Шабанова Мария Валерьевна : другие произведения.

Одной дорогой. Глава 4. Песня зверя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Господа читатели, пожалуйста, не забывайте ставить оценки и комментировать, мне очень важно знать ваше мнение.


      -

    ГЛАВА 4

    ПЕСНЯ ЗВЕРЯ

  
   На закате дня, следовавшего за ночью Кестианда, Анвил Понн Месгер под видом путешественника вошел в деревню, через которую за этот день прошли все, кто имел отношение к охоте на беглого оруженосца. Селение было с самого утра взбудоражено постоянным появлением нежданных гостей, потому при виде еще одного незнакомца, столь редкого в этих краях, жители оборачивались, желая проследить за подозрительным типом. Старухи, судачащие на скамье под сенью ветвистой вишни, уже придумали целый заговор, который "эти вояки" плетут против мирных жителей, и теперь вовсю его обсуждали.
   Сам же Анвил был уверен, что Сигвальд побывал в деревне, так как все следы, предположительно оставленные им, обрывались на поляне с разлапистым дубом, и большая их часть была затоптана местными. В то же время сыщик не был уверен в том, что беглец покинул маленькую глухую деревушку, в которой, имея некоторые средства и дар убеждения, можно было бы отсидеться, пока интерес охотников за головами к его персоне не поутихнет. Потому, полный решимости узнать правду, Анвил направил свои стопы прямо к человеку, который, по его представлению, был обязан знать все секреты в радиусе нескольких паллангов и выдавать их интересующимся за умеренную плату.
   Анвил Понн Месгер не понаслышке знал, что простой народ не слишком-то любит представителей власти в целом и сыщиков в частности, потому по возможности старался путешествовать инкогнито. Так и на этот раз, он вошел в таверну как обычный посетитель, желающий пропустить кружку пива. И, хоть он и старался пробраться к стойке как можно более незаметно, Анвил умудрился наступить на все половицы, способные издавать скрип.
  - Чего изволите? - по привычке спросил усатый трактирщик, не отрываясь от вытирания своей стойки, которая от этой процедуры, которую он проводил все время, пока ему нечем было заняться, уже сверкала как зеркало, в отличие от других столов.
  - Ригонтардского пива, - не задумываясь ответил Анвил, питавший некую слабость к этому напитку.
   Бонрет Понн Зартис наполнил кружку до краев пивом из бочонка, стоявшего тут же, и дождавшись, пока Анвил сделает глоток, с достоинством заявил:
  - У нас только местное.
   Сыщик тяжело вздохнул, но спорить не стал, хоть и был возмущен наглой подменой - норрайское пиво не шло ни в какое сравнение с ригонтардским, уж это он знал наверняка. Тем временем Бонрет продолжил полировать свою стойку, захватывая заодно и бочонок с пивом. Анвил, видя, что трактирщик не проявляет к нему никакого интереса, попытался завязать разговор:
  - Я странник, и уже много дней в пути...
  - Угу, - кивнул Бонрет, не отрываясь от своего занятия.
  - Как называется ваше селение?
  - Лаусо-ре-Ирто.
  - Лаусо ре ирто, песня зверя. Странное название.
  - Что, первый раз в этих краях? - усмехнулся трактирщик. - Ничего, ночью узнаешь, что ничего странного здесь нет. Ну, или не узнаешь. Если повезет. Ты на ночь-то останавливаться будешь? А то солнце почти зашло, а по ночам тут не ахти какие погоды стоят.
  - А что, есть комнаты?
  - Да хоть отбавляй, и обе свободны.
  - Обе? Неужели никто здесь не поселился? - с поспешностью спросил Анвил, чувствуя, что вплотную подошел к интересовавшей его теме.
  - Нет.
  - А у местных можно остановится? - все выпытывал он.
  - А тебе что за интерес? В таверне полно мест.
  - Да я так... ничего. Ищу одного друга.
  - Э нет, парень, друзей так не ищут, - медленно сказал Бонрет, прищурив глаза. - Что-то мне это все не нравится...
   Анвил заметил, что рука трактирщика потянулась к кочерге. Он быстро прикинул, что кочерга - это не метла маменьки и даже не бабушкин ухват, и решил, что стоит открыть карты, пока ему не перебили хребет этой увесистой железякой.
  - Тихо,тихо. Я сыщик, я уполномочен...
   Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения достойного Бонрета, который за этот день уже достаточно настрадался от всяких сыщиков и беглецов. Почтенный норрайец решил, что над ним просто издеваются, потому намеренно громко, несмотря на знаки, подаваемые ему Анвилом, переспросил его:
  - Сыщик, говоришь? Уполномочен, значит?
   При этих словах в их сторону обернулись два завсегдатая таверны, которые к тому же были закадычными друзьями трактирщика. Несмотря на обильные ежедневные возлияния, они оставались весьма сильными мужчинами с суровыми лицами, и в целом имели вид угрожающий. Особенно угрожающим он стал для Анвила, когда они подошли к нему и, положив большие тяжелые ладони ему на плечи, спросили трактирщика:
  - Что, снова сыщик? А почему на этот раз один? И безоружный? И не надоели они тебе?
  - Ой как надоели, братцы, - нарочито страдальческим голосом произнес Бонрет, усмехаясь в свои длинные пышные усы.
   Как все происходило дальше, Анвил запомнил плохо. Он слишком поздно понял, что его схватили, выволокли на крыльцо, и там, держа за руки за ноги и хорошенько раскачав, швырнули в канаву на другой стороне дороги. Зато он надолго запомнил это щемящее сердце чувство полета, красное закатное небо, мелькнувшее на миг, и стремительно приближающуюся землю. Выбравшись из канавы, заросшей чертополохом и крапивой, Анвил поспешил удалиться из деревни, преследуемый смехом и издевательством зевак, которые в немалом количестве собрались посмотреть, как летают сыщики.
   Анвил Понн Месгер бродил по лесу вокруг селения, пытаясь найти хоть какие-нибудь следы, ведущие из деревни, и обдумывал все, что смог узнать в таверне. Пищи для размышлений было немного, зато теперь он точно знал, что Сигвальда в Лаусо-ре-Ирто нет, и что он не первый, кто им интересовался. Однако от этих сведений легче не становилось, следы не находились, и с каждой минутой сгущающиеся сумерки оставляли все меньше шансов на успешный исход дела.
   Он уже почти было отчаялся, когда увидел идущую по дороге к деревне девушку, которая вела за собой ослика, навьюченного двумя мешками. Сыщик быстро сообразил, что она не была свидетелем его позорного отступления, и решил попытать счастья и постараться разузнать у нее хоть что-нибудь. Когда он к ней подошел, девушка ничуть не испугалась и не удивилась, зато Анвил был поражен ее красотой: пухленькие щечки, алые губы и васильково-синие лучистые глаза в сочетании с правильными чертами лица делали ее невероятно привлекательной, и не будь у нее на носу такого несметного количества веснушек, ее внешность была бы идеальной.
   Анвил придерживался мнения, что в разговоре с девушками важно незаметно перевести тему разговора в нужное русло, а не задавать интересующий вопрос прямо в лоб. Потому, поздоровавшись с ней, он представился вымышленным именем и принялся болтать о всяких пустяках, терпеливо выжидая момент, когда разговор подойдет к нужной теме. Увлеченный беседой, он и не заметил, как начал говорить девушке комплимент за комплиментом, и что вот уже пять минут за ними идет здоровенный детина огромного роста и с широченными плечами.
   После очередного изящного изъяснения, которое, пожалуй, немного выходило за рамки дозволенного, молчаливый попутчик со словами "Да как же вы мне надоели, ухажеры малахольные!" схватил Анвила за шкирку и легко оторвал от земли. Сыщик почувствовал запах металла, исходивший от рук незнакомца и безошибочно определил в нем кузнеца.
  - Сестрица, а это кто? - устало поинтересовался кузнец у девушки.
  - Да я в первый раз его вижу, - надула губки сестра кузнеца.
  - Понятно, - так же устало выдохнул он и, тряхнув Анвила, как напроказничавшего котенка, перекинул его через плечо и свернул с дороги в лес.
   Девушка не придала этому событию никакого значения, будто такое случается каждый день, зато сыщик уж натерпелся страху, пока безмолвный кузнец нес его по лесу до той самой поляны с разлапистым дубом. Именно на этом дереве он хотел подвесить его так же, как сутки назад подвесил Оди - видимо, этот дуб перевидал на своем веку немало таких горе-ухажеров, которым непосчаствилось заговорить с кузнецовой сестрой. Однако Анвилу вовсе не хотелось пополнить их список и провести ночь, вися на дереве, потому он при первой же возможности извернулся, как кот, и, выскользнув из больших сильных рук кузнеца, проворно уполз в кусты, дрожа от страха при мысли, что кузнец сейчас извлечет его оттуда и, предварительно хорошенько отколотив, завершит начатое. Однако брат красавицы только засмеялся и, прибавив парочку смачных ругательств, удалился.
   Еще некоторое время Анвил полз дальше, сочтя это самым безопасным методом передвижения. Неизвестно, сколько бы он прополз еще, если бы не увидел прямо перед носом небольшой клочок ткани, зацепившийся за куст. Детально изучив его, сыщик пришел к выводу, что это не что иное, как краешек длинного черного плаща, который вполне мог принадлежать человеку, которого он ищет. Через пару нарлахов14 он увидел отчетливые следы, примятую траву и сломанные ветки, которые вели вглубь леса. Однако это была не последняя его находка - на маленьком клочке земли, свободном от травы и прошлогодних листьев, запечатлелся весьма странный след, более всего напоминавший отпечаток узкой длинной человеческой руки, но имеющей всего четыре пальца. Анвил не смог определить существо, которому принадлежал след, чему очень удивился - он был сыном охотника и искренне считал, что у леса нет от него никаких тайн. Впрочем, он решил, что лучше от этой твари держаться подальше, потому не стал искать ее следы дальше, а пошел по следам человеческим.
   Эти следы были настолько отчетливыми, что даже в сгущающихся сумерках сыщик без труда различал их. Окрыленный нежданным успехом, он и не заметил, как нос к носу столкнулся с тем, кто оставил эти следы - дубина, возникшая прямо перед его лицом, напрочь убила хорошее настроение, которое установилось незадолго до этой встречи.
   Анвил огляделся вокруг - перед ним стояли трое удалых молодцев, вооруженных и одетых в не бог весть какие доспехи. Наспех поразмыслив, сыщик пришел к выводу что это те, о которых говорил трактирщик, и что среди них нет искомого оруженосца.
   В целом картина выглядела очень традиционной - ночь, лес, одинокий заплутавший путник и трое проходимцев, которые не прочь разжиться чужим добром. Сердце Анвила ушло в пятки, когда он вспомнил, чем обычно заканчиваются такие истории, но, похоже, эти разбойники были в хорошем расположении духа, потому что, пристально оглядев Анвила, снова засунули свои дубинки за пояса.
  - И что ж ты, друже, так поздно по лесу-то шастаешь? - спросил один из разбойников.
  - Безлунной вам ночи, братья, - торжественным тоном начал Анвил. - Я жрец Самуанда, и иду в Канетмак с секретной миссией.
   Сыщик решил, что такие ребята вряд ли тронут жреца духа тумана, почитаемого всеми ворами и грабителями.
  - Ну, раз ты жрец Самуанда, то наверняка не грех будет проверить твои карманы. Мы-то, брат, не воры. Нам пламя Камтанда ближе, чем сырость Самуанда.
   С этими словами один из наемников, хорошенько замахнувшись, приложился кулаком к левому глазу мнимого жреца, да так, что тот отлетел бы, если бы за его спиной не было дерева. Следующие несколько секунд Анвил видел только россыпь искр, которые от удара сверкнули у него в глазах. Все еще ничего не видя, он почувствовал, как пара рук, грубо схватившись за ремни на груди, сильно встряхнула его, извлекая предательский звон монет.
   Анвил уже давно попрощался со своим имуществом и прикидывал, насколько сильно его будут бить. Однако ограбление было остановлено неожиданным событием - невдалеке раздалось страшное завывание, которое походило и на волчий вой, и на крик человека, полный боли и отчаяния. Услышав эти леденящие кровь звуки, наемники в ужасе застыли, на секунду бросив Анвила, но сколько они не вслушивались в ночную тишину, крик больше не повторялся. Когда они пришли в себя и огляделись, Анвила уже не было рядом, да они и не стали слишком усердно его искать, боясь столкнуться с существом, издававшим такие звуки.
   Сам же Анвил ни живой ни мертвый от страха сидел на ветке дерева, на которое он вскарабкался со скоростью и проворством белки. Склонность к лазанию по деревьям он обнаружил у себя еще в раннем детстве и с тех пор довел эту способность до совершенства, что не раз выручало его и спасало жизнь.
   "Так вот что за песня зверя, - думал Анвил. - Да, мне бы очень повезло, если бы я этого никогда не узнал".
   Дождавшись того момента, когда наемники успокоились и вернулись к своим разговорам, сыщик беззвучно перебрался с этого дерева на другое и, передвигаясь таким образом, удалился от места привала наемников на значительное расстояние. Пожалуй, можно сказать, что в данный момент Анвил чувствовал себя хорошо - ему удалось избежать за день столько неприятностей, сколько с ним не случилось за весь последний год; в лесу он чувствовал себя легко и свободно; старые толстые деревья росли так близко друг к другу и имели такие удобные ветви, что по ним можно было легко перебираться, не спускаясь на землю. Единственное, что ему не нравилось - это ушибленный глаз, который сейчас припух и сильно болел при прикосновении. Однако и об этой досадной мелочи он забыл, когда увидел внизу троих людей, двое из которых спали, а один ходил по поляне, меряя ее шагами. Бодрствующий был похож на беглого оруженосца, однако Анвил не был в этом уверен до той минуты, пока тот тихонько не затянул песню на незнакомом языке.
  - Сигвальд, если ты не заткнешься, мне придется тебя пристрелить, - недовольно пробурчала сонным голосом девушка, дремавшая чуть поодаль.
   Этот миг был моментом торжества Анвила, который наконец-то доказал себе и всем, что он вполне способный сыщик, жаль только, что никто его триумфа не увидел. Лучшей для него наградой был бы хороший сон на переплетении толстых ветвей, однако, собрав вместе факты, сыщик пришел к выводу, что вот-вот здесь произойдет что-то важное, что он не имеет права пропустить, потому, устроившись поудобнее, он стал наблюдать за Сигвальдом, который теперь уже молча отмерял шаги по поляне.
  
   В звездной безлунной ночи под сенью столетних деревьев древнего леса сквозь заросли молодняка пробирался Атх. Он двигался бесшумно, как тень, медленно и терпеливо аккуратными движениями рук раздвигая ветви кустов, с которых так же неслышно падали капельки ночной росы. Густая трава скрадывала его легкие шаги, он был незаметнее кошки.
   Вот уже три года молодой саметтардец был бессменным и незаменимым разведчиком Энимора - он единственный из всех, кого когда-либо знал умудренный жизненным опытом бандит, умел так легко растворяться в окружающем мире. Кроме бесшумности шагов, Атх обладал еще одним удивительным свойством - никто с первого раза не запоминал его в лицо, никто не запоминал его настоящего имени, хоть оно и было незамысловатым, его не замечали в толпе. Поговаривали, что на нем от рождения лежит печать Самуанда, и что он мог бы стать главным шпионом самого алгарда, если бы не выбрал путь беззакония, разгула и мрачного веселья на чужих костях.
   Хотя не вполне справедливо говорить, что он выбрал этот путь - скорее путь выбрал его, Самуанд призвал к себе своего верного слугу. Жизнь Атха не сложилась с самого начала - когда он был еще ребенком, его отец пропал без вести, отставив свою жену одну с пятерыми детьми. Бедная женщина работала как проклятая, и ей едва удавалось сводить концы с концами, когда вторая тяжкая утрата потрясла ее - во время одной из страшных эпидемий мора, нередких в болотистом Саметтарде, она потеряла четверых своих детей - чудом выжил только Атх.
   С того времени дела пошли еще хуже - тех грошей, которые им вдвоем удавалось заработать, порой не хватало даже на самое необходимое. И тогда Атх, знавший о своих воровских талантах, решил использовать их по назначению - сначала приворовывал на городских площадях, после стал заниматься чем-то посерьезнее. Так, через год этот мир втянул Атха в себя, как трясина, и больше не было никакой возможности вырваться оттуда - в родном селении он уже давно был ославлен как вор. Мать его, хоть и сгорая со стыда, все же принимала деньги, которые он ей иногда приносил, так как других средств к существованию у нее не осталось.
   Однажды, после долгой отлучки длиной в несколько месяцев, Атх возвращался домой. Он шел по родному селу собачьими тропами, не смея пройти по улицам, зная, что никому не нужен такой гость, как он. Он тихо пробирался сквозь заиндевевшие кустарники, на которых играли рассветные лучи, заставляя иголки инея блестеть бриллиантами. Атх шел домой с пустыми руками, не по сезону легкий плащ свисал с худых плечей, руки озябли на легком морозе. У него не было ни хетега15, в первый раз за несколько лет он возвращался домой, просто чтобы повидать свою мать, возвращался, потому что устал от бесконечных погонь, потому что устал прятаться по чердакам, устал от враждебности и недоверия.
   Сердце Атха недобро кольнуло, когда, дойдя до своего двора, он увидел равномерно заиндевевшие дорожки, на которых не виднелись человеческие следы. Чем ближе он подходил к дому, тем обоснованнее становились его опасения - последней каплей стали заколоченные старыми досками окна. Атх толкнул дверь, но она не поддалась. Запасного ключа на привычном месте он тоже не нашел. Заглянув внутрь сквозь щель, он увидел, что пол покрыт тонким слоем пепла - верным признаком того, что здесь побывали Братья Скорби - жрецы Дембранда, духа углей. Кроме всего прочего, их прямой обязанностью было захоронение покойников, у которых не осталось никого, кто мог бы позаботиться о теле.
   Больше Атх не пытался попасть в дом. Через несколько минут он уже был на кладбище - найти могилу матери ему не составило труда. Он стоял у невысокого холмика, еле сдерживая слезы, и чувствовал, что теперь он остался в этом мире один. Вор и раньше чувствовал себя одиноким, но сейчас это чувство пронизало его полностью, и он ясно увидел, что выхода из этого тотального одиночества просто нет.
  - Нет, вы посмотрите-ка, явился! - услышал он за спиной голос соседки, сварливой старухи, которая с самого его детства предсказывала, что он окончит свои дни в петле на эшафоте. - А где ж ты был, когда мать твоя помирала с холоду и голоду?
   Атх со злобой стиснул кулаки и, развернувшись, в упор посмотрел на соседку. И, хоть она на своем веку повидала многое и сама кого угодно могла напугать до дрожи в коленях коронным саметтардским взглядом исподлобья, сейчас она решила, что безопаснее будет удалиться от "этого несносного нелюдя", как она обычно называла Атха.
   Проводив взглядом вздорную старуху, которая уходила, что-то кудахтая об Атхе и эшафотах, он опустился на колени перед могилой.
  - Прости, мама, - только и смог произнести он.
  
   С тех пор, как Атх, оставив своих братьев по оружию на привале после долгого перехода, погрузился в прохладную бездну леса, он шел с тяжелым сердцем, какое-то нехорошее чувство мучило его, но он не мог понять, в чем дело. Вроде бы все было так же, как и тысячи раз до этого - темнота, тишь, мокрые ветки, густая трава, но что-то было не так. Несколько раз он замирал и прислушивался, но не слышал ничего, кроме шелеста листьев и собственного дыхания.
   Лишь пройдя уже значительное расстояние, Атх понял, что это было за чувство - чей-то тяжелый взгляд впился ему в спину. Разведчик резко обернулся, но за спиной никого не было, так же, как не было и на деревьях. Однако легче не стало - как только Атх продолжил путь, странное чувство вернулось, теперь это было уже не предчувствие, но уверенность, что он не один. Саметтардца было нелегко напугать, но этот невидимый враг сильно действовал ему на нервы.
   Атху казалось, что эта тень в ночи идет за ним след в след, ловит его дыхание, слушает удары сердца. Подгоняемый собственным воображением, он шел все быстрее, но незримый враг не отставал, наоборот, казалось, чем быстрее он идет, тем быстрее к нему приближается что-то ужасное, что-то неотвратимое. Наконец, нервы разведчика сдали и, вырвав из ножен свой длинный кинжал он снова обернулся - его взгляд уперся в желтые спокойные глаза, что стояли перед самым его лицом.
   Рука с кинжалом, занесенная для удара, безвольно опустилась, из ослабевших разжавшихся пальцев выскользнуло оружие, мягко упав в траву.
  - Мама?..
   Удивленный шепот растворился бархатистой темноте леса.
  
   Нервно шагая по маленькой поляне, Сигвальд думал о событиях прошедших суток - их произошло настолько много, что они просто не укладывались в голове. Побег, ночь в лесу, Оди, таверна, снова лес, снова Оди, теперь еще Асель, которая вынуждает идти черт знает куда... Воин снова ощущал себя оторвавшимся от ветки сухим листом, который промозглый осенний ветер гонит прочь, совсем как десять лет назад, когда он шестнадцатилетним мальчишкой оказался один в чужой стране.
   Мысли и воспоминания беспорядочно роились у него в голове, от них бросало то в жар, то в холод. Когда терпеть это стало невозможно, Сигвальд остановился и, закрыв лицо руками, прислушался к лесу. Сначала он ощутил только прохладное прикосновение легкого ветерка, и это было похоже на погружение в кристально чистый холодный ручей, который остужает и тело и разум, смывая все лишнее, ненужное, бессмысленное. Глубоко вздохнув, Сигвальд решил смириться и отдаться во власть судьбы.
   Через пару минут он начал различать шелест трав и листьев, жужжание ночных насекомых, соловьиные трели где-то вдалеке. Но какой-то назойливый шум мешал ему наслаждаться созерцанием природы - с досадой оглянувшись, он увидел Оди, который с остервенением ворочался с боку на бок.
  - Спи уже, - тихонько сказал Сигвальд, наклонившись над беспокойным инженером.
  - Не могу. Я замерз, - пожаловался Оди, в доказательство прикоснувшись к Сигвальду холодной, как лед, рукой.
   Воин посмотрел на Оди, как на ребенка, и, покачав головой, молча расшнуровал свой плащ и отдал его инженеру, который сразу закутался в него с головой, свернулся калачиком и уже через пять минут, согревшись, сладко заснул.
   Еще некоторое время Сигвальд все так же ходил по поляне, по привычке держа руку на рукояти меча, но вскоре почувствовал, что валится с ног от усталости. Он как никто другой знал, что сон на посту в большинстве случаев заканчивается трагично, потому, чувствуя, что силы на исходе, попытался разбудить Асель, но та лишь послала его к чертовой матери, сказала, что сейчас не ее очередь стоять на часах и чтобы он не мешал спать.
   Скоро силы совсем покинули бывшего оруженосца и он, решив опереться о дерево, сам не заметил, как сполз вниз и заснул как убитый, уронив голову на грудь и все еще сжимая меч в руке.
   И сквозь сон никто не различил шорохов, никто не заметил трех темных фигур, что, отделившись от деревьев, крались к поляне. Наемники старались как можно тише приблизиться к спящим, чтобы оглушить их и, связав, доставить прямо демгарду.
   Внезапно тишину леса разорвал душераздирающий крик - один из наемников в темноте не заметил завернутого в плащ Оди и наступил на него. Услышав крик, Сигвальд и Асель моментально проснулись и, увидев на поляне троих вооруженных людей, очень быстро сообразили, что чуть было не оказались в плену. Эта мысль бодрила, потому Асель в мгновение ока откатилась в кусты, не забыв прихватить с собой лук и колчан со стрелами, Сигвальд вскочил, выхватив меч.
   Оглянувшись, он выбрал ближайшего противника и, покрыв разделявшее их расстояние двумя большими шагами, сделал резкий выпад, сопровождающийся широким взмахом меча. Наемник попытался достать свою окованную дубинку, но правая рука не слушалась его. Через миг он почувствовал обжигающую адскую боль в груди и наконец понял, что не так с его рукой - глубокая рана тянулась от сломанной ключицы до нижних ребер, кровь лилась из нее сильным потоком. Даже не вскрикнув, наемник рухнул навзничь.
   В этот же миг тетива Асель пропела свою песню и окровавленный наконечник стрелы показался из груди наемника, которому не посчастливилось наступить на спящего Оди. Стрела, посланная браконьеркой практически вслепую, пробила ему сердце, и несостоявшийся охотник за головами упал замертво.
   Асель уже натянула тетиву заново, чтобы прикончить последнего наемника, но так и не спустила стрелу - тот уже был слишком близко к Сигвальду и Асель не хотела рисковать.
   Сигвальд краем глаза заметил лидера наемников, который замахнулся на него мечом, и в последний момент успел поставить скользящий блок и отвести от себя мощный удар противника. Оружие последнего наемника не встретило сопротивления, на которое он рассчитывал, потому он немного покачнулся, и это была его роковая ошибка - ловко извернувшись, Сигвальд подрубил ему колено и, когда тот тяжело опустился на землю, глубоко всадил ему меч в шею сбоку.
   Когда последний наемник, захлебнувшись кровью, перестал биться в конвульсиях, тяжело дышащий Сигвальд стряхнул его тело с меча и хватнув ртом пару глотков воздуха отошел от трупа на несколько шагов. Тут же из кустов вылезла Асель:
  - Жив? Цел?
  - Да.
  - Уверен, что не ранен?
  - Вполне, - ответил воин. - А где Оди?
   В самом деле, никто не видел инженера с тех пор, как он истошно заорал, и Сигвальд и Асель испугались, как бы его не убил один из наемников, пока они занимались другими. Разом они бросились к тому месту, где видели его в последний раз. Оди лежал там же, придавленный трупом бойца, убитого Асель. Инженер не подавал признаков жизни. Когда тело оттащили в сторону, то увидели, что Оди лежит ничком, прикрыв окровавленную голову руками.
   Перевернув друга на спину, Сигвальд приложил ухо к его груди в надежде услышать стук сердца, однако слышал только свой бешеный пульс, который бил чечетку прямо в горле, да свое же шумное взволнованное дыхание. Стоя на коленях около Оди, Сигвальд отвел глаза и, горестно покачав головой, сообщил Асель, что все кончено.
  - Да быть того не может! - хмыкнула Асель, в свою очередь пытаясь нащупать пульс у инженера.
   Сперва она внимательно слушала, положив одну руку на горло бесчувственного Оди, а второй приказывая Сигвальду молчать и не шевелиться, потом вцепилась в худые плечи инженера и, как следует его встряхнув, отвесила несколько щедрых пощечин. Сигвальд уже хотел было сказать, чтобы она перестала издеваться над телом, как Оди вдруг зашевелился и, открыв глаза, осоловелым взглядом посмотрел на Асель.
  - Ну вот, - произнесла Асель с чувством глубокого удовлетворения проделанной работой. - Жив-живехонек твой инженеришка.
   С трудом поднявшись с земли, Оди огляделся вокруг и, увидев последствия драки, чуть было снова не потерял сознание, однако удержался на ногах и, покачиваясь, подошел к Сигвальду.
  - Сукин же ты сын, Оди, - медленно и тихо произнес Сигвальд. - Что ж ты так нас пугаешь? Мы думали уже, тебя убили. Эх, дать бы тебе по морде...
   Увидев, что воин заносит над ним руку, Оди подумал, что сейчас в самом деле будут бить, и попытался резко отшатнуться, но Сигвальд лишь дружески хлопнул его по плечу и, ухмыльнувшись, поздравил инженера с запоздалым вступлением в "этот дерьмовый, но настоящий мир".
   Асель не присоединилась к поздравлениям, потому что как раз в этот момент вынимала свою стрелу из трупа и обшаривала тела на наличие чего-нибудь ценного, и в этом ей улыбнулась удача - за пазухой у лидера наемников она нашла задаток за их головы.
  - Сигвальд, сюда! - крикнула она, подойдя к третьему. - Этот еще жив.
   Действительно, приблизившись к первому своему противнику, Сигвальд увидел, что тот жив - кровь из раны пропитала остатки жалких доспехов и землю под ним, но раненый все еще смотрел осмысленным взглядом и шевелил губами. Он, видимо, хотел что-то сказать, но из груди вырывался только хрип. Критически осмотрев его, воин снова достал меч. Увидев это, наемник попытался закрыться слабеющей рукой, но Сигвальд легонько отстранил ее кончиком меча. Раненый, несмотря на дикую боль и слабость, повторил свою попытку, и на этот раз Сигвальд отбросил его руку носком сапога, и, придавив ее ногой, быстро и метко пронзил сердце наемника.
   Оди как завороженный смотрел на безмолвное действо. Он слышал, как рука хрустнула под тяжелым сапогом Сигвальда словно сухая ветка, слышал, как последний раз вскрикнул раненый, и как его хриплый и слабый крик, смешавшись с кровью, запекся на холодеющих губах.
   Инженер чувствовал, как его ноги становятся ватными и подкашиваются, как к горлу подкатывает тошнотворный ком, а голова наливается горячим свинцом. Он мужественно держался до тех пор, пока, проведя рукой по затылку, не ощутил на ладони кровь. Оди быстро сбросил куртку и так резко стянул с себя рубашку, что чуть было не порвал ее. Оказалось, она тоже залита кровью. Больше он сдерживаться не смог.
  - Перевод харчей, - недовольно заметила Асель, глядя на скорчившегося полуголого Оди, которого тошнило возле ближайших кустов.
  - Перестань, пожалела бы ребенка, - усмехнулся Сигвальд, собирая его одежду.
   Когда Оди более-менее успокоился, ему помогли встать - хоть инженера трясло от холода и перенесенного шока, тем не менее, он отказался снова одевать свою одежду, но все же Асель удалось убедить его не противиться здравому смыслу и не подвергать лишнему риску и без того слабенькое здоровье.
   Оди старался не смотреть на Сигвальда. Он, конечно, знал, что этот человек не единожды был на войне, и что ему приходилось уже убивать, но, увидев все собственными глазами, он не смог принять этот факт. Он не мог поверить в то, что этот добрый, по сути, парень хладнокровно добил раненого, даже не изменившись в лице. Он не хотел верить в окружающую его реальность.
  - Не смотри, - тихо и неожиданно мягко сказала Асель. - Пойдем отсюда.
  
   В эту ночь в стане Энимора на часах стоял арбалетчик Амкут - крепкий широкоплечий норрайец медленно прохаживался между спящими, непринужденно помахивая заряженным арбалетом, на спусковом крючке которого держал палец. Бойцы отряда догадывались об опасной привычке Амкута, но уже давно махнули на нее рукой - во-первых, глаз и рука еще никогда не подводили арбалетчика, во-вторых, глухой на одно ухо, он в удобное для него время прикидывался совершенно глухим, потому докричаться до него с претензиями было невозможно.
   Энимор прощал Амкуту все его странности по единственной причине - лучшего стрелка ему не доводилось встречать. Арбалетчик обладал идеальным зрением и фантастическим умением обращаться с арбалетом, так, он даже ночью без труда мог положить любого на расстоянии двухсот шагов.
   Амкут флегматично бродил по лагерю, задумчиво выстукивая пальцами по кожаному нагруднику ритм популярной песенки. Внезапно он остановился и, на секунду прекратив стучать, тихонько рассмеялся, вспомнив себя в бытность стражником в небольшом захолустном городке Истус, что находится в одной из самых северных провинций Норрайя. Город славился на редкость отвратительной погодой, которая держится там практически весь год - непрекращающиеся дожди холодного лета сменяются непрекращающимися метелями еще более холодной зимы.
   Точнее, Амкут вспомнил свой последний день в качестве арбалетчика на службе алгарда и его вассалов. Этот день ничем не отличался от остальных - постоянный моросящий дождь, который местные жители уже даже не замечали, размокшие дороги, серые улицы, уставленные однотипными деревянными постройками, почерневшими от времени и сырости. Арбалетчик со своим напарником патрулировали город, обходя его по замысловатой траектории. По мнению Амкута, их задача сводилась к тому, чтобы несколько раз пройтись по унылым улицам и удостовериться в том, что даже на кладбище происходит больше событий, чем в этом селении.
   Что и говорить, настроение у него было отвратительнейшим, потому он часто огрызался на своего напарника, который порой пытался пошутить или предлагал познакомиться с какой-нибудь прохожей девушкой. У простуженного Амкута слабые попытки напарника развеселить его не вызывали ничего, кроме раздражения. Видя это, второй стражник решил прибегнуть к последнему методу:
  - Амкут! - заговорщицким тоном начал он. - Знаешь, какое самое лучшее лекарство от простуды и хандры?
  - Познакомиться с красоткой? - с издевкой спросил он.
  - Ну, это, конечно, тоже...
  - Да иди ты к чертям собачьим со своими красотками, - буркнул Амкут.
  - Погоди, я сейчас не о них, - он достал из-за пазухи меленький узелок из плотной ткани и протянул его приятелю.
  - Это что?
  - Это - хорошее настроение и солнечный день в одном мешочке, - хихикнул солдат.
  - Эллекрин? Ты что, с ума сошел? Тебя же за это оштрафуют на месячное жалование, в лучшем случае. К тому же я не употребляю, ты знаешь, - неуверенно произнес Амкут и, все же протянул руку за узелком.
   Взяв тканевый сверточек, он поднес его к лицу и уловил легкий запах, напоминающий свежескошенную траву. Действительно, в мешочке содержался эллекрин - относительно дешевый наркотический порошок, изготавливаемый из панцирей маленьких жучков, что в больших количествах водятся в Саметтарде и южных провинциях Артретарда. В малых дозах и при правильном применении он вызывал легкую эйфорию, прояснение ума и в самом деле устранял мелкие недомогания вроде симптомов простуды.
  - Да брось, ты должен попробовать его хоть раз! Хуже чем сейчас, уже все равно не будет.
   Амкут, долгое время страдавший от не проходящей хандры, счел, что терять ему и правда нечего, и согласился на эксперимент. Напарник рассказал ему, что порошок следует растворить в кружке с горячей водой и выпить медленно и неспешно, как липовый чай.
   Вернувшись в казармы, Амкут решил сразу же опробовать чудесное средство и отправился на кухню за кипятком.
  - Что, дружище, простудился? - спросил его повар, его хороший знакомый, по просьбе Амкута черпаком наливая в оловянную кружку закипающую воду.
  - Сам видишь, какая погода.
  - Ну, такая погода здесь не новость. Был бы ты местным, тебе полегче было бы, - рассуждал повар, бросая в котел продукты. - Может дождешься похлебки, а?
  - Что-то нет у меня аппетита, - ответил Амкут и закрыл за собой дверь, оставив вдохновенного повара творить из подручных материалов очередной шедевр гастрономического искусства.
   Несмотря на плохую погоду и так и не закончившийся дождь, Амкут вышел в безлюдный в этот час внутренний двор казармы, держа в руках свою кружку с уже разведенным в ней раствором эллекрина. Он стоял, облокотившись плечом о столб и медленно попивал напиток. Смеркалось, сырой промозглый ветер дул прямо в лицо, задувая в рукава и за пазуху, мелкие капли дождя летели в глаза, мешая смотреть, и арбалетчику совсем не верилось, что эллекрин может помочь ему. Но, тем не менее, горячий сладковатый напиток грел его, и вскоре Амкут почувствовал, как приятное тепло разливается по телу, как ему становится легче дышать и как он буквально наполняется силой. Эти ощущения значительно улучшили настроение арбалетчика, в мозгах все сразу прояснилось, все проблемы показались незначительными.
   Вскоре Амкут с удивлением отметил, что на улице как-то посветлело, как будто вышло солнце, которого местные жители не видели пару месяцев, но, когда он поднял голову вверх в надежде увидеть чистое небо, то удивился еще больше - небосвод все также затягивали тяжелые тучи, но сейчас они обрели какой-то лилово-перламутровый оттенок.
   Эта картина понравилась повеселевшему арбалетчику. Через пару минут он заметил черную лохматую кошку повара, которая мелкой трусцой бежала по плацу и, поравнявшись с Амкутом, ослепительно улыбнулась ему и подмигнула янтарно-желтым глазом, он тоже ей улыбнулся и махнул рукой. В этот момент Амкут любил весь мир и хотел обнять каждого встречного.
   Он не слышал, как к нему со спины слева, со стороны глухого уха, подошел повар с миской похлебки:
  - Амкут, может все-таки поешь?
   Видя, что арбалетчик не слышит его, повар похлопал его по плечу.
   Обернувшись, Амкут похолодел от страха - рядом с ним стоял огромный медведь. Зверь рычал, скалил острые белые зубы и толкал его лапой в плечо. Парень хотел было вскрикнуть, но крик комом застрял у него в горле, и он только быстро попятился, выронив пустую кружку
  - Дружище, что с тобой? - в недоумении спрашивал повар, глядя на побледневшего приятеля и пытаясь остановить его.
   Амкут видел, как медведь широко разинул пасть и вывалил длинный алый язык, как двинулся на него, размахивая лапами и тряся большой косматой головой. Не сводя глаз со зверя, он выхватил из заплечного чехла свой арбалет и зарядив его дрожащими руками, всадил болт в медведя.
   Повар упал на колени, схватившись рукой за плечо, в котором глубоко засел болт. Он звал на помощь, одновременно пытаясь уползти подальше от безумного арбалетчика, но Амкуту показалось, что медведь, страшно взревев, ползет за ним. Он еще не понял, что натворил, но ощутил, что ему надо бежать, и чем дальше, тем лучше.
   Он мчался по городу, не разбирая дороги, встречные испуганно шарахались в сторону; вылетев из-за поворота, Амкут был сбит всадником, однако, как ни в чем не бывало, поднялся и продолжил бег.
   До боли знакомые и до тошноты надоевшие улицы обрели страшные формы - в дверях и окнах вместо света сальных свечей образовалась густая пульсирующая тьма, желающая затянуть Амкута в небытие; трубы домов удлинялись и извивались, как щупальца, потом здания оплывали и растекались лужами по дороге. Когда Амкут пытался обойти их стороной, лужи собирались в огромные упругие шары и прыгали, грозя раздавить несчастного. Редкие прохожие казались ему чудовищами без лиц. Они были настолько ужасными и отвратительными, что арбалетчик бежал со всех ног.
   Он не помнил, как покинул город, и обнаружил себя только в лесной чаще, когда в изнеможении упал на землю. Все мышцы ужасно болели, сердце, казалось, вот-вот захлебнется кровью, а дыхание больше походило на предсмертный хрип. К тому же, голова была явно не в порядке - у Амкута создавалось впечатление, что по затылку бьют молотком и череп сейчас просто расколется надвое.
   Только спустя время (после еще нескольких неудачных экспериментов) он узнал, что, оказывается, его организм имеет слабое сопротивление этому наркотику, и что в больших дозах эллекрин вместо благодушного настроения вызывает тяжелые галлюцинации, однако на время повышает выносливость.
   Эллекрин не вызывал сильной зависимости, но Амкут не мог отказаться от него даже после того, как попал в отряд Энимора, который очень неодобрительно относился к употреблению таких препаратов. Впрочем, бывший стражник теперь уже знал свою дозу и иногда все же баловался с эллекрином, чем порой выводил из себя своего нового командира, но ему всегда удавалось находить с ним общий язык.
   Амкут продолжал прохаживаться по лагерю, и был в чудесном настроении, пока в нем не поселилось чувство беспокойства - уже светало, а разведчик до сих пор не возвращался.
  - Гестага, просыпайся, - Амкут ткнул в бок помощника командира. - Кажется, случилась беда.
  - Какого черта? - недовольно пробурчал Гестага, закрываясь плащом. - Ты что, опять эллекрина нализался? Вот увидишь, когда-нибудь Энимор тебе башку оторвет.
  - Атх не вернулся, - ответил Амкут, пропустив мимо ушей привычные упреки и угрозы.
   Через две минуты весь отряд был на ногах. Энимор строил догадки о судьбе своего разведчика, наблюдая за тем, как его бойцы собирают свои вещи. Известие о пропаже Атха ошеломило охотника за головами, ибо он был уверен в том, что при выполнении такого простого задания с опытным разведчиком ничего случится не может. Однако факт оставался фактом, и ему не оставалось ничего иного, как отправится на поиски пропавшего, но и это было не так уж просто - способности Атха не оставлять следов сыграли злую шутку с отрядом. Единственное, что они знали - это приблизительное направление, куда ушел разведчик, но уже через несколько шагов следы обрывались.
   На этот раз отряд вел беретрайец Кордо, слывший неплохим следопытом, хотя в большинстве случаев он действовал по наитию, и интуиция редко подводила его. Отряд продвигался медленно и очень тихо; все чувствовали опасность, нависшую над ними, но не знали, с какой стороны ее ждать.
   Кордо шел, опережая отряд на пару десятков шагов, периодически поднимая руку в знак того, что дорога безопасна; следующими шли Энимор, Гестага и Вихат, держа наготове оружие; шествие замыкал Амкут, оглядывающийся по сторонам и бравший на прицел все, что проявляло подозрительную активность.
   Спустя некоторое время Кордо поднял кулак, приказывая отряду остановиться, и скрылся в зарослях. Очень скоро он вернулся, уже не соблюдая тех предосторожностей, которых придерживался во время пути.
  - Здесь лагерь наших беглецов, и они оставили нам подарки перед уходом.
   Действительно, Энимор обнаружил на небольшой поляне три трупа, несколько обезображенных воронами, которые уже успели устроить себе пирушку. Отогнав птиц, Гестага внимательно рассматривал тела, заодно проверяя содержимое их карманов, после чего высказал командиру свои соображения:
  - Это точно их работа, посмотри, как все сделано, - уверенно заявил он и, подводя Энимора к телам, объяснял свою точку зрения. - Этому стрела попала прямо в сердце, хоть была ночь и стреляли из во-он тех кустов, - это работа твоей браконьерки, не иначе. А над этим поработал оруженосец - всадить меч в шею по самую гарду - это типичная северная выходка. Да он и тем, чтобы добить раненого не брезгует, - Гестага указал на третьего наемника.
   Труп лежал, раскинув руки и вперившись в рассветное небо остекленевшими глазами, на его лице застыло выражение боли и страха. Энимор наблюдал за тем, как большая наглая ворона села на грудь мертвому наемнику и, опустив клюв в глубокую рану, начала отрывать кусочки плоти. Бандит хотел было согнать ее, но не успел он пошевелиться, как она сама улетела, напуганная резким криком Амкута.
   Бледный как мел арбалетчик через минуту вылез из зарослей и попытался что-то сказать Энимору. Было видно, что он очень напуган, но определить причину было затруднительно, потому что он говорил слишком громко и нечленораздельно, сопровождая свою речь бурной жестикуляцией, которая, впрочем, только мешала пониманию.
  - Перестань орать, ради всего святого! - Энимор пытался перекричать своего глуховатого арбалетчика. - Что случилось?
  - Я, кажется, нашел Атха, - наконец выдавил из себя Амкут.
   То, что охотники за головами увидели в сотне шагов от места побоища, заставило их понять испуг Амкута и самих похолодеть от ужаса - на земле лежали окровавленные кости, сложенные горкой, на ее вершине покоился проломленный череп, с которого кое-где еще свисала кожа и остатки лицевых мышц. Вокруг в беспорядке были разбросаны разорванные в клочья кожаные доспехи и кинжал, в котором все члены отряда узнали любимое оружие Атха, с которым тот никогда не расставался.
   Первым в себя пришел Гестага, и осмотрев останки и место происшествия поближе, выдал еще одно мнение специалиста по смертоубийствам, хотя и говорил уже менее уверено:
  - Его кто-то сожрал. Я бы мог подумать, что это зверь, но звери не складывают кости в горки. К тому же здесь нет следов борьбы, да черт возьми, здесь нет вообще никаких следов! Череп проломлен - может его сначала оглушили, а потом уже сожрали, тогда...
  - Помолчи хоть минуту, - тихо произнес Энимор. - Амкут, Вихат, надо захоронить останки. Кордо, ты пока ищи следы беглецов, а ты, Гестага, посмотри, может найдешь следы той твари, которая это сделала.
   Сам Энимор блуждал по лесу, не находя себе места. Он был потрясен потерей - бандит был очень привязан к разведчику, ведь тот был первым, кто присоединился к нему, когда он решил организовать свой отряд и переквалифицироваться в охотника за головами, к тому же саметтардец Атх был ближе ему по менталитету и образу мыслей.
   Первым о результатах работы доложил Кордо, указав на довольно четкие следы, ведущие в самую чащу; Гестага уверял, что видел след, похожий на отпечаток узкой четырехпалой руки, но споткнулся и случайно затоптал его. Впрочем у Энимора не было желания проверять его слова.
   Когда он вернулся к Амкуту и Вихату, которые все это время орудовали небольшими лопатками, которые отряд всегда носил с собой на всякий случай, то увидел неглубокую могилку, которую его бойцы с горем пополам вырыли, борясь с густо переплетенными корнями и травой.
  - Этих тоже надо похоронить, - сказал Энимор, указав на трупы наемников.
  - Да какого черта, Энимор! Ты в своем уме? Мы так до ночи отсюда не уйдем! Не буду я больше копать! - с горячностью выпалил Вихат.
  - Если ты не будешь, то будут другие. Но тогда им придется рыть на одну могилу больше, - ровным тоном произнес он, выразительно глянув на непокорного беретрайца, который, плюнув на землю, молча принялся за работу.
   Когда все было готово, Энимор лично завернул в свой плащ останки Атха. От рождения смуглый саметтардец сейчас был бледен, в глазах у него мутилось. Перекладывая кости, он старался не показывать своей слабости, но руки ходили ходуном, он несколько раз был вынужден останавливаться, чтобы хоть немного унять дрожь.
   Атх был захоронен в тихой и торжественной обстановке. Гестага хотел было произнести надгробную речь, но умолк на первом же слове, поймав на себе укоризненный взгляд всех членов команды. После минуты молчания Энимор вырезал на стволе дерева, под которым располагалась могила, кинжалом Атха, который после долгих колебаний, оставил себе на память о друге, незамысловатую фразу: "Здесь лежит Атх". Он хотел было добавить еще что-нибудь, но не смог найти слов, которые смогли бы описать все, что он хотел сказать, потому надпись осталась прежней.
   Тела наемников положили в братскую могилу (над которой не оставили никаких опознавательных знаков хотя бы потому, что никто не знал имен погибших и не знал, как их вообще называть) и засыпали землей с куда меньшими почестями, но все так же молча, ибо никто не решался тревожить Энимора, который сидел у могилы друга, скорбно опустив голову.
   Когда все было кончено, командир охотников за головами встал, и теперь он был прежним Энимором, таким, как все привыкли его видеть - суровым и решительным. Твердым голосом, в котором не было и тени волнения и дрожи, Энимор приказал продолжить поиски беглецов.
  
   Нарлах - мера длины, приблизительно равная 2 метрам. вернуться
   Хетег - медная монета. вернуться

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"