслось далеко по ночному лесу:
      - А-ха-ха-ха-ха а-ха-ха-ха ла-ра-ла-ру-лелам ла-ра-ла-ру-ла,
      О-хо-хо-хо о-хо-хо-хо ла-ра-ла-лу-лерам ла-ра-ла-ру-ла...
      Можно представить, что творилось у Серёги в душе, если он от негодования произнёс такую фразу:
      - Патрона на него жалко! Я бы сейчас остановил этого певца!
      Охота была под угрозой срыва. Сидеть так и слушать концерт не по заявкам, было дальше не возможно: ещё, чего доброго, немного погодя он и в пляс пустится! Одно мы понять не могли: как он умудрился - ведь фляжку забрали!
      - Слушай моё задание! - говорит мне Серёга по-военному. - Твоя задача сейчас: снять этого болтливого языка с позиции и отбуксировать до места стоянки машины, и до утра ожидать меня там. Ясно?
      - Слушаюсь! - отвечаю я, тоже по-военному. - Задание понял! Разрешите выполнять?
      - Ступай! - говорит он, и видно - ему не до шуток.
      Пока я пробирался сквозь редкий кустарник до бугра, где сидит Васька, пение прекратилось и в лесу снова воцарилась тишина. А когда я подошёл к яме, я увидел такую картину: развалившись, Васька лежал на спине и уже похрапывал, а в вытянутой руке, словно гранату, он сжимал резиновую грелку! Хитер же, враг! Так просто Ваську не проведёшь - готовился основательно! Мне ничего не оставалось делать, как взвалить Ваську на свои плечи и тащить его до машины, как раненого бойца с поля боя. Вот где пригодилась и силушка, и бескорыстная помощь, о которой я мечтал вначале, когда мы ехали на охоту.
      Утром, как только взошло солнце, я проснулся первый и сразу принялся будить товарища - тяжёлого от вчерашнего ранения в голову. Васька охал и вздыхал, и просил водички. А напившись, спросил: где Серёга? Но вместо ответа, я стал отчитывать его.
      - Эх... - вздыхал Васька, - я ведь только хотел согреться там, в яме... Больше на охоту не пойду, да и Серёга теперь не возьмёт... Ну, ничего: на следующий год, может ещё, за грибами съездим...
      Прождали мы в тяжком и мучительном ожидании Серёгу до позднего утра... И вот, наконец, где-то вдалеке зашуршали кусты и мы встрепенулись. Сначала мы даже не поверили своим глазам, когда появился Серёга, держа на плечах, словно мешок, тушу убитой козы. Мы, конечно, обрадовались, но я и особенно Васька, не очень выразили эмоции по этому поводу: было нам чего стыдиться! Если бы не убитая коза, то разговор был бы не простой, но это обстоятельство немного скрасило обстановку, и Серёга сказал:
      - Утром уже подкараулил. А по второй промахнулся - пришлось стрелять на бегу.
      Мы молчали, не зная, что сказать; Васька старался не поднимать глаз. Но Серёга был человек не злой и отходчивый, поэтому посмотрев на его жалкий вид, он сказал:
      - Да... если б с собой на гастроли не взяли Аллу Борисовну, то трофей мог бы быть и крупнее! - а после паузы, улыбаясь, добавил: - Но, чёрт возьми - честное слово - уж больно хорошо она поёт!
      Тут рассмеялись мы все. А через минуту, Серёга уже показывал нам, как разделывать тушу. Потом развели костёр, сварили чай и стали собираться в дорогу. Мы все - каждый по своему - немного устали, и уже хотелось домой.
      Обратно ехали почти молча, размышляя и любуясь осенним лесом. Недружелюбный и пустой, каким он показался нам вначале, теперь он вызывал в душе только приятные чувства: несмотря на ночные наши приключения, было даже немного грустно расставаться с ним. Казалось, на миг мы соприкоснулись с каким-то совсем с другим, неведомым миром, в котором неторопливым чередом, идёт своя жизнь; в котором есть свои тайны и своя красота; где, как на другой планете, все его обитатели даже не подозревают о существовании мира нашего, городского - да и нет им дела до нас. Так же и мы, в повседневных заботах городской жизни, порой не замечаем о существовании этого лесного мира, а выбравшись случайно, долгое время привыкаем к нему, пока он не станет для нас ближе. Только через некоторое время открываются его тайны, и мы начинаем удивляться своим неожиданным, даже маленьким открытиям; становиться понятней эта вековая, дремлющая красота; да и где, как не в лесу, понимаешь о скоротечности и суетливости нашего городского мира - все проблемы и тревоги, которые наполняют нас в нём, здесь кажутся мелкими, пустыми...
      И вот, утомительная тряска заканчивается: Уазик, пыхтя мотором, выворачивает с лесной дороги на трассу. Солнышко теперь, то и дело с разных сторон заглядывает в окна, щекоча нежными лучами наши лица. День обещает быть таким же ясным и по-летнему тёплым. Хочется надеяться, что до прихода холодов ещё очень далеко - пусть и в нашей жизни таких солнечных и безветренных дней будет больше!..
     
  
  
   Смещение фокуса  
  
   Едва шагнув на ступени лестницы ведущей на пятый этаж, Фокус тут же пожалел, что пошел через другой подъезд. И всё оттого, что ему захотелось немного опередить своих товарищей и может быть увидеть нечто особенно интересное и важное. Так он хотел компенсировать несправедливость, из-за которой именно ему пришлось возвращаться к машине за сигаретами. Но эта лестница выглядела куда более опасной нежели та, по которой они поднимались вначале. Ограждающих перилл здесь не было, стесанный камень ступеней скользил, под ногами хрустела осыпавшаяся со стен кирпичная крошка, а лестничные марши оказались на удивление узкими и длинными. Поднявшись на пятый пролет, Ваня опасливо глянул вниз, в глубокую темноту, которую по какой-то непонятной причине дневной свет, старательно пробиваясь сквозь матовые от пыли витражные стекла, так и не мог рассеять. При определенном ракурсе где-то на уровне второго этажа тонкий бледно-голубой луч выхватил из всеобщей серости кусок искривленного арматурного стержня. Точно указывая единственный путь к спасению, железяка торчала, будто соборный шпиль, устремленный в сияющие небеса.
      Такой кадр Фокус не мог упустить. Он щелкнул затвором фотоаппарата, чуть пододвинулся к краю и сел на корточки. Снял раза три, слега изменяя угол прицела и пофантазировав подумал, что для большего эффекта неплохо было бы подпустить в луч струйку дыма. Благо сигареты у него теперь имелись. Пошарив в кармане куртки, он ухватил двумя пальцами пачку и потянул. Это было, конечно, глупо заниматься постановочной съемкой кое-как, наспех, даже не приняв устойчивой позы. Но соблазн был слишком велик. Ладонь едва коснулась тонкой упаковочной пленки Парламента, как пачка точно песок, сочащийся сквозь пальцы, плавно выскользнула из рук и, ударившись один раз о торец ступеней, в мгновении ока канула в лестничном колодце.
      - Чёрт! - расстроено выкрикнул Фокус и его голос, прокатившись по площадке, скрылся где-то в глубине коридоров.
      Постояв в замешательстве несколько секунд, он раздосадовано принялся спускаться. Вначале аккуратно, коря себя за неловкость, потом ускорил шаг и последние два этажа уже бежал, перепрыгивая через ступеньки. Но каково же было его удивление, когда на первом этаже он обнаружил, что лестница там не заканчивается, а ведет ещё ниже, в подвальное помещение здания. Ему пришлось спуститься ещё на два пролета вниз, чтобы, наконец, увидеть злосчастный Парламент.
      Новенькая пачка, всего пару минут назад благополучно покоившаяся в его кармане уже успела изрядно запылиться. Ваня поднял её и для надежности сунул её теперь уже во внутренний карман. И тут глубине темного сводчатого проема он заметил желтоватое электрическое свечение, пробивающееся из-за неплотно притворенной двери. От неожиданности парень сделал шаг назад. Сомнений не было, там, в подвале горел свет.
      Фокус быстро выбрался на улицу и побежал к тому подъезду, через который они поднимались на крышу. Не крайний, значит не пятый. Четвертый или третий? Но который теперь он уже точно не помнил. Эпизод с сигаретами и обнаруженные признаки жизни в давным-давно заброшенном здании отчего-то сбили его с толку.
      На этом объекте он был в первый раз. Шестиэтажный кирпичный корпус прекратившего работу ещё в восьмидесятые годы санатория для работников системы образования, внешне выглядел ещё вполне прилично. Большинство стекол целы, на стенах ни следов граффити, ни поджога, балконы хоть и обветшалые, с полусгнившими асбестовыми перегородками и дырявыми бортиками, но ни один из них не обрушен. Даже когда-то застекленные фанерные двери подъездов были аккуратно прикрыты.
      Когда они только приехали сюда, Фокус засомневался, что поблизости нет никакой охраны, и никто не следит за тем, чтобы бомжи или заезжие наркоманы не разнесли дом на куски. Но Леха, бывавший здесь уже неоднократно, заверил их с Киром, что путь полностью свободен и им нет смысла прятаться и крадучись пробираться в дом. И всё же громкость у телефонов по привычке все трое убавили до минимума, чтобы не запиликал в неподходящий момент. Теперь же, по очереди набирая номера обоих приятелей, он был уверен, что ни один из них к телефону не подойдет. Фокус хотел было пройти через другой подъезд, но скорее почувствовал, нежели увидел на крыше какое-то движение и поднял голову.
      На фоне серо-голубого, подернутого легкой облачной пеленой неба, по самому краю парапета широко размахивая руками, бежал Кир. Подпрыгнул, легко перекувырнулся в воздухе, сделал ещё несколько шагов, встал на руки, прокрутил ногами мельницу и, вернувшись через мостик в прежнее положение, снова побежал.
      - Эй, чувак, - громко крикнул он, - чего глазеешь, снимай, давай.
      Фокус помахал в ответ рукой, ему не хотелось шуметь, хотя после показательного выступления Кира и его радостных воплей, о конспирации можно было забыть.
      В этот момент на крыше появился и Лёха Виноградов, руки в карманах, плечи ссутулены, воротник ветровки поднят. Фокус не мог видеть выражение его лица, но не трудно было догадаться, что и ему не нравится беззаботный настрой приятеля. Лёха очень серьёзно относился к таким вылазкам. Он шел сюда за тишиной и атмосферой тайны, за едва уловимой тревогой и странным чувством сопричастности с какой-то другой жизнью. Виноградов внимательно вглядывался в каждую найденную вещь, будь-то пузырек из-под лекарств или книга, ловил каждое дуновение сквозняка, осматривал заплесневелые стены и прислушивался к звукам, наполняющим любой, даже самый заброшенный дом. Нарушать этот покой он считал кощунством и ему очень хотелось наподдать Киру, но для начала требовалось изловить этого лихого акробата.
      Леха показал Фокусу два пальца и поднес их ко рту, изображая будто держит сигарету.
      - Иду, - тихо ответил тот, - Какой подъезд?
     
      ***
      Когда Ваня поднялся на крышу, их обоих уже там не было.
      - Вот, придурки, - подумал он, встал на то место где несколько минут назад стоял Леха, посмотрел вниз. К концу мая лес уже почти весь зазеленел, да и трава, перемежаясь с редкой порослью берез, росла здесь в своё удовольствие. Кое-какие одуванчики опушились, но большинство из них ещё радовали глаз жизнерадостной желтизной. Фокус сделал глубокий вдох, словно возвращаясь к жизни после зимнего холода и полугодового сумрака, скинул куртку и снова достал фотоаппарат, планируя сделать несколько снимков с крыши. Он не сомневался, что заядлый курильщик Лёха, сам прибежит обратно минут через пять. Ваня даже специально достал сигарету и прикурил. Но время шло, табачный дым быстро рассеивался, а фотографировать больше было нечего.
      Фокус прошел по всей крыше то и дело, поглядывая вниз, но там ребят тоже не было. Разозлившись, он заторопился. Понапрасну прохлаждаться не хотелось, он рассчитывал, что привезет из этой вылазки кучу отличных снимков. Но вместо этого, вот уже пол часа потратил на глупое хождение. Впрочем, подумал он, раз они все приехали на его машине, то Леха и Кир будут вынуждены сами его искать, поэтому беспокоиться об этом не стоит. Фокус спустился на шестой этаж, потом на пятый и на всякий случай прислушиваясь, побрел по коридору. Большинство дверей были открыты, являя на обозрение неприглядные внутренности бывших номеров. Некоторые из них оказались совсем голы, с ободранными обоями и штукатуркой на полу, другие, сохранили некоторые предметы меблировки. Трехногие кресла, уродливо завалившиеся на бок, кровати без матрасов, разодранные в клочья подушки. Но в одной комнате на низенькой тумбочке он совершенно случайно нашел старую печатную машинку "Оптима", с заправленным листом бумаги и сцепившимися между собой литерными молоточками. Он сфотографировал это чудо со всех сторон и взял крупным планом единственную и незаконченную фразу:
      "Оба кармана оказались п...".
      Ваня поймал себя на мысли, что ему любопытно какое слово хотел написать автор. Пустые или полные? Это как с тем стаканом, в котором вода налита ровно до середины, и ты должен определить: он наполовину полон или наполовину пуст. Лично ему всегда нравилось считать, что стакан скорее полон.
      В другой, художественно обшарпанной комнате обнаружились квадратные настенные часы, единственный сохранившийся предмет интерьера. Стрелки остановились на половине шестого, и для фотографии это было не очень хорошо, не так красиво, как хотелось бы. Фокус снял часы со стены, и уж было собрался подвести немного, как вдруг услышал странный выкрик. Звук был настолько далеким и кратким, что Фокус даже засомневался, не послышалось ли ему. Повесив часы на место, он вышел в коридор и прислушался. Странно, что парни до сих пор так и не нашли его. Леха сам всегда говорил, что ходить нужно вместе и не теряться. Страховать, на случай если вдруг возникнет какая-то аварийная ситуация, ведь в старом доме обрушиться может всё что угодно.
      Ваня хотел попробовать дозвониться хоть кому-то из них, в расчете на то, что сработает хотя бы виброзвонок, но вместо этого на экране телефона высветилась надпись о двух пропущенных звонках от Кира и уведомление о полученной смс-ке.
      "Иди на 3 эт в прав крыло тут у нас проблема".
      Что же могло у них произойти? Крик он слышал совсем недавно, а сообщение пришло в тринадцать сорок семь, ровно десять минут назад. И почему ему не пришло в голову проверить телефон раньше? Но Фокус прекрасно знал ответ на этот вопрос: он не хотел. Это они должны были понервничать, раз ушли с крыши без него, но теперь уже было не до шуток. Сначала он установил громкость звонка на максимум, а потом, по очереди набрал номера Лёхи и Кира. Первый оказался "недоступен", а второй трубку так и не взял.
      И тут он вспомнил об электрическом свете в подвале и попытался сопоставить факты, но они никак не складывались вместе. Даже если предположить, что в корпусе находился сторож, то он наверняка бы просто вызвал милицию. С ними уже один раз так было. Милиция приезжает самое быстрое через минут сорок, за это время они все уже давно свалили бы отсюда. Но когда у здания есть охранник это сразу видно. По утоптанной тропинке, по запертым дверям, в конце концов, по запаху еды, который в затхлом воздухе прекрасно чувствуется. Здесь же ничего не говорило о присутствии человека следящего за порядком и тем, чтобы по корпусу не шатались такие любители забросов, как они. Вновь возвращаясь к лестнице, он терялся в догадках.
      Планировка корпуса была удачной потому, что подъезды связывались друг с другом коридорами. Можно было войти в здание через первый подъезд, а выйти из него через последний. Переходы разделялись лишь двустворчатыми застекленными дверьми, большинство из которых сейчас было распахнуто, поэтому каждый этаж представлял собой один длиннющий коридор. Спустившись на третий этаж, Фокус повернул направо и быстро, почти бегом, двинулся в направлении первого подъезда. Он заглядывал в закрытые комнаты, но везде наталкивался на отчужденный покой стен. Никаких признаков недавнего паломничества его друзей. Добравшись до просторного холла, Ваня в недоумении остановился перед коричневым потрескавшимся пианино. Отсюда можно было выйти только на широкий балкон. Ребят нигде не было. И тут внезапно его осенила догадка. Он просто перепутал и, сворачивая от лестницы направо, посчитал будто это и есть правое крыло, но на самом деле, всё наоборот. Правая сторона та, которая оказывается, по правую руку при входе в здание. Фокус бросился назад. От собственного топота в ушах гудело. И какова же была его радость, когда, наконец, напротив триста двенадцатого номера он наткнулся на след от ботинка. Это был отпечаток рифленой подошвы от кроссовок Кира. А уже в следующей комнате, на полу Фокус увидел какую-то раскрытую тетрадь, которая при ближайшем рассмотрении оказалась регистрационном журналом заездов. Предпоследняя запись датировалась семнадцатым мартом тысяча девятьсот восемьдесят девятого года. А за ней, корявое, выбивающееся из общей писанины: двадцать шестое мая две тысячи седьмого, в графе ФИО: Кирилл Пашков, Алексей Виноградов, Иван Колесов.
      Это было то место, куда они поднялись в самом начале, тогда, когда кончились сигареты. Именно здесь он оставил ребят, потому, что помнил, как Кир догнал его возле зияющих проемов лифтовых шахт:
      - Слыш, Фокус, ты Колесов или Колосов?
      - А что?
      - Или может ты Фокусов?
      - С какой целью интересуешься?
      - Потом узнаешь. - Кир подошел к шахте и глянул в пустоту. - Круто. Можно было бы попробовать здесь спуститься.
      - Я такими вещами не увлекаюсь, - отозвался Ваня, - И тебе не советую сюда соваться.
      Из кармана широких парусиновых штанов цвета хаки, Кир извлек фонарь и посветил им в проем.
      - Да нет, тут всё нормально, лифтов нет, даже проводки, похоже, не осталось. А вообще странно как-то, столько вещей покидали, а лифты забрали. Плохо только, что темно.
      Фокус заметил, что Кир всерьёз вознамерился залезть в шахту.
      - Колесов, - сказал он, чтобы отвлечь приятеля.
      - А, ну, да, - рассеяно отозвался Кир, - пойду, запишу. Мы на крышу тогда поднимемся, туда приходи.
      С Киром Ваню познакомил Лёха Виноградов ещё три года назад, когда тусовался со скейтерами. У Виноградова это увлечение было возрастным, а Кирилл, сын двух учителей физкультуры, с детства тяготел к экстремальным компаниям, совмещая их с занятиями легкой атлетикой. Летом - скейтеры, райдеры и роллеры, зимой - сноубордисты и горнолыжники. Родители рассчитывали, что после школы Кир подаст документы в Институт физкультуры, но тот немало удивил всех своих родственников и знакомых, с легкостью поступив в Цирковое училище. Там он подружился с трейсерами и сильно увлекся паркуром. Вообще-то Ване Кирилл нравился, с ним было весело. Его умение лазить по стенам, прыгать из окон, перемещаться с удивительной скоростью, каждый раз поражало Фокуса, во всем этом было что-то сверхъестественное, фантастическое, точно он не обычный двадцатилетний парень, а человек-паук. Колесов считал себя достаточно спортивным и крепким, он регулярно играл в футбол во дворе, занимался биатлоном, даже ходил с Лёхой в тренажерный зал, но каждый раз снова встречая Кира, чувствовал себя беспомощным ребенком.
      Отбросив журнал, Фокус решительно направился к лифтам, но гулкий, похожий на выстрел, хлопок в конце правого коридора заставил его резко развернуться и побежать в ту сторону, откуда донесся звук. Это крыло так же заканчивалось просторным холлом, только пианино здесь не было, вместо него, под картиной с оленями стоял массивный сейф. Странное место для хранения ценностей. Балконная дверь едва покачивалась на ветру. Ваня выглянул на балкон, осторожно проверил ногой его прочность и вышел. Оглядевшись внимательно по сторонам, он уловил внизу, прямо под собой какое-то движение. Неявное, едва заметное, но он понял, что на втором этаже, на балконе тоже кто-то есть. Опираться о перила было опасно, но Фокус всё-таки решился посмотреть вниз. Но тут же от неожиданности отпрянул назад, зацепился ногой за порожек и чуть не упал. Подобно яростному орангутангу из-за бортика на него выскочил Кир.
      - Ты чё, офонарел, - Фокус со злостью пихнул Кира в плечо, - Это что, у тебя приколы такие? Где Лёха?
      - Тише, тише. Извини, я не хотел тебя напугать. Ты где так долго ходил?
      - Как где, вас искал. Фигли вы ушли без меня?
      - Да из-за этого шаромыжника.
      - О ком ты.
      - Короче ситуация такая, - Кир присел на корточки и облокотился о стену, - ты когда вошел в подъезд, Лёха капитально наехал на меня. Ему, видите ли, не понравилось, что я "свечусь" сильно. Типа если что, заметить могут. Я сказал, окей, тогда я пока шахту обследую. Добрался до пятого этажа, а дальше темно совсем, без фонаря никак. Я пока остановился, чтоб достать его смотрю - кто-то идет в конце коридора. Далеко совсем. Ну, я и решил, что это ты. Какие ещё могли быть варианты? А Лёха всё это время наверху стоял, смотрел. Я говорю ему, мол, давай, спускайся, Фокус уже тут по этажам бродит. Он сначала хотел по лестнице, но я его уговорил, обещал подстраховать. Короче выбрались мы на пятом, и пошли тебя догонять. А там, на этом этаже, почему-то почти все двери заперты, темно, как в катакомбах. Свет только через окна в холлах проходит. В общем, идем, смотрим, дверь одна приоткрыта. Лёха заглянул туда, а там всё чистенько так, ну в сравнении с тем как везде. Кровать застелена, шмотки какие-то на стульях развешаны. Сразу видно, живет кто-то, но на бомжей не похоже. Лёха предложил не трогать ничего, найти тебя и свалить. Потому, что если сторож, то он уже понял, что в здании кто-то есть и ментов вызвал. А мне любопытно стало, я пошарился там и нашел под подушкой паспорт и права. Семьдесят пятого года рождения, Василий какой-то там, гражданин Хохляндии...
      - Ну и чё, - не выдержал Фокус, - У нас сейчас кто угодно сторожем может быть. Тем более на забросе.
      - Да ни чё, сейчас поймешь. Я только тебе набрать успел, как смотрим, появляется на пороге чучмек какой-то. Ростом мелкий, ниже тебя, весь сжался, такой, бормочет чё-то на своем, на документы показывает. Лёха его спрашивает: ты кто такой? Что здесь делаешь?
      А он башкой крутит, типа не понимает и ко мне всё подходит аккуратно так, потом цап, как схватит паспорт и наутек. Мы поначалу вообще не поняли, что это было. Стоим, как два пня переглядываемся. Я говорю:
      - Это не Вася из Хохляндии.
      - Однозначно, - согласился Лёха. - Походу ныкается здесь.
      Мы в коридор за ним выскочили, а он уже к лестнице чешет. До третьего этажа проскакать успел, когда я на него прыгнул, прижал и спрашивать начал. Без толку, конечно, в ответ одно мычание.
      - На кой черт он вообще вам сдался? - удивился Фокус.
      - Ну, ты меня знаешь, со мной же как с собакой - главное не убегать.
      - И чего, дальше? Отпустили?
      - Хрен. Сначала на колени бухнулся, и ныть пытался. Я ему говорю, что мол, не собираюсь его бить, хочу просто узнать, где он чужие документы взял. А он, прикинь, пушку достал и если бы Лёха не влез, то, наверное, в меня бы и стрельнул. Глаза красные, злобные такие. А я уже было поверил, что он несчастный.
      - А Лёха-то чего?
      - Он руки вверх поднял и меня оттолкнул. Велел заткнуться. Короче этот заморыш нас повел куда-то через второй этаж. Мы когда мимо лифтов проходили, я в шахту быстро спрыгнул, он даже рыпнуться не успел.
      - А Лёха?
      - Лёха, Лёха, - передразнил Кир раздраженно, - Лёха с ним ушел. Я тебе сразу после этого эсэмэску написал.
      - Я, между прочим, тебя вообще чудом нашел, мог бы даже и не заглянуть на балкон.
      - А ты думаешь, зачем дверь открыта была?
      - Блин, что делать? - Фокус присел рядом Киром. - Что ты за дебил такой? Тебе сказали, веди себя спокойно, ан нет, нелегалов гонять ему приспичило, лазить везде. Как теперь их искать? Может он Лёху уже того...
      - Не, не может. Он испугается. Если бы мы там вдвоем были, то да, а теперь побоится, что я ментов приведу.
      - Чё делать? - снова повторил Фокус, потирая коротко остриженный белесый затылок. - Ладно, главное, их найти, а там откупимся. Денег ему дадим и всё. Пошли, покажешь, в какую сторону он вас вел.
      - Вообще да, - обрадовался Кир, - что-то я про деньги и не подумал.
      Они вышли в холл, и тут Фокус вспомнил:
      - А кто кричал-то? Это было уже после того, как ты мне сообщение отправил.
      - Кричал? Не знаю, - Кир покачал головой, - я же на балконе был.
      Коридоры снова окутали их мраком и сыростью. Если прежде обитающий здесь страх казался мистическим и даже немного приятным, то теперь Фокус был встревожен не на шутку. Вооружившись найденными в туалете кусками труб, они крадучись прошлись по двум этажам, но картина повсюду была одинаковая.
      - А может они на улицу пошли? - Ваня чувствовал, что его внутреннее напряжение достигло предела. - Может они вообще...
      - Думаю, его нужно выманить, - неожиданно предложил Кир, - про тебя он не знает. Я привлеку его внимание, чтобы он сам нашел нас, а ты спрячешься и потом нападешь на него.
      - Но мы же не собирались нападать, - возразил Ваня, которому очень хотелось решить вопрос мирным путем.
      - Ладно, хорошо, - согласился Кир, - будешь действовать по ситуации. Но если вдруг что - бей трубой и не дрейфь. В конце концов, у него оружие, а это не шутка. Не можем же мы вот так просто бросить Виноградова.
      - Пробегись по первому этажу, да так, чтобы побольше шума было. Потом иди на улицу. Если он клюнет, то выйдет за тобой. А я спрячусь в одной из комнат на первом, и буду следить за улицей и коридором. Не слишком хитроумный план, но вполне имеет право на жизнь.
      - Хорошо, - согласился Кир и дружески похлопал Ваню по плечу, - я буду очень быстро движущейся мишенью...
      Неожиданно корпус словно ожил, гулкое эхо шагов разлеталось по всем этажам, распахивались двери, звонкие удары трубы о стену яростно разрывали многолетнюю тишину. В довершении ко всему Кир закричал:
      - Эй, ты, даю тебе пять минут, если не выйдешь, я вызываю охрану.
      Потом он выскочил на улицу и как бы, между прочим, вскарабкался на подъездный козырек, а с него перемахнул на балкон. И вновь наступила тишина.
      Сначала ничего не произошло, и Фокус уж было подумал, что их затея провалилась, но вскоре, откуда-то издалека до него донеслись глухие, но очень ритмичные удары. Та-та-тата-та. Тата-та-та-тата.
      - Ты это слышишь? - крикнул Фокус в трубку Киру. - Спартак - чемпион.
      - Ага, - откликнулся тот, - Лёха!
     
      ***
      Они нашли Лёху на той самой лестнице, где Фокус уронил сигареты. Фонарь Кира осветил его скрючившуюся фигуру. Виноградов сидел на ступенях и бил куском кирпича по стене.
      - Блин, - простонал он, когда услышал голоса приближающихся друзей, - я думал вы уже слиняли отсюда. Решил, что тут и подохну...
      Кир принялся светить ему в лицо, но Лёха зажмурился и закрылся руками:
      - Ты чё делаешь, я сейчас ещё и ослепну.
      - Живой, - констатировал Кир.
      - Эй, Фокус, дай сигарету, - жалобно попросил Виноградов, - Тебя только за смертью посылать.
      Ваня достал Парламент и протянул другу:
      - Что с тобой?
      - Ублюдок мне ногу прострелил, прикинь... Боль адская.
      - А сам он где? - дернулся Кир оглядываясь.
      - Там где-то валяется... - отозвался Лёха злобно, - Я его с лестницы столкнул, гада.
      - Там? - Фокус показал пальцем вниз.
      - Да, блин, там, - Лёха почти кричал. - Мне фиолетово где он. Поехали в больницу уже.
      Лестница была узкая, опасная. Кир осторожно взвалил грузного Виноградова на плечи. Фокус шел впереди, освещая дорогу. Все трое молчали, лишь Лёха тяжело сопел. Когда они, наконец, выбрались из подъезда, им удалось осмотреть его ногу. Пуля вошла сзади чуть выше колена, и левая штанина джинсов густо пропиталась кровью.
      - Фигово, - сказал Фокус, разглядывая рану. - Ты убегал что ли?
      - Ну, да, только успел повернуться, он как пальнет. Я упал на колени, а он подошел и чё-то втирает, а мне больно жутко было, ну я в бессознанке и толкнул его что было силы...
      - Кир, тащи его к машине, а я пойду, гляну, что там внизу. - Фокус направился обратно к подъезду.
      - Давай сваливать, - крикнул Кир, поднимая Лёху на плечи.
      - Ага, сейчас. Вы идите, я догоню, - отозвался Ваня, снова погружаясь в темноту.
      Тело человека лежало в странной, неестественной позе. Голова слишком отклонена в сторону, из плеча торчала кость. Видимо падая, он успел удариться о лестничный марш. Фокус брезгливо поморщился. Странно было думать, что после такого падения человек может выжить, но проверить всё-таки стоило. Пошарив лучом вокруг, он никак не мог найти то, что искал. Пришлось даже превозмочь отвращение и перевернуть тело. Голова мотнулась, и недвижные темные глаза трупа уставились прямо на него. Пистолета нигде не было. И тут Ваня вспомнил о подвале. Теперь, свет за дверью не горел. Это было тоже непонятно, потому что убитый никак не мог выключить его. Он был сначала на пятом этаже, там, где его заметил Кир, а потом повел Лёху по этой лестнице. Ваня тревожно прислушался, подкрался и остановился в нерешительности возле входа в подвал.
      В этот момент пролетом выше раздался скрип открывающейся двери, и недовольный голос Кира позвал его:
      - Эй, ты чего не понимаешь, что нам ехать нужно? Или ты решил пофоткать этого красавца? Лёха уже почти рыдает, имей совесть.
     
      ***
      Майское солнце нагрело салон машины и внутри оказалось очень душно. Пахло бензином и горячим пластиком. Они положили Виноградова на заднее сидение, предварительно перетянув ему ногу жгутом из аптечки и скормив три таблетки Кетанова. Раскрыли все окна.
      - Куда его повезем, - спросил Фокус Кира, заводя мотор.
      - В больницу, к тётке моей. Я договорюсь. Заплатим, и никто ничего не спросит, - спокойно отозвался Кир. - Скажем ей, что ты его ненароком подстрелил. Объясним, что поехали в лес, по баночкам пострелять, а ты случайно промахнулся.
      - Я никогда не промахиваюсь, - оскорбился Колесов. - Что за бред ты несешь?
      Стрелял Ваня так же хорошо как и фотографировал. Прозвище Фокус, ставшее его вторым именем, прилепилось к нему ещё в десять лет, когда они всем классом ездили в парк аттракционов. Там, в тире, он неожиданно для самого себя обнаружил, что для того, чтобы попасть в мишень ему не требуется долго прицеливаться, как это делают другие. Всё получалось как-то само собой. Потом он долго уговаривал папу записать его в какой-нибудь кружок, где стреляют. Родители остановились на биатлоне, сочтя стрельбу в этом виде спорта вполне оправданной.
      - Ладно, ладно, - Кир решил не спорить, - скажу, что это я промахнулся.
      Он включил магнитолу и то и дело переключал станции.
      - Прекрати, - взвыл сзади Лёха, - оставь что-то одно. Мне и так фигово.
      Кир пожал плечами, и веселая песенка Эминема заиграла совсем не в тон всеобщему настроению.
      - Нет, - продолжал недоумевать Фокус, - ну а ментам, что ты собираешься говорить? У тебя же там никто не работает.
      - Я с ними вообще разговаривать не планирую, - пренебрежительно отозвался Кир, задорно кивая в такт музыки.
      - Ты чего? - Лёха сзади толкнул в спину Колесова, - Какие менты? С ума сошел? Ты представляешь, какие у нас неприятности будут? В армию захотел?
      С этим аргументом сложно было поспорить. Колесов вот уже три года от военкомата бегал, с тех пор как закончил колледж.
      - Да расслабься, - поддержал Виноградова Кир. - Бомжи повсюду. Они мрут как мухи. Ты думаешь, кому-то до них есть дело? А нелегалы - это фактически бомжи. И потом, сомневаюсь, что в ближайшие полгода туда вообще кто-нибудь сунется. Его уже и опознать не смогут.
      Фокус резко нажал на тормоз и чуть не въехал в дерево, сворачивая на обочину:
      - Ты что рехнулся? - в ярости накинулся он на Кира. - Дело совершенно не в этом. Получается, что мы убийцы. Галимые убийцы.
      - Мне нравится, что ты сказал "мы", - примирительно улыбнулся Кир. - Не кипятись, предложи что-нибудь другое... Мало того, что этот троглодит на нас напал, ранил Лёху и вообще неизвестно что собрался сделать, так теперь мы ещё и виноваты? На нас в два счёта дело заведут. А из него два пути - либо бабки готовь, либо повесят на тебя всю текучку.
      - Блиии.иин! - взревел Лёха сзади, - Вань, не дури, поехали.
      Машина тронулась, все трое замолчали, слушая музыку.
      - Идиотизм, - снова нарушил тишину Фокус, не переставая прокручивать в голове случившееся, и не зная как рассказать ребятам про свет в подвале, - Всё как-то не так...
      - Конечно не так,- согласился Кир, - дерьмовый вылаз получился.
      Колесов вспомнил съемки на крыше, печатную машинку, часы, которые он так и не успел перевести, и тут его словно током ударило. Журнал!
      - Нужно вернуться, - сказал он тихо Киру, глядя в зеркало заднего вида на прикрывшего глаза Лёху.
      - Зачем? - удивился Кир, но голос тоже понизил.
      - Да потому что ты придурок! Какого черта записал в журнале заездов наши имена?
      - Точно, - Кир хлопнул себя ладонью по лбу. - Вот, козел!
     
      ***
      Мрачный, неприветливый корпус санатория в темноте выглядел ещё менее привлекательно, нежели днем. Оба парня замерли, глядя на его угрожающий силуэт, и оба тайком пожалели, что не вернулись сразу, а решили сначала отвезти Виноградова в больницу. Дорога туда и обратно заняла чуть больше четырех часов, ещё сорок минут они уговаривали всполошившуюся тётку Кира помочь Лёхе неофициально. И только после того, как ребята пообещали щедро отблагодарить всех врачей, которые примут участие в заботе об их друге, она разрешила оставить его в какой-то санитарской каморке. Фокус хотел вернуться в санаторий утром, но Кир, проявил удивительную настойчивость и потребовал ехать немедленно.
      - Завтра я никак не могу, - сказал он, - репетиция. И потом, я тогда всю ночь буду об этом думать.
      - А я и так буду об этом постоянно думать, даже если мы избавимся от журнала.
      Всё время по дороге в Москву, Фокус корил себя за то, что оказался замешан в эту глупую и отвратительную историю. Теперь же его внутренний голос буквально орал о том, что не следует заходить в дом. Ваня пытался объяснить себе это тем, что в здании находится мертвый человек и от осознания этого и от всего пережитого за прошедший день ему просто неприятно. Беспокойно от окружающей обстановки, темноты, гнетущей атмосферы неизвестности, от вопящей тишины и запаха гнили.
      Куда делся пистолет? Кто выключил в подвале свет? А что если там есть кто-то ещё? Тот, кого Лёха и Кир не видели?
      Ему не хотелось говорить о своих страхах и подозрениях Киру. Раз уж они сюда приехали, то нужно было действовать уверено, не паниковать и найти журнал как можно быстрей.
      - Третий этаж, - напомнил Кир, подходя к центральному подъезду.
      - Правое крыло, - подтвердил Фокус. - В триста четырнадцатом.
      Они оба зажгли фонарики и тихо, прижимаясь к стенке, двинулись наверх. Сейчас даже Киру не пришло бы в голову дурачиться или шуметь. Хотя, в отличие от настороженного Колесова держался он решительно.
      Журнал нашелся там же, где Ваня видел его в последний раз. Кир спокойно выдрал последнюю страницу.
      - Дай зажигалку, - попросил он Фокуса. - Сейчас уничтожим последние улики.
      Листок ярко вспыхнул, и лицо Кира приобрело оранжевый оттенок, а в глазах отразились огоньки пламени.
      - Нужно ещё подвал проверить, - внезапно выпалил Фокус. Странно, что он всё-таки сказал это, хотя и не собирался.
      - Подвал? - Кир отшвырнул догорающую бумагу на пол и растер пепел ногой. - Зачем?
      - Я видел там свет...
      - Когда? - встрепенулся Кир.
      - Когда искал вас.
      - А, ну ерунда, это же было до того...
      - Ничего подобного! После того как мы нашли Виноградова, свет уже не горел.
      - И что?
      - Ты не понимаешь, - вспыхнул Фокус. - Кто-то забрал пистолет!
      - Так, а теперь скажи, что ты думаешь, будто кто-то до сих пор прячется в подвале.
      - Возможно, - подтвердил Ваня.
      - Пистолет мог отлететь куда угодно.
      - Да, но свет...
      - Тебе показалось.
      - Значит, тебя не волнует, что кто-то ещё может знать о том, что произошло?
      - Да хоть бы и так, он всё равно ничего не видел. Поехали, уже одиннадцать.
      Фокус упрямо молчал, направив луч фонаря на черное пятно на полу...
      - Вот представь, даже если там кто-то прячется, и это тот, кто подобрал пистолет, то он пришьет тебя на месте. - Кир обнял приятеля за плечи и повел по коридору. - Одного раненого нам уже хватает.
      - Значит, ты дрейфишь спуститься туда и проверить.
      Кир оттолкнул Фокуса от себя:
      - Хочешь нарваться на очередной геморрой? Давай, вперед! Иди - проверяй.
      - Руки убери, ссыкун - огрызнулся Фокус, - Ну и пойду. Вы, блин, кашу заварили, а как расхлебывать, то в кусты.
      - Ну-ну. Удачи, - хмыкнул Кир. - Если что, ори громче, чтобы я успел ноги сделать.
      В глубине души Ваня понимал, что Кир прав, и соваться в подвал более чем глупо, но реакция циркача его разозлила. Словно Фокус обычный паникер и несет какую-то чушь. Теперь, спуститься в подвал, было вопросом чести, даже если это может плохо закончиться.
      Ему не хотелось идти туда через весь корпус, страх и так уже поселился где-то в глубине живота и неимоверно быстро разрастался. Проще было выйти на улицу и зайти через крайний подъезд. Так он и сделал. Точно в детстве Ваня затаил дыхание и быстро-быстро спустился туда, где до сих пор лежало распростертое тело. Уговаривая себя не смотреть в его сторону, Фокус всё-таки не удержался и посветил на площадку. Ладони вспотели, в горле образовался ком. Ничего нового, но глаза мертвеца, словно припечатали его к стенке. Ваня подбежал к двери подвала, резко дернул за ручку и сразу же отскочил, готовясь в случае опасности броситься наутек. Но дверь оказалась заперта и он повторно, уже с большей уверенностью потянул её на себя. Возможно Кир был прав, вовсе и не было никакого света... Но тут до его слуха донеслись какие-то странные булькающие звуки и они шли из-за двери. Приблизившись, Ваня совершенно отчетливо услышал сдавленный стон, а затем снова всхлипы.
      Что же это такое? Колесов долбанул в дверь ногой, на какое-то время звуки замерли, а потом возобновились с новой силой.
      - Ну, чё? - По ступеням запрыгал луч от фонарика Кира. - Убедился, что всё спокойно? Теперь идем и, пожалуйста, больше не называй меня ссыкуном!
      - Иди сюда скорей, - позвал Фокус, совсем позабыв о недавней перепалке. - Там и в правду кто-то есть. Но дверь заперта на ключ. Нужно уговорить его, чтоб открыл.
      Кир подошел и приложил ухо к двери:
      - Он не откроет. Совершенно точно. Я бы не стал...
      - Я бы тоже, - согласился Фокус.
      - И что, ты предлагаешь тут заночевать?
      - Нет, но не могу отделаться от мысли, что мы поступаем очень плохо, оставляя здесь труп и кого-то за дверью.
      - Вдолби себе в голову, что нашей вины в этом нет, - Кир постучал костяшками пальцев по лбу Колесова.
      - Ты опять? - Ваня оскорблено отпихнул его руку. - Я не посмотрю, что ты какой-то там спортсмен фигов. Выпендривайся перед малолетками. Отдубашу, мало не покажется.
      Кир беззлобно хмыкнул:
      - Всё нормально, не заводись. От меня главное не убегать, а в остальном я как все...
     
      ***
      Остаток ночи Колесов никак не мог заснуть. Он то и дело переворачивался с боку на бок, сбивая простыни и силясь поправить их. Потом, в пять утра он всё-таки поднялся и включил компьютер. Подсоединил к нему фотоаппарат, перекинул отснятые днем фотографии в папку "Забросы" и принялся внимательно просматривать каждый кадр, словно надеясь, что сможет, наконец, перестать думать о том, что произошло. В общем-то, по существу, к нему лично вообще не могло быть никаких претензий, он находился на другом этаже. На пятом... или на шестом? Нет, конечно же, он немного постоял на шестом, а потом спустился на пятый. Именно там он нашел печатную машинку и часы. Он успел заглянуть почти в каждый номер, когда обнаружил сообщение от Кира. Но этого не могло быть, потому, что Кир рассказывал о том, что именно там они наткнулись на комнату с вещами. И ещё он говорил, что почти все двери были закрыты. Такого места Фокус не встречал, хотя побывал почти везде, кроме, наверное, шестого этажа. Получасовое изучение снимков так и не сняло внутреннего беспокойства, а восемь часов он не выдержал и наспех одевшись, отправился к Виноградову, которого обещали продержать в больнице не больше двух дней.
     
      ***
      Лёха лежал в узенькой санитарской комнате прямо на каталке. В руке торчала капельница, а сам он спал глубоким, безмятежным сном.
      Фокус взглянул на стул, на котором аккуратной стопочкой были сложены Лёхины вещи, и всё-таки решил его разбудить.
      - Рота, подъем, - рявкнул он на ухо Виноградову.
      Лёха нехотя приоткрыл глаза:
      - Чё надо?
      - Ну, как ты? - поинтересовался Фокус, подозревая, что сейчас тот не сильно рад его видеть.
      - Пока ещё не понял, - Лёха пошевелил ногой и прислушался к собственным ощущениям, - Нога на месте, хотя я её совершенно не чувствую.
      - Слушай, - Фокус наклонился над другом, - Я вот что хотел тебя спросить. Ты случайно не помнишь, на каком этаже вы с Киром обнаружили комнату того типа?
      В первый момент Виноградов смотрел на Фокуса так, словно вообще не мог понять на каком языке тот говорит. Наконец, выдавил тихое "не помню" и снова впал в ступор.
      - Ну, приблизительно? - не унимался Ваня, - Первый, второй, третий... Вы же потом спускались по лестнице, ты должен помнить.
      - Наверное, на втором, - как-то неопределенно ответил Лёха.
      - Нет, мы с Киром, когда за ним охотились и четвертый прочесали, и второй, а третий я уже как свои пять пальцев знаю.
      - Тогда может пятый или шестой...
      - Хорошо, ладно, а что с теми деньгами, которые он у вас отнял?
      - Деньгами? - Лёха сделал попытку приподняться, - Не знаю... У него остались. В кармане.
      - Слышь, Лёш, за кого ты меня принимаешь? Я тебя знаю уже десять лет. Неужели я поверю, что ты мог перепутать второй этаж с шестым, а паспорт с деньгами? Я вчера заморочен был, сегодня только начал въезжать какую ахинею мне твой акробат наплел. Бред! Всё от начала до самого конца. Вы даже толком договориться не успели, что будете мне рассказывать. Так что давай начистоту. Что там у вас произошло на самом деле?
      Лёха напрягся, прикрыл глаза, щетинистое лицо гневно исказилось, но вскоре он быстро успокоился и тихо заговорил:
      - Если честно, то рассказывать, в общем-то, и нечего. Этот придурок полез в шахту, потом слышу, орет что-то. Я решил, что он сорвался или зацепился. Побежал по лестнице, но не той, где ты поднимался, а по другой. Добежал до пятого, смотрю, а Кир в конце коридора чешет, да так, что аж пятки сверкают.
      Я ему крикнул: - Что случилось?
      А он в ответ: - Лови ублюдка!
      И рукой махнул, показывая, чтобы я вниз спускался. Ну, а на втором он его и догнал. Всё происходило просто стремительно, я и подоспел только тогда, когда он уже чучмека за шкирку поднял и об стенку долбанул. А тот повис как тряпка, даже не сопротивлялся. Потом ногами стал пинать. Знаешь, я сначала хотел его остановить, а потом подумал, ну к чёрту, и так бродяг развелось всяких дополна. И вдруг я слышу сзади шорох какой-то, только успел обернуться, увидеть пацаненка с пистолетом, как он выстрелил и текать. Тогда-то Кир и швырнул мужика с лестницы и погнался за парнишкой. В два счёта за волосы схватил. Тот крикнуть попытался, но Кир ему рот сразу заткнул. Пистолет отобрал. Бить тоже хотел, но я не дал. Сказал пусть в подвале запрет, я же здесь и раньше был, эта дверь всегда открыта, но за косяком кто-то ключи спрятал, давно ещё. Я их нашел как-то, но оставил на месте. Короче Кир зашел туда, а там свет горит, видимо парнишка до этого в подвале прятался. Ну, он мелкого там и оставил, а лампочку зачем-то разбил. Тебе просил ничего не рассказывать и ещё, чтобы я сказал, будто случайно столкнул нелегала, когда тот стрелять начал. Потом он позвонил тебе и, усадив меня на лестнице, пошел посмотреть не осталось ли кого ещё...
      - Зачем же он меня послал на третий этаж, - спросил потрясенный Фокус.
      - Понятия не имею, - круглые глаза Лёхи выражали недоумение, - Сказал, что не нужно тебя расстраивать и дать возможность немного пофотографировать. Я умолял ехать в больницу как можно быстрее, но Кир сказал, что ты нервный и тебя следует подготовить.
      - Так значит там, в подвале остался этот мальчишка? И вы просто бросили его там подыхать? Я слышал, как он плакал.
      - Я тут не причем, - попытался оправдаться Виноградов, - Мне больно было. Я вообще думать ни о чем не мог.
      - Какие же вы твари! - Фокус выскочил из санитарской громко хлопнув дверью. Он отлично знал, где живет Кир.
     
      ***
      Звонок в дверь застал Кира почти в дверях. Мама, убрав со стола после завтрака, отправилась в ванну, а отец в гостиной смотрел программу новостей.
      - Выйди на пару слов, - Фокус вытянул его на площадку, ухватив за рукав.
      - Я в твоём распоряжении, - доброжелательно улыбнулся Кир, выходя из квартиры.
      - Где ключи? - Ваню буквально трясло. - Если не отдашь, то со своим цирком сразу можешь попрощаться.
      - Я не понял, - Кир невинно склонил голову на бок, - Ты мне угрожаешь?
      - Мы с тобой живем не просто в одном дворе. Мой дом находится прямо напротив твоего, а окна моей квартиры выходят точно на твой подъезд. Кроме того, напоминаю, что я стреляю, так же круто как ты скачешь, и раздробить коленную чашечку мне ничего не стоит. А после таких травм, как известно спортсмены не восстанавливаются.
      - Спасибо, что предупредил, - Кир слегка побледнел, но продолжал сохранять хладнокровие, - буду знать, куда ментов направлять.
      - Ну да, конечно, и сразу всплывет вчерашнее убийство. Погорим все, а колено ты больше себе не вернешь.
      - Что тебе надо, я не понял? - Кир сделал шаг навстречу.
      - Будешь теперь меня с лестницы скидывать? - Фокус весь напрягся, ожидая, что тот его ударит.
      Но вместо этого Кир пошарил в кармане и достал два ржавых ключа на проволочном колечке и, не раздумывая, швырнул их вниз:
      - Апорт!
     
      ***
      Молоденькая ярко-зеленая листва весело трепетала, внимая ласковому весеннему ветру, солнце, точно радуясь встрече со старыми друзьями, приветливо сверкало на всём, чего касалось. Лес жил своей головокружительной весенней жизнью, в которой не было места страхам и печалям.
      Ваня мысленно поприветствовал ставший неожиданно знакомым дом и охотно, по-деловому зашел в крайний подъезд. Поднял с пола два крупных куска кирпича и одним из них припер входную дверь, впуская внутрь свет и свежий воздух. Поставил на пол возле входа пакет с ещё теплыми гамбургерами и спустился вниз. Ничуть не колеблясь отпер подвал, распахнул дверь и закрепил её вторым кирпичом. Затем отошел на пару шагов и крикнул в темноту:
      - Выходи не бойся. Иди, поешь.
      Внутри послышался слабый шорох, но на пороге так никто и не появился. Ваня подождал немного и вышел на улицу. Здесь дышалось удивительно легко и спокойно. Фокус развернулся и пошел в противоположную от машины сторону, туда, где за полем виднелась другая сторона леса. Он шел по высокой, ещё мокрой от росы траве и штанины тут же потемнели от влаги. В воздухе пахло одуванчиками и приближающимся летом.
      - Как же хорошо, - неожиданно подумал он и достал из кармана телефон. Быстро набрал короткий номер и спокойно, не опасаясь, что передумает, сказал: - Здравствуйте, соедините меня, пожалуйста, с дежурной частью Тверской области, у нас тут произошел несчастный случай.
     
  
   Идите в баню  
  
   После периодических экзаменов, технических занятий, планерных совещаний и прочих событий, собирающих свободные от поездок локомотивные бригады, всей "брехаловкой" идем в баню. "Пошла братва на Липецк", - а мы в баню.
      Идти именно сюда рекомендовал и чистивший себя у нас под великого, но вышедший не из гоголевской, а из путейской шинели, заезжий текстуальный маньяк смеховозрелого возраста. Его фамилия известного прошлым летом писателя недавно стала именем, и потому он весьма апломбированно вещал: "Идите, в баню!"
      То же советовало и выставленное в привокзальной торговой точке "Вечный зов" объявление: "Пива нет! Идите в баню!"
      Забегаловка, брехаловка или другое застойе - это, конечно, хорошо, но только в бане устанавливается неповторимая доверительная атмосфера, снимающая с костыля (прямодействующего тормоза) языки даже законченных молчунов, и тогда можно услышать такие были-нИбыли, которые в иной ситуации никогда бы не были. Которые никакая Дубина Неврубицкая ни "Аншлангом" не отольет, ни "анШлаком" не насыпет!
      Языком плести - не поезд вести. Хотя врать не принято - люди все опытные, что к чему понимают, да и нет смысла: бывальцы круче любой сказки.
      К сожалению, не все можно переносить на бумагу: у читающих одну книжку расписаний поездов многое на одних междометиях или слишком профессионально, а о чем-то и остальным не стоит клавиатуру трепать, поскольку все под начальством ездим.
      Жаль, конечно, что слишком многое изменилось на "железнодорожной дороге" и даже "way" с той поры, когда любого могли подвезти в будке паровоза, и о деньгах даже не думали, не то, чтобы заикаться. А сегодня?
      Глаза бы не глядели на некоторых "извозчиков" в кабинах электричек или на кабинетных техников, которые, расшифровав скоростемерную ленту, прозрачно, как сопля младенца, заикаются-намекают машинисту:
      - В-вам не кажется, что превышена скорость...
      - Может быть, ведь скоростемер с погрешностью, и плюс-минус пять километров в час допускается...
      - Н-нет, превышена не меньше, как на двадцать... д-долларов!
      И, тем не менее, представьте: сидите на лавке, завернувшись в простыню, после первого захода, экзамен сдан, завтра - выходной, на душе - благодать, о, сколько нам открытий чудных готовит... открывашка... и в руке - запотевшая кружка светлого пива.
      Пива, которого надо - При Интоксикации Выпить Обязательно, которое - величайшее изобретение. И в бане - в самый раз: даже если "пиво подходит к концу", то туалет рядом. Колесо для полюбивших жизнь на колесах, тоже ничего, но колесо в бане все-таки не то.
      Пиво без водки (или наоборот?) - не выброшенные деньги, потому что - не пьянства ради, а чтобы печень не работала вхолостую. И надо-то совсем немного - лизинг, закусинг, в крайнем случае еще по чуть-чуть.
      Если к тому сухарики-бухарики, легко переходящие в бухарики-смехарики, если красные раки, заранее вымоченные еще живыми в белом (не вине, а молоке!), - чрезвычайно питательная встреча. Хотя пить и закусывать, все равно, что ехать и тормозить!
      Здесь нет Бухалисов - любителей принять "не в мойку", то есть посидеть без посещения парной и моечной: "Пришли в баню и что - мыться будем?!" Нет и алкоголиков, - которые пьют больше машиниста-инструктора.
      Нет, всегда оказывается рядом какой-нибудь аналитик: "А налито? А налито?" Да, налито, да многие водкой болеют, но они же здесь, все-таки, включают похмелятор и лечатся пивом!
      Да, не перепились еще на "железке" мастера вождения поездов и меткого слова. Есть еще порох в пороховницах и ягоды в ягодицах. И нет такой крепости, которую не взял бы на грудь труженик стальных магистралей!
      Ну, юморофилы, писателей люблю - всегда себе налью, "зеленый, поехали!" - на дорожку за рахит-лукум нашего сердца, за пассажиров.
     
     
      За пассажирных
     
      Железнодорожный билет возб уждает больше надежд, чем лотерейный. Поль Моран
     
      Вся наша жизнь - сплошная железная дорога. В ней пребывают люди между будущим и настоящим. Или наоборот? Что вообще-то все равно, потому что - между!
      И очень интересно знать, куда это все едут, но еще интереснее ехать самому.
      Один привык ездить в отпуск на фирменном поезде дальнего следования, а потом до следующего лета мучился и ездил, на чем попадя.
      Другой в условиях ужасной давки забирался в электропоезд и только потом задавался вопросом, зачем. Уехать в электричке на юга?
      Третья на вопрос: "Любишь поезд?" - ответствовала: "Люблю. Ездить. А так - нет!"
      Четвертая долго хранила пустой флакончик из-под духов, как память о незабываемой поездке к морю... в плацкартном вагоне.
      А еще был такой, который просто хотел уехать. Страшно хотел, всегда. Только не знал, куда. И поезд ушел. Или почти ушел, почти за светофор...
      Как нет для армии страшнее врага, чем солдат, так никто не мешает работе железной дороги больше, чем пассажиры. Даже на максимально безопасном и ровном месте они ухитряются падать, ломать руки и ноги, куда-то проваливаться, где-то застревать. Создается впечатление, что, попадая в рельсовую местность, люди начинают действовать, повинуясь исключительно спинномозговым условным рефлексам.
      Таковы уж особенности национальной охоты за поездами - о, радость перед поездом вбежать в тот свет!
      Но и стоящий на какой-нибудь станции Перепутная состав - сильнейший раздражитель. Казалось бы, куда торопиться - поезда ходят по расписанию, можно спокойно подойти к платформе и спокойно сесть в этот или в следующий. Но нет, а вдруг этот - последний в этом году? И летят, едва касаясь ногами земного шара, с детьми, с колясками, с бегемотными сидорами.
      Божий одуванчик шаркает потихонечку, опираясь на палку, и вдруг - оп-паньки, поезд стоит! Палка уже не нужна, бабуля так частит подпорками, что олимпийцы от зависти попадали б. Финишный рывок - и старушка проскакивает в вагон, радостно усаживается, и, отдышавшись, пробивается к окну. А там уже провожающие подтянулись.
      Бабулька начинает водить пальцами по стеклу, рассказывая о пережитом. На перроне ничего не понимают. Такая умственная ограниченность неприятно поражает новую пассажирку. Чтобы как-то спасти положение, провожающие чертят что-то в воздухе. Что они этим хотят сказать, понять немыслимо, и отбывающая с новой силой радуется уже тому, что уезжает от этих недотеп. 0творачивается от окна и крутит пальцем у виска. Чтоб сбросить счетчик негативных взглядов?
      Другая с чемодан-вагоном на колесах бежит и кричит:
      - А до нашей станции идет?
      Ну, помощник машиниста и брякает:
      - Идет, но только пятый вагон.
      - Ой, подождите!
      Этот же шутник однажды ранним утром, когда одиноко сидящий в одном из вагонов дядя, спросил, нажав кнопку "Машинист":
      - Хлопцы, скоро поедем? - ответил:
      - Ждем-с. Поищите еще хоть трех попутчиков...
      Или. Со стороны привокзального рынка к приготовившемуся к отправлению электропоезду мчится пассажир средних лет, перепрыгивая через многочисленные препятствия. Несмотря на тяжелую сумку и явно неспортивный вид, он в самую последнюю секунду, все-таки, успевает вскочить в автоматически закрывающиеся двери. Всем телом прислонившись к ним, удовлетворенно констатирует: "Успел".
      И в этот момент двери вновь раскрываются: машинист пожалел незадачливого спринтера. Потеряв точку опоры, пассажир мгновенно вывыливается обратно на перрон под шум вновь закрывающихся дверей и уходящей со станции электрички!
      Большинство станционных поселков разделены надвое "железкой". Как говорится, баня, а через дорогу - раздевалка! И норовят туда-обратно ходить наискосок по креозотным шпалам и скользким рельсам, а не по дебелым настилам специально уложенных переходов.
      Перешагивают пижоны через травку, вытянувшуюся около самых стальных ниток, а та, только-только распрямившаяся после прохода обильно замызганных ходовых частей тепловоза, так и ластится к светлым брюкам, вытирая каждый живой листочек об их жадные до любой грязи шерстинки.
      Не ходи, где ходят поезда!
      А еще пассажиров отличает потрясающая забывчивость. Забывают все: зонты, сумки, чемоданы, детей... Стою как-то раз перед отправлением. Вдруг подходит мужик, и, стесняясь, спрашивает:
      - Извините, вы унитаз в вагоне не находили?
      - Что не находили?
      - Да унитаз. Розовенький. Такой... жене цвет к лицу. Я его вез. И забыл.
      Странно, конечно, и не к лицу, а... однако чего не бывает: может, ехал человек, задремал немного, потом из вагона выскочил, а в руках - ничего нет. Начинаю, понятно, объяснять, дескать, поезд, который только что пришел, на соседнем пути стоит, надо пойти и в вагоне посмотреть.
      - Да не сейчас забыл. Уже домой пришел, телевизор посмотрел. А младший сын вдруг спрашивает: "Купил унитаз?" Я и спохватился. Между прочим, у нас традиция: первым в семье рождается старший сын, потом - средний и только после него уже - младший...
      Во, не повезло. Как, не солоно хлебавши, возвращаться и с той, которой к лицу, объясняться? Не увидеть бы небо в унитазах, в которых все, что угодно, может всплыть!
      Хотя, что там - урну с прахом из крематория и даже крест и оградку для могилы забыли. Ну, а если кто-то что-то потерял, то кто-то это самое что-то непременно нашел. Даже предупреждения о том, что это может быть опасно, людей не останавливают: а вдруг там миллион? Или два!
      Может быть, кто помнит историю, когда две бомбы нашли? Одна не взорвалась, потому что вовремя разрядили, а почему вторая не сработала? А дело в том, что сумку с нею террористы на станции без присмотра оставили, и кто-то из пассажиров оттуда будильник умыкнул!
      Конечно, федерасты, эФэСБильные собаки в бронежилетах рыскали, но так никого и не нашли: ни террористов, ни пассажира, ни будильник. Такие вот у нас пассажи пассажирные.
      А что бы мы делали, если бы не лучшая с незапятнанных времен отечественная техника? Ну, за стоп-кран моей души! За рвущие небо паровозы, за ревущие и рогатые современные локомотивы! За машинистов и их помоешников - здесь и на перегонах!
     
     
      Улыбайтесь, машинисты, улыбайтесь!
     
      Думай на работе, индивид...
      -Делать дело или делать вид?
     
      Справедливости ради, надо сказать, что в последнее время порядка стало больше. Ремонтники более-менее работают, неисправности стали какие-то неинтересные, да и те чаще сами себе по незнанию или дурости преподносим. Тем более, что растет число способных находить выход из аварийных ситуаций, но и вход - тоже.
      Прибегает резервная бригада на перрон к приходу электропоезда:
      - Забираем твою коломбину в ремонт.
      - А как же я?!
      - Ты ремонту не подлежишь!..
      В брежние времена вездесующего руководства все было подчинено широко расмахнутым по стенам лозунгам: "План перевозок - любой ценой!"; "Выпланим и перевыпланим!"
      Но ремонтировали по лозунгам негласным: "Колеса крутятся, все остальное - излишество"; "Ремонт нельзя окончить - его можно только прекратить!"
      - Сколько у вас в депо на ремонте работает?
      - С начальством - около семисот человек.
      - А без начальства около?
      - А без начальства там никто работать не хочет!
         Рабочее время распределялось так: перекур, перетреп, пересцык и даже перетрах. Получался такой перегиб, что для работы не оставалось времени. Распространен был и перелет - на новое место.
      Людей не хватало, приходилось "летунов" снова принимать: и слесарей, у которых руки только под рюмку заточены, и мойщиц-обтирщиц, ни разу в руках ничего тяжелее помады не державших, и мастеров... со стола куски хватать.
      - Нет, вы сами водили поезда?
      - Ну...
      - Ну, водили или нет?
      - Ну, нет...
      - А где, кем и как долго вы работали?
      - На стройке строителем. На работе рабочим. И на последнем месте больше десяти лет...
      - Так почему его оставили?
      - По амнистии. Потом, правда, еще год находился в Коми...
      - В коме? Ну, вот направление на медкомиссию в нашу поликлинику.
      - Расскажите, как в нее попасть?
      - Идите прямо.
      - Прямо? Ну, дык, ежли так, мне не дойти!
      Ходить - не ездить, некоторые, у которых все руки росли из одного места, доходили. Потом больше, чем работали, писали объяснения типа: "Я не вышел на работу потому, что думал, что вышел"!
      Уровень беззаботицы дошел до того, что как они ходили, так машинисты ездили - "на честном слове и на одном крыле". Отваливались на ходу двери и контроллеры, кожухи аппаратов, падали на путь компрессоры, редукторы, тормозные тяги... О, Боже, возвести - как поезд довести?
      Все согласно закону Клипштейна:
     -- стабильность поставок запчастей всегда обратно пропорциональна напряженности графика ремонта;
     -- всякий отрезанный от мотка провод окажется слишком коротким, но (по комментарию Стенько) если знать закон, то провод окажется слишком длинным;
     -- допустимые отклонения будут накапливаться однонаправлено, чтобы причинить максимум трудностей при сборке;
     -- если требуется N деталей, то на складе окажется N-1;
     -- двигатель закрутится не в ту сторону;
     -- система надежности выведет из строя все другие системы;
     -- прибор, защищаемый быстродействующим плавким предохранителем, сумеет защитить предохранитель, сгорев первым;
     -- ошибка выявится только после завершения окончательной проверки прибора;
     -- после того, как из защитного кожуха будет выкручен последний из 16-и болтов, выяснится, что сняли не тот кожух;
     -- после того, как кожух закрепили 16-ью удерживающими болтами, выяснится, что внутрь забыли положить прокладку;
     -- после сборки обнаружатся лишние детали.
      Известно, что если над недостатками поработать, как следует, их можно развить, как угодно. И всем коллективом слесарярия успешно трудились над этим!
      Не мешали даже специально назначенные приемщики МПС: и потому, что на пропитание и премиальные получали из деповского котла, и потому, что чаще принимали не локомотивы, а внутрь. А пока даже им все до лампочки, нам ничего не светит.
      В одном депо уронили на путь даже тя-говый электродвигатель, конструкция которого исключала та-кую возможность! Чего не сделаешь, если сильно постараться. Повреждения схемы, при которых отключалась защита даже на тяговой под-станции, никого не удивляли - подумаешь, до депо доедешь. А задымит - потушишь, не впервой.
      Но до депо дотянуть - это было еще полдела. Как правило, только подъедешь к воротам, а тебе уже кричат: "Осаживай вперед (!), бросай, мы сами заедем, беги на такую-то канаву, все принято и включено!" Бежишь, там уже ворота открыты, и белый разрешающий на светофоре. Вскакиваешь в кабину и вперед!
      Что там принято, что включено, какой ремонт, если они простую лампочку втроем вкручивали: один ее держал, а двое других первого вокруг оси вращали? Или запрягали так медленно, что теряли сам смысл ехать!
      Поищешь в кабине бортовой журнал - за-пись: одна секция не работает, на другой защита выбита со снятием высокого напряжения, ну еще по мелочи - освещение, двери... у которых, как известно, три положения: открыто, закрыто и не закрыто.
      На все одна отписка - "Устранено". Конечно, хо-чется верить... согласно первому закону Скотта: неважно, что что-то идет неправильно, возможно, это хорошо выглядит.
      Однажды машинист разменял так электросекции, выехал - удивля-ется: смотри-ка, все работает! И едет, и тормозит более-менее, просто ласточка, коломбина. Приехал на конечную, перешел в другую кабину, заходит и... челюсть до пояса отпадает - нет пульта управления!
      Потом выяснилось, что сняли для превентивно-отвентивного осмотра, а поставить забыли. При приемке, естественно, все бегали, торо-пились, на эту "мелочь" никто внимания не обратил. С кем не бывает? Вот тогда и стали отвечать на вопросы:
      - Какой локомотив лучше?
      - Тот, на котором можно благополучно вернуться!
      Способности у людей бывают разные. Кому-то, например, Бог не дал сочинять музыку - даже не все ее понимают. У кого-то все из рук валится, да и вообще руки растут из ж... жутко сказать из какого места. А кому-то не дано водить поезда.
      Конечно, все можно наладить, если вертеть в руках достаточно долго. И со временем таких, как правило, отсеивают - естественным или принудительным путем. Но до этого они успевают столько крови попортить, что их до зеленых веников, синих огурцов не забывают.
      В Задрикавказе, что ли, начали работать в одно лицо, и вел электропоезд настоящий джигит Валико. Со станции отправляется - ручку контроллера - в ходовую позицию, а поезд не идет - в первом вагоне какой-то несознательный дверь держит.
      Машинист, оставив контроллер в ходовом положении, встает с кресла, открывает свою наружную дверь, и говорит:
      - Дарагой, зачэм так дэлиешь? Эхать нада!
      "Дарагой" осознал ошибку и дверь отпустил. Блокировка замкнулась, собралась цепь управления, поезд дернулся, неловкое движение - и Валико материализовался на платформе, поезд же с места преступления скрылся.
      Но обоим повезло: джигит попал в больницу с "травмами средней тяжести", но живой, поезд же был остановлен автоматикой, которая, по счастью, на нем работала исправно (что для той местности является скорее исключением, чем правилом).
      К сожалению, самая совершенная электроника не способна остановить нашего человека, если он очень чего-то захочет-не захочет.
      На одной из дорог была система автоведения. Она делала почти все: вела поезд по перегону с соблюдением графика, тормозила на станциях, включала информатор. Машинист лишь открывал и закрывал двери.
      Но, во-первых, самая главная деталь любой машины - голова ее владельца, во-вторых, известно, что монотонная бездеятельность усыпляет не хуже лучшего экстрасенса.
      Вот один так и ехал - открывал-закрывал, мучился, терпел, а на последнем перегоне не выдержал, задремал. Все бы ничего, но на конечной станции не успели освободить путь приема, и автомашинист аккуратно остановил поезд у входного светофора с запрещающим сигналом.
      От тишины машинист проснулся, и спросонья у него поехала крыша. В том направлении, что проспал конечную станцию, и автоматика завела поезд в тупик. А ведь в вагонах пассажиры, им же - на станцию!
      И механик, схватив реверсивную рукоятку, погнал в хвост, по дороге успокаивая пассажиров: "Не волнуйтесь, сейчас поедем назад!" Прибежал в заднюю кабину, воткнул реверсивку, толкает ручку контроллера, а поезд не идет: умная автоматика не дает ехать в неправильном направлении.
      И что же делает машинист, догадайтесь с трех раз? Правильно, отключает все, что отключается, и приводит в движение поезд. А ему в лицо прожектор вслед идущего светит!
      Хорошо, что он, как поют на нашей эстраде, "поспешить опоздал", и, прежде чем из кабины выскочить, успел экстренное дать, так что обошлось без жертв.
      А помощники? Присылали не только недоученных, но порой - недоколыханных, для которых работа не волк, она хуже!
      Приняли дизель-поезд, машинист говорит:
      - Запускаем!
      А помощник вместо проверки запускаемых в работу дизелей бежит двери открывать, чтобы пассажиров "запускать"!
      Не отпустил тормоз какого-то вагона в пути, пришлось на перегоне остановиться, послал машинист одного такого "расторопного":
      - Беги, посмотри!
      Но минуты бегут, уже диспетчер по рации привязался: "Механик, в чем дело?" Машинист решается, подложив башмаки под колеса электровоза, самому шпарить по составу. Подбегает, воздух под вагоном шипит, колодки прижаты, а помощник с ноги на ногу переминается.
      - Отдои тормоз, выключи распределитель, чего смотришь!!
      - Вы же сами сказали - посмотреть!!!
      Да... у такого вся предыдущая жизнь тормозным путем была, лишь зряплату получать успевал. Хотя есть наездники и думающие, и любознательные, и неизвестно, какие лучше:
      - Зачем я этот тумблер в каждой поездке уже десять лет включаю? Не посмотреть ли, что получится, если выключу?!!
      К любой календарной вехе или праздничной дате подводили итоги соцсоревнования. Выдвигали "маяков", за их трудовыми показателями следили по результатам каждой поездки.
      Если такому попадался неполновесный поезд, вопили: "Як ты миг, диспэтчер? Це ж сам Выхтур Якин! Есть в тэбэ груз на линэйных станциях? Дай ему пару-тройку пульманив прыцэпкы!" И никого не колыхало, что из-за такой остановки маршрута вес одного поезда подрастал, а тонно-километровая работа всех поездов снижалась, не говоря уже о сложностях маневров поездным локомотивом.
      Потом Якину инженеры придумывали соответствующий почин - "Метод вождения тяжеловесных поездов за счет их пополнения на станциях тягового участка"! Дорожные журналюги выпускали брошюру.
      "Маяку" давали Гертруду - ??????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????Золотую Звезду Героя социалистического туда и обратно, и уже пользовались его именем, пробивая в инстанциях то ли действующую высоковольтную камеру для техкабинета, то ли стройматериалы для типового бытового корпуса, который будет новым зданием администрации.
      Организовывали соцсоревнование с какой-нибудь бригадой бляхоубойного комбината. Направляли на все встречи, на которых делегации должны были обмениваться опытом подгонки итогов соревнования, но подгоняли, в основном, пьянку...
      И об чем сигналим, - как одесские машинисты говорят, - обо что гудим? Так, разливаем... Ну, за начальство!.. Ребята, похлопайте коллегу по спине! Ишь, закашлялся - видать не пошло. Такая жизнь наша собачья...
      О чем это? Ах, да. Живем с начальниками, как кошки с собаками: первые виляют хвостом, когда недовольны, вторые - только когда все хорошо. А начальников понять? То-то и отож.
     
      Захотелось начальником стать?
      В добрый час! Покомандуешь нами -
      Хлеб сухой не придется жевать,
      Будешь кушать его... со слезами!
     
      Ну, за... чтоб - все!
     
     
      Не все мы всадников достойны
     
      Немало всадников - увы! -
      И машинистов безголовых,
      Начальников без головы,
      Путейцев прочих непутевых...
     
      А, в общем, на начальство нам везет, особенно после многочасового путчевания всей страны лебедиными танцами субтильной Одиллии и раздетой Одеты.
      Начались сокращения, потому потянулись на дорогу партейные бывшевики, разжалобные уневоленные из армии и прочие дуракообразные с глухоманией величия. Поскольку, как говорится: "Я служил в штабе округа, а там дураков не держат!" - то сами понимаете.
      Отставка - больше, чем жизнь. Но у нас они востребованы. Еще бы - на прежних местах начальствования заслуженно пользовались общественным транспортом. И часто - железнодорожным.
      Звонит один такой - ни в городе Богдан, ни в селе Селифан, хотя еще терпеть не мог нижнего белья и был довольно недурен, - в кадровую инстанцию:
      - Вам начальники нужны?
      - Вы что, дурак?..
      - Нет, - отрицает, - но я у вас подъучусь!
      "И не приведи Господи, когда такому дураку вдруг достается власть", - говорил Петр I.
      А граф А. Л. Нарышкин наставлял: "Человек умный, со способностями проживет и так, а вот ежели человек скудоумный, да без способностей, то ему без чина никак не прожить, он никто, а потому он из кожи вон лезет, чтобы заполучить должность".
      Есть у нас участок с постоянно действующим ограничением скорости не более 40 км/час. Бригада вела дизель-поезд, как положено. Протащились по злополучному перегону, остановились на станции и видят: к ним мчится один из новых руководителей. Вскарабкался в кабину:
      - Доброе утро!
      Помощник машиниста - в сторону:
      - Какое доброе, если вы пришли?
      Машинист приветливо встречает, вождь командует по-гагарински: "Поехали!" - и после отправления вопрошает:
      - Почему на предыдущем перегоне превысили скорость?
      Машинист возмущается:
      - Ничего не превышал, ехал не более сорока километров в час!
      - В час! А сейчас сколько? Во-первых, уже четыре, во-вторых, я был в задней кабине и все видел! Ехали больше шестидесяти. Я от лица службы... я вам покажу Кузькину мать порядка! Я вас талона предупреждения лишу!
      Ого, уже не до шуток: о лице его службы и Кузькиной матери известно лишь, что оно ограничивается козырьком натянутой фуражки, а вот отобранный талон - это дальний родственник приказа о снятии! Или смотрящий в законе не с той ноги встал? Или не с той лег?..
      Машинист стал осторожно выяснять, по какому прибору начальник определял скорость. В ответ тот тыкает пальцем... в вольтметр цепей управления! Ну, не екибастуз? Помощник, увидев это, хрюкнул в угол и отключился.
      На попытки машиниста объяснить, что этот прибор не скорость показывает, последовало:
      - Что вы из меня идиота делаете! На шкале "V" написано, значит, скорость!
      К этому моменту поезд подъехал к следующей станции, и после остановки машинист смог показать:
      - Видите, поезд стоит, а прибор, все равно, 65 показывает. А скоростемер - он в углу висит, там сейчас стрелка на нуле.
      На конечной спрашивает начальник у хрюкастого помощника:
      - Вы свой пункт по уходу думаете выполнять?
      - А я уже выполнил его - обтирка стен машинного помещения.
      Провел командир пальцем по трубкам системы пожаротушения под потолком, показывает:
      - Что это?
      - Палец.
      - А на пальце что?
      - Кожа.
      - А на ней?
      - Пыль.
      - Так, что надо делать?
      - Руки мыть!
      - Чистить впредь так, чтобы морда блестела!
      Хорошо, что контрольная поездка еще не выстрел.
      - Великий человек, - подвел итог общения с начальником помощник машиниста, и, видя на недоумение машиниста, пояснил:
      - Не боится быть смешным!
      Конечно, управляя большим количеством людей, очень сложно оставаться просто человеком. Приходится быть великим настолько, что ни достучаться, ни докричаться. Разве только, как говорил А. С. Пушкин, дошуршаться или дошелестеть...
     
      В начальство путь началом труден.
      Начальник - от "начал", "начать"?
      В начальство выйти - выйти в люди.
      И перестать их замечать?
     
      И сидят сиднем эти чины с неограниченной талией в золоченых "рыгалиях" по служебным кабинетам: "Служба движения - почет и уважение", "Служба пути - не мать ее ети", "Служба тяги - кайф бродяги"! А что ни движения, ни пути, одна тяга к себе осталась - стрелочник виноват.
      - Теперь не стрелочник, а "дежурный стрелочно-сигнального поста". Был башмачник, теперь - "регулировщик скорости движения грузовых вагонов". В депо не нарядчик. а уже "распределитель работ"! Хотя работа осталась той же - башмачной, нарядной не нарядной, самой что ни на есть стрелочной.
      - Настоящая показуха - настоящего не показывать. Никаких подсобных рабочих. Уборщица - "зав отделом производственной эстетики". Сторож - "начальник охраны территориального образования". Посыльный - "старший менеджер техрозыска". Обтирщица - "главный гигиенист ПТО локомотивов". Дворник - "начальник тротуара"!
      Скоро в рамках продолжающейся реструктуризации управления дойдет до того, что у значительного числа чиновников останется единственная функция - дважды в месяц расписываться в платежной ведомости.
      Как же их работу контролировать? А по финансовым результатам деятельности, говорят. Как это?
      Один начальствующий из Обдираловского отделения дороги, превысив служебные полномочия, за год присвоил денег вдвое больше допустимой суммы. Меры приняли незамедлительно: выдвинули на дорожную должность, где полномочия гораздо шире и больше соответствуют амбициям наказанного.
      Настоящий начальник - только начать, поэтому почти все они ездят в кабине при внезапной проверке только на часть тягового плеча.
      Один такой суперчел проехал однажды по всему участку и обратно - еле с тепловоза сошел. "Устал, - говорит, - как путана, которая на двух кроватях работала". Это - рядом с машинистом на откидном сидении, щеки на погоны свесив, а если бы еще поезд вести пришлось?
      Сделали по всей сети дорог общий еженедельный День безопасности по средам. И вот проверяющие всех рангов - от начальника дороги до начальника тротуара уже после вторничного чайкофепития уходят с работы - готовятся к выезду на линию, и до пополудни четверга на работу не выходят - отдыхают от ночной проверки.
      Хотя проверки той было полчаса от силы, а то и вовсе машинист-инструктор выезжал, проверил несколько бригад, а начальнику просто принес пару формуляров машиниста со своими замечаниями, которые после руководящей подписи уже стали замечаниями начальника.
      А как такие специалисты браки в поездной работе расследуют? Комиссия, перебирающая обломки на месте крушения - иллюзия истинности. Надо вернуться туда, откуда поезд шел, и всмотреться, не было ли еще там, например, схода вагона, нет ли следов этого на шпалах. Какие были кривые, профиль пути, режимы тяги и торможения?
      Только тогда можно верно оценить причинно-следственные зависимости. А то: "Нанесен определенный ущерб..."
      Если "определенный", почему не называются конкретные цифры? Конкретные не стрелочники, а виновники? Нет, и торжествует при разборе ЧП негласное правило - всем сестрам по серьгам, а если не катит, то главного стрелочника не определить, - назначить.
      Чего стоит анекдотический случай на селекторном совещании начальника службы, когда он обратился к работникам одной из дистанций:
      - Где такой-то?
      - В отпуске...
      - Где его зам?
      - На больничном...
      - А вы кто?
      - Инженер...
      - Докладывайте вы.
      - Нет уж! Кто клал, тот пусть и докладывает!
      Начальник от неожиданности даже заикаться стал:
      - Иди... иди... идиот!
      - Приду... приду... придурок!
      Дураки и дороги? Влияние железных дорог - бесспорно положительно. Воздействие же дурной стихии, которая вечно хочет, чтобы было, как лучше, а получается, как у Черномырдина, одинаково пагубно и на скоростных магистралях, и в тихих тупиках.
      В смежных службах, например, экономической и финансовой, еще более "укрепленных" пришлыми специалистами, похоже, уже это демонстрируют. Если судить по отрывку из стенограммы обсуждения штатного расписания:
      - Скажите, зачем в службе движения столько единиц дежурных по дороге, когда у нас есть договор с военизированной охраной и ОМОНом? За что мы им платим, если их вахтеры сами не могут справиться с движением посетителей Управления?!
      Зато, если начальнику необходимо устроить на работу родную душу, например, по окончании дуракодорожного университета - ведь не секрет, что нередко дети идут по стопкам родителей, - то изменение штатного расписания инстанции утверждают без проблем.
      - Кончилось государство в государстве - МПС, проржавел корпус путей сообщения. Возродится ли ферродорожный транспорт? - обратился к нам со своим инстинктом получения-передачи информации ведущий телепрограммы "Мой серебряный рельс".
      - Какое рождение? Нас уже четыре года акционерное общество с хронической ответственностью "РЖД" непрерывно имеет, и никакого толку!
      Как говорится, раньше жили хорошо, сейчас - еще лучше, но не возражаем, чтобы опять жить хорошо...
      Многие лично знали машиниста, который всегда носил с собой рабочий чемоданчик, а в нем - бутылочку пива, и при надобности оттуда отпивал. Помните, раньше было веселей?
      Или такой случай. Некие сябры-чугуночники, идя с дежурства, повздорили из-за званий. Один утверждал, что он старшего комсостава, а другой - что он. Кстати оба врали. У обоих были одинаково не выдающиеся головы. Были бы выдающиеся, фуражки порвались!
      Видите, как плохо ходить вне полной формы в условиях плохой видимости из-за неудовлетворительной освещенности в парке прибытия поездов?
      Ну, за наши дороги, которые иногда здесь пересекаются, за вас, други, с которыми не хочется расставаться!
  
  
  
   Приключения странной девчонки  
  
   Коротким резким свистком известив о своём прибытии, к станции медленно приближался пассажирский поезд. Окутанный горячим паром, тяжело дышащий, словно измученный быстрым бегом, паровоз, притормаживая, постепенно замедлял ход. Скрежетали, вжимаясь в стальные рельсы, огромные чёрно-красные колёса. Вереницей катились за ним нарядные, зелёные вагоны с занавесочками на окнах, с белыми табличками названия пунктов назначения. Поезд остановился и местные бабы, подхватив свои сумки и вёдра, двинулись вдоль состава.
      - Картошечка горячая... малосольные огурчики!
      - Берите пирожки! Тёпленькие ещё... с капусткой, с зелёным лучком! - наперебой предлагали женщины вышедшим из вагонов пассажирам. Остановка поезда была недолгой - всего семь минут и все торопились хоть что-нибудь продать.
      - Айда быстрее! - крикнула Катя и, подхватив корзинку с ягодами, побежала вперёд. Но Женька не спешила. Она медленно шла вдоль последнего вагона с маленьким лукошком, полным черники и с любопытством поглядывала вверх на окошки, за которыми незнакомые ей люди жили своей походной жизнью во временных тесноватых, но уютных домиках на колёсах. Как им Женька завидовала! Когда-то, года четыре назад, она вот так же ехала с мамой в поезде к бабушке и папе, который вернулся с войны. До чего же нравилось ей, сидя возле окошка, глядеть, как проносятся мимо, сменяя друг друга, яркие, живые картинки. Как здорово, лёжа на верхней полке и задремав под мерный стук колёс, вздрогнуть вдруг весело, когда прогрохочет, неожиданным вихрем мчащийся навстречу по соседней колее, пассажирский или товарный поезд. Умчится, затихая, и за окном снова спокойный, уплывающий медленно, пейзаж с лесами и деревеньками, с железными мостами через речки, с ребятишками на пригорке, прощально машущими ладошками. Женька тоже махала им в ответ, и ей было их немного жаль, потому что они остались на своём пригорке, а она, Женька, скоро увидит Москву. И Красную площадь она увидит взаправду, а не на картинке. И даже опустится глубоко-глубоко под землю по бегущей лесенке и прокатится там, под землёй на самом быстром в мире поезде! Вспомнив то время, Женька вздохнула... Не пришлось ей ни Красную площадь увидеть, ни в метро прокатиться. Проторчали они с мамой весь день на вокзале в огромной очереди за билетами, а когда, наконец, купили, было уже поздно по Москве гулять. Тогда ещё неприятный случай произошёл с ними: их очередь уже приближалась к кассе, как вдруг Женьке захотелось по малой нужде. Вначале она терпела, мялась, но наконец, не выдержав, шепнула маме об этом на ушко...
      - Вот ведь, приспичило не вовремя... - расстроилась тогда мама, - что ж ты терпела до сих пор?! Побежали скорее!
      В здании вокзала на двери туалета висела табличка "Не работает" и им пришлось искать отхожее место на улице. Вернувшись, они обнаружили стеклянную дверь вокзала запертой... За ней стояли два милиционера - мужчина и женщина.
      - Впустите нас, пожалуйста! - взмолилась мама, - мы в кассу стоим... наша очередь вот-вот подойдёт... дочка по-малому захотела, вот и вышли... - Но милиционеры повернулись к ним спиной.
      - Пожалуйста, откройте!!! - Мама отчаянно стучала в стекло. - Нам ехать надо, понимаете?! Да что ж вы за люди такие?!!
     Милиционер приоткрыл дверь, но тотчас же преградил дорогу пытающейся протиснуться маме.
      - Будешь хулиганить - в камеру закрою! Немедленно убирайтесь отсюда! - припугнул её этот злой дядька в форме и с кобурой на боку. Женька очень испугалась тогда. Она даже зареветь не могла, настолько всё в ней внутри застыло от страха. "... И всё это из-за меня" - покаянно думала она и не решалась взглянуть на мать, боясь увидеть на её лице слёзы... Тогда бы Женька точно не выдержала и разревелась бы во весь голос, потому что не могла видеть свою маму плачущей.
      - Давай уйдём... - тронула она маму за руку. - У него ведь пистолет есть, вдруг он... - Но в этот момент приоткрылась дверь и женщина-милиционер, опасливо оглядываясь, впустила их и велела быстрее бежать, пока его нет. Но они и так неслись со всех ног к кассе, страшась обнаружить, что потеряли очередь. К счастью, успели... - Почему они нас не хотели впускать? - недоумевала Женька. - Наверное, милиционер решил, что мы собираемся по вагонам ходить, песни петь и деньги у пассажиров просить, - ответила мама. - Увидел, что я с гитарой, вот и подумал так... А потом они опять ехали в таком же поезде дальше, на Украину. Женька грызла ржаной сухарик, запивая сладкой водичкой с пузырьками, от которых так забавно щекотало в носу, а мама рассказывала ей, что скоро она, Женька, будет есть настоящий вкусный белый хлеб. "Разве бывает хлеб белым? - удивлялась Женя, - совсем белым, как снег?!" Но на Украине не только белого, но и вообще никакого хлеба поесть им не удалось. Из-за сильной засухи сгорел весь урожай в степях и наступил голодный год... Уходя на работу, родители оставляли дочке на весь день маленький кусочек макухи и полстакана жареных подсолнечных семечек. Изредка бабушка готовила очень вкусную мамалыгу из кукурузной муки, и тогда в семье был настоящий праздник!
      - Эй, малявка! - прервал женькины размышления о прошлом мужской голос сзади. Женя оглянулась. У вагона стоял и курил мужик в синей майке.
      - Что там у тебя? - указывая на лукошко, перевязанное куском марли, спросил он.
      - Черника...
      - Сколько просишь?
     Женька вдруг подумала, что ей совсем не хочется продавать свои ягодки. И пришла она сюда, к поезду, впервые - с девчонками "за компанию". Недавно Катюша подарила ей маленькое, круглое, такое симпатичное лукошко - её дедушка сам их плетёт для продажи. Вот и позвали её подружки в лес по ягоды - лукошко это обновить. Женя всё налюбоваться им не могла, такое чудное, новенькое, золотистого цвета! Жалко, братик Мишка умудрился уже начеркать на нём каракули химическим карандашом, и за это Женька шлёпнула озорника. Тот, конечно, рёв поднял на весь дом, а мама ещё и Женьку отругала, нечего, мол, карандаши, где попало, разбрасывать...
      - Ну, так, за сколько же продаёшь свои ягоды? - опять спросил мужчина.
     Женька задумалась на мгновение и поняла вдруг, что совсем не знает, за сколько же их надо продавать... Девчонки торговали, насыпая ягоды в стакан, и просили за стакан один рубль. А у Женьки стакана не было, и сколько ягод вместилось в корзиночку, она не знала... Но мужик выжидал, глядя на неё с пронзительным прищуром.
      - Ну-у-у, два рубля, наверное... а можно - три...
      - Хм... - пассажир насмешливо оглядел Женьку с ног до головы. - Ладно, беру. Давай сюда!
      - Подождите! - спохватилась Женя, - а во что вам пересыпать? Есть у вас газета какая-нибудь или торбочка?
      - Щас пересыплю и вынесу тебе и деньги и тару. - Мужчина протянул руку к корзинке.
      - Ой, а вдруг сейчас поезд тронется? - забеспокоилась Женька.
      - Не боись... - мужик поглядел на ручные часы, - есть ещё время, я быстро!
     Женя нехотя протянула ему своё лукошко, и мужчина ловко, в два шага, вскочив по ступенькам, исчез в вагоне.
      Женька нетерпеливо поглядывала в проём вагонной двери. Секунды тянулись минутами, и она со страхом ожидала, что вот-вот паровоз вдалеке даст прощальный гудок, дёрнутся и медленно покатятся вагоны, и вместе с ними её сокровище - новенькое плетёное лукошко. Но проводницы ещё не заняли свои места в дверях вагонов, стояли у подножек, а возле этого вагона почему-то вообще не было проводника, и Женька решительно взобралась по ступенькам. Миновав тамбур и узенький коридорчик, она оторопело остановилась... Вместо полок и сидений со столиками по обе стороны вагона, на которых она ожидала увидеть сидящих и лежащих пассажиров, увидела Женька пустой, длинный коридор, застеленный красной ковровой дорожкой, а справа много красивых, блестящих дверей... Женя скинула башмачки и робко пошла по нарядному ковру, заглядывая в открытые двери маленьких комнаток. Бросив на неё равнодушный взгляд, обитающие в них люди вновь принимались за свои нехитрые занятия: кто-то лежал с книжкой на полке, кто-то, разложив на столике продукты, сосредоточенно жевал, поглядывая в окошко. Некоторые комнатки были закрыты, а в самой последней трое мужчин и одна женщина играли в карты, разложив их на огромном чемодане.
      - Извините, пожалуйста, - смущаясь, обратилась к ним Женька, - вы не знаете, где тут живёт дяденька в синей майке... ну, ещё у него, вот здесь, на руке, синяя такая наколка?
      - А! видела я здесь такого... - сказала женщина, - кажется, он или в соседнем, или через одно купе. А зачем он тебе?
     В соседнем, открытом купе "синего", как прозвала его про себя Женька, не было, и она робко постучалась в следующее.
      - Чего тебе? - полная женщина, приоткрыв слегка дверь, уставилась на Женьку.
      - Извините, мне очень нужно... - начала было говорить Женька, но тётка со словами "нет у меня ничего, топай отсюда", резко задвинула дверь перед самым её носом. "Наверное, приняла меня за попрошайку какую-то" - с обидой подумала девочка и заторопилась к выходу. В остальные закрытые двери она уже не решалась стучаться, горестно смирившись с потерей. Подходя к тамбуру, вдруг почувствовала толчок внизу под полом и с ужасом поняла, что поезд тронулся. Женька рванулась к открытой двери вагона, и стоявшая там проводница едва успела оттолкнуть отчаянную девчонку.
      - Куда?!!! - заорала она, - совсем умом, что ли, тронулась?!!
      - Пустите меня скорее, я спрыгну!! - Женька опять кинулась к двери, но проводница торопливо её захлопнула и повернулась лицом к странной "пассажирке".
      - Ты что, чокнулась?!.. или жить уже надоело? Разбилась бы сейчас, а я из-за тебя за решётку садись?!!
      - Тётенька, ми-и-ленькая! Остановите, пожа-пожалуйста, поезд!! - Женька рыдала навзрыд, размазывая по лицу грязной ладошкой слёзы.
      - Да как я тебе его остановлю, соображаешь? Через час сам остановится, когда в город прибудем.
      - Я не хочу в город!! Мне домой нужно, к маме!!! Она же с ума сойдёт, если я не приду...
      - Ничего не понимаю... ты откуда? как очутилась в вагоне? Ты нищенка, что ли? - спросила проводница, взглянув на женькины ноги. Только тут Женя заметила, что стоит босиком...
      - Я их там скинула... чтобы ковёр не запачкать...
      - Чудная какая-то ... - удивилась проводница, - ладно, хватит уже пузыри носом пускать, ступай, обуйся - и в туалет. Умоешься, а потом поговорим. И кончай реветь - не в тайге заблудилась!
      Женька стояла возле умывальника, ополаскивая заплаканное лицо прохладной водицей. Поезд уже набрал ход и уносил её всё дальше и дальше от родных мест, куда-то в неизвестные дали. И девчонка чувствовала себя самой одинокой и несчастной в этом красивом, но чуждом ей вагоне с ковром во весь коридор. Что теперь с ней будет?.. Куда привезёт её этот страшный чёрный паровоз?.. Слёз уже не было, только всхлипывания всё ещё рвались из груди... Вагон сильно раскачивало, и Женька еле сдерживала равновесие, ухватившись за край раковины. Стучали колёса под полом вагона и сердито-ехидное "вот так... вот так... так тебе... так тебе..." - слышалось ей в их стуке. Встречный ветер врывался в приоткрытое окно и Женька с горечью подумала, как было бы здорово превратиться в птичку, вылететь в это окошко и скорее... скорее домой, к родному крылечку... успеть приземлиться, пока мама ещё не узнала от Катьки ужасную новость... и вновь превратиться в самою себя... И тогда она подошла бы к маме и сказала ей тихонько: "Прости меня, мамуль, пожалуйста, прости, я сказала тебе неправду... Я тебя очень-очень люблю..." А ещё было бы лучше, если бы этот ветер превратился в волшебный вихрь, подхватил бы Женьку, как пушинку и унёс обратно ... во вчерашний день. В то мгновение, когда ещё не сказала она маме тех гадких, обидных слов. И она бы их не сказала никогда! Ни за что на свете!! Как бы сильно ни была обижена на маму... И пусть бы мама отхлестала её прутом, потому что она, Женька, заслужила...
      - А я уж подумала, не сиганула ль ты в окошко... - в дверях стояла проводница с полотенцем, - а то с тебя станется... Пошли, чаем напою, заодно поведаешь мне о своей беде. Подумаем вместе, как нам быть дальше. Зовут-то тебя как?.. Женя?.. А меня - тётя Аня...
      Женька грызла вкусное домашнее печенье, прихлёбывая сладкий чай из стакана в красивом, блестящем подстаканнике и сбивчиво рассказывала тёте Ане свою бесхитростную историю. Женьке было очень стыдно. Она поняла, насколько глупой и мелочной оказалась её выходка, и ещё она поняла, что нельзя так бездумно доверять людям...
      - Только не надо, дочка, всех под одну гребёнку... - выслушав Женю, заметила Тётя Аня. - Да, есть негодяи, но их, поверь, гораздо меньше, чем порядочных людей. А этого подлеца мы найдём, если только он в нашем вагоне едет, конечно, и выведем на чистую воду!
      - А какой теперь от этого толк? - грустно спросила девочка. - Как я вернусь теперь домой?! Что будет с моей мамой?!! - Представив себе, как мама, услышав от Катьки, что она, Женька, уехала в поезде, обессилено опустится на табурет, в ужасе закрыв лицо руками, у несчастной Женьки опять заныло в груди и слёзы подступили к горлу...
      - Ну всё, всё... Опять, гляди, глаза на мокром месте... Неужто ты думаешь, что я тебя брошу на произвол судьбы? Как приедем в город, передам тебя своей родственнице, она на вокзале работает. Побудешь у неё, а завтра она тебя на поезд посадит и...
      - Как завтра?.. почему завтра?! - испугалась Женька.
      - Потому что сегодня поезда в обратную сторону не будет, только завтра! Да не переживай ты так! Ну, поволнуется малость твоя мама, зато сильнее любить будет. Вставай, пошли народу чай предлагать! Я буду спрашивать, а ты на мужиков внимательно гляди, ищи среди них своего обидчика. Ты хоть его запомнила?
      - Да, вроде... - неуверенно ответила девочка.
     Они обошли уже почти все купе, и Женька сказала, что всё это бесполезно, и вообще она не хочет больше видеть "этого синего"...
      - А вот это напрасно, - покачала головой проводница, - должна же ты получить то, что тебе принадлежит? Да мне и самой уже интересно взглянуть на этого типа...
     Следующее купе было открыто, и Женька сразу узнала толстую тётку, которая недавно захлопнула перед ней двери. Рядом с ней сидел, скрестив ножки, мальчонка лет четырёх и уплетал за обе щёки ягоды, запуская ручонку в кузовок, примостившийся на его коленках.
      - Да вот же оно, моё лукошко! - воскликнула Женька, всплеснув руками.
     Малыш от неожиданности застыл с открытым, окрашенным черникой, ртом.
      - Ты уверена? - спросила тётя Аня.
      - Очень похожа... только... - Женя взглянула на верхнюю полку. Там, с развёрнутой газетой лежал мужчина в полосатой пижаме. - Только тот был в синей майке...
      - Что тут вообще происходит?! - мужик, бросив газету на столик, ловко спрыгнул с полки и изумлённо уставился на Женьку. Она тут же узнала этот цепкий, пронзительный взгляд.
      - Это ведь вы на станции взяли у меня вот эту корзиночку с ягодами? - робко произнесла Женька. - Сказали, что сейчас принесёте деньги и её обратно, а сами...
      - Что-о-о?... - мужик удивлённо поднял брови, - я у тебя брал корзинку?! Да я тебя первый раз вижу и, надеюсь, последний!
      - Да как же вам не стыдно, дяденька, обманывать!! Я ведь вас узнала! Только вы были в синей майке там!
      - Ты что-то путаешь, детка! Да, был я там, на станции и ягоды покупал, но только не у тебя, а у старушки. Я их у неё вместе с корзинкой купил!
      - Послушайте, - обернулась к проводнице тётка, - наверное, вы поверили этой её душераздирающей истории, раз с ней сюда пришли? Так знайте, она ходила тут по вагону и сюда заглядывала, милостыню просила... Босиком ходила, чтобы жалость к себе вызвать! Наверняка её где-то в поезде напарник ждёт, или напарница... Знаем мы таких! Кому хочешь, голову заморочат! - Ну что, может, скажешь, не было тебя здесь?! - уставилась она на Женьку с колючим прищуром, - я тебе ничего не дала, так ты таким вот способом решила своё, в кавычках, взять?! Али корзиночка наша тебе так приглянулась? Ничего не получишь, милая моя! Не на тех напала!!
      - Женя, это правда? Ты была уже здесь? - спросила тётя Аня, явно огорошенная услышанной отповедью. Но девчонка вся в слезах выскочила в коридор.
      - Ну-ка, ну-ка зайди, Женя! - втащила её обратно в купе проводница, - давайте-ка разбираться, кто здесь прав, а кто виноват!
      - Она всё врёт, врёт! - кричала, плача, Женька, - никакой милостыни я ни у кого не просила! Она не впустила меня, даже не выслушала! А я искала его, этого, в синей майке! Я просто хотела взять обратно своё лукошко!! И не надо мне от них никаких денег...
     По коридору проходили, с любопытством заглядывая в купе, пассажиры, явно заинтригованные происходящим тут событием. Напротив купе примостились возле окна двое - мужчина и женщина.
      - Извините, это не моё дело, конечно, - повернулась к проводнице женщина, - но эта девочка заходила и в наше купе, здесь, рядом. Явно не в себе была, спешила очень... Она в самом деле искала мужчину в синей майке; сказала ещё, что у него ниже плеча наколка... Это я её послала сюда, потому что узнала по описанию этого человека.
      - А это действительно не ваше дело! - тётка вскочила и, оттолкнув Женьку, попыталась задвинуть двери. - Идите к своему купе и не суйтесь в чужие дела!
      - Спокойно, гражданочка, - остановила её проводница. - Во-первых, коридор место общее, и пассажиры где хотят, там и могут стоять. А во-вторых, свидетели нам нужны, потому как, собираюсь я дежурному по поезду доложить о происшествии, а он, естественно, вызовет милицию, как только в город прибудем. Надеюсь, найдутся и другие, кто мог видеть, как было всё на самом деле. Услышав про милицию, все притихли.
      - Ой, только, пожалуйста, не надо милицию!! - опомнившись, взмолилась Женька.
      - Ага! Вот вам и ответ на все вопросы! - воодушевился мужик. - Девочка боится милиции! Это о чём-то говорит?! Мне вот нечего её бояться, моя совесть чиста! А она чего испугалась? Может, из детдома сбежала, и её разыскивают, или украла чего-нибудь? А?! И чем она докажет, что корзинку эту я у неё взял?!
      - Это моя корзиночка!! Мне её недавно подарили! - вскричала Женька. - Ещё мой братик на её донышке карандашом начеркал. Я отмыть не смогла - карандаш потому что химический...
     Тётя Аня подошла к мальчишке, взяла с его коленок лукошко и, расстелив на столике газету, высыпала ягоды. Потом, перевернув корзиночку, показала всем мишкины каракули.
      - Держи своё лукошко! - сказала она Женьке, - а с вами мы теперь поговорим серьёзно.
      - Только закройте, пожалуйста, купе! - попросила тётка, - что ж вы нас так позорите из-за какой-то ерунды...
      - Обокрали ребёнка и считаете это ерундой?! - возмутилась проводница, закрывая двери купе.
      - Послушайте... - мужик выглядел слегка смущённым, - ну зачем вы из меня делаете какого-то мелочного монстра? Ну, так получилось - не оказалось у нас мелких денег. А с пятёрки у неё наверняка сдачи не было...
      - Почему же тогда вы, человек с "чистой совестью", не вернули ей всё обратно?
      - Ну, я же сынишке гостинец принёс, как я у него его назад заберу?! Рука не поднимется...
      - Знаете, чем больше я с вами общаюсь, тем яростней горит во мне желание наказать вас достойно! - тётя Аня презрительно глядела на супругов. - Ради прихоти собственного чада без сожаления изранили душу чужого ребёнка!
      - Ну, ладно, хорош, кончаем базар! - мужик достал из кармана деньги. - Вы мне разменяете пять рублей? - Так сколько я тебе должен? - обратился он к Женьке, - три или два?
      - Женя! - воскликнула тётя Аня, - ты так дёшево хотела продать столько ягод?! Да здесь же не меньше пяти-шести стаканов! Ну, ты и чудачка... - А вам я ничего менять не собираюсь! -обернулась она к пассажиру, - похоже, вы так ничего и не поняли. По вашей милости малолетняя девчонка едет одна за много километров от дома! Где и на что ей прожить до завтрашнего дня в чужом, незнакомом городе?! А представьте себе, что испытывают сейчас её родители!! Нет, пожалуй, без милиции тут никак не обойтись! - тётя Аня ободряюще улыбнулась испуганной, готовой снова разреветься, Женьке и открыла двери купе, намереваясь выйти.
      - Да погодите вы! - вскричал мужчина, - может, решим этот вопрос на месте? Нам ведь дальше ехать надо! Я готов возместить ущерб, так сказать... Скажите, сколько ей нужно?
      - Ничего мне от них не нужно... - потянула Женя проводницу за рукав, - пойдёмте отсюда скорее!
      - Как это не нужно?! - сердито воскликнула тётя Аня, незаметно подмигивая Женьке. - А за койку заплатить в гостинице?! Не на лавке же в зале ожидания тебе ночевать?! Вот там уж точно тебя милиция заберёт! А поесть? Ты когда в последний раз ела, вчера, наверное? А билетик до своей станции на какие шиши купишь?! Вот так-то вот! - Короче, - повернулась она к мужику, - по самым скромным подсчётам рублей десять, не меньше, понадобится. Плюс пятёрку за ягоды.
      - Дай пять рублей! - повернулся к жене мужчина, доставая из кармана деньги.
      - Да это же форменный грабёж!! - взвизгнула толстая тётка, доставая кошелёк. Она нервно копалась в нём и, достав три рублёвые купюры, с остервенением бросила их на столик.
      - Нет у меня пятёрки, хватит ей и этого за глаза!!
      - Да-а-а, сказала бы я вам, кто вы есть... - процедила сквозь зубы проводница, - если б не дети! А пацана вашего мне жаль - таким же воспитаете...
      В купе у тёти Ани Женя сидела совершенно разбитая после пережитого происшествия. Щёки и уши горели, будто их отхлестали и надрали за какую-то провинность. Было стыдно, что это она, Женька, была причиной ужасного скандала. Вспомнился полный ненависти и злобы взгляд той тётки, обращённый к ней, Женьке, когда проводница, взяв деньги, положила их в кармашек её сарафанчика.
      - Ничего, не переживай... - успокаивала девочку тётя Аня, - таких только так и надо наказывать! Жаль, что ты не захотела, а то бы я его, этого козла, всё-таки сдала в милицию! А ты не волнуйся - я тебя сестрёнке своей передам, она там в детской комнате работает. Покормит тебя, заночуешь у неё, а завтра, ближе к обеду, на поезд посадит, без всякого билета. Деньги держи, никому не показывай! Завтра мамке привезёшь - она и подобреет, бить не станет.
      За окном вагона медленно уплывали одинокие домики с садиками и огородами, пасущиеся в густой траве козочки... Гулко прогудел металлом под колёсами поезда мост над небольшой речушкой, резво бегущей в глубоком овраге. Но Женька рассеянно, равнодушным взглядом провожала красоты, которые ещё не так давно её радовали и умиляли... Тётя Аня разносила пассажирам чай, в купе иногда заглядывали люди, что-то спрашивая, но Женя их не слышала - монотонный стук колёс убаюкивал и она задремала...
      Открыв глаза, Женька прислушалась... Что-то было не так... Выглянув в окошко вагона, поняла, что поезд стоит посреди леса... Выбежав в тамбур, увидела приоткрытую дверь. "Где же она, тётя Аня?.." - растерявшаяся девчонка бегала от купе к тамбуру и обратно, нетерпеливо дожидаясь проводницу. - "Вот она, возможность поскорее вернуться домой, но, как же уйти, не простившись с такой доброй и хорошей тётей Аней?!" Время бежало и Женька, наконец, решилась. Она вытащила из кармашка две пятёрки, положила их на столик, прижав стаканом в блестящем подстаканнике и, подхватив своё лукошко, торопливо двинулась к выходу. Лесенки у вагона не оказалось, до земли было высоко, но Женя, отбросив подальше корзиночку, спрыгнула сама. Круглые, мелкие камушки заскользили под подошвами. Потеряв равновесие, Женька упала, больно содрав коленку. Вскочила, и, перебравшись через рельсы, прихрамывая, поспешила к лесу.
      - Женька! Глупая девчонка! Куда же ты?!! Пропадёшь!!
      Женя обернулась. В дверях вагона стояла проводница.
      - Тётя Аня! - Женя кинулась обратно к поезду.
      - Стой! Стой!! - Проводница отчаянно махала Женьке рукой, веля остановиться. Невесть откуда вылетевший поезд с грохотом нёсся по рельсам. Мелькали коричневые, без окон, вагоны, огромные чёрные бочки с крупными надписями, низкие платформы... Женька ждала с нетерпением, когда же кончится эта вереница вагонов и в просветах между ними высматривала тётю Аню, всё так же стоявшую в открытых дверях. Но вот уже не видно её, промелькнул и исчез последний вагон пассажирского поезда, а товарный состав всё проносился мимо, и казалось, что нет ему конца. Наконец, он умчался и на Женьку опустилась, заложив, словно ватой, уши зловещая тишина... Растерянная и испуганная, она одиноко стояла посреди высокого тёмного леса, пересечённого длинной лентой железной дороги. Там, куда унёсся "её" поезд, леса не было, но Жене надо было идти в другую сторону, туда, где сплошной стеной до самого горизонта тянулся чужой, незнакомый ей, лес.
      Весело стрекотали в густой траве кузнечики; трепеща прозрачными, радужными крылышками, перелетали с цветка на цветок стрекозы... Отмахиваясь от кусачих слепней, Женька шла краем леса. Не было ни дороги, ни тропинок. Густые заросли колючих кустарников хлестали и царапали девчоночьи ноги и руки, чертополох цеплялся за платье. Идти по шпалам тоже было нелегко: мелкая галька насыпи залезала в расхлябанные башмаки, и Женьке часто приходилось их вытряхивать. К тому же, надо было часто оглядываться, чтобы успеть отбежать подальше, когда появится за спиной мчащийся по рельсам поезд. "Глупая девчонка" - слышался ей возглас проводницы. "В самом деле глупая... - думала Женька, - дура, дура, настоящая дурища!"
      Женя не представляла себе, какой путь она прошла и сколько ей ещё надо идти, но спросить было не у кого - она была одна-одинёшенька в этом глухом, поросшем диким лесом, неизвестном краю. Иногда железнодорожное полотно пересекала дорога, ведущая куда-то в глубину леса. За ним, наверное, были деревни и луга, но Женька не решалась туда сворачивать - идти по пути поезда было надёжнее. "Наверное, здесь есть волки... - в страхе думала она, напряжённо вглядываясь в густую тьму деревьев и кустарников, - только бы успеть выйти отсюда засветло..."
      "... Придёт серенький волчок и ухватит за бочок,
      он ухватит за бочок и утащит во лесок..." - вспомнилась вдруг девочке колыбельная, которую когда-то пела ей мама... Как это было давно... - горестно вздохнув, подумала Женька. А теперь она, Женька, сама поёт колыбельные братику и годовалой сестрёнке. Ведь она старшая сестра - ей целых девять лет! И ей частенько достаётся от мамы: то корова Ночка отвяжется и забредёт на чужие угодья, потом маме разбирайся с хозяевами! То кошка расцарапает алёнкину мордашку, возмущённая тем, что та её таскает за хвост... А вчера Мишка, забравшись на табурет, взял мамину любимую фарфоровую статуэтку, которую ей папа привёз из командировки, но упал с ней вместе и разбил вдребезги... Да и себе нос расквасил... Рёву было!.. Расстроенная мама сгоряча отхлестала Женьку прутом за то, что не уследила. И Женька... что на неё нашло?! Как только могли вырваться у неё эти слова: "Я не люблю тебя больше, ты злая!! Я уйду от вас и никогда не вернусь!!!" Она и в самом деле, не спросив разрешения у мамы, чего никогда с ней не бывало, ушла с подружками в лес. Жене казалось, что это было когда-то давным-давно, а вовсе не сегодняшним утром...
      Лес с одной стороны кончился, открылся вид на стоящие вдалеке дома, на церквушку, примостившуюся на пригорке, на пасущееся стадо коров. Девочка очень устала, сильно хотелось пить... Она решила спуститься с железнодорожного полотна, но вдруг... замерла. В двух шагах от себя Женя увидела... змею. Свернувшись колечком, змея дремала, пригревшись на солнце. Женя в страхе отступила на шаг и змея резко подняла маленькую, треугольную головку. На девочку смотрели немигающие чёрные бусинки глаз, и Женька сразу поняла, что перед ней настоящая гадюка. Она никогда не видела гадюку, но узнала её - точно такую же, тёмно-серую, с чёрным рисунком вдоль всего тела видела Женька на картинке в книжке. По спине девочки поползли мурашки. Секунды три длилось это противостояние, но Женьке они показались вечностью. Внезапно змея отвернула головку и, грациозно преодолев рельс, шурша камешками, уползла с насыпи куда-то в траву. Женя обессилено опустилась на землю и не отрываясь, глядела на то место, где только что нежилась на солнышке эта пёстрая, жуткая тварь. "Она же могла меня укусить... - с ужасом думала девочка, - и я бы умерла на закате солнца..." Почему именно на закате солнца - она не знала, но так все говорили: укушенный ядовитой гадюкой человек умирает на закате солнца. Женька содрогнулась.
      Что-то блеснуло неожиданно среди серой гальки. Женя наклонилась, разгребла пальчиком камни и увидела... колечко! Перстенёк с крошечным камушком сверкал на солнце такими яркими, радужными искорками, что у Женьки от восторга перехватило дыхание. "Как оно могло здесь очутиться?!" - думала девчонка, с изумлением разглядывая находку. - Наверное, какая-нибудь богатая дама обронила его..." Женька представила себе, как богатая дама в шляпке и на высоких каблуках топает по шпалам, спотыкается и, падая, теряет одно из колечек на своих нежных, холёных пальчиках. Девчонке стало очень весело. Она принесёт маме подарок - настоящее золотое колечко с камушком! Мама обрадуется, и не будет сердиться на дочку...
      - ... Легко на сердце от песни весёлой! - Женя бежала вприпрыжку, громко распевая любимую песенку, и сама не заметила, как очутилась на мосту. Мост был металлический - идти по нему было неудобно и страшновато - приходилось перешагивать через большие треугольные отверстия, сквозь которые была видна узенькая, резвая речушка, окаймлённая зелёной порослью камышей. Женька преодолела уже большую половину моста, как вдруг услышала позади протяжный гудок. "Поезд!!" Девчонка заметалась в страхе. Быстро убежать вперёд было невозможно, да и поздно - страшный, ревущий паровоз неумолимо приближался к мосту. Пространство между рельсами и пролётом моста было слишком узким даже для худенькой Женьки... " Боженька, спаси меня..." - шептала девочка, и обхватив руками стальную балку, изо всех сил вжалась в неё. Мост дико гудел и дрожал под многотонным весом паровоза, и бедная Женька с ужасом ждала, что вот сейчас... сейчас... эта страшная махина сорвёт её, как травинку и затащит под свои огромные, чёрно-красные колёса... Жизнь в девочке словно остановилась - не было уже ни мыслей, ни воспоминаний... ни даже страха... Жаркий пар окутал Женьку смесью запахов горячего машинного масла, разогретого металла и ещё чего-то непонятного, оглушил невыносимым лязгом стальных колёс... Паровоз, медленно двигаясь по мосту, миновал застывшую в немом ужасе девчонку... и всё стихло.
      - Жива? - двое машинистов с покрытыми угольной пылью лицами подбежали к ней.
      - В шоке она... вроде... - сказал один из них, с трудом отцепляя руки девочки от металлической балки. Он легко подхватил Женьку на руки и понёс к паровозу.
      - Где я?! - очнувшись, Женька испуганно оглядывалась. Молодой машинист в чёрном комбинезоне кидал лопатой уголь в огромную печку. Огонь гулко пожирал его, и языки пламени отражались в глазах паренька.
      - В аду! - захохотал он, сверкая белыми зубами на чёрном лице, а я - чёрт!
      - Дурень ты, на чёрта похожий! - осадил его пожилой машинист, - чего ребёнка пугаешь?! На ней и так лица нет...
      - На, попей водички... - он протянул Жене фляжку. - И каким же ветром тебя занесло на этот мост, ведь совсем недалеко есть пешеходный? - удивляясь, качал головой машинист.
      - Ой, а где моя корзиночка?! - спохватилась вдруг Женька.
      - Да здесь, здесь она... - успокоил её парень. - Что ж ты, идёшь из леса, а корзинка пустая?
      - А я продала ягоды... за три рубля...
      - Где, в лесу?! - развеселились машинисты.
      - Нет, на станции "Рузаевка"...
     Мужики переглянулись и недоумённо уставились на Женьку.
      - Да как же ты очутилась так далеко от станции?!!
      - А я в поезде ехала... а потом спрыгнула с него... вот, коленку расшибла, болит ещё... А ещё я гадюку видела, во-о-т такую, она хотела меня укусить, но потом уползла, а мне колечко оставила золотое... - рассказывала Женя свою невероятную историю, грызя крупное, красное яблоко.
      - Ну, заливает! - весело качнул головой парень. - Девчонка то ли в себя ещё не пришла, то ли... - он выразительно покрутил пальцем у виска. - Да... - согласился с ним пожилой, - с причудами девочка...
     На станции машинист передал отчаянно упирающуюся Женьку дежурному милиционеру.
      - А мы тут с ног сбились, разыскивая её по всем окрестностям! - обрадовался тот, - мать с ума сходит, всю округу на ноги подняла! Где вы её обнаружили?
      - В двадцати километрах отсюда, на железнодорожном мосту! Еле живая была, а, поди ж ты, оклемалась! - Ну, бывай, чудилка! По путям больше не гуляй! - машинист, погрозив Женьке пальцем, взобрался в кабину, и одинокий паровоз, дав короткий свисток, снова тронулся в путь.
      - Спасибо, вам, дяденьки! - крикнула Женька и помахала рукой.
      - Ну, что, лягушка-путешественница, домой, к маме поедем? - весело спросил милиционер, усаживая Женьку в коляску мотоцикла. - На, держи, чтобы скучно не было! - и он дал Женьке жестяную коробочку с ландринками. Они неслись по просёлочной дороге, и Женька сосала леденец, искоса поглядывая на милиционера. "И вовсе он не страшный даже, хоть и висит у него на боку кобура с пистолетом, а наоборот, добрый... - думала она. - И те дяденьки, что посадили её в паровоз, тоже добрые... А значит, тётя Аня правду сказала, что хороших людей больше!"
      Мама бежала навстречу... Она была очень бледной, и у Женьки защемило сердце.
      - Мамочка, прости меня, я совсем не хотела...
      - Это ты меня прости, моя девочка... - мама плакала, прижимая к себе дочку, - ты ведь у меня самая-самая любимая... Не обижайся на меня, я никогда-никогда тебя больше не...
      - Мам, не плачь... - у Женьки тоже слёзы лились ручьём, - я тебя очень-очень сильно люблю!
     Они повернулись к милиционеру, чтобы поблагодарить его, но увидели только густой столб пыли на дороге.
  
  
  
  
   Татарский Хэллоуин или Большой Спор
  
   - Как ты относишься к религии, имя которой носишь? - спросил я Славку Салеева, имея в виду, конечно же, не адаптированное для повседневности имя, а первоисточник, который вписан в метрику, зафиксировавшую факт появления на свет моего друга... давно тому назад. И в документе вышеназванном написано - Ислям.
      Салеев хитро улыбнулся сквозь амбразуру своих внешних очков (во время особо точной пайки Славка надевает сразу обе пары) и ответил следующим образом:
      - Слушай меня сюда, мой махонький птенчик. Пострадал я... на религиозной почве... Ещё в детстве. И этот случай близко свёл меня с одним замечательным человеком, одним из двух взрослых, оказавших на моё мировоззрение самое сильное влияние. После отца, конечно.
      Что говоришь? Тебе историю подавай? Хорошо, слушай сюда, маленький любопытный друг. Поведаю тебе не одну, а целых две истории об этих людях, благодаря которым я стал тем, кем стал. А другим судить - получилось ли удачно.
      Начну в хронологическом порядке.
      В те времена, когда я учился в школе, летом перед многими родителями в многодетных семьях вставала одна и та же не всегда просто решаемая проблема, - куда отправить на отдых порядком уставших за учебный год школяров. На всех же пионерских лагерей не хватало, и брали туда за особые заслуги в учёбе, спорте, общественной работе или по блату. А если возрастом в пионеры не вышел, то и вовсе о лагере не мечтай. И куда бедному ребёнку на каникулы податься прикажете? Хорошо, если есть родственники где-нибудь подальше от пыльного города, поближе к природе с дикими малинниками и земляничными полянами, которые и Бергману не снились.
      Мне, можно сказать, повезло. У моей мамы была сестра. Жила она совсем недалеко от Мелекесса (так в начале 60-ых годов назывался Димитровград), города некогда незаслуженно, а может быть, и заслуженно, обиженного императрицей Екатериной II-ой.
      Матушка-государыня во время своего путешествия в Тавриду останавливалась на моей родине. Не то - коней в карете поменять, не то - заночевать по причине позднего времени. Легенда гласит следующее: оглядела Екатерина округу, губы скривила, сказала что-то жаргонное на немецком и добавила ещё татарское слово для убедительности. А уж молва народная своё дело сделала, будьте спокойны.
      Название, говоришь, странное... Не без этого. Особенно, если его задом наперёд прочитать... да как раз на татарском языке. Понимаешь, о чём я? Ну вот, даже ты слышал кое-что из ненормативной лексики народов Поволжья.
      Собственно, город-то наш был таким долгое время, что напоминал своим видом глухую провинцию ненавистного самодержавия. Вместо тротуаров везде прохудившиеся дощатые панели. Асфальт на дорогах - огромная редкость, всё больше мостовая... Нет, не из брусчатки. Обычный бутовый камень раскрошенный. Летом пыль, весной и осенью грязная жижа. А зимы-то снежной и нет почти. Одним словом - полный Мелекесс.
      Но вернёмся к истории.
      У мамы была родная сестра, которая жила неподалёку от живой незагаженной промышленными сбросами природы. Часа полтора-два на автобусе ехать до той татарской деревни, уютно возникающей в стекле ПАЗика среди буйной зелени. Ты верно угадал. Меня, как самого младшего, в пионерский лагерь не отправляли. А ездил я к тётке, начиная с первого класса. Сам добирался. Да, собственно, что там добираться-то... На автостанции отец сажал в автобус, а как дойти до тёткиного дома я знал.
      В тот год, когда произошли описываемые события, мне лет десять исполнилось. Это что получается? Точно, третий класс как раз закончил. Ещё год, и вот оно - начальное образование, можно сказать, в полном объёме. Взрослым себя ощущал, куда там иным-прочим!
      От автобуса до тёткиного дома сам шёл. В руке чемоданчик фанерный, дерматином обшитый, знаешь, были такие: Верно-верно, небольшой чемоданчик, не как у дембелей. В тот бы, дембельский, я и сам целиком влез... да ещё место для небольшой дворняги осталось.
      Ага, иду с чемоданом. На голове картуз, на ногах сандалии. Чувствую себя настоящим полярником, вернувшимся с опасной зимовки откуда-нибудь с арктических островов, где полно моржей и белых медведей, как на фантике от шоколадных конфет, которые мы с мальчишками любили рассматривать в продуктовом магазине. Конфеты лежали на витрине. Долго лежали. Их никто не брал - больно уж дорого. А мне и в голову не приходило, чтобы помечтать, как бы я насладился шоколадом и вафельной начинкой (я тогда, впрочем, и не подозревал, что внутри конфеты могут быть ещё и вафли). Вот фантик - другое дело. Уж я бы нашёл ему применение... Но не сложилось. Когда хотелось, не вышло, а после уже и ни к чему. Так всегда в жизни: нечаянная радость приходит, когда её не ждёшь совсем, и не в коня корм...
      В общем, не стану о детских мечтах тебе распространяться. Лучше рассказ продолжу.
      Тётка встретила меня радушно, поставила на нехитрое довольствие, каким отличалась хрущёвская деревня, и отправила в люди - знакомиться с окружающим миром. В мире этом совсем не оказалось моих ровесников. Все пацаны года на четыре старше или на два-три младше. Девчонки-одногодки в той сельской местности, правда, имелись в наличии, но в тогдашнем моём возрасте это не тот контингент, с которым общаться хочется. Старшие сёстры дома настолько надоели, что ни о каких особах прекрасной половины человечества думать не хотелось. Так что пришлось мне решить для себя нелёгкую задачу: либо верховодить младшими мальчишками, либо пойти в адъютанты к старшим парням. Я на свою голову выбрал второй вариант, хотя поначалу эта дружба не предвещала ничего плохого.
      Напротив тёткиного дома, через улицу и наискосок, стояло жилище Муси-бабая. Именно Муси, а не Мусы, как ты успел уже переиначить в своей голове, зашоренной традиционными заблуждениями. Муся-бабай был маме каким-то тоже родственником, правда, на более жидком киселе, чем родная сестра, моя, стало быть, тётка. Не могу точно вспомнить, кем же я ему приходился. Но то, что приходился, это точно.
      Высоченный, широкий в кости и абсолютно гладко выбритый "под ноль", тогда он мне напоминал могучего дива из восточных сказок. А когда я посмотрел фильм "Белое солнце пустыни", то сразу понял, что Абдулла в исполнении Кахи Кавсадзе настолько походит на этого деревенского великана, что мне даже жутко сделалось - бывает же такое сходство!
      Муся-бабай иногда зазывал меня, пацана, к себе в гости на правах родственника, если его жена надумывала испечь что-нибудь вкусненькое в русской печи. И я обычно бежал к нему в дом с удовольствием, хотя поначалу немного опасался суровой внешности своего не то двоюродного, не то троюродного деда, а может быть, даже и прадеда.
      Мусю-бабая в деревне называли Цыганом. Не просто так называли. Он и в самом деле долгое время, ещё до войны, промышлял конокрадством, но ни разу не был пойман. За это моего родича все жители уважали и здоровались первыми. Хотя я могу и ошибаться относительно причины такого почитания, поскольку Цыгану в те времена уже было изрядно за шестьдесят, а у татар с малолетства воспитывается чувство уважения к старшим. Так быть может - именно это обстоятельство стало причиной повсеместного пиетета жителей деревни к Мусе-бабаю, а вовсе не его пропитанное вольным ветром и запахом ночного ковыля прошлое. Что говорить, человек из 19-го века, ёпырмай!
      Во время войны Цыган остепенился, был призван в армию. Воевал в разведке, ловко воруя тягловый скот из-под носа противника. И с немцами ему повоевать довелось и с самураями раскосым в монгольских пустынях. Получил Цыган орден, несколько медалей и лёгкое ранение навылет. Ну, точно! В разведке же из деревни никто не воевал... Наверное... даже нет, не наверное... наверняка поэтому Мусю-бабая уважали, а не за его похождения по колхозным табунам.
      Видишь, сколько версий перебрал, пока на правильной свой выбор не остановил. Вот она - память-то, сбоит временами.
      Кстати, после победы, когда, как говорится "и на Тихом океане...", Цыган снова принялся за старое. Числился в колхозе счетоводом, а сам торговал на чёрном рынке крадеными жеребцами. Но возраст брал своё, и пришлось Мусе-бабаю осесть навсегда в деревне, женившись на своей старой зазнобе, абием (аби, абием в переводе с татарского - бабушка, прим. автора) Банат. Вернее, это мальчишкам она была бабушкой, а для Муся-бабая оставалась иртангэ шафекъ Банат (утрення заря Банат), йолдыз минем Банат (звезда моя, Банат).
      Очень Цыган любил свою супругу, как сейчас понимаю. Ревновал жутко в молодые годы. Говорят, даже плёткой отхлестал из-за своей горлинки какого-то уполномоченного городского, во френче и с руководящими директивами в кожаной папочке. Хорошо, того уполномоченного через день арестовали за саботаж, а то бы Мусе-бабаю несдобровать.
      И вот под старость лет бывший конокрад и отважный разведчик решил подумать о душе, о Всевышнем вспомнил. Начал Коран почитывать и примкнул к группе особо религиозных старушек, которые отправляли культовые обычаи ислама коллективным манером в дни больших праздников.
      Как ты понимаешь, в начале шестидесятых ни о какой мечети в татарской деревне и речи быть не могло, поэтому молиться собирались у кого-нибудь дома, по очереди. А Муся-бабай, как только почувствовал тягу к сакральному, так сразу и предложил свою избу в качестве молельного храма на постоянной основе. Может, таким вот образом хотел побыстрей грехи перед аллахом искупить, а может быть, и просто широкая, сродни цыганской, душа не могла смириться, что нашествие верующих в часто небольшие домишки местных бабушек могут доставить им какое-то неудобство. А у Муси-бабая жильё огромное, хоть в футбол играй. Всех религиозных людей округи принять сможет, и тесно никому не покажется.
      Так или иначе, все праздники, которые Коран предписывал проводить в молитвах, были у нас, мальчишек, перед глазами. Через улицу и немного наискосок.
      Однажды летним вечером я играл со старшими пацанами в расшибалочку возле тёткиного дома. Мне невероятно везло, взрослые парни злились, но ничего с этим поделать не могли. А я уже представлял, что через недельку приеду в город и смогу купить в автомате газировки (хоть с газом, хоть без), сколько душа пожелает. Выигрыш предполагал и не такие расходы, но о покупке заветной конфеты с изображением белого медведя я мечтать не осмеливался.
      И тут кому-то из взрослых парней, как я сейчас понимаю с высоты полученного опыта, пришла идея "отвлечь этого соплюна Славку" от игры, а то ведь так можно и последние штаны просадить.
      Вот один из обиженных мной игроков и говорит:
      - Ну чё, пацаны, давайте шуганём богомольцев? Чтобы им мало не показалось... А то прямо у всех под носом опиум для народа раскуривают. Видите, сколько их сегодня! Человек тридцать к Цыгану в дом притащилось, не меньше.
      - А как шугануть-то? - заинтересовался я, совсем забыв об игре.
      - Нет ничего проще. Сейчас мы идём в огород к твоей тётке. Там есть большая тыква. Она с краю растёт, её никто, кроме меня, и не видел даже. Так что хозяйка не хватится, а хватится, всё на алкаша Пашку свалить можно. Он и себя-то не помнит. Скажешь, что сам видел, как он возле вашего огорода крутился... если что. А мы потом подтвердим.
      - А тыква зачем?
      - Притащи, тогда покажем.
      Точно, дорогой мой птенчик, очистили мы тыкву изнутри, днище ей отрезали ровненько, чтоб стоять могла, не шатаясь, а потом... да, потом - то самое, что в голливудских фильмах о Хэллоуине показывают. С одной только разницей. Американцы привыкли глаза и нос тыкве ножом вырезать, а местные пацаны откуда-то коловорот притащили и насверлили отверстий ровно столько, сколько посчитали необходимым. И рот щербатый, и нос, и глаза... всё круглое.
      Ни о каком Хэллоуине мы, татарская ребятня, разумеется, слыхом не слыхивали. Так всё делали, по наитию. Или это американцы традицию у нас спионерили, пока весь цвет тимуровского движения по лагерям друг дружку ночью зубной пастой мазал...
      Потом мы послушали, что в доме у Муси-бабая творится. Хоть и неверующие пацаны старшие были, но понимали чуть-чуть арабский (именно на этом языке ведётся служба у мусульман) и могли догадаться, когда закончится всё.
      Ага, время ещё есть. Ставим тыкву на пенёк, который от старой берёзы остался прямо за калиткой во дворе у Муси-бабая. Внутрь "пустой головы" - свечку зажженную, а сами старой фуфайкой тыкву прикрываем, чтобы никто с улицы раньше времени не приметил. Стемнело-то быстро, фонарей в деревне нет; огонёк далеко ж видать.
      И вот слышим - голоса в доме усилились, в сени выходят молельщики. Ну, мы, недолго думая, фуфайку с тыквы сорвали и бегом за сарайку, что у тётки возле дома стояла. Носы и глаза только высунули, эффекта ждём от своей шутки.
      И эффект был, смею тебя уверить. Такой эффект, что мы сами перепугались. Крики "О, шайтан!", "Хозар Ильяс, ярдем ит-эрга!", "Эжел мине кил-эрга!"* смешались в истошный выхлоп контуженного слона и привели в замешательство всех окрестных жителей. Не только верующих, между прочим. Мы с ребятами не стали дожидаться, чем закончится выступление татарского духовного хора имени не Турецкого, и разбежались по домам от греха подальше.
      Следующим утром я проснулся, как ни в чём не бывало. События вчерашнего вечера с затаптывающими друг друга старушками стёрлись из памяти, будто ластиком. На душе - хорошо и покойно, ласковое, но не грозное солнце конца августа убаюкивало чувство опасности и зазывало поскорей выбежать во двор.
      Я даже не обратил особого внимания, когда тётя спросила:
      - Славка, где это ты вчера лазал, пострелёнок? Вон как рукав-то у тебя подран?
      - Зацепился где-то, апа... не помню.
      - Я тебе латку поставлю. Мама точно ругать будет. И-э-эх... сорванец. Никакого на тебя угомону нет. Хорошо, скоро в школу уже пойдёшь - там тебе учителя спуску-то не дадут.
     
      Дело шло к обеду, когда я оказался неподалёку от дома Муси-бабая. Хозяин стоял возле калитки и чему-то загадочно улыбался. Потом Цыган поманил меня к себе своим корявым, как причудливый корешок, пальцем:
      - Ислям, улым, киль али мында. Ислям, сынок, иди-ка сюда...
      Я не стал дожидаться повторного приглашения, начисто забыв вчерашнее приключение, и подошёл.
      Муся-бабай, ласково посмотрел в мои глаза, а потом уставился на рукав рубашки, где весело сияла свежая тёткина латка. Потом он сказал:
      - Ислям, мальчик, хочешь пирожки с творогом попробовать? Банат-аби испекла только что. Молоко парное... Пойдём?
      И что тут сказать. Я так любил пирожки с творогом, что даже не стал возражать, хотя бы из приличия... один раз и сомневающимся голосом. Просто пошёл за Цыганом и всё.
      Когда мы оказались в сенях, Муся-бабай закрыл дверь на крючок изнутри и протянул клок моей рубахи, на месте которого сейчас была заплата. Он только показал глазами на этот кусок материи, будто спрашивая: "Твоё?", и я сразу всё понял. Однако бежать было поздно и совершенно некуда.
      Цыган снял со стены плеть, возможно, даже ту самую, которой однажды отходил уполномоченного из города, и два раза угостил меня по задней части крупа. Я кричал, как недостреленный заяц, мечась по сеням, словно юный Маугли, которого украли бандерлоги. Сейчас-то понимаю, что Муся-бабай только обозначил удары, а тогда казалось, что он хочет буквально забить меня насмерть.
      Не помню точно, как удалось бежать, настолько был напуган и угнетён. Скорее всего, сам Цыган выпустил меня, открыв крючок, напугавшись полученному воспитательному результату.
      Вылетел я зарёванный к тёткиному дому, а там, на куче брёвен уже местные пацаны меня выпасают. Дождались, когда подойду, и давай подзуживать: дескать, хочешь поквитаться, Славка? Тогда соверши своё героическое возмездие. Вот тебе молоток для этого. Специально припасли.
      А план мести, что они мне предложили, был настолько иезуитским гнусным, что впору брать его на вооружение в специальные подразделения "преподлейшей мести" при президенте державы.
      Но в тот момент обида душила меня и не давала поступить зрело... поступить по-мужски. Что ты хочешь, десять лет пацану. Очень сложно в таком возрасте удержаться от крайних мер.
      Ага, о мести расскажу...
      Муся-бабай после обеда имел сибаритскую привычку спать пару часиков, а потом гулять выходил. Моцион - дело важное. Особенно в зрелых годах, в каких находился мой крёстный-через плётку-папа. А ходил он по улице, хочется отметить, в калошах, причём в любой сезон года. Такая была деревенская мода в тех краях моего местами счастливого детства.
      Что такое калоши для татарина? Тогда, во времена кукурузных мечтаний, в деревне - это самый главный предмет одежды. Уважающие себя татары просто обязаны носить калоши. Татарские калоши высокие, немного отличаются от традиционных. Их обычно надевают с вязанными высокими носками, почти гольфами, чаще всего из козьей шерсти. Может быть, знаешь?
      Так вот, поддразниваемый старшими мальчишками дождался я того момента, когда Муся-бабай затихариться после обеда. Пацаны специально даже к раскрытому настежь окну подкрадывались, послушать, захрапел Цыган или нет. Настолько им хотелось совершить акт вопиющего хулиганства моими руками.
     
      А я ничего не видел, не ощущал. Пепел Хэллоуина стучал в моём мальчишеском сердце. Подумать о возможных последствиях мне тогда и в голову не приходило. И вот я уже сижу на крыльце, где всякий татарин оставляет обувь летом, если нет дождя.
      Старался вбивать гвозди потихоньку, чтобы, не дай бог, не разбудить Мусю-бабая. Но, думаю, помогал мне тогда не бог, а сам шайтан. Не проснулся Цыган, не услышал судьбоносный тамтам молотка в моей гневной руке.
      Выполнив предначертанное фатумом, я перебежал через улицу и уселся с мальчишками на завалинке. Играть ни во что не хотелось. Всем не терпелось узнать, что же выйдет из подлой шутки. Даже больше, чем вчера с тыквой и свечой, хотелось.
      И вот из дверей показался бывший конокрад, бывший полковой разведчик, а ныне - жертва моей страшной мести, Муся-бабай.
      Не стану смаковать подробности того, как Цыган летел с крыльца. Отмечу только, что полёт этот выглядел неожиданно красиво и светло... но ровно до той самой минуты, пока Муся-бабай не узнал о странной особенности закона всемирного тяготения - разбивать человеческий нос о деревянные мостки совсем недавно установленные самим пострадавшим, но для совершенно иных целей.
      Крик Цыгана был страшен и печален. Минут пять он практически не шевелился, только посылал нецензурные мэссиджи будущим поколениям, живущим на нашей планете. Думаю, если бы их, эти послания, удалось зафиксировать на каком-нибудь носителе акустической информации, то не один нынешний НИИ сломал бы себе... нет, не нос, а голову над расшифровкой завещания Муся-бабая. Там в частности было и такое послание:
      - Ананны! Урыс сикк кен!
      Я бы не стал произносить подобное при детях, ёлки-иголки!
      Потом жертва прибитых калош (мужской род, единственное число; русский язык, 3 класс) кое-как пополз на крыльцо, зажимая рукой роскошно расквашенный нос. Мы с парнями сидели, как заворожённые, не проронив ни слова и не делая попыток ретироваться. А зря.
      Недаром охотники говорят, что раненый зверь куда как опасней зверя здорового. Муся-бабай вновь показался на крыльце уже в совершенно новом обличье: без залитой кровью майки и с плёткой в руке. Той самой, с которой мне буквально сегодня довелось познакомиться накоротке.
      Цыган был прекрасен с обнажённым волосатым торсом, красным, как знамя революции, носом и с оружием древних в мощной деснице. Бег его был стремителен и грозен, как сама неизбежность. Думаю, так, наверное, бегали по ещё тёпленькой Земле тираннозавры в поисках белковой травоядной добычи. И это в его-то почти семьдесят лет, да ещё и босиком.
      Большие деревенские парни мчались быстро, и вскоре почти все они рассосались по заулочкам, а меня и ещё двоих Муся-бабай загнал в тупик. Впереди только высокий забор. Другого пути нет. Деревенским-то старшеклассникам что, он лбы здоровые любую корову могли покрыть без подставки... при желании. Махнули через препятствие и - только ветер в ушах.
      А я бежал и не верил, что смогу перебраться на другую сторону. Туда, где свобода и где себя можно почувствовать вольным мустангом, а не колхозной клячей во власти плохо управляемого конюха... с плетью. Не верил-то, не верил, но перелетел через забор за милую душу. Как Валерий Брумель на Олимпиаде в Токио.
      Муся-бабай, правда, в последний момент ещё разок успел меня зацепить... чисто символически. И всё... Вот она желанная победа! Оглянулся и затрепетал - там же почти два моих роста, а тут его в один приём... Ничего себе!
      Я и через три года с огромным трудом здешний забор преодолевал. А в то лето влетел как торпеда. Да-а-а-... Такого Мусю-бабая нужно на Олимпиаду в качестве тренера послать для бегунов и прыгунов. Верно же говорю, ёлки-иголки. Этакий Карабас Барабас от государственного спорткомитета.
      А что дальше было?
      Пришёл я к тётке поздно вечером, опасаясь, что Цыган меня во дворе поджидает. А назавтра уехал рано утром первым же автобусом. Чуть свет вскочил, вещи в чемодан покидал и на автостанцию рванул. Тётя даже понять ничего не успела.
      Два следующих лета в деревне не появлялся. Боялся, что Муся-бабай меня на азу по-татарски вмиг переведёт. Без специй. И фамилию не спросит.
      И вот уже после окончания шестого класса, когда всё забылось, решился я и поехал в деревню к тётке. И в первый же день лоб в лоб столкнулся со своим крестником. История повторилась с пугающей точностью. Представляешь, стоит Муся-бабай у своей калитки. Пальцем подманивает.
      - Ислям, улым, киль али мында.
      Тут я уже решил стать фаталистом. Да и что толку от неизбежного бегать, я же мужчина, в конце концов. Пошёл. В сенях Муся-бабай усмехнулся и дверь на крючок закрыл. Посмотрел на меня с усмешкой - проверял, боюсь я или нет. А потом сказал без предисловий, будто недавно прерванную беседу продолжил. Будто знали мы оба, о чём речь... Да, собственно, так оно и было. А произнес Муся-бабай следующее:
      - Ты мне отомстил?
      Я кивнул.
      - Дай теперь и мне отомстить. Я хоть и старый, но тоже хочется.
      Затем Цыган снял свою знаменитую плеть с гвоздя, сложил её пополам и обозначил удар, чувствительно, но не больно. А потом мы сидели с ним за столом и ели расстегаи с фаршем из бараньего желудка, испечённые в русской печке Банат-аби. Но это не главное. Главное то, что там ещё были пирожки с творогом, мои любимые. Очень вкусно. Я же их три года ждал.
      Муся-бабай дожил до 102-ух лет, а умер в результате обширного инфаркта. Об этом я узнал от тёти, когда приезжал в Димитровград уже солидным человеком, со взрослыми детьми.
      И ещё я узнал вот что: умер Цыган за столом с кружкой пива в руке. Смерть достойная конокрада и разведчика, не так ли?
     
      Славка вздохнул, поправил очки и продолжил:
         - А теперь об Артурыче - который появился в моей жизни уже позднее. Я, когда пацаном был, голубятничал за милую душу. А как получилось-то... Один из старших братьев завёл голубей, чердак для них оборудовал. Немного позабавился и бросил... С почтарями же нужно постоянно заниматься, не считаясь со временем. А брательнику моему юные девы стали на ум приходить, заиграли кифары на небесах, одалиски заподмигивали с обложки журналов "Физкультура и спорт"... там, где про гимнастику писали. Какие уж тут голуби, когда одни шуры-муры на уме, ёлки-иголки?
        Мать ворчала и без того, а тут голубиный начальник свою паству бросил на произвол судьбы. Хотели уже родители продавать птиц, но тут я выказал желание заниматься бесхозными голубями. Батя тут же у мамы соизволение выспросил, и началась для меня новая жизнь. Практически взрослая.
            Голубятником быть - дело настолько азартное, что ни с каким казино и сравнить нельзя. Стоит только втянуться, тут тебе сразу начинается веселье. Задница в мыле, ни секундочки свободной. Зато дисциплина появляется и организованность. Как только я голубями заниматься начал, так у меня успеваемость в школе улучшилась. Верно говорю, не преувеличиваю.
           У нас в городе голубей держали в основном блатные, все они меня значительно старше. А действиями голубятников управлял сам смотрящий из уголовных авторитетов. Его по имени никто не называл, обращались просто по отчеству - Артурыч. А те, что из воровских кругов, те и вовсе Керосином величали.
            Так что оказался я самым молодым из голубятников. Ко мне с подачи Артурыча прозвище приклеилось - Принц Ислямка.
         Поначалу все неплохо к пацану, то есть, ко мне, относились, вроде бы - пусть себе мелюзга потешиться, а уж когда я начал споры выигрывать, тут сразу ко мне блатняк охладел до состояния предвоенной боевой готовности. Что за споры? Расскажу, ты не гони...
      Через пару лет моего голубиного промысла двум своим самым старшим братьям подарил я, одному - мотороллер "Вятка", второму - мотовелосипед "Рига". Они только рот от удивления открыли. Но это к делу не относится...
         А откуда у мальчишки такие деньги, как считаешь? Ну да, чтобы дорогую технику покупать...
         Тут всё дело в спорах. Ради этого, собственно, голубей большинство и держало. Что такое споры? Сейчас поясню. Вот, скажем, малый спор. Червонец ему цена. Тут суть в следующем: двое спорщиков держат голубей за лапки на уровне пояса. По команде независимого судьи птиц отпускают. Чей голубь о землю ударился, тот проиграл. Тут главная хитрость - не кормить голубя перед самым спором. Отсаживать от остальных и питать по распорядку. Голуби жрут дурью: не понимают, что наелись. А если им, болезным, диету устроить, взлетят за милую душу лёгким пёрышком.
         Вот ещё такой спор между голубятниками бытовал, от десяти до тридцати рублей за ставку. Нужно выпустить в небо двух молодых голубей разного пола. И тут в чью лаву обе птицы залетят, тот и победил. Вроде, "мой голубок твоего заманил".
         Что такое лава? Лава - сетчатый ящик с предбанником, через который голуби попадают на чердак, к месту, как говорится, своей прописки и зимнего проживания. Ну, да, это если в доме голубей держишь. А если в отдельной голубятне, то там и чердак, и всё помещение для птиц предназначено.
         От чего размер ставки в каком-либо "голубином" споре зависит, спрашиваешь? От возраста птиц, разумеется, и оттого, достаётся ли заманенный голубь победителю или нет. Один раз на пятьдесят рублей при мне спорили. Но очень редко такие высокие ставки практиковались.
         Ещё Большой Спор был. На такое дело подписывались практически все голубятники города, поскольку ставки небольшие, а выигрыш просто огромный по тем временам - от двухсот до пятисот рублей. Это уж как договоришься. Суть Большого Спора такой, чей голубь прилетит быстрей из незнакомой местности и найдёт свою лаву.
      Здесь, как правило, участвовали только почтовые голуби или полукровки, но никак не "бабочки". Так, сейчас поясню разницу. "Бабочки" - это обычные голуби, умеющие летать вертикально, у которых две дюжины перьев в хвосте.
         Почтовые голуби были не у всех, очень дорого стоили. У них и перьев только двенадцать, и следовательно, скорость полёта значительно выше.
         А ещё наряду с почтарями пользовались популярностью полукровки - помесь "бабочек" с почтарём. У меня было два таких голубя. Помню, первого обменял чуть не на десяток молодняка из "бабочек". Второго же в споре выиграл. Они, полукровки, почти не уступают в скорости почтовым, а иногда и превосходят. У полукровок обычно в хвосте четырнадцать перьев.
         А ещё есть прямыши - сизые голуби, не отличить от диких. Прямыши летают прямо, вертикально подниматься не умеют. Высоту набирают вроде самолёта гражданской авиации... с натугой.
         А также у нас выделяли, как особый подвид - лихих голубей. Это практически те же дички. Молодняк нельзя рядом с такими выпускать. Частенько сманивают с собой. Или, хуже того, до смерти заклёвывают.
         Голуби очень жестокие птицы. Своих собратьев насмерть забивают, если те болеют. Но, с другой стороны, естественный отбор... стаю от эпидемии сберегают...
      Вот, собственно, и весь ликбез для начинающего заводчика голубей.     
      Итак, большинство голубятников города готово было не просто меня растерзать, но и всех моих птиц забрать по праву сильного. Одно их останавливало - Артурыч спуску беспредельщикам не давал. Меня сразу под опеку взял, а ухарям и сявкам пояснил так:
         - Покуда я здесь смотрящий, Ислямку чтоб никто и тронуть не смел, иначе распишу "под хохлому", ни один лепила не сошьёт!
       И всё было бы хорошо...
        ...но однажды, это глубокой осенью случилось, Артурыч передал через пацанов, чтоб я к нему зашёл. Жил Керосин на съёмной квартире, хозяина которой никто не видел. Говорили, эту "хату" воровской общак спецом для смотрящего оплачивает. Точно не знаю, а вот врать не стану. Пришёл я к Артурычу, он меня на кухню провёл, лимонадом угостил и коржиком свежим, ещё горячим, как сейчас помню, а сам всё чефирь сосал с какой-то таблеткой. Как мне ребята потом сказали, новокаин, скорее всего. Смотрел на меня Артурыч, прорисовывая пожилую улыбку сквозь жёлтую седину прокуренных усов и коричневые зубы... от частого употребления чефиря. Это мне тоже потом объяснили.  
        Смотрел Керосин с какой-то отеческой теплотой, но погладить не пытался... хотя ему хотелось. Я это совершенно явственно ощущал, будто кто-то мне в мозг мысли воровского авторитета транслировал.
        Молчали. Я не смел и рта раскрыть, а Артурыч о чём-то своём думал. Хотя, как оказалось, не о своём, скорее - о моём.
         - Слушай меня сюда, пацан, - прервал молчание Керосин, - весной я уеду из вашего города. Так братва решила. А вместо меня кто придёт, тому до голубятников нет никакого дела... кроме пополнения общака. Так что, смотри, Ислямка... Придётся тебе либо голубей продавать, либо в бой идти, как панфиловцу. Третьего не будет... Раздерут твоё хозяйство сявки с босотой приблатнённой, если сам раньше птиц не продашь. Но это путь для слабого. Хочешь оставаться в деле, должен себе авторитет завоевать.
         Ты ещё пацан... Понимаю. Но если сейчас не станешь мужчиной, то можешь не стать им никогда. Я вот в своё время испугался... захотел лёгкой судьбы, не смог дружкам отцовским противостоять... вот и покатился по жизни, будто юла-волчок с батарейкой в заднице. Потом спохватился, стал себе авторитет зарабатывать... да он уже не тот... воровской...
        Что смотришь так, думаешь, я с рождения в урках-то хожу? Это папашка у меня в законниках был, пока на сходняке под перо не подставился. Потом его друганы и меня под воровское дело развели. Грохнул я с ними сельпо одно по малолетке, так вот и начал заниматься не тем... Я же в детстве очень хотел моряком стать.
       А ты хочешь, Славка, в иноземных портах побывать? Бомбей, Сан-Франциско... Вальпараисо... Даже не представляешь, пацан, как меня порой туда тянет... Спать неделями не могу, веришь... нет?.. 
      А Керосином, знаешь, почему меня зовут? Я три автоцистерны с авиационным керосином увёл и продал в течение суток. Дело громкое было. "Мусора" меня срисовали, но доказать ничего не смогли в тот раз... Складского какого-то посадили... А ты его, парень, не жалей. Он столько на том складе у народа упёр, что мне и не снилось... И причём - даже со стула не вставая.
      А теперь давай о твоих делах потолкуем.
      Не желаю я того, чтобы сломали тебя об колено, а потом ещё и пристебаться у хозяйского сапога заставили... когда уеду... Поэтому сам выбирай, что тебе делать...
      Первый путь самый простой - продашь голубей, и на том конец... А если задумаешь на своём стоять, и птиц разводить, как прежде, то нужно тебе, парень, ружьё доставать... Это определённо.
         - А кто же мне ружьё-то продаст? И стрелять я не умею...
         - Я тебе и куплю... помогу. Помогу обрез сделать, чтобы от родителей прятать удобней было... Потом, когда уеду, прибежит к тебе шакальё всякое, начнёт права качать... Ты не ссы... Скажи, что, мол, согласен на все условия, только сбегать на чердак... или, куда там, нужно. Вроде боишься ты сильно. А сам обрез заряжай - оба ствола. И пару патронов с собой прихвати... Научу-научу стрелять, не волнуйся...
      Только об одном прошу, Славка, людного места избегай... Всё, что хочешь, делай, но отвлекай сявок на отдалённый участок. А там уже пали... только не по ногам, а под ноги этим засранцам.
         - А они испугаются?
         - Поверь мне, так испугаются, что в штаны наложат больше, чем унести смогут... Только не подрань ненароком. Вот если сделаешь, как говорю, то станут тебя уважать и бояться. А с придурками, Ислямка, только этак-то и нужно. Разговаривать с ними - лишь время терять.
         Не отвечай мне сразу, подумай хорошо... Время пока есть. Потом скажешь, делать тебе обрез или нет...
         - Дядя Артурыч, а нельзя как-то мирно?..
         - Думаю, нет! Это... понимаешь... Тут такая штука... готов ли ты в какой-то момент стать предателем... Предателем своего дела. И, в зависимости от того, как всё обернётся, назовут тебя - то ли героем, то ли подлецом. Или, скорей всего, назовёшь ли ты сам себя... Что важнее... Осуждать твоё решение никто будет не вправе... Это только твоё. Но помни, уважение к себе - самое главное...
      Знаешь, я потом две ночи спать не мог. Такое в голову приходило, когда глаза закрывал, что кричать хотелось. То Керосин прямо в грудь из ружья стрелял, то какие-то серые люди в полосатой арестантской робе пытались меня на кусочки порезать... чем-то вроде армейской хлеборезки...
         И, самое плохое, что посоветоваться-то ни с кем нельзя: ни с отцом, ни с братьями... дело очень уж криминальное.
       Решение пришло как бы вдруг. Понимаю теперь, что оно зрело и потом выкристаллизовалось не мгновенно, а тогда показалось - наитие снизошло. Одним словом, поднялся я наверх к голубям, стал их кормить... И тут один мой полукровка, я его Очучы** называл, самый быстрый, самый на подъём скорый, который трёх голубок к стае за один раз переманил, подошёл ко мне вразвалочку и в глаза посмотрел. Так мне тогда показалось. И, что характерно, не стал со всеми зерно клевать... а ведь голодный...  
      Посмотрел Очучы на меня, будто спросил: "Что, Ислям, бросить нас захотел? В чужие руки отдать? И не стыдно тебе, малай***, ещё же пионером был недавно? Разве пионеры друзей в беде бросают?"
         Через неделю Артурыч отвёз меня в лес, где научил заряжать обрез и стрелять из него точно - так, чтобы, не дай бог, ни в кого не попасть случайно.     
      И вот наступила весна. Роскошная красавица весна, своим половодьем обозначив, что зима было невероятно снежной, живо распространялась по Нижнему Поволжью. Текли ручьи. Будто настоящие реки. Спешили куда-то люди, перемещались по стране, что-то строили, что-то возводили... Радио каждый день рассказывало нам об этом.  
      В один из таких тёплых солнечных дней я проводил Артурыча до автобусной станции, где он на прощанье сказал мне просто:
      - Славка, ничего не бойся! Ты не должен никого убивать, кроме своего страха... И... если удастся попасть на океан, поклонись ему от меня... скажи, мол, любит тебя Артурыч... хоть и заочно...
         А ещё через день, в воскресенье состоялся Большой Спор. Спор начинался с того, что каждый голубятник две недели готовил самого быстрого голубя к предстоящему соревнованию. Голубей кормили немного, чтобы они были легки на подъём.
      В назначенный час соревнующиеся принесли своих пернатых спортсменов судьям, назначенным смотрящим. Всех птиц увезли в Самару на специальной машине в большой клетке. Туда ехали также несколько представителей, так называемой общественности, как сказали бы сейчас, активисты неформального профсоюза голубятников.
      В Самаре голубей одновременно выпустили неподалёку от железнодорожного вокзала. А в Дмитровграде их уже ждали хозяева. Победителем станет тот, чей голубь быстрее всех вернётся в свою лаву. Победитель будет один, и он получит всё.
         В тот раз призовой фонд составил триста рублей. Полтинник ушёл на организацию проезда судей и в качестве процента с прибыли смотрящему (уже новому). А остальные две с половиной сотни... Тебе, думаю, не нужно напоминать, что такое в середине 60-ых годов означали такие деньги.
      И мой Очучы прилетел первым!
      Когда я получал приз из рук смотрящего, то услышал, как двое парней лет восемнадцати, уже посидевшие в зоне для малолетних преступников, пообещали наведаться ко мне вечерком, чтобы "купить" у героя голубя-победителя и поделиться призовым фондом. В голове у меня тут же щёлкнуло: "Пришло время, когда выяснится, кто же я на самом деле..."
      Но в тот день напрасно прождал лихих гостей у себя на чердаке с заряженным обрезом. Уф-ф-ф... наверное, они совсем передумали. Обошлось... Но выводы мои оказались несколько преждевременными. Момент истины наступил через неделю.
      В субботу мы учились практически до обеда. Только я на улицу выскочил, когда из школы вернулся... глядь - у калитки стоят два моих давешних "покупателя".
      - Славка, мы за твоим Космонавтом пришли, Так ты его, кажется, называешь? Даём хорошие деньги - по полтинничку с брата, целый рубль! - говорит это здоровенное мурло, а сам... или само... не знаю, как правильно будет, усмехается мне в глаза нагло: - Ну, давай... тащи своего рекордсмена.
      И тут, ребята, я буквально ослабел мебелью... Но виду не показал. Спорить не стал, быстро на чердак поднялся, посадил голубя в клетку. На дно тряпку кинул, а под неё обрез между прутьев протиснул...
      - Ага, принёс! Может быть, ты нам голубя-то подаришь?.. У меня сегодня день рождения как раз... Зачем тебе рубль пацан? Деньги портят, слышал, небось? - с издёвкой сказал старший. - Давай сюда клетку!
      Хорошо, у меня хватило ума не затеять стрельбу у себя во дворе. Я повернулся к парням и как можно жалостней попросил:
      - Разрешите, я сам голубя донесу?.. Попрощаюсь по дороге.
      - Хорошо, тащи сам, раз нравится. Нам же легче. Только не вздумай сдуру сигануть куда-нибудь в кусты. Найдём, ноги повыдёргиваем. Эй, Толян, глянь, голубь тот ли? Вдруг пацан вихляет!
      - Не-е-ет, точно тот... Тот самый, что ни на есть... победитель... Чемпион! Пошли...
      Дорога вела через пустырь. Я лихорадочно старался досчитать до ста, чтобы успокоиться и определить безлюдное место по числу сделанных шагов, поскольку глаза ничего толком не видели от нахлынувшего возбуждения. В голове всё крутились слова Артурыча... Сявкам нужно только один раз показать, что они сявки... И всё...
      Но вот... дальше идти смысла нет. Я попытался выдернуть обрез, но тот, как назло, не проходил через решётку. Пришлось останавливаться и выпускать голубя в небо. Через дверцу в клетке обрезанное ружьё вылетело как по маслу. И тогда я направил стволы в сторону начинающих рецидивистов:
      - Пошли вон, суки! Сейчас как пальну! Будете кровью срать, пока не сдохнете!
      - Ты глянь, Толян, этот чижик решил нас пукалкой пугнуть... ха-ха... Ну, теперь, ты нам "Катеньку"**** ещё будешь должен за нападение... каждому... - парень так и не понял, что в руках у меня было настоящее оружие, а не самодельная поджига. Он двинулся ко мне, поигрывая невесть откуда взявшимся воровским ножиком-трансформером.  
      И тут я собрался и произвёл классический выстрел под ноги нападавшему. Точно так, как показал мне Артурыч по прозвищу Керосин. Мой визави вдруг запричитал неожиданно визгливым голосом:
         - Ой, мамочки, он мне фуй отстрелил! Доктора сюда скорей! Ай, больно!
         Я очень испугался, что ПОПАЛ. Но оказалось, что ничуть не бывало. Просто от звука выстрела яростный голубятник неожиданно для себя обмочился и принял тёплые аммиачные массы за бешенную кровопотерю. Он опустился на колени и голосил:
      - Только попробуй, только попробуй... ещё раз... я... милицию позову...
      Второй парень не стал дожидаться, чем закончатся боевые действия, и рванул так, будто за ним гнались дикие собаки... или шальная пуля. Но на самом деле никто за ним не гнался, а выстрел я сделал вверх - вроде бы, отсалютовал бегущему противнику.
      Забрав клетку, вытащил картонные гильзы, не забыв, впрочем, дать обмочившемуся голубятнику понюхать, чем пахнет отработанный порох... это уже скорее из мальчишеского озорства, чем для профилактики.
      Итак, противник был деморализован и развеян по ветру, так что мне не оставалось ничего иного, кроме как вернуться домой. Там меня с нетерпением ждал восхитительный Очучы, одобрительно курлыкавший в лаве.
      Руки потом дрожали ещё неделю, мешая уснуть... Ночью же, когда я провалился в какую-то странную полудрёму, мне привиделась, как вхожу в лаву с чердака, чтобы забрать свою пару замечательных полукровок.
      За спиной кто-то таится. И этот кто-то сопит простуженным носом, будто особо и не заботится, чтобы остаться незамеченным. Я резко оборачиваюсь и вижу глубоко посаженные очки двустволки... Они уставились мне в лоб, словно выискивали местечко поудобней, куда отрыгнуть свою запыжёванную огненную пищу.
      Кто держит ружьё, не видно. Только голос отчётливо чеканит слова в мальчишеском мозгу:
       - Отдашь полукровок, останешься жив, не отдашь - быть тебе, Славка, мертвее мёртвой кобылы...
      Сон сном, но я тогда ещё даже подумать успел, мол, почему это мёртвая кобыла, а не, скажем, осёл? Отчего, зачем?
      А потом из полумглы перед лицом появилась ладонь с корявыми, как ветки на старой яблоне, пальцами. Указательный перст погрозил мне, потом поманил к себе и отломился с характерным звуком взводимого курка... Пальцы стреляют?     
      Было раннее воскресное утро. За окном пропел соседский петух, заквохтали куры во дворе - значит, мама уже встала... Как всё-таки хорошо, что он вчера пальнул холостыми... А если б дробь случайно попала в ногу, тогда детской комнаты милиции точно не миновать. Или того хуже... Мне же как раз исполнилось четырнадцать... А с этого возраста уже и "самый гуманный в мире" советский закон становится суровым...
      Потянулся, побежал к рукомойнику, потом к столу. Шаньги ещё дымились, а молоко отдавало теплом. И не было в тот момент никакого более счастливого во всём белом свете, чем я. И в самом деле, никому больше не приходило в голову отобрать у меня голубей или деньги, воспользовавшись отроческим возрастом.
        А через несколько месяцев я получил красивый конверт с заграничными марками возле чуть размытых почтовых штемпелей. От конверта пахло какими-то восточными специями и солью. Адрес был написан латинскими буквами... но почти по-русски: "USSR, Uliyanovskaya oblast, Dimitrovgrad, ... , Saleevu Slave". Когда вскрыл конверт, то обнаружил внутри фотографию Артурыча в тельняшке, на плече которого сидела обезьяна, с виду - мартышка из иллюстраций к басням Крылова. Внизу было подписано: "Bombay, 196Х ", а на обороте: "Славка, жизнь - это Большой Спор! Я знал, что ты справишься... Твой Георгий Артурович".
        
      * - в переводе с татарского эти выражения означают примерно следующее:
      - О, дьявол!
      - Святитель Николай, помоги!
      - Смерть моя пришла!
        
         ** - очучы (татарск.) - лётчик;
        
         *** - малай (татарск.) - мальчик;
        
        **** - "Катенька" (сленг) - в некоторых кругах так в советские времена обозначалась купюра достоинством в 100 рублей;
  
  
  
   Дачная история
  
   Нещадно палило полуденное солнце. Генрих Валентинович и Антоша уже почти целый час стояли на автобусной остановке. Юный толстячок очень тяжело переносил жару, был весь красный, как помидор, жутко потел, и постоянно ныл, чем очень раздражал и без того злого Генриха:
      - Ну, когда же приедет этот чертов автобус?! Он, что, ходит всего раз в сутки?!
      Генрих Валентинович, в свою очередь, изнемогал под тяжестью огромного, туго набитого продуктами, рюкзака, но не решался снять его и поставить на землю, так как в любую минуту ожидал прибытия автобуса. Этот раздолбанный драндулет обычно ходил строго по расписанию - один раз в час, но сегодня он почему-то запаздывал. А народ, жаждущий попасть на свои дачи, изнывал от жары и нетерпения. Количество старух, обремененных гигантскими корзинами, неподъемными рюкзаками и баулами, стало просто угрожающим.
      - М-да, - сказал Генрих Валентинович, вытаскивая из нагрудного кармана футболки измятое расписание движения автобуса номер 15. Он театрально приподнял брови и посмотрел на наручные часы, а затем вновь на расписание. - Да что ж такое-то?! Да что ж такое-то делается-то, а, граждане пассажиры?! Надо принимать какие-то меры! Автобус опаздывает уже на 20 минут!
      Несколько старушечьих голов в пестрых платочках повернулись в сторону Генриха Валентиновича и сочувственно закивали, выражая свою солидарность.
      В этот момент из-за поворота показалась долгожданная развалюха. Она медленно, но верно приближалась к остановке. Первым автобус заметил глазастый Антоша:
      - Бабковоз едет! - закричал он.
      Услышав это, старухи немедленно заняли свои боевые позиции. Их главной задачей было немедленно влезть в автобус, при этом перекрыть доступ к дверям остальным. Наконец-то долгожданный драндулет со скрежетом остановился и с громким пыхтением открыл двери. Оказалось, что он уже набит дачниками до отказа. Вряд ли там хватало места для всех желающих, но многоопытные старухи-пассажирки, тем не менее, стали проникать в автобус, прессуя уже находившихся там людей. Такая методика дала прекрасные результаты. Минуты через две все бабки успешно влезли в автобус, давя друг друга и злобно переругиваясь. Генрих Валентинович, сразу же оттесненный от заветной дверцы, попытался подсадить Антошу под толстый зад, и ему удалось поставить длинную ногу на ступеньку. Балансируя на одной конечности, мужчина попытался хоть за что-нибудь ухватиться свободной рукой. Оказалось, что он вцепился в чью-то сумку, в которой что-то громко захрустело. Генрих тут же получил сильный удар по носу, от которого они вместе с Антошей вывалились из автобуса. К счастью, бедолаги упали на огромный рюкзак Кружкина и почти не ушиблись. Из медленно отъезжающего автобуса раздался истошный бабий вопль:
      - Ирод! Супостат очкастый! Всю мою мармашель перемял! Да что б ты сдох, интеллигент проклятый!
      На этих словах двери закрылись, и переполненный автобус, тяжело пыхтя, медленно пополз дальше по своему маршруту. Генрих с Антошей встали и отряхнулись.
      - М-да, ну, ладно! Придется идти пешком!
      - Дядя Гена, давай возьмем такси! У меня ожирение третьей степени, мне противопоказаны тяжелые физические нагрузки, да еще и в такую жару!
      - Ничего, Антоша, похудеешь немного! Придется тебе растрясти жирок, денег на такси у нас нет!
      В ответ мальчишка только заревел и понуро поплелся вслед за бодро шагающим Генрихом в сторону дачи.
     
      Нужно сказать, что впервые за три года Кружкину дали, наконец-то, недельный отпуск. Поехать отдохнуть к морю или в санаторий ему не позволяло финансовое положение, поэтому он решил провести свой отпуск на загородной даче, принадлежавшей когда-то его матушке. Узнав об этом, теща страшно обрадовалась и решила отправить вместе с ним Антошу:
      - Ребенку нужен свежий воздух. Мы целыми днями работаем, а бедное дитя вынуждено проводить каникулы в городской квартире в обществе бабушки. Как славно, Геночка, что ты едешь на природу! Антоша составит тебе компанию! Да и бабушка от него отдохнет.
      Генрих не обрадовался от этого предложения. У него были совсем другие планы. Он намеревался пригласить к себе в гости какую-нибудь милую даму, чтобы приятно провести досуг.
      "Что ж, придется отказаться от задуманного. Ах, мечты, мечты, где ваша сладость? - подумал он. При этом тяжко вздохнул, но покорился судьбе. - Человек предполагает, а Бог располагает."
      На следующий же день бабушка, Матрена Ивановна, начала собирать их в дорогу. Она накупила мясных и рыбных консервов, "Роллтонов", картошки, конфет, печенья, чаю, кофе и сахару. Старушка напекла устрашающее количество пирожков. Гигантский Генриховский рюкзак еле закрылся. Пришлось посадить на него сверху бабушку, и только так Кружкину удалось застегнуть пряжки.
      - Ну, с Богом! - сказала Матрена Ивановна, выпроваживая будущих дачников за порог.
      Она закрыла за ними дверь на все замки и облегченно вздохнула:
      -Слава Богу! - сказала она, - Не знаю, как они, но вот я-то уж точно без них неплохо отдохну!
     
      Почти два часа Генрих и Антоша тащились по пыльному шоссе к дачному поселку "Любитель". Мальчик всю дорогу ныл и причитал:
      - Ой, ножки болят! Ой, голову напекло! Ой, пить хочу! Достань мне лимонад!
      - Я не собираюсь раскрывать рюкзак. Придется тебе потерпеть. Еще совсем чуть-чуть!
      Наконец, когда силы почти оставили их, путники достигли цели.
      - Вот, уже пришли! - объявил Генрих, указывая на потемневшее и покосившееся от времени строение, ушедшее в землю по самые окна.
      - Какой мерзкий домишка! Я не хочу тут быть ни минуты! - заорал Антоша.
      - Чем богаты, тем и рады! Если ты сейчас не заткнешься, я выпорю тебя ремнем. Тут нет ни мамы, ни бабушки, ни сестры - защитить тебя не кому. Так что слушаться меня - в твоих интересах! Всяк сверчок знай свой шесток!
      В ответ мальчишка поревел еще минут десять, просто так, для порядка, а затем успокоился и пошел обследовать сад. Генрих Валентинович, тем временем, отправился в дом распаковывать рюкзак. Внутри хижины оказалось, и правда, очень не уютно, темно и сыро. Стоял затхлый запах гниющего дерева и плесени. Кружкин попытался включить свет, злобно щелкая выключателем и приговаривая: "Да что ж такое-то!". Но лампочки так и не загорелись. Тогда, чертыхаясь и матерясь, постоянно ударяясь тощими коленками об острые углы мебели, он добрел до окна и с трудом открыл ставни. Свежая струя воздуха проникла в затхлое помещение, и комната осветилась дневным светом. Представшая взору Генриха картина поразила его самым неприятным образом. Лежащий на полу ковер уже давно прогнил до дыр и нестерпимо вонял, под ним ползали гигантские мокрицы и еще какие-то неизвестные ужасные твари. С потолка свешивались огромные паутины из которых на мужчину злобно смотрели крупные, волосатые пауки. По углам копошились какие-то неприятные насекомые.
      Обстановка комнаты состояла из двух старых металлических кроватей, круглого стола со стульями, платяного шкафа и каких-то большущих, обитых железом сундуков, наполненных всякой дрянью: пустыми конфетными коробками, старой одеждой, пустыми консервными банками и прочим мусором. Мама Генриха Валентиновича была крайне бережливой и никогда ничего не выкидывала. - Авось, когда-нибудь пригодится! - говорила она, убирая в сундук очередную ненужную вещь.
      - М-да! - сказал Генрих Валентинович, глядя на все это. - Прежде, чем отдыхать, здесь придется провести генеральную уборку. Ведь чистота - залог здоровья!
      Порывшись в шкафу, Генрих извлек огромный мешок и стал перекладывать в него содержимое гардероба.
      Тем временем, Антоша обследовал старый запущенный сад. Там ему нравилось все больше и больше. Среди густой травы он находил целые заросли клубники, в которых алели крупные ароматные ягоды. В колючих джунглях кустарников он заметил крыжовник и малину. Спелые ягоды мальчик тут же поедал с огромным удовольствием. С деревьев свисали сладкие черные вишни, а сливы и яблоки еще не поспели, но их было не просто много, а невероятно много. Ветки деревьев наклонились чуть ли не до самой земли под их тяжестью. Чувствовалось, что в этом саду уже давно не ступала нога человека. Разноцветные птицы нагло сидели на деревьях, клевали спелые вишни и от удовольствия пели во всю глотку. Продравшись сквозь джунгли, Антоша дошел до небольшого пруда, заросшего ряской и камышом. На его поверхности блаженствовали гигантские разъевшиеся лягушки. При виде мальчика они даже не сдвинулись с места. А одна, самая главная, приветственно заквакала, раздувая на шее огромный пузырь.
      - Ну, привет, лягушенция! Что, сыграем в Зуму? - сказал Антоша и кинул в нее зеленым яблоком, но не попал. Лягушка очень удивилась и лениво плюхнулась в воду. Тут до Антошиных ушей донесся скрипучий голос Генриха:
      - Антон, иди, немедленно, сюда!
      Мальчик подумал, что его зовут обедать, и радостно побежал к дому.
      - Что, будем кушать? Ты уже все приготовил?
      - Нет, электричество кончилось, кина не будет. Даже чаю не сделать. Видно, какая-то сволочь, обрезала провода.
      - Как, нет электричества?! А ты пробки проверял?
      - Ах, да, совсем забыл!
      Антоша быстро сбегал в сени и включил пробки, лампочки зажглись.
      - Совсем другое дело! - обрадовался Кружкин. - Сейчас мы вскипятим чайник.
      Вскоре путешественники приступили к трапезе. Аппетит у Антоши был ничуть не хуже, чем у Генриха Валентиновича. За один присест им удалось умять почти весь стратегический запас бабушкиных пирожков, выдуть двухлитровую бутылку лимонада, а на десерт они уничтожили полкило шоколадных конфет, запивая крепким чаем. После еды дачников разморило, и они вышли в сад. Генрих расстелил стеганое одеяло под яблоней и сказал:
      - Отдохнем минут пятнадцать, а потом приступим к уборке.
      Они растянулись в тенечке и проспали до самого вечера.
      - Да что ж такое-то! - Генрих вскочил как ошпаренный, взглянул на часы и заорал. - Антон, почему ты меня не разбудил?
      - Как я мог, если я тоже спал. Вообще-то, старшие должны будить младших. Так положено.
      - Ладно, поговори мне тут! Больно умный! Яйца курицу не учат! Нам надо успеть, до темноты, расчистить комнату. Иначе негде будет ночевать.
      Генрих и Антоша с трудом выволокли на середину двора два огромных сундука, набитых тряпьем и мусором. Затем Генрих Валентинович, кряхтя и охая, вынес на спине гигантский мешок со старой одеждой. Затем мужчина тщательно подмел и протер сырой тряпкой пол. А Антоша вытер пыль с мебели и вымыл окошко.
      - Ну, вот, совсем другой табак, - удовлетворенно изрек Кружкин, любуясь наведенным порядком, - теперь можно поужинать и лечь спать. А завтра приберем кухню и приступим к сжиганию мусора. Утро вечера мудренее.
      Ночь выдалась жаркая во всех смыслах этого слова. Было очень душно, но стоило только открыть окошко, чтобы впустить свежего воздуха, как в дом устремлялись целые тучи комаров и прочей летающей и кусающейся мерзости. От постоянного жужжания и болезненных укусов заснуть было невозможно. Дачники задремали лишь под утро.
      Встали они измученные, искусанные и распухшие. Их тела покрылись волдырями, которые нещадно зудели и приносили нестерпимые мучения. Особенно страдал Антоша. Его и без того толстое лицо распухло, как подушка, и теперь больше напоминало задницу. Тощий и засушенный Генрих пострадал значительно меньше. Очевидно, он показался ночным вампирам менее сочным и аппетитным.
      - М-да! - сказал Генрих Валентинович. - Варфоломеевская ночь! Второй такой нам не пережить. Нужно купить репеллент и москитную сетку. Вот, что, Антон, сразу после завтрака я отправлюсь в город за всем необходимым. А ты, за это время, вынеси весь мусор с кухни и наведи там порядок. Приеду, проверю, как ты работал в мое отсутствие.
      Сказав это, Генрих направился к автобусной остановке.
      Антоша, вместо того, чтобы работать, пошел гулять по саду. Погода была замечательная. Жара еще не наступила, и солнце светило нежно и ласково. В саду распускались благоухающие пионы, над ними гордо возвышались бордовые, розовые, белые и ярко синие люпины. Они были на целую голову выше мальчика. Рядом с малинником цвели гордые фиолетовые ирисы. Возле них росли нежные темно-голубые колокольчики. Казалось, что они тихонько звенят при каждом дуновении ветерка. Из пруда призывно квакали лягушки. Над ними летали огромные стрекозы, похожие на игрушечные вертолетики. На ярко-розовых цветках клевера сидели толстые мохнатые шмели. Они напоминали Антоше плюшевых мишек и поэтому вызывали у него симпатию. Толстячок наклонился и протянул руку, чтобы погладить шмеля, как услышал сзади угрожающее завывание. Не успел он обернуться, как почувствовал, что к нему на спину вспрыгнул какой-то зверь и начал избивать его когтистыми лапами по шее и стриженому затылку. Антоша заорал от ужаса и боли и попытался сбросить обидчика. Но это получилось не сразу. Ему удалось увидеть лишь рыжий толстый зад с длинным пушистым хвостом удирающего кота.
      - Ах ты гад! Я тебе покажу! Чертов урод!
      Он достал мобильник и стал звонить своему лучшему другу Вониилу.
      Ваня Волков по прозвищу "святый отрок Вониил" воспитывался в православной семье. Родители держали его в строгости, телевизор смотреть не позволяли, а заставляли соблюдать посты, ходить в церковь, молиться, причащаться, исповедоваться и вести праведный образ жизни. Старшие братья Вониила пошли по стопам отца и теперь мотали срок на зоне за воровство, сам же папа Володя лет пять назад откинулся и теперь честно трудился уборщиком на Сенном рынке. Платили ему очень мало, но зато он имел возможность собирать после торговцев остатки продуктов: протухшее мясо и рыбу, подгнившие фрукты и овощи. Все это "богатство" приносилось домой, тщательно сортировалось. Что было получше и посвежее шло на приготовление обедов и ужинов. Все остальное мама Вониила упаковывала в сумку (не пропадать же добру!) и отрок ежедневно относил ее в кафе к знакомому повару, который готовил из этого изысканные деликатесы местной кухни. Кафе называлось "Отрада" и пользовалось большой популярностью у местного населения и гостей города. В награду за приношения Ваня получал пирожное, мороженое или бутылочку лимонада. Все были очень довольны.
      Будучи дома Вониил свято соблюдал все заповеди своих родителей, но стоило мальчику выйти за порог, как он превращался в отпетого озорника и хулигана, как и все его друзья.
      - Алло, Ваня, это ты? Чем занимаешься?
      - Привет, Тоша! Я Библию читаю, Евангелие от Матфея. Интересная вещь! Но очень нудная.
      - Бросай ты свою Библию и приезжай ко мне. Я тут на даче балдею! Здесь клубника, вишня, смородина - ешь не хочу! А потом еще и костер будем разводить!
      - Клево! - обрадовался Вониил, - говори адрес. Сейчас приеду. А можно мне взять с собой Пуконьку?
      - Конечно, можно. Еще веселее будет. Да и жратвы какой-нибудь захватите! И еще средство от комаров!
      Пуконька, он же Леша Смирнов был одноклассником Вониила и Антоши. Они часто вместе играли в футбол и ходили на прогулки. Втроем друзья придумывали и успешно осуществляли самые дерзкие шалости, за которые потом попадало от взрослых. Как-то раз Пуконька утащил у отца упаковку презервативов. Мальчишки набирали в них воды, завязывали и сбрасывали их на головы прохожим. А зимой юные хулиганы обычно подкарауливали какую-нибудь вредную старушку и кидали ей под ноги петарды. После взрыва бабку, как правило, увозили на скорой.
      Пуконька был очень богатый мальчик. Жил он в роскошной пятикомнатной квартире в центре города. Его родители занимались бизнесом. Мама была хозяйкой сети парикмахерских, а папа владел строительной компанией. Взрослых целыми днями не было дома. Они уходили, когда Пуконька еще спал, а приходили, когда он уже спал.
      Поэтому для мальчика купили двух такс - Гришу и Тишу, с которыми он проводил все свободное время. Кроме того, у Пуконьки был очень крутой компьютер самой последней модели, да еще и отделанный красным деревом.
      Антоша и Вониил почти каждый день приходили поиграть с ним в компьютерные игры. А еще у Леши в квартире стоял огромный холодильник, битком набитый всякой вкусной едой. Там постоянно была ветчина, колбасы разных сортов, разнообразные сыры, красная икра в маленьких баночках, гусиный паштет, овощные и фруктовые консервы, йогурты и еще много- много всякой вкуснятины, которой Леша щедро делился со своими друзьями. Особенно этому рад был Вониил в дни постов, когда дома мама кормила его только вареной картошкой без масла и пустыми щами. В такие дни Вониил обязательно ходил в гости к Пуконьке.
      В письменном столе у Леши хранились деньги, запас которых ежедневно пополняли родители. Они разрешали мальчику брать столько, сколько ему угодно, полагая, что этим восполняют отсутствие родительского внимания к сыну. Но Пуконька, никогда не злоупотреблял их доверием, ведь у него и так было все, что нужно человеку для счастья: вкусная еда, хорошие друзья, две собаки, компьютер и полная свобода.
      Через час после разговора Антоши с Вониилом к воротам дачи подъехало желтое такси. Оттуда с заливистым лаем выскочили две светло-коричневые таксы, а вслед за ними с трудом вылезли нагруженные тяжелыми сумками мальчишки. Антоша побежал встречать гостей.
      - Где холодильник? - первым делом спросил Пуконька. - У меня тут всякое мясо, три курицы и еще какая-то хрень. В общем, все, что я нашел в морозилке.
      - Здорово, будем жарить шашлыки!
      Из багажника Вониил выгрузил несколько корзин с едой и ящик колы.
      - Вы что, с ума сошли? Для чего вы столько жратвы притащили? Тут даже холодильника нет.
      - Без паники. А колодец-то у вас есть? - поинтересовался Вониил.
      - Конечно, есть.
      - Значит, все будем хранить именно там! - заметил Вониил. - Показывай, где он, а то у меня масло уже тает. Его тут целых полтора кило!
      Ребята подбежали к колодцу и опустили туда, предварительно обвязав пакет веревкой, все скоропортящиеся припасы.
      - Ну вот, теперь я спокоен за продукты,- сказал хозяйственный Вониил.
      - А где мы будем ставить палатки? - спросил Пуконька.
      - Какие еще палатки?
      - Да мы тут с Пуконькой купили две палатки, три спальных мешка, спиртовку, удочки и металлический садок для рыбы. Надеюсь, здесь есть пруд? - спросил Вониил.
      - Конечно, есть. А как же без пруда-то?
      - Ну, тогда пошли скорее туда, давненько я рыбешки не ловил!
     
      Когда Генрих Валентинович вечером вернулся из города, то не поверил глазам своим. На лужайке возле дома стояли яркие новенькие палатки, возле них весело потрескивал пионерский костер. Рядом был мангал с уже нанизанными шашлыками. Устрашающе ревел какую-то песню 50 cent, а возле костра сидели трое мальчишек. Они весело болтали. По участку с заливистым лаем носились две таксы.
      - М-да! Да что ж такое-то! Это что же, турслет что ли?! И откуда взялись палатки?
      - Ура, дядя Гена вернулся! Присоединяйтесь к нам! Пивка холодного хотите? - предложил Вониил.
      - Я не пью и вам не советую, по морально-этическим принципам. А лимонад у вас есть?
      - Конечно, целый ящик! А икры и омаров не желаете? - любезно предложил Пуконька.
      - Не откажусь! - ответил Генрих Валентинович, поспешно подсаживаясь к костру в предвкушении обильной трапезы.
      Вониил побежал к колодцу за припасами.
      - Вы что, ограбили продуктовый магазин? - спросил Кружкин глядя на Ваню, тащущего целую гору продуктов.
      - Да нет, никого мы не грабили. Это Пуконька все принес. У него дома полный холодильник!
      - А родители в курсе? - спросил Генрих, запихиваясь куском копченой утки и держа в другой руке палку салями.
      - Ему все разрешают, они очень богатые! - ответил Вониил.
      - Ну, тогда ладно! - успокоился Генрих Валентинович и принялся за омаров. - Таким гостям мы всегда рады. Живите мальчики, отдыхайте. Солнце, воздух и вода наши лучшие друзья!
     
      Следующим утром все проснулись от того, что кто-то громко стучал в ворота.
      Генрих нехотя встал с кровати и, как был, в семейных трусах поплелся к калитке.
      Там стоял маленький, сухонький, горбатенький старикашка в соломенной шляпе. Синеватый цвет лица и черные мешки под глазами выдавали в нем хронического алкоголика.
      - Я председатель садового товарищества "Любитель", Ярослав Егорович, - сказал старикан и многозначительно посмотрел Кружкину прямо в глаза и выдержал паузу.
      - Что вам угодно, еще только восемь утра! Что вы тут стучите?! - недовольно спросил Генрих.
      - Где это видано! Вы пять лет не появлялись на своем участке, не платили взносы! Ваша трава так и прет на соседские огороды! Вы должны немедленно все скосить и уплатить взносы, иначе мы исключим вас из товарищества и отключим электричество!
      - Сколько я должен?
      - По двести рублей за каждый год... итого ровно тысячу рублей!
      - Тысячу?! Но у меня нет с собой такой суммы!
      - Ваши проблемы, если вы к вечеру не погасите задолженность, то я буду вынужден отрезать электричество!
      Генрих побледнел и повесил нос. Ситуация показалась ему безвыходной.
      - Вот и накрылся мой отдых. Не было печали, черти накачали! - пробормотал он.
      В этот момент из палатки вылез Пуконька, который слышал весь разговор. Он подбежал к калитке и протянул Егорычу тысячу рублей. У того глаза разгорелись жадностью, а в уме старик моментально подсчитал, сколько бутылок водки можно купить на эту сумму. Только он попытался схватить деньгу, как мальчик быстро ее отдернул.
      - Квитанция где? - поинтересовался многоопытный Пуконька. - А то я вам денежку отдам, а вы завтра снова придете!
      - У меня с собой нет квитанции, - растерялся председатель.
      - Тогда пиши расписку, старый хрыч. А то пропьешь и глазом не моргнешь, знаю я таких как ты!
      - Так у меня того-этого, ни бумаги, ни ручки нету!
      - А вот! - сказал неизвестно откуда взявшийся Вониил и протянул старикашке блокнот и гелевую ручку.
      - Тьфу ты, пропасть, пионерлагерь развели, понаехали тут, дачники-тунеядцы! - пробурчал старикан, но расписку, все-таки, написал.
      Разобравшись с председателем, отдыхающие позавтракали и отправились бороться с травяными джунглями. Мальчишки включили музыку, чтобы было веселее работать. Генрих и Вониил косили траву вдоль забора, а Антоша и Пуконька принялись очищать от сорняков заросшую клумбу.
      Вскоре у калитки снова раздался стук.
      - Антоша, пойди, посмотри, кто там ломится!
      На этот раз за забором стояла невероятных размеров баба в открытом ситцевом сарафанчике. Ее жирные дряблые телеса вылезали из всех проемов одежды. Лицо у тетки было огромное плоское и круглое, как сковородка.
      "Вот это да! Не баба, а Баобаба", - подумал Антоша.
      - Вам кого? - вежливо спросил мальчик.
      - Что у вас творится? Шум да гам, собаки брешуть, музыка ореть! Что за бордель тут открылся?
      - А вы что, на работу пришли наниматься? - ехидно спросил Антоша.
      Баба побагровела от возмущения, и ее три подбородка затряслись от ярости.
      - Ах ты жирный ублюдок! Ты еще и грубиянничаешь! Мало того, что вы тут пол ночи шумели, костры жгли и дым пускали, так вы еще и с утра начинаете? Ну-ка, позови свою мамашу. Я ей космы-то повыдергаю!
      - А мамы нет, только дядя Гена!
      - Так зови ентого дядю!
      Тут появился Генрих с косой в руке. Он был в одних трусах, худой, как скелет, с лицом, похожим на череп, обтянутый кожей. Глаза его покраснели от ярости.
      - Что вам нужно, с утра уже достали! - злобно прорычал мужчина.
      - Батюшки святые! - пробормотала баба, пятясь и энергично крестясь. Ей показалось, что это сама смерть с косой явилась к ней.
      - Ничего, ничего не надо. Отдыхайте. Я пойду, пожалуй.
      Больше их в тот день никто не беспокоил, и Генрих с ребятами занимались благоустройством сада до самого обеда.
      После обильной трапезы, Генрих Валентинович продолжил косить траву, а ленивые мальчишки расположились отдохнуть в саду под деревьями. Было тихо и жарко, детей клонило ко сну, объевшиеся таксы Тиша и Гриша дрыхли возле яблони кверху пузами. Вдруг внимание Антоши привлекло какое-то движение на свежепрополотой клумбе. Он пригляделся и увидел своего обидчика, того самого рыжего кота. Мерзкое животное раскапывало землю между маргаритками, собираясь сделать в ямку свое черное дело. Антоша тихонько, чтобы не спугнуть разбойника, подполз к собачкам и разбудил их:
      - Взять его!
      Сообразительные таксы тут же заметили кота и атаковали его. Наглый котяра даже не попытался убежать, он выгнул спину, задрал хвост трубой и грозно зашипел. Как видно, он не посчитал такс серьезной угрозой, рыжий разюбойник видал на своем веку собак и покруче. Это и стало его ошибкой. Тиша и Гриша были опытными охотниками, обожавшими гонять дворовых кошек. У них имелся богатый опыт и особая тактика. Гриша подошел к коту почти вплотную, оскалил белые зубы и зарычал, высоким, гнусавым голосом. В ответ котяра угрожающе завыл. Тем временем Тиша подкрался к противнику сзади и вцепился ему в хвост. Кот завыл еще громче, уже от боли, и попытался врезать таксюлю по носу когтистой лапой. В это время Гриша ухватил бедолагу за шиворот. Кот оказался в совершенно беспомощной позиции - он висел в воздухе между двумя таксами, а собаки тянули его в разные стороны. Кот дико и злобно вопил, пытался поцепить обидчиков лапами, но ничего не получалось. Очнувшиеся от дремоты Вониил и Пуконька с интересом наблюдали за сражением.
      - Это тот самый кот, который на меня напал, - пояснил приятелям Антоша. - Поделом ему! Не будет больше на наш участок шастать.
      А собаки, тем временем, от души наслаждались своим занятием. Они то немного сходились, то расходились, играя на коте, как на гармошке, извлекая изысканные, чарующие звуки.
      Мальчишки покатывались со смеху и подбадривали собак.
      - Так его, негодяя! Растяните посильнее, чтобы орал громче! Какой у него прикольный голос!
      Тут на душераздирающие вопли истязаемого прибежал Генрих Валентинович. То, что он увидел, возмутило Кружкина до глубины души. Он с детства обожал котов и кошек, считал их милыми и безобидными существами.
      - Да что ж такое-то! Что ж это делается-то, а? Злобные твари терзают невинного котеночка, а вы им потакаете? Что ж вы за дети-то, а? Кто ж из вас вырастит? Гестаповцы! Садисты!
      И он кинулся выручать кота. Генрих вырвал несчастного из собачьих пастей и прижал к сердцу.
      - Милая киса! Тебя обидели? Но ничего, теперь...
      Но что будет теперь, ему договорить не удалось. Котяра, почувствовав свободу, резко полоснул по его щеке когтями, а затем извернулся, задрал хвост и пустил зловонную струю прямо Генриху в лицо. От неожиданности мужчина выпустил кота и сел на траву. Разбойник моментально смылся, только его и видели. А Генрих Валентинович на какое-то время потерял дар речи. Он сидел на земле, нелепо раскинув длинные ноги, и вытирал рукой с лица кровь и кошачий понос.
      Мальчишки смеялись так, что тряслись деревья. Лишь осознав, что Генриху больно и плохо, они перестали хохотать и начали оказывать пострадавшему первую помощь. Ваниил, тут же окатил его водой из колодца, чтобы смыть кошачий кал. Но запах не проходил. Тогда Пуконька принес гель для душа и обильно намазал им Генриха, лишь после этого Кружкин избавился от неприятного запаха. Он вновь почувствовал себя человеком и грозно сказал:
      - Необходимо изловить и уничтожить этого зверя! Очевидно, он бешеный! Его поведение непозволительно. Я не потерплю подобного отношения к себе...
      Генрих приказал мальчишкам обыскать весь сад, чтобы поймать подлого кота и устроить ему экзекуцию. Но разбойника так и не нашли, больше он в саду не появлялся.
      Вскоре у Пуконьки зазвонил мобильник. Это была встревоженная мама.
      - Солнышко, где же ты? Куда ты исчез? Дома не ночуешь, и собаки куда-то пропали!
      - Не беспокойся, мама, я с Антошей и Ваней на даче. Собаки тоже со мной!
      - А там есть кто-нибудь из взрослых?
      - Конечно, с нами дядя Гена!
      - Передай ему трубочку!
      - Дядя Гена, с вами хочет поговорить моя мама, она очень беспокоится, - Пуконька подозвал Генриха Валентиновича.
      - М-да, Кружкин у аппарата! Здравствуйте, мадам. Ваше беспокойство не имеет основания. У меня все под контролем. Дети соблюдают режим дня, они правильно питаются, и я наладил трудовую дисциплину. Никаких эксцессов быть не может.
      - Спасибо вам, Генрих Валентинович! Вы меня успокоили. Я рада, что мой Леша и собачки отдыхают на природе в хорошей компании.
      - Мадам, не стоит благодарностей, забота о детях - священный долг каждого взрослого. Ведь дети - цветы жизни. Всего доброго, мадам.
      Этот разговор привел Кружкина в хорошее настроение, он вновь почувствовал свою значимость.
      Вскоре мужчине надоело работать на участке, и он решил прогуляться к роднику. Этот источник считался целебным, и о нем Генриху часто рассказывала матушка. Кружкин взял с собой пустую бутылку из-под лимонада и, по заросшей тропинке, отправился в путь. Через некоторое время он оказался у родника. Прохладные кристально чистые струи весело журчали, превращаясь в небольшой ручеек, который впадал в речку Коровку. Возле источника росли вековые сосны, создавая густую тень и прохладу. Прямо под деревьями на небольшой скамеечке сидело очаровательное создание. Это оказалась совсем молодая, но очень полная девушка. У нее были свежие розовые щечки, яркие голубенькие глазки и обилие оранжевых веснушек по всему лицу. Одета красавица была по последней моде. На ней был очень короткий топик, едва прикрывавший пышную грудь и коротенькая джинсовая юбочка, низко сидящая на бедрах. Это одеяние позволяло Генриху любоваться ее полными ножками и очаровательными складками на животе. Юная красавица приветливо улыбалась Кружкину.
      "Вот это шанс!" - подумал он, а вслух произнес:
      - Приветствую тебя, богиня здешних мест!
      - Здравствуйте, я Анжелика! Вы тоже отдыхаете? Тут так скучно, совсем нет молодежи! Не с кем потусоваться!
      - Такая красавица не должна скучать в одиночестве! Я весь ваш, располагайте мною! Для вас я просто Генрих - театральный деятель искусств!
      - Вы, наверное, снимаете кино?
      - Случается! - и тут Генриха понесло. - Вот вы, к примеру, "Титаник" смотрели или сериал "Солдаты"?
      - Конечно, смотрела!
      - Это все я снял, а сейчас работаю над новым сериалом "Милый Ангел". Единственное, чего мне не хватало, так это такой очаровательной девушки, как вы на роль героини!
      - Ой, правда?! Вы серьезно?
      - Конечно, серьезно! Такими вещами нельзя шутить! Это искусство! А искусство превыше всего!
      Он нес всякую чушь и так вдохновлялся, что сам начинал в нее верить.
      - Так вот, - продолжал он. - Сегодня вечером я приглашаю вас на кинопробу! Только вот, нет свободного помещения. Может, вы подскажете, где это можно сделать?
      - Давайте у нас в саду! Моя мама сегодня уходит к знакомым и ее не будет почти весь вечер. Так что нам никто не помешает. Жду вас ровно в десять. Наш участок номер 17. А теперь мне пора, - и она ушла, легко подхватив ведро с водой и плавно покачивая бедрами.
      Генрих долго смотрел девушке вслед и уже предвкушал романтическое свидание.
      - Вот так повезло, - и он настолько увлекся своими мечтаниями, что забыл набрать воды и вернулся домой с пустой бутылкой.
      Смеркалось. Мальчики развели костер, чтобы испечь картошку. Они оживленно беседовали, вспоминали и проклинали рыжего кота, нанесшего Генриху моральный и физический вред. Кружкин рассказывал им о своих великих военных подвигах в горячих точках. В качестве иллюстраций он демонстрировал фотографии на своем мобильном, которые он сделал недавно дома с экрана телевизора, когда показывали фильм "Солдат Джейн".
      - Да, я был настоящим морским пехотинцем - храбрым и беспощадным к врагу! Вот он я! - и в качестве доказательства показывал фото какого-то вояки со спины.
      Пуконька и Вониил слушали его, открыв рот, верили каждому слову и восхищались. Антоша им поддакивал, а сам в душе смеялся, так как ровно неделю назад видел, как Кружкин делал эти фотки с экрана телевизора.
      Вдруг Генрих посмотрел на часы, прервал свой рассказ и куда-то засобирался.
      - Куда это вы, на ночь глядя, дядя Гена?
      - У меня тут важное дело к председателю. Надо кое-что обсудить. Немедленно погасите костер и ложитесь спать, уже поздно.
      - Сейчас ляжем. Все будет о-кей, вы не беспокойтесь.
      Вскоре Генрих, держа в руке сорванную по дороге розочку, стучался в калитку участка номер 17.
      - Ах, это вы? А я думала, что вы пошутили - кокетливо сказала Анжелика.
      Но по виду девушки было понятно, что она долго готовилась к встрече.
      - Проходите сюда, в беседку, в доме слишком душно. А где ваша аппаратура для пробы?
      - Аппаратура всегда при мне! - гордо ответил Генрих, вынимая из кармана мобильник.
      - Для начала сделаем несколько снимков. Примите какую-нибудь изящную и сексуальную позу, а я вас сниму. О, вы так фотогеничны. Какие у вас аппетитные ножки - прошептал Генрих, постепенно к ней приближаясь и нежно поглаживая жирную ляжку.
      - Какой вы шустрый, Геночка! - прошептала она, прижимаясь к нему всем телом.
      - А теперь я должен проверить, умеете ли вы целоваться, моя прелестница!
      И он жадно приник к ее губам. Но в этот момент ему показалось, что небо обрушилось на землю. Он ощутил страшный удар по голове и оказался лежащим на полу беседки. Над ним нависала грозная фигура Баобабы с лопатой в руках.
      - Ты, паскудник, решил мою доченьку испортить?! Ей только семнадцатый годок пошел! Она же еще дитя малое, неразумное. Потчуйся, сукин сын, - и она щедро угощала его ударами черенка лопаты.
      Генрих понял, что надо удирать, и как можно быстрее. Он резво поднялся и пустился наутек. Позади слышались тяжелые шаги и сиплое дыхание Баобабы, тщетно пытавшейся его догнать. Вскоре она отстала.
      Генрих перешел с рыси на шаг, поправил очки, и гордо вздернув голову, медленно пошел домой.
      - М-да! - думал он, - а так все хорошо начиналось! Надо же, эта жирная корова оказалась малолеткой! Да еще мамаша какая! Еле ноги унес. Но все хорошо, что хорошо кончается.
      Придя на свой участок, он увидел, что дети все еще сидят у костра. Заметив Генриха, да еще и в таком потрепанном виде, они очень удивились и спросили:
      - Дядя Гена, что случилось?
      - Так вот, дети мои, я до председателя так и не дошел! Не успел я пройти и трех участков, как на меня, откуда ни возьмись, напали хулиганы. Человек семь, не меньше. Тяжело мне пришлось, но я их всех раскидал, боюсь, как бы кого не убил ненароком. Сходите, посмотрите, там никто не валяется?
      Вониил сбегал и быстро вернулся:
      - Нет, никого нет!
      - Ну, слава Богу, значит, все остались живы. Будут помнить мои кулаки до конца дней своих! Ну а теперь давайте спать, поздно уже. И костер залить не забудьте. Спокойной ночи! - сказал Генрих, а сам подумал: "Все, с меня хватит! Завтра же домой! Где же еще отдохнуть интеллигентному человеку, как не дома, у телевизора? Всего два дня от отпуска осталось. Все, сюда я больше не ездок! Карету мне! Карету!"
      Приложение. Пособие для молодежи от Генриха Валентиновича: "Как стать интеллигентом" http://zhurnal.lib.ru/editors/u/udontij_m/intei.shtml
  
  
   Даешь еврея!
  
  
   Эльвиру Ахметовну природа наделила недюжинными аналитическими способностями. Еще в детском саду она лучше всех считала и запоминала стишки. Само-собой и в школе она стала отличницей, особенно "блистая" в математических дисциплинах. В то же время эти дарования у нее сочетались с практической хваткой. И, возможно, родись Эльвира Ахметовна лет на двадцать попозже, то вполне могла бы стать какой-нибудь продвинутой бизнесвумен. Но, увы, она родилась в начале пятидесятых, институт окончила в середине семидесятых... Природная сметка подсказывала, что идти ей надо, либо в науку, либо "подниматься" по административной лестнице. Однако, проанализировав все возможные варианты, Эльвира остановилась на самом банальном - удачно выйти замуж. Казалось девушке в двадцать два года еще не время быть такой меркантильной. Но Эльвира не походила на большинство своих сверстниц. Насколько быстрее их она постигала премудрости точных наук, настолько же серьезнее задумывалась над выстраиванием "алгоритма" своей личной жизни. Аналитические способности и отсутствие романтизма вкупе подсказали Эльвире, что после ВУЗа, благо красный диплом позволял, лучше всего идти работать в почтовоящичный, оборонный НИИ. Ведь такие НИИ являлись прежде всего "кладезем" перспективных женихов. Как порешила, так и сделала, и в НИИ, да не в простой, а в московский попала... и жениха там нашла.
     Из имени и отчества Эльвиры Ахметовны, тем более из ее фамилии, Файзулина, нетрудно догадаться, что по национальности она татарка. Она происходила из семьи нижегородского офицера милиции, дослужившегося до полковника, и матери школьной учительницы. Так вот, та семья являлась стопроцентно советской. Не раз награждаемые за свой правоохранительный и педагогический труд, супруги Файззулины и свою дочь воспитывали в том же советском, интернациональном духе, то есть в унисон с официальной идеологической доктриной. Потому, когда Эльвира "выцеливала" в своем НИИ жениха, она меньше всего думала о его национальности и руководствовалась совсем иными критериями "отбора". Прежде всего, он должен быть перспективен, то есть иметь виды на будущее в плане служебного роста. Данный "критерий", сам собой "подразумевал", как наличие определенных способностей, так и, желательно, влиятельных покровителей. Конечно, неплохо бы, чтобы "кандидат" имел недурную внешность, и был достаточно молод... Но это все уже на втором плане. Главное, выйти замуж за перспективного - отправная точка достижения личного счастья для неромантичной, но весьма честолюбивой советской девушки.
     И Эля нашла такового. Валерий Константинович Марчук, тогда еще просто Валера, оказался именно тем, кого она искала. Молодой офицер, всего два года отслужив в войсках, поступил в академию, после окончания оной остался в адъюнктуре при ней, ну а потом попал в качестве научного сотрудника в тот самый НИИ, где вдохновенно трудилась Эльвира. Валерий оказался на семь лет старше, тем не менее холост и имел еще одно отличие со знаком плюс - он был москвичем... Выйти замуж за перспективного военного ученого, кандидата наук, да еще москвича - в те советские годы о таком мечтала любая советская девушка с нормальной головой. Что-что, а с головой у Эльвиры Ахметовны всегда был полный порядок. Потому, сразу определив "угол атаки", Эля сначала попала в группу разработчиков, которую возглавлял тогда еще майор Марчук. Ну, а дальше все было "делом техники". Через год с небольшим совместной работы Эльвира с Валерием поженились. По паспорту она татарка, он - украинец, но в душе они не были ни тем, ни другим, они были теми советскими людьми, для которых и национальность и вероисповедание ровным счетом ничего не значили. А значимыми для них являлись такие "вещи" как карьера, добывание чинов, должностей, хорошая квартира, возможность отовариваться в закрытых спецраспределителях... Со временем, они все это имели. Валерий Константинович рос в должностном плане, стал полковником, Эльвира Ахметовна все время работала рядом с мужем и имела все блага-поблажки, прилагаемые к статусу жены собственного начальника. И в семейной жизни все у них было тип-топ. И собственную квартира от института они получили, и обставили ее, и двух дочек родили, и зарабатывали оба по советским меркам более чем прилично, и закрытый НИИшный распределитель был к их услугам, и льготные путевки в ведомственные санатории. В общем, жизнь, казалось бы, супругам удалась, ведь их обоих по достижению определенного возраста ожидали солидные пенсии, особенно Валерия Константиновича. Все шло к тому, что они не только себя бы полностью обеспечили, но и могли избавить от многих проблем своих дочерей, начиная от поступления в ВУЗы и кончая нахождением выгодных, перспективных женихов. Супруги за эти годы и соответствующими знакомыми "обросли" и скопили приличные деньги, лежавшие на сберкнижках. Эльвира Ахметовна и Валерий Константинович в той, советской жизни ориентировались отлично, то есть плавали "как рыбы в воде".
     
      То, что Союз развалится... этого, конечно, ни Эльвира Ахметовна, ни ее муж предположить никак не могли. Еще более невероятным казалось, что так кардинально поменяется жизнь. В новой жизни полковник в отставке Марчук стал получать нищенскую пенсию и супруги были вынуждены уйти с такого теплого и хлебного места как их НИИ, ибо места того просто не стало - институт перестал функционировать, как и многие другие ему подобные из-за прекращения финансирования. А их сбережения, что лежали на сберкнижках, беспощадно "съела" инфляция первых постсоветских лет. К тому же в стране сменились моральные приоритеты: после семидесяти лет интернационализма и атеизма, "маятник" резко качнулся в обратную сторону, стало модно делиться по национальностям и вероисповеданию. В семье Марчуков сначала не вняли этим веяниям, посмеивались... пока отец Эльвиры Ахметовны вдруг не заявился к ним на квартиру в одежде паломника-мусульманина. Да-да, отставной полковник милиции, бывший коммунист, атеист, вдруг на старости лет заделался правоверным мусульманином, решил совершить хадж и по пути из Нижнего заехал к дочери... Проводив отца в Саудовскую Аравию, Эльвира Ахметовна чуть не матом во всеуслышание ругала родителя:
     - Старый дурень, совсем из ума выжил, такие деньги на дорогу запалил, ходжа долбанный!
     Возмущалась Эльвира Ахметовна потому, что ее дочери, то есть внучки ее отца, очень нуждались, как материально, так и вообще в помощи. А они ее, увы, оказать в изменившейся жизни уже не могли. Валерий Константинович не найдя работы по своей специальности, устроился фотографом в фотоателье, а Эльвира Ахметовна пошла преподавать информатику в школу. Общего заработка хватало, чтобы на среднем уровне содержать себя и дочерей-студенток, но не больше. В результате старшая Аня, окончив в 2000 году ВУЗ, смогла с трудом устроиться на небольшую зарплату...
     Дочери Марчуков буквально во всем не походили друг на друга. Старшая пошла в мать, в ее татарскую породу, среднего роста, темноволосая, смуглая. Не красавица и не уродина, а так, обычная девушка. Но, видимо, от каких-то далеких предков достался ей довольно скверный характер. Может из-за этого, а может и нет, но по-хорошему познакомиться с парнем у нее, ни в институте, ни потом на работе, никак не получалось. Младшая, Лиза, напротив, унаследовала славянскую внешность отца. Она была заметно выше сестры, русоволосая, стройная, и при ничем не примечательном лице, в общем смотрелась неплохо. К тому же Лиза и характер имела куда более мягкий, неконфликтный. Эти факторы, видимо, и обусловили куда больший интерес, проявляемый к ней парнями. В итоге, будучи на три года моложе сестры, Лиза вскоре после окончания института вышла замуж за ровесника, сокурсника по институту, русского парня. Для Эльвиры Ахметовны национальность жениха не имела никакого значения. Но вот у родителей жениха... Нет, к тому что невеста сына наполовину татарка, наполовину украинка, там тоже отнеслись спокойно. Там наблюдался другой "бзик". Матери жениха не понравилось, что Лиза некрещеная. Да, обе дочери Марчуков, в детстве даже для вида не проходили никаких религиозных обрядов. Ведь родители не сомневались, что и их дети будут жить в СССР, стране, где атеистом быть было куда выгоднее, чем исповедовать какую-нибудь веру.
     В общем, мать жениха потребовала, чтобы невеста незамедлительно крестилась, иначе свадьбе не бывать. Эльвира Ахметовна выразила недовольство, возражал и Валерий Константинович... Но дочь так хотела замуж, что готова была на все. Пришлось смириться и разрешить дочери пройти обряд крещения. Увы, счастья молодым это не принесло. Жить молодожены стали в квартире мужа, так как зять не хотел идти к теще. Эльвира Ахметовна не возражала, ибо надеялась что вскоре молодожены обзаведутся своей собственной квартирой. Надежда эта была вовсе не эфемерной, так как у родителей зятя кроме собственной двухкомнатной квартиры, где они жили со своими двумя сыновьями, имелась еще "однушка", доставшаяся свекрови от собственной матери. Свекры как раз в период после женитьбы сына оформили документы на право наследования. Казалось, чего тут решать - отдать эту "однушку" молодым супругам, чтобы жили да радовались. Именно так и думала Эльвира Ахметовна, отпуская дочь к новым родственникам, не сомневаясь, что так же думают и они. Но, увы, свекровь, лидер того семейства, имела на этот счет совсем иное мнение. Она, казалось, совсем не страдала от чудовищной тесноты и прочих проблем, возникших при сосуществовании двух семей в одной небольшой квартире. Всю свою взрослую жизнь проработавшая радиомонтажницей на заводе и никогда не выезжавшая за пределы Союза, она вдруг с приближением старости с непостижимой силой захотела "посмотреть мир". Что для этого необходимо? Ну, если в СССР в таких случаях приходилось преодолеть массу административных и прочих препонов... В постсоветские времена поехать за границу стало просто, только плати деньги. Но вот "живых" денег у родителей зятя не оказалось, потому обуянная маниакальным желанием съездить за границу, свекровь решила продать родительскую квартиру, а вырученные деньги... На вожделенное путешествие их было с избытком, оставалось, чтобы и самим прибарахлиться и еще кое на что. Свекровь собиралась ехать в Европу, сверкая белозубой улыбкой, в связи с чем немалую сумму истратила на то чтобы "сделать" зубы в дорогой частной стоматологической клинике. Однако съездить в загранпутешествие ей так и не было суждено. У нее, вроде бы вполне здоровой, пятидесятилетней женщины, вдруг, обнаружили рак. Как потом выяснили, болезнь явилась следствием многолетнего вдыхания паров канифоли и олова от разогретого паяльника. Проболев всего ничего, она скончалась. Так, ни за понюх табаку ушла квартира, зато свекровь похоронили с новыми зубами.
     Нет слов, как возмутилась Эльвира Ахметовна. Она с трудом сдержалась, чтобы прямо на похоронах не сказать, что она думает о покойной и всей своей новой родне. Единственным плюсом во всей этой истории, по ее мнению, было то, что теперь в той семье не стало "диктатора". Эльвира Ахметовна и предположить не могла, что со смертью свекрови положение Лизы не только не облегчится, а ухудшится во много раз. Оставшись в квартире с тремя мужиками, дочь теперь была вынуждена на всех и готовить, и убирать и даже обстирывать. Эльвира Ахметовна несколько раз по этому поводу устраивала скандалы. В ответ отец и брат зятя лишь ухмылялись, а молодой муж, когда теща его пристыдила и потребовала облегчить жизнь дочери пожав плечами, сказал:
     - Ну, а кто же на папу с братом стирать будет, это же женское дело. И потом, не руками же она стирает, а в стиральной машине...
     Естественно, ни о каком размене квартиры там и слышать не хотели. Эльвира Ахметовна в сердцах посоветовала дочери бросить эту "каторгу" и возвращаться домой. Но Лиза, поплакав, сначала решила остаться. Дескать, может все образуется... Эльвира Ахметовна, подивившись терпению дочери, лишь покачала головой. Но вскоре и то терпение лопнуло. Молодой муж, взвалив на молодую жену обязанности по обслуживанию не только себя, но и своей родни, сам от холостяцких привычек отказываться не собирался. С наступлением весны он стал регулярно выезжать с друзьями в парк кататься на роликовых коньках, а также ходить в походы на природу за город, задерживаться в пивбарах. Таким образом, Лиза превратилась в нечто вроде бесплатной домработницы, кухарки и прачки в одном лице, при этом не бросая основной работы... Младшая дочь, помучавшись в законном браке чуть больше года, после неоднократных внушений матери, вернулась таки в родной дом.
     
     Естественно старшая дочь пребывала не в восторге от того, что младшая сестра вышла замуж раньше ее. Потому Эльвира Ахметовне переживать приходилось "на два фронта": за младшую так неудачно "вляпавшуюся" в замужество, и терпеть вечное раздражение старшей. Она, улучив момент, когда мужа дома не было, а обе дочери как раз присутствовали... Она решила поговорить с ними "по душам", вслух проанализировать как свой, так и их жизненный опыт, чтобы в дальнейшем "осечек", подобных лизиной не допустить.
     - Вот что девочки, давайте смотреть на жизнь реально, вы уже не маленькие. Раз у вас у самих ничего не получается, тогда мать послушайте, хоть до сих пор вы меня не больно слушали. Но я вам плохого никогда не советовала и не посоветую,- начала свой монолог Эльвира Ахметовна.- Если бы наша жизнь так катастрофически не изменилась после 1992 года, все бы получилось не так. Все что мы с отцом в своей жизни создавали, строили, копили, как фундамент для вашей безбедной жизни, все обесценено, девальвировано. Но, плакать по этому поводу последнее дело. Во все времена надо уметь анализировать обстановку и выявлять главное звено жизни. А для женщины всегда этим главным звеном было удачное замужество. Я удачно для своего времени вышла замуж и была счастлива, теперь надо то же самое сделать вам...
     Дочери слушали молча. Старшая Аня со скептической усмешкой, Лиза с фаталистским равнодушием, начисто вытеснившим ее некогда неистребимое жизнелюбие и веру во все хорошее.
     - Надо не ждать от моря погоды, а браться за дело, искать. Как я искала в свое время и нашла вашего отца. Да, наша с ним женитьба это не случайный факт встречи "двух одиночеств". Я лично приложила не мало усилий, чтобы стать его женой. А в то время ваш отец был очень выгодный жених, и не только девицы, но и разведенки и даже замужние к нему пытались "подъехать"... Я к чему все это? Не надо тратить времени и жизненных сил на заведомо не лучшие кандидатуры, как это случилось с тобой,- Эльвира Ахметовна выразительно посмотрела на младшую дочь.- Выходить замуж за своего ровесника, сразу после института, к тому же не имеющего хоть мало-мальски влиятельных родственников, то есть выходить за человека безо всяких видимых перспектив... Я тебе, Лиза, столько раз об этом говорила, а ты... Он такой хороший, замечательный. Ну, я не стала тебе мешать, ты же влюбилась как Джульетта в Ромео. А на поверку что вышло? Оказался обыкновенным ничтожеством, да еще эгоистом. А ты... ты же ради него даже покрестилась. Поверьте девочки, чтобы добиться настоящего женского счастья, надо быть выше предрассудков, любых, религиозных, национальных, чувственных и прочих. Вон, дедушка ваш, на старости лет вдруг ревностным мусульманином заделался, а при советской власти столь же ревностно веровал в Ленина, партию, коммунизм. Поверьте, чушь все это, и чувства, эмоции, тоже. Со временем все это проходит, а ошибки исправлять будет уже поздно.
     - Мама, ты что же предлагаешь, к чему клонишь, состоятельных иностранцев, что ли искать по интернету?- недоуменно спросила Аня.
     - Ты так ничего и не поняла. Это не имеет никакого значения иностранец или нет. Главное чтобы он был перспективен, например сын богатых или властьпридержащих родителей, или сам успешный бизнесмен, или подающий надежды молодой чиновник. Разве можно выходить за нищету, который и сам ничто и предки его ничто, и ему в жизни ничего не светит?- Эльвира Ахметовна вновь "красноречиво" посмотрела на Лизу, теперь уже виновато прячущую глаза.- Надеюсь, вам понятно с кем не стоит иметь дело? Пример налицо. Хочу вас предостеречь и от всякого рода молодых людей, что приехали покорять Москву. Я имею в виду не гастарбайтеров, конечно, у вас о них и мысли возникать не должно. Я говорю, о тех провинциалах и СНГшных "завоевателях", всех этих вроде бы талантливых программистов, артистов, даже бизнесменов. Если такому и повезет и он сможет "покорить Москву", то это случится очень нескоро. С такими намучаетесь, а результат будет лишь к старости, да и то не факт. К тому же такие, как правило, женятся с целью получения прописки и жилплощади на первое время. Вам это совсем не подходит. Вам, москвичкам, выходить надо если не за иностранца, причем западного иностранца...Так вот если не за иностранца, то только за москвича.
     - Она вот и сходила за москвича,- злорадно усмехнулась Аня, кивая на Лизу.
     - Не перебивай! Москвич москвичу рознь. Я же не говорю за первого попавшегося, да еще с родителями, у которых религиозные предрассудки. Я ведь вам что хочу растолковать, девочки,- Эльвира Ахметовна вдруг понизила голос.- За русского сейчас вообще выходить не стоит...
     Слова матери произвели на дочерей ошеломляющее воздействие. Даже Лиза, до того в основном виновато опускавшая глаза, теперь их подняла и максимально расширила от удивления.
     - То есть как, мама, но ведь ты же сама вышла за папу...- Аня осеклась, не договорив.
     - Ты хочешь сказать, что я сама в свое время вышла за русского и родила от него вас? Ну во первых, ваш папа не русский, а украинец... хотя, конечно, ты права, разницы фактически нет. Но в советское время славяне все считались титульными нациями, хоть при этом и не являлись самыми зажиточными в Союзе. Но их хотя бы в открытую не зажимали, как например татар или немцев,- объяснила Эльвира Ахметовна.
     - А я всегда считала, что в СССР сильнее всех зажимали евреев?- подала реплику Аня.
     - Это от того, что они больше всех о том говорили, да и сейчас говорят... Ладно этот вопрос к нашей теме не относится. Вы просто должны понять, что сейчас никакого зажима сверху по национальному признаку нет и все в основном зависит от личных качеств человека, оттого как он умеет крутится, пристраиваться, делать деньги... Эх, девчонки, старая я. Я бы все это научилась делать, будь помоложе... Ну ладно, что ни случилось, уже не случится,- тут же Эльвира Ахметовна "наступила сама себе на горло".- Сейчас надо ваши жизни устраивать. Потому я и говорю вам, за русских и украинцев сейчас идти замуж смысла нет. Больше десяти лет после развала Союза прошло, а они в подавляющем большинстве так и не могут адаптироваться к капитализму.
     - Ну почему же, мама,- не согласилась Аня,- среди русских тоже есть деловые и богатые, миллионеры и даже миллиардеры.
     - Среди нынешних русских мужиков я знаю только одного по настоящему делового и умного человека, это Путин Владимир Владимирович. И я не сомневаюсь, что таких как он крайне мало. В основном русские мужики, либо пьяницы, либо лентяи, и почти у всех отсутствует деловая хватка. Они любят сидеть на диване, читать газеты и мечтать о золотой рыбке, которая сама к ним в руки приплывет,- безапелляционно вынесла свой вердикт Эльвира Ахметовна.- При социализме с этими качествами еще можно было жить, иногда даже весьма неплохо, при капитализме - нет.
     - Но мама, нельзя ведь всех огульно. И не только Путин. А богачи, Потанин, Прохоров, Мордашов? Они что тоже лежбоки и мечтатели?- вновь не согласилась Аня.
     - Да, они исключения из всех русских, но не потому что обладают какими-то особыми деловыми способностями. Они просто везунчики. Те же Потанин с Мордашевым - бывшие крупные советские хозяйственники, оказавшиеся при приватизации ближе всех к госимуществу, которое не мешкая и приватизировали. Слышала я и про Прохорова. Он начинал с того что джинсы "варил". Да он редкий ловкач, но разве будет серьезный деловой человек с собой проституток в Куршавель табунами возить. Поймите девочки - это все Путин. Не было бы Путина, не было бы и миллиардов этих Мордашевых, Потаниных и Прохоровых и прочих Ивановых, Петровых. Они бы не выдержали открытой конкуренции без государственной помощи и преференций. Их бы всех евреи и кавказцы по миру пустили. А Путин не дает этого сделать, ограждает их и от еврейской хитроумности и от кавказского криминала...
     Эльвира Ахметовна замолчала, перевела дух.
     - Так за кого же нам... если мы на половину татарки, наполовину украинки?- после некоторой паузы недоуменно вопрошала Аня.- За русского нельзя, за украинца нельзя. За татар что ли?!
     - Ни в коем случае, упаси вас Бог татарина привести. Я хоть сама и чистокровная татарка, а больше всего на свете не хочу зятя татарина, русские, те хоть, де-юре, пока еще считаются титульной нацией. А татары... кому они нужны? И по деловым качествам, увы, татары сейчас в массе своей такие же непрактичные, как и русские, да и похожи на них, так же на диванах лежат и водку пьют. Татарстан - нефтедобывающая республика, сколько людей на той нефти себе состояние сделали. Алекперов, Абрамович, Ваксельберг, Усманов... Большинство российских капиталов сделаны на нефти и среди этих нуворишей почти нет татар. Татары нефтедобытчики, буровики, сколько угодно, но татары миллиардеры - нет таких, татары миллионеры - единицы. Это о многом говорит. До революции татары были торговый, оборотистый, зажиточный народ. Был да весь вышел. За годы советской власти татары полностью изменились - это стал в основном пролетарско-интеллигентский народ. То есть умеющих делать деньги среди нас почти не осталось...
     - Так что же по-твоему выходить замуж можно только за евреев и кавказцев?- на этот раз иронично спросила Аня.
     - Только не за кавказцев... упаси вас Бог ли, Аллах ли, мне все едино. Пропади пропадом все их богатства и их крепкие семьи, где все стеной стоят друг за друга. Я ошиблась, когда говорила, что больше всего не хочу зятя-татарина. Еще больше я не желаю зятя-кавказца, более того, страшно боюсь такого родства. Да вы и сами не дуры, наверняка знаете, как тяжело и унизительно там жить невестке из другой нации. Для девушки, выросшей в условиях европейской цивилизации жизнь там наверняка покажется невыносимой - я это точно знаю. Всей многочисленной родне угождай, лица лишний раз не открывай, слова не скажи, открытых платьев не одевай, чужим мужчинам не улыбайся, о купальниках и разговора быть не может. И это еще далеко не все. Я в детстве гостила у своей бабушки, в татарской деревне, там жили по исламским законам, так наш, татарский ислам позволял все то, что на Кавказе запрещалось. У них не ислам, а зверство какое-то. Да и мужчины-кавказцы часто теряют человеческий облик и становятся звероподобными существами, легко преступающими закон. Нет, только не за кавказцев...
     - Так что же... По твоему остается за еврея?- уже не иронично, но достаточно недоуменно спросила Аня.
     В комнате повисло молчание. Эльвира Ахметовна сделала многозначительную паузу. Дочери напряженно ждали ответа. Мать же словно собиралась с духом...
     - Поймите девочки, романтические мечты о принцах и красавцах пора забыть. Я ведь не с проста прочитала вам эту лекцию. Да, хорошего мужа из хорошей семьи можно найти и среди русских, и украинцев и татар, и даже кавказцев, но это всего лишь исключения, а не закономерность. А чтобы иметь много шансов на создание счастливой, крепкой, обеспеченной семьи, в нынешних условиях... то да, скорее всего это возможно только с евреем. Они с удовольствием женятся на нееврейках и, как правило, становятся верными, состоятельными, вкладывающими всего себя в семью мужьями. Среди них редко встречаются преступники, а если таковые и есть, то рискуют они опять же ради благополучия семьи. Среди них нет пьяниц, пустых мечтателей, любителей ходить в походы, лазить по горам, фанатичных болельщиков спорта. То есть, занимающихся ерундой, мающихся от безделья, как нет и зверей, третирующих своих жен...
     
     Содержание "просветительной" беседы Эльвиры Ахметовны с дочерьми, от них же стало известно Валерию Константиновичу. В открытую против супруги он не выступил, но при случае всячески выражал несогласие с ее "политикой":
     - Неужто ты в самом деле этого хочешь?... Это же... тогда твои внуки будут евреями.
     - А что в этом плохого. Наверняка умницами вырастут. А ты разве не хочешь иметь почти стопроцентную гарантию, что твои внуки не будут пьяницами, наркоманами, лежебоками, болельщиками, всякими там богомольцами или сектантами, а станут разумными, практичными людьми?- в свою очередь "атаковала" Эльвира Ахметовна.
     Валерий Константинович от такой постановки вопроса тушевался, он конечно не против умных, деловых внуков, но очень не хотел, чтобы они были евреями.
     - Это в тебе говорит твоя хохлацкая кровь. В вашей среде всегда не любили евреев, вечно завидовали им, вот и ты завидуешь. А надо не завидовать, а родниться с ними, тогда часть их ума и нашим потомкам достанется,- безапелляционно резюмировала Эльвира Ахметовна.
     На это супруг не нашел что конкретно возразить, только с невеселой усмешкой изрек:
     - Помнишь, во времена первых пятилеток были лозунги типа: "Даешь пятилетку в четыре года!", позже: "Даешь Космос!", "Даешь БАМ!"? С такими транспорантами на демонстрации ходили, на майские и на седьмое ноября. Если бы сейчас придумали какую-нибудь современную демонстрацию, ты бы наверное вышла с лозунгом "Даешь еврея!"...
     
     Несмотря на конкретное "целеуказание", дочери не побежали тут же "ловить" евреев. Они продолжали жить каждая сама по себе: младшая втихаря ждала, что ее бывший муж, с которым она, тем не менее, официально продолжала состоять в браке, позовет ее, даже вздрагивала от каждого неурочного звонка, телефонного или в дверь. Старшая... Аня совсем замкнулась. Это нервно-нудное бытие не могли скрасить ни выходные, ни праздники, даже именины дочерей. И в самом деле, какая радость, когда одна отмечает уже двадцать седьмой день рождения старой девой, а вторая двадцать четвертый, неудачно сходив замуж. В трехкомнатной квартире Марчуков стояла не проходящая тоска, как наверное и в любой другой семье, где одна дочь уже "перезрела", а вторая, что называется, "накололась".
     В такой "пасмурной" атмосфере прошли осень, зима, а весной вдруг наметилось явное изменение настроения, как ни странно, у "перезревшей" Ани. Старшая дочь, стала чуть не каждый вечер где-то пропадать, впрочем, такое случалось и раньше. Другое дело в каком настроении она стала возвращаться домой, да и вообще характер её на глазах менялся. Давно не улыбавшаяся, во всяком случае дома, сейчас Аня, словно забывшись, вдруг, без видимой причины озарялась непосредственной почти детской улыбкой. Она уже почти не скандалила с домочадцами, более того, иногда даже шутила, шутила без своего обычного злого скепсиса, по доброму с сестрой, отцом. С матерью не шутила, видимо, опасаясь что та сразу же ее "расшифрует". Но Эльвира Ахметовна и так поняла, что с дочерью явно что-то происходит. Улучив момент, когда в квартире они остались одни, мать спросила "в лоб":
     - Аня, что у тебя случилось?
     Дочь не стала запираться, если уж мать решила допытаться, она допытается.
     - Мама, я познакомилась с молодым человеком и с ним встречаюсь,- сразу созналась Аня.
     - И это он так благотворно на тебя повлиял? Чудеса... И кто же он?- приступила к "допросу" Эльвира Ахметовна.
     - Ты не поверишь мам... Я не пыталась знакомиться так как ты советовала, именно с евреем. Но так получилось, он... еврей,- Аня смотрела на мать с несвойственным ей одновременно и счастливой и виноватой улыбкой.
     - Да что ты!?- в свою очередь изумилась и Эльвира Ахметовна, но тут же вновь "включила" свое аналитическое мышление. - Так если, говоришь, еврей, то постель, наверняка, не предлагал?
     - Ну, что ты мам! - изобразила некое подобие возмущения Лиля.
     - Так, понятно. Сколько ему лет?
     - Тридцать будет в этом году.
     - Прекрасно!- вновь не сдержалась мать, ведь тридцать - это то что надо, и главное... главное - он еврей.
     - Мы с ним на корпоративной вечеринке познакомились,- рассказывала Аня, предваряя следующие вопросы матери. - Его зовут Саша.
     - Он что работает, где и ты?- последовал уточняющий вопрос.
     - Нет, на ту вечеринку его один наш сотрудник пригласил, он его друг, и...
     - А где он работает?- не дала отвлечься дочери на второстепенное Эльвира Ахметовна.
     - Он... Он менеджер в строительной фирме. Он МИСИ кончал, он такой...
     - Кто его родители?- вновь не дала возможности дочери "расползтись мыслью по древу" Эльвира Ахметовна.
     - Его родители уже пенсионеры. Мать была искусствоведом, отец инженером. Но его дядя... он в той строительной фирме, в которой Саша работает, он там влиятельный человек, один из членов Совета Директоров.
     "Так, понятно... Значит тянет его дядя, и прикроет, если что",- уже про себя домыслила Эльвира Ахметовна, а вслух произнесла:
     - Очень хорошо.
     - Мы познакомились благодаря тому, что нам обоим нравится певица Кайле Миноуг. У Саши полно ее дисков. Он и мне дал кое что, и в его машине мы ее вместе на автомагнитоле слушаем. Звучание просто обалденное. Там колонки расположены так, что музыка тебя буквально со всех сторон охватывает. Просто потрясное удовольствие,- лицо Ани выражало высшую степень восхищения.
     - Какая у него машина?- вновь вернула дочь из романтических грез Эльвира Ахметовна.
     - "Мазда"... Он меня на ней и на концерты и в рестораны возил, и домой подвозил.
     - И сколько же там он у своего дяди зарабатывает?- Эльвира Ахметовна находилась в состоянии "охотничьего азарта", оценивая перспективность знакомого дочери.
     - Ну, мам... Разве я могла у него это спросить?
     - Зачем спрашивать, и так можно примерно прикинуть. Говоришь, в ресторан приглашал? Сколько раз?... Платил, надеюсь, он?
     - Ну, а как же иначе, конечно, он... Мы с ним три раза ужинали.
     - Сколько он платил, не заметила?
     - Ты что... как же я могла заметить? Он как-то умудрялся рассчитаться, когда я из-за стола отлучалась.
     - Хм... Надо же какой воспитанный. Ресторан-то дорогой?
     - Думаю да... Правда, хозяин тоже какой-то родней ему приходится.
     - С этого бы и начинала. Все ясно, кормили и поили вас по дешевке... С другой стороны, это говорит о еврейской практичности, и о том, что родня у этого Саши неплохо пристроилась. На столе то что было, хоть помнишь?
     - Много всего и вино французское и икра черная и какое-то фирменное блюдо... название из головы вылетело, какое-то мясо...- Аня в раздумье наморщила лоб.
     - Ну ладно, а на концерты какие ходили? Это-то ты, наверняка запомнила,- слегка выразила неудовольствие дочерью Эльвира Ахметовна.
     - А как же, конечно помню. На "фабрику звезд" ходили, на Билана, на Сплин, на...
     - Ладно, хватит,- отмахнулась мать, которая современную эстраду не любила, потому все эти имена для нее ровным счетом ничего не говорили.- Вот что, доча, ты молодец, что сумела познакомиться с таким парнем, но чтобы до конца узнать, что он из себя представляет... Ты же в этих делах неопытна. Я понимаю, он тебе нравится, к тому же у вас одинаковые интересы, пристрастия, но чтобы убедиться, что это тот, кто тебе нужен, я должна на него посмотреть и с ним поговорить. Понимаешь? Ты сможешь его к нам пригласить?
     - Не знаю. Это как-то... Может попозже?- замялась Аня.
     - Сколько вы уже знакомы?
     - Четыре месяца.
     - Самое время. Приглашай. Если откажется, тогда с ним нечего и дело иметь. А если придет... Ну, тогда посмотрим.
     
     Потенциальный жених от приглашения не отказался, и с утра воскресного дня, на который назначили "смотрины" в квартире Марчуков царила деловая суматоха. Эльвира Ахметовна как полководец войсками командовала домочадцами:
     - Лиза! Смени выражение, хоть через не могу одень улыбку на лицо, как артистка. А то ты со своей похоронной физиономией аниного парня напугаешь... Валера, я тебя прошу, будь с ним повежливей, и можешь уже одевать выходные рубашку и костюм, они тебя в спальне дожидаются.
     - Может мне в свой парадный мундир со всеми наградами нарядиться ради такого гостя,- негромко буркнул в ответ муж, тем не менее, направляясь в спальню переодеваться.
     - И еще... я тебя умоляю, удержись от реплик за столом. И тоже за лицом следи. Хоть сегодня сделай вид, что обожаешь евреев,- уже в спину мужу дала очередное ЦУ Эльвира Ахметовна и тут же переключилась на старшую дочь.- Аня, а он найдет наш дом?
     - Да, найдет, он же меня много раз подвозил,- отмахнулась та, сидя за туалетным столиком и "наводя красоту".
     На кухне Эльвира Ахметовна "колдовала" вместе с Лизой, рассчитывая вкусным угощением поразить гостя. А Аня накрасившись, стала нетерпеливо выглядывать во двор в ожидании знакомой "Мазды". Зазвонил ее мобильник, Саша сообщил, что попал в "пробку" и задерживается.
     - Самый быстрый транспорт в Москве сейчас метро,- иронически отреагировал на этот звонок Валерий Константинович.
     - Перестань завидовать тому, что у тебя не иномарка, а всего лишь "жигуль",- тут же поставила мужа на место Эльвира Ахметовна.- Ничего, подождем. Давайте пока салаты и прочие холодные закуски на стол поставим.
     - Может он вообще не доедет?- мрачно не то пошутил, не то пожелал Валерий Константинович.
     - Типун тебе,- махнула на него рукой Элвира Ахметовна и тут же пристыдила.- В кои веки такой серьезный парень за твоей дочерью ухаживает, и как ухаживает. По ресторанам и концертам водит. И машина у него дорогая и наверняка деньги есть. Не то, что у некоторых...
     Вновь "ожил" мобильник Ани, и тут же дочь радостно сообщила, что Саша выбрался из "пробки" и вскоре будет у них ... Едва увидев сашину машину, она спешно сунув ноги в туфли буквально полетела вниз, встретила и повела в подъезд, в лифт, на этаж...
     Саша оказался рослым, крупным молодым мужчиной в очках, одетым в строгий пиджак и галстук. Если бы Аня не сообщила заранее его возраст, Эльвира Ахметовна на вид дала бы ему больше тридцати этак года на три-четыре. То был типичный еврей, рано обрюзгший, с густыми черными жесткими волосами, до синевы выбритый и с глазами какого-то перламутрового цвета. Его фигура очертаниями походила на почти правильный прямоугольник: плечи, бедра и широко поставленные ноги примерно одинаковой ширины. Эльвире Ахметовне он напомнил ведущего телевизионной программы "Времечко" Дмитрия Быкова. Саша представился и с галантным поклонам подал букет цветов... Вдруг разволновавшаяся Эльвира Ахметовна взяла цветы и не очень внятно произнесла свое имя отчество, а Валерий Константинович обмениваясь рукопожатием не сумел избежать кислой мины при попытке улыбнуться в ответ на лучезарную улыбку гостя. Зато Лиза точно следовала инструкциям матери и всячески изображала радушие и веселье.
     После церемонии знакомства и раскланиваний, не откладывая дело в долгий ящик, пошли к столу. На вопрос, что он будет пить, Саша ответил, все что нальют, но только первую, так как он за рулем и лишь запах от одной рюмку может заглушить своим "антиполицаем". Валерий Константинович налил ему водки, ибо на "инструктаже" ему поставили задачу попытаться "развязать" гостю язык. А это лучше всего делать через водку. Хотя, с одной рюмки он вряд ли станет через чур разговорчив. Тем не менее, после тоста за знакомство разговор сразу завязался сам-собой и основными действующими лицами оного стали Эльвира Ахметовна и Саша. Попутно она подкладывала гостю закуски, а он ни от чего не отказывался, демонстрируя прекрасный аппетит и, что более всего понравилось ей, умением обращаться с ножом и вилкой. Саша по всему вырос в образованной, культурной еврейской семье. Он постоянно нахваливал сначала салат, потом суп, потом... В общем, все что съедал Саша обязательно сопровождалось комплиментом кулинарному искусству хозяйки. Эльвира Ахметовна сияла от удовольствия, но о "деле" не забывала:
     - Аня готовит ничуть не хуже меня, а некоторые блюда даже лучше.
     Дочь покраснела, но возражать этой заведомой лжи не стала.
     - Ну, еще бы, если у нее такая наставница, грех не научиться,- гость вновь ловко "ввернул" комплимент хозяйке.
     За столом Валерий Константинович сидел с отсутствующим видом, явно расстроенный тем, что больше и ему выпить не удастся. Напротив, Эльвира Ахметовна пребывала в полном восторге от такого учтивого гостя и продолжала ухаживать за Сашей:
     - Вот, пожалуйста отведайте наших пельменей, я их по особому рецепту готовила.
     - Спасибо Эльвира Антоновна, но боюсь в меня уже это не влезет. Тут у вас все так вкусно, все хочется попробовать,- не переставая жевать, отвечал Саша.
     Он плохо расслышал отчество хозяйки, когда та ему представлялась, и ему послышалось не Ахметовна, а Антоновна. Тем более волосы Эльвиры Ахметовны были выкрашены в рыжеватый цвет, да и лицо с возрастом как-то утратили характерные татарские черты, и ее вполне можно было принять и за славянку. Впрочем, Аня тут же наклонилась к Саше и на ухо прошептала:
     - Отчество мамы не Антоновна, а Ахметовна...
     Это известие, почему-то произвело на Сашу такое впечатление... что он тут же подавился пельменем. В чувство его приводили минуты две... все, за исключением Валерия Константиновича, с плохо скрываемым презрением следившего за тем как гость в приступе удушья пучил свои рыбьи глаза. Аня хлопала его по спине. Эльвира Ахметовна стояла рядом, держа наготове полотенце, Лиза наливала в фужер минералку... Прокашлявшись Саша предстал другим человеком, он престал излучать доброжелательное угодничество, став задумчиво-растерянным... И, вдруг, словно приняв какое-то решение он без объяснения причин засобирался уходить. На естественные вопросы... он невразумительно отвечал, что торопится и никак не может больше оставаться. Раз десять извинившись, он решительно направился к выходу.
     Никто ничего не мог понять, даже Валерий Константинович, еще пять минут назад искренне желавший, чтобы этого еврея здесь духу не было... он начал уговаривать его остаться, не говоря уж об остальных. Аня была не просто удивлена, она была ошарашена до такой степени, что находилась в каком-то необъяснимом ступоре. Лишь толчок матери заставил ее "вернуться в реальность":
     - Иди, проводи его до машины и выясни, что это за фокус он тут нам выкинул. Вроде все нормально шло, ел да нахваливал, чуть подавился и из-за стола как ошпаренный выскочил, побежал куда-то, ничего толком не объяснив...
     Аня поспешила за Сашей... С застекленной лоджии Эльвира Ахметовна наблюдала как они минут десять стояли у машины о чем-то разговаривая. Потом Саша уехал, а Аня медленно с опущенной головой вернулась в подъезд...
     - Ничего не могу понять... Он таким еще никогда не был,- растерянно заговорила дочь, едва войдя в квартиру.
     - Ты выяснила, что за муха его укусила, что ему вдруг так у нас не понравилось, неужто угощение?- допытывалась Эльвира Ахметовна.
     - Да при чем здесь угощение,- нервно отмахнулась Аня.
     - Так о чем же вы там с ним разговаривали?
     - Он спросил кто ты по национальности... Я сказала... А он... он от меня как-то сразу отстранился и хотел уехать, но я его удержала и потребовала объяснить свое поведение... Ну он и объяснил,- чувствовалось что Ане не хочется об этом говорить.
     - Что он объяснил!?- теперь уже требовала Эльвира Ахметовна, отказываясь верить возникшей у нее догадке.
     - Рассказал, что уже говорил обо мне со своими родителями, назвал им мою фамилию, имя отчество... Он все это у меня узнал, не помню уж под каким предлогом. Родители вроде одобрили, что он познакомился с такой девушкой, особенно им понравилось, что я дочь отставного полковника. До меня у него как-то не получалось по-хорошему знакомиться. Он вообще-то довольно стеснительный и до двадцати пяти лет вообще с девушками не знакомился... Ну, а потом он сказал, что никак не ожидал что моя мать татарка. Еще сказал, что должен об этом обязательно сообщить родителям... Он так спешил, будто хотел скорей со мной расстаться. Сказал, что позвонит... и уехал. Мама, я ничего не могу понять!- в глазах Ани стояли слезы отчаяния.
     Элвира Ахметовна ничего не ответила, она прошла в гостиную и бессильно опустилась на стул, глядя на ломящийся от всевозможных блюд стол, на недоеденные гостем пельмени, в приготовлении которых она вложила всю свою душу.
     - И нечего переживать. Так себе, мешок с г...- попытался несколько разрядить ситуацию Валерий Константинович.
     Ответом ему стало всеобщее молчание...
     
     Саша позвонил через несколько дней и назначил Ане свидание... После оного Аня пришла домой с таким лицом...
     - Что, что он тебе сказал?- этот озвученный Эльвирой Ахметовной вопрос, неслышно задавали Ане и отец и сестра...
     Аня ничего не ответив, молча прошла в их общую с сестрой комнату, где не раздеваясь легла на кровать. Лиза не решилась к ней зайти,пошла мать. Дочь недвижимо лежала лицом к стене.
     - Анечка... поделись со мной... тебе легче станет,- подсела к ней Эльвира Ахметовна.
     - Он сказал своим родителям, что у меня мать татарка,- неестественным совершенно без интонаций голосом, не поворачиваясь проговорила Аня.
     - И что?- чуть не шепотом спросила Эльвира Ахметовна.
     После паузы дочь продолжила так же бесстрастно:
     - Они запретили ему со мной встречаться.
     - Почему... потому что я татарка? Не может быть, ведь евреи обычно лишены всех этих предрассудков, Я думала что они в этих вопросах самый терпимый народ... Но ведь он же точно знал, что ты не еврейка. Зачем же тогда ухаживал, мозги пудрил, к нам приходил знакомиться!?
     - Он думал, что я русская или украинка и родителям то же сказал. Они не были против, но когда узнали, что я наполовину татарка...- Аня резко развернулась от стены, в ее глазах стояли слезы.- Меня не столько убивает, что его родители не хотят... он сам, сам не хочет. Ну, что во мне изменилось, от того, что он узнал? Ничего. Но до того я ему нравилась, была интересна. Он ведь и целовал и обнимал... У нас ведь кроме постели все было, и я чувствовала, что он хотел, хотел меня... И неужто, такой мелочи оказалось достаточно, чтобы я сразу перестала ему... Не могу этого понять...
     - Я тоже,- в прострации согласилась с дочерью Эльвира Ахметовна.- Ты говорила, что твоя мать с высшим образованием, бывший старший научный сотрудник?...
     - Да все я говорила! Дело не в этом, а в том, что они считают тебя мусульманкой!- с отчаянием повысила голос Аня.
     - Мусульманка... какая я мусульманка?! Я была как все в Советском Союзе пионерка, комсомолка, даже в партию чуть не вступила. Какая же я мусульманка, да и не верила никогда...- растерянно оправдывалась Эльвира Ахметовна.
     - Как ты не понимаешь... Они... в его семье все мусульман ненавидят... У них... еще один дядя его, брат отца, он в Израиле жил, там его вместе с дочерью в автобусе какой-то палестинский террорист взорвал. Его насмерть, а дочь калекой осталась.
     - А мы-то здесь причем?- продолжала недоумевать Эльвира Ахметовна, хотя подспудно уже поняла, что дело безнадежно.
     - Причем, причем... заладила. Ты лучше скажи, что мне делать. В чем я-то провинилась, что у меня жизни нет, я-то почему страдать должна из-за твоего отчества, национальности, его дяди с его дочерью! Да пропадите вы все пропадом!- Аня вновь отвернулась и зарыдала, зарывшись головой в подушку...
     
     Больше месяца после всех тех событий в квартире Марчуков царило упадническое настроение. Валерий Константинович единственный кто почти сразу "оправился" и жил как и прежде. Но вот в квартире раздался телефонный звонок. Трубку взяла Эльвира Ахметовна. Звонил муж Лизы. Подошла Лиза... Говорили минут двадцать. Когда положила трубку, с трудом сдерживала радость.
     - Что зовет?- определила по ее состоянию мать.
     - Да... я сейчас же еду,- дочь заметалась по квартире в поисках своих вещей.
     - Опять будешь там впахивать, стирать и убирать за всей оравой,- скептически предположила Эльвира Ахметовна.
     - Это ненадолго,- Сережа сказал, что снимет квартиру, и мы будем отдельно жить. Он просил у меня прощения, и обещал, что больше никогда после работы не задержится... Ну, я конечно немного его помучила, потом простила,- Лиза вся светилась, цвела переполненная счастьем.
     - И ты ему веришь? Скорее всего, в их квартире такой срач, что там стало жить невозможно, вот он перед тобой и разыграл спектакль,- непоколебимо стояла на своем мать.
     - Иди и не раздумывай!- это провозгласила свое мнение Аня
     - Еще одна советчица. Ты хоть знаешь, что ее там ожидает. Да там с того дня как она ушла, наверное, никто не убирался!
     - Во всяком случае, там ее никто твоим отчеством не попрекнет,- осадила мать Аня.
     - Ты эт... Ань. В гости приходите, с твоим Сережкой хоть выпить можно,- решил высказать свое мнение и Валерий Константинович.
     Эльвира Ахметовна вздохнула и пожав плечами стала помогать дочери собирать ее дорожную сумку...
  
  
  
  
   Челнок должен крутиться
  
  
   Бывшая учительница начальных классов Валентина Васильевна и бывший технолог машиностроительного производства Оксана Юрьевна, а теперь рыночные торговки, или как их прозвали в народе - челноки, пили чай на кухне Валентины Васильевны.
      Тоненькая, русоволосая Валя, в платье с голубыми полосками и черноволосая, крепко сбитая Оксана, в синих джинсах и торчащей из-под такой же джинсовой жилетки полосатой рубашки, представляли собой разительный контраст. Однако на базаре привыкли ничему не удивляться. Его, базар то есть, местные так и называли - поле чудес. Чай они пили не просто так, а вприкуску с мучившим их вопросом: где взять деньги? На носу маячила зима 1997года, но большая часть осенних курток была не распродана. Это значит, что деньги зависли в этих куртках и зимний ассортимент покупать не на что. Тогда на что жить?
      - Думай, не думай, а покупать надо. И скорее всего дублёнки в Турции, - отхлебнув чай, Оксана продолжила, - хочешь жить - умей вертеться.
      - На какие шиши собралась вертеться? - покачала головой Валя.
      - Ох, всю жизнь ты дальше своего носа не видишь. Сама-то что - не понимаешь? У нас с тобой - то густо, то пусто. То товара - завались и выручка хорошая, то распродаём остатки, и выручка - кот наплакал. Надо держать ассортимент. Поняла? - поучительный тон Оксаны задел Валю, но как-то так повелось, что чаще Оксана разговаривала именно так и Валя смирилась. Это давало возможность, как казалось Валентине, относительно спокойно плыть по течению, предоставляя Оксане принимать решения и, соответственно, брать за них ответственность только на себя. Ну, ведь это она так решила...
      - Чего ж тут не понять. Продавца наймем. А где денег взять, пока товар не продан?
      - Где, где... хм.... ладно, не буду томить. Я тут поговорила - дают и без особых проблем.
      - С чего бы? Им что деть их некуда? - удивилась Валя.
      - Ой, - тяжко вздохнула Оксана, - так бы и перебивалась без меня с хлеба на квас.
      - Зато тебе подавай небо в алмазах!
      - Ну не всем же быть бедными. Богатыми по наследству только за границей рождаются, а у нас в России надо успевать становиться! Ладно, ты наших "рэкетиров" знаешь?
      Валя вопросительно подняла глаза от чашки чая:
      - Нам что к ним в бригаду податься? - рассмеялась удивлённо.
      - Не надо нам никуда подаваться. Чай,пятый год на рынке мантулим. Или уже больше? - прищурила глаза Оксана, - ... люди же не слепые. Конечно, не просто так, под проценты. Мы купим товар, партия будет большая, значит закупочные цены ниже. Лишний раз летать не надо, опять экономия, да ассортимент увеличим, выручка поднимется. Сначала долг отдадим, а уж потом и о себе позаботимся. Ну, как?
      - М-м-м... - не зная, что ответить, замешкалась Валя.
      - Да я уж и так и этак прикидывала. Выгодно выходит.
      - А если в установленный срок не отдадим?
      - С чего бы?
      - Вон, осенние куртки повисли, а вдруг и зимние застрянут?
      - Так мы сроки возврата оговорим так, чтоб успеть продать, ну хотя бы часть, чтоб хватило долг погасить. Например, три месяца, но и в течение этого времени мы можем только проценты возвращать, а всю сумму в последний день. Ой, ой! Не кривись. Мы же так делать не собираемся. Будем отдавать сразу, с перового дня собирать выручку и раз в месяц возвращать часть суммы. Срок подойдёт - остатки вернём и всё. Привезём дублёнки! Возьмём в Турции у тех же поставщиков, что и куртки брали. Наши бабоньки не избалованные, купим те, что подешевле, продадим - подороже. Да и зима поможет. Холод-то не тётка, - хихикнула Оксана.
      На том и порешили. И чтоб не откладывать дело в долгий ящик, уже через пару дней сидели в маленьком Оксанином кабинетике. Кроме места на базаре, Оксана арендовала небольшой магазинчик, где часть товара брала на реализацию, а часть такой же, как на рынке, ну чуть дороже, так ведь и расходов больше.
      -Должен сразу сказать вам, я стараюсь не иметь в бизнесе дело с женщинами. И хотя... хм, знакомые все лица, однако... - пауза затягивалась, он рассматривал их так, будто впервые видел.
     - Снисхождения не будет, - наконец, продолжил кредитор. - Деньги любят счёт. Я думаю, вы это понимаете, - красиво очерченные губы, чуть улыбнулись. Оксана и Валя согласно кивнули, мол, понимаем. Вале было явно не по себе от этого серьёзного мужчины, которого она и раньше часто видела, но чтоб подумать что он... бандит. А тут ещё за дверями по-хозяйски расхаживали трое незнакомых молодых людей. Она уже жалела, что повелась на Оксанины уговоры, но было поздно. Мужчина выглянул за дверь и через несколько минут в комнатку занесли полиэтиленовый пакет с изображением красной розы на боку. Из пакета достали ещё один, только прозрачный и наполненный пачками денежных купюр.
      - Заметьте, чтобы вам было проще, все деньги в крупных купюрах. Возврат в долларах по курсу на дату расчёта, плюс проценты, - и он выложил их на стол. Оксана и Валя опять согласно кивнули.
      - Считайте, - откинувшись на спинку стула, он достал блокнот, нашел чистую страничку, вписал туда их фамилии, указав напротив сумму в долларах.
      - А если курс измениться? - не смело проговорила Валя.
      - Кто не рискует... и товар ваш, в соответствии с курсом, подорожает, - усмехнулся мужчина.
      - И считать долго, - добавила она.
      - Да вас никто обманывать не собирается. Ох, уж эти женщины. Соображать надо, - он постучал пальцем по лбу, - вы должны эти деньги приумножить, зачем же нам вас кидать?
      - Расписку для моей бухгалтерии. С мужиками я под честное слово работаю. А с вас потом как спрашивать? Бумага есть?
      - Да, да, конечно, - заторопилась Оксана.
      Расписку написали одну, подписали обе, подтверждая, что отвечают за полученную сумму и оговоренные проценты своим имуществом. Мужчина подумал и попросил дописать: "В случае отказа возвращать полученную сумму одной из нас, вторая обязуется вернуть всю сумму с процентами полностью".
      - Так будет надёжнее, а то с женщинами только свяжись, потом вместо денег одни сопли да слёзы... так что не взыщите, бизнес есть бизнес, - и он, попрощавшись, вышел.
      Деньги сложили всё в тот же пакет с красной розой, сделка была завершена.
     
      Несмотря на усталость, Валя долго не могла уснуть, когда же, наконец, забылась, то вдруг оказалась в каком-то неопределённом месте, и вроде шатёр, и не шатер. Над головой звездное небо, но ...оно чёрное, а звёзды по нему золотые.Валя смотрит на это небо и видит, что так выглядят ленточки от похоронных венков. Такой же густой чёрный цвет и бронзовой краской нарисованы звезды... только маленький уголок не затянут этой чернотой, голубой просвет виднеется. И так ей ясно стало, что это сон и надо спросить, и она спросила: "К худу, или к добру?". Но тишина была такой глубокой и стояла так долго, что она уже перестала ждать ответа, когда услышала: "Это небо в алмазах". И звучала в этом мужском голосе легкая насмешка и тихая грусть. Проснулась она в холодном поту.
      Чуть свет звонила Оксане.
      - Оксан, ну их, эти деньги! Давай вернём.
      - И как ты себе это представляешь?
      - А что? Мы же все в целости и сохранности...
      - Не гунди, поехали за долларами.
      Обскакали все банки, но нужной суммы не набрали, остаток купили у менял. В тот же день определились в группу, вылетающую с Турцию. Всего двенадцать человек. Большей частью бабоньки. Сначала обычным рейсом до Москвы, а там пересадка и дальше до Турции. Лёту до Москвы четыре часа. Разница во времени тоже четыре часа. Значит, как вылетели в восемь утра из Красноярска, так в восемь утра, в Москву и прилетели. Почти столько же протолкались в зале ожидания, пока подъехали москвичи, потом таможенный досмотр. Это вам не хрен собачий. Долларов везли с собой столько, что официально разрешенные две тысячи на нос, выглядели просто смешно. Даже учитывая интимные места их "захоронения", нервная дрожь пробивала так, что холодели пальцы рук. Все с надеждой поглядывали на Ольгу, руководителя группы. Та хранила гордое молчание, отчего все нервничали ещё больше.
      - Девочки, мальчики, подходите поближе, быстрее, быстрее, вам это нужнее чем мне, - наконец, прочирикала она тонким, но уже хорошо прокуренным голоском. Маленького роста, очень коротко стриженная, больше похожая на серую мышку, чем на сопровождающую группу туристов, Ольга, полушепотом объяснила, что сбрасываются на взятку нужным людям и могут не волноваться за сохранность валюты во всех местах. С носа требовалось триста долларов. Как видно, новичков в группе не было, потому что без вопросов, быстро и не заметно, требуемая сумма была у неё.
      Наконец, дверь служебного помещения за ней захлопнулась и все замерли в ожидании. Но неприятных неожиданностей не произошло. Ольга вышла оттуда, передернула плечами, усмехнулась чуть поджатыми губами:
      - Расслабьтесь...
      Далее стандартная процедура не заняла много времени и вот уже все рассаживаются по мягким креслам самолёта. Тут же начинается шум и гвалт. И уже через полчаса после взлёта запах водки и дым колесом. Оксана и Валя, в общем-то, не пьющие вовсе. А это, это эпизод из жизни челноков. С волками жить, по-волчьи выть.
      - Девочки, ну куда ж вам деться "с подводной лодки"? - прямо перед Валиным лицом глупо ухмыляется толстая блестящая рожа. И она глотает обжигающую жижу.
      - Оксан, я, что одна... давай тоже...
      - Поехали... - и они "поехали"...
      - Оксан, похоже мы горим...
      - Не-а, эт-т-т-а люди курят... чё, выпили надо посмолить, пошли лучше перессым это дело.
      - Как ты можешь так выр... эк выр... эк, тьфу, незя так говорить. Ясно?
      - Как белый день. П-ш-ли, эк... Счас тут наблюю.
     
      Наконец приземлились. Трап, словно на пароходе в шторм, раскачивался и уходил из-под ног.
      - Не нужен мне берег турецкий... - орал ещё не протрезвевшим голосом все тот же мужик, что уговаривал их выпить, остановился на трапе и великодушным жестом протянул стюардессе зелёную купюру:
      -Держи, милая, не болей... - и чуть не загремел вниз по трапу, Валя даже зажмурилась от страху, сами-то они с Оксаной, цепляясь за поручни, кое-как спустились, зарекаясь, каждая про себя больше не попадаться на этот массовый гипноз, и заранее зная, что будет как всегда, то есть как сегодня.
     
      Зато в Турции всё покатилось как по маслу. Поставщики - давно наработанные. Товар у них брали не в первый раз, а тут ещё партия такая, что у продавцов даже слюнки потекли. Переговоры вели через невысокого русского паренька. Он когда-то так же как они приехал сюда, да так и остался. Теперь работает то ли переводчиком, то ли торговым представителем, а скорее всего и то и другое вместе. Хотя, в принципе, торговаться можно и без переводчика, хватит и калькулятора, показал вещь, набрал сумму и так далее...
      - Ну как ты тут?
      - Лучше многих, - вежливо улыбнулся он и продолжил:
      - Вы молодцы. Вон, какие обороты держите, а многие то пропьют, то прое... простите ради бога, ну и вообще берут без разбора всякую дрянь, да и не торгуются, прям стыдно за своих, будто денег не жалко. А я тут за год столько накоромчу, что мотаясь так как вы, и за три не заработал бы. Опять же жизнь спокойная. Ни тебе рэкетиров, ни налоговой, а ещё процент с продажи, так что не жалуюсь. Знай своих заманивай, и вам и мне хорошо. Хозяин тоже не в накладе, - потом улыбнулся и добавил, - а сегодня, хозяин велел вам приглашение передать, в ресторан. Уж очень доволен сделкой остался. Так что готовьтесь. Вечером за вами такси будет подано.
      Валя и Оксана переглянулись. Всё-таки Турция... не Россия.
      - Да не волнуйтесь вы. Всё будет нормально. Вы ему живыми и здоровыми выгоднее, сколько ещё пользы принесёте, он же дублёнки продаёт, а не женщин, - и опять улыбнулся, но уже как-то криво, - хотя куда более выгодное занятие.
      - Нет, нет. Ты передай, что спасибо и всё такое, но у нас дела. Вот ещё оплату карго-перевозчику не произвели, - заспешила Оксана.
      - Ну и нам ещё назад лететь, - поморщилась Валя.
      - Понятно, как хотите, а зря отказываетесь, зря, - на этом разговор был окончен.
     
      Всё. Пора назад, домой, домой!!!
      Огромная клетчатая сумка весила пятьдесят килограммов. Больше нельзя - норма, меньше "жаба" не позволяет. Валя поставила её на первую ступеньку трапа, уперлась в неё коленкой, помогая переставить на вторую... и так до самого верха. Такие же точно сумки у всех остальных пассажиров. И волокут их кто как может. По принципу: своя ноша не тянет. Остальной товар загрузили на следующий прямо за ними грузовой самолёт. Хотя сдавали груз тоже не без проблем. Им-то повезло, они одни из первых оформились, а под конец началось. Что самолёт не резиновый, что с таким перегрузом это и не самолёт вовсе, а беременный крокодил и навернуться - раз плюнуть. Однако, никто не хотел оставлять свой груз до следующего рейса, у следующих свой "перегруз" будет, жди потом, если вообще дождёшься. Так и взлетели: молясь и чертыхаясь. Обратный рейс отличался только тем, что клетчатыми сумками был забит не только грузовой отсек, они неровным слоем расположились между рядами кресел, так что стаканЫ и еда плавали над головами в сизом сигаретном дыму, передаваемые от "этого кресла - тому". И когда выяснилось, что грузовому самолёту пришлось совершить вынужденную посадку и всё-таки снять с борта часть груза, то это уже никого не могло расстроить, поскольку каждый находился в том расслабленном состоянии мозга, которое позволяет надеяться, что все плохое происходит только с другими людьми, а ты... ты весь в порядке!
     Да... Если бы знали девочки, где упасть, соломки бы подстелили. Но, увы, дар предвидения большая редкость. Вот и крутятся "челноки", пока ниточка не оборвётся. А пока, пока они летят домой все в... шоколаде, ну в том, от которого зарекались, спускаясь по трапу в Турции.
     
     - В аэропорту города Красноярска минус восемнадцать градусов. Экипаж самолёта прощается с вами и желает удачи, - интересно, что стюардессы все говорят одинаковыми голосами, или ей это только кажется? Валя выглянула в иллюминатор - слава Богу, дома.
      Ладно, товар привезли. Но деньги взяты в долг под проценты, значит продавать надо быстро, тут в прямом смысле: время - деньги.
      - Оксан, давай своих мужчин привлечём и перевезём товар, никого не нанимая? - уж очень Валя стеснялась нанимать людей. Будто не деньги за работу платила, а об одолжении просила. Другое дело муж и сын, кто ещё поможет?
      - Ой, Валя, даже не знаю. Павел Андреевич к защите диссертации готовится, а девочки, ну что ты? - Оксана своего мужа за глаза почему-то называла по имени отчеству. Валю это удивляло, но спросить: почему, она как-то стеснялась. Ещё у Оксаны имелись две дочери: умницы и красавицы, конечно, какая им "разгрузка"? И тут, в душе Валентины, помимо её воли, поднялась волна обиды.
      - Божечки мой, кому нужна сейчас его диссертация? - и осеклась, не надо бы с Оксаной спорить, всё равно по её будет, но не вытерпела. Она детей в школе учила, и то не нужна стала, иначе бы зарплату платили! Вот и пришлось идти на базар. Теперь каждый день себя в торговые ряды за шиворот тащит. Ну не её это! Однако выхода нет. Потихоньку привыкла слушаться Оксану в базарных делах. Куда как легче чем самой всё это переваривать.
      - Кому нужна, спрашиваешь? Его маме. Говорит, всю жизнь положила, чтоб сын учёным стал, - заносчиво огрызнулась Оксана.
      - Думаю, мы за день управимся, - не сдавалась Валя.
      - Слушай! Это у тебя солдафон! И уголь грузить и говно возить, а мой - на кафедре в институте работает!
      Валя застыла с открытым ртом, даже дыхание перехватило:
      - Мой Николай - специалист высшего класса! Но что правда, то правда, никакой работы не боится! Только честный он, понимаешь?
      - Тьфу! Вот пусть он свою честность тебе на хлеб и намажет! - ну, ничему жизнь не учит её подругу, думала Оксана. Вытащила её из нищеты, теперь постоянно понукать приходиться, тащить как мокрого котёнка! Идеалистка, вшивая! Оксана просто кипела, а Валя не унималась:
      - Кто-то же должен нас защищать?!
      - От кого? И чем? Вон, сплошное разоружение. У твоего капитана весь его "секретный объект" скоро на металлолом растащат. А завод? Весь наш район на "оборонку" работал, а теперь турецкими юбками торгует.
      Впервые в жизни Валя почувствовала, как обида и злость заполняют её душу до краёв.
      Только неприятности этой ссорой не закончились.
      Пока они были в поездке, нанятая молодая женщина продавала их товар. Прикинув перед отъездом примерную дневную выручку, решили, что когда вернутся, денег хватит на первый взнос по займу. Это было очень важно, потому что иначе высокий процент за просрочку может просто задавить их. Поэтому продавщице оставили самый ходовой товар, даже цены немного снизили, чтобы привлечь покупателя. Казалось, всё предусмотрели. Но, в первый же день после возвращения выяснилось, что в отделе серьёзная недостача. Продавец уверяла, что сама не знает, как такое могло случиться.
      - Это как же так не знаешь? Что кожаные куртки как птички сами улетели? Возвращай деньги за проданный товар. Воровка! - наседала на неё Оксана.
      - Я - воровка!? Это вы сами оставили мне товара меньше, а записали больше. Спекулянтки проклятые! Раньше бы вас за это дело в тюрьму посадили, а теперя... - она развела руки в стороны, показывая, что "теперя".
      - А ты попаши с наше, потаскай сумки! Чёрт, и какого хрена мы тут воду в ступе толчём? Есть тетрадка, в ней весь товар переписан поштучно, ты подписала, что приняла, так что давай не финти! - Оксана перевела дух, соображая как из этой вертихвостки вытрясти деньги. Выходило - почти никак. Кроме однокомнатной хрущевки и пьяницы отца, у неё за душой никого и ничего.
      - Оксана, пусть она отрабатывает, другого выхода не вижу, - вмешалась Валя.
      - Придумала тоже!? Оставить козу в капусте! Мало того, что на еду деньги давать придётся, так еще и дальше воровать будет. Чего ей теперь терять? - злость так и брызгала из Оксаниных глаз, повод был действительно серьёзным. До срока первого платежа оставалась меньше недели, и вдруг такое, планы рушились с первых шагов.
      - Пусть у тебя в магазине пол моет. Хоть какая-то польза.
      - А торговать, кто будет?
      - Я. Мне не привыкать. Ты же знаешь.
      - И не мечтайте. Ничего я мыть не буду! - фыркнула в ответ работница.
      - Ну, смотри, сама напросилась! - голос Оксаны не предвещал ничего хорошего.
      - Да пошли вы. Что пролетарию терять, акромя своих цепей, - ехидно пропела теперь уже бывшая продавщица и направилась к выходу с рынка.
      - Ладно. Время - деньги. Давай, ты тут порядок наводи, а я скоро вернусь, - и Оксана решительно зашагала по направлению к администрации рынка. Не было её довольно долго. Пришла взволнованная, торопливо открутила крышку термоса, налила ещё неостывшего чая и жадно сделала несколько глотков:
      - Значит так. Срок первого платежа нам отсрочили на неделю, правда и процент тоже увеличили. Чего вылупилась? Сходила с людьми поговорила, вошли в положение, - грустно и устало улыбнулась Оксана, допила чай и добавила:
      - И нашей лохудрой займутся, ну тоже не бесплатно.
      - Это как?
      - Каком к низу. Всё, давай закругляться. Ты тут, смотрю, тоже зря время не теряла. Завтра с утра и тебе и мне на работу.
      Деньги собирали до последней копеечки. А торговля, как назло, шла ни шатко, ни валко. Наверстать упущенное, а точнее украденное, не получалось. Оно, конечно, если бы не воровство продавщицы, то всё было бы в норме. А так, в общем, Оксана предложила:
      - Конечно, всё не так как планировалось, но есть мысль. Я в своём магазине товар на реализацию беру. То есть поставщики привозят, сдают, и я, по мере продажи, с ними рассчитываюсь. Иногда товар лежит месяцами. Иногда уходит влёт. Ну, задержу на несколько дней расчёт. Эти деньги добавим вместо недостающих для расчёта. Потом наторгуем и вложим. Перекрутимся несколько дней. С тебя-то всё равно толку нет.
      Валя даже рот открыла, пытаясь возразить, что и с неё может быть толк, так как есть небольшая сумма, припрятанная на чёрный день, но, сама не зная как, поймала себя за язык. Внутри возникло такое ощущение, что как раз такой день и приближается. Завершив базарные дела, они уселись в вишнёвую девятку. Оксана купила её почти год назад и теперь привычно рулила среди колдобин разбитого асфальта. Подкатив к самому Валиному подъезду, резко тормознула.
      - Ох, говорила тебе, давай деньги вернём, не послушалась, - сокрушенно проговорила Валя.
      - Перестань, ещё ничего страшного не случилось, - и усмехнулась уголками губ, - ты-то ко мне пришла на готовенькое, а я начинала с голой попой. Вот когда накрутилась. И вообще, хватит, не зуди! Всё перемелется, мука будет.
      - МукА, лишь бы не мУка...
      - Тьфу! Типун тебе на язык.
      Валя открыла дверку, чуть задержалась, но так ничего не сказав,вышла из машины.
      На следующий день, отложив возврат до вечера, чтоб дневную выручку добавить, прикидывали и так и этак, как будут объяснять нехватку средств. Но всё оказалось проще и хуже самого плохого их предположения.
      - Ох уж эти женщины, не зря я говорил, что не люблю с вашим братом работать. Было?
      - Нашей вины тут нет, - вежливо промямлила Валя.
      - А чья? Моя?
      - Мы же не отказываемся...
      - Ещё бы. Василий! - крикнул он в стоявший на столе селектор, и в кабинет вошел невысокий молодой мужчина, - прими, пересчитай, да расписку дамам напиши, куда чего и сколько, - тот молча кивнул и присел рядом за небольшой столик.
      - Столько? - спросил, пересчитав деньги.
      - Да, да, - согласно закивали обе.
      - Вот расписка, - и он положил перед ними бумажку.
      - Спасибо, - желание было одно, быстрее ретироваться.
      - Стоп, вы с документом ознакомились? - осведомился хозяин.
      Валя и Оксана прочитали написанное на бумажке. Выходило, что долг они почти не погасили. Вначале отняли сумму просроченных процентов, потом очередных и на гашение основной задолженности оставалась совсем небольшая часть принесённых ими денег. Получалось, что просрочка, на которую они изначально никак не рассчитывали, давит их мёртвой хваткой.
      - А как там наша бывшая продавщица? Может она уже какую-то сумму... - опять заговорила Валя, Оксана на удивление, не проронила ни слова.
      - Ваша дура? Взяли её на свою голову. Хотите, вернём? Ленива, клиенты часто недовольны, никакого толка нет, ума не приложу, что с ней делать.
      Уже сидя в машине Валя спросила:
      - Оксан, они что, её проституцией заниматься заставили?
      - Нет, пирожками торговать, - зло огрызнулась та, - да если бы не эта гадина, у нас бы всё нормально было. Убила бы сучку, своими руками! - посмотрела задумчиво через ветровое стекло, - надо что-то делать. А то мы как кролики в глотку удава, сами лезем.
      Валя, молча, сидела рядом и чувствовала, как мелко трясётся желудок и к горлу подкатывает ком.
      - Чего раскисла?
      - Да нервы на взводе, до тошноты.
      Оксана пошарила на заднем сиденье и протянула ей бутылку колы:
      - Глотни, успокойся. Килограммами нервов никто долги не принимает. Но есть одна идея. Наша общая знакомая, ты её знаешь - Светлана Федоровна, та, что раньше овощной базой заведовала, советовалась тут со мной, собралась новую квартиру покупать, значит, деньги есть. А махнём-ка к ней, попросим в долг, - и, не дожидаясь Валиного согласия, повернула ключ зажигания.
      Ехать пришлось на другой конец города. Валя украдкой смотрела на подругу и тут же отводила глаза на дорогу. Когда-то они учились в одном классе, и Валя представить не могла, что с этой настырной и вредной девчонкой, судьба свяжет её одной верёвочкой. В школе у Оксаны ни подруг, ни друзей не водилось. Но, похоже, она в них и не нуждалась.
      Пока ехали, потемнело окончательно. Уличные фонари выхватывали из полумрака придорожные кусты и серую ленту асфальта.
      - Так. Вот и знаменитая "бетонка", - усмехнулась Оксана.
      - Глянь, темень, а девчонки стайками под кустами жмутся.
      - Валь, ты что, с луны свалилась? Наша "мадам" тоже где-то здесь "жмётся".
      - О-о-о, ужас! - свет фар выхватил справа на обочине жуткую картину: было видно ноги и нижнюю половину туловища, а голова и грудь? От такого видения Валя похолодела:
      - Оксан! Там, та-а-м пол человека, - заикаясь, пролепетала она. Тем временем подъехали ближе и фары высветили согнувшуюся пополам женскую фигуру, совершенно голая нижняя часть тела была повёрнута в сторону дороги.
      - Так сказать: товар лицом, - хмыкнула Оксана.
      - Простынет, холодно.
      - Она под "кайфом", ей не холодно.
      - Думаешь?
      - А как иначе это перенести?
      - Уж лучше водки...
      - И нужна клиенту пьяная? Хотя и водка тоже годится. Слушай, хватит уже! У меня мозги на другую тему работают. Думаешь, сидит матёрая тётка дома и ждёт, кому бы денег взаймы дать, да побольше, да на подольше, да процент пониже поставить, а что? Вот и я о том же. Разговор предстоит не простой. Надо так на неё надавить, чтоб деньги получить, а не сочувствие. А у тебя проститутки в голове! Да стой они колом!
      - Слушай, как-то неудобно вваливаться без предупреждения?
      - Ну да, давай позвоним. Тут-то она нам и объяснит, что именно сейчас её нет дома, оставьте запись на автоответчике, ну обяза-а-ательно перезвоню, - ехидным голоском просюсюкала Оксана. А сама тем временем аккуратно разворачивала машину в тесном дворе старой панельной пятиэтажки.
      Валя уже нацелилась выходить:
      - Не спеши, подруга. Значит так, первое: нам надо, чтоб нас вообще в квартиру пустили, потому как дружба дружбой, но табачок врозь.
      - Может мы просто посидеть, ну бутылочку раздавить...
      - Вот, правильно мыслишь. Нам и надо, чтобы она именно так и подумала. Сначала надо узнать оплатила она уже квартиру или нет. Потому что если оплатила, то денег у неё нет и нам там делать нечего. А если есть... это уже другой вопрос. Да сиди ты, не дёргайся!
      - Оксан, зачем ты так!
      - Ой, оставь, не до твоих интеллигентских сантиментов. Не поняла ещё? Нас же с тобой с голой попой даже не на бетонку, в Африку отправят!
      - Оксан, - в голосе Вали задрожали слёзы.
      - Так, возьми себя в руки и слушай: говорим, что решили прикупить тебе квартиру, вот и пришли проконсультироваться, потому что знаем, она уже покупает и может посоветовать. Дальше ты делаешь вид что опьянела, только вид, поняла? А то сболтнёшь что-нибудь и всё испортишь. Говорить буду я. Ну а дальше видно будет, - и, глядя в зеркало на ветровом стекле, добавила, - там, в бардачке бутылка коньяка, сунь себе за пазуху.
      - Надо же, ты заранее всё предусмотрела.
      - Да, у меня там всегда что-нибудь болтается, мало ли когда "спасибо", нужным людям придётся сказать. У меня же магазин за спиной, не забывай. Ладно. Нечего время тянуть, и так поздно, пошли уже, что ли?
      Впустила их Светлана без проблем. Валя вытащила бутылку коньяка из-за пазухи. Света мигом накидала на стол колбаски, ещё там чего-то, поставила рюмки.
      - Я - чисто символически. А вы - не стесняйтесь. Или ты Валька, своего офицера боишься?
      - Да никого я не боюсь...
      - Ну ладно, ладно, - остановила подругу Оксана.
      - Чего это вдруг бабоньки на ночь глядя прителепались, что за нужда пригнала, а?
      - Да вот, Валентина у нас, сама знаешь, не ахти в какой квартирке живет. Надо бы улучшить, как раньше говорили, жилищные условия. Ну, сама понимаешь, посторонних людей посвящать не хотелось бы. Квартира, деньги, да и товара мы привезли немало и не дешёвого. Так что особенно "звонить" не хотелось бы. Время позднее, давай уж без лишних слов. Ну, поможешь?
      - Да, уж. Лучше лишнего языком не чесать. Это вы правильно сделали. Значит так, есть надёжные люди. Я себе квартирку присмотрела, и по цене сговорились, но денег пока не хватает. А на Новогодние праздники, как раз самая торговля, вот после них и уточним, когда оформлять будем. Ой, гляжу, твоя Валюха совсем окосела?
      - Ну, за двоих же, я то - за рулём, мне нельзя. Вот она и оторвалась. Ладно, ты там пошукай, ну и созвонимся. Пора нам.
      С тем и разошлись.
      Вот и столь любимые всеми Новогодние праздники.Однако Валентину и Оксану они совсем не радовали. Последний вечер 1997 года был бесснежным и морозным.
      - Валь, ну что ты сегодня как варёная. Уже одиннадцать доходит, а у нас еще курица недожарилась, - суетился Николай.
      - Пап, мам, можно я с вами Новый Год встречу, а потом отлучусь?
      - Это куда ты "отлучаться" намыливаешься, сын мой? - шутливым тоном вопрошал Николай.
      - Ну, Лёхины родители в ресторан уехали Новый Год встречать, а мы все договорились у него дома. Я уже и деньги сдал. Девчонки салатов всяких на...на...наделали. Мам? Что ты? Я как положено, Новый Год дома встречу, а уж потом...
      - Так, чтоб не пил. Понял?
      - Мам, ну я что, пьяница?
      - Я так не думаю. Господи, как же ты быстро вырос, - покачала головой Валя, - домой-то во сколько?
      - Как все расходиться будут, не побегу же я первым! Прямо, как маленький. Да, я вам на бумажке телефон написал, звоните, только, пожалуйста, нечасто, а то перед ребятами неудобно.
      - Ладно, ладно. Сам позванивай. Тогда и нам спокойней будет и тебе от друзей неудобно не будет. И вообще, не порть праздник, не бубни, - одернул он сына, а сам посмотрел на жену, праздничного настроения явно не чувствовалось.
     
      Пробили куранты, отыграл гимн, улыбающийся Серёжка, выскочил за дверь. Дома стало тихо и грустно, только из телевизора лилась музыка праздничного концерта.
      - Валя, я же не слепой. Ты вот говорить не хочешь, а я вижу, совсем тебе невтерпеж на этом рынке. Возвращайся в школу. Да понимаю я, - на глазах жены он вдруг увидел навернувшиеся слёзы, - конечно, отстала, программы теперь новые, но ты же умница, наверстаешь.
      - Коленька, - больше вытерпеть она не могла. И хотя без особо мрачных подробностей, но обрисовала сложившуюся ситуацию.
      Некоторое время он молчал. Потом, погладил её по голове:
      - Значит так, на рынок ты больше не идешь. Я разберусь сам. Ясно?
      Не смотря, на душившие её слёзы, Валя рассмеялась, представляя Николая в форме, при погонах, за прилавком и с дублёнками в руках.
      - Нет, знаешь, я сама. Если что, я, я... обязательно расскажу.
     
      В доме Оксаны сверкала огнями нарядная ёлка. На столе играл отблесками праздничных огней богемский хрусталь. Дочери Оксаны, Оля и Наташа, в нарядных платьях крутились перед зеркалом, нетерпеливо поглядывая на дверь.
      - Оксана, что с тобой? Сегодня же праздник. Мама пришла. Девочки своих друзей пригласили. А ты своим понурым видом весь праздник портишь. Не ставь базарные дела во главу угла, будь хоть сегодня женщиной, не торговкой! Нет, я не к тому, чтоб тебя обидеть, но ты сама даёшь повод. Я же не несу проблемы со своей работы домой? Так что будь добра - не порть нам настроение, - недовольство звучало в каждом слове мужа.
      Оксана не спорила. Запила две таблетки успокоительного рюмкой коньяка и почувствовала, как мир качнулся и поплыл из-под ног. Постояла немного в ванной у зеркала, дожидаясь пока немного отойдет это состояние, поправила неверным движением руки причёску:- Ничего, перезимуем, - подмигнула отражению и, сжав губы так, что помаду стало видно нарисованным пятном, вышла в коридор.
      Как прошел праздник - вспоминала урывками, с трудом. Скандал разгорелся уже с утра.
      - Ты что, совсем опустилась? Как ты могла так нализаться ещё до прихода гостей? Мама в шоке. Вот потом оправдывай тебя в её глазах. Я работаю, а ты там, на базаре, да в своём магазинчике к питью пристрастилась?!
      Оксана открыла рот, чтоб объяснить, мол, лекарство так подействовало. Но, ведь он же знает, она не пьёт.
      - Что-о-о? Ты, ты, ты ещё и оправдываться собралась? Сучка!!! - взвизгнул Павел Андреевич.
      Голова раскалывалась на части. Ныла каждая косточка. Она свернулась клубком, лишь бы никто не трогал, гори всё синем пламенем. Потом до сознания дошло, что дома тихо, где девчонки, спят ещё? Она подняла голову и непослушным языком спросила:
      - Девочки где?
      - Не знаю. Взяли у тебя в сумочке немного денег, и ушли от позора, чтоб такую мать не видеть. Так, всё. Я тоже человек. И уж если жена Новый Год испортила, хоть сегодня позволю себе отдых! Где у нас деньги лежат? Мне что, тоже копейки из твоей сумочки вытаскивать?
      - Всё, что есть - в ней, больше денег нет, - через некоторое время хлопнула входная дверь, и в квартире стало тихо. Она перевернулась на спину, расслабилась. Как хорошо одной, как хорошо, и уснула.
      Проснулась от того, что, не переставая, звонил телефон. За окном уже темнело. Первый день 1998 года подходил к концу. На ватных ногах поднялась и кое-как дотащилась до тумбочки:
      - Алло?
      - Оксан, Оксаночка, ты сегодня в магазине была? - голос Вали дрожал, казалось бы, что ещё могло случиться?
      - Там, в магазинах цены - где по рублю, где по тысяче. А колбаса одна и та же.
      - Успокойся. Ввели новые деньги. Но и старые никто не отменял. Один новый рубль стоит тысячу старых. Надо было тебя предупредить, а я забыла. Склероз, наверно? - вяло удивилась Оксана.
     
      Январский расчет по долгам был уже не новостью. Просрочка, текущие проценты, мизерная сумма гашения основного долга.
      После старого Нового Года опять поехали к Светлане Федоровне. Разговор получился неуклюжий, странный. Подруги решили, что квартиру она покупать передумала, но почему-то упорно интересовалась, нет ли у них или их знакомых долларов на продажу. Когда вышли "из гостей", стоя на грязном замусоренном крыльце, Оксана сказала:
      - Козе понятно, юлит старая выдра. Доллары скупает, что-то знает, да сказать не хочет, или боится. Ладно. Поехали.
      Не успели оглянуться, прошёл февраль, в марте к дублёнкам добавили оставшиеся не распроданными кожаные куртки. В апреле выручка немного увеличилась и они даже чуть-чуть воспрянули духом. Но на подходе было лето, а время упущено. Кому теперь нужны дублёнки? Надо было менять ассортимент, как это и предполагалось изначально, но было не на что. Попробовали занять у Светланы. Она даже дверь не открыла. По телефону тоже не отвечала.
      - Значит, избегает нас. Видать что-то пронюхала, и денег не даст, - резюмировала Оксана, когда они очередной раз пытались занять их, - а больше мне и попросить не у кого. В магазине еле выкручиваюсь, у одних поставщиков беру, другим плачу. Господи, скорее бы это всё кончилось! М-м-м-да, такого ещё не было, - и добавила таким тоном, что Валя поёжилась, - не было, не будет, а будет - не дай Бог. Знаешь отгадку? - посмотрела исподлобья, - ну считай, повезло, коли ещё не довелось узнать.
      В июне и июле гасили только проценты. Да и то, Оксана так залезла в долги, что уже стала прятаться от поставщиков магазина.
      Августовское солнце светило прямо в глаза, даже тёмные очки не спасали. Валя без дела толклась за прилавком. Ни одной продажи третий день. Кому в такую погоду придёт в голову покупать кожаные куртки и дублёнки?
      Вечером, позвонила Оксана:
      - Валя, давай собирайся. Я сейчас за тобой заеду.
      - А что случилось?
      - Да вот приглашают в гости.
      - Оксан, какие гости? К кому?
      - Кому мы с тобой отказать не сможем? Одевайся и выходи. Я сейчас подъеду, - усмехнулась в трубку Оксана.
      В администрации рынка только в одном окне горел свет. В комнате находился их кредитор, Василий и двое крепких молодых парней.
      - Значит так, девочки. Я как в воду глядел. Зарекался с женщинами работать и опять попал! Да как попал? На бабки! И на какие? На хорошие. Я же вам чьи деньги дал? Знаете? Во-о-от. Люди уже все жданки съели. Тем более что доллар дорожает. Понимаете, что это для вас значит? Всё, больше отсрочки не будет. Что хотите, делайте. Квартиры, машину, ну хоть Папу Римского продавайте, а чужие деньги верните. И вернуть вам надо, как и договаривались в долларах.
      - Мы же проценты гасим, получается - деньги работают, и не плохо, - возразила Оксана.
      - Откуда вам знать, что такое хорошо, а что такое плохо? Это вам не детские стишки, - и встал, давая понять, что разговор окончен, но, как бы между прочим, добавил:
      - Да, девочки, не вздумайте финтить. А то мало ли, вдруг кто из ваших девочек хулигана на улице встретит, или ваш сынок, ох уж эти пацаны, где только не лазают, с крыши, например, упадёт. Вы меня поняли, надеюсь? - и уже совсем другим, жёстким, не допускающим возражения тоном добавил, - и без глупостей чтоб. А то когда ребёнок инвалидом по мамашиной милости станет, ни одна милиция не поможет ему здоровье вернуть. Ясно?
      Ответила Оксана уже сидя в машине:
      - Ясно, как в тумане.
      Больше обе не проронили ни слова. А уже через несколько дней, понедельник 17 августа 1998года удивил всех жителей большой страны. С этого дня в ходу стали только новые купюры. "Сюрприз" удался для всех. Те, кому было что менять, толклись в кассах и в панике возвращались из отпусков. Ну а кто не успел, тот опоздал. У Оксаны и Вали денег в наличии не было, но ещё был товар, и они решили, что это к лучшему.
      Нарядная, знающая себе цену младшая дочь Оксаны Ольга, возвращалась домой. Вечер был поздний, и свет уличных фонарей отражался в витринах магазинов. Отражалась в них и Ольга. Модная, хорошо одетая и вообще - умница и красавица. Домой идти не хотелось. Мать с отцом и так не особенно ладили, а теперь ещё и денег у матери не стало, хотя кто их, базарных торговок, разберёт? Так вот, теперь они живут даже не как кошка с собакой, Оля слов не могла подобрать, чтоб определить отношения родителей. Ладно. Их дело. У неё своя жизнь. Институт престижный, одета, обута, в общем, нечего забивать голову.
      Ольга свернула во двор своего дома, где уже ни света фонарей, ни витрин магазинов. Тьма и грязь, вперемешку с надуваемым со всего двора мусором. Пробираясь между домов по замусоренному и выщербленному асфальту, вдруг прямо перед собой увидела неразличимую в темноте серую девятку. Попыталась обойти, но дверка открылась, сильные руки мгновенно впихнули её внутрь, даже пикнуть не успела. Уже сидя в машине, возмутилась:
      - Это что за дела?
      - Заткнись. А то найдут утром на свалке. Сечёшь?
      В животе у неё громко заурчало, руки и ноги пробила дрожь, она, молча, кивнула.
      - Чё молчишь?
      Ольга икнула и попробовала заплакать.
      - Цыц, сучка! Значит так, скажи своей мамочке, что если она не рассчитается, то... чё? - говоривший повозился в темноте, к её ноге прикоснулось что-то холодное, она услышала треск разрываемой материи, в ужасе вскрикнула и тут же получила удар в лицо.
      Очнулась на лавочке возле подъезда, перед ней стояла соседская бабка с мусорным ведром в руках и возмущалась:
      - Вот молодёжь, девушка называется. Напилась, вывалялась как свинья в грязи, где-то натаскалась, радуйтесь родители! - и, плюнув под ноги, пошла в подъезд. Кое-как Оля поднялась домой. Открыл отец.
      - Милицию, Оксана срочно звони в милицию! - визгливо и патетично кричал он. Оксана, молча, кинулась к Оле. Выяснив, что у той только кусок подола от платья отхватили чем-то острым, ну и на грязную лавочку посадили, тихо и жестко сказала мужу:
      - Заткнись.
      - Мама, ты что, ты, ты, всё из-за тебя! Отец прав - ты из-за денег никого не пожалеешь!
      - Оля, как ты можешь так говорить? Ведь на то, что я зарабатываю, мы все живём! И ты тоже, понимаешь? - схватившись за голову, Оксана вдруг закричала так, будто в диком лесу:
      - Не могу больше, не мо-о-о-гу!!!
      В этот момент вернулась Наташа. Выяснив, что случилось, насторожилась:
      - Как бы нам за мамашкины дела всем не пострадать, - и пошла на кухню, пить чай, - а что, к чаю у нас ничего вкусненького нет? - послышался оттуда её недовольный голос.
      И тут зазвонил телефон. Все притихли. Даже Наташа перестала пить чай и вышла в прихожку, чтоб лучше слышать.
      - Алло? - Оксана старалась взять себя в руки и уже почти смогла, когда в трубке послышалось:
      - Оксана?
      - Ну...
      - У меня... у меня... - всхлипывала Валя.
      - Что с Серёжкой?
      - Встретили на лестнице, вроде ушибами обошлось, но... - остальное Оксана слушала плохо. Деньги нужны срочно, любой ценой, любой, и она знала только одно место, где их можно взять.
      - Всё. Хватит голосить. Одевайся, я за тобой заеду. Есть идея.
     
      Сидели в маленьком Оксанином кабинете, том самом, где взяли в пакете с красной розой, те самые, проклятые, деньги.
      - Давай в милицию заявим? - несмело предложила Валя.
      - Я тебя умоляю. Ты что советских фильмов насмотрелась? Я уж про расписку и не говорю. Да и что будешь заявлять? Скажешь - угрожают. Они скажут - нет. Просим долг вернуть, но вежливо просим. А сын на лестнице упал - так, кто из пацанов без шишек вырос? Только вдруг жаловаться поздно будет? А?
      - Ладно. Давай украдём, - Валя пыталась согреть ледяные пальцы о чашку давно остывшего чая.
      - Ой... ну обсуждали уже. Может припугнуть Светлану? Главное чтоб денег дала, мы же её грабить не собираемся, всё вернем, постепенно. Хотя она ещё при советской власти начинала. Пуганая. И значит, - Оксана замолчала, обдумывая сказанное, - значит пугать надо серьёзно, чтоб поверила.
      - Боюсь я, очень.
      - Мне тоже не в радость. Только тянуть нельзя. Срок возврата по расписке истёк, проценты по просрочке на всю сумму тикают. Понимаешь, что для нас это значит? А ещё доллар растет, прикинь, - и упёрлась лбом в тёмное оконное стекло.
      -Поздно уже, пора решение принимать и по домам.
      - Оксан, мы же грабить не будем?
      -Нет. Просто не вежливо попросим, отберём на время, если тебе такая формулировка больше нравиться.
     Челноки докрутились. Нить судьбы завязалась в узел, развязать который, они были не в силах.
      Помните, те времена, когда самолёт только возвращался из Турции, и у девочек всё было в шоколаде? Было, да сплыло, а предугадать где соломки подстелить, и вправду, оказалось невозможным. И теперь Оксану и Валентину ждали большие перемены в жизни. Но это уже совсем другая история.
  
  
  
  
   Отец Иннокентий
  
    Афган
     
     Он сидел в баре и пил водку со льдом. "Приучился с этой немчурой пить по- ихнему. А нравится. Кто бы мог подумать. Водка со льдом". Он смотрел на улицу, но перед глазами было последнее совещание. "Я тогда потерял всякую надежду подписать с ними контракт. Этот боров, фашист грёбаный, нехорошо смотрел на меня оба дня, пока шло обсуждение. Чем-то был недоволен. Ему же было выгодно. Он такие бабки сколотит на этой сделке. Какая муха укусила его? Анюта - вот молодец. Сразу его расколола: поняла баба, что у него вздрагивает эта штука, когда он ее видит. Молодец деваха. Как она его обработала!".
     "Ладно, пусть девчонка теперь отоваривается в своих бутиках. Федор Иванович дал тебе достаточно бабла, Анютка, ты заслужила. А мне можно и подождать теперь. Контракт уже подписан, и пошли вы все к ..." Он заказал еще водки и вытянул ноги. "Нет, немки мне не нравятся". Он поманил пальцем Никанора, начальника своей охраны:
     - Скажи, Ник, встал бы у тебя на этих баб? Да ты не стесняйся. Свои же.
     - Федор Иванович, я женатый человек.
     - Конченый, хочешь сказать? Ладно, иди. У мужика всегда глаз косит туда, - он показал глазами в спину молодой женщины, которая проходила мимо столика.
     ***
      В самолете он положил ладонь на руку Анюты:
     - Молодец ты, Анюта. Без тебя этот боров не сдался бы.
     - Ужасная ночь была, Федор Иванович. Мерзкий тип и скупой.
     - Купишь в Москве все, что не докупила в Берлине. Время подгоняет нас, ой как подгоняет. Еще немного ... - Он уже хотел выругаться (Анюты не стеснялся, она все стерпит), но увидел стюардессу, сидящую на откидном стуле, и сдержался.
     - Девушка, мне водки со льдом.
     Она принесла и улыбнулась ему. Он оплатил:
     - Сдачи не надо.
     Теперь все в порядке. Мой бизнес уже на новом уровне. Ай да Анютка. Он посмотрел в ее сторону. Она спала, свернувшись калачиком в широком кресле бизнес-класса. Он тоже закрыл глаза. До Москвы далеко, вздремнуть бы.
     Во сне он увидел сухую раскаленную землю. Себя, лежащего с оторванным погоном, а еще, в последнее мгновение перед потерей сознания, лицо Клавы со сжатыми губами. Потом только узнал, что она под свистящими пулями и градом осколков сумела затащить его за бронетранспортер и там стала перевязывать. Моджахеды всегда появлялись неожиданно, как из-под земли. Казалось бы, это был абсолютно безопасный район, контролируемый нашими войсками. Нашли суки мишень, выбрали санитарный обоз. Война есть война. Кровь за кровь, смерть за смерть. Такого навидался тогда, что уже смотрел на трупы женщин и детей, как на холодные камни в горах этой недоброй страны.
     Открыв глаза в своем сне, он увидел Клаву. Этот момент он запомнил на всю жизнь. "Я не умер. Меня спасла эта курносая медсестра. Я не умер, я живой". Она ходит за мной, будто я ей брат или нареченный. "Федя, я тебя сразу полюбила, я бы не допустила, чтобы ты умер. Никогда". Какая же я скотина. Да я таким всегда был. А как бы я выдержал афганскую войну и этот кошмарный бизнес, где нет никаких правил поведения и никакого контроля. Хапай, сколько можешь, остальные пусть подохнут. Потом будет поздно. Как на Афгане".
     Он открыл глаза, хотел заказать кофе, но, увидев, что стюардесса сидит с закрытыми глазами, шумно хлебнул остаток водки. Она тут же подошла к нему.
     - Будь добра, милая, принеси кофейку без сахара и молока. Сделай покрепче.
     "Клава свою жизнь посвятила мне. Неужели можно полюбить такую скотину, как я? А тогда что было, когда меня заказал Лавруха. Киллер думал, что убил шофера и телохранителя, поэтому подошел, поторопился, чтобы через открытое окно лимузина прикончить и меня. Клава бросилась к окну, чтобы закрыть его и спасти меня. Он выстрелил. Тут Ник пришел в себя и стал палить, убил и киллера, и его байкера. А Клава ... бедная ты моя жена. Настрадалась из-за такого придурка, как я. Целый месяц пролежала в больнице".
     Он отхлебнул кофе.
     - Федор Иванович, - услышал он, - я никак не могу Вас дозваться.
     Анюта удивленно смотрела на него. "У Анютки всегда расчет. Столько дала, столько получила. Поэтому так горячо болеет за наш жирный бизнес. Теперь уже три года, как мы солидная фирма. Компетентная, конкурентная и крутая. Три "К", как говорит Анюта".
     - Чего тебе надо, спала бы себе.
     - Вы не забыли позвонить Ермишкину? Он должен запустить бумаги там в министерстве.
     - Забыл. Заткнись на время. Все обойдется.
     Она отвернулась обиженно, но побоялась что-либо сказать. Босс был крутой, как и его фирма. Чуть что, тут же схлопочешь неприятностей. Каких людей повыгонял, а все же поставил бизнес на ноги. Все боятся его, и никто не любит. Если молча и хорошо работать, то выгодно. Платит хорошо. Ценит преданность и оплачивает ее. В этом бизнесе все знают Коломейцева и побаиваются его. Хватка мертвая, бульдожья. Лучше жить с ним в мире.
     ***
     Дома он торопливо обнял дочь и сразу же поднялся на второй этаж к жене.
     - Как ты, Клава?
     - Так же, Феденька. Ты же знаешь - от нас уже ничего не зависит.
     Он ничего не сказал, только присел на розовый пуфик и посмотрел на нее, ожидая, что она начнет жаловаться на болезнь - опять же облегчение. Но нет. Они помолчали немного, потом Клава сказала, переводя дыхание:
     - А вот то, что Васеньку определил к себе в вице, за это спасибо. Мое материнское сердце подсказывает мне, что он справится. Не дрожи так за свой бизнес, поручай людям больше - не все сам да сам. Помни, что ты был офицером. Отдавал команды, но и доверял подчиненным, - она с трудом выдохнула воздух после длинной тирады.
     - Я подписал контракт с Гюнтером.
     - Я знаю. Поздравляю. А ты сомневался, что осилишь немцев.
     Он хотел крикнуть ей, что этот фашист никогда бы не подписал, если бы Анюта всю ночь не терлась о его вонючее жирное брюхо. Паскудник. "А Васька? Всегда был толковым и прилежным, только больно молод, сукин сын, - с любовью думал Федор Иванович о сыне. - На меня не похож. Весь в мать".
     - Мне пора, Клава. Дела.
     Спустившись вниз, он тут же накинулся на дочь:
     - Чего ты тут расселась средь бела дня. Учиться не хочешь? - С дочкой отношения не складывались. "Характер как у меня. Упрямая, с норовом". - Опять думаешь о своем болване?
     - Не называй его так. Я люблю Володю, ты понимаешь это?
     - Заткнись. Мала еще учить отца. Как сказал, так и будет. Можешь хмурить бровки, сколько хочешь, а в институт будешь ходить и своего шалопая оставишь для бомжих. Ты слышишь, что я тебе говорю? - и тут его понесло вразнос. Оставалось только матюгаться.
     Он пришел в себя, когда услышал голос Клавы с лестницы:
     - Федор. Пожалуйста.
     Он швырнул в сердцах дистанционник от телевизора и пошел к выходу. "Надо же, в своем доме слова не скажи. Просто Клава больна, а так бы ... Ну что, ударил бы свою любимую дочь, без которой себе не представляешь жизни? Полюбила этого бездомного солдатишку из тмутаракани. Нашла в кого влюбляться. И это в огромной Москве. Голытьба, голь перекатная. Мала еще помышлять о замужестве. В двадцать лет надо учиться. Вон брат твой Василий - и здесь всем был примером, и три года в самом Гарварде". Федор Михайлович упорно делал ударение на втором слоге в слове Harvard, вызывая тайный смешок у своих детей, знающих английский.
     ***
     В сауне его уже ждали два младших партнера, чтобы обсудить новые перспективы с последним контрактом. Они заискивающе улыбались и поздравляли Федора Ивановича. Потом вместе опрокинули по стаканчику беленькой.
     - На хрен все это. Давай в парилку. Эй, Артемка, неси венички.
     Артемке помогали две полуголые девицы. Федор Иванович же рассказывал партнерам, как проходило совещание, и всю удачу приписывал себе. "Не рассказывать же про свою Анютку, тут же разнесут по всей Москве". Он тоскливо и с отвращением думал о том, что контракт подписан еще и потому, что Анюта умеет продавать все, что имеет: деловитость, знание языков и свою красивую грудь. Анютка молодец. Крепкая подмога. А была без работы, пока я ее не углядел. Такую деваху не брали на работу, а в секретарши не шла. Знала себе цену. А теперь в моем холдинге ведает контактами с заграницей. Крепкий орешек, а всего двадцать девять лет. В этом возрасте я, полуголодный офицер, мотался по огненной афганской земле. А она? Но Клаву ей не заменить. Никогда. У человека должна быть хоть одна преданная душа среди этого болота леших и ведьм. Ладно, ладно, не закручивай. У всех семьи, и все вертятся в новые времена, чтобы стать "новыми русскими"".
     - Ты чего смеешься, Федор Иванович?
     - Да припомнил тут одну хреновину. Слушай, Афанасий, а хорошо звучит "новый русский" или плохо?
     - Для меня музыка, а для прессы ... насмешка, чтобы поддержать у населения наше российское завистливое отношение к богатству. Вон на Западе уважение к нам, капиталистам, а наша голытьба хочет новой революции, голода и нищеты. А кто другой оправдает их лень и пьянство, только диктатура пролетариата.
     - Умен ты, Афоня, да только одного не усек. Нам, капиталистам, тоже еще долгий путь пройти, чтобы был порядок и расклад. Нет этого еще. Законы надо и всякое такое. Мой Вася хорошо рассуждает - им, молодым, и делать новую Россию. А я всегда с плеча, как пьяный купец, - Федор Иванович снова засмеялся.
     
     Родион
     
     "Этот долбаный фуршет для деловых контактов назначили на шесть. Дел невпроворот, а идти надо. Благо Василий теперь контролирует все входы и выходы на компьютерах. Говорят, мои компьютерщики его уважают. И людей себе подобрал молодых и прытких. Получается у него. А ведь всего двадцать шесть лет.
     Вошла Анюта. И тут он почувствовал, что не успокоится, пока не пройдет с ней в комнату отдыха за кабинетом, туда, где широкая восточная тахта с ковром, ее придумка. Очень уж хочется, просто невтерпеж. По тому, как он смотрел на нее, она все поняла и подошла к селектору:
     - Федор Иванович просит никого не впускать. У него срочное дело.
     Оба стали смеяться. Уже идя туда, она задрала юбку. Деловая, сучка. Времени даром не теряет. Интересно, есть ли у нее хахаль?
     ***
     Проходя внизу мимо охраны, он услышал:
     - Федор Иванович!
     Черт, это вахтер Родион хочет что-то сказать. Я его буквально с улицы подобрал. Вспомнил, что служил в нашей части. Ну что ему еще надо?
     - Ник, пошли кого-нибудь поговорить с ним. У меня времени нет, - обратился он к начальнику личной охраны.
     Утром Никанор, открывая дверь машины, сообщил боссу:
     - Федор Иванович, Родион говорит, что может помочь Вам в очень важном деле, но хотел бы поговорить с Вами с глазу на глаз.
     - Во дает, а, мужик. Вчера валялся под забором, а сегодня президенту компании хочет давать советы. Что-то, Ник, темнит этот вахтеришка. Как думаешь, не деньги ли собирается выклянчить?
     - Родион не такой. Он, правда, всего-навсего вахтер, но человек достойный. Чувствуется, что был офицером. Просто семья большая, и нет времени доучиться. Так я думаю.
     "Никанор единственный, кто меня совсем не боится. Уважаю. Справедлив. Иногда это надо. Сам-то ушел из спецназа с колодкой орденов, дисциплинирован и надежен. Надежен, очень надежен. И еще очень почитает Клаву и не любит Анютку. Твердо держится за семью, таких мало. Наверное, и этого вахтеришку уважает за большую семью".
     - Чего же ты, Ник, не разузнал его беды, чтобы я не тратил зря времени на него? Этим людям всегда чего-то недостаёт.
     - Он только сказал, что дело касается не Вас, а Вашей супруги.
     Федор Иванович уже садился в машину, но передумал:
     - Ты не оговорился?
     - Нет, но дальше Родион отказывается говорить.
     Федор Иванович уже хотел грязно выругаться, но в последнее время его все реже тянуло выражать свои эмоции привычным образом. "Мой Василий всегда укоризненно смотрит на меня, будто мы и не мужики, которые вертятся в этом чертовом колесе, называемом российским бизнесом. Сосунок, а уважаю, как и Клаву. Что-то в них есть. Поэтому душу отвожу только при Анюте".
     - Ладно, приведи завтра после летучки.
     Родион вошел, снял форменную фуражку и вытянулся по своей армейской привычке. Столько лет прошло, а военный остается военным.
     - Говори.
     - Федор Иванович, я с Поморья. Ну, там, где Белое море. В нашем поселке живет святая женщина, целительница Фёкла. Она лечит, где врачи не могут. Я подумал, что она поможет Вашей супруге.
     - А откуда тебе известно, что моя жена больна?
     - Все говорят, - замялся Родион.
     - Следующий раз, когда захочешь деньги выклянчить у меня, придумай что-нибудь покруче. Вон отсюда, голь перекатная, - взвился Коломейцев, - дерьмо собачье. Скажи на милость - "все говорят". Языки вам всем поотрываю. Все говорят.
     Услышав взвизгивания босса и увидев кумачово-красного Родиона, поспешно покидающего кабинет, секретарша заглянула туда:
     - Вам что-то надо, Федор Иванович?
     - Пошла вон.
     Целый день из головы не выходило "все говорят". "Говорить научились, падлы, демократия. Я вам покажу, как говорить о моей жене". К вечеру, уже сидя дома за обедом и выпив водки, он пришел в себя. "Все говорят". "Все жалеют меня. Хотят оправдать меня или осудить за что-то. Судьи нашлись. Ладно, успокойся, перебрал ты малость с Родионом. Ну сказал мужик. Хотел просто помочь тебе. Черта лысого. Денег хотел. Я знаю эту братию".
     Утром шел через фойе и не увидел Родиона на месте. Не его смена. Вечером тоже его не было. "Отгул взял офицер. Начальство расстроило, скажи на милость. А ты не подкатывайся ко мне с хитрецой. Я денег не раздаю. Перестань, Коломейцев, он денег у тебя не просил. Это ты сгоряча решил, что следующее его слово будет о рублях". Ему ни с кем не хотелось обсуждать происшедшее. Такая мелочь этот Родион. "Радуйся большому и важному в твоей жизни - все заказы переданы теперь нам. Работы много".
     В понедельник утром он уже собрался открыть летучку, но заметил, что Василия нет.
     - Где мой сын, мой вице, как раз сегодня мы должны обговорить проблемы с коммуникацией, наши отношения с миром бизнеса и политики, - он строго посмотрел на секретаря.
     - Федор Иванович, Василий Федорович взял отгул, сказал "по очень важному личному делу".
     - Он должен был поставить меня в известность. Хорошо, это потом, и все же странно. Такого никогда не было, чтобы мой сын не посоветовался со мной.
     Все молчали. "Знают. Это точно. Но не скажут. После того как наорал на вахтеришку, никто не станет говорить о моей семье".
     Идя через фойе, он снова не увидел Родиона.
     - Ник, где Родион? Ты что, уволил его?
     - Нет. После разговора с Вами он не вернулся на свое место, а сразу ушел. Потом позвонил и сказал, что увольняется.
     - А ты говорил - большая семья. Что ж, побираться будут?
     - Он русский офицер, и у него есть честь, а Вы накричали на него.
     - Заткнись, Никанор, тебя еще не хватало. Гони на дачу и скажи, чтобы прислали пару девчонок и все, что нужно для шашлыка. Надоело.
     По дороге на дачу он позвонил домой. Трубку взяла дочь.
     - Как мама?
     - Они с Василием уехали на пару дней сегодня утром.
     - Что ты сказала?
     - Ну да. Куда-то к Белому морю, чтобы повидать какую-то Фёклу.
     - Что? Повтори.
     Он приказал остановить машину, и они с Никанором вышли на обочину.
     - Ты знал об этом? Говори, Ник. Бить не буду.
     - Федор Иванович, Клавдия Прохоровна и Василий Федорович узнали от меня о Фёкле. Можете казнить меня. Больной человек хочет поправиться. А если мировая медицина бессильна, то и Фёкла сгодится. Родион чуть не плакал, когда Вы его оскорбили. А он ведь к Вам из милосердия и уважения пришел. Простите, босс.
     - Где Родион?
     - Я Вам уже докладывал, он ушел от нас. Я нашел его, и он повез ваших в Поморье. Глухомань, самим было бы трудно найти. У самого Белого моря. Клавдии Прохоровне нужна эта Фёкла. Одной надеждой больше. Вот Василий Федорович и взял на себя все хлопоты. Мать не хотел одну отпускать. Я дал им охрану.
     Коломейцев сел на обочине и уставился неподвижным взглядом в поле. Охрана в ожидании распоряжений стояла за его спиной у машин. Вечерело, а он все сидел и смотрел, как темнеет тучка, похожая на медвежонка.
     
     Анюта
     
     Их сотовые не отвечали. "Нарочно выключили, чтобы я их не отвлекал. Охранник сказал, что все в порядке, все под контролем и они едут по бездорожью в сторону Белого моря. Россия и есть бездорожье. Ладно, это потом. Хуже Клаве от этой Фёклы не будет. Врачи сказали мне, что Клава протянет еще несколько лет. Ухудшения будут развиваться, но очень медленно. Такая медицина сейчас, а эту редкую болезнь не осиливают. А что они осиливают, только и умеют резать людей. Ну да, Коломейцев, все плохие, только ты хороший".
     "Россия и есть бездорожье. Эта мысль навязчиво цепляется за меня после Сибири". Размышления о русской хляби и бездорожье привели его к другой мысли. "Когда будут дороги, как в Германии, тогда и заживет русский человек. Надо их строить. Одно поколение за другим. А попробуй, когда мерзлота, тайга и топи". Он уже привык думать масштабами капиталиста. Работы было много. Он вызвал другого вице и начальников отделов. "Здесь уже Анюта будет распоряжаться, чтобы рассказать в деталях о поездке в Германию. Крепкая, стерва. Современная. Голова как компьютер. Все успевает и всегда красива. Вышла бы замуж".
     - Рано. Бизнес прежде всего, - твердо сказала она.
     Надо будет ее третьим вице сделать. Холдинг уже большой. Контроль иногда расплывается. Она потянет, переросла уже свой отдел.
     - Я иногда удивляюсь, как Вы все видите в этой огромной компании, Федор Иванович?
     - Комплимент, старушка?
     - Искренне, поверьте, - Анюта смотрит искренне, не врет.
     Ему стало несколько легче. Они сидели в ресторане за ланчем. С Анютой всегда настроение идет круто вверх. По ее глазам видно, что все время думает о делах. Будто и не баба вовсе, а бизнес-машина. Пить не хотелось. Он пригубил водки, а она вообще не прикоснулась к вину.
     - Ты чего не пьёшь, Анюта?
     - У меня сегодня брифинг в Министерстве иностранных дел, а потом я должна повидать финансового инспектора. Он обещал помочь разобраться с тем проколом в Болгарии. Я в порядке, Федор Иванович, не беспокойтесь. Спасибо.
     Мысли снова вернулись к Родиону, Клаве и Ваське, который и руководит этой их поездкой в Поморье. "Молокосос, но как уверен в себе. Признайся, Коломейцев, а ведь ты доволен, что сын у тебя именно такой. Образованный и уверенный в себе. Дети очень любят мать и не могут поверить, что ей отпущен короткий век. Ей всего-то сорок восемь. Мерзкая болезнь. Как же это она называется?"
     В четверг, вернувшись домой, он увидел детей, сидящих в обнимку. Вася обнимал за плечи Ольгу, а та плакала. Что бы это значило? Он хотел уже порасспросить их строгим голосом, потом передумал и поднялся к Клаве.
     - Что сказала Фёкла?
     - Ничего утешительного. Она не может помочь мне.
     - Я так и думал, что это наигрыш прохвостов.
     - Не говори так, Федя. Она святая женщина. Я немного полежу, а потом спущусь к обеду. Марфа сегодня сделала свекольник и антрекоты. Иди, Федя.
     Внизу Василий сразу же отвел его в кабинет и сказал:
     - Я уверен, батя, ты хочешь знать, что произошло. Все было очень-очень странно. Она держала руку мамы минут пять, а потом и говорит: "ты-то можешь поправиться, но надо, чтобы я вывела мусор и грязь из души твоего мужа. Он задыхается в выгребной яме, милая. Шли его ко мне. Если он выдюжит, то и тебе не хворать". Мы не поняли, что она имеет в виду. Денег она не взяла, а только сказала: "Возьму, в чем нужда, но после Фёдора". Вот так, отец, русская народная целительница, даже твое имя знала.
     - А чего Ольга плачет, ничего же не изменилось с мамой? - невпопад рассеянно сказал Федор Иванович.
     - Какой ты черствый, отец, в тебе уже не осталось сердца, только баксы. Она же наша мать.
     Василий резко встал и вышел. Вслед за ним вышел отец и закричал:
     - Никанор, разговор есть.
     ***
     Была уже субботняя ночь, когда отец позвонил на мобильник Василия.
     - Вась, матери ничего не говори. Я у Фёклы. Несколько дней меня не будет. И Никанора не будет. Скажи Остапу, чтобы взял охрану на себя. Ник уже ему звонил, но и ты скажи. Потом действуй как глава фирмы. Советуйся с Анютой и другими руководителями. Да, забыл. Сделай ее, Арканову Анну Константиновну, новым вице по всем коммуникационным вопросам и передай ей соответствующие отделы.
     - Бать, что с тобой? Ты меня пугаешь.
     - Никогда не трусь, сынок. Через несколько дней я буду и посмотрю, как ты справляешься с делами. Ты же любишь наше дело и готовился к нему шесть лет. Вот и попробуй себя. Я ради тебя приеду аж через неделю, чтобы ты освоился в кресле президента, - смеется отец.
     Утром Анюта шла к боссу, когда ее остановила секретарша:
     - Анна Константиновна, Василий Федорович просил его не беспокоить. А Вас он хотел обязательно видеть в половине десятого. Словом, через двадцать минут. Вам приготовить кофе?
     - Да, пожалуйста, Галочка. Я посижу у этого компьютера. Лень идти к себе. А где Федор Иванович?
     - В отъезде. Его заменяет младший Коломейцев.
     Ровно в половине десятого Василий вызвал ее в кабинет отца, где он сидел на месте президента компании. Он был в дорогом костюме с фиолетовой бабочкой. Американец. Сердце Анюты оборвалось: "Что-то произошло. Хочет прогнать меня. Он всегда смотрел на наши отношения с Федором Ивановичем неодобрительно".
     - Анна Константиновна, отец хотел бы видеть Вас на должности нового вице-президента по коммуникации. Я вполне одобряю его выбор, зная, что Вы преданы фирме и Вы хороший профи. Поздравляю.
     Василий всего ожидал, но не такой реакции. Она ревела в три ручья. "Ох эти женщины, то плачут, то кричат. Ну что мне делать? Я не могу ее погладить по голове и сказать те слова, которые мог бы сказать мой отец с высоты своего возраста. Но надо, отец ждет от меня твердости. Забудь, что ты малолетка. Ты Коломейцев - наследник своего отца". Он подошел к ней и взял ее за руку:
     - Мой профессор по социологии учил нас, чтобы мы в любой ситуации при взаимоотношениях с людьми оставались объективны. Того требует дело. Объективность требует, Анна Константиновна, признать, что Вы самая лучшая кандидатура на эту должность.
     Она шла через приемную, плакала и вытирала слезы, размазывая тушь по лицу. Потом прошла по коридору в свою комнату, заперлась и занавесила окно в коридор. Через полчаса все уже "знали", что "Арканову выгнал младший Коломейцев". А еще через два часа курьер Аркаша нес ее вещи в просторный кабинет рядом с приемной босса, на двери которого уже была временная табличка: "Арканова Анна Константиновна, вице-президент по коммуникации".
     
     Фёкла
     
     - Говори, Фёкла, зачем звала? Зачем мучишь мою бедную Клаву?
     - Ты, Федор, не больно пялься на меня. Лучше сходи да наруби дров для печи. Сегодня холодно. Да отпусти своих опричников домой в столицу. Нужно будет, вызовем.
     У Федора Ивановича челюсть отвисла. Нахальная крестьянка.
     - Ты в своем уме, баба? Я по-доброму приехал к тебе, чтобы разузнать, почему ты обнадежила мою Клаву, а ты хамишь.
     - Ты не понял, Федор. Побудь здесь недельку. Поработай на меня по хозяйству. Это будет твой долг мне, чтобы Клавдию поставить на ноги. А потом скатертью дорога. Я тебе не враг, Федор. Я целительница. А как я лечу больную, не могу рассказать тебе. Ты с твоим глухим и темным умом пока не можешь понять. Ты весь в грязи, и душа твоя как выгребная яма. Иди, Федор, и делай, что прошу тебя. Опричники - вон, а ты мой холоп. Клава будет здорова, я тебе обещаю.
     Он уже хотел вспылить, а потом ему вдруг как-то весело стало:
     - А курить и водку пить с черной икрой и балыком дозволяется, целительница, а?
     Фёкла рассмеялась:
     - Дозволяется, тугодум. А если угостишь темную бабу, не побрезгую.
     Оба стали смеяться. А потом Никанор глазам своим не мог поверить - Федор Иванович поплюет на ладони и снова колет дрова во дворе.
     - Федор Иванович, позвольте Вам помочь, это не Ваше дело.
     - Вот что, Ник, ты езжай и ребят забери. Но сначала привези ящик водки и самые что ни на есть деликатесы и разносолы. Много. Обязательно черной икры и балыка. Словом, ты знаешь - по полной программе. И чтобы неделю я никого не видел. Оба моих сотовых у меня. Но не звони. Я сам. Ты меня понял?
     - Понял, Федор Иванович, - но недоумение на лице Ника говорило о том, что он ничего не понял.
     Федор Иванович беззаботно рассмеялся:
     - Свободен.
     ***
     Василий окончил свое первое совещание под аплодисменты коллег. Всем очень понравилось, как младший Коломейцев говорил, объясняя задачу по подготовке проекта к новому тендеру. Ему помогала Анна Константиновна. Иногда они возбужденно переходили на английский. Но она держалась правильно, не переходила "границ своего кабинета", как сказала одна из сотрудниц уже в коридоре.
     Когда все вышли, Василий попросил нескольких коллег задержаться.
     - Отец обещал быть через три дня, в понедельник. У вас есть какие-либо замечания к моему выступлению? Учтите, я еще новичок в этом деле.
     "Вежливость и твердость. И еще работа и работа, чтобы не прозевать решающий момент для нанесения стратегического удара. Только так этот безнадежный тендер будет нашим. Я не акула Уолл-Стрита, но "акулы" обучили меня необходимым навыкам".
     Он попросил соединить его с Нью-Йорком и долго говорил с кем-то по телефону. А через несколько дней приехали эксперты из США, с одним из которых Василий обнялся. Такой же молокосос, как и он.
     ***
     Федор Иванович думал, что здесь в глубинке будет пить водку с удовольствием, однако уже час сидел с Фёклой за столом, а выпил всего пару рюмок.
     - Как тебе наши столичные разносолы, Фёкла?
     - Вкусно. Не все тебе картошка, лук да рыба. Надо бы и попробовать, что ест буржуй.
     Федор Иванович стал смеяться:
     - Ох и хитра ты, Фёкла. А говорят, русские люди простодушны и доверчивы.
     - Разные бывают люди, хоть ты русский, хоть ты кто. Я не хитрю, Фёдор, а просто приглядываюсь к тебе. Мужик ты добрый, а притворяешься чертом рогатым, чтобы напугать своих недругов. Не знаю, что и сказать. Кажется, не то ты делаешь, батюшка. Не знаю. Дай мне время, Фёдор.
     Утром она попросила Федора пройти к дальнему плоскому валуну у берега и посидеть там два часа, глядя на море. Так надо. Будет холодно, но надо потерпеть. Федор догадывался, что она что-то замышляет, только не мог понять, что именно. Когда он вернулся, то увидел, что весь поселок сидит за столом и уже поет пьяные песни. Только Фёкла трезвая и пристально смотрит на него. Его так и подмывало взорваться и потянуть скатерть на себя, чтобы все свалилось на пол, а потом бить эти пьяные рожи. Особенно когда его сосед, беззубый старик, задышал на него вонючим перегаром и лез обниматься. За что мне такая мука с этим пьяным быдлом. "Ради Клавы, - подсказывал он себе, - ради моей Клавы". Он вышел, прошел в свою комнатенку и прилег. Федор Иванович перестал понимать что-либо. "Ладно, на Афгане было похуже, а вынес. Ради Клавы. Только почему я доверяю этой хитрой крестьянке. Она же играет со мной в игру. "Холопом будешь". В конце концов, и это Россия". С этой мыслью он неожиданно уснул.
     Проснулся под вечер. В доме была тишина, только завывал ветер да в отдалении чувствовалось суровое море. "Скорее я так чувствую. Оно же далеко. Все суровое, ледяное и беспросветное в этом Поморье".
     Он сидел на кровати, и ему не хотелось двигаться. Перед ним мелькали видения. То потный Гюнтер, который нос воротит, то голая Анюта, то визжащие девки из сауны, то Клава, убаюкивающая больного Ваську. Неожиданно для себя он заплакал, положив голову на руки. Очнулся оттого, что Фёкла сидит рядом и гладит его по голове.
     - Ты, Федь, не больно горюй. Все образуется. У нас в Поморье всегда тоска гложет. Небо как серый саван, и холод кругом. И я иногда плачу. Вот поэтому я угощала эту голытьбу. Теперь они твои разносолы и водку будут помнить всю жизнь. Это был их великий праздник.
     Фёдор посмотрел на нее, вытер рукавом слезы и сказал:
     - Фёкла, сеструха, а нам осталось что поесть?
     - Ну да, я мигом сварю уху, да и картошку. А вот водки нет. И больше не будет. Теперь мы поморы с тобой, рыба да холодное море.
     
     Фёдор Иванович
     
     Клава обернулась, когда скрипнула кухонная дверь.
     - Федя, что с тобой? Исхудал и небрит. Это что же Фёкла с тобой сделала?
     Федор Иванович не ответил, а сразу же обратился к кухарке:
     - Ты, Марфа, приготовь мне что-нибудь мясное, и никакой рыбы. А я пойду посижу немного в горячей ванне. Никанор, не уходи, вместе поужинаем.
     - Позвольте мне отлучиться, босс. Мои заждались.
     Федор сидел в ванне с закрытыми глазами, а Клава не торопясь натирала ему спину. Потом стала поливать его из душа, а он пофыркивал, наслаждаясь прелестями цивилизации.
     - А ты и не спрашиваешь, Федя, как я себя чувствую. А раньше спрашивал каждый день.
     - А мне не надо спрашивать. Фёкла перед отъездом мне сказала: "Вот теперь ты здоров, Фёдор, и Клава поправится. Будьте счастливы". Поэтому три мне спину как следует, не ленись. Как делала раньше, пока мы не разбогатели.
     Утром он быстро прошел через фойе своего холдинга. Все смотрели ему вслед, сгорая от любопытства. Он кивал, но не улыбался.
     Поднявшись к себе, он вызвал секретаршу:
     - Галочка, милая, найди Родиона. Он уже, наверное, ходит на работу. А еще приготовь нам кофе и пирожных. А после позовешь все руководство и Василия, конечно.
     Ни тебе строгости, ни крика, а еще "Галочка". Что с ним? Ей так хотелось поделиться с кем-нибудь этой новостью. Босса не узнать.
     Родион вошел и встал у двери.
     - Ты садись, Родион. Сейчас Галя принесет нам кофе и пирожные.
     Родион сидел, опустив голову, а босс подошел и сел напротив. Только после того, как секретарша накрыла на стол и они отпили кофе, босс обратился к нему:
     - Я вот о чем, Родион, ты прости меня. Я поступил как свинья, но я осознал это. Никанор сказал, что наш начальник охраны уходит на пенсию. Он рекомендовал тебя. Я согласен. Я доверяю Никанору. А еще расскажи мне о Фёкле.
     После ухода Родиона Федор Иванович направился в комнату, где работали американцы. Они все встали. Он всем подал руку и спросил Василия:
     - Как дела?
     - Они не считают, что тендер даст много, однако недавно у них появилась надежда, что если развернуть дело в ином направлении, то из этого строительства под электронику можно извлечь пользу. Словом, и бизнес, и польза отечеству. Сэм, ну тот, что постарше, и не такие дела раскручивал.
     - Акула капитализма?
     - Я бы так не сказал про Сэма. Скорее умный дельфин.
     Сэм рассказывал, а Василий переводил. Потом отец с сыном прошли в президентский кабинет.
     - Все здесь удивляются на тебя, батя. Говорят, сильно изменился. А здешняя проповедница православия из отдела рекламы даже сказала: "Благодать нашла на нашего Федора Ивановича, как бы не обанкротились". Эта шутка всем понравилась. А ты что думаешь, отец? Что с тобой? Ты стал поспокойнее и дела не трясешь, как раньше.
     - Об этом потом, Василий. Это что же, ты с американцами думаешь сделать все, не подмазав и не надавив сверху? Чего-то я такого не припомню. А ты знаешь, как мы сломали фрица толстого? Ты догадываешься?
     - Не волнуйся, отец. У меня тоже есть разведка. Я все знаю, но ни тебя, ни Анну Константиновну не осуждаю. Вы победили. Только времена меняются, и стиль работы меняется.
     - Люди те же, и баксы те же. Усекаешь, сынок, в чем суть бизнеса? Ты должен победить.
     - Я не собираюсь ходить в лузерах.
     - Что ты сказал? Я не понял.
     - Лузер - это так американцы зовут проигравшего свое дело или свою игру. Словом, неудачник. Когда ты занимаешься любимым делом и стараешься победить, то никогда не проиграешь. У тебя хорошие люди работают, вот я и пытаюсь сделать так, чтобы они работали до посинения и до покраснения умели отдыхать, как американцы. Не терять время на наше любимое российское занятие - болтовню. Пока на этот уровень тянет только Анна Константиновна.
     ***
     Через месяц, неожиданно во время обеда, Федор Иванович вдруг обратился к Ольге:
     - Дочка, твой Володя все еще служит в доблестной армии?
     - Нет уже. Отслужил, - все сидящие переглянулись с Ольгой.
     - А где же он сейчас?
     - В июле у него экзамены в институт. Он хочет стать программистом. Вот и готовится.
     - А на что живет?
     - Он работает грузчиком на Казанском вокзале.
     - Приведи его завтра вечером. Мне надо с ним поговорить. У меня есть одна задумка. Василий мне говорил, что он был неплох по математике в школе и еще хорош с компьютерами.
     Был уже ноябрь, когда Василий сообщил отцу, что хотел бы избавиться от двух партнеров, держащих в руках всего семнадцать процентов капитала, а после этого через год создать акционерное общество и выйти на рынок ценных бумаг. Отец промолчал. Только через неделю сказал:
     - Мне нравится твоя идея.
     - Какая идея? - удивился Василий.
     - Об акционерном обществе. Деньги банк нам даст.
     А потом в декабре, ни слова не сказав Василию, он преподнес сыну сюрприз.
     Василий шел к отцу, когда из президентского кабинета вышла Анна Константиновна. Она лукаво посмотрела на него и улыбнулась. Увидев его расширенные глаза, она наклонилась к нему и шепнула:
     - Поздравляю. Но только между нами. Убьет меня. Молчок, скоро узнаете, - и показала на массивную дверь босса.
     Отец, выслушав сообщение Василия о делах с тендером, встал:
     - Ты разве не знаешь, что через десять минут будет расширенное совещание руководства компании в актовом зале? Пошли.
     Они вдвоем прошли на сцену и сели у стола, беседуя об Ольге. Она просилась замуж. Они с Владимиром любят друг друга.
     Отец слушал, но мысли его были далеко. Василий понял, о чем думал отец, только когда тот встал и объявил:
     - Дамы и господа, времена меняются, и люди меняются. Наша компания сейчас совершает героические усилия, чтобы выйти на новый уровень. Однако я чувствую, что я в герои не гожусь. Очень устал, создавая компанию. Наш народ вполне может подняться выше, это я чувствую. Поэтому мой сын Василий станет президентом компании, а я буду его советником на первое время.
     "Так вот что Анна имела в виду, когда встретила меня". Все аплодируют и встают. "Надо и мне что-то сказать", - подумал Василий, притрагиваясь к горячей щеке.
     
     Эпилог
     
     Отец Иннокентий любил сидеть перед вечерней молитвой на этом плоском камне и смотреть на пенный простор Белого моря. Иногда десять минут, а иногда и час. Фёкла говорила, что так к батюшке приходит благодать. И людям хорошо.
     Вот и сейчас он посидел минут десять, а потом встал и посмотрел на золотую луковицу своей церкви, а потом неторопливо направился туда на пригорок, с которого видны были даже пароходы на горизонте.
     Вечером он шел к себе, в большой каменный дом на окраине поселка. Все кланялись ему с уважением. Жизнь с его появлением стала другая. Сюда даже архимандрит приезжает побеседовать с отцом Иннокентием.
     Он вошел в дом, снял рясу и прошел к умывальнику в ванной:
     - Клава, дай-ка мыла. Тут остался маленький обмылок.
     Жена подошла к нему и обняла сзади:
     - Ольга на сносях, мне надо поехать, помочь ей. Марфа приедет, подсобит тебе по хозяйству.
     Он повернулся к ней и кивнул. После ужина, уже выходя на веранду, сказал:
     - Не забудь от меня поблагодарить Анну Константиновну за икону Богородицы. Я думаю, это вологодская работа.
     Сев на качалку, он включил свой Kindle и стал читать статью "Новая Россия и Христово Всепрощение в Православии".
  
  
   Бронепоезд  
  
   (рассказ моего сослуживца)
     
   От Автора:
      Все что написано в данном произведении, является авторским вымыслом, а любое сходство с реальными людьми и событиями, совпадением.
     
   Бронепоезд, это было боевое имя командира интербригады. В обычной жизни Бронепоезд звали Розой, фамилия ее бабушки по материнской линии была Люксембург, а было ей в ту пору семнадцать годков. Розка - Бронепоезд была студенткой первокурсницей, комсомолкой, бывшей гимнасткой, а еще она не взатяжку курила, с видимым отвращением пила дешевое крепленое вино, не слушалась родителей и это самое ... ну со мной значит и регулярно.
      В один из вечеров тогда еще просто Роза возвращаясь после лекций шла по аллеям университетского парка. К ней подкатили хорошо откушавшие водочки антрацитовые и обучавшиеся в нашем городе студенты из Африки числом трое и назойливо стали предлагать Розе ... и прямо тут в кустиках. Роза была смуглой, стройной, красивой и умной девочкой. Признав явное численное превосходство антрацитовых товарищей она вежливо согласилась, но мягко попросила не рвать ей одежду и дать ей буквально минуточку для разоблачения. Студенты и гости нашей интернациональной отчизны радостно оскалились, и во тьме их лиц, помыслов и ночи, ярко блеснули белые зубы. А потом в их глазах вспыхнуло ярко красное пламя и белые зубы окрасились кровавым багрянцем. Это Роза мигом разувшись била их по зубам и мордам высокими каблуками изящных кожаных туфель с металлическими набойками. Потом она босиком бежала по парковым аллеям, рвались дорогие импортные чулки, осколки битых бутылок щедро разбросанные по парковой дорожке резали ступни девушки и жуткий мат оглашал окрестности. Вечером следующего дня после работы я ей позвонил и ее мама сухо сказала: "Роза болеет", я пошел ее навестить.
     -- Ах это опять ты? - недовольно оглядев меня сказала мрачная ведьма открыв дверь квартиры.
      Это была моя самая любимая ведьма. Ведьма была в общем то доброй, милой и гостеприимной старушкой, просто вид у нее был такой ... ну просто сказочный. Сгорбленная сухощавая фигура, впалые щеки, крупный крючковатый нос и седые космы, казалось она только и думает как из добра молодца т.е. из меня сварить щи. А еще ведьма была бабушкой Розы.
     -- Бабуль?! Кто это? - донесся из спальни звонкий голосок Розы.
     -- Твой, - недовольно проворчала бабушка впуская меня в квартиру и не мешкая убралась на кухню готовить чай.
      Бабка знала, что я люблю крепкий чай, шоколадные конфеты, кубинский ром, Розу, терпеть не могу рыбу и ее присутствие при наших частых встречах, особенно когда запираясь в спальне для подготовки уроков мы придавались радостям бытия.
      Короче она знала меня как облупленного, что в общем то и неудивительно, учитывая, что знакомы мы десять лет. С того самого первого дня как я пришел в школу в первый класс держась за мамину ручку. Или точнее мама меня бдительно держала за руку, чтобы я не убег. Мальчик я был как бы это по вежливее сказать, ну наверно мамиными словами:
     -- Вы знаете, - немного смущенно сказала моя мамочка строгой учительнице, - он мальчик очень непоседливый, любознательный, но, - тут от необходимости словесно чуть приукрасить свое чадо мамочка покраснела, - добрый и очень отзывчивый. Прошу вас, если можно, посадите его за первую парту и не спускайте с него глаз.
      И присовокупила к своей просьбе огромную коробку шоколадных конфет. Так меня посадили первый раз. И с тех пор у меня выработалось стойкое отвращение к первым партам и первым рядам. Соседкой за партой была тоненькая черноволосая девочка. Длинные косы, шелковый бант, беленький накрахмаленный фартук, черное аккуратненькое школьное платьице. Обычная девчонка первоклашка, я тоже обычным был. Худенький русоволосый, беленькая рубашка, темные хорошо отглаженные брюки, аккуратная прическа и недовольный затравленный волчий взгляд исподлобья. Я был недоволен первой партой, своей соседкой, и особенно длинными нравоучениями своих родственников которые накануне долго и занудливо объясняли мне, что я уже взрослый и обязан хорошо учится. В общем моя белая рубашка недолго была белой и целой, моя соседка лишилась банта, ее фартук стал грязнее грязи, а платье порванным. Первый денек в школе с моей точки зрения удался на славу и прошел как надо.
      По традиции которая сохранилась и по сей день, первый урок в школе был "Урок Мира" зато на перемене нас уже поджидала война. В длинном школьном коридоре - рекреации, мою растерянную соседку окружили галдящие старшеклассники. Это была уже спаянная годами учебы банда мальчишек третьеклассников. У девочки они сорвали с кос пышный бант, она отчаянно зарыдала в кругу своих мучителей и зная что помощи ждать не откуда закрыла лицо руками. Конечно я не мог упустить такого случая разбавить реализмом теоретические знания полученные на "Уроке Мира" и кинулся в драку. Избили и изваляли по полу обоих. Но недруги не долго торжествовали, привлеченные шумом гамом подошли мальчишки постарше, я их не только знал, но и постоянно имея карманные деньги на мороженое и кино, одалживал им свои копейки на папиросы и пиво. Одолженное добро ко мне вернулось сторицей. Знакомые ребята в свою очередь отлупили наших обидчиков. Справедливость восторжествовала. Взлохмаченный, в изорванной рубашке и мятых грязных брюках, размазывая ладонями по лицу кровь и сопли, глядя на убегающих врагов я чувствовал, что школа в общем то довольно интересное место, где можно с пользой и весело проводить время. А еще я почувствовал как платком мне стали осторожно вытирать лицо, это была соседка. С этого дня мы были обречены. В первый же день мы вместе сбежали с уроков. Избитый, грязный, оборванный, я провожал ее домой. У подъезда блочного пятиэтажного дома ее встретила страшная ведьма, оказавшаяся доброй бабушкой. Увидав пришедшую из школы раньше времени грязную в рваном платье первоклассницу внучку да еще с таким кавалером она запричитала. А потом выслушав взволнованную и гордую своим провожатым девочку пригладила теплой ладонью мои растрепанные волосы и пригласила в гости. Увидав меня, папа и мама Розы, остолбенели, а обретя членораздельную речь осторожно предположили, что вводить меня в дом это весьма опрометчивое решение, но ведьма лучше их знала жизнь и свою внучку.
      - Этот мальчик, - за столом показала бабушка на меня высохшим пальцем, - нашу Розочку в обиду не даст. И не забывайте, где и в какое время мы живем.
      А жили мы тогда в двадцатом веке, в замечательной стране СССР, а еще только что на Ближнем Востоке отгремела шестидневная война. Армия обороны Израиля за шесть дней разгромила вооруженные силы коалиции арабских государств, а вооружение и советников коалиционным армиям предоставил СССР. И израильтян у нас мягко говоря недолюбливали, а к евреям проживающим в СССР совершенно неофициально относились довольно настороженно. Бытовой антисемитизм? Да не было ничего такого. А если и показывался иногда то был он не махровый и злобный, а иронично насмешливый. Ну как у Гоголя в повести "Тарас Бульба" Над евреями (так же как и над представителями других национальностей, в том числе и над русскими) посмеивались, подшучивали, охотно сочиняли и рассказывали анекдоты, но преследований и каких либо ограничений в учебе и карьере по национальному признаку не было. Впрочем мне тогда на все это было глубоко наплевать. И я сплюнул в салфетку. Три зуба у меня шатались во рту от ран постоянно сочилась кровь и сплевывать приходилось часто. Хозяева за чаепитием воспитано делали вид, что плевать у них за столом это совершенно обычное дело и ничего особенного в этом нет. Но папа Розы все же выдержал:
     -- Пойдем в кабинет, я осмотрю твои зубы, - ласково предложил он.
     -- Мой папа стоматолог, - улыбнувшись сказала уже умывшаяся переодевшаяся и посвежевшая Роза.
     -- Больно не будет, - утешила ведьма бабушка.
     -- Гм..., - как-то неуверенно хмыкнула мама Розы.
     -- Нет! - крепко сжав свои молочные зубы отказался я и сразу встав из-за стола, добавил, - Я домой! Меня мама ждет!
      Кажется все они кроме Розы обрадовались моему уходу, но все же мама Розы достала из серванта коробку конфет и довольно любезно предложила:
     -- Это твоей маме, от нас.
      Я был невежливый, не тактичный и учитывая, что в подчинении у моей мамы было пять продовольственных и вещевых складов, довольно избалованным мальчиком, а конфеты то были не шоколадными. Не принимая коробку я от души ляпнул:
     -- Мы такие не едим, у нас дома только шоколадное ассорти едят. - И с опаской глянув на папу Розы, поспешно добавил, - А вот зубы у нас у всех хорошие. - И подозрительно посмотрел на маму Розы, - А вы тоже зубной врач?
     -- Я акушер - гинеколог, - засмеялась мама Розы, и постаралась объяснить кредо своей профессии более понятно для семилетнего мальчика, - я лечу только девочек и женщин, ты наверное зна ...
     -- Да знаю я чем женщины отличаются от мужчин, - самоуверенно прервав фразу заверил я Розину маму.
     -- И чем же? - подняв густые брови без улыбки спросила акушер - гинеколог.
     -- Мы мужики писаем стоя, - точно копируя слова и интонации своих старших товарищей серьезно ответил я, - а вот вы бабы так не умеете.
     -- А что еще ты знаешь? - испуганно взглянув в сторону сияющей доченьки спросила меня ее мама.
     -- Наше дело не рожать. Сунул, вынул и бежать, - еще не вполне понимая значение этих слов щедро делился я своими полученными во дворе знаниями, и поняв по скорбному виду людей сидевших за столом, что сказал что-то не то, поспешил откланяться, - Ну значит, до свиданьица ...
      На следующий день после школы, я привел Розу к нам в квартиру с ответным визитом. Моей мамы дома не было. Я хозяйственно вскипятил чайник заварил чай и достал три коробки шоколадных конфет. Ими мы и пообедали. Когда моя уставшая мама пришла с работы у нас был сварен жидкий супчик с вермишелью и фрикадельками, я играл на полу солдатиками, а Роза сидя на диване зашивала мою уже выстиранную и высушенную, но еще рваную белую рубашку. Мама сделала вид, что присутствие девочки хозяйничающей у нее на кухне и зашивающей рубашку ее сыну, дело совершенно обыкновенное. Но тень неудовольствия все же скользнула по ее усталому лицу, к тому же суп был чуть пересолен, мясной фарш пущенный на фрикадельки мама планировала использовать для приготовления котлет, сын у нее был единственным и так просто другой особе она уступать его была не намерена. За ужином в самом его начале моя мама только один раз пристально посмотрела на Розу. Национальность Розы явственно была написана на ее милом оживленно симпатичном и смугловатом лице. Мама вздохнула. О чем она подумала в тот момент она мне сказала только через тридцать лет. За столом Роза щебетала как весенняя пташка и после ужина рванула мыть посуду, я не возражал, но моя мама:
     -- Вы Розочка в гостях, - мягко и ласково сказала она, твердо показывая, чтобы на большее девочка и не рассчитывала, - а посуду пусть моет Муратик.
      Наказала она и меня. В общем родители с обоих сторон были совсем не против чистой школьной дружбы, но ее возможные последствия в туманном будущем заставляли их трепетать за судьбу своих чад. Зато полностью на нашей стороне была бабушка Розы и вся наша дворовая компания мальчишек и девчонок. Бабушка была по житейски очень умна, а для наших шалопайно хулиганистых приятелей понятия "национальность" практически не существовало, тем более я неплохо дрался, всегда был при деньгах и никогда не жадничал, а Роза легко делала домашние задания даже для ребят и девочек постарше. В дворовой банде я был на своем не последнем месте, а Роза была "своим парнем". Ясное дело она дурно влияла на меня, так как я вообще не делал уроки, все спихнув на Розу и конечно я дурно влиял на нее так как девочка категорически отказалась заниматься музыкой и ходить в художественную школу. Я пошел заниматься боксом, Роза пошла записываться в спортивную школу со мной. Меня взяли, ее нет. Наш тренер по боксу, чей воспитанник только, только завоевал олимпийскую золотую медаль в немом изумлении смотрел на смуглую девочку которая с серьезным видом пискляво и аргументировано доказывала ему, что умение бить морды мужикам это истинно женское дело. Тренер почесал затылок и не позволил себе даже намека на ухмылку. Он лично отвел Розу в другой зал где девочки занимались художественной гимнастикой, пошептался с тренером гимнасток и Розу туда тут же взяли. Хотя откровенно говоря для начала занятий художественной гимнастикой Роза была уже старовата ей шел девятый год, а тренер гимнасток весьма придирчиво отбирал к себе в олимпийскую группу, девочек не старше шестилетнего возраста. Потом трое его воспитанниц стали неоднократными чемпионами мира и олимпийских игр, Роза в их число не попала, но в зале занималась рядом с ними. С мячом, лентой, обручем она выполняла гимнастические упражнения вполне прилично. Итак я бил по боксерским грушам, на ринге вел бои, во дворе участвовал во всех драках, в школе учился ... ну учился же. Роза плакала в гимнастическом зале когда растягивала связки, плакала когда меня били на ринге, плакала когда я получал синяки в драках и злилась как ведьма когда я несмотря на все подсказки получал двойки. Конечно нас хотели разлучить. Розу перевели в школу с английским уклоном. Утром в воскресенье рыдая она пришла ко мне домой и поведала о злой судьбе и предстоящей разлуке. Мы все обсудили и в десять лет решили жить вместе, в моей спальне и на мои карманные деньги. Кто первым предложил совместное проживания, я не помню, но хорошо знаю, что это был не я. Когда я объявил об этом решении своей пришедшей из прачечной маме, она пригорюнившись кивнула головой обессилено рухнула в кресло и медленно цедя слова заговорила:
     -- Ну конечно, я так и думала. Нет, я была просто уверена, что этим все дело и закончится. А не рано ли?
     -- А буду во всем помогать вам по дому, а Муратик обязательно начнет учиться на четыре и пять, - лепетала Роза пытаясь подсластить горькую пилюлю своего пребывания в моей спальне.
     -- Даже так? - краешком губ усмехнулась моя мама и с непонятной мне интонацией добавила, - а крепко девочка ты в него вцепилась. Не пожалеешь?
     -- Нет, не пожалею, - с той же непонятной интонацией и с вызовом ответила десятилетняя Роза.
     -- Ну что ж, - развела руками и смирилась моя мама, - против судьбы не попрешь. Располагайся.
      Располагались мы до вечера. И уже через два часа я был по горло сыт семейной жизнью. Я собрался свалить к друзьям во двор и гулять там до вечера, Роза заставила сесть меня за уроки. Мы тут же поругались, но уроки я сделал, потом скрипя зубами повторял пройденный материал, потом уныло и покорно учил стихи, а уж совсем потом ... Роза затеяла уборку в моей - нашей комнате и попросила, хотя нет потребовала чтобы я ей помогал. Моя мамочка не вмешиваясь только улыбалась. А в полдень я взял ведро с мусором и пошел его выносить. Вернулся в восемь вечера. В нашей квартире в большой комнате за столом расположились расстроенные родители Розы и ее бабушка, заплаканная Роза сидела на краешке стула, а моя очень довольная мама разливала чай. За восемь часов гулянья и бодрых физических упражнений я здорово проголодался и не умывшись ринулся к столу. Роза встретила меня ласково укоризненным взглядом, ее большие черные глаза мерцали от слез. Так на забулдыгу мужа смотрит любящая его жена.
     -- Ты не помыл руки, - прошептала она.
     -- И где же ты шлялся? - намеренно резко спросила моя мамочка.
     -- Гулял, - упрямо ответил я и схватил с тарелки сразу с десяток мелко нарезанных кусочков копченой колбасы.
     -- Не ругайте его пожалуйста, - заступаясь за меня пролепетала Роза.
     -- Тогда ты его отругай, - потребовала моя мама.
     -- Не могу, - заплакала Роза.
      Кусок колбасы застрял у меня в горле, все-таки десять лет и мне тоже защипало глаза. Скорбящие о неразумной дочери, родители Розы хранили гробовое молчание, а ее бабушка вздохнув сказала:
     -- Рано вам еще вместе жить.
      Пока я жевал колбасу без хлеба, а Роза робко молчала, меня поставили в известность о результатах ранее состоявшихся переговоров. Мы учимся в одном классе до окончания школы, но жить вместе будем только после окончания обоими института. Ночевать, а уж тем более постоянно жить у нас в квартире Роза не будет не при каких обстоятельствах, но и ей и мне дозволено вместе делать уроки. Домой Роза под моим присмотром приходит не позднее десяти вечера. Если Роза не заканчивает каждый учебный год на одни пятерки и дополнительно не занимается английским языком, то все соглашения аннулируются. Если хоть один пункт достигнутых договоренностей нарушается, то родители с обоих сторон вводят режим террора. Устраивает?
      Лично меня это вполне устраивало, а учитывая мою соглашательскую и капитулянтскую позицию, Роза хотела, но не могла оспорить, не один пункт достигнутых соглашений.
      Все положения договора неуклонно соблюдались до достижения сторонами четырнадцати лет. Потом с этого света начали тревожно сигналить звонки и мы уже без участия родителей стали писать к договору дополнения изменения и прочие глупости.
      Первый звонок прозвенел на четырнадцатом дне рождения у Розы. Справляли его у нее дома, я был не в числе приглашенных, а числе тех кто помогал его устроить. Пришли ее родственники, на меня они смотрели со скрытым неудовольствием, но открыто его не демонстрировали. К концу застолья когда все уже от поздравлялись и хорошо выпили, стали рассказывать анекдоты.
     -- Пьют водку русский и еврей, - перешел на национальные анекдоты Розин троюродный дядя, - на закуску два огурца, один большой один маленький. Еврей выпил и схватил большой огурец. Русский обиделся.
     -- Вы евреи всегда так, - горько сказал он, - всегда берете все что побольше.
     -- А ты чтобы взял? - спросил еврей.
     -- Тот что поменьше, - ответил русский.
     -- Ну так и бери, - спокойно ответил еврей.
      Гости за столом засмеялись, а мне было совсем не смешно. Криво и напряжено растягивая губы в улыбку, я вспомнил своих друзей во дворе, нашего военрука в шестнадцать лет добровольцем ушедшего на фронт, нашего тренера по боксу, все они были русскими, и уже выпитая небольшая рюмка душистого гавайского рома преобразовалась в едкую желчь и эта желчь требовала выхода.
     -- Под водку одного огурца маловато будет, - встав со стула и широко улыбаясь громко сказал я, затем взял со стола большую фарфоровую миску с мясным салатом и одел его толстому дяде на плешивую голову, ласково пожелал:
     -- Кушайте на здоровье, это вам добавка к закуске от моих русских друзей.
      И в наступившей мертвой тишине чувствуя как от злобы бледнеет лицо не стесняясь в выражениях добавил:
     -- Потом сучья морда не жалуйся, что тебе не хватило жратвы и тебя бедного обидели. И кстати можешь придумать об этом новый анекдот.
      И не дожидаясь пока меня выгонят сам пошел на выход.
     -- Муратик постой! - звонко окликнула и догнала меня в подъезде смущенная и расстроенная Роза.
     -- Понимаешь мне все равно, что ты гой, я тебя ... - недоговорив зарумянилась и сильно похорошела Роза и опустив голову стала нежными пальчиками тоненьких ручек оправлять свое белое праздничное платье.
     -- А кто такой гой? - нехорошо удивился я услышав незнакомое слово. Звучало оно не очень приятно.
     -- Ах это? - чуть удивилась ждавшая совсем других слов Роза, - ну так у нас называют не евреев. Ничего обидного в нем нет.
     -- Ну это как сказать, - все-таки обиделся я, - и потом я не гой, а татарин.
     -- Но ведь это же не встанет между нами? - еще сильнее покраснев Роза прижалась ко мне и стала неумело и быстро целовать.
      Второй звонок прозвенел восьмого марта того же учебного года. У меня уже начались первые половозрастные мучительно волнующие поллюции, у девушки в черных глазах появилось выражение томительного ожидания и вырос соблазнительно нежный бюст, а еще наступила весна. В шутку я сказал, чтобы Роза на подарок к "8 Марта" не рассчитывала, так как это женский день, а она еще не совсем женщина. Мы это обсудили сначала шутя, а потом в международный женский день, случилось то что и должно было случиться. Роза мне об этом не говорила, но похоже ее мама гинеколог смирившись с неизбежным, рассказала дочке как избежать залетов.
      Моя мама тоже быстро обо всем догадалась, но душещипательных разговоров со мной не вела. Только один раз ...
      Я тогда выбив на тренировке палец правой руки раньше времени вернулся домой, неслышно отворил ключом дверь и услышал:
     -- Не переживай, - донесся из кухни негромкий утешающий голос бабушки Розы, - ничего у них не выйдет.
     -- Я уж по постельному белью вижу как не выходит, - рассерженно сказала моя мама, - когда я на работе, так они постоянно у нас в квартире ...
      Я не двигаясь и не снимая одежду замер в прихожке и слушал как:
     -- У нас дома тоже самое происходит, - заметно картавя проворчала бабушка, - но я не об этом.
     -- А о чем? - настороженно прозвучал голос моей мамы.
     -- Твой мальчик, - осторожно заговорила бабушка, - у него будет еще много женщин. Роза с этим никогда не смирится. Следующий раз она будет выбирать не по сердцу, а по уму. А пока не надо им мешать, пусть живут в своей мечте, а потом возвращаются на землю. Так что не переживай, что Роза отодвинет тебя из сердца твоего сына. У тебя хороший мальчик, он будет любить тебя всегда и поверь мне он никогда не позволит встать другой женщине между сыном и матерью.
      Я осторожно незамеченным вышел из квартиры. Сердце как стиснула невидимая ладонь, сильно, но при этом ласково и тревожно. Я даже никогда и не задумывался о маме. Она была всегда. Самой доброй, самой ласковой, самой молодой и красивой, она была вечной. А тут бесцельно идя по ярким весенним улицам я вдруг неожиданно и остро почувствовал как сильно ее люблю и уж точно никому не позволю обить. Эта ведьма бабушка Розы была права, между сыном и его матерью может встать только смерть и больше никто. А во всем остальном? Посмотрим. Надо закончить школу, потом институт, а уж там видно будет. Конечно Роза есть Роза, но другие девчонки мимозы тоже вполне ничего ...
      После школы в институт, я не поступил. Впереди маячил призыв в армию, а пока я устроился работать слесарем на завод и весело проводил время. Заводской цех, дружная рабочая бригада уже семейных и умеренно пьющих мужиков, пьянки в рабочее и не рабочее время, удалые гулянки, бокс, драки и Роза. Она конечно старалась не отставать и даже откашливаясь выучилась курить, отплевываясь судорожными глотками пить дешевое вино и краснея шепотом ругаться матом, но меня догнать по наклонной плоскости никак не могла, занятия в институте ей сильно мешали. Жизнь упорно разводила нас по разные стороны, но мы еще сопротивлялись судьбе. И она помиловала нас, снова свела и уверенно повела по широкой светлой дороге интернационализма и скользкой кривой дорожке уголовщины.
      Узнав от Розы о нападении, посмотрев на ее изрезанные ноги, я довольно скомкано ее утешил, ласково поцеловал в нежно смуглую щеку и быстро ушел. На улице зашел в магазин купил в нем девять флаконов огнетушителя и созвал на военный совет дворовую шпану. Решение моих друзей было однозначным и было принято единогласно. Если отбросить ненормативную лексику, то звучало оно так: учить ... учить ... и еще раз учить. И немедленно. Пьяные и возбужденные мы сплоченной ударной группой пошли в университетский парк и уж точно ночевали бы с букетом уголовных статей в каталажке, но прихрамывая прибежала Роза с ней приковыляла ее бабка и они попробовали остановить банду пьяных репетиторов.
     -- Отвали, - хмуро и властно потребовал я от Розы, - не лезь, это не бабское дело.
     -- Мальчик, - одышливо выталкивая слова влезла в женское дело своей внучки ее бабка, - любое дело по уму делать надо. Я не говорю не надо, я тебе остолопу хочу сказать как надо.
     -- Ну и как? - усмехнулся я, а мои приятели зареготали.
     -- Роза! - первый раз за все время нашего знакомство утрируя западно-местечковый еврейский акцент сказала бабушка, - объясни этим юным идидьётам как надо.
      Девушка сухо заговорила объясняя более эффективную методику дополнительных занятий и ее взаимосвязь с уголовным кодексом. Это был классический вариант "подставы" или засады "на живца с подстраховкой". Разумно. Это весьма разумно, решила шпана.
     -- Это ты сейчас придумала? - выразил свой восторг я и с гордостью за свою девушку оглядел бригаду хулиганов интернационалистов.
     -- Я думала всю ночь, - сияя призналась Роза, - я же знала, что ты придешь и что потом будет. Просто первая говорить не хотела, ну что бы ты не подумал ... а уж когда бабушка мне сказала что ваша ... ну твои ... ну в общем вы собрались и уже пьете. Поняла: Пора!
      Вечером того же дня, в университетском парке наши антрацитовые ученики нашли своих учителей. Увидев и узнав непокорную девушку они так обрадовались, что их мат был слышен аж за версту, а мы то были всего в пяти метрах за кустами.
      Говорят современная медицина может творить чудеса, но даже она не сможет превратить кастрированного самца в полноценную особь. А усвоившие из всех наук только умение пить водку залпом и закусывать ее русским матом наши ученики, получили прекрасную возможность по выходу из больницы больше уж никогда не отвлекаться от учебы на девушек.
      Коронным русским скуловоротом отлично владел каждый интернационалист - учитель и долго сопротивляться ученики не смогли. "Товарищей" мигом завалили и стали вдалбливать им знания в головы и другие части тела. Ну а Роза длинным каблуком своей туфли собственноручно или правильнее собственноножно сварганила яичницу из их гениталий, патриотично и громко напевая при этом: "Мы мирные люди, но наш бронепоезд, стоит на запасном пути"
     -- Да ты Розка просто бронепоезд, - восторженно сказал один из моих приятелей.
      Так Роза стала бронепоездом. Потом для снятия нервного возбуждения, мы пили дешевое вино, курили папиросы, а пьяная юная и цветущая Роза плакала у меня на плече.
     -- Да ладно тебе не реви, ты же теперь наш бронепоезд и командир, - ласково поглаживая и утешая девушку сказал я.
     -- Правда? - икая спросила уже осоловевшая Роза, - Правда, что я ваш командир?
     -- Правда! - милосердно заверили ее полные винных паров бойцы нашей интербригады.
     -- Тогда еще по одной! - отважно предложил командир интербригады.
      Видели бы вы лица папы и мама Розы, когда я на руках притащил их в дымину пьяную дочь, домой.
     -- Доченька! - в ужасе заорала мамы Розы.
      Девушка невнятно пробормотала, а уж сивухой от нее несло ...
     -- Какой позор! - обессилено привалившись к стене комнаты прошептал бледный папа Розы.
     -- Ну как? - спросила у меня бабушка Розы.
     -- Нормально, - коротко, стараясь не дышать и шататься, ответил я.
     -- Вот это уже лишнее, - нахмурившись показала на мертвецки пьяное тело внучки, бабушка.
     -- Дозу не рассчитали, - виновато оправдывался я.
     -- Доза! - заорала на всю вселенную мама Розы, и бешено прокричала своей матери, - Это все результат твоих дурацких теорий! Полюбуйся теперь!
      Потом мне:
     -- Мерзавец! Алкаш! Что ты сделал с нашей дочерью?!
     -- Вон! - слабо подхватил ее крик папа Розы, - и что бы больше нога твоя не ступала в наш ...
     -- Конечно, - сухо отмела все обвинения своих неразумных детей бабушка Розы, - наверно было бы лучше если девочку изнасиловала стая черножопых обезьян?
     -- Ах! - вскрикнула мама Розы.
     -- Ох! - схватился за сердце ее папа.
     -- Тебе спасибо, - скупо, но ласково улыбнулась мне старая еврейская ведьма, - ты настоящий мужик. И морду набьешь и на руках отнесешь. Я в тебе не ошиблась.
      Лежащую на диване и уже позеленевшую Розу стало выворачивать наизнанку, ее родителям стало не до меня.
     -- Завтра приходи, - выпроводила меня из дома бабушка, - и не говори Розе, что видел как она блюет, женщины такое не забывают. Ну иди ...
      Честно говоря мы вошли во вкус преподавательской деятельности и как минимум в раз в неделю проводили занятия по интернационализму.
      Вечером одиноко идет вихляя бедрами стройная смуглая девушка в коротенькой юбочке по парку. Грех к такой не подкатить. И подкатывали, постоянно. Если после обмена репликами соискатель сваливал, то его конечно не трогали. А если ... то подбегали бравые интернационалисты и бесплатно проводили для желающих уроки мужества и советского гуманизма. Заодно вся интербригада постигала азы этнографии и антропологии. Самыми скромными и никогда не попадавшими под раздачу были студенты из Эфиопии. Хорошие ребята были эти эфиопы, на летние каникулы они ездили в Западную Германию и работали там на самых грязных тяжелых и низкооплачиваемых работах, возвращаясь и по мелочи спекулируя привезенными тряпками, рассказывали об ужасах капитализма и расовой дискриминации на "проклятом западе". Кроме того они старательно учились, в меру пили, в общении были спокойные и вежливые, к девушкам не приставали, им вполне хватало б...й, которое это самое ... за модные шмотки. Ясное дело их не трогали, а уж остальным ...
      Резвились на интернациональном поле мы не долго. За иностранными студентами в то время пристально бдила зловеще трехбуквенная спецслужба. Узнав о нашей преподавательской деятельности, нас довольно быстро вычислили. Никому не нужный скандал эти ребята раздувать не стали. Через милицию провели с нами индивидуальные профилактически - устрашающие беседы, попугали, и уже через неделю каждому интербригадовцу всучили повестку из военкомата. Родителям Розы компетентно суровые товарищи, запугав их до полусмерти только видом одной повестки, вежливо, но очень настоятельно порекомендовали сменить место учебы их дочери и желательно на институт в другом городе.
     -- Ты это ... - прощаясь говорил я Розе, - ну если ... так ... то ...
     -- Даже и не мечтай, - плача и прижимаясь ко мне сказала Роза, - я тебя дождусь и потом мы сразу поженимся. Не отвертишься.
      За домашние интернациональные "подвиги" судьба весело пошутила надо мной и заодно между делом хорошенько долбанула по голове. После учебки я попал в Афган и именно в бригаду. Мало того что эта бригада выполняла интернациональный долг, так еще была и десантно-штурмовой. Но судьбе и этого показалось маловато, она зашвырнула меня в парашютно-десантный батальон и уж совсем хотела добить пристроив командовать взводом. А взвод этот всегда посылали то в передовой дозор, то в разведку. Хлебнул я пота, крови, браги и интернационализма под завязку. Роза усердно писала мне очень длинно каждую неделю, я ей коротко отвечал раз в месяц, за что она меня когда сурово, а когда и слезливо упрекала, т.к. своей маме я конечно письменно сообщал о том, что жив и здоров еженедельно. Даже если нас закидывали в горы на месяц и больше, то я предусмотрительно оставлял уже написанные маме письма в части с матерно грозным наказом писарям, отправлять их каждый понедельник. Была еще одна крайне неприятная вещь в нашей переписке. В моих рукописях была масса грамматических ошибок, Роза в своих ответных писаниях, кроме всего прочего, проводила их разбор, мотивируя это моим грядущим экзаменом по русскому языку при поступлении в университет. Меня это пугало. Мне приходилось ходить в разведку, ползать под пулеметным огнем, вести огневые дуэли со снайперами, летать на вертолетах на штурмовки. Было страшно, на страх был временным и преодолеваемым, пришел - ушел. А тут, как только представишь, что всю свою жизнь будешь под диктовку патологической отличницы исправлять ошибки, становилось жутко. Потом приходили другие более приятные воспоминания и жуть временно отступала.
      Через два года в мае я вернулся домой. Живой и здоровый. Только уж очень оживленный и чрезмерно здоровый. Роза заканчивала сессию в институте в другом городе и приехать пока не могла. Мы поболтали по телефону, и после охав и ахов она потребовала:
     -- Я тебя два года ждала, и ты меня до лета подожди. Слышишь?
     -- Ммм, - мычал в мембрану я.
     -- Немедленно, слышишь? Немедленно начинай готовиться к поступлению в университет. Ты слышишь?
     -- Ммм ...
     -- Ты что мычишь? Выпил? - волновалась Роза, - А ведь ты уже взрослый! Пора думать о будущем и семье. Детство прошло и уже хватит пить. Ты слышишь?
     -- Да слышу я! - заорал я и бросил трубку.
      Она перезвонила, буквально через пять минут и моя мама:
     -- Розочка это ты?! А Муратик уже ушел, - сочувственно сказала она, - когда вернется не говорил. Знаешь девочка ... - помедлив посоветовала моя мама Розе, - лучше бы тебе приехать немедленно.
     -- У меня же сессия, - со слезами в голосе мямлила Роза, - ну пожалуйста, скажите ему пусть меня подождет.
     -- Ну как знаешь, - сухо закончила разговор моя мама, - это ваши дела и вмешиваться в них я не собираюсь.
      А я оглянувшись вокруг, почувствовал себя могучим пахарем перед которым раскинулось целинное поле. Надо было поднимать целину. Я засучив рукава отважно и с радостью взялся за это дело. И взрыхляя целинное поле бросал туда семя. Ну и бухал конечно. Осуждать легко. А если бросить на вторую половину весов, два года в дырявых палатках в чужой стране и за пределы части только на боевые операции? Тогда как? А помои вместо еды, вши и забыть о войне можно только если только напьешься браги. А тут дома ... ну что я не могу отдохнуть что ли? С Розы что убудет? Могла бы и сразу приехать. Ну а раз ей институт важнее, то руки у меня как буквально так и фигурально развязаны.
      Она досрочно сдав сессию приехала и застала меня в комнате женского сектора студенческого общежития, в обществе очень милой шатенки которая голенькая сладко спала на узкой кровати. На столе бутылки шампанского и конфеты, а я в одних плавках мирно расслабленно наслаждаясь жизнью курил у окошка. Было семь часов тридцать пять минут местного времени, когда дверь комнаты отворилась.
     -- Привет, - тупо и глупо сказал я, - а ты когда приехала?
     -- Вчера вечером, - очень спокойно ответила смугло бледная Роза.
     -- А?! - как охватывая комнату и голенькую шатеночку сонно сопевшую на кровати развел я руками.
     -- Девчонки сказали, - так же спокойно проговорила она, - я тебя через ребят вчера вечером искала, вот их подружки и рассказали об этом и других твоих подвигах.
     -- Это совсем другое дело, - смущенно стал мямлить я приводя многовековой и вечный мужской аргумент, - тебя не было, вот я и ...
     -- Вижу, - сухо заметила Роза, - и если можно то без подробностей как ты ... а еще вижу, что теперь мой бронепоезд стоит за запасном пути. А я знаешь ли пребывать в запасе не намерена. Это совсем не мой путь.
      Дальше говорить было не о чем. Вот все и кончилось. Только тени прошлого собрались в эту чужую нам обоим комнату и смотрели на нас. Русоволосый мальчик и тоненькая черноволосая девочка держались за руки, нескладный подросток неловко обнимает расцветающую прижимающуюся к нему девушку, здоровенный уже наголо остриженный перед призывом парень и провожающая его юная женщина. Они молчали, им тоже нечего было нам сказать.
     -- Я в общем то попрощаться пришла, - бесцветным тоном заговорила Роза, - я ухожу служить в армию, и хочу тебе сказать: меня ждать не надо. Я не вернусь. А ты развлекайся и дальше.
     -- В какую еще армию? - заорал я, - Чего за чушь ты несешь?
      Разбуженная криком открыла глаза девушка, сладко зевнула, и нежно тоненьким голоском пропела:
     -- Муратик ...
      Потом увидела Розу, накинула на себя простынь и с тем сладострастием которое всегда отличает женщин в пикантных ситуациях сказала:
     -- А я тебя знаю! Ты Розка - Бронепоезд, так?
     -- Так в какую армию? - поспешно повторил я вопрос, - Ты что вольнонаемной в Советскую армию завербовалась? - тихо попросил, - Роза не дури! Ты не знаешь что это такое, тебя же там каждый ...
     -- Я буду служить в Армии обороны Израиля. Мы эмигрируем.
     -- И когда ты это решила? - ошарашено спросил я.
     -- Только что, - холодно отчеканила Роза, и так же холодно, - Прощай. И спасибо тебе за все.
     -- И скатертью тебе дорожка, милая ..., - улыбнулась укутанная в простыню девушка, и заканчивая фразу как припечатала, - ... жидовочка.
     -- Первый раз меня так назвали в его присутствии, - кивнула в мою сторону Роза, невесело засмеялась, - ну что ж все когда нибудь происходит в первый раз.
     -- Роза постой! - крикнул я ей вслед.
      Поздно было кричать. Быстро стучат вниз по лестнице каблуки ее туфель.
     -- Роза ну нельзя же так!
      Оказывается можно и так. Через три месяца быстро оформив документы на выезд, семья Розы эмигрировала.
      Перед их отъездом бабушка Розы по телефону позвала меня свидание. Может специально, а может просто так получилось, но мы встретились в школьном дворе.
     -- Возьми, - передала мне пакет бабушка Розы, - тут твои письма из армии и фотографии. Роза просила тебе их вернуть.
      Я взял пакет и не разворачивая держал его в руках. Печально как все. Печально со стесненной душой чувствовать, что детство и юность уже ушли. Жаль, что все так вышло.
     -- Выше голову мальчик, - улыбнулась мне ведьма, - не грусти, радуйся, что все закончилось именно так. У вас все равно бы ничего не получилось.
     -- Почему? - глухо спросил я.
     -- Ты гой, - чуть усмехнулась ведьма, - ты можешь набить морду, защитить и потом принести девушку домой на руках, но соответствовать всем ее ожиданиям ты не сможешь. В своих еще детских мечтах Роза поставила тебя на пьедестал героя без страха и упрека, но ты не памятник, а обычный человек и ты сам сошел с ее пьедестала, а она вынести этого не смогла. И не думай, что я осуждаю тебя. Все произошло так как и должно было произойти.
     -- При чем тут гой не гой? - раздраженно ответил я, - просто надо уметь прощать и не требовать невозможного ...
     -- Тебе было пятнадцать, помнишь? Тогда весной ты поехал на кладбище ухаживать за могилами своих предков, Роза поехала с тобой, помнишь? Ты прибирался на могилах и рассказывал ей кто в них лежит.
     -- Ну и что?
     -- А то что в один прекрасный день, ты почувствуешь неразрывную связь со своим народом, а Роза почувствует эту связь со своим. И тогда вы бы поняли, что сделали ошибку. А так у вас у обоих осталось воспоминание о прекрасной детской сказке первой любви.
      Ведьма как задохнулась от слов. Я молчал, а она отдышавшись продолжила:
     -- Мы уезжаем, но знай, Роза уезжает без злобы и ненависти к этой стране и ее народу. И это твоя заслуга. Эти годы ты был рядом и никто никогда не ранил несмываемой обидой мою девочку. А ее обида и печаль пройдет, так же как и твоя, вы еще очень молоды. Все впереди. Прощай!
     -- Ну что ж, - повернулся я к ней спиной и пошел по асфальтированной дорожке школьного двора.
      На выходе из школы звенел разноголосый детский смех и я быстро шел ему навстречу, чувствуя неразрывную связь со своим народом. Все было еще впереди ...
     
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"