Соломатин А. В. : другие произведения.

2002. Мирикл Он Айс

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Драматические воспоминания о путешествии двух дилетантов по Горному Алтаю в 2002 году.


      -- Мирикл Он Айс.
  
  
   1. Барнаул, начало
  
   Неизбежно зло при поездке на Алтай -- это автомобильный перегон от Барнаула на юг длительностью десять-двенадцать-пятнадцать часов. Это если у вас, конечно, нет личного вертолета. Говорят, при советской власти по этому маршруту вообще рейсовый автобус ходил, ПАЗик. Шел двое суток с ночевкой "где придется".
   У нас личного вертолета нет.
   На сей раз в качестве транспортного средства нам подвернулся микроавтобус "Газель". Тяготы путешествия на этой "Газели" разделяла с нами команда туристов-водников, в количестве семи-восьми взрослых разнополых особей. Мы с ДВ за полторы тысяч рублей каждый обеспечили себе право размещаться на двух передних сиденьях рядом с водилой, водники поехали в салоне, вперемежку с рюкзаками, за тысячу двести с носа. Разницу в триста рублей считаю прекрасной инвестицией в свое здоровье и комфорт, особенно вспоминая прошлогоднюю обратную поездку из Тюнгура в Бийск на раздолбанном УАЗике-"батоне". То был не "батон", а какой-то передвижной пыточный стенд. Уже через три-четыре часа поездки в нем я бы выдал все пароли и явки, если б только знал. Впрочем, это из другой истории.
   Чем отличаются сплавные туристы-водники от туристов всех других типов? Тем, что сплавных туристов-водников движет по маршруту неутомимая водная стихия, а никак не сила мысли или напряжение бицепсов, трицепсов и икроножного мяса. Поэтому туристы-водники могут вполне успешно передвигаться по маршруту, независимо от своего состояния. Более того, они, в принципе, способны передвигаться по маршруту вообще в отсутствие какого-либо состояния. Вот просто в "никаком" состоянии. А чего? -- вода ж несет... Чем они и пользуются.
   Короче говоря, не успела наша "Газелле" вывернуть с привокзальной площади Барнаула, как туристы-водники уже ловко доставали, умело открывали и привычными движениями разливали. Напомню: "Газель" идет в Тюнгур больше двенадцати часов. Мы с ДВ мысленно экстраполировали происходящее на полсуток вперед, и мысленно ужаснулись.
   Предчувствия не обманули. Уже к Бийску туристы-водники были веселы необычайно. Ближе к Горно-Алтайску взялись горланить песни, потом еще затарились новой порцией водки где-то в придорожном магазине вдоль Катуни.
   Может возникнуть естественный вопрос: а вам-то что? Ну, пьют себе люди, и пьют. Не ваше дело.
   "Нет, наше. Нет наше. Мы будем прямо-таки нещадно бороцца с людями, выпивающих, допустим, в "Газели" Барнаул - Тюнгур". Почему? -- становится ясно уже ближе к вечеру, когда "Газелле" сворачивает с асфальтированного Катунского тракта и начинает пылить по бесконечному грейдеру через Чергу и Усть-Кан. Сначала дорога идет по пологим степям среди лысых сопок, потом начинаются подъемы покруче и спуски поизвилистее, а после Усть-Кана со всех сторон начинают подступать горы, и дорога начинает все больше напоминать этапы Джиро д'Италия, только без асфальта.
   Наконец, в подъеме на очередной перевал "Газелле" взвывает измученным двигателем, жалобно стонет и останавливается, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.
   -- Все, мужики, приехали. Вылезай, в гору пешком пойдете. С пассажирами не въеду. -- буднично сообщил водила.
   Вот так так! "И за что мы полторы тысячи платили? За то чтоб нас везли, или за пешеходную прогулку?" -- хотел было вознегодовать я, но, как выяснилось, впереди был более подходящий повод брызгать слюной. Мы с ДВ спокойно и интеллигентно вылезли со своих передних мест, и принялись наблюдать за десантированием туристов-водников. Дело шло тяжело. Неожиданно оказавшись на своих двоих посреди качающейся Земли, водники чувствовали себя неуверенно. А какой-то Саша -- так и вовсе не смог покинуть борт нашей сухопутной "Газелле", потому что был уже пьян до состояния немоты и неподвижности.
   Нда... Мы хмыкнули, пожали плечами, и умеренным шагом потопали по дороге вверх. Водники же начали прислоняться к стволам деревьев и дорожным знакам, рассаживаться на обочине, обнимать землю. Самые неуязвимые и твердокаменные еще пытались закурить. Водила дал газ, "Газелле" снова как-то жалобно застонала. Водила обратился к нам с ДВ, на сей раз с несколько виноватыми интонациями:
   -- Мужики, может, толкнете для разгончика? А?
   Русские люди снисходительны, добры и отходчивы, как знать -- может, мы и толкнули бы. Но тут главный из водников, вывалив на обочину брюхо в полосатой тельняшке и глянув мутным взглядом, повторил нам вслед за водилой:
  -- Да!.. А, м-м.. м-ммжики?.. М-ммжет?.. Та-а-алкнёте? -- причем очевидно было, что речь шла только о нас с ДВ. Потому что вся его водоплавающая братия еще только нащупывала утерянные навыки прямохождения.
   -- А не пойти ли тебе нах, а? -- совсем уже возмутились два трезвых пешеходных туриста. -- Там внутри еще твой Саша валяется как баранина, в центнер весом. Сам его и толкай.
   Водила, отчаявшись, еще раз люто застонал вместе со своей "Газелле", дал газ на первой передаче, и "Газелле", пусть и со скрипом, тяжко, натужно, но постепенно все-таки поползла по дороге вверх. Мы с ДВ пешком отставали ненамного. Водники тянулись где-то сзади, вразнобой -- кто в одиночку, кто парами, кто поперек дороги. Ждать их не было никаких сил, подгонять -- никакого желания. Любой уважающий себя конвой расстрелял бы их к чертовой матери.
   А потом был еще один такой подъем, и еще. А потом на очередном подъеме не смог вылезти наружу не только уже знакомый нам Саша, но еще и какой-то Паша. Конвой просто в бешенстве. В общем, если бы подъемы вовремя не кончились, то "Газелле" рано или поздно встала бы где-нибудь намертво, перегруженная неподвижными всякими Сашами, Пашами, Дашами и Глашами. И прочими разными пьяными водниками.
   Километров за пять до Тюнгура, уже во втором часу ночи, руководитель водников вдруг заявил, что именно в этом месте им надо вылезать. Сказано -- сделано. Водила остановился, открыли дверь, и водники начали вываливаться на обочину. Самые трезвые вспомнили, что надо еще выгрузить багаж -- все эти ихние рюкзаки, весла и баулы с надувными катамаранами. И еще неподъемных Сашу с Пашей. Живые долго и мучительно елозили по полу, выволакивая тяжести наружу. Помню, мы с ДВ тоже вылезли подышать и осмотреть местность. Кромешная тьма, обочина шириной метр в свете фар, за ней земля обрывается, и угадывается уходящий вниз склон, поросший густым черным ельником, И где-то далеко внизу грохочет Катунь. Уж не знаю, что с ними дальше стало, с водниками-то -- то ли они все на обочине упали и уснули, то ли потом в темноте в Катунь попадали, и там и сгинули. Одно слово -- "водники".
   И в этом же месте водила вдруг решил, что ему пора поворачивать назад.
   -- Какой еще Тюнгур? Вот, приехали ведь уже! -- заявлял он с простецким видом.
   Пришлось воспользоваться своим численным преимуществом и физически превосходством:
   -- Да ты чё, дядя?! Сейчас ведь может так получиться, что ты нас сюда бесплатно привез. А?
   Пришлось дяде проехать с нами еще пять километров. Однако уже в самом Тюнгуре он категорически отказался ехать через мост.
   -- Я тут первый раз, темно, ничего не видно. Что мне, из-за вас машину гробить?
   Смешной ничтожный человечек. То ли дело Олег в прошлом году -- пьяный, на своей Волге, не снижая скорости пролетел по тому же мосту в те же полвторого ночи в такой же полнейшей темноте. И тоже, кстати, видел этот мост впервые в жизни! Какие разные люди.
   Ладно, выгрузились на левом берегу. Во время выгрузки обнаружили в салоне еще парочку увесистых водно-туристических баулов, забытых нашими измученными попутчиками. Забытых тел самих попутчиков -- не обнаружили. И то хорошо.
   Все той же черной ночью перешли по мосту, почти на ощупь. Внизу шумела Катунь, впереди горел одинокий огонек на турбазе. Кое-как дошли, спотыкаясь, не видно ни зги. Разложили мешки прямо под забором турбазы и забылись безмятежным сном.
  
  
   2. Знакомой дорогой
  
   Утром в Тюнгуре всегда плохо. По крайней мере, мы бывали в Тюнгуре дважды, и оба раза утром бывало плохо. Ну, ладно, насчет первого раза -- понятно. В первый раз мы приехали в Тюнгур год назад на Олеге, и потом еще полночи пили всякие спиртосодержащие жидкости, разливая и закусывая прямо на капоте его "Волги" в неверном свете карманного фонарика. Причем в число спиртосодержащих жидкостей входили водка, купленная Олегом в поселке Усть-Кан, а также настойка боярышника, привезенная нами из Москвы в исключительно медицинских целях. По моему мнению, каждого из этих компонентов было бы вполне достаточно, чтобы безнадежно испортить следующее утро, ну а уж их суперпозиция вообще способна поставить под угрозу перспективы любой экспедиции. Так что с прошлым годом все понятно.
   Ну а в этот-то раз? Вроде ехали себе чинно-благородно, и в стаканы к туристам-водникам не сильно заглядывали. Но все равно утром проснулись с таким ощущением, будто вчера мы весь день пили, а потом нас за это всю ночь били. Ломота в голове и во всем теле. То ли многочасовая тряска в "Газели" тому виной, то ли искусственный подъем вверх (Тюнгур расположен на высоте около километра), то ли все-таки надышались вчера этаноловыми парами от водников.
   В общем, вверх двинулись тяжело. Первые три дня шли знакомой тропой вдоль Кучерлы, дальше мимо Кучерлинского озера и снова по долине вверх. Против ожидания, поначалу темп был лишь немногим лучше, чем во время прошлогоднего трагикомического марша. ДВ начал практически сразу же сильно отставать, иногда даже безнадежно. На остановках я ждал его по полчаса и больше. В первый же день, отставая и отчаявшись меня догнать, ДВ начал интересоваться у встречных туристов -- а не видали ли они там впереди высокого человека средних лет с большим черным рюкзаком? Благо, ниже Кучерлинского озера туристы на тропе так и снуют туда-сюда -- и попутные, и встречные.
   -- Видели, да! Здорове-е-енный такой дядька!! Во-о-от с такенным рюкзачищем!! -- восторженно отозвался кто-то из встречных юннатов. Фраза запала ДВ в душу и стала нашим лейтмотивом на первые три дня. Раз за разом я уходил вперед, потом останавливался, поджидая, сняв рюкзак и сидя в некотором отдалении от тропы. Можно растянуться на травке, можно жмуриться на солнышке, можно разглядывать елочки на крутом противоположном склоне и слушать грохот белой пенной Кучерлы внизу. А потом наконец приходил ДВ, плюхался рядом, хрипя, выбирался из лямок рюкзака и произносил это неизменное:
   -- Здорове-е-енный такой дядька!
   Беззастенчиво мне льстил и подлизывался. Причем была в этом какая-то особая интонация. Не просто восклицание, а как бы негодующий ответ на гипотетический вопрос. Вроде такого: "А тот, первый -- он у них хилый замухрышка, да?" -- "Да не, ты чё, наоборот, здоровенный такой дядка!!". Вот примерно из такого диалога вырванные пол-фразы. "Здорове-е-енный такой дядька!"
   Здоровенный дядька тем временем уже сильно затосковал. По всему выходило, что если мы и дальше будем двигаться в таком же темпе, то никак не видать нам ни Белухи, ни казахской стороны, ни Аккемской стены. Вместо этого -- очередная пенсионерская прогулка с видом на Алтай.
   Однако на третий день все неожиданным образом переменилось. Помню, мы двинулись с обеденной остановки, ДВ довольно быстро отстал, а я часам к четырем вышел на край большой поляны, которая лежит у подножия водопада Кони-Айры. Небо было тревожное и хмурое, напарник в ближайшее время не ожидается, и я приостановился-призадумался: что делать дальше. В принципе дальнейшая дорога была известна и понятна по прошлому году -- подъем по крутому каменистому склону слева от водопада. ДВ она тоже должна быть известна и понятна. Но лезть туда в одиночку, не дождавшись, было как-то неправильно. Во-первых, подъем тяжелый, а во-вторых, вот выйдет человек вслед за мной на эту поляну -- и никого. Начнутся у него сомнения и гадания: то ли я уже влез вверх выше водопада, то ли, наоборот, где-то в лесу потерялся и на поляну еще не вышел, то ли меня вообще водопадом смыло. Значит, надо остановиться и подождать. Меж тем небо из тревожного и хмурого на глазах превратилось в свинцовое и угрожающее, поднялся ветер. Ясное дело, сейчас дождь начнется. Вырисовывалась следующая перспектива: сейчас я до пяти часов прожду тут ДВ под дождем, потом он придет, скажет "Здорове-е-енный такой дядька", потом мы решим, что лезть на водопад уже поздно (к тому же, насколько я помню, прямо за водопадом леса нет, для ночлега еще придется пройти немного вверх), и поэтому надо ставить палатку прямо здесь.
   Так почему бы мне не поставить палатку здесь и сейчас, не дожидаясь? По счастью, она была именно у меня в рюкзаке. Выгода очевидна: этот час я проведу в палатке, а не под дождем.
   Сказано -- сделано. Взялся развязывать рюкзак, достал палатку, кинул ее на траву, и... И в этот момент из леса по тропинке бодрым шагом появился ДВ. Отстал от меня максимум на пять-семь минут. Что-то у него в организме перещелкнуло, притерлось, и больше не отваливалось.
   -- Здорове-е-енный такой дядька!
   Удивительное дело, но с этого момента и до самого конца экспедиции мы оба шли примерно с одинаковой скоростью, отставая лишь изредка и ненамного.
   А дождь, кстати, покапал немножко, и прекратился. Ну, не сворачивать же палату снова? Тут и остались ночевать.
  
  
   3. Капчал
  
   На следующий день с самого утра установилась идеальная погода. Собрались и пошли к водопаду. Послушали этот подавляющий всё грохот, посмотрели снизу на стационарную радугу над верхним краем -- там, где вода срывается из горизонтали в вертикаль, померзли немного в стоячем ледяном тумане, который распространяется на десяток в метров в обе стороны от этой грохочущей безостановочной лавины. Знакомой дорогой поднялись вдоль водопада, по камням и скальной расселине, и вышли на травянистую лужайку, которую помнили по прошлому году. Справа, на противоположном берегу Кучерлы, поднималась длинная относительно некрутая осыпь к леднику Немицкого, прямо по курсу высились обрывистые крутые склоны Капчальского хребта -- северные, угрюмые, с приткнувшимся внизу небольшим ледником Капчал Центральный. И серебристая ниточка ручья из-под него, по диагонали вниз по изумрудному травянистому склону. А наш путь лежал налево, к леднику Капчал Восточный. Вот, пожалуй, именно с этого момента и можно считать, что путешествие наше началось по-настоящему. Именно с этого момента я помню экспедицию в живых и ярких красках. Будто до того на протяжении трех дней в кинокамере была черно-белая пленка, а начиная с этого момента и дальше -- цветная, и плюс к тому стереозвук пошел на микрофоны. Наверное, до самой смерти буду помнить, если, конечно, старик Альцгеймер на настигнет раньше.
   Возможно, читателю будет небезынтересно узнать -- с чем же мы подошли к этой примечательной точке?
   К этой примечательной точке мы подошли с ледорубами -- двумя, комплектами обвязки верхней -- двумя, кошками -- одной парой, веревкой (восьмеркой) -- 30 метров. И полным неумением всем этим пользоваться. Ну, кроме, пожалуй, ледоруба. На него удобно опираться при ходьбе вверх, как на палку-клюку, это мы уже освоили.
  
   * * *
  
   Здесь необходимая вставка. В свое время ДВ где-то вычитал, что Лев Толстой в один из периодов своей жизни все записи в своем лично дневнике заканчивал аббревиатурой "ЕБЖ", что означало -- Если Будем Живы. Перед началом подъема на Капчальский ледник ДВ поделился со мной этим своим знанием, и с тех пор почти до конца похода все наши разговоры, в которых присутствовали глаголы в будущем временем, неизменно заканчивались словами "е-бе-же". Например (при разглядывании мною карты):
  -- Ну, чё там видно, папаш?
  -- Ну вот сюда вправо, и вроде за сегодня должны успеть..
  -- Это -- ЕБЖ
  -- ЕБЖ, конечно, ЕБЖ
   Или (во время приготовления ужина):
  -- У нас сгущенки сколько осталось?
  -- Еще четыре банки.
  -- Ну, тогда наверное одну сегодня можно, а?
  -- Ну да, наверное. А следующую тогда -- послезавтра.
  -- ЕБЖ
  -- ЕБЖ
   Ну и так далее.
  
  
   * * *
  
   Самого ледника Капчал Восточный было пока не видать, только безжизненная осыпь-морена над нами, и где-то правее мутный бурный поток -- очевидно, из-под ледника. Погода отличная, общая эстетика места просто великолепная, кое-где даже были видны последние одиночные елочки высотой 1-2 метра, но все, что дальше -- уже тревожно, и больше подниматься не хотелось. Отчетливое ощущение, что курорт закончился. Тем не менее, съели пол-шоколадки и потопали вверх. Идти почему-то сразу оказалось тяжело, кое-как миновали эти последние елочки, дальше нудный утомительный подъем по травянистому склону. Тропа довольно круто поднимается вверх. Ползли медленно, каждые полчаса (а то и чаще) валились вместе с рюкзаками на землю и замирали обмякшими грушами, хриплые вдохи-выдохи безо всякого намерения поддерживать диалог. Частичной компенсацией за страдания является постепенно раскрывающаяся, по мере подъема, панорама верховий Кучерлы и ледника Немицкого где-то уже далеко сзади, и все эти бурные потоки, прорезающие склоны со всех сторон и сбегающие белыми извилистыми нитями вниз, в сторону уже невидимого водопада Кони-Айры. Раздвигаются все новые горизонты и открываются новые ракурсы, становится отлично виден ледник Центральный Капчал и окружающие его иззубренные хребты -- расчерченные сеткой заснеженных трещин вверху и подернутые изумрудно-зеленой травкой внизу.
   Неприятным контрастом с этой красотой явился вдруг могильный камень, поставленный практически на пути нашего подъема. В память о новосибирской студентке (фамилию не помню), "...трагически погибшей на леднике Восточный Капчал в 1974 году". Текст настраивает на серьезный лад.
   Постояли, приняли к сведению. Почти разу после могилы началась моренная осыпь, а за ней, наконец, показался язык ледника. И мне, и ДВ ходить по леднику предстояло всего лишь второй раз в жизни, и с учетом памятника новосибирской студентке это обстоятельство немножко поддавливало на психику. Вблизи язык ледника выглядит вовсе не такой кристально-белоснежной сказкой, как на рекламе чудодейственной воды "Аква Минерале". Это многометровая сплошная масса грязного мокрого льда, заваленного сверху песком и мелкими камнями, неряшливая ноздреватая поверхность с едва уловимым розоватым оттенком, а перед нею раскисшая лужа талой жижи.
   По первому впечатлению, надевать ради этого кошки показалось глупо, пошли вверх без них. Изъеденный солнцем и водой лед напоминал весенние проталины в подмосковном лесу. Ноги немного разъезжаются, но, в общем, терпимо. Наконец, одолели, выбрались непосредственно на ледник. Тут стало совсем полого, весь ледник Восточный Капчал просматривается до самого начала (километра два-три) -- здоровенная снежно-ледовая площадка, слегка наклоненная, огороженная с трех сторон крутыми каменистыми бортами высотой метров по двести. А с четвертой стороны на эту ледовую арену только что вылезли мы с ДВ.
   При взгляде назад хотелось остановиться и замереть в восхищении -- на фоне насыщенного, яркого голубого неба вырезан двуглавый контур горы Кони, иссеченный сетью заснеженных трещин, в ее кулуарах лежали небольшие ледники, а отроги внизу исходили мягкими осыпями. От ледников тянулись вниз серебряные ниточки ручьев-водопадов, которые еще ниже пересекали яркие травянистые склоны. Слева по ходу движения нарастающей массой возвышался длинный отрог горы Капчал, а справа ледник Капчал Центральный. И лишь впереди было тревожно -- панорама замыкалась сплошной чередой скалистых и заснеженных склонов, в которых глаз никак не мог нащупать искомый перевал Капчал Восточный.
   Предварительно я читал где-то где, что ледники бывают открытые и закрытые. Открытый -- это тот, где лед выходит на поверхность, а закрытый -- это если ледяная поверхность засыпана сверху снегом. По снегу легче идти, зато он скрывает трещины. Тот ледник, который был перед нами -- пока открытый, ледяной.
   Впрочем, не стоит думать, что открытый ледник и вправду представляет собой гладкую ледяную площадку, на которой совершенно разъезжаются ноги. На самом деле лед здесь вовсе не такой скользкий, как на катке или детской ледяной горке. Это неровная бугристая поверхность, грязноватая и ноздреватая, подточенная лучами летнего солнца, по которой в дневное время там и сям журчат ручейки разного размера, шириной до полуметра, которые пропиливают во льду небольшие канавки. Кое-где поперек этой грязноватой поверхности видны длинные светлые полосы -- по-видимому, трещины, забитые сверху снегом. И это, конечно, вопрос, который будоражит воображение: насколько много снега забилось в трещину, насколько глубоко она засыпана?
   По мере нашего движения на леднике вскоре начали появляться пятна снега, а затем его скользкая поверхность и вовсе скрылась под сплошным снежным покровом (спешу подтвердить догадку сообразительного читателя -- такой ледник называется "закрытым"). И на этом снежном покрове, пока еще тоненьком, отчетливо вырисовывался лабиринт темноватых полос-канавок, ознаменовавших появление закрытых трещин.
   Поначалу мы с ДВ решили изображать из себя настоящих альпинистов: напялили верхние обвязки, связались, и пошли гуськом в некотором отдалении друг от друга. Перед стартом ДВ вспомнил цитату из Тенцинга: "Внезапно Хиллари исчез из виду и я, раньше чем успел что-то сообразить, уже распластался на леднике и вогнал ледоруб в фирн". Я ответил ему шуткой из советского антарктического писателя Санина: "Трещины? Это такие очаровательные отверстия глубиной до конца географии, покрытые сверху снежными мостиками. Наступаешь на мостик -- и летишь себе минуту-другую, насвистывая песни и марши".
   Вскоре, однако, выяснилось, что ходить "правильно" у нас никак не получается из-за разного стиля передвижения. Я был более склонен идти равномерно и постепенно, без остановок, ритмично пыхтя и раздувая легкие. А приятель мой ДВ -- короткими ударными перебежками, после каждой из которых он почти останавливался и переводил дыхание. Средняя скорость у обоих была примерно одинаковая, но веревка-связка мешала обоим. Кстати, такое различие в способах передвижения ранее никогда не бросалось мне в глаза и показалось весьма странным, потому что вообще-то мы с ДВ люди примерно сходного темперамента (за что и люблю) и, казалось, равномерность движения у нас тоже должна быть примерно одинаковая.
   Поколебавшись, я предложил:
  -- Папаш, может, ну ее в жопу, эту веревку?
  -- "Шаг ступил на ледник, и сник" -- укорил меня ДВ, но от предложения не отказался.
   Думаю, что в глубине души оба уже поняли: если напарник провалится в трещину, второй все равно ничего сделать не успеет и не сможет. Не Тенцинг все-таки. Куда более вероятно, что первый тривиально утянет за собой второго.
   Дальше пошли с постоянным адреналиновым запахом. Я шел первым, старался различать на тоненьком снегу ложбинки-трещины и обходить их в меру своего дилетантского разумения. ДВ за мной. Некоторое время нам везло. Потом я провалился, правда, задней ногой, уже на выходе. Нога ушла чуть глубже, чем по колено, я судорожно выдернул и сделал два торопливых шага вперед. Тяжело и неповоротливо обернулся с рюкзаком, глянул назад. Черная сквозная дырка в снегу, размер обуви 46. С той стороны подошел ДВ, но не слишком близко, вопросительно посмотрел на черную сквозную дырку в снегу, огорчился и молча повернул под прямым углом. Надо сказать, что до этого момента мы, по умолчанию, двигались строго один за другим. То есть если кто-то провалится, то, по крайней мере, только один (лично мне это было утешением в меньшей степени, так как первым шел именно я). Теперь же движение наше окончательно утратило признаки взаимовыгодной кооперации, каждый топал собственным маршрутом, примерно параллельными курсами, ДВ слегка сзади. Не скажу, что было как-то уж особенно страшно (настоящие страхи начались несколькими днями позже), но перманентная тревога присутствовала. Надежда исключительно на "авось", милость Господню и, возможно, интуицию. Причем насчет интуиции -- самообман.
   Отчасти скрашивала обстановку и поднимала настроение погода, просто идеальная, великолепная. Совершенно синее небо, ни единого облачка, тепло, ослепительно-белый снег на окрестных склонах, а если обернуться назад -- панорама кучерлинского ущелья и ледник Немицкого где-то уже совсем далеко, и ощутимо ниже нас. Помню, я еще тогда впервые пожалел об отсутствии солнцезащитных очков. Сел передохнуть и посмотреть карту, и обнаружил вдруг, что после взгляда на сверкающий снег и лед вокруг, оказывается, довольно затруднительно разглядеть тонкую паутину линий на бумаге. Надо сидеть, глядя на карту, секунд двадцать-тридцать, и только тогда глаз адаптируется.
   Потом пути наши снова соединились.
   Потихоньку справа от нас проплыл перевал Капчал Центральный, 1Б. Крутой снежный взлет от ледника, наверху на склоне проплешины голого льда. Посовещавшись, решили, что перевал для нас теоретически проходим, и одновременно порадовались тому, что "наш"-то перевал, Капчал Восточный, всего 1А (слава Тебе, Господи).
   В очередной раз как-то обернулись назад, чтобы снова полюбоваться не ледник Немицкого вдали-внизу -- и вдруг увидели вдалеке три крохотных точки, которые двигались примерно по нашим следам, только-только поднявшись на язык ледника из долины. "Наверное, настоящие альпинисты" -- подумалось мне, -- "здоровенные лосистые парни, сейчас они быстрыми прыжками нас догонят, посмеются над нашим убогим снаряжением и неумелыми ледорубами, обскочат на повороте и поминай, как звали". Впрочем, мысль была довольно вялая. Мы к тому времени уже изрядно устали, и топали вверх механически, без восторгов и энтузиазма. В целом же даже удивительно, что движение вверх по этому леднику оказалось таким утомительным. Вроде ледник ровный, снег гладкий и твердый, уклон небольшой. Но давался тяжеловато. Может, это из-за постоянного слегка стрессового фона?
   Тем временем "настоящие альпинисты" внизу остановились и надолго застопорились. Начиная с этого момента я буду называть этих настоящих альпинистов "грифами" -- через пару глав читатель поймет, почему. Итак, "грифы" возобновили движение после остановки, и стало видно, что все трое связались.
   -- Видишь, оказывается, умные люди именно так делают. -- ДВ назидательно поднял палец.
   Вскоре, однако, выяснилось, что и "умные люди", и "грифы" в таком связанном состоянии передвигаются значительно медленнее нас, и постепенно мы потеряли их из виду.
   А тут и сам перевал подоспел, наконец. Капчал Восточный. Красавец. И, что особенно приятно -- нестрашный совершенно. Просто щель в склоне, каменистый подъем метров двадцать -- и...
   Ах, как люблю я вылезать на перевал первым, тянуть, тянуть шею, увидеть раньше других -- ну, ну что же там? Что же там на другой стороне?! Даже не знаю, чего здесь больше -- предосудительного тщеславия или похвальной любознательности. Итак, что же там, на другой стороне?
   На другой стороне тоже замечательно. Еще один ледник, примерно такой же ровненький, как и наш, в окружении таких же каменистых гребней. Только сверкает еще ярче, потому как сторона южная. И он немножко поменьше, поаккуратнее. А дальше, в сторону Казахстана -- нескончаемая череда горных хребтов теряется в дымке, три линии горизонта, последняя уже совсем полупрозрачная. Впрочем, довольно однообразно и серо в том смысле, что снега маловато, и по-настоящему снежных вершин не видать. Это вам не Памир.
   Перевальный триумф, полноценный. Съедена традиционная шоколадка, запита остатками растворимого сока "Зуко", всеобщее умиротворение. Солнышко продолжает светить, все трещины успешно миновали (тьфу-тьфу-тьфу), времени еще вагон, успеем без суеты спуститься и нормально встать. По-любому уже существенно опережаем график прошлого года, и есть надежда, что на сей раз пройдем так, чтобы не было мучительно стыдно.
   ЕБЖ.
   Просидели на перевале полчаса, подхода "грифов" снизу так и не увидели, и начали спускаться на южную сторону. Спуск сначала довольно крутой и противный по камнепаду, потом добрались до снега, проехались на жопе, потом пешком по леднику вниз. Ледник открытый почти весь (южная сторона!), и не такой пологий, как предыдущий. И весь в ручейках, буквально весь. Изрытый параллельными канавками, похожий на брюхо кита-полосатика. Кое-где видны небольшие камни, лежащие на смешных и трогательных ледяных ножках-столбиках высотой сантиметров двадцать -- результат вытаивания льда под солнечными лучами. Довольно скользко, несколько раз чуть не грохнулись, особенно на спуске с языка ледника на морену. Эквилибристика и акробатические этюды. Но ничего, справились без вывихов и ушибов.
   Прямо здесь, на морене, какие-то хорошие и добрые люди задолго до нас выложили из камней более-менее ровную площадку два на два, и мы решили не умничать и поставить палатку в том же месте. В принципе, время до вечера еще оставалось, и можно было спуститься пониже. Но на этой стороне хребта речка Капчал очень круто уходит из-под ледника, склон перегибался куда-то вниз, и сколько там еще идти до следующей ровной площадки -- было совершенно непонятно. Решили, что от добра добра не ищут. Тем более что день в целом получился очень успешный, удачно миновали два ледника и перевал. А если вспомнить, где мы проснулись сегодня утром -- еще на подступах к водопаду Кони-Айры -- то и вовсе был повод собою гордиться.
   Пока ДВ возился с обустройством в палатке, я решил слегка прогуляться по морене вправо-влево и прикинуть маршрут спуска на завтра. И вот только сейчас, когда мы уже спустились, нашли место, решили, остановились, распаковались и поставили палатку -- только сейчас, наконец, на спуске с ледника появились трое "грифов", на сей раз не связанные. Прошли мимо меня на некотором расстоянии, приветливо помахали, и проследовали дальше вниз. Ну, что ж, у каждого своя тактика. А я с удовлетворением констатировал про себя, что, в целом, мы с ДВ прошли участок от языка ледника на северной стороне до языка ледника на южной стороне однозначно быстрее, чем трио "грифов"
   Ближе к вечеру над языком ледника образовалось серое "одеяло" конденсатного тумана толщиной несколько метров, и легонько сползло на нас. По счастью, есть в русском языке прилагательное "могильный". Вот это как раз для таких случаев. Чтобы сказать "Холод -- могильный", зябко поежиться, и нырнуть в палатку, в теплый спальный мешок.
  
  
   4. Катунь
  
   На следующий день погода продолжала баловать. Поднялись рано и быстро -- ибо на камнях, даже любовно и ровненько сложенных чьими-то заботливыми руками, не больно-то разоспишься. И завтрак сварили тоже быстро, потому что без костра, а на горелке. Какой тут, к черту, костер, если в округе ни одной травинки не растет, одни только каменные россыпи. А раз без костра -- значит, не настоящие макароны, а этот "Доширак", будь он неладен.
   И пошли по долине вниз, вдоль ручейка Капчал. Тактика была: спуститься на "Дошираке" до мест с древесной растительностью, и там сварить себе полноценный обед, которого мы не видели уже больше суток.
   По мере спуска постепенно начала появляться травка, а на травке начала проявляться тропинка. Тоже ободряющий знак. Все еще под впечатлением от вчерашних успехов, мы с ДВ бежали вниз почти бегом. Потом в один из моментов приостановились посидеть-передохнуть, и в это время мимо нас проследовала сверху вниз вчерашние "грифы". Поприветствовали уже как хороших знакомых. Выходит, пока они сегодня утром просыпались и выползали на тропу, мы с ДВ уже успели сбежать сверху, с нашей стоянки на морене, и обогнать их. Ну, достойно, достойно.
   Мы подождали, пока "грифы" скроются за поворотом тропы, встали, взвалили рюкзаки, и снова понеслись вниз почти вприпрыжку. Через некоторое время снова догнали "грифов", и я звучно заорал "Лыыы-Жнююю!" На сей раз думал, что мы обставили их окончательно.
   Подходящее место для обеда обнаружилось только часа через два, уже ближе к месту впадения Капчала в великую русскую реку Катунь. Ручеек поперек тропы, елочки, дровишки. Шустро разожгли костер, изготовили обед, потом взялись кипятить себе чай, и тут на тропе сверху один за другим опять показались "грифы". Первый подошел, приостановился, и устало выдохнул:
   -- Ну вы и скачете, мужики! За вами не угнаться... -- и тем самым сразу как-то расположил к себе. -- Мы эта... Если присоседимся... Не помешаем?
   Объективно говоря, мы с ДВ заняли самое лучшее, самое естественное место для привала, поэтому отказывать было как-то не с руки. Тем более наш обед уже подходил к завершению, если б отказали -- была бы собака на сене.
   "Грифы" один за другим плюхнулись рядом, сбросили рюкзаки. Рюкзаки щмякнулись об землю плотно, увесисто, и вроде даже громыхнули чем-то железным. Дальше пошел обычный в таких случаях разговор -- кто, откуда, куда идем. Оказалось, что "грифы" из Магнитогорска (или Нижнего Тагила, не помню уже точно), и что они, в отличии от нас, более-менее настоящие альпинисты. О цели своего путешествия они говорили как-то уклончиво и в весьма общих чертах. "Ну, мы по Катуни вверх, дальше по Рассыпному до ледника Черный, а там посмотрим... Мы там уже были в прошлом году, но не очень получилось. В этом году решили еще раз подойти, посмотреть, может, что там получится... Вот, железа с собой набрали всякого побольше". Самый главный "гриф" пнул ближайший рюкзак, и в нем снова что-то тяжело громыхнуло. Я не сразу догадался, что под "железом" альпинисты подразумевают не сервера, процессоры и материнские платы, а разные ледобуры, карабины и шлямбурные крючья. Зато сразу же догадался, что конечная их цель -- подняться на Белуху по кружному маршруту с юго-запада, и что они не озвучивают ее только из суеверия. Это очень близко и понятно. Я тоже в таких случаях обычно отделываюсь общими фразами вроде "Пойдем, посмотрим, как получится".
   ЕБЖ.
   Это только идиоты говорят "Мы собираемся покорить то-то и то-то".
   Потом пошли воспоминания о недавнем прошлом.
  -- Блин, мужики, вы нас вчера чуть не подставили! Мы ж по вашим следам на леднике шли. Так вот шли, шли, а потом -- бац! -- а следующий след уже в трещину! Это кто из вас провалился-то?
  -- Я... -- пришлось нехотя признаться. -- Но я так, немножко, по колено примерно...
   Эта сообщение почему-то вызвало у "грифов" приступ веселья. И вообще, похоже, тема трещин в леднике была у них стандартной темой шуток, вроде "приезжает муж из командировки" или "умирает старый еврей".
  -- Вы хоть связанные были?
  -- Не-а.
  -- Ну эт вы зря, зря, мужики. Связываться, связываться все-таки надо в таких местах. Кошки-то есть у вас?
  -- Одни. Как раз у меня.
  -- А, ну понятно. Все грамотно, по науке. Кто в кошках, тот и провалился. -- и новый приступ не очень понятного мне веселья.
   Наконец, пришла очередь неизбежного и самого животрепещущего вопроса:
  -- А питаетесь чем? -- поинтересовался кто-то из "грифов".
  -- Ну вот, это... Тушенкой с макаронами в основном... -- слегка стесняясь, промямлил я и опасливо съежился в ожидании потока критики во стороны настоящих альпинистов. Однако, против ожидания, мой ответ вызвал эффект неоднозначный. Один гриф с пониманием покивал головой "Ага, тушенка, понятно", второй блаженно зажмурился и мечтательно протянул "Даааа... Тушееенка... Я бы сейчас бы тоже бы тушенки бы....". А третий, самый авторитетный и командующий гриф, строго оборвал второго:
  -- Я тебе дам "тушенки"! Я те дам! Да ты, если с утра тушенки нажрешься, совсем отяжелеешь, идти не сможешь! Вечером тушенку, только вечером.
   Мы с ДВ сконфуженно переглядывались. Вот оно, оказывается, как. У настоящих-то альпинистов.
   Оказалось, что у настоящих альпинистов принято питаться на обед вареным рисом, кинув на него сверху немного соевого мяса. Потом, уже по возвращении в Москву, я из любознательности пытался готовить и дегустировать такое же соевое мясо (благо жена была на даче, иначе бы грудью встала против осквернения своей кухни таким непотребством). Ну, что сказать? Один раз в жизни, наверное, это самое соевое мясо съесть можно. Или два. А вот чтобы питаться им изо дня в день -- это только настоящие альпинисты могут. Но мы явно не из их числа.
   После тушенки и соевого мяса разговор снова свернул на маршруты, горы и так далее. Мы с ДВ порассказали про свои выезды на Северный и Полярный Урал. Для магнитогорцев, естественно, почти домашние места. "Сердце старой девы наполнилось теплом родного края". В ответ наслушались разных историй про альпинистскую технику и железки, тренировки, режим питания и прочее. Запомнилось, что один из "грифов" регулярно участвовал в традиционном альпинистском соревновании где-то у них там на Урале: зимой подъем на скорость по ледяному столбу. Сокрушался, что из года в год входит в призовую тройку, но никак не может занять первое место.
   В общем, узнали много интересного. Впрочем, и мы, со своей стороны, слегка обогатили познания "грифов" об экспедиционном питании. Дело в том, что как раз в момент их подхода мы с ДВ изготавливали на костре "компот" из чилийского растворимого сока "Зуко". Тепленький, кисло-сладенький, для усталого человека в горах -- исключительная вещь. Налили по пол-кружечки "грифам", "грифы" пили, причмокивали, и нахваливали. И удивлялись: "Чё же это мы, сколько раз эти пакетики в магазине видели, а чтобы с собой на Алтай взять и там компот сварить -- такого в голову не приходило! Спасибо, мужики, надоумили"
   В общем, мы расстались с "грифами" лучшими друзьями. Оставили их давиться соевым мясом, а сами отправились вниз. Дальнейший план был такой: выйти к Катуни, пройти по течению несколько километров вверх до тех пор, пока не найдем переправу. Там где-нибудь переправиться, затем перевалить через узкий и маловыразительный хребет на той стороне, и выйти в долину Белой Берели.
   ЕБЖ.
   Спустились к Катуни. Какое тут, к черту, "переправиться! Быстрая река шириной с Москву-реку в районе Звенигорода. Пошли по тропе вдоль берега вверх. Тропа спустя буквально километр превратилась в отвратительную. Очень крутой берег, изрезанный кое-где оврагами, обрывался прямо в воду. В некоторых местах вдоль уреза воды росли густые непролазные ивы высотой чуть больше человеческого роста, причем глубина реки в этих местах была уже по колено, и тонкие гибкие стволы торчали прямо из воды, рассекая волны. Можно было либо идти по тропе поперек склона (каждый раз ставя левую ногу на полметра выше, чем правую), либо продираться сквозь эти чертовы ивы, постоянно по колено в воде, цепляясь за ветки карманами рюкзака и регулярно получая по роже мокрыми хлесткими ветками. Я шел первым. Пробовал и так, и иначе -- все было погано. Тропа, ко всему прочему, еще металась вверх-вниз, как кардиограмма при стенокардии. По три почти вертикальных подъема на каждые сто метров. Еще через пару километров эта стенокардия совершенно меня укатала, я окончательно спустился вниз и обреченно полез продираться сквозь ивы. ДВ к тому моменту уже начал отставать. Он откуда-то сверху посмотрел на мои маневры, но остался на этой вертлявой тропе. и в результате отстал окончательно. А у меня все те же ивы, наглое бульканье в ботинках, и мантра для самоободрения: "а, сссука... от ссука... а, ссссука..." Пару раз, споткнувшись об эти чертовы ивы, чуть не грохнулся в воду плашмя, мордой вниз и рюкзак-пригнётыш сверху.
   В один из моментов увидел далеко впереди группу конных туристов, которые более-менее успешно переправлялись через Катунь, не слезая с лошадей. Вода была примерно лошадям по брюхо. Да, есть на Алтае и такой вид отдыха -- передвижение на спине животного, под бдительной опекой специально обученного провожатого. Очень хотелось закричать, побежать, попросить, умолять, заплатить, что угодно -- лишь бы специально обученные провожатые перевезли и нас тоже на ту сторону на спинах этих непотопляемых животных. Увы, слишком далеко. Лошадиный караван пересек реку изящной безмолвной вереницей, как недостижимый нереальный мираж, и двинулся по противоположной стороне.
   А вот, кстати, на противоположной стороне в смысле проходимости все было просто прекрасно. Даже отсюда видно. Роскошные ровные галечные пляжи, песчаные отмели. Ходи -- не хочу.
   Похоже, самая реальная перспектива переправиться -- завтра рано утром.
   ЕБЖ.
   За ночь там наверху, в Катунских ледниках, замерзнет вся вода, и река на несколько часов обмелеет. Ну а потом, после восхода солнца, постепенно снова вернет себе былую силу. Помню, лет десять назад мы с ДВ наблюдали такое на Памире. Вечером остановились на берегу широкой разливистой реки, а на следующее утро, когда я отправился за водой, мне пришлось метров сто топать по высохшей гальке, пока я не нашел цепочку тихих луж и едва уловимый ручеек между ними -- все, что осталось от вчерашней речки после того, как замерзли питающие ее верхние ледники.
   Меж тем день отчетливо клонился к вечеру, и на душе становилось все тревожнее. Вот-вот начнет смеркаться, но где тут можно остановиться на ночь? Совершенно непонятно. И где отставший ДВ? Совершенно неизвестно.
   Ни малейшего намека на место, где можно было бы поставить палатку. Крутой склон поднимался над рекой метров на сто с лишним. Ну разве только прибить палатку гвоздями к склону, перпендикулярно, под прямым углом. И потом удивляться, почему она оторвалась и свалилась в Катунь. "Колдун, блин". Или еще альтернатива -- угнездить палатку тут где-нибудь внизу между ивами, и всю ночь плавать в спальном мешке, как в наполненной ванне. Только холодно. Кроме того, было очень тревожно за ДВ. Вдруг он там наверху набрал хороший темп? Тогда, если я даже найду тут где-то место для палатки, он вполне может проскочить поверху и не заметить, обогнать, да так и топать до самых Катунских ледников. В этом случае я его увижу в следующий раз только в каком-нибудь познавательном телефильме типа "Загадка перевала Дятлова", постфактум. Может, бросить тут рюкзак и полезть "в лоб" вверх, в надежде его там перехватить? А если он все-таки одумался и решил пойти понизу, и пока я буду лазить вверх, он продерется понизу через ивы, мимо, не заметив моего рюкзака? Все как-то плохо и нескладно.
   Как ни крути, оставался один вариант -- топать до водопада Рассыпной. Тому две причины. Первая: в Катунь впадает одноименный (Рассыпной) большой ручей, и интуитивно понятно, что там должно быть хоть какое-то выполаживание, и можно будет поставить палатку. И вторая: почти наверняка там есть только одно-единственное место переправы через водопад. Так обычно бывает. Именно в этом месте я ДВ и поймаю. Если только к тому времени не наступит кромешная ночь. А если вдруг он обогнал меня поверху -- значит, сейчас сидит возле водопада и меня дожидается. Не дурак же он. К тому же, зная нелюбовь ДВ к водопадам и переправам, я просто не мог себе представить такого варианта, чтобы он в одиночку, самостоятельно пролез через водопад, отряхнулся как ни в чем ни бывало, и, посвистывая, пошел дальше. Нет, брат, шалишь. Даже если он пришел первым -- сидит, меня дожидается.
   Когда я подошел к водопаду, уже откровенно смеркалось. Это, в общем, оказался и не водопад даже, в полном смысле слова, а довольно широкий ручей, который разбивается на три отдельных рукава, хлещет сверху под углом 45 градусов и сливается в Катунь. Отчетливо прослеживается тропа поперек. Немножко постоял, примерился. Всегда как-то не по себе, когда занимаешься такими делами без свидетелей. А вдруг что не так? Смоет в Катунь -- поминай как звали. "И никто не узнает, где могилка моя". Но ничего, кое-как перешел. Противостоял водному напору, помогая себе палками. Шлепнулся на противоположной стороне, мокрый по пояс, и стал тревожно глазами выискивать ДВ по склону. Краски дня уже начали размываться и растворяться, уступая место серым полутонам сумерек. Мокрая половина меня начала подстывать и хотеть писать. Пару раз я принимал за человека какие-то камни и пучки травы, пару раз впадал в паническое отчаяние. ДВ, наконец, появился на склоне уже почти на полутемной грани вечера и ночи. Камень с души! На радостях я хотел было даже отправиться через водопад к нему навстречу, помочь, подтащить. Но, честно говоря, еле встал. Так часто бывает с усталыми людьми -- пока он идет, у него все болит, ноет, рыдает, но все-таки шевелится. Как только присел на полчасика -- все, больше подняться невозможно ни за какие деньги. В общем, как встал -- так и сел. Для самооправдания сказал себе, что уж если идти через водопад навстречу, так это надо снова рюкзак надевать, чтобы быть потяжелее и устоять с гарантией. А снова рюкзак надевать -- ну уж увольте. (На самом деле все иначе. Как только мокрая половина меня прослышала про перспективу снова лезть в это добрый душ Шарко, проистекающий непосредственно из ледника Черного, она взъерепенилась и воспротивилась самым категорическим образом). В конце концов, ДВ перейдет уж как-нибудь. Что он, маленький что ли?
   Конечно маленький.
   ДВ немножко постоял на том берегу, собираясь с духом, и ломанулся в поток. Первый рукав он как-то пересек, но, не успел я за него порадоваться, как он бухнулся во второй поток, оступился, накренился, потерял равновесия, и -- бултых!! -- ушел в воду чуть ли не с головой. Фонтан дополнительных брызг, бурун вокруг полу-утопшего рюкзака, как под форштевнем эсминца "Уэйнрайт" на средних ходах, течение вырвало из рук палку-посох и унесло ее в черноту надвигающейся ночи, в сторону реки Катунь. Инфернальная картина. Темнота скрадывала очертания и придавала всей сцене характер отстраненный и нереальный, будто смотришь черно-белый телевизор.
   И пришлось забыть про мокрую половину, и про то что ничего уже не разгибается, и про ледяной душ Шарко, и вместо этого всего шустро скакать через один поток водопада, затем бултыхнуться в второй, и как-то подгребать между камнями навстречу, хватать за рюкзак, за шиворот, и что там еще есть у человека подходящего, чтобы выхватить его из водного потока в наступающей темноте.
   В общем, выкарабкались. У пострадавшего, естественно, руки-ноги ходили ходуном и зуб на зуб не попадал. Пришлось оградить его от какой-либо активности, и взвалить на себя все дальнейшие хлопоты. Это, кстати, не так сложно -- есть такой психологический феномен: если отчетливо ощущаешь, что напарнику существенно хуже, чем тебе, то сразу происходит небывалый прилив сил. Ты сразу снова бодр и весел. Нечто похожее бывает и с пьяными людьми, если он вдруг замечают, что сосед уже существенно пьянее их самих.
   Сам поставил палатку, сам разжег костер, и даже чаек кое-какой вскипятил на этих чертовых ивах. Заслуженные слова благодарности.
   А вот что хреново -- так это то, что у ДВ изрядно подмокло содержимое рюкзака. Особенно обидно, что практически полностью промокла туалетная бумага. Последствия этой тяжкой потери мы ощущали до самого конца экспедиции. Нет, мы, конечно, пытались в последующие дни использовать какие-то погожие минутки, расстилали на камнях эти многометровые мокрые полосы, готовые расползтись в отдельные сырые лохмотья, и вроде бы даже достигли в этом деле каких-то локальных успехов, но по большому счету, конечно, восполнить потерю так и не смогли.
   Перед сном, уже почти в полной темноте, пошел посмотреть на реку и послушать. Мало что видно, но зато слышно -- бурлит и плещется все так же, как и днем, никаких признаков успокоения. Ничего-ничего, завтра с утра немножко успокоится.
   ЕБЖ
  
  
   5. Динамо-2
  
   Очнулись серым утром, ни свет ни заря.
   Первый взгляд -- на реку. Как оно, что оно? На первый взгляд, выглядит оптимистично. Вода отошла на три-четыре метра по сравнению со вчерашним вечером, обнажив полосу сырой гальки вперемешку с песком. И вместо вчерашней сплошной водной массы от берега до берега, летящей с брызгами и водоворотами -- сегодня утром три-четыре отдельных потока, вполне себе умеренных. Да, вроде можно переправиться. Памирское правило сработало и здесь.
   Дрожа от утренней сырости и слегка болтаясь от недосыпа, надел ботинки, взял палку и отправился проведать притихшую утреннюю Катунь. Прошел метров пятнадцать-двадцать поперек. Вода ледяная, но ниже пояса. Дно твердое. И несет не слишком. А если с рюкзаком, так вообще без проблем
   ДВ с интересом наблюдал за моими эволюциями с берега.
   -- Папаш, вроде терпимо! -- заорал я и побрел поперек ледяного потока обратно.
   Не теряя ни минуты, начали сворачиваться, собираться, и укладываться. Особое внимание, естественно, уделялось упаковке всех вещей в полиэтиленовые пакеты -- на непредвиденный случай плавания с рюкзаком. Не пробило еще и шести утра, а мы уже решительно ступили в реку с полной выкладкой и твердым намерением добраться до противоположного берега.
   Как и предполагалось, на сей раз переправились без особых усилий и происшествий. Да, ледяная вода, да, несло, да придонными струями набило полные ботинки мелких камней -- но, в общем, утренняя Катуни ни разу не заставила нас нервничать. В самом глубоком месте по пояс, причем без максимального течения. Никто не оступился, никто не упал, никто не поплыл. Случалось мне переходить вброд и более волнительные реки.
   Выбрались на тот берег, вытряхнули и штанов и ботинок песок и камни, и разложились на песчаной отмели на просушку. Вот теперь пора и завтрак! Только взялись было собирать по берегу плавник для костра, как ДВ начал тыкать пальцем куда-то вверх по противоположному берегу (то есть с которого мы только что пришли). Я сначала даже не разглядел, а потом, запрокинув голову, увидел, наконец: высоко над водопадом Рассыпным, на краю ущелья, три крошечных сидящих человеческих фигуры. Контуры отлично прорисовывались на фоне бледного утреннего неба. Видимо, это наши вчерашние попутчики. Не остались равнодушными к нашим приключениям, и решили с утра пронаблюдать -- сможем мы переправиться или нет?
   -- Как грифы какие-то. Стервятники. Знаешь, папаш, есть такие виды: сидят и ждут, пока тело утонувшего в Катуни туриста отобьется об камни, слегка подтухнет -- и они тут как тут.
   Теперь понятно, почему "грифы"? Да, аналогия была действительно очень яркая. Вместо ответа я помахал "грифам" руками, потом еще раз. "Грифы" помахали в ответ. Очень приятно. Продолжается дистанционный контакт цивилизаций.
   Пока готовили завтрак, совсем уж взошло солнце, и осветилась панорама верхней части долины. Где-то там, в конце ущелья, стали видны все ледники Катунские, и обе Белухи (Западная и Главная), и вершина Мюшту-Айры. Но это там, вверху. А у нас тут внизу еще ни одного солнечного лучика. И оттого холодная сырость и синие темные тени. Каждый раз, когда переводишь взгляд со свой миски с макаронами (здесь, в тени, перед носом) на снежную вершину (там, ослепительную на солнце, в десяти километрах), приходится щуриться, отворачиваться, заново привыкать глазами. И наоборот.
   После завтрака ужасно захотелось спать и ничего не делать. Видимо, эффект приема пищи наложился на расслабуху после преодоления Катуни. Ну и плюс еще ранний подъем, плюс еще вчерашняя поздняя остановка.
   Плюс еще предстоящий подъем вверх. На карте цель подъема была обозначена как перевал Динамо, набор высоты более километра. В реальности мы видели перед собой очень крутой травянистый склон, который простирался и вправо и влево насколько хватало глаз. Безымянный хребет между долинами рек Катунь и Белая Берель. Длинный, узкий, и примерно одинаковой высоты по всей своей длине. Похоже на забор, которые дети построили из мокрого песка в песочнице, и старательно прихлопали склоны своими детскими ладошками, чтобы они были потверже и покруче. И где, спрашивается, этот перевал Динамо? Кажется, тут, где не лезь, везде одинаково. Так или иначе доберешься до верха, вот только когда. Вопрос человеческого терпения и выносливости.
   Вздохнули и полезли.
   Я такие подъемы ужас как не люблю. Полнейшее однообразие, трава скользкая, склон постоянно в морду лезет, стоит перед глазами, как кость в горле. На каждом шаге двумя руками втыкаешь ледоруб в склон перед собой, хватаешься за клюв, подтягиваешься. И опять, и опять, и опять. Из-за крутизны ногу толком не поставишь, на одних мысках долго не пройдешь, начинает ныть и сводить, или при каждом шаге приходится выворачивать ногу на 90 градусов, чтобы поставить на склон внутренним ребром, или вообще подниматься боком. Но если боком -- тогда не получится использовать ледоруб, да и ноги от усталости подворачиваются. И главное -- ни остановиться, ни посидеть, ни передохнуть по-нормальному. Километр с чем-то по вертикали. Все на свете проклянешь. Часа четыре это все длилось, или даже пять.
   Зато -- какие виды! Какие же виды, блин!!
   Каждый шаг вверх добавляет дополнительного звучания все панораме, каждый шаг того стоит.
   Поначалу мы просто выбирались с самого низа, из долины Катуни. Постепенно открывался весь ручей Рассыпной, серебристая диагональная полоска на противоположном склоне, с (нашим вчерашним хорошим знакомым) водопадом в самом низу. Потом поравнялись по горизонтали с тем каменистым ребром, на котором утром сидели "грифы". Их уже, естественно и след простыл, и лишь сколько-то времени спустя мы разглядели три крошечных точки, ползущие вверх в сторону ледника Черный. Потом уже стал виден и сам язык ледника Черный, и еще какие-то мелкие леднички, висящие к западу от него.
   Поднимаешься на каждые следующие сто метров, оборачиваешься, и каждый раз новый ракурс, и каждый раз первая мысль "Ага, так вот оно, значит, как на самом-то деле!" Все выше и выше, и проясняется запутанная картина, и все больше и больше звеньев становится видно в этой сложной мозаике. Еще одна подходящая цитата из Месснера, очень правильная: "Самым главным было впечатление от необъятности далей, открывшихся передо мной. Это было фантастическое зрелище. Тогда я впервые ощутил, что за самыми далекими горами есть еще горы, а за ними -- еще и еще. Мир имеет свойство раздвигаться"
   Давно уже потерялась далеко внизу Катунь, исчез за перегибом склона водопад Рассыпной. И вот уже уходят вниз, отваливаются вправо и влево, пропадают из поля зрения те склоны, скалы, ребра и утесы, которые сегодня утром высились над нами, нависали и закрывали панораму. Теперь это всё уже там, на нижних этажах и в подвалах. Даже огромная безжизненная треугольная пирамида Черной сопки, которая заслоняла нас с утра весь запад, постепенно погружается в долину Катуни, отступает вниз, и за ней вдали становятся видны еще какие-то ледники и вершины, совсем уже на пределе видимости.
   И только две Белухи -- стоят, как стояли. Неизменны и неподвластны. Они будто поднимаются вместе с нами, будто медленно растут из земли. И вот уже ничего не остается между ними и нами, никакого препятствия или помехи видимости, и никакая мелюзга не путается под ногами До них десять километров, но они -- как на ладони. Два огромных округлых горба снежного верблюда на фоне синего неба, и кое-где уютные белые облачка, очень похожие на заставку американского мультфильма про Симпсонов. Отчетливо просматриваются все три Катунских ледника и Разделительный хребет между ними.
   Снежный верблюд -- вообще зверь особенный, и со своим пустынным сородичем имеет мало общего. Тот, пустынный, который "кэмел", бродит с карикатурной леностью, прогибаясь по-страусиному коленями назад, и нарочито-презрительно, круговыми движениями, шевелит губами. Никакой особой симпатии не вызывает.
   А снежный верблюд иное дело. Снежный верблюд застыл сверкающей белизной, он исполнен достоинства и величия. Снежный верблюд стоит неподвижно и не собирается спускаться к людям. Лишь иногда снежный верблюд удостаивает людей права взглянуть на себя -- только в хорошую погоду, и только если не поленишься подняться на километр с лишним по крутому травяному склону на перевал Динамо. Отличный зверь снежный верблюд, люблю его.
   Ближе к перевалу обнаружился небольшой цирк, в нем крошечный снежник, озерцо, из оттаявшей почвы пробиваются какие-то подснежники. И, главное -- ровненько. Повалились на землю со стонами и хрипами, отдышались, устроили фотосессию.
   Потом еще метров сто вверх, и перевал. Влезли, осмотрелись. Весь хребет -- череда пологих вершинок с небольшими ложбинками между ними. Похоже на хвост плюшевого крокодила, если его гладить сверху. Какая из этих ложбинок называется "перевал Динамо" -- понять невозможно, все равноценные. Решили, что вряд ли мы угадали и вышли на "настоящий" перевал Динамо. Поэтому договорились называть "наш" перевал "Динамо-2". Игра слов, как говорил Йозель: вроде и второй перевал "Динамо", а вроде и перевал, названный честь футбольной команды "Динамо-2" (если кто-то еще помнит таких игроков -- Молодцов, Ментюков, Матюнин...)
   -- Вот она, заграница! -- провозгласил ДВ, и мы начали спускаться на противоположную сторону. Фраза имела глубокий смысл, так как с этого момента мы уже двигались по территории суверенного Казахстана.
   На той стороне обнаружился примерно такой же небольшой цирк, только без снежника и без озера, потому что южная сторона. Из цирка уходил вниз тоненький и узенький кулуар, сухой и каменистый, и довольно крутой. А там дальше, на километр с лишним ниже, отчетливо видна река Белая Берель, и вдоль нее тоненькая ниточка -- дорога. Тьфу, плевое дело: сейчас сбежим туда по-быстрому, перейдем через дорогу, и остановимся на ночь где-нибудь в гостеприимных елочках на берегу Белой Берели.
   ЕБЖ.
   В реальности оказалось не так радужно. Уж очень спуск крутой. Особенно учитывая пятичасовой подъем сегодня утром. Ноги уже не те: гудят, дрожат, вихляются, подворачиваются, при каждом шаге вниз грозят сложиться, как картонные, и тогда полетишь мордой вниз, навстречу Белой Берели и гостеприимным елочкам. А тут еще и ДВ начал вдруг катастрофически отставать, мотивируя это хроническим то ли вывихом, то ли растяжением голеностопа. Которое он якобы получил в молодые школьные годы, играя в дворовый футбол целые дни напролет. И уговорить его дотянуть до реки оказалось невозможно.
   -- Папаш, я серьезно. Если ты не хочешь завтра получить неходячего раненого, давай лучше остановимся.
  -- Ты бы, блин, лучше уроки делал вместо футбола. Рос бы умненьким мальчуганом на радость маме. Как я, например.
  -- Самодовольный болван.
   По счастью, на нашем пути встретилась полочка, некое выполаживание поперек склона, шириной метров десять и диной метров сто. В этом оазисе уместился небольшой прудик, несколько елочек и заросли малины. Тут и остановились, хотя по времени могли бы еще идти да идти. Елочек вполне хватило на костер, а малины на компот. Еще помню, что малиновые кусты были изрядно примяты и потоптаны. Мишка косолапый.
  
  
   6. Белая Берель
  
   Это был, пожалуй, самый беспроблемный день за всю нашу экспедицию. Проснулись, доели малину, покричали медведю, ответа не дождались. Собрались и снова пошли вниз, к дороге, до которой теперь уже рукой подать. "Рукой подать", однако, снова оказалось метров триста по вертикали. В конце концов, потеряли человеческое достоинство и съехали какую-то часть пути по траве на заднице. ДВ такие номера ужас как любит, а вот лично я вполне предсказуемо отбил себе копчик.
   Вожделенная дорога оказалась полузаросшей песчаной грунтовкой, кое-где следы автомобильного протектора. Явный признак цивилизации. Последний раз мы видели какую-либо дорогу больше недели назад, еще в Тюнгуре. Умилились и пошли вдоль Белой Берели вверх по течению. Общая обстановка -- как в походе выходного дня по весеннему Подмосковью. Вьется дорожка, журчит речка (ну, может и не журчит, но по крайней мере не грохочет, как Кучерла -- потому что тут все довольно полого), по сторонам рощицы сосновые и еловые. То заросли спускаются прямо к берегу, то открываются просторные полянки. Прекрасные места для пикника, шашлыка, коньяка. МаньякА? Не знаю, может, и маньякА. Если, к примеру, спрятаться во-о-он в тех елочках и, сгорая от нетерпения, поджидать беспечных любителей пикника, шашлыка и коньяка.
   Только, похоже, никаких таких любителей здесь не водится. За пол-дня нам не повстречалась ни одна машина, и мы не видели на берегах Берели ни единого человека.
   Погода меж тем начала портиться. Небо затянуло какой-то белесой дымкой, вершины кое-где скрылись в молочных облаках. В одном месте дорога пересекала Берель, и там построен мост. Вполне себе сносный бревенчатый мост, в рабочем состоянии. Мы надеялись, что с моста откроется подходящий вид на Белуху с юго-востока, Берельские ледники и так далее. Увы, не состоялось. Во-первых, ракурса немножко не хватило, а во-вторых грязно-белые ледники под мутно-белым небом смотрятся как-то очень.
   Согласно карте, дорога вела нас в крошечный населенный пункт с названием Нижний Лагерь, и по соседству с ним водопад Коккольский. Название населенного пункта давало пищу для воображения, и мы от нечего делать начали на ходу строить догадки -- что же за лагерь такой? ДВ ратовал за сгнившие остатки караульных вышек и ржавую колючую проволоку, а я больше надеялся на веселый городок разноцветных палаток, почему-то с дымящейся полевой кухней посередине.
   На деле же оказалось два-три покосившихся деревянных сарая и один бревенчатый дом, вполне пригодный для жилья, но наглухо заколоченный. И ни живой души. Напротив дома вкопан в землю деревянный стол, на котором удобно открывать шпроты. Рядом с домом вкопана в землю деревянная скамейка, на которой удобно сидеть и есть шпроты из банки, расположенной на вышеупомянутом деревянном столе. Со свойственной нам находчивостью мы тут же воспользовались этим счастливым случаем: разместили на столе банку шпрот, открыли, сели на скамейку и начали неторопливо поедать под грохот водопада Коккольский. Вот он, родимый, вид на него открывается прямо из-за стола.
   За этим занятием и застали нас двое людей путешествующего вида, однако налегке и явно в смятении духа и состоянии беспокойного поиска, судя по мятущимся взглядам. Оказалось -- русские мотоциклетные туристы из Казахстана, Усть-Камногорск, приехали вдоль Берели все по той же дороге, что и мы пришли, а дальше держат путь по Большой Кокколи на Орочоган и оттуда обратно по долине Коксу. Вернее, такой план был у них до сегодняшнего полудня, пока они не доехали до этого Нижнего Лагеря. Потому что после Нижнего Лагеря дорога, в мотоциклетном понимании этого слова, перестала быть. И они вот уже часа два бродят по окрестному лесу, разведывают заросшие следы когда-то бывшей дороги на брошенную горно-обогатительную фабрику, и решают дилемму: то ли пытаться прорываться, то ли плюнуть и возвращаться обратно на Язовое озеро. Мы с ДВ снисходительно рассказали им свою историю, небрежно махнув рукой в сторону едва видимого отсюда перевала "Динамо-2". Мол, сегодня с утра "взяли" его и не поперхнулись. Мотоциклетные туристы глянули на далекий перевал, присвистнули и уважительно замычали. Мы с ДВ, в свою очередь, взялись разглядывать на карте неведомые нам Орочаган и Коксу. Ого! Там разве что пешком можно. Мы тоже присвистнули и уважительно замычали. А потом и вовсе установилась атмосфера всеобщего единения -- это ДВ выдал длинный ностальгический спич про славные традиции хоккейного клуба Торпедо (Усть-Каменогорск) и бомбардирские таланты Бориса Александрова лично. Мотоциклетные туристы восторженно постанывали и одобрительно кивали в такт. Спорт -- посол мира. Де Кубертен, ситиус, алтиус, фортиус и все такое. Это, кстати, не в первый и не в последний раз в наших путешествиях, когда энциклопедические познания ДВ в области советского и российского спорта помогали быстро находить дружественный контакт с коренными обитателями разных местностей. В велопробегах по Средней Азии достаточно было упомянуть Джамолидина Абдужапарова -- и ты брат навек. Аналогично на противоположном конце страны: "Апатиты, ну это ж знаменитый город! У вас же Сергей Федоров по юношам играл!" -- и таксист готов провезти вас еще несколько километров по зимней дороге на Октябрьский, сам рискуя сесть в снегу "на брюхо" вместо со своей раздолбанной "девякой". Одно но: этот прием, естественно, работает только при общении с мужской частью населения.
   На прощанье казахстанцы подарили нам несколько суверенных монеток -- тенге, в качестве сувенира. Две штучки до сих пор у меня дома хранятся.
   Но все когда-нибудь кончается. Доели шпроты, распрощались с мотоциклетными туристами. "Боря Александров -- форевер!"
   Перешли поверху водопад Коккольский по бревенчатому мостику и отправились вверх по долине Малой Кокколи.
   Все это время над долиной Берели мельтешили тревожные облака, то поднимался, о снова стихал беспокойный ветер, пару раз начинало накрапывать, и даже несколько капель попало в шпроты. Поэтому мы шли вдоль Кокколи, время от времени опасливо оглядываясь на небеса и каждый раз прикидывая -- ну, когда же он грянет? Может, прямо сейчас пойдет? Или не пойдет? Или попозже? Тут тонкая грань: с одной стороны, желательно пройти как можно дольше и поставить палатку как можно дальше. С другой -- желательно поставить палатку до того, как грянет дождь. Вопрос самообладания и метеорологической интуиции.
   В тот день все у нас оказалось в порядке -- и с самообладанием, и с метеорологической интуицией. Прошли вверх до последних деревьев, и решили что самое время и место. К тому же в стороне от едва различимой тропы была навалена куча сухих ивовых сучьев, спасибо неизвестным хорошим и заботливым людям. Возле этой кучи и поставили палатку.
   Причем очень вовремя: не успели мы в нее толком забраться, как полило по-настоящему.
   И это "по-настоящему" лило практически целые сутки. И практически все эти сутки мы проспали в палатке. Вообще, это тема для отдельного исследования -- как так удается человеку, лежащему в палатке под дождем, безо всякого напряжения проспать целые сутки? Или даже больше. Тут, наверное, совокупность факторов -- и монотонный убаюкивающий шорох дождевых капель, и недостаток кислорода в замкнутом объеме (ДВ при каждом вдохе норовил выдохнуть исключительно углекислый газ), и накопившаяся усталость предыдущих дней. И еще некое трудноопределимое чувство "а я в домике". Постоянно греющее ощущение: вот там снаружи холодно мокро мерзко грязно, а тут у меня в мешке сухо тепло уютно. Маленький замкнутый объем телесной радости. Это, конечно, если палатка хорошая. В детстве я был слегка аутичным ребенком и любил прятаться под одеялом.
   За сутки дождь стихал лишь однажды раз, но этой паузы нам вполне хватило, чтобы развести костер и приготовить нормальный обед. Чудо чудное -- те самые ивовые сучья, теперь вроде бы промокшие насквозь, тем не менее вполне себе удовлетворительно горели. Еще раз спасибо неизвестным хорошим и заботливым людям.
   И лишь только вечером следующего дня дождь, наконец, прекратился полностью. Вылезли и увидели необычную картину: сверху все еще затянуто черными тучами, и лишь возле самого горизонта просветлела тонкая полоска чистого неба. На исходе дня солнце, спускаясь, вышло из-за туч и на несколько минут попало в эту чистую прозрачную полоску. В результате окрестные горы осветились неправдоподобным, "перевернутым" светом: долины и подножья в горизонтальных солнечных лучах, рельефные складки, игра света и миллиарды сверкающих капелек дрожат в еще непросохшей траве. А выше -- вечерняя тень, почти сумрак, почти ночь.
   Сделали редкий кадр. По возвращении домой поразим домашних.
   ЕБЖ
  
  
   7. Коккольский
  
   "Мы смотрим вверх. Мы только и делаем, что смотрим вверх. Вот уже целую неделю мы начинаем каждое утро с того, что смотрим вверх". Эта засевшая в детской памяти цитата -- если не ошибаюсь, из очерка "Битва за Жанну" Жака Франко и Лионеля Терре, опубликованном в альманахе "На суше и на море" за 1970 год.
   Мы с ДВ, конечно, не альпинисты, и ходим в основном по горизонтали, но смотреть вверх нам тоже иногда приходится. Как, например, утром того дня, под перевалом Коккольским. Утром мы смотрели вверх.
   С утра вполне себе ясно, лишь кое-где кое-какая дымка. Мы беспардонно истратили последние дрова из той кучи, которую нам любезно заготовили неведомые хорошие и добрые люди, сварили полноценный завтрак "макароны+тушенка" (как выяснилось впоследствии -- последний на следующие четыре дня), собрались и отправились на перевал Коккольский. Подъем нехитрый, вполне себе пологий, но скучный. Камни, камни, камни, серые осыпи, снега в пейзаже мало, противоположный склон ущелья тоже какой-то серый и унылый. Внизу, возле Малой Кокколи, еще виднелась кое-какая травка, а выше только безжизненные камни и лишь кое-где снежные пятна. Правда, по мере подъема стал постепенно просматриваться какой-то пологий ледник вдалеке слева (т.е. практически строго на запад). Посовещавшись, решили, что это самая южная часть Большого Берельского ледника, больше вроде как некому.
   Шли мы обычным порядком, я чуть впереди, ДВ чуть сзади. По мере подъема ДВ еще немножко отстал. Потом, уже перед самым перевалом, под ногами появился, наконец, лед, покрытый толстым слоем песка и камней. Совсем крошечный ледничок, истекающий талой жижей. Последний перевальный взлет тоже был совсем несложный -- какая-то невыразительная осыпь вперемежку со снежником, над нею полочка и еще один снежник. Наконец, на последних метрах снежник выполаживается, несколько нетерпеливых шагов с ускорением вверх в тревожном предвкушении -- чем же встретит нас родина? (Именно по перевалу проходит граница между Казахстаном и Российской Федерацией.)
   Как только голова моя приподнялась выше уровня перевала, начала открываться роскошная панорама на север -- каменистые утесы по обеим сторонам перевала, застывшее море отрогов Куркуре и Йидигема с десятками полузаснеженных вершин-всплесков, еще какие-то неопределимые горы на горизонте. Но в целом открывшаяся панорама меня слегка озадачила. Другой мир. Тут скорее зима, чем лето. Снег и лед, и камни, и больше ничего.
   Тянем шею, с каждым шагом тянем шею... И...
   Следующие несколько шагов -- и вот я уже на перевале, высшая точка, и теперь более внимательный взгляд, сбросив рюкзак и не успев отдышаться. Теперь можно все разглядеть вперед и вниз, по пути нашего дальнейшего движения. Где-то внизу дыбился горбом серый хмурый ледник Куркуре Центральный, весь иссеченный трещинами и заваленный длинными грязными языками морен. Была видна только его средняя часть -- нижняя круто заворачивала куда-то влево, скрываясь от моего пытливого взгляда за здоровенным утесом-отрогом. Причем ближе к перегибу из-под грязно-белого снега начинал отчетливо проступать мутный серый лед, весь в каких-то полосах, пятнах и разводах. Картина показалась неэстетичной -- может, потому что тут, на северной стороне значительная часть ледника находится в тени и не переливается оптимистичным красками.
   И еще мне как-то сразу не понравилось, что все это увиденное и описанное начинается где-то в 30 метрах ниже, а вот как туда спуститься -- на первый взгляд непонятно. Хуже всего было с верхней частью ледника -- она скрывалась внизу, за перегибом снежного склона, который начинался прямо у меня под ногами, метрах в десяти-пятнадцати.
   С нашей-то, южной, стороны, мы поднялись на перевал по камням, а вот спуск на ту, северную, сторону -- то ли крутой ледяной склон, то ли обрыв. По крайней мере, лед и фирн начинались прямо на перевале, занимая пологую площадку шириной метров пять по краю этой гигантской полу-чаши, и обрывались туда, метров на тридцать вниз, таким крутым спадом, что сверху полное ощущение -- обрыв. Как ни подходи поближе, как ни вытягивай вперед шею, чтобы заглянуть -- все равно обрыв. Крутизна была такая, что спускаться напрямую и в голову не приходило!
   А если еще поближе к перегибу подойти, еще шею вытянуть и заглянуть, а?
   А если еще поближе к перегибу подойти, то обе ноги туда уже уедут, и сам вместе с ними, и подошедший чуть позже ДВ будет очень удивлен, увидев мой одинокой рюкзак, следы ботинок на краю, а также признаки последней отчаянной борьбы за жизнь. И как я не пытался приспуститься по снегу вниз, к перегибу склона, чтобы хотя бы заглянуть вглубь зияющей ледяной пасти -- ни разу это не удалось. Почти везде при увеличении крутизны склона снежник переходил в скользкий лед, на котором я без кошек никак бы не удержался.
   Ладно, так не получается. Но можно оценить обрыв косвенно. Вогнутая полу-чаша ледника загибается, и если ты стоишь на краю, смотришь в середину и не видишь внутреннюю стенку прямо под собой из-за ее крутизны, ты же все равно можешь посмотреть направо-налево и увидеть, как выглядит внутренняя стенка там. Вполне вероятно, что стенка здесь, прямо под тобой, выглядит примерно так же, как и там, справа.
   Прекрасная идея. И?
   Стенка справа выглядит, прямо скажем, отвратительно. Как, впрочем, и слева. И справа и слева стенка перерезана трещиной шириной метра три. Нет, справа даже двумя трещинами. А учитывая, что склон крутой и верхний край намного выше, при взгляде со стороны трещина имеет вид длинной темной пасти, раскрытой метров на пять-семь. А кое-где и побольше. Такая трещина называется нерусским словом "бергшрунд" (в просторечии "берг") и образуется от того, что подвижный горизонтальный ледник отрывается от неподвижного льда, примерзшего к склону.
   В тревоге я бросил рюкзак и побежал на разведку вдоль полукруглого гребня, время от времени то там, то сям пытаясь приспуститься по склону насколько возможно, и разглядывать противоположный бергшрунд сбоку, примерно как господа офицеры изучали кринолин и декольте провинциальных дам, сидящих в противоположной ложе губернского театра.
   Результаты беглой разведки привели меня в крайнее замешательство, близкое к утрате чувства реальности -- никаких шансов! Ледник Куркуре Центральный по всей своей ширине спускался на север с перевала широким заснеженным амфитеатром такой крутизны, что преодолеть его без альпинистских навыков оказалось невозможным. А с навыками-то у нас была полная беда... Более того, по всей своей километровой ширине этот амфитеатр был безнадежно перерезан той самой трещиной-бергшрундом, причем в некоторых местах даже дважды. Что интересно: ни с одной точки гребня эта трещина не была видна, если смотреть строго себе под ноги -- то есть пряталась за перегибом склона. Коварная штука.
   В последней отчаянной надежде я побежал по дуге по второму разу, оглядывая склон самым внимательным образом. Посмотрел. Ну, что сказать? Примерно те же чувства испытывает человек, которого приговорили по совокупности преступлений на 146 лет тюрьмы, но потом по одному из преступлений он доказал свою невиновность, и срок скостили до 128 лет. То есть да, во-он там вроде получше, одна поперечная трещина заканчивается, в 10 метрах ниже ее начинается вторая, обе шириной метра по два... Такая гигантская лесенка из двух ступенек.
   Но все равно для нас совершенно непреодолимо
   Отвратительный был берг, смеяться не хотелось вовсе.
   В одном месте я нашел следы веревки на снегу и место крепежа -- видно, несколько дней назад группа более умелых и дельных путешественников преодолела этот спуск с применением альпинистских средств. Вздохнул и позавидовал. Еще раз попытался приспуститься по снегу в этом месте, по следам веревки -- эффект тот же, метров через десять-пятнадцать крутизна склона стала тревожной, ботинки держали плохо, под ногами продолжался перегиб склона, а впереди поблескивали проплешины гладкого льда.
   Вылез обратно, сел и стал ждать ДВ. В голове летели бесполезные лихорадочные мысли без единой конструктивной идеи, промелькнула тоскливая возможность возвращаться обратно тем же путем вокруг Белухи, что мы сюда и пришли. Бесславно и нудно.
   Вскоре на перевал выполз ДВ, которого я встретил цитатой из "Особенностей национальной..." (уж не помню чего):
  -- Кузьмич, ты мужественный человек?
   ДВ, еще не подозревая всей глубины разверзшейся альпинистской драмы, ответил строго канонически, лишь слегка насторожившись:
  -- Ну, есть такое дело...
  -- Тогда вон, иди, посмотри. Папаш, я, честно говоря, не знаю нам делать. -- отрапортовал я ему, стараясь говорить как можно спокойнее. В другое время я бы, пожалуй, поиздевался над ним секунд десять с высоты своего обретенного нового знания, но тут было не до издевательств. Более того, где-то в глубине души у меня даже брезжила бессмысленная надежда, что он сейчас что-нибудь придумает. Мы с ним уже много где вместе были и много чего видели, но фразу "не знаю что делать" я ему до этого не говорил ни разу. Всегда был некий if-then-else. Но здесь явно иной случай. То есть, конечно, один else пока еще оставался -- развернуться и назад тем же путем. Опять в лоб "Динамо-2", теперь уже с обратной стороны, Капчал Восточный по камнепаду с обратной стороны... Подохнуть легче.
   Далее ДВ исполнил все те манипуляции и эволюции, что и я пятнадцатью минутами ранее. Разве что в несколько сокращенном объеме, потому как время от времени я ему орал "Папаш, я там уже был, там без толку". Оглядел ледник сверху, потом посмотрел под ноги, потом подошел поближе к краю, вытянул шею, еще поближе, чуть не поскользнулся, сказал "ни х..я себе", потом прошелся по краю вправо и посмотрел сбоку. После самостоятельного изучения гребня, спуска и берга, ДВ подошел ко мне и некоторое время молча посидел на рюкзаке. Похоже, по части изобретательности он меня ни в чем не превзошел.
   Потом мы взялись поедать перевальную шоколадку. Лично я -- в надежде что приход серотонина как-то изменит ситуацию, если не объективно, то хотя бы субъективное к ней отношение. Сработало лишь отчасти -- лично я никаких изменений в себе не почувствовал, зато на ДВ напала вдруг решимость:
  -- А кошки?
  -- Что -- "А кошки?"? -- раздраженно переспросил я. Перспектива лететь в берг, пусть и с кошками, мне никак не улыбалась. А в том, что я и в кошках сорвусь на ледяном склоне, не было никаких сомнений. Все-таки правильно говорят, самое важное качество -- профессионализм. В нашем случае наблюдалось полное отсутствие такового. Вспомнились разве что теоретические знания о том, что в кошках сорвавшийся человек непременно летит головой вниз, ухудшая тем самым и без того неблагоприятный медицинский прогноз.
   ДВ еще немножко посидел-помолчал, потом заговорил неуверенно:
  -- Ну, закрепим тут веревку... я в кошках, без рюкзака, попробую спуститься... В случае чего... в принципе... ты меня вытащишь... может быть...
   Вот как-то так. Воткнуть ледоруб поглубже, закрепить за него веревку, и одном человеку попытаться по ней спуститься. Если получится, на той же веревке спустить один за другим рюкзаки, а потом спуститься и второму человеку. А ледоруб? -- спросит пытливый читатель. Бросить наверху? Вместе с веревкой? Скажу честно: в тот момент мы настолько одурели от размышления над нерешаемой задачей, что не заглядывали в своих планах даже на один ход вперед.
   На мою долю достались предварительные манипуляции с веревкой -- куда более легкая задача. Я привязал веревку к рукоятке ледоруба поближе к клюву, и двумя руками со всей дури вогнал его в фирн, почти весь. Свободный конец веревки бросил куда-то туда, вниз по склону. Все это время где-то в закоулках сознания брезжила мерзкая мыслишка "Как здорово, что он добровольно вызвался. Я б ни за что не решился". ДВ тем временем подгонял под себя кошки и рассеянно бродил вокруг, подбадривая себя выражениями типа "А мне все одно -- хоть мусоров резать, хоть завтра разбежимся" или "Ну, в конце концов, у тебя двое детей, а у меня один"
   Последняя фраза, честно говоря, запомнилось мне хорошо и надолго. Затрудняюсь придумать более емкую характеристику для человека в данных обстоятельствах. Я следил за ним с нарастающим напряжением и тревожным беспокойством.
   Потом мы еще раз зашли сбоку, посмотрели, как висит веревка и как она пересекает трещины. Решили, что ледоруб с веревкой надо переместить на пару метров. Я подошел, схватился за него обеими руками, тянем-потянем, кое-как вытащил его из снега, вздохнул и замахнулся двумя руками с ледорубом по-богатырски, нацелившись пронзить им всю толщу ледни... КАК?!?!?! Ужас!! Предстоящее непоправимое я осознал на пол-мгновения раньше, чем оно разразилось -- улетающий вниз белый веревочный хвост с петлей:
   -- ПИДДДАРАЗ БЛЯ!!! -- истошно заорал я сам на себя. Потому что веревка, по-детски наивно привязанная петлей к гладкому алюминиевому древку, тихо соскочила и, не говоря ни слова, вместе с петлей улетела-уползла вниз по склону под действием силы тяжести.
   Немая сцена.
   Единственная веревка.
   Прямо-таки детская обида даже не знаю на кого. Ну, за что?! Почему-то хотелось, чтобы был виноват не я, а кто-то. Пожалуй, никогда в жизни не доводилось мне ощущать такой прямой зависимости собственной судьбы от каких-то простейших бытовых движений руками. Вспомнился рассказ Джека Лондона "Финиш". Одна совершенно дурацкая ошибка на уровне рефлексов -- и все. Это вам не промах Баджо с пенальти на чемпионате 1994 года, тут дело посерьезнее.
   Справедливости ради. Сейчас, много лет спустя, я уверен -- это Господь явил нам милость свою. Позднейший наш опыт показал, что затея с веревкой, в том виде, в котором как мы пытались ее осуществить, не сулила ничего хорошего.
  -- Ну, мудак... Ну, мудак... Ну, мудак... -- повторял я в полном отупении, неспешно прогуливался вдоль обрыва...
  -- Теперь у нас нет веревки. -- без особых эмоций констатировал ДВ.
   Я горестно покачал головой, подтверждая его тонкое наблюдение. Что тут говорить? О чем тут говорить... Пауза длилась с минуту. Потом ДВ еще раз сходил-приспустился до перегиба склона и вернулся обратно:
  -- Значит, будем спускаться без веревки...
  -- ?!
   -- На жопе... А чё делать-то? Не сидеть же тут... Давай так. -- предложил ДВ, не обращая внимания на мое самобичевание. -- Пустим туда рюкзак своим ходом. Если как раз вот тут пустить, он, наверное, их с разгона перепрыгнет.
   -- Кого?
   -- Ну, трещины.
   -- И чего?
   -- Ну, если рюкзак их с разгона перепрыгнет, то и человек в принципе... Человек же тяжелее...
  -- Ну... Чей пустим?
  -- Да чей хочешь. Ну, давай мой -- у тебя все-таки палатка, паспорта...
   Это, конечно, да. Выбор снова пал на ДВ, вернее на его рюкзак. Ну, на сей раз я как раз с легким сердцем, потому что и палатка, и котел были у меня. И еда кое-какая.
   Это было первое в череде авантюрных решений, которое мы воплотили в жизнь (воплотить в жизнь предыдущее -- со спуском ДВ в кошках по веревке -- нам, по счастью,, помешало Провидение). Мне даже удивительно, что два взрослых человека, дожив до 35 лет, решились на такую акцию -- вот просто интересно, что бы мы делали, если бы рюкзак по дороге провалился в трещину (которую мы до сих пор так толком и не видели, только издалека сбоку, под острым углом)? Принятое решения выглядело явно иррациональным, непродуманным и выходящим за рамки разумной осторожности. Причем я отлично помню, что я и тогда отдавал себе в этом отчет. Что, однако ж, не помешало благословить ДВ на запуск рюкзака.
   После тщательного изучения возможных траекторий ДВ оттащил свой рюкзак немножко в сторону от того места, где десять минут назад собирался спускаться сам, подвинул его поближе к обрыву, расположил продольно по направлению предполагаемого движения.
   --Ну, е-бе-же. -- с этими словами уперся в рюкзак руками и выполнил насколько шагов бобслейного разгоняющего. Рюкзак неторопливо, с тяжелым снежным хрустом поехал вниз. В один из моментов мне даже показалось, что он сейчас остановится -- но нет, старина рюкзак, наоборот, ускорился, уехал по льду вниз и исчез из поля зрения. Наступили секунды мертвой тишины... Замирание сердца, напряженное заглядывание за край, через перегиб склона... И?!. Вытянув шеи, мы напряженно вглядывались -- не появится ли он там, внизу, на пологой части ледника...
   Не-а, не появится.
   -- Ну, в принципе палатка у нас осталась, котел тоже... -- начал я, и в этот момент там, внизу, на леднике, появился-таки тугой черный мешок с лямками, переворачиваясь и подпрыгивая, и тяжело прополз по снегу где-то метрах в тридцати под нами. Пошуршал и остановился, оставив после себя широкий след-борозду. Ликование со слезами на глазах. Наверное, сходные ощущения испытывали создатели лунохода, когда умная машина съехала с направляющих посадочной ступени и своим ходом поползла по Луне.
  -- Тут любой мешок с говном успешно съедет. -- удовлетворенно хмыкнул ДВ.
  -- Я в тебе не сомневаюсь.
  -- Сволочь.
   ДВ еще немного побродил по краю, примериваясь и присаживаясь на снег в разных позах с ледорубом-- как удобнее ехать? В конце концов не придумал ничего лучше, чем просто сесть на задницу, как в детстве с ледяной горки. С той лишь разницей, что в нашем случае склон не виден, потому что сначала полого, а потом совсем круто. И где-то там две трещины поперек. Это ужас какой-то. ДВ еще раз глянул вниз, пожал плечами, сел на задницу в неглубокий снежный желоб, оставленный съехавшим рюкзаком. Серое лицо и отсутствие.
   -- Ну, я поехал.
   Я смотрел молча, стараясь не отдавать отчета в ощущениях. Тут и говорить не о чем. Снова ассоциации с санно-бобслейным спортом, несколько коротких толчков, потом последнее суетливое движение -- он попытался зажать ледоруб двумя руками сбоку, чтобы хоть как-то тормозить клювом. Чем-то напоминал персонажей картины "Переход Суворова через Альпы". И под собственные крики подбадривания "Ой, бля! Ой, бля! Ой, бля!" -- вслед за рюкзаком исчез за перегибом склона.
   И почти сразу глухо откуда-то, как из-под земли "ААА!" -- "УХ ЁЁЁ!". Потом более осмысленно, хотя и плоховато слышно:
  -- Папаш!
  -- А?
  -- Я тут сижу! Трещина, затормозил!.. В принципе можно остановиться, если упереться ногами...
  -- Ты там?
  -- Да вот, на ней и сижу...
  -- А дальше?
  -- Что?
  -- Дальше что?
  -- Не видно! Круто очень!
  -- И чего?
  -- Х.. знает! Ладно, пошел дальше...
  -- И снова, еще глуше "ААА" -- "ХХХО" -- "ОЙ ЁЁЁЁЁ"... затихающий крик, как в дурном анекдоте, ушел куда-то вниз, и потом начались секунды окаменевшей тишины. Их было всего десять или пятнадцать, но я очень хорошо помню свое состояние -- сидел один на перевале Коккольский, лед и камни, и неделя пешего пути до ближайшего жилья. Окаменевшая тишина над грязным ноздреватым снегом ледника Куркуре. В голове совершеннейшая пустота и растерянность полнейшая. Рефлекторно не пускал на порог сознания поганенькое опасение "Господи, неужели?!". Никакого плана действий, разве что уповать...
   Спустя несколько секунд:
  -- ..йааа.. бэээ.. оооочка... аааали...
   "Ни х..я себе по почкам дали". Текст знакомый, и меня сразу немножко отпустило. Это такая цитата из старинной драки на улице Шверника, в которой мы с ДВ участвовали в ранние институтские годы. Видать, ДВ жив и в сознании.
  -- Как ты?
  -- Нормал...
   А еще через полминуты ДВ появился в поле зрения, там, внизу, нетвердой хромающей походкой приближаясь к своему рюкзаку.
  -- Блин, шея, шея! -- он глуповато улыбался, потирал шею, качал головой, но в целом выглядел счастливым человеком, как будто только что вышел от зубного врача.
  -- Ну как там, папаш? -- я с высоты шестиэтажного дома всматривался в чудесно выжившего счастливца-очевидца.
  -- Да, блин, папаш хрен его знает... Прям по моим следам ехай... Не первой трещине остановишься, а потом вниз... Тут... Блин, ну метра четыре лететь... Или пять... Но терпимо, терпимо... Давай, спускай свой, ловлю! Вот здесь, правее!
   Я потащил свой рюкзак ближе к краю.
  -- Так?
  -- Правее! Еще! Во, хорош! Майна дай! Пошел! -- размахивая руками, как диспетчер-шутер на американском авианосце "Энтерпрайз"
   Я поставил свой рюкзак в указанное место, толкнул, пошел. Все штатно, через полминуты рюкзак послушно выкатился под ноги ДВ (впоследствии выяснилось, что внутри рюкзака пострадал котел, изначально круглый, сплющенный до конфигурации коньячной фляги, а также эмалированная миска -- эта почти приобрела форму тарелки)
   Ну вот. Оставалось только самому. Конечно, после двух успешно съехавших рюкзаков и одного человеческого тела такой номер выглядел уже менее устрашающе. Но все равно, езда в неведомое...
   Уселся в снежный желоб, продел руку в темляк ледоруба, зажал древко двумя руками, так, чтобы клюв царапался за лед сбоку и тормозил.
   Ну, поехали потихоньку... Раз, раз...
   "Поехали потихоньку" длилось метров пять, потом я полетел, ледоруб вырвало из рук (спасибо темляк удержал, ледоруб бессильно волочился за мною, никак не задерживая неуправляемое тело) -- ничего не соображаю! -- бац! -- Тупой толчок по ногам! -- А, это первая трещина, где затормози... -- нет, дальше понесло! -- ааап!! -- невесомость! судорога-вдох! -- секунда полета... вторая... когда пол уходит из-под ног, и в легких остается только затянувшийся висячий вздох, нижняя челюсть отваливается в ужасе, а глаза теряют человеческое выражение -- Хррррясть!!! Как поленом, по спине и пояснице. Справа промелькнул снежный карнизик, какие-то изорванные сосульки, как замерзшие на лету сопли, уходили в черную безнадежную глубину. Грохнулся навзничь как на бетонную плиту, и сверху высыпался целый сугроб снега и льда, в глаза и уши и за шиворот. Боковым зрением отметил зияющее что-то справа и слева, и нависающее сзади, и, не теряя инерции, вывалился-выскочил вперед, несколько пологих шагов.
   Ух ты, бля...
   Это я перелетел на скорости через вторую трещину на склоне, ударился спиной о ее нижнюю кромку, и отскочил дальше "вперед, то есть вниз по склону". А не "назад, то есть вниз в трещину".
   С проворством необычайным я вылетел из темной холодной пасти, которая инстинктивно угадывалась сзади, будто выплюнулся из трещины наружу, вниз, передвигаясь боком, как пришибленный краб. Дальше было более полого, можно было вполне спускаться ногами.
  -- Это увлекательный был аттракцион! -- поприветствовал меня ДВ, когда я, кряхтя и подвывая, подошел к нему поближе. -- Мля, папаш, ты так летел!!! Хо-хо-хо!!! Это было нечто!
   Я тоже начал истерически смеяться, как-то сразу позабыв про слегка отшибленные внутренности, шею и ребра. Второй участник экспедиции тоже счастливо вернулся от зубного врача, и теперь можно было безоблачно радоваться вдвоем. Можно было снова строить планы и подумывать о дальнейшем продвижении вперед, можно было разглядывать пострадавшие рюкзаки, можно было с легким сердцем смотреть снизу вверх на ледяной склон перевала Коккольский, перерезанный двумя горизонтальными трещинами с ледяными обрывами.
   Постояли немножко, обменялись впечатлениями. Рассказали, у кого что болит. Выяснилось, что у обоих болит всё. И постоянно глядели вверх -- туда, откуда мы только что так счастливо съехали. Радостная эйфория быстро закончилась, ибо общий антураж местности не располагал. Тревожное ощущение точки невозврата. Отсюда, снизу, подъем к перевалу представлялся почти вертикальной снежно-ледяной стеной, перерезанной поперечной трещиной на всем протяжении. Обратного пути нет, при всем желании. Единственное, за что нам надо отдать должное -- при изучении склона снизу выяснилось, что мы действительно съехали в самом оптимальном месте. Метров на десять вправо или влево -- и там уже трещины были непреодолимой ширины, ни с какого разгона не перелетишь. А если и перелетишь -- то какой-нибудь перелом позвоночника себе заработаешь после 7-8 метров вертикально падения на спину.
   Потом я заметил хвост свой веревки, которую упустил сверху час назад. Веревка свисала из трещины, слегка сверху и справа. На гребне конструктивного энтузиазма я даже решил искупить свою вину и спасти веревку:
  -- Папаш, я пойду веревку поищу...
   Снова добраться до трещины по снегу снизу вверх оказалось не так уж и легко, пришлось вовсю опираться на ледоруб двумя руками. Веревку нашел почти сразу -- на наше счастье, она не вся улетела в бездонную трещину. Несколько метров веревки петлями валялись на нижнем крае трещины, и мне без труда удалось "выудить" их оттуда ледорубом. Заодно заглянул трещине прямо в глаза и рассмотрел ее в упор. Выяснилось, что не все так однозначно. По крайней мере, данная конкретная трещина не выглядела как щель бесконечной глубины с ровными вертикальными стенками. Нет, края ее были изорваны, где-то сохранялись изломанные льдистые перемычки, где-то она была завалена ледяными глыбами, верхний край нависал снежным карнизом с сосульками, которые где-то уходили вниз многометровыми ледяными сталактитами. А где-то -- да, бесконечно-глубокий темно-синий цвет. Ну, будет, будет уже. Брррр...
   Так вот, ВНИМАНИЕ. Если б мы я тогда, час назад не потерял веревку, то мы бы спускались именно в этом месте. Здесь ширина трещины три метра, а разница между верхним и нижним краями -- метров шесть-семь. Это было бы без шансов. Причем, повторюсь -- дайте мне еще 10 попыток точно так же вогнать ледоруб с веревкой, я сделаю 10 успешных попыток, и веревку не потеряю. Вот такие дела, блин...
   Запихнул спасенную веревку в рюкзак, и потихоньку пошли по леднику вниз.
  
   * * *
  
   Позднее жена рассказывала, что именно в этот день, 14 августа 2002 года, ей приснился запоминающийся сон. ДВ стоит на снежном фоне и, как бы оправдываясь, разводит руки "Ну, а что, Оль?! Ну а что я тут могу?! Сама ж видишь, какое тут все.." -- и обводит взглядом окружающие горы -- "Я, канешна, пытаюсь делать что можно, стараюсь как-нить твоего здоровенного дебила отсюда вытащить и живым доставить -- но сама ж видишь, как тут всё оно...Что смогу -- конечно, сделаю... Но сама видишь, ничего нельзя гарантировать, ничего..."
   Похоже, ему тоже нелегко дались эти заезды на жопе через трещины, с отвесными двухэтажными прыжками в неизвестность.
  
   * * *
  
   Надо отметить, что все пережитые упражнения несколько подорвали наш туристический энтузиазм, а неопределенность перспективы понижала бодрость движений. Не в своей тарелке. Ощущение отрезанных от Большой земли или брошенных в окружении. Продолжая тему с луноходом -- так могли бы чувствовать себя Армстронг/Олдрин в Море Спокойствия, если б забыли, как включается двигатель взлетной ступени. И позвонили бы по этому поводу в Хьюстон, а им в ответ "ОК, ребята, у нас это было где-то на бумажке записано, вчера еще на столе лежало. Сейчас поищем, найдем. Если только уборщица..."
   По плану путь пролегал вниз по "нашему" леднику (Куркуре Центральный), дальше переход на ледник Куркуре Западный и оттуда подъем на перевал Турист (1Б что ли).
   ЕБЖ.
   В реальности, однако, ничего этого пока не наблюдалось. По идее, Куркуре Западный вместе с перевалом Турист должен был уже быть в пределах прямой видимости от нас на запад, слева по направлению движения -- до них оставалось всего-то несколько километров. Однако между нами и Куркуре Западным проходил коротенький утес-башня, который разделяет ледники Куркуре, примерно как низенькие торцевые перегородки разделяют рабочие места офисных планктонов при организации рабочего пространства этих бездельников по нерусскому принципу "оупен спейс". Утес полностью закрывал весь вид на запад, обрывался куда-то вниз, и туда же, огибая отрог и утес, поворачивал и спускался наш ледник -- очевидно, к гипотетическому месту слияния с ледником Куркуре Западный. А вот между утесом и главным хребтом Катунские белки (который мы, собственно, героически перевалили пару часов назад), была видна низенькая пологая седловинка. И где-то там за ней, очевидно -- Куркуре Западный. Естественным образом возникла шаловливая мысль: вдруг через эту седловинку можно выйти напрямую в среднее течение ледника Куркуре Западный, и тем самым избежать ненужного спуска на полкилометра вниз, до места сияния ледников, и затем длинного муторного подъема на столько же вверх по леднику Куркуре Западный? Кроме того, сэкономили бы километра два-три по горизонтали. В наших нынешних реалиях это составляло полдня.
   Бросив рюкзак, пошел на разведку, игра стоила свеч. Подъем совсем короткий и легкий, по камням, потом выполаживание, какая-то щель между утесом, как приоткрытая дверь, заваленная хаосом каменных глыб, кое-как пробрался на ту сторону.
   Посмотрел -- и чуть не ахнул. Весь ледник Западный Куркуре как на ладони. Приятель мой ДВ считает, что едва ли не самый главный итог человеческой жизни -- это набор так называемых "картинок", которые человек успевает насобирать в свой мозг на ее протяжении. Так вот этот вид, "Ледник Западный Куркуре сверху", в моей коллекции картинок уверенно входит в призовую тройку. А может быть даже и борется за первое место.
   Никогда раньше не видел я настоящий, полноценный ледник в таком удачном ракурсе, в таких подробностях, раскинувшийся во всю ширь и даль -- и вместе с тем почти как живой. В точности такой, как нарисован на схеме из школьного учебника географии: гладкий, светлый, слегка вогнутый верхний цирк, потом ступень-ледопад высотой метров сто, и дальше неподвижный ледяной поток-река, нижнее течение. Погода солнечная, ледник белый, ледопад сине-серый, скалы скальные, небо прозрачное голубое, только какие-то белесые полосы по нему.
   Особенно бросился в глаза ледопад, я даже рот раскрыл. Он был именно такой, как я видел в детстве в книжках про альпинистов, как читал потом у Месснера: "Джордж Меллори нашел на Главном Ронгбуке такое место, с которого удалось заглянуть на юг через перевал Лхо Ла. Он увидел там ужасающий ледопад. Гигантскими глыбами дыбился там ледник Кхумбу. Нагромождение льда вызвало у Меллори содрогание".
   Нарочито выразительный ледопад, ледяное нутро, вывернутое наружу, замерзший-неподвижный ледяной крик. Казалось невероятным, неправдоподобным, что на 36-м году жизни я дожил до такого зрелища.
   Особенно удивительным казалось то, что все это можно было охватить взглядом сразу: и верхний цирк, круглую снежную поляну диаметром километра полтора-два, и этот пугающий ледопад шириной в добрый километр, и нижнее течение на протяжении минимум двух километров (и еще неизвестно, сколько там дальше вправо, уже после слияния с нашим Куркуре Центральным)
   И еще -- он и вправду был живой, это было отчетливо видно, я прямо-таки кинематически его прочувствовал, по рисунку трещин, складок, нагромождений, ледяных морщин и волн. Вот он, лед, сначала он лежит там, наверху в цирке, мертво-неподвижной, холодной толщей. Потом постепенно съезжает к ступени, все ближе, ближе... И трескается на перегибе, как старая пересохшая резиновая подметка, тысячью трещин, раскалывается на миллион глыб, и все это медленно съезжает с ледопада, как ссыпающийся гравий из кузова самосвала, а потом неспешно и неумолимо движется снова смерзающимся монолитом в нижнем течении, и лишь волны-трещины расходятся по поверхности рябью в тех местах, где скальные берега мешают движению.
   Мощь! Неотвратимо сметающий поток! Неодолимая, лютая эстетика.
   Жаль только, ходить там нормальному человеку невозможно.
   Равно как и спуститься туда напрямую: под ногами у меня разверзались обрывы и осыпи метров на сто вниз, каменное нагромождение, и снова обрыв прямо до нижнего течения ледника. Причем ближний к нам берег ледника выглядел гораздо страшнее противоположного, так что вариант "срезать два-три километра" отпадал совершенно. Оставалось только спускаться по "нашему" леднику вниз, до места слияния, или даже еще ниже, там где-то перебираться на противоположный берег, и по тому берегу потихоньку вверх. Сам ледопад вроде бы можно было обойти сбоку, по скалам, это было видно даже отсюда. Еще я пытался разглядеть обещанный перевал Турист там, совсем вдалеке, в темных скалах, обрамляющих верхний цирк. Вырисовывалось два кандидата: один -- высокий и широкий снежный взлет, довольно крутой, второй -- какая-то ущербная щель, неказистая, пониже. Мне больше нравился второй кандидат.
   ЕБЖ
   Побрел обратно растерянной походкой человека, потерявшего покой и сон. Увиденное стояло перед глазами и не отпускало.
  -- Ну, что там?
  -- Папаш, наши шансы выбраться отсюда -- пятьдесят на пятьдесят. Там ледопад Кхумбу. На полном серьезе, как у Месснера. Пройти напрямую не получится, но ты все равно сходи без рюкзака, просто посмотри. Не пожалеешь. Это того стоит.
   И где-то примерно в этот момент я заметил на небе гало. Первый и единственный раз в жизни наблюдал я это странноватое явление.
  -- Смотри, папаш, гало...
  -- Что? Да, действительно... Раз, два... И вон третье солнце, да?
  -- Да, три вроде
  -- А какое настоящее?
  -- Ну, среднее, наверное. Так, чисто по теории рефракции...
   Читал про это чудо в детстве, в книжке с пугающим названием "Необыкновенное и грозное в природе". С не менее пугающими иллюстрациями. Нет, ну не хватало еще нас в этот день атмосферными патологиями пугать -- после полетов через трещины и панорамы ледопада! Было в этом что-то ирреальное: три мутных размытых солнца в белесом небе, освещение ниоткуда, отсутствие теней и, кажется, легкая желтизна в воздухе. Как и все незнакомое, это зрелище вызывало тревогу само по себе, а уж в сочетании с недавно увиденным ледопадом вообще повергало в транс.
   ДВ отправился смотреть на ледопад, а я остался сидеть в одиночку и смотреть на гало. И тут меня накрыл приступ гипертонии. Светящиеся звездочки в глазах, головная боль, холодеющие пальцы -- все стереотипно. Такое случается со мной время от времени. Необычным было то, что это был единственный раз в жизни, когда можно уверенно сказать: приступ гипертонии от страха. Видимо, как-то все наложилось одно на другое -- и безнадежная беготня по перевалу в тщетной надежде найти спуск, и упущенная веревка, и полеты через трещины, и ледопад, и гало.
   ДВ вернулся довольно скоро, с очень задумчивым видом. Долго молчал. Потом подтвердил мои впечатления:
  -- Действительно, пятьдесят на пятьдесят. Ледопад Кхумбу...
  -- Ну да...
  -- Ну, что дальше будем делать? Пойдем? Или что?
   -- Никуда не пойдем. Меня гипертония подкосила.
   -- Ты, папаш, старая развалина. Ну, против гипертонии не попрешь.
   Никуда не торопясь, начали постепенно ставить палатку. Причем гипертония моя, к удивлению, улетучилась буквально через десять минут, и безо всяких таблеток. Никогда такого со мной не было. Видно, организм как-то одумался и смекнул -- нет, здесь не место и не время предаваться физиологическим слабостям. Могут неправильно понять. А палатку мы поставили исключительно вовремя: только мы в нее влезли, как начался мелкий нудный дождь, который так и не прекращался до самой ночи.
   Кстати, вскоре выяснилось, что инстинктивное чувство тревоги при виде гало совершенно оправданно -- это природное явление оказалось предвестником отвратительной погоды на два-три дня вперед.
  
  
   8. Куркуре
  
   Дождь шел всю ночь, с перерывами. Иногда затихал, потом начинался заново -- моросящий, косой, с ветром. Ближе к утру заметно похолодало, а вместо дождя по тенту палатки зашуршала снаружи снежная крупа. Мелкая, шершавая, сухая. Потом снова дождь. С утра мы несколько раз пытались высунуть нос наружу, но безуспешно. Мутно-серая панорама, пелена дождя, в котором едва угадываются контуры окрестных гор. По счастью, в такую погоду спится просто замечательно, если спальный мешок еще не промок.
   Все прекратилось примерно к полудню, мы молча обреченно собрались и потопали вниз, к развилке ледников. Общая обстановка тревожная и мрачноватая, висят тяжелые тучи, вершин не видно, ледник серый, изломанный, довольно круто спускается вниз. Несколько раз звучало "е-бе-же". За ночь дождь полностью смыл снег с ледника (по крайней мере, на высоте нашей палатки и ниже), и теперь перед нами открывалась ледяная бугристая наклонная поверхность, совершенно голая и сильно скользкая. Я надел кошки с самого начала, и, пожалуй, именно тут впервые оценил их безусловную полезность на мокром неровном льду. По крайней мере, есть уверенность: нога, поставленная на лед, во время шага останется стоять именно там, где ты ее поставил. А не уедет неизвестно куда. Естественно, есть и отличия от нормального передвижения пешком, а именно: и когда ставишь ногу, и когда поднимаешь, подошва должна двигаться строго вертикально, иначе зацепишься зубьями и споткнешься. Похоже на какой-то карикатурный страусиный шаг.
   ДВ, кошек не имевший, отставал и матерился. Естественно, ни о каком связывании веревкой мы уже и не помышляли.
   Тем временем снова пошел дождь, и довольно быстро достиг средней силы. Вообще, на мой взгляд, это едва ли не наихудшее погодное сочетание для пешеходного туриста: дождь при температуре ноль градусов. Если бы температуру чуть повыше, то промокшему человеку не было бы так холодно. А если бы чуть пониже, то дождь бы превратился в снег и человек бы не промок.
   Довольно быстро ушел страх. Видимо, от безысходности. Если бы неделю назад я увидел такую картину, как сегодня, то просто лёг бы, и заплакал "Мама, забери меня отсюда". Мир, как на черно-белой фотографии, голый лед, прорезанный разверстыми трещинами там и сям, холодный дождь сверху. Постепенно спустились до места слияния ледников Центральный и Западный Куркуре. Что такое "слияние ледников" -- на бытовом уровне, наверное, понятно любому человеку, даже если он ни в каких горах никогда не был. Видели, наверное, как впадают друг в друга переливчатые весенние ручейки? Как они весело бурлят, сталкиваются и расходятся мелкими волнами в месте впадения? С ледниками -- все то же самое, только неподвижно. Вместо размеренных протяженных поперечных трещин возникает бессистемный рисунок-лабиринт, который не очень-то хорошо виден с уровня земли. Для мирного московского жителя -- конечно, ужас. Но не смертельно. В том смысле, что если более-менее соображать, смотреть внимательно, не лениться делать крюки и обходить, задача решаемая. В этом месте ни разу не было такого, чтобы я абсолютно не знал, куда идти. Так или иначе, дорога в лабиринте находилась всегда -- пусть с третьей, с четвертой попытки, но находилась.
   В общем, поток шириной примерно километр мы пересекали примерно час. При желании, конечно, можно было там провалиться раз двадцать. К тому же еще этот чертов дождь, не прекращался ни на минуту. Время от времени, бродя между трещинами, можно было глянуть влево -- там, в паре километров к западу, нависал над нами тот самый "ледопад Кхумбу", едва различимый в пелене дождя.
   Наконец, перебрались на северный берег ледника. Последние метров пятьдесят были ровные, пологие, и я, помню, прямо-таки пробежал их, с большим облегчением.
   Дальше пошли вверх вдоль ледника, по камням. В нижнем течении ледника вдоль него нет никаких трещин-бергов, поэтому в целом шли спокойно, без приключений и практически без остановок. Как только останавливались, сразу начинали замерзать.
   Через пару километров поравнялись, на конец, с "ледопадом Кхумбу" и получили возможность рассмотреть его вблизи, сбоку, с расстояния десять метров.
   Это нечто невообразимое, конечно. Глядя на все это, ощущаешь себя микробом совершенно ничтожным. Тлёй. Мизером, который лишь случайно промелькнул на миг в этом мире. Чудовищная мешанина льда -- где-то расколотого на глыбы размером с пятиэтажный дом, где-то будто раздробленного и провернутого через гигантскую мясорубку, где-то спрессованного чудовищной силой в бесформенный монолит, в который вертикально вмерзли какие-то острые ледяные осколки-отломки и торчат вверх на несколько метров. И по всему этому -- бездонные трещины, и вдоль, и поперек, и под углом, зияющие темно-синие пустоты вниз, и таинственные зеленоватые, полупрозрачные -- вбок, в лед. Конечно, о том, чтобы ТАМ пройти -- это даже помыслить трудно. Насколько я себе представляю, именно по ТАКОМУ пролегает стандартный путь на Эверест с юга.
   Впрочем, и взгляд вниз-назад -- туда, откуда мы пришли -- тоже не радовал. Бесконечная череда ледяных волн, трещин, складок. Что-то похожее получается, если в несколько приемов выдавливать кондитерский крем из тюбика -- застывшие волны-складки, наползающие одна на другую.
   По счастью, у нас была возможность обойти все это по камням сбоку.
   Постепенно поднялись выше всего этого ужаса, и выбрались в верхний цирк. Тут уже все было ровно и спокойно, можно было вновь выйти на ледник, оглядеться и сориентироваться. Впереди сквозь дождь отчетливо проступал перевал Турист (помните, я вчера гадал -- какой из двух возможных кандидатов является на самом деле перевалом? Так вот, хоть здесь нам повезло: перевалом оказался тот кандидат, который пониже). А сзади вообще всю долину затянуло сырой и серой мглой.
   Некоторое время решали вопрос, что делать дальше. То ли переть на перевал Турист, то ли остановиться под ним, и отложить подъем на завтра. По времени вроде бы могли еще успеть и сегодня, но уж больно доканали нас этот холодный дождь, постоянный стресс и жуткие пугающие пейзажи. Да и усталость уже накатывала. К тому же ДВ справедливо предположил, что на той стороне перевала Турист может тоже может оказаться какая-нибудь непреодолимая гадость, вроде вчерашних трещин на спуске с Коккольского. И что мы там будем с ними делать под дождем и в условиях надвигающейся темноты? Опять же, вдруг завтра погода снова улучшится, откроются изумительные виды с перевала, нахлынут волны адреналина, эндорфина и серотонина? Ради которых мы, собственно, сюда и приперлись...
   В общем, решили, что лимит нашего терпения и мазохизма на сегодня исчерпан, сбросили рюкзаки и взялись ставить палатку под дождем.
  
  
   9. Менсу
  
   Это была, пожалуй, самая отвратительная среди всех моих походных ночевок. Холодная, мокрая, страшная. Были ночевки холоднее, были мокрее, были страшнее. Но по совокупности признаков эта, на леднике Западный Куркуре под перевалом Турист -- самая отвратительная. Всю ночь мы, накануне промокшие до нитки, тряслись от холода в спальных мешках. Мой -- трехслойный синтепоновый, в принципе, удовлетворительной под такую погоду -- но это если залезать в него в сухой одежде. У ДВ, чисто теоретически, мешок был даже получше -- пуховый. На практике же после многочисленных купаний (вместе со своим хозяином) в разных реках разных регионов нашей страны (в последний раз в водопаде Рассыпной пять дней назад) этот якобы пуховый мешок ДВ превратился в тощее слежавшееся одеяло неравномерной толщины с неприятным запахом. Светит, но не греет.
   Всю ночь хлестал то дождь, то град. Сильнейший ветер. Палатка хлопала, трепетала, жалобно скрипела каркасом, звенела, как струнами, туго натянутыми веревками-растяжками, а при особенно сильных порывах почти складывалась набок. Естественно, насквозь мокрый наружный тент прижимался ветром к палатке, прилипал, ложился плашмя, сама палатка тоже промокала насквозь, и ложилась плашмя на своих дрожащих промерзлых промокших обитателей. Ледяные струи хлестали на спальный мешок и в рожу, если сдуру высунешь ее из спального мешка. Где-то в ногах образовалась средних размеров лужа и, при особенно сильных порывах ветра (или когда переворачиваешься с боку на бок), плескалась холодными волнами. И все это в кромешной тьме. Дотерпеть до рассвета. Время тянулось мучительно медленно.
   Я вообще-то сторонник гетеросексуальности в интимной жизни. И противник обратного. Более того скажу, я до такой степени противник, что если летом в метро вдруг случайно касаюсь другого мужика кожей, меня трясет от отвращения -- видимо, срабатывает что-то подсознательное инстинктивное. Непроходимый барьер. По той же причине никогда не мог бы, например, заниматься классической борьбой. Однако отчетливо помню, что в ту черную холодную ночь под перевалом Турист, трясясь от холода и пытаясь заснуть, проклинал все эти инстинкты последними словами. Все-таки рядом, под боком, примерно 80 килограммов биомассы температурой 36 градусов. Почти грелка, почти батарея парового отопления -- и впустую пропадает.
   К утру еще похолодало, но дождь прекратился. Выбрались наружу, дрожа всем телом, одетые абсолютно во всю одежду, которая только у нас была. Не осталось ни одной недоиспользованной майки и, извиняюсь, даже трусов. Не говоря уже о более общеприятых способах утепления. Каждый раз в таких случаях удивляюсь -- сколько же в человеческом теле разных мышц, о существовании которых в мирной жизни даже не подозреваешь. И все они отчаянно дрожат от холода. Вот, например, на пояснице, где сплошная кость -- ну какие там, скажите на милость, мышцы? Нет, тоже дрожит что-то предательским мелким бесом.
   Огляделись. Оценили ночной театр боевых действий. Все то же -- холодный черно-белый мир с нависшими облаками.
   И тут, пожалуй, пришла пора спеть восторженный дифирамб двухместной палатке "Простор-2000", купленной в туристическом магазине "Простор-2000" возле станции метро "Авиамоторная" в -- правильно, угадали -- 2000-м году. Палатка была растянута с наветренной стороны на два ледоруба, вбитые в фирн на полную длину, а также на лыжную палку, также воткнутую почти на метр. Так вот за ночь порывы ветра настолько издергали палатку, что один ледоруб вместе с растяжкой полностью выдернуло из снега, и он валялся на льду плашмя, отсвечивая оранжевой рукоятью. А лыжная палка (насколько помню, алюминиевая) -- так ее просто сломало пополам. И только второй ледоруб удержался, спасая конструкцию от полного складывания. Но вот что удивительно: сама палатка нигде не порвалась, растяжки не оторвались, каркас не сломался. Просто чудо-качество! Особенно если учесть, что по своим ТТХ эта палатка для такого экстрима никак не была предназначена.
   Она, между прочим, до сих пор у меня жива и более-менее здорова. За свою жизнь побывала в байдарочном походе на Кольском, в двух зимних по Тверской и Новгородской, в двух осенне-зимних (ноябрь) по Карелии, в лыжных по Кольскому и по Онеге, пешем по Полярному Уралу, пешем по Кавказу, и в многочисленных велосипедных. До сих пор годная. Так что милости просим в магазин "Простор-2000". И это не проплаченная реклама, а выстраданное оценочное суждение.
   Ну, а тогда, на леднике Куркуре, ранее намокшая палатка к утру замерзла и хлопала своими затвердевшими полами, как крыльями. Ветер пронизывал все наши многочисленные, но мокрые, одежды насквозь.
   От полной безнадеги слегка отвлек забавный эпизод фекального свойства. ДВ, ощутив с утра потребность погадить, побрел от палатки в сторону в поисках подходящего места. Но! Стереометрия против! Верхний цирк Западного Куркуре представляет собой почти идеальное слабо вогнутое блюдце с одним отбитым краем (там, где вся эта масса льда сползает в "ледопад Кхумбу") Человек с минимально развитым пространственным воображением сразу же поймет, что, благодаря такой форме, с любой точки верхнего цирка видна любая другая его точка. В пределах прямой видимости. Уединиться невозможно. ДВ метался зайцем на отдалении до двухсот метров в тщетной надежде найти хоть какую-то ложбинку, а я ему орал советы типа "Найти подходящую трещину и провалиться. Вот тебе и укромное место. Заодно и обгадишься, даже если до этого не собирался" В целом все это напоминало детскую сказку "Машенька и медведь". Высоко сижу, далеко гляжу. Потом я сжалился и, в качестве жеста доброй воли, залез в палатку, чтобы не смущать.
   Часика через полтора собрались и пошли. На ходу хоть немножко согрелись. Перевал Турист -- вот он, рядом. Снежный взлет высотой метров сорок, сужается кверху, там просматривается узкая щель в хребте. Поперек склона две трещины, но, по счастью, не на всю ширину. Одна справа, вторая, повыше, слева. Так что если подниматься буквой "Z", то можно обойти обе трещины. Один очевидный минус: после первого поворота срываться уже нельзя, под тобой трещина. После второго поворота -- две трещины, дважды нельзя срываться.
   Поднимались без особых проблем, особенно я, первым, в кошках. Держа ледоруб за клюв двумя руками, вгонял его рукоять в снег перед собой, подтягивался, потом пробивал кошками ступеньку поглубже, потом другую ногу, ну и так далее. После первого поворота стал пробивать ступени особенно старательно, чтобы ДВ, двигаясь по моим следам без кошек, не улетел. Он, впрочем, и сам старался дополнительно -- колотил по склону носками ботинок, чтобы вставить ногу поглубже в каждую ступень. (Потом это ему аукнулось -- по возвращении в Москву у него почернели и постепенно сошли несколько ногтей на ногах. Или когтей? Он их употребил на изготовление своеобразного ожерелья)
   Наконец, выползли на перевал, без единого инцидента. Сам перевал имеет вид щели шириной метра полтора, едва-едва присесть двум взрослым людям с рюкзаками. Впереди ничего интересного: все те же снежные и ледяные поля, черные склоны над ними, чуть выше по склонам свежевыпавший (вчера-позавчера) снег, а сами вершины теряются в серых облаках, Холодная сырая муть в воздухе. Спуск на ту сторону -- практически отсутствует. Курорт! Ледник начинается сразу, на уровне перевала, без каких-то обрывов или трещин. Чуть справа -- провал в леднике с вертикальными стенками высотой два-три метра, внизу небольшое озерцо, наполовину затянутое льдом. Другая половина -- черно-синяя вода, плавают полупрозрачные зеленоватые ледяные осколки размером с легковушку. Нет ни шезлонгов, ни кабинок для переодевания, не разносят сладости и прохладительные напитки, никто не стучит в волейбольчик... Там, дальше, ледник довольно круто спускается вниз, очередное хаотичное нагромождение льда -- ледниковый узел Менсу. А на противоположной стороне, при наличии определенной фантазии, можно рассмотреть нашего следующего противника -- перевал Титова, 2А. Но это совсем уже далеко, на пределе зрения.
   Пока мы все это разглядывали, поедая традиционную "перевальную" шоколадку и вновь дрожа от холода, вдруг опять пошел дождь. Как мы по нему соскучились. Причем пошел как-то сразу и плотно, будто кто-то водопроводный кран включил. Ну, делать нечего, пошли на спуск. Сначала по снегу, потом снова по льду. Кошки выручали. А потом за поворотом открылся постепенно ледниковый узел Менсу во всей красе, место встречи сразу трех ледников -- Восточного, Центрального и Западного Менсу. Помните, что я рассказывал про вчерашнюю встречу шаловливых весенних ручейков? Вот то же самое, только вместо ручейков -- бурные реки. Вот так.
   Туда не то что подходить -- смотреть-то было страшно. Общий характер рельефа похож на верхнюю поверхность хлебобулочного изделия под названием "Лепешка ржаная" -- знаете, такая с глубокой перекрестной насечкой, в результате чего сверху на ней получаются высокие ровные ромбики? Вот и здесь примерно то же самое. Ледяная поверхность где-то сжата морщинами, где-то изорвана в клочья. По мере приближения к точке слияния -- все хуже и хуже. А потом настал постепенно такой момент, я это помню точно, когда общее количество вертикальных поверхностей вокруг стало больше, чем поверхностей горизонтальных. Весь ледник распался на множество мелких островков неправильной угловатой формы, разделенных между собой трещинами, эти трещины были везде, куда ни взглянешь. Они были совсем разные. Кое-где классические черные щели в нижнее "никуда", но чаще -- просто провалы метров на десять вниз с наваленными там, внизу, ледяными обломкам. А иногда там, под обломками, все ж проглядывала та самая классическая чернота. Как мы это все прошли?! Я бы уже на следующий день не смог вспомнить. Где-то удавалось выискивать прихотливый извилистый путь так, чтобы все-таки обходить эти трещины, где-то сохранялись сомнительный снежные мостики, где-то поперек трещины стояла враспорку ледяная глыба, и можно было переползти по ней. Где-то мы прыгали вместе с рюкзаком, если трещины были совсем узенькие, упираясь оставшимися палками (у каждого осталось по одной). Еще раза два-три было так: снимали рюкзаки, один прыгал, второй перекидывал рюкзаки, потом прыгал сам. Ощущение растерянности и страха было у меня только однажды -- я перепрыгнул на один такой островок сверху вниз, а через минуту выяснилось, что никакой другой дороги с этого островка нет, сплошные многометровые трещины со всех сторон. А прыгнуть обратно бы я не смог, потому что - уже снизу вверх. Но ничего, выкарабкался, при более внимательном изучении на противоположной стороне все-таки обнаружился снежный мостик...
   И все это под непрекращающимся ледяным дождем.
   А как ДВ производил все эти упражнения без кошек -- я вообще не представляю. Я старался на него не смотреть и об этом не думать, а то свихнешься.
   Окажись тогда рядок какой-нибудь инструктор-наставник вместе с группой подростков из кружка "Юный альпинист", он имел бы превосходный наглядный фактический материал для нравоучительных наставлений: "Вот, дети, видите, как себя ведут эти два взрослых, но совершенно безмозглых дяди? Никогда так не делайте. Ник-каг-гда! Никогда не ходите по такому леднику без кошек, никогда не ходите по такому леднику несвязанными, некогда не..." Наверняка существует еще множество таких "никогда не", о которых я до сих пор не подозреваю, но которые мы, совершенно очевидно, нарушили. Когда я думаю об этом сейчас, вспоминается другой кусок из книги Месснера -- там, где он рассказывает про отчаянную и безнадежную попытку Мориса Уилсона на Восточном Ронгбуке: "Запутанный лабиринт из ледовых башен, трещин и скальных блоков возник перед ним на следующий день. Утомленный и изможденный, Уилсон бродил среди них. Хуже всего было то, что он до сих пор не понимал, как идти по льду. У него не было кошек, он не умел правильно рубить ступени и лишь чудом не свалился ни в одну из бесчисленных трещин"
   Человек -- скотинка выносливая, и от природы очень мудрая, со встроенной саморегуляцией психики. Когда ему становится как-то нехорошо, сознание начинает отключать один за другим разные тонкие механизмы, вроде эстетического восприятия или ощущения внутренней тревоги. Ни то, не другое не помогает прыгать через трещины. Остается только глазомер и геометрический расчет. Поэтому, по большому счету, я не помню, чтобы было как-то уж сильно страшно, или чтобы я как-то уж сильно убивался-беспокоился по поводу ДВ, который бродил там без кошек. Да и никакой целостной картины-панорамы всего этого тоже не осталось. Помню только серый мокрый лед под ногам, вертикальные ледяные обрывы вниз, а сверху -- постоянный холодный то дождь, то град.
   В целом резюме: явил нам тогда Господь милость Свою. И ангелы небесные иногда нашептывали неслышно, так, чтобы мы в горячке сочли это своей собственной интуицией: "Теперь вон туда... Так... Осмотрись... Может, направо? Нет, стоп! Загляни... Понял? Назад... Тогда наоборот... А если налево, то дальше-то?.. Неизвестно? Ну, попробуй... А допрыгнешь?.. Не сачкуй, палку ставь... Тут нормально, не бойся... Ррраз!!!... Теперь еще осмотрись...Ну и?"
   И так без устали... Кстати, сколько?
   Мы совершенно потеряли счет времени, примерно как Морис Уилсон семь десятков лет назад на леднике Восточный Ронгбук. Думаю, весь процесс пересечения ледника Менсу в нижнем течении занял у нас часа два. И счастливо завершился на противоположном берегу. Отчетливо помню, что дрожали ноги и руки ходили ходуном. Отчасти, конечно, от холода, но также и от этого безумного путешествия по леднику. В состоянии стресса человек делает все усилия судорожно, прикладывая раза в три больше усилий, чем это минимально необходимо. Оттого и устает в разы быстрее.
   Немножко поднялись по той стороне вдоль ледника по камням, и наткнулись на ровненькую площадку для палатки, выложенную кем-то до нас из плоских скальных обломков. Здесь были живые люди! Слезы умиления и благодарности. Решили, что это -- знак. Надо останавливаться. До перевала Титова оставалось километра три по прямой, снова вверх на ледник, под пронизывающий ветер. А здесь, в понижении среди горных склонов и ледопадов, все-таки было потише.
   Поставили палатку и в ней спрятались. Дождь как-то начал сходить на нет, и еще засветло, наконец, совершенно остановился. Серость рассеялась, и напротив нас стал отчетливо виден очередной ледопад (Менсу Центральный), а над ним начали проступать очертания пика Томских Студентов, вид с востока. Здоровенная снежная пирамида сложной формы.
   Ну, а завтра -- не перевал Титова!
   ЕБЖ.
  
  
   10. На Титова!
  
   Ночь была еще холоднее предыдущей, но это -- если считать по температуре. А субъективно казалось намного комфортнее. Потому что еще до того, как заснули, успели отчасти высушить на себе одежду. Спали как убитые. Ночью пару раз принимался шелестеть сухой снег.
   С утра вылезли -- конкретный минус. Замерзли все лужи и ручьи на леднике, вода в бутылке промерзла почти насквозь. Зато -- дождя нет, воздух ясный, и виден даже кусочек голубого неба среди бледных облаков. Можно повертеть головой, осмотреться, получше сориентироваться. Жаль только, мало что видно -- сидим как в яме-зиндане, каменистые склоны и ледники расходятся во все стороны вверх. Только сзади, за спиной, длиннейший язык ледника Менсу после слияния полого-полого уходит вдаль вниз по долине километров на шесть, и теряется где-то там.
   Маленький зыбкий венчик пляшущих голубоватых огоньков, пламя газовой горелки. Переносной источник жизни, скудное лимитированное счастье. По миске сомнительного доширака, по кружечке чая, собрались -- и пошли.
   Погода постепенно нахмурилась, со стороны перевала Турист начали вроде наползать какие-то облачные лохмотья, но до дождя в этот день так и не дошло. Ну, еще дождя нам в этот день не хватало. Выбрались из своей низины, повернули вправо, поднялись по камням вдоль очередного ледопада, на сей раз с ледника Менсу Западный. Ничему уже не удивляясь, не ужасаясь и не умиляясь. Вышли на ледник выше ледопада, почти сразу на закрытый. Впереди чуть выше прорисовался наконец перевал Титова. Ну, что сказать? По первому впечатлению, влезать на него совершенно непонятно как, и перспективы наши самые неопределенные. Однако последние несколько дней научили нас, что даже самые безнадежные ситуации как-то разрешаются, пути в конце концов находятся, и движение к цели продолжается. В любом случае надо подойти поближе и посмотреть на перевал повнимательнее.
   Ледник довольно ощутимо забирал вверх, немного круче, чем предыдущие ледники, по которым мы поднимались. Останавливались на отдых буквально каждые пол-километра. Во время одной из остановок сделали пару фотографий друг друга, про которые ДВ любит повторять "По идее, вполне могли бы стать последними прижизненными". Нагромождение черно-белых контуров, низкое мутное небо, в углу кадра переходящее в нависающее черное. Ноздреватый изрытый снег на поверхности ледника, на нем два сиротливых рюкзака, воткнуты две оставшихся жиденьких палки и оранжевый ледоруб -- единственная цветная деталь композиции. Одинокая человеческая фигура, в общем тоже черно-белая -- и по цвету, и по выражению лица. Примерно такие же выражения лиц у членов экспедиции Скотта на Южном полюсе. Будто человек сильно хочет какать, но из последних сил терпит. И на совсем уже дальнем плане сзади -- ледник Менсу Восточный, по которому мы прошли вчера, весь в сотнях трещин. Как широкая серая змея с сетчатым рисунком, поднимается он от ледникового узла Менсу, постепенно светлеет, белеет и скрывается в нависающих молочных облаках.
   Жена моя, впоследствии увидев ДВ на этой фотке, охнула и руками всплеснула: "Во, Дим, именно такой ты мне тогда и приснился"
   После фотосессии собрались, и последним решительным переходом по закрытому леднику добрались до подножия перевала. И что?
   Крутой гладкий снежно-ледовый склон, зажатый с двух сторон между обрывистыми скальными утесами. Никаких перспектив. Наверху чистый гладкий глянцевый синеватый лед, по такому мы вообще подниматься не умеем. Чуть пониже этот лед покрыт тонким слоем налипшего снега, так что теоретически мы могли бы, наверное, подняться на первые метров пятнадцать-двадцать. Но -- именно теоретически. Потому что на практике весь склон понизу пересекала широкая непреодолимая тещина. От края до края, оскал от уха до уха. Так что даже добраться до первого снежного участка было никак невозможно. Сняли рюкзаки, растерянно прошлись вдоль трещины туда-сюда. Вроде как некий ритуал в надежде на чудо. Да бросьте чепуху молоть, какие тут чудеса... Все безнадежно. Обычная такая трещина, вроде тех, через которые мы перелетали сверху вниз три дня назад. Шириной 2-3 метра, верхний край возвышается над нами вертикальной ледяной стенкой на 3-4 метра. Плюс еще снежный козырек оттуда свисает, придавая кое-где аж отрицательный уклон. Наверное, сверху вниз мы бы ее перепрыгнули. Но снизу вверх -- это совсем поперек законов физики. Побродили, посмотрели на гладкую вертикальную ледяную стенку и на снежный козырек. В одном месте трещина сужалась настолько, что, если б это был не снежный козырек, а гимнастическая перекладина, то до нее, наверное, можно было бы допрыгнуть с разбега и повиснуть. А можно и не допрыгнуть...
   Отложили трещину в сторону, принялись исследовать дополнительные возможности. По скальному утесу справа от склона шел узенький каменистый кулуарчик, и мне показалось, что без рюкзака я мог бы по нему подняться. Ну а потом, может быть, затащить рюкзак.
   Сказано -- сделано. Взял с собой веревку (помните, как я спас ее из трещины на Коккольском? Видите, пригодилась. А уж как она нам дальше пригодится -- это вообще что-то. Но про это чуть попозже), и полез. Подъем был вполне терпимый. Я поднялся метров на десять, остановился, спустил ДВ веревку. Он привязал мой рюкзак, и я попытался потянуть его вверх. Ну, что сказать? Во всем нужен навык, а не только тупая сила. Через пару глав мы с вами узнаем, как на самом деле надо тянуть рюкзак вверх на веревке, и как это делают знающие и умелые люди. А я, по неумению своему, тянул вверх самым тривиальным образом, перебирая руками, как будто на нижнем конце веревки было пусто. Оказалось, что это очень нелегкая работа. Рюкзак полз еле-еле, нехотя-лениво, задевая за камни, и при перехватывании веревки мне постоянно приходилось удерживать его вес одной рукой. Пару раз я терял равновесие и едва не опрокидывался, рюкзак своим весом едва не выдергивал меня из кулуара за руки, с перспективой лететь десять метров мордой вниз. Я совершал какие-то судорожные движения, напрягал ноги враспорку и крошил подошвами камни в кулуаре. Обломки, мелкие и средние, летели вниз, и все это валилось ДВ на голову (как если бы приехал небольшой грузовик и высыпал на него небольшую кучу гравия). Естественно, никаких касок у нас и в помине не было, так что эффект был болезненный. Отойти ДВ тоже не мог -- он оттягивал свободный конец веревки в сторону от склона, облегчая тем самым подъем. Если этого не делать, то у меня вообще не хватало сил поднимать рюкзак.
   В общем, после того как ДВ в очередной раз не удалось увернуться от очередного скального обломка размером с консервную банку, он взмолился:
   -- В пзду, папаш, ты меня так доконаешь. Чуть череп не раскроил. Это не дело, слезай давай.
   Да я и сам чувствовал, не дело. Рюкзак удалось поднять метров на семь, а там же еще второй нужно поднимать, а до перевала еще лезть и лезть. К тому же непонятно было, что там дальше, выше кулуара.
   Сегодня же, спустя много лет и по трезвом размышлении, мне кажется, что в принципе этот путь был перспективный, и, возможно принес бы нам успех. Надо только уметь тянуть рюкзак и желательно иметь каску. Увы, у нас тогда ни того, ни другого.
   Спустил рюкзак, спустился сам.
   -- Я, папаш, честно говоря, не знаю что делать... -- во второй раз за время экспедиции повторил я.
   -- Может, вон там попробовать? -- ДВ вызвался обойти трещину сбоку возле самого края, где она примыкает к скальным утесам. Там была узкая острая перемычка шириной в полметра, с одной стороны снежный склон, с другой -- метровая протаявшая щель глубиной метра три, отделявшая склон от утеса.
   Мы подошли, поближе, он осторожненько полез, и тут я совершенно отчетливо понял, что если даже он сейчас чудом выберется по перемычке выше трещины, то дальше все равно неминуемо в эту же трещину сорвется. Не говоря уже о том, что подняться можно только метров на двадцать, по снегу, а дальше все тот же чистый лед. И еще не факт, что у меня, например, хватит равновесия пройти по этой острой перемычке с рюкзаком.
  -- Не, папаш, это несерьезно
  -- А? Чево?
  -- Несерьезно, я говорю. Слезай в пзду. Не хватало еще мне...
   Сели, призадумались. По традиции решили съесть шоколадку. Хоть какие-то положительные эмоции. Я в очередной раз принялся изучать карту. Вопрос стоял: как нам отсюда выбраться живыми? Причем это не преувеличение. Именно -- выбраться отсюда, любой ценой. В тот момент мне было совершенно очевидно, что перевал Титова нам не взять никак. Возвращаться обратно по своему же пути тоже невозможно, потому что трещины на перевале Коккольский, через которые мы прыгали три дня назад сверху вниз, теперь придется "брать" снизу вверх. Это за пределами наших сил и умения. Отпадает.
   Оставалось три варианта.
   Вариант первый: перевал Звездочка в трех-четырех километрах к северу. От нас вроде просматривался подъем к нему, не слишком сложный. Но на моей карте перевал Звездочка был обозначен как 2А (как и "наш" перевал Титова), и я резонно рассудил, что если подъем на него с этой стороны выгляди не слишком сложным, значит на той стороне -- просто кошмар. Как минимум снова прыжки через трещины. Не зря ведь ему присвоили 2А. (По возвращении в Москву выяснилось, что карта моя лукавила, перевал Звездочка имеет высоту 2900, категорию 1Б, и легко проходим без специальных навыков). В общем, вариант со Звездочкой вызывал сомнения.
   Вариант второй: спуститься обратно по леднику Менсу Западному до места слияния, дальше по языку ледника Менсу, далее кружным путем по долине реки Текелю выйти в долину Аккема ниже Аккемского озера. Главная трудность в этом варианте была -- переправиться через Аккем в месте впадения Текелю. Если там нет моста (а моста там нет), то я просто не представляю себе как это можно сделать. Мы видели Кучерлу неделю назад -- грохочущий белый поток, летящий между скал. Вряд ли Аккем чем-то лучше. Кроме того, это был длинный вариант. У нас кончатся продукты, придется питаться пару дней чем Бог пошлет (грибами и ягодами?), мы опоздаем на поезд и я не выйду из отпуска на работу вовремя. Впрочем, в тот момент на работу мне было глубоко наплевать.
   Вариант третий: вдруг к нам сейчас прилетит вертолет и чудесным образом заберет нас отсюда. А? Лично мне этот вариант избавления представлялся самым вероятным. Потому что не можем же мы вот так просто взять, да и сгинуть тут среди снегов и скал по собственной дурости, правда ведь? А все остальные варианты выбраться выглядели просто утопически.
   Московский городской обитатель с раннего детства априори впитывает убеждение, что его жизнь священна, неприкосновенна и неуязвима. Что она не может подвергаться критическому воздействию со стороны окружающих обстоятельств. Весь способ московской жизни ориентирован на создание комфортной обстановки, на исключение из этой жизни любых угрожающих случайностей. И это убеждение весьма болезненно страдает, когда сталкивается с объективным реалиями алтайских ледников и перевалов. Сгинуть среди снегов? Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Однако ж -- вредное заблуждение. Может-может, еще как может! Тем не менее заблуждение продолжает существовать в глубине подсознания, и я даже мельком глянул на небо пару раз: не летит ли вертолет случайно, нет?
   Не летит. "И бесплатно покажет кино... С днем рожденья поздравит... В подарок пятьсот эскимо...". Где есть такой мир, да... Вертолеты, дни рождения, эскимо... Стало жалко себя до слез.
   -- Я, папаш, честно говоря, не знаю что делать...
   Впрочем, оставался еще один вариант.
  
  
   11. Петя
  
   Пока мы с ДВ производили наши неумелые упражнения вдоль трещины и в кулуаре, на леднике внизу появилась вдруг черная точка-букашка, которая начала безнадежно-медленно подниматься в нашу сторону. Минут через двадцать точка-букашка трансформировалась уже в крошечный контур с человеческими очертаниями, который вдруг остановился, снял рюкзак и принялся в нем что-то копошиться -- ничего более определенного на таком расстоянии сказать было невозможно. Помню, в тот момент по движениям и очертаниям мне показалось, что это женщина. Кто это, откуда она тут взялась? Напомню, что последние люди, которых мы видели, были казахстанские мотоциклетные туристы в Нижнем Лагере, еще пять дней назад. Спустя еще полчаса фигура снова двинулась с места, и вскоре по размашистому шагу вверх стало понятно -- нет, все-таки мужчина.
   К тому моменту, когда он к нам подошел, мы как раз уже доели свою шоколадку и мечтали о несбыточном вертолете. Поэтому поджидали этого путешественника-одиночку с любопытством и нарастающим интересом.
   Человек был одет в мешковатый коричневый комбинезон, в руках ледоруб, за спиной жиденький рюкзачок, на ногах кошки. Вокруг груди и плеч самодельная веревочная обвязка с карабином (так вот зачем он там останавливался на полчаса, обвязку себе вязал!), еще несколько карабинов вразнобой позвякивали на поясе, на голове какая-то шапочка неопределенного цвета. Что касается лица -- поначалу ничего сказать было невозможно, потому что пол-лица закрыто черными очками, а другая половина покрыта красной обгорелой кожей с белесой шелухой.
  -- Здравствуйте.
  -- Добрый день.
  -- А вы -- туда или оттуда? -- человек махнул рукой в сторону перевала, который вот уже второй час нависал над нами неразрешимой задачей.
  -- Ну, вообще-то собирались ТУДА. Только не знаем как. Мы попробовали, но ничего не получается.
  -- Да? Ну ничего, сейчас влезем как-нибудь. Кстати -- Петр.
   Познакомились. Петя сбросил рюкзак, сдвинул очки на лоб и начала осматриваться поподробнее. Теперь по глазам стало понятно, что лет ему всего лишь 25-27.
  -- Я вот вижу, ледорубы у вас... А еще есть что-нибудь?
  -- Что есть?
  -- Ну, что-нибудь, не знаю... Веревка?
  -- Есть, вот... И обвязки, верхние. Еще у нас кошки есть, правда одни...
  -- Так, веревка, замечательно -- Петя повертел в руках нашу веревку. -- И обвязки... И кошки... Все нормально, влезем.
   Он совершенно безбоязненно перешагнул через край берга и попрыгал на сомнительном ледяном мостике, который каким-то напряженным изгибом окаменелой пены тянулся поперек трещины. Вообще, трещина изнутри более всего напоминает внутренность печенья "безе" -- такие же застывшие тягучие формы, замороженное движение в светлом полупрозрачном материале. Петя задумчиво постучал ледорубом по противоположной стороне трещины, которая холодной вертикальной стеной возвышалась над ним метра на три, потом обрушил ледорубом маленький карнизик сверху (пара пудов снега и льда с шорохом и хрустом сорвались сверху, частично высыпались на Петю, а по большей части с глухим шипением ушли куда-то вниз, в черно-синюю глубину под ногами, о которой и думать не хотелось...)
  -- Так, ну чего, мужики? Вы меня если снизу подстрахуете, так я туда сейчас войду... Без рюкзака пока, наверное...
  -- Дык ты нам расскажи, как тебя страховать-то. Тогда мы подстрахуем. А то навыки-то у нас нулевые...
  -- Да понял я уже... -- у него не было ни ухмылки, ни снисходительности. -- Жумар есть?
  -- Что?
  -- Понятно. Тогда "умеете ли вязать жумар" не спрашиваю...
   Вытащил откуда-то из кармана три веревочки длиной по полметра и взялся учить нас вязать жумары. Жумар -- это такой специфический узел, которым одна веревка (более тонкая) привязывается к другой веревке (более толстой). Поперек, как отросток. В нормальных условиях эта тонкая веревка-отросток может свободно перемещаться по толстой веревке туда-сюда, без усилий. Но если вдруг за отросток резко дернуть (читай: сорвался и повис всем весом, судорожно барахтаясь всеми четырьмя лапами), то узел затягивается намертво и сдвинуть его по веревке невозможно (читай: остался висеть на том месте, где сорвался, а не полетел вниз в трещину).
   -- Значит так. Я с веревкой поднимусь вверх, закреплю веревку, сброшу вам. Вы на жумаре подниметесь по веревке. Дима, ты без кошек -- первый. Потом вытянем рюкзаки. Теперь учимся вязать жумар.
   Он показывал терпеливо, медленно и подробно, как известный армянин Акопян в сеансе разоблачения фокусов. У меня получилось раза с третьего. У ДВ не получилось вообще ни разу, но тут я Петю успокоил:
   -- Ничего, он раньше меня пойдет, я его привяжу нормально.
   -- Отлично. -- Петя снова задумчиво поглядел на ледяную стенку трещины, -- Или фиг с ним, может прямо с рюкзаком влезть?... Да... Вот что, пожалуй. Ледоруб мне свой давай! Вот. Вот так. А ты ему свой отдай. Вот. Теперь ты с ледорубом меня страхуй, а ты -- его, на всякий случай.
   -- Как страховать-то?
   -- Как? А, так... Ну, вот просто стой здесь, веревку в руках держи. Если что... Ну, пошел я!
   Разбежался с трех шагов вдоль края трещины -- и одним прыжком вперед-вверх (с рюкзаком!) перемахнул через трещину! Он летел туда, как кошка прыгает на занавеску, растопырив все лапы и выпустив все когти! В каждой руке по ледорубу, плюс кошки на ногах и одновременно воткнулся в противоположную стенку и кошками, и ледорубами!
  
  
   12. Петя!
  
   Опа! Хрясть! Зарубился!
  -- Бля. Бля. Бля. -- снежный карниз на той стороне раскололся, отвалился, и сверху на Петю, висящего, высыпался чуть не центнер снега. Совершенно не обращая на это внимания, он продолжал поочередно продалбливать ступени кошками и зарубаться ледорубами -- с каждым разом выигрывая сантиметров десять-двадцать. Сверху обрушился новый кусок карниза, и на него хлынул новый шквал снега и ледяной крошки. Потоки снега и льда хлестали по нему сверху непрерывно, но постепенно весь карнизик обкололся до твердого ледового основания, отрицательный угол исчез, и вскоре Пете удалось зацепиться ледорубом за твердый лед уже выше карниза. Как-то удержался, закинул одну руку за карниз, подтянулся и, распластавшись, перевалил животом через край.
  -- Теперь полегче будет! -- ободряюще крикнул он нам, кое-как зафиксировался кошками и принялся искать, куда бы вкрутить ледобур. Подходящее место удалось найти со второй попытки. Вкрутил деловито и неторопливо, будто стоял на ступеньке надежной лестницы-стремянки. Потом пристегнулся к нему, вкрутил еще один, повыше, перестегнулся к тому, верхнему и перевел дух...
   Мы смотрели на все это, как зрители в цирке.
  -- Я пойду вверх, пройду веревку одну. Потом вы по ней подниметесь... Трави веревку понемногу, страхуй.
   "От страхуя и слышу". Я, конечно, изобразил полную готовность, но это так и осталось для меня непонятной загадкой -- что уж там я мог настраховать, если б Петя не дай Бог что... Тем временем Петя в кошках, под рюкзаком и с двумя ледорубами пошел вверх примерно с той же скоростью, с которой нормальный человек взбирается по крутой лестнице. Со стороны показалось, что это, в общем-то, не слишком сложное дело -- взбираться вот так в кошках, хоть и под рюкзаком. С двумя-то ледорубами! -- кум королю.
   Он поднялся метров на двадцать, и вкрутил там еще один ледобур. Пристегнул к нему себя в обвязке. Потом вкрутил рядом третий ледобур, снял свой рюкзак, пристегнул его тоже, и принялся долбить ледорубом лед под ногами.
   -- Отличная ступенька получилась! -- заорал он нам сверху -- Артем, отпускай веревку, я сейчас к себе подтяну, потом на ней ледоруб твой спущу.
   Веревка уползла из моих рук вверх, и через пару минут спустилась обратно, с привязанным на конце ледорубом.
   -- Так, Дима, ну давай, пошел. Жумар к веревке вяжешь, и вперед. Помнишь как?
   ДВ вяло пошевелил руками, пытаясь изготовить на веревке только что разученный "жумар". Нет, не получилось. Я подключился к процессу, и где-то через минуту все-таки удалось привязать ДВ к веревке этим самым жумаром. Напряжение, неуверенность и беспокойство витали в воздухе. ДВ стал сер, молчалив и озабочен.
  -- Ну, давай, папаш, пошел!
  -- Угу...
   И ДВ, как говорится, "давай пошел". С той лишь разницей, что без кошек. Зато по веревке. Справедливости ради, на этом участке был скорее снег, чем лед. Ну, по крайней мере до тех пор, пока ДВ в ходе своего отчаянного штурма не соскреб со льда этот тонкий слой снега, примерзшего к поверхности под углом пятьдесят градусов. ДВ извивался и так, и сяк, цеплялся ледорубом, пытался прилипнуть к склону брюхом, локтями, коленками, и улучать моменты, чтобы передвинуть свой жумар еще на десять сантиметров вверх, еще, еще. Несколько раз срывался, но каждый раз жумар срабатывал безотказно, и ДВ, трепыхнувшись и кротко ругнувшись матом (здесь не пропущена буква, именно что "кротко", а не "коротко"), повисал на веревке и на жумаре, как те самые безвольные тряпичные куклы, которых "снимут нитки длинной, и, засыпав нафталином...". Потом после серии лихорадочных движений, извиваясь червяком и сдирая снежный покров до ледяного основания, снова обретал опору и полз дальше. Петя без устали подбадривал сверху:
  -- Так, Дима, молодец, нормально, еще, отлично... -- все в таком духе. Ну и в целом это все выглядело оптимистично. Несмотря на срывы, наблюдалось отчетливое поступательное движение верх, и через несколько минут ДВ добрался до Пети. Мне начало казаться, что уж я-то, в кошках, влезу тут как пара пустяков.
   ЕБЖ
  -- Вот, Дима, отлично, вставай тут. Теперь никуда не денешься... Так, пристегивайся сразу. Теперь отвязывай жумар. Нет, сначала пристегивайся, потом отвязывай. Вот так. Ну, постой, отдохни пока. Площадка, вот, я вырубил, отличная. -- [как впоследствии вспоминал ДВ, полка была шириной сантиметров пять] -- Ну, если неудобно, еще там подрубишь себе потом. Только смотри ледоруб не потеряй... А сейчас будем с тобой рюкзак вытягивать.
   Потом мне вниз:
  -- Артем! Артем!! Давай рюкзак привязывай... Узлом... Узлы какие знаешь?!
   Одинарный и двойной. Ну, вот еще "жумаром" овладел полчаса назад...
  -- Никаких!!
  -- Понятно! Тогда обыкновенным тройным, потуже! И так, чтобы тебе конец остался, метров пять! Оттягивать будешь!
   Я подтащил рюкзак ДВ и привязал четверным, и так туго, как только смог, этой толстой веревкой и мерзлыми руками.
  -- Петя, готово!
  -- Так, Дима, оклемался? Теперь смотри, я пропускаю веревку через спину, ты ее хватаешь с этой стороны, и по моей команде вместе тянем. Артем, конец пока не отпускай, мы сейчас потащим вверх. Если рюкзак будет там задевать за карниз -- оттягивай, чтобы прошел... Дима, взяли! И-и-ррраз!.. И-и-рраз.
   По мере натяжения веревки рюкзак снялся с места, повалился в трещину, но потом постепенно пополз вверх. Действительно, немного зацепился за карниз, я оттянул, как учили, рюкзак выбрался выше карниза, и дальше рывками поехал вверх по грязно-белому снежному склону
  -- И-и-раз!... И-и-раз... Артем, отпускай! все...
   Они там с ДВ исполняли ритмичные синхронные наклоны, картина показательной слаженной работы, как театральные матросы в постановке "Юнона и Авось". Вместо флейты возьмите флягу. Или что-то вроде строек социализма, или бурлаков "Эй, ухнем", или академической восьмерки Оксфорда. Под монотонное "и-раз!" уверенно раскачивались где-то там наверху, перенося центр тяжести с одной ноги на другую, за каждый такт пропуская через карабины по сколько-то там сантиметров веревки.
   Рюкзак доехал до Петиной полочки и Петя пристегнул его к тому же карабину, что и самого ДВ.
  -- Артем, ты там в кошках... Вяжи жумар! С рюкзаком влезть сможешь?!
   ("Вы умеете играть на скрипке? -- Не знаю, не пробовал".)
  -- Да хрен его знает! Постараюсь!
  -- Ну давай!
   Для начала я постарался и связал жумар на славу, надел рюкзак. Двадцатью минутами ранее аналогичный жумар уже доказал свою силу на примере ДВ, поэтому я поддернул его повыше по веревке, нацелился ледорубом на карниз, и без особых колебаний шагнул через трещину.
   И?
   И уже спустя пол-секунды висел над трещиной на веревке и жумаре почти вверх ногами, перевернутый тяжестью рюкзака наспину-назад, ледоруб мой лишь нежно и ласково погладил ледяной карниз, сорвался, и болтался на руке отдельным маятником, удерживаемый только темляком. Следующие несколько секунд пролетели незаметно, не помню, чернота, я прикладывал сверхусилия на приведение себя в вертикальное положение без потери рюкзака. С огромным трудом вернулся в исходное.
   Следующие несколько попыток прошли, в общем, по тому же типовому сценарию. Без какой-либо надежды на успех. Никак. Просто вообще ничего. Попытка безногого перепрыгнуть через забор. Рюкзак сразу же перевешивал назад, ледоруб крошил лед и выскакивал обратно, древко вырывалось из ладони, кошки скребли лед и сползали вниз. В конце концов я снова бесславно повисал на жумаре, болтая ногами в темной синеве трещины.
   И уже устал.
  -- Петь!!
  -- А!!
  -- Я с рюкзаком не влезу!
  -- Нда?! -- в Петином голосе слышался отзвук недоумения. Видимо, Петя просто не мог поверить и предстваить себе, что человек в кошках и с ледорубом не может влезть по ледяной стене с рюкзаком за плечами. Наконец: -- Ладно, Артем, ты его там привяжи, и поднимайся сам! Без него... А потом вы с Димой его вытянете!
  -- Ага, понял!
  -- Только ты там посмотри, чтобы нормально он стоял, не зацепился...
  -- Ясно!
  -- А я дальше пойду уже!
   Я снял рюкзак, привязал, и поставил его "нормально" по моим представлениям.
   Оказалось, что сидячему программисту и без рюкзака выбраться по ледяной стенке очень даже непросто. Как ДВ выполнил этот номер без кошек и без малейших навыков -- для меня до сих пор загадка. Впрочем, "жить захочешь -- еще не так раскорячишься". Однако после того, как под ногами у меня начался снежный склон, дело пошло повеселее. Все-таки кошки придуманы не зря, и я добрался до Петиной полочки без единого срыва. К тому времени Петя уже почти прошел вверх вторую веревку, по более крутому склону с большими ледовыми проплешинами на снегу. Заорал мне сверху:
  -- Артем, дошел?!
  -- А?!
  -- До полочки -- дошел?!
  -- Ага!!
  -- К ледобуру моему пристегнись! К моему!
   Это я уже и сам сообразил, как только дополз до полочки -- пристегнулся карабином к тому вкрученному ледобуру, на котором раньше был пристрахован сам Петя.
  -- Мужики, теперь давайте, вытягивайте второй рюкзак! Дима, покажи ему -- как! Встаньте так же, как мы с тобой, веревку пропустите и тяните через карабины!
  -- Ага!!
   Дальнейшие инструкции я получал от ДВ:
  -- -- Давай, папаш. Вставай вот здесь... Так... Веревку, вот, берись за веревку... Вот так тянем, через карабин, ясно? Ну, поехали. И-ррраз!
   После третьего "и-рраза" мой рюкзак все-таки остановился, зацепившись лыжными палками за снежный козырек с отрицательным углом. То, как я его "нормально" установил внизу, оказалось -- "установил через жопу". Мы попробовали еще несколько раз, приспустили его, подергали веревку вправо-влево. Тщетно.
   Я заорал вверх:
  -- Петь! Я обосрался -- он все-таки не вытаскивается! Палками зацепился!
   Похоже, что Петю, это, однако, ничуть не огорчило. По крайней мере, так казалось внешне. Даже не в нравоучительном или назидательном, а просто в констатирующем тоне он крикнул:
  -- Ладно, я потом сам за ним сбегаю!
   Стыдно мне было даже не оттого, что я не смог нормально установить рюкзак внизу. Я просто представил себе ситуацию зеркально: если бы мне пришлось из-за чьего-то раздолбайства лезть по ледяному склону на 60 метров вниз, а потом обратно с рюкзаком вверх -- как бы я разговаривал с этим раздолбаем? Могу с натяжкой представить себе только один вариант, при котором я смог бы сдерживался так же, как Петя -- это если б в качестве раздолбаев выступали мои собственные дети. В любом другом случае я, боюсь, не удержался бы от злобных желчных комментариев. А вот Петя -- хоть бы что! Раздолбай рядом? Да ничего страшного! Сбегать вместо него за рюкзаком 60 метров по ледяному склону? Да никаких проблем!
   Честно говоря, произвело впечатление...
   Тем временем Петя, закрепился еще в двадцати метрах выше, и закрепил там веревку. До седловины перевала ему оставалось всего несколько метров скального подъема.
   -- Давай, Дима, пошел! Жумар не забудь!
   Я снова привязал ему жумар, еще лучше прежнего. Все-таки этот элемент я уже более-менее освоил. И ДВ снова первым из нас пополз вверх.
   Над нами было еще метров десять-пятнадцать снежного склона с ледяными проплешинами. ДВ каким-то чудом умудрялся их миновать, цепляясь за последние остатки тонкого снежного слоя, растягиваясь, пытаясь прилипнуть к склону, срываясь, и снова ища зыбкую опору. Но выше шел чистый лед, и я снизу наблюдал все с это с нарастающей тревогой. Как можно подняться по этому гладкому льду в прогулочных ботинках "Ральф Рингер" с резиновой подошвой? И на что надеется Петя, подбадривая сверху "Давай-давай"? И на что надеется ДВ, выбираясь на чистый лед? Он так-то уже изрядно устал и перенервничал, и, когда долез до этого чистого льда, то, конечно же, сорвался еще раз. А, собственно, по-другому и быть не могло -- как может удержаться человек без кошек на гладком ледяном склоне крутизной 50 градусов? В очередной раз дернулся вниз, повис на "жумаре", отчаянно извиваясь, ерзая ногами и пытаясь зарубиться ледорубом. И уж не знаю, что сослужило ему дурную службу -- то ли излишняя подвижность и изворотливость, как у Гарри Гудини, то ли звезды так сошлись -- но только я снизу отчетливо видел, как он вдруг начал выскальзывать из обвязки! Этот дурацкий брезентовый лифчик нулевого размера начал как-то съезжать вверх, сползать ему на голову, правая рука с ледорубом, перетянутая лямками обвязки, неестественно вывернулась, и он держался за веревку фактически одной левой рукой. Похоже, что он и сам испугался до смерти (именно так, "до смерти испугался", тот редкий случай, когда эту метафору можно применить в буквальном смысле). Ноги судорожно скребли лед, как в агонии, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, вывернутая правая рука бессильно тюкала ледорубом где-то над головой.
   Когда-то много лет назад я наблюдал, как на улице Пятницкой машина переехала дворнягу, размозжив ей голову и наполовину раздавив мозг -- так что передняя часть тела оказалась неподвижна, а в задней еще бурлила энергия и отчаянный жизненный тонус. И вот эта задняя часть, две задних лапы, в последнем предсмертном пароксизме пытались убежать, совершая судорожные прыжки и не в силах сдвинуть с местах неподвижную переднюю часть тела, почти раскатанную по асфальту. Это была совершенно невыносимая картина, машины объезжали с обеих сторон, женщины визжали и отводили взгляды, кто-то кричал "Да добейте же наконец". До сих пор стоит перед глазами.
   И точно также отчаянно, за пределами сознания извивался тогда ДВ, вываливаясь из обвязки. Невозможно забыть.
  
  
   13. Петя!!
  
  -- ДИМА БЛЯ! ДЕРЖИСЬ БЛЯ! -- дурным голосом заорал вдруг Петя, доселе уверенный, вежливый и спокойный. -- ДЕРЖИСЬ ДАВАЙ, СУКА!
   Тут все было ясно. Я отчетливо помню последовательность из двух мгновенных мыслей, которые пронеслись в голове. Первая -- попробовать поймать проезжающее (или, вернее, пролетающее) мимо тело. И вторая -- наоборот, отскочить в сторону, чтобы тело не увлекло меня за собой. Просто удивительно, сколько оттенков смысла может пролететь в голове за долю секунды! "Можно попытаться поймать. Но я же ведь не удержу. Ну и что, хотя бы попробовать надо, ты же порядочный человек. К черту эту порядочность, я же вместе с ним улечу тогда, такого рывка никакой жумар не выдержит". Где-то в глубине подсознания был даже различим след-отпечаток фразы "У тебя двое детей, а у меня один", произнесенной ДВ три дня назад. Короче, к стыду своему, следующие несколько секунд я внутренне готовился исключительно к тому, чтобы успеть отскочить от пролетающего тела, и при этом не сорваться самому. Даже прикидывал наиболее вероятную траекторию этого самого "пролетающего тела", выискивая едва заметные ложбинки на снежно-ледяном склоне.
   По счастью, Господь избавил меня от этого постыдного действа -- пока я пугливо озирался в своих нравственных исканиях, Петя опрометью спустился на несколько метров вниз, схватил ДВ за шиворот, а потом, еще приспустившись, плотно вбил свои ботинки в кошках в лед прямо под ногами ДВ:
  -- Дима, ставь ноги! Ставь ноги прямо на мои! Вот! Вот так... Уфф...
   ДВ наконец обрел зыбкую опору, перестал извиваться и, может быть, слегка перевел дух.
  -- Руку! Руку обратно выворачивай! Не ссы, оторвись ледорубом, ты теперь уже на мне стоишь! Вторую бросать не смей! Держись!
   Он еще умудрился подтянуть ДВ обвязку, а потом приступил к спасательно-эвакуационным мероприятиям. Метрах в четырех вверх и в сторону от того места, где висел ДВ, заканчивался лед и начиналась каменная осыпь под скальным утесом.
  -- Дима, давай я тебя вон туда высажу. Дальше по камням сам, там, наверное, справишься...
   И он пошел! По очереди вбивал свои кошки в лед, двигаясь по склону вбок. И каждый раз ему на только что вбитый ботинки вставал своей ногой ДВ, как на ступеньку. Я следил за процессом снизу с ледяным замиранием в груди и конечностях, а уж каково было самочувствие ДВ -- остается только догадываться.
   Но все закончилось благополучно, и через минуту Петя уже вытолкал моего напарника на скалы. Чем-то было похоже на то, как сотоварищи помогают раненому дельфину, выталкивая его на поверхность подышать. Или еще вспоминаются пугающие устные рассказы про страшную аварию на московской станции метро "Авиамоторная" в 1981 году, когда сложился и разорвался эскалатор, но кое-кто успел вытолкнуть женщин и детей с эскалатора вверх -- за движущийся поручень, туда, где фонари освещения...
  -- Все, Дима, дальше сам, тут уже легко... Артем, теперь давай ты! Сейчас я только, обратно вбок, чтобы веревка нормально висела...
   Подавляя в себе ужас от только что увиденной отчаянной борьбы за жизнь, полез вверх и я. И в следующие несколько минут в полной мере оценил величие того человека, который изобрел альпинистские кошки. Да, это тоже был отчаянный аттракцион, выматывающее состязание с гладким льдом. Я тоже срывался на каждом метре, и кошки отчаянно скребли по льду, и я не сразу понял с какой силой их надо вгонять передними зубьями, чтобы они хоть чуть-чуть держали (оказалось, надо -- со всей дури), и ледоруб вырывался из рук в самый неподходящий момент. И я раз за разом получал резкий рывок, обвязка больно резала подмышки, сдавливала все на свете, и некогда продышаться, и в конце я совершенно выбился из сил и уже не мог подтягиваться. Но все-таки -- это не была борьба за жизнь. А была всего лишь борьба с собственным страхом и усталостью. Кошки давали хороший шанс.
   По мере подъема я добрался до того места, где сорвался ДВ. Справа, в пределах досягаемости, уже виднелась та самая осыпь, куда Петя эвакуировал его несколькими минутами ранее (сейчас ДВ уже отдышался и ушел куда-то дальше вверх, перейдя с осыпи на скальный утес).
   Осыпь, привычная, земная и более-менее надежная, манила как вожделенная обетованная земля. Я стремился туда с этого ужасного гладкого льда, как регбийный нападающий ломится к тач-дауну. Наконец, еще насколько судорожных дрожащих шагов, грязный скрежет кошек и ледяные брызги из-под ледоруба -- и вот я уже стою на сыпучих каменных обломках, придерживаясь рукой за скальный утес. В тот момент я искренне полагал, что все самое неприятное для меня уже закончилось. Петя подтвердил мои впечатления:
  -- Ну всё, Артем, дальше по скалам выберешься, там уже легко должно быть! Кошки снять не забудь... -- он весело хмыкнул, -- А я пойду вниз, рюкзак твой вытащу, да и железо там соберу с веревками...
   "Железо соберу" -- это он, надо полагать, собирался выкрутить ледобуры с карабинами, вкрученные им в самом начале внизу над трещиной, и те, к которым мы страховались после первой веревки.
   Я удобно сел на скальных неровностях -- по-курортному, лицом к склону, и взялся снимать кошки. Шипастое-зубастое приспособление, так и не ставшее мне родным -- как только что выяснилось на более-менее крутом склоне. Снял кошки, связал друг с другом и повесил их себе на шею, на манер ожерелья-погремушки у теплолюбивых аборигенов Полинезии. В тот же момент у меня созрело твердое решение: если мы отсюда все-таки выберемся, подарю кошки Пете. Они ему явно нужнее. А мне они, надеюсь, больше не понадобятся ни разу в жизни. Не мое это, явно. А Пете приятно будет. Потом бросил было беглый взгляд на открывавшуюся панораму -- но, честно говоря, на данный момент у меня в голове всплывают лишь невнятные мимолетные впечатления -- то ли чередой последующих событий эта панорама стерлась в моей памяти, то ли панорама изначально не слишком-то запечатлелась, потому как психика была перенапряжена и невосприимчива после предыдущего висения на веревке, почти уже состоявшегося падения ДВ и многочисленных мелких срывов -- неопасных, но болезненных и нервирующих.
   Казалось бы, осталась сущая ерунда -- обойти утес по осыпи, уйти вправо и там как-то подняться по камням, вслед за ДВ. До перевала буквально пятнадцать-двадцать метров.
   ЕБЖ
   Я обошел утес, и... Уперся в крутой каменистый кулуар, прорезающий его пополам. Повертел головой -- где же ДВ? Он что, как-то перебрался на ту сторону? Непонятно. Глянул вниз: сброс уходил на несколько этажей чуть ли не отвесно, и дальше скрывался за скальными ребрами, сжимающими его справа и слева. Неподвижного тела ДВ нигде не было видно, следов свежих мозгов на скалах -- тоже. Выходит, ДВ все-таки смог пересечь кулуар и как-то перебрался на ту сторону. Но как?! Я подошел, примерился пару раз. До противоположного "берега" было буквально четыре-пять метров, и вроде даже в самом кулуаре были кое-какие зацепки, но... Спинной мозг противился. "Пятьдесят на пятьдесят" -- бесстрастно сообщал он мне свое оценочное суждение, и дальше животный страх блокировал любые мои действия. Спинному мозгу надо доверять, он тебя знает лучше, чем кто-либо, и даже лучше, чем ты сам. (Помню, в ранней молодости при спуске по крымским скалам возле Успенского пещерного монастыря спинной мозг подсказывал мне, что "во-о-он до той полочки ты правой ногой никак не дотянешься". А мой тогдашний авторитетный руководитель подбадривал "Тянись-тянись, дотянешься". Я поверил руководителю, тянулся, сорвался, и пролетел пару этажей спиной вниз с выражением укоризненного изумления на лице). Всего-то нужно: одно решительное движение, и удачные рефлексы на той стороне. Еще раз примерился, еще раз глянул вниз, вдоль вертикального сброса. Если что -- никакой Петя меня оттуда не достанет. Нет, все-таки нет.
   В этот момент откуда-то сверху послышался нечленораздельный человеческий крик, потом еще, и еще, и я как-то сразу понял, что это ДВ. "Временами заглушая Терек". Значит, все-таки долез до перевала. Красавец! Вообще ДВ более ловкий и координированный человек, чем я. И наверняка более отчаянный.
   Я еще раз огляделся по сторонам, и решил, что, наверное, смогу влезть по утесу "в лоб". Сначала дело шло неплохо, я пролез больше чем полпути, но тут уперся в вертикальную стенку высотой в два этажа. А вниз обратно? И... И отчетливо понял, что обратно вниз я спуститься не смогу никак. Классика: ни вверх, ни вниз. Из той же серии: "как туда попал, и чем питается -- неизвестно"
   Мама, забери меня отсюда! Но, помню, каких-то особых эмоций я не испытывал и тягостной безнадеги не ощущал. То ли все эмоции давно уже кончились, да и силы тоже. То ли все-таки надеялся как-то спуститься обратно и там форсировать злополучный кулуар. Но для начала просто посидеть-передохнуть, потому что больше невозможно уже...
  
  
   14. Петя!!!
  
   В этот момент прямо надо мной, метрах в семи-восьми, появилась Петина голова:
   -- Артем, ты как?
   -- Ды... Вот... -- я вяло развел руками и еще промычал что-то невразумительное.
  -- Так, понятно... -- голос Петин звучал как диагноз опытного доктора, который отдает себе отчет в тяжести состояния больного, однако чувствует в себе достаточно профессионализма для того, чтобы побороться с недугом. -- Значит, так... Я сейчас тебе сверху веревку сброшу. По веревке подтянешься?
   Подтянусь ли я на веревке? Без веревки-то я умею, а вот с веревкой...
  -- Ну, постараюсь....
  -- Да, постарайся. Потому что по-другому я уже не знаю, как тебя оттуда вытаскивать... -- крикнул Петя, и на этой оптимистической ноте снова исчез из вида куда-то вверх и вбок, за нагромождением скальных утесов. Как выяснилось впоследствии, во время этой паузы Петя там наверху встретился, наконец, с ДВ: "Дима? Вот молодец, забрался. Теперь иди к рюкзакам, вон они, посиди-подожди. А Артему там совсем х##ево"
   Я остался грустно стоять на своей полочке-западне, рассеянно оглядывая панораму хребтов Менсу и Куркуре и косых лучах вечернего солнца. Глубокие темные тени, золотистый отблеск на снежных шапках, широкие неподвижные ледники, застывшие в долинах серыми шершавами языками. В любой другой момент я бы просто сидел и восторгался, позабыв и отбросив все пошлое и темное в своей душе -- однако ж тогда было не до восторгов.
   Петина голова снова появилась надо мной:
  -- Артем, лови! -- и мне на голову полетел конец веревки. -- Блин, тут крепить не за что... Хреновые камни, ненадежные...
  -- И чего?
  -- Да ничего. Влезешь. Я закрепил, как мог. Поаккуратнее только, не дергайся особо...
   И я якобы полез. Гладкая каменная стенка без особых неровностей, под углом градусов восемьдесят. Раз за разом происходило одно и то же: я накручивал веревку на руки, старательно подтягивался на полметра вверх, кое-как упирал ноги в стенку, потом все-таки срывался ногами и повисал на жумаре, до крови разбивая руки о каменную стену. В конечном итоге мне удалось приподняться метра на три и судорожно зацепиться за какой-то выступ.
   Все. Руки отказались повиноваться-подтягиваться, все костяшки пальцев оббились-ободрались о камни, кисти рук снаружи истерты веревкой. И в лучшие-то годы я мог подтянуться максимум тринадцать раз, но тут -- и годы уже были далеко не лучшие, и подтягивались мы так или иначе уже часа три. К тому же это огромная разница: подтягиваться на турнике, удобно ухватившись за перекладину, или пытаться намертво вцепиться в туго натянутую веревку. Тут нужны руки как клещи. А уже ни рук, ни клещей... Пришлось жалобно призывать Петю сдавленным от напряжения голосом:
  -- Петь!... ххх... Я все....
   Петя сразу понял, что -- "всё", и с ходу выдвинул новую конструктивную идею:
  -- Держись там! За веревку держись, крепко! И ногами толкайся! Постарайся от стенки отпрыгнуть как можно дальше, я твою веревку вбок переведу!
  -- Что?
  -- Вбок переведу! На ребро! По ребру легче будет!
   Отпрыгивать от стенки оказалось не очень трудно. Я сделал несколько таких качаний-отпрыгиваний, и за каждый раз Петя там наверху титаническими усилиями перемещал веревку на десяток-другой сантиметров в сторону, поближе к вертикальному скальному ребру. Наконец оно оказалось у меня на расстоянии вытянутой руки.
  -- Все, Артем, теперь сам! -- Петя уже тоже пыхтел устало, было видно что и он уже выдохся.
   Я кое-как добрался до ребра и взгромоздился на него как бы верхом, зажав коленями и ступнями. Сразу почувствовал уверенность -- появилась еще одна опора, и можно было немножко ослабить руки, не опасаясь в двадцатый раз повиснуть на жумаре и ощутить под мышками режущий рывок от верхней обвязки. Дальше, в общем, все было бы просто, если бы не крайняя усталость. Было похоже на лазанье по березовым стволам вверх, чем я частенько занимался в детстве на даче. Разница только в том, что взрослого дяденьку к этому моменту уже не держали ни руки, ни ноги. Вряд ли я добрался бы до самого верха, если бы не постоянные Петины подкрикивания, прихлопывания и подстёгивания.
  -- Давай-давай! Так! Ногу вон туда! Тяни-тяни, дотянешься!... Тяни, не бойся! Так.
   Последние два метра оказались самыми гиблыми. Рывок, еще рывок, и... Еще раньше, чем заорал Петя...
   -- АРТЕМ БЛЯ!!! -- заорал Петя так, что задрожали окрестные вершины и сошла лавина со стенки Делоне.
   ...я почувствовал, что веревка ослабла и безвольно провис жумар. "Хреновые камни" наверху, к которым Петя закрепил вервку, в конце концов не выдержали, треснули и раскололись. В общем, я даже испугаться не успел. Организм выдал какое-то последнее запредельное усилие (есть такое английское слово to rush, очень подходящее. "He rushed"), зажимая скальное ребро коленями, прилипая к камню всем телом, хватаясь руками за мелкие шершавости где-то над головой. Сверху полетели расколотые обломки, скальное ребро подо мною захрустело. Еще пароксизм, и -- А!!! Ссука, вон она!!! -- верхняя рука на ощупь дотянулась, наконец, до верхнего края стенки и схватилась! Подтянуться последний раз... На помощь пришла Петина лапа, которая схватила меня за шиворот и за волосы, еще чуток...
   И вот я уже наполовину взгромоздился, ничком, верхний край стенки передавил брюхо, ноги продолжали уже неопасно болтаться в пустоте, и сквозь сверкающие оранжевые пятна взгляд уперся в грязные потертые Петины ботинки. Всё.
   -- Вот и хорошо. -- подытожил Петя, отдышавшись. Беззаботным тоном, примерно как французы говорят "вуаля". И принялся собирать веревку, время от времени заглядывая через край вниз.
   Я тем временем выполз наверх целиком, постоял на четвереньках, и потом сел с дрожащими руками и ногами, пытаясь унять все эти цветные пятна перед глазами.
   Потом мы легким путем перешли с вершины утеса на ребро, сверху вниз, и выбрались на главное седло перевала. Идти там было всего два-три минуты, и, помню, я получал фантастическое какое-то наслаждение от того, что можно просто ставить ноги перед собой на более-менее горизонтальную поверхность, не дрожать, не бояться. Кошки, все еще связанные и надетые на шею, триумфально позвякивали при каждом шаге.
   На седловине нас встретил ДВ, и все три рюкзака. Когда Петя успел поднять туда еще и наши рюкзаки? Для меня загадка. ДВ, видать, тоже пришлось несладко, и он принялся делиться с нами своими переживаниями:
   -- Я там вышел, думал это и есть основной перевал. Смотрю, нету никого. Я подумал, что вы уже поднялись, и уже ушли на спуск. Я хотел было прямо там спускаться. Потом решил -- нет, вряд ли, они бы мне рюкзак оставили. Взялся кричать, звать.
   -- Да, это ты молодец, что сообразил. -- одобрил Петя. -- Там совсем жопный спуск. У нас там ребята ходили в прошлом году. Все изодрались в клочья.
   -- Ты, папаш, так орал, что даже мне снизу было слышно... Временами заглушая Терек.
   Мы посидели на перевале совсем немного, мельком разглядывая далекие вершины. Небо практически прояснилось, лишь кое-где висели облака, золотистым желтели в лучах заходящего солнца. Что? Да, уже наступил вечер, и давно уже. Беглый взгляд на часы. Бесстрастный прибор неумолимо показывал, что с момента нашего с ДВ подхода под перевал прошло примерно шесть часов. А совместных усилий с Петей -- четыре часа. Никогда в жизни время не летело так незаметно. Вернее нет, не так. Время -- в течение всего нашего подъема его просто не было. Оно перестало существовать и субъективно восприниматься. Только адреналин, вертикальная геометрия и телесная немощь.
  -- Петь, кошки вот... Тебе, наверное, нужнее... Бери?
   Петя немножко поотказывался для приличия.
  -- Да ты чего? А ты?
  -- Да я чё-та так думаю, мне они больше не пригодятся в жизни.
  -- ?
  -- Ну, в смысле стремновато нам по таким лазить. Мы лучше как-нибудь по ровненькому...
   Петя призадумался на секунду.
  -- Точно не нужны?
  -- Точно, точно. Ну ты сам же видел.
  -- Да... Ну... Ну, спасибо. Спасибо, мужики, кошки неплохие. Мои-то вон, вишь, вообще... -- Петя застеснялся и немножко потопал своими ботинками в кошках, сильно стесанных и потрепанных.
   Я торжественно снял свои кошки с шеи, передал профессионалу. Торжественное рукопожатие. ДВ изобразил торжественные аплодисменты ликующей толпы.
  -- А что, мужики, вы... ммм... -- Петя слегка замялся, -- Вы обычно ВОТ ТАК и ходите?
   Имея в виду, очевидно, попытки брать ледяные перевалы 2А и без малейших навыков и скакать через трещины, полагаясь лишь на милость Божью. Повторюсь -- лицо его было наполовину скрыто очками, наполовину обгорело и покрыто шелушащейся кожей, а потому малоподвижно, и мимикой не баловало. А по интонации малознакомого человека я так и не смог определить -- то было в этом вопросе искренне удивление, то ли нейтральный интерес, то ли мягкий сарказм. ДВ склоняется к последнему варианту.
  -- Да не, Петь, это что-то нас беc попутал. Знали бы мы, что здесь ТАК, ни за что не поперлись бы. Мы обычно без выкрутасов, тихонько. По Уралу там, или вот здесь в прошлом году, через Немицкого на Карагем, там попроще.
  -- Не, не, мужики, вы молодцы. Учитывая, что... Хорошо, хорошо, нормально. Так влезли... -- тут Петя хмыкнул, -- Хотя я, тогда, честно говоря, думал.. пи##ец тебе уже, Дима...
  -- Думаешь, улетел бы в берг?
  -- Ясное дело...
  -- И тогда все? -- с нервным смешком поинтересовался ДВ
  -- Ну, почему все? Достали бы мы тебя с Артемом... Как-нибудь... Ну, переломы там, наверное... Насмерть вряд ли... Позвоночник если только -- фигово...
   Я пытался уяснить для себя, в чем же это мы "молодцы", если, фактически все сделал в одиночку -- и оба наших рюкзака поднял, и нас втащил чуть ли не за шиворот. Вся наша заслуга, в общем, сводилась к тому что мы при этом не плакали и не капризничали и не закатывали истерики. Может, правда, и это немало для первого раза.
  -- Петь, а сам-то ты откуда вдруг появился тогда, под перевалом?
  -- Я? Ха! Так я ж тут инструктором по альпинизму, на Томских. На весь летний сезон. Вот, выдалась пауза дня четыре, группы нету. Решил по окрестностям прогуляться. И, вишь, хороших людей встретил... Ну, мужики, пошли уже, торопиться надо. Хотя бы до ледника спуститься засветло. Да! Вот еще, обязательно. -- Петя порылся в карманах, наскреб там что-то, -- подставляй руки.
   Высыпал мне пригоршню изюма вперемешку с орехами, и ДВ столько же.
  -- Ну всё, больше нету ничего.
  -- Так давай мы тебе шоколадку...
  -- Не надо, я дотяну как-нибудь.
   Спуск к Аккемскому леднику был несложный. Еще один каменистый кулуар, причем на спуске мы Петю даже опередили. Последние метры было уже совсем темно, отдельных камней видно не было, спускались почти на ощупь. Как только добрались до ровного льда, решили ставить палатку. У Пети, однако, были свои планы:
  -- Не-не, я уж сегодня постараюсь до Томских добраться. Тут идти-то кот наплакал... А ледник, я его весь наизусть знаю. А вы это мужики... Палатку тут внизу на камнях не ставьте, лучше уж вот там подальше, на леднике. А то камнепад...
  -- Да знаем мы, Петь, ты нас уж совсем за дураков держишь...
  -- Ну счастливо, до завтра. Увидимся еще! На Томских!
   ЕБЖ
  -- Ага. Спасибо еще раз, Петь!
  -- Да ладно, чего там! Такие кошки заработал! -- было слышно, как в темноте Петя весело хмыкнул.
   Его темный контур еще довольно долго был виден на матовой поверхности ледника, освещенного лунным светом. Вообще, картина была неземная и фантастическая: под совершенно черным звездным небом в косом лунном свете блестела Аккемская стена, над нами нависал угрожающий каменистый склон, а по леднику вдали смутно маячила Петина фигура, в темноте зигзагами обходя трещины, которые он "наизусть знает".
  
  
   15. После Титова
  
   Поставили палатку, залезли, но заснуть сразу было совершенно невозможно. Сидели, топили на горелке снег и делали из него чай, в общей сложности, наверное, кружек пятнадцать. В обычной ситуации непозволительная роскошь, но тут уже было понятно -- сегодня можно. Палатка освещалась изнутри неверным синеватым пламенем горелки, и немножко снаружи сквозь тент -- серебряным лунным светом, отраженным ото льда и снега. Пока горелка включена, вокруг нее тепло и даже уютно, можно отогревать руки или просто бездумно смотреть на дрожащий огонь. Как только выключается -- темнота и зимний холод.
   Но холода не чувствовали совершенно. Организм выделил адреналина на неделю вперед, и продолжал исполнять высокие ноты. Удивительное какое-то эмоциональное самочувствие, необычайно легкое, звонкое, летящее и возвышенное. Никогда ничего подобного у меня в жизни больше не было.
   Мы, помню в тот момент, даже не слишком обсуждали случившееся с нами чудо. Разговор шел все больше насчет бытовых подробностей -- "снега набери", "зажигалка где?", "чайку еще налить тебе?" И еще по второму-третьему-четвертому разу вспоминали, кто, куда и как лез. "Да я блин вообще, чувствую, вываливаюсь!" -- "А я вижу, ты уже вообще!" -- "А я туда вышел, и уже ни туда ни сюда!" -- "А я смотрю, блин, где же вы оба?" -- "А тут Петя сверху" -- "А он мне говорит, Тёмке там совем х##во". Ну и так далее.
   Главного бережно не касались. Потому что стеснялись. Опасались озвучить. Опошлить словами. А главным было то, что для адекватного отражения происшедшего пришлось бы употреблять слово "чудо". Причем в его прямом, а не метафорическом значении.
   Можно было, конечно, считать произошедшее счастливым совпадением, удачным стечением обстоятельств, необычайным везением. Но я про себя весьма достоверно знаю -- я не слишком везучий человек, да и вообще всегда относился к везению несколько настороженно
   Но уж слишком много совпадений, вряд ли тут теория вероятности будет нашим союзником. До этого на протяжении пяти дней не видели ни одного человека -- и вдруг бац! -- именно в тот момент, когда мы под перевалом Титова загнали себя в безвыходный и безрадостный тупик, вдруг появляется нам на радость инструктор по альпинизму. Который со знанием дела, нешуточным профессионализмом и прямо-таки бесконечным терпением вытаскивает за шиворот нас обоих (а заодно и оба рюкзака) на этот самый перевал Титова. И путешествие наше, вместо унылого бесславного отступления, драматического отчаяния или трагического идиотизма вдруг волшебным образом превращается в триумфальный победный марш.
   Как и любой человек, я склонен к недоверию и сомнениям. Но в тот момент, пытаясь анализировать события с точки зрения вероятностного подхода, я не без удовольствия констатировал -- уж слишком много лежит на другой чаше весов. На той, где скопились аргументы против теории вероятности. На той, где утвердилось мнение о неслучайной последовательности событий. Это настолько пронзительное ощущение, пробирающее до дрожи душевной, до неукротимой вибрации сознания -- вдруг объективно, безо всяких самоуговоров и самоубеждений, понять умом и почувствовать подсознанием, что тебя, похоже, действительно кто-то ведет. Личностное начало, почти незаметное при обыденном, замыленном и привычном московском взгляде на жизнь. Сознательная воля, почти неразличимая за внешними своими проявлениями, облеченная в видимую цепь будто бы случайных обстоятельств -- и все-таки цепь слишком последовательную, чтобы быть случайной. В тот вечер, в темноте, возле верхней кромки ледника Аккем Восточный, это чувство накладывалось на примитивную эйфорию от того, что просто остался жив, и возносилось до подлинно восторженных высот и интонаций. Помнится, у меня в голове радостно крутился, повторяясь и переливаясь радужными красками, совершенно искренний вопрос: "За что? Что уж такого хорошего сделал я в своей жизни, чтобы Он вмешался в нее шесть часов назад и явил нам альпинистского инструктора Петю?" Такое счастливое изумление, когда вдруг выясняется -- похоже, Он действительно есть как сознательная воля. И этой сознательной воле иногда небезразлична твоя участь, лично твоя земная участь. Помощь, вдруг пришедшая с той стороны, о которой ты никогда всерьез не думал. Это было исключительно неожиданно, и непередаваемо приятно. В качестве некоторой слабой аналогии можно, пожалуй, вспомнить мое радостное изумление в возрасте 17 что ли лет, когда впервые почувствовал что меня очень любит достаточно симпатичная девушка -- изо всех сил, просто так и ни за что.
   Но -- именно только слабой аналогии, по совокупности формальных психологических признаков. Радостное изумление после перевала Титова было куда -- нет, не радостнее, но -- изумительнее. Если насчет девушек я в принципе был в курсе, что такое случается и что в вообще-то оно в порядке вещей, то в нашем чудесном вызволении из хаоса ледников, трещин и бергов, как мне казалось, впервые в моей жизни отчетливо сыграла всемогущая добрая сила, в существовании которой я в принципе весьма сомневался. На рассудочном уровне -- да, признавал и соглашался, а вот на эмоциональном -- оставлял место для сомнений.
   И тут вдруг выяснилось, что у меня есть еще один, дополнительный родитель, который любит тебя никак не меньше тех двух, к которым ты привык с детства. Только до сих пор он никогда не вмешивался так явно и не выказывал свое внимание так открыто -- наверное, просто поводов не было.
   Каюсь, еще большее изумление вызывал у меня вопрос "За что вытащили ДВ? Уж он-то чем заслужил -- ну совсем не могу себе представить". В голову лезли смешные ответы типа "Чтобы Артему Викторовичу в одиночку не было скучно"
   Я вполне допускаю, что у читателя может сложиться и прямо противоположный взгляд на всю эту историю -- или из внутренней убежденности, или из-за врожденного скепсиса и пессимизма, или хотя бы по причине рефлекторного противодействия навязчивому автору, который с маниакальным упорством вдруг взялся проталкивать свои метафизические воззрения. И почему бы не свести объяснение нашего перехода перевала Титова к такой картине: два великовозрастных идиота подбрасывают монетку, доверив ей свою судьбу и, может быть, даже жизнь. Подбрасывают, почти не пытаясь сделать паузу между бросками, одуматься и трезво сказать себе "Ну, может, хватит уже?". И монетка раз за разом ложится орлом. И так пять раз подряд. Или десять.
   Я затрудняюсь оценить, это количество (5 или 10) у меня не хватает опыта, чтобы прикинуть вероятность и действительную степень опасности и угрозы, которой мы счастливо избежали на спуске с Коккольского перевала и на перевале Титова.
   Скажу так: в ту ночь, после спуска с перевала Титова, моя уверенность в неслучайном характере событий была около 80 процентов. И это если брать только рассудочную составляющую сознания. Про эмоциональную я уже говорил -- это была просто торжественный танец, хоровод звездных сфер, золото на голубом без единого темного пятна. Никогда в жизни ничего похожего. Полная уверенность, что Он существует, и что Он вытащил нас чудесным образом Петиными руками.
  
  
   16. Утро новой жизни.
  
   После сказочной ночи наступило совершенно изумительное утро. Вернее, началось-то оно как раз ночью, потому что спать получалось не слишком. Это была самая холодная наша ночевка. Потому что самая высокая -- раз, и потому что ночь была совершенно ясная -- два. Видны все звезды до последней мельчайшей, Млечный Путь поперек неба со всеми своими невообразимым мириадами и завораживающей глубиной. Ботинки, лежавшие в палатке внутри, к утру замерзли до твердокаменного состояния, а на внутренних стенках палатки образовался иней от конденсата -- по опыту зимних походов, это верный признак, что температура снаружи ниже -10. Все-таки холодновато для летнего похода в летней одежде. Майка, майка, кофта, свитер, брезентовая штормовка, мешок спальный синтепоновый трехслойный -- слабовато против минус десяти градусов. К тому же палатка стояла на снегу, в качестве теплоизоляции снизу только один коврик. Даже свернутый пополам и подложенный под спину и плечи, коврик никак не спасал от монотонного унылого потока холода, который исходил от покрытого снегом ледника и вытягивал из организма жизнь и силы, заполняя освободившееся место стоном и ревматизмом. В общем, никакой не сон, а так, "дотерпеть до утра". Поэтому, как только сквозь стенки палатки вместо черной ночи снаружи забрезжило нечто сероватое, решили консенсусом -- наступило утро, пора вставать.
   Вылезли и остановились в незавершенных позах. Зрелище удивительное, волшебное. Ночь на последнем издыхании, синяя-фиолетовая, блекнущие звезды, висит огромная яркая желтая почти полная луна, а на пол-горизонта горы: переливается в лунном свете серебристая стена Делоне, и чуть дальше Аккемская стена, и надо всем этим прорисовывается снежная Белуха, треугольник матового лунного отблеска, висящий в холодной черноте. И ти-и-хо ти-и-ихо. А если под ноги посмотреть -- так же переливается в лунном свете Аккемский ледник, как пол то ли зеркальный, то ли мраморный, и сбегает туда, вниз, в фиолетовую мглу дрожащими дорожками. Снова вспомнился Месснер: "Медленно тянулась ночь. В нижних лагерях все напряженно всматривались в склон, надеясь увидеть какие-либо признаки восходителей. Слабый лунный свет, отражающийся от снежной поверхности, мешал увидеть световой сигнал"
   Решили балбесничать, бить баклуши и дожидаться дневного тепла.
   Торопиться было некуда. Беречь незачем. Жалеть нечего. Залезли в палатку, неторопливо и без ограничений вскипятили еще чая на горелке, сварили ударную порцию роллтона, снова вылезли посмотреть.
   Вообще, эти 3-4 часа между ночью и утром на леднике Аккемский остались у меня в памяти субъективно как одни из самых радостных в жизни. После вчерашнего чудесного происшествия внутри у меня непрерывно играли Вивальди и Гайдн, даже несмотря на морозную ночь и холод, прижигающий снизу сквозь коврик. Казалось, отныне все в жизни будет простым и легким, прозрачным и ясным. Полифония завораживала и не отпускала. И еще вспоминался хор ангелов небесных, слышимый Венедикту Ерофееву. Ну а уж когда мы наружу вылезли, и открылась вся эта панорама, да еще когда она начала постепенно меняться, да еще в сторону полнейшей запредельной эстетической благодати -- ну так я просто не знал что делать и куда себя деть.
   Небо постепенно светлело, фиолетовая чернота таяла, в воздухе появилась прозрачность и даль, проступили вершины и склоны, замыкающие Аккемские ледники с запада, прорисовался весь ледник вниз. Аккемская стена и сама Белуха продолжают нависать холодными синеватыми контурами. Уходят, растворяются звезды. Над всем этим -- все еще луна, уже белесая на густо-синем небе.
   Мы то залезали в палатку погреться, то выходили наружу постоять-посмотреть, то немножко попрыгать, чтобы согреться, и снова постоять-посмотреть, потому что не оторваться...
   И, наконец -- Опа! Вон! Смотри! -- первый солнечный луч коснулся вершины Белухи. Крошечный треугольник светится нежно-розовым, висит в глубокой синеве, и все, что ниже -- по контрасту темное, сонное и неживое. Есть такое у Рериха, лубочно-яркие розовые, и даже оранжевые, вершины светятся над неподвижными темно-фиолетовыми склонами, и кажется это нарочито-неумелым подбором красок, как гуашь у первоклашки, аляповатая книжка-раскраска, кричащие цветные пятна. Но -- ничего подобного -- велик и прав Рерих. Именно так. Именно так оно и есть на самом деле. Цветовой контраст непередаваемый.
   Тем временем далеко внизу появилась коротенькая цепочка крохотных букашек и медленно двинулась поперек Аккемского ледника в сторону стены Делоне. Альпинисты! Причем настоящие, в отличие от нас. Цепочка мучительно медленно, но неутомимо-неумолимо-неотвратимо пересекла ледник и выбралась к подножию стены. "Стенка Лхоцзе"-- как окрестил ее ДВ.
   Мы наблюдали за ними с искренним интересом и с легким сердцем. Как ни крути, нам такое уже больше не грозило, а посмотреть на бесплатный аттракцион всегда приятно. Партер заполнен, дамы на балконах с лорнетами, нуждающееся студенчество оккупировало бельэтаж... Эх, жаль, все-таки далековато... Публика в ожидании: они что, всерьез планируют влезть на ЭТО? Еще сутки назад мы с ДВ только покрутили бы пальцем у виска. Но после того, что вчера вытворял Петя (а мы сами видели своими глазами) -- почему бы и нет? Да, надо признать: есть на свете такие люди. Они живут среди нас. И они могут каким-то чудесным образом влезать на ЭТО. Ну и справедливости ради отметим: любой склон, когда на него смотришь "в лоб", всегда выглядит гораздо более крутым и угрожающим, чем он есть на самом деле.
   Солнышко тем временем все поднималось и поднималось, и засверкала розовым вся Белуха, и вот уже засветился пик Делоне, и рассвело уже полностью. Только небо. Небо так и осталось синим-синим, темнее, чем у нас на равнине. Все-таки высота сказывается, пусть и не очень большая.
   Тем временем букашки не теряли времени даром. Похоже, группа состояла из двух альпинистов-инструкторов и 7-8 альпинистов-матрасников, потому что подъем у них происходил примерно так же, как вчера у нас с Петей. Два человека делали все: по очереди поднимались вверх, крепили веревки, тянули рюкзаки (совсем уже крохотные точки). Остальные поднимались по навешенным веревкам и гораздо медленнее. Потом они добрались до какой-то едва видимой отсюда то ли полочки, то ли трещины, и постепенно стали там собираться всей группой. Потом инструкторы пошли провешивать следующую веревку вверх... Потом остальные букашки опять одна за другой...
   А потом, устав напрягать глаза и вглядываться в эти точки, ты переводишь взгляд и окидываешь всю стену, и пик Делоне, и Белуху, и... Господи, Твоя воля! Мизер человек, тля и ничто на фоне ЭТОГО. Несопоставимы они на много порядков. Тщета и суета есть поползновения тех букашек. А если им что и удается, так это исключительно по милостивому снисхождению Господнему. "Покорение вершин" -- это только идиот-домосед может такое сочинить.
   И вот уже солнышко явило нам, наконец, свой ласковый лик. Освещенная полоса появилась на леднике, кристаллики заиграли на солнце, и граница тени и света постепенно поползла в нашу сторону. Помню, мы даже пошли туда погреться, "навстречу солнцу". Это было колоссально хорошо. Стоять на освещенном. Жмуриться и щуриться на солнышке. Уговаривать себя, что оно греет. Ничего не делать. Снисходительно сочувствовать букашкам-бедолагам, которые сейчас упорно поднимаются по стене Делоне в километре от нас. Продолжать ежесекундно наблюдать сверкающие вертикальные красоты, ни на секунду не забывая про вчерашнюю историю чудесного избавления.
   Все так же неслышно играют Вивальди и Гайдн. Воздух хрустален и прозрачен. Внутри -- аналогично. Почти как у младенца. Счастье здесь и сейчас. Лучше не будет уже никогда в жизни.
   Но все когда-нибудь кончается. Еще десять минут -- и солнце осветило, наконец, нашу палатку. Сигнал к тому, что надо постепенно сбираться. Дождались, пока тент оттает, свернулись, уложились, пошли вниз. А меж тем букашки на стене Делоне уже прошли почти половину.
   Спуск вниз по Аккемскому леднику оказался пологий и простой, трещин мало, быстро выбрались на морену. На пол-пути встретили еще одну группу, человек восемь. Эти, судя по направлению, шли вверх как раз на "наш" перевал Титова. Лица у всех -- как черные маски многолетнего страдания. Взгляд строго себе под ноги, оскал, отвал нижней челюсти. Движения роботов, у которых садятся батарейки.
   А мы спускались походкой праздношатающихся балбесов, чуть ли не вприпрыжку и засунув руки в карманы, ибо на душе у нас была легкость, да и в рюкзаках тоже -- еды-то оставалось всего на 2-3 дня.
   Разошлись с ними на расстоянии буквально метров пятьдесят, приветствовали их всеми возможными способами -- помахали руками, улыбнулись лицами, покивали головами. Не хватало только военно-морских флажных сигналов. Но -- никакой ответной реакции ни от одного. Восходители прошли мимо, как слепые зомби.
   Неужто вверх и вправду так тяжело? Неужто мы сами вчера-позавчера топали вверх с такими же рожами? Или, может, праздношатающиеся балбесы вызвали такое раздражение, что с ними разговаривать противно? Не знаю.
  
  
   17. Томские
  
   Томские стоянки -- это такой ближайший к Белухе и Аккемской стене участок более-менее ровной суши, свободной от снега и льда. Впрочем, насчет "ровной" я все-таки слегка приврал. То ли каменная осыпь, то ли старинная морена, которая неровным языком вдается в течение Аккемского ледника. Ледник поворачивает вокруг Томских стоянок почти под прямым углом, рвется, коробится, трескается, и дальше уже узким длинным потоком полого спускается на север, в сторону Аккемского озера.
   Томские стоянки -- это оазис цивилизации. Там и сям на осыпи выложены из каменных обломков более-менее ровные площадки, на них установлены в общей сложности штук пятнадцать-двадцать разноцветных палаток, которые приветливо разнообразят пейзаж. Есть даже хлипкая стационарная хижина (деревянный каркас плюс рубероид) и стационарный сортир, несколько более фундаментальной конструкции.
   В общем, альпинистский лагерь. Социум. Слышна человеческая речь, женский смех, детский визг, кудахтанье и блеяние домашних животных. Насчет животных -- шутка, а насчет детей -- вовсе нет. По мере приближения к Томским стоянкам мы с ДВ углядели, как на языке небольшого ледничка, по склону в несколько метров высотой, три-четыре ребенка лет десяти старательно практикуются в "движении с кошками и ледорубом на три такта". Детьми терпеливо и доходчиво руководил взрослый дядя, показывая правильную технику личным примером.
   -- Вот, папаш, если б нас с тобой в детстве так учили, мы бы вчера там не болтались как сосиски... -- посетовал ДВ.
   В этот момент дядя-инструктор повернулся, глянул на нас, и...:
  -- Дети, ну в общем поняли, дальше давайте сами! -- опрометью бросился к нам, жать руки и хлопать по плечам.
   Вот те раз, Петя! Хотя я его и не сразу узнал -- без каски, без подшлемника и без очков, умытый и бритый, Петя помолодел лет на десять и оказался почти пацаном. Лет двадцать пять максимум. Во всех движениях и словах его была искренняя радость, будто родственник вернулся из командировки в Антарктиду.
   -- Ну, мужики, привет! А я уж думал, где ж вы там? Ну, пошли, пошли, чайку...
   Все порывался с кого-нибудь из нас снять рюкзак и поднести. Проводил в ту самую рубероидную хижину -- видимо, мозговой центр альплагеря. В хижине было лишь небольшое, затянутое полиэтиленом оконце. Темновато, пахло керосинкой и сушеными носками, навалены какие-то мешки и каски, по стенам развешены ледорубы, мотки веревки, и прочий живописный инвентарь. Возле окна длинный узкий стол, покрытый линолеумом, за столом сидел длинный узкий дядя. Дядя узкий в прямом смысле слова, высокий и тощий, как палка, вроде насекомого богомола. Видимо, таким полегче карабкаться в гору своим ходом.
   -- Вот, с мужиками вчера на Титова ходили! -- представил нас Петя.
   И тут я опять теряюсь -- то ли это была бесхитростная фраза-информация, то ли добрый мягкий сарказм.
   Узкий дядя нас вежливо поприветствовал, налил чайку, некоторое время поддерживал вежливый разговор то с нами, то с Петей. Из его разговора с Петей запомнилось следующее:
   -- Хороший сезон получился в этот год, хороший. Всего-то семнадцать трупов. Спокойный сезон.
   -- Да подожди ты, сезон еще не кончился...
   -- Да ладно, что тут осталось-то. Уже, считай сентябрь на носу. Ну, мужики, удачи -- и дядя пошел куда-то по своим делам. А мы с ДВ мысленно сложили семнадцать плюс два. Ну да, если даже девятнадцать -- все равно, наверное, хороший был бы сезон... Допили чай, обменялись с Петей е-мейлами. Узнали о существовании новосибирского провайдера demakova.net.
   Собрались, пошли вниз. Петя снова вызвался подтащить нам рюкзак. Естественно, отказались. Тогда он предложил "Ну, тогда давайте хоть так пройдусь с вами, провожу. Дорогу хоть покажу"
   Фраза насчет "дорогу покажу" меня слегка насторожила. По моим представлениям, теперь нам уже полого вниз, без головокружительных приключений. Что там еще показывать-то? В голове моей снова пролетела мигом череда синих трещин, веревок, кошек, ледорубов. Холодно засосало под ложечкой. Неужто опять что-то предстоит?!
   Оказалось -- нет. Просто человек получал удовольствие оттого, что делился знаниями с окружающими.
   -- Вон тот -- перевал "ПНТ". И дальше там Западное плато, и выход на "20 лет Октября", 4170. А вот этот ледник, который нависает, это ледник Звездочка. Там дальше над ним перевал. 2Б
   Мы глянули на нависающий ледник и вспомнили свою вчерашнюю идею пойти обходным путем через перевал Звездочка.
  -- А вот это -- Урусвати, 3300 с чем-то. Там дальше Рериха, почти 3500.
   Петя сыпал и сыпал названиями, и высотами, и категориями сложности, щедро сдабривая сугубо личными комментариями на основе собственного опыта:
   -- А вон там перевал, тоже Рериха, 3300... А вон тот, справа, Гималайский... Там вообще пипец, мы там с дядей Женей ходили, 2Б, и на спуске тоже о-ё-ёй... А зато на ту сторону можно выйти, озеро Зеленое, красота неописуемая, ну и дальше к Кучерле... Да... А чуть повыше там озеро Синее
   Все это было похоже на то, как... Ну, вот если бы ваша тетушка работала экскурсоводом в картинной галерее, и по двадцать раз в день водила по одним и тем же залам группы зевающих туристов, и по двадцать раз в день монотонным голосом бубнила одно и то же, опостылевшее ей "Обратите внима-а-ание вот на э-э-это полотно изве-е-естного фламандского мастера семнадцатого ве-ека, представителя так называемых ма-а-алых фламандцев...." А потом вдруг в один прекрасный день, когда в галерее выходной, тайком провела вас внутрь, и, не торопясь, провела по опустевшим залам. И по-настоящему рассказала про мятущихся мастеров и их неподражаемое искусство. И научила видеть в картинах глубину пространства, игру света и тени, и тонкую фактуру кисти. В общем, все то, за что она и любит свою галерею всей душой вот уже двадцать лет и ни на что ее не променяет.
   И Рерих, Рерих тут очень уместен -- и в названиях, и в утренних красках, и в рассказе тетушки-экскурсовода...
   В разгар всей этой экскурсии снизу из-за поворота показалась новая группа страдальцев, бредущих в подъем по россыпи моренных камней. Во второй раз за сегодня это зрелище вызвало у меня некоторое содрогание и немой вопрос -- неужели же и мы с ДВ тоже шли вверх ВОТ С ТАКИМИ лицами? Или это все-таки исключительное свойство плановых групп, собранных "по объявлению"? Снова, как и те, которых мы видели сегодня утром на Аккемском леднике -- серые от усталости, неподвижные взгляды, мимика отсутствует. Они переставляли ноги однообразными механическими движениями, чуть-чуть не доводя их до конца, так что кажется, будто вот-вот остановятся или, наоборот, потеряют равновесие. Помните, когда у Урфина Джюса заканчивался живительный порошок, и деревянным солдатам из последней партии досталось ли по крохотной щепотке? Движения те же.
   Параллельно страдающим солдатам Урфина Джюса, чуть правее, по камням весело и бодро шагал дедушка с седой бородой, огромным рюкзаком и почему-то в кошках на ногах. По камням -- и в кошках?
  -- Здорово, дядя Жень! -- завидев дедушку, радостно заорал Петя, -- А ты чего в кошках-то?
  -- Здравствуй, Петр! Да вот, ботинки прохудились. Дыра в подметке прямо насквозь, представляешь? Решил, в кошках хоть как-нибудь пройду. Там у вас в хозяйстве ботинки-то найдутся какие?
  -- Да найдем конечно, дядь-Жень! И не жалко тебе кошки... А мы вот с мужиками вчера на Титова ходили! -- Петя указал на нас широким жестом. Мы с ДВ утвердительно покивали головами. Нет, все-таки в этом "ходили с мужиками на Титова" определенно мягкий сарказм.
  -- Ну а что, Титова -- это неплохо, неплохо...-- одобрил дядя Женя.
  -- Это дядя Женя, инструктор. Вишь, новую группу на Томские привел снизу. -- чуть потише пояснял нам Петя. -- Старинный друг бати моего, он тут вообще все на свете облазил. Да и батя мой тоже. Он меня с пяти лет в горы брал, вот я и... Ну, ладно, пойду подмогну, а то они совсем какие-то квелые. Давайте прощаться, мужики! За кошки спасибо!
  -- Что кошки? Тебе спасибо, Петь. Если б не ты...
  -- Да ланна...
   Петя решительно направился наперерез к "плановым" страдальцам. Состав группы был разнополый и я, честно говоря, был абсолютно уверен, что сейчас Петя возьмет рюкзак у какой-нибудь девушки, под стон и благодарные всхлипы. Набрать бесплатных вистов и покрасоваться рыцарем -- вполне простительная слабость.
   Однако ж истинный профессионализм, как выяснилось, в ином. А именно -- взять себе САМЫЙ ТЯЖЕЛЫЙ рюкзак. Петя секунду помедлил, оценивая беглым взглядом, потом подпрыгнул к какому-то довольно здоровому малому и схватил за рюкзак:
  -- Снимай.
  -- Да... Не на... Я са...
  -- Снимай. Ты возьмешь вон у той девушки. -- совершенно неожиданным командным тоном, которого мы с ДВ вчера не слышали. И как он еще умудрился отличить девушку, это тоже не очевидно. Все они были в черных очках, бесполые от усталости, все на одно лицо.
   Оказалось, что когда Петю говорит таким тоном, ослушаться его невозможно. Детина отдал Пете свой рюкзак, а сам в свою очередь забрал рюкзак "вон у той девушки", как раз под стон и благодарные всхлипы. В результате детина получил бесплатные висты и покрасовался рыцарем, а Петя получил самый тяжелый рюкзак, и вприпрыжку поскакал с ним вверх.
  -- Ну, счастливо, мужики-и-и!
  -- Счастливо!
  -- Демакова NET! -- крикнул на прощание ДВ.
  
  
   18. Вниз
  
   Тропа от Тюнгура на Аккемское озеро и дальше на Томские стоянки -- наверное, самый популярный и густонаселенный маршрут на Алтае. Поэтому, начиная с этого момента, нам регулярно попадались группы навстречу, и довольно разнообразные. Некоторые, пожалуй, заслуживают краткого упоминания.
   Попался нам, например, некий человек, к которому мы изначально почувствовали инстинктивную неприязнь. Представьте себе, алкоголик и гипертоник, только вчера чудом избежавшие смертельно печальной участи, спускаются по моренным осыпям, оставленным Аккемским ледником. Вся одежда превратилась в грязное выцветшее рванье (в Бийске, несколько дней спустя, мне пришлось покупать хоть какую-то маечку и штанишки, чтобы меня элементарно пустили в поезд) и перераспределена между двумя участниками примерно поровну независимо от изначальной принадлежности., протектор ботинок стерт чуть ли не до гладкого основания, обгорелые морды с лохмотьями кожи, плюс к тому ободранные и обмороженные накануне руки распухли, и из ссадин и царапин сочится какая-то мутная гадость. И навстречу им -- прямо-таки курортное великолепие: свеженький горовосходитель лет тридцати, весь новенький, с иголочки. Недавно купленные ботинки "Асоло", беззаботные шортики, аутентичная кепка-бейсболка с лейблом какой-то команды НБА, на боку -- фляжка хитроумная и такая вся из себя навороченная, что аж в руки брать страшно. А самое главное -- вместо рюкзака какой-то ранец килограммов на пять, тоже весь как только что из магазина, светится радужными цветами торговых марок. Понятное дело -- турист-зевака, добрался как-то (быть может, на лошадях?) до Аккемского озера, и решил вписать шикарную страницу в свою биографию -- дойти пешком налегке до Аккемского ледника и поглазеть вблизи на Аккемскую стену.
   А вот здороваться его почему-то не научили. Вместо ответного "здрасьте" -- какое-то хмурое мычание, а затем вдруг несколько неожиданный поток брюзжащего негодования, причем с обилием матных слов. Что-то типа (с замещением смысловыми эквивалентами)
  -- Мля, чуваки, затрахался по этим гребаным камням скакать... Мля, как каззел какой-то... -- взгляд его брезгливо пробежался по нашим рожам и дырявым лохмотьям, он остановился и принялся доставать и открывать свою изумительную фляжку.
   Я, скорее даже не из необходимости, а просто по штурманской привычке, спросил на всякий случай:
  -- А не подскажете, до озера нам еще далеко? Аккемского верхнего?
   Встречный горовосходитель аж слегка поперхнулся и сделал снисходительную брезгливую гримасу:
  -- А вы что, мля, сами что ли не знаете? -- в голосе его появились интонации хамски-нравоучительные. Вероятно, в мирной жизни этот человек работает менеджером среднего звена, с некоторым количеством подчиненных. -- Вы же вверх-то здесь поднимались, чё-ж расстояние не помните? Чё-ж я, за вас должен помнить?!
   Следующей фразой, наверное, должно было быть "Уволены!"
   Выглядело просто уморительно-смешно. Как, собственно, и любое самодовольство и сознание собственной исключительности. Если читателю до сих пор еще не ясно -- наш новый знакомый, оценивая окружающий пейзаж с уровня своих представлений, пребывал в полной уверенности, что здесь возможен единственный путь -- подняться вдоль Аккема до ледника, поглядеть на небывалое великолепие Аккемской стены, сфотографироваться и тем же путем вернуться обратно вниз. Понятное дело, любому нормальному человеку однозначно ясно -- влезть туда вверх просто невозможно. Равно как и спуститься оттуда.
   У ДВ на лице заплясала неуправляемая ухмылка, как при совместном просмотре юмористической телепередачи. Пришлось все-таки внести некоторую ясность. Я великодушно потрепал горовосходителя по руке выше локтя:
  -- Мы, мил человек, никакого такого тутошнего расстояния не запомнили. Потому как никогда тута не поднимались и никогда в жизни здеся не были. Мы вокруг Белухи шли, по Кучерле и через казахскую сторону. Белуха -- вон она, видишь? -- я сделал широкий жест назад, в сторону нависающей ослепительно белой громады, Аккемской стены. -- Вот мы оттуда вчера и спустились, мил человек.
   Горовосходитель отступил на пол-шага и уставился на стену, рефлекторно приоткрыв рот. Повадки менеджера среднего звена улетучились без остатка. Потом еще раз недоверчиво переводил взгляд с меня на ДВ и обратно, на клочья и заплаты, ссадины и порезы, снисходительные ухмылки растрескавшихся губ. Два человека, последовательно переживших наводнение, землетрясений и кораблекрушение, однако чудесным образом оставшиеся в живых.
  -- Такие дела, дружище. -- подтвердил ему ДВ
   Преодолев, наконец, паузу растерянности, горовосходитель выдавил из себя:
  -- Да вы, я смотрю, прям верхолазы какие-то...
  -- А ты, я смотрю, прям какой-то казззззел горный... -- не сдержавшись, укоризненно гавкнул ему ДВ, и мы продолжили спуск по бесконечным пологим осыпям с нагромождением острых обломков.
  
  
   * * *
  
   Спустя еще пару часов встретили группу из четырех странноватых молодых людей. Молодые люди сидели на моренных камнях, скинув рюкзаки, и самозабвенно натирали вои морды какой-то белой гадостью.
   -- Клоуны что ли? Мимы? -- негромко поделился я с ДВ свой догадкой.
  -- Может, педики? -- неуверенно предположил ДВ.
   Впрочем, эти молодые люди оказались куда как более адекватны и наблюдательны, чем "козел горный". Они буквально с одного взгляда определили разницу в состоянии между нами и ими, и приготовились "молчать и слушать, Молчать и слушать". Путь их был недалек -- до Аккемского ледника и обратно. А морды они мазали белым, "чтобы лицо не обгорело"
   -- Вот ведь! -- не унимался ДВ, когда мы с ними уже распрощались. -- Новое поколение. Другие ценности. Нам и на Памире-то в голову не приходило чем-то мазаться...
   И это правда. По моему глубокому убеждению, при всяких критических передрягах организм внутренне мобилизуется, и инстинктивно сосредотачивается на главном: дойти туда-то, перепрыгнуть через трещину, дотянуться, добраться, упереться. При этом все мелкие телесные повреждения (ожоги и обморожения 1 степени, мозоли, ссадины, царапины) вообще игнорируются и, субъективно, не доставляют неприятностей. По крайней мере, ничего сравнимого с неприятностями, которые доставляли бы те же повреждения в московской жизни, когда никакой адреналиновой сверх-цели у организма нет. Поэтому мазаться на Алтае кремом от загара -- это нарциссизм какой-то. Не Гималаи же, в конце концов... Эти молодые люди далеко не уйдут.
   Но были, конечно, и другие встречные. С красными обгорелыми лицами, легко прыгающие вместе с рюкзаком по камням вверх, весело кричащие "Привет". Запомнился какой-то парнишка, у которого к рюкзаку сзади были стоймя пристегнуты умопомрачительные, никогда мною ранее не виданные высотные альпинистские ботинки. Сложная сверкающая конструкция из пластмассы и стали, нечто среднее между горнолыжными ботинками, и теми ботами, в которых Армстронг топтал поверхность нашего естественного спутника. Ух ты, вещь! Хоть я в этом и не разбираюсь...
  
  
   * * *
  
   После обеда мы вышли к Верхнему Аккемскому озеру. Судя по карте, дальше основная тропа шла по левому берегу, и здесь я проявил чудеса штурманской интуиции: предложил пересечь Аккем прямо тут, по озеру, в верхней его части. Вернее, там даже не озеро еще, а река, разливающаяся по широкому гравийному руслу несколькими плоскими рукавами. Идея оказалась очень удачной, перешли безо всяких трудностей, глубина редко где была больше, чем по колено. Единственный минус -- через широкие рукава долго идти в ледяной воде, ноги отмерзли и потом противно ныли костями.
   Зато на выходе из озера река снова собирается в полноценный бурлящий горный поток, и почему-то именно здесь между берегами перекинут трос для переправы. Трос висит примерно на уровне воды, так что переправа здесь превращается в героическую эпопею: надо пристегнуться к тросу карабином, бухнуться в ледяной поток глубиной примерно по шею, и далее, захлебываясь, уворачиваясь от струи, хлещущей тебе в морду как из брандспойта и временами захлестывающей с головой, как-то перебираться метров тридцать вбок, перехватываясь по тросу руками и пытаясь найти ногами какую-то опору на дне, вдоль которого поток резво несет булыжники размером с консервную банку и довольно ощутимо долбит по костям. Плюс еще рюкзак за спиной.
   По крайней мере именно такую технику переправы продемонстрировал нам некий незнакомый дядя, как раз в тот момент, когда мы подошли в этому месту. Мы остановились и следили за ним как завороженные, одновременно поглядывая на русло ниже по течению -- где там можно будет удобно выловить труп, разбитый о камни?
   Но пронесло, дядя выбрался на наш берег, скинул рюкзак и начал лихорадочно раздеваться, стаскивая с себя насквозь промокшую одежду. Русское выражение "промок до нитки" в своем буквальном значении. Мы пытались завязать с дядей беседу, но неудачно. Дядя трясся всем телом, отбивал чечетку зубами, и мог произносить только короткие слова из одного слога, вроде "бля" или "вду". И это при том, что буквально километром выше -- всего по колено. Воистину, в горном походе героизм и идиотизм ходят рука об руку.
   Вечером мы остановились чуть ниже Аккемского озера, и это была первая полноценная ночевка за пять дней. Лесочек, озеро, костерчик. Палатка не хлопает крыльями и не ложится под подрывами ветра, комфортная плюсовая температура. И только тут организм дал себе волю и счел возможным капризничать. Начала болеть на каждом шаге поясница, отбитая при полете через трещину на Коккольском. Начала болеть при каждом глубоком вздохе диафрагма, отбитая там же. Ободранные, отбитые и отмерзшие лапы начали ныть, ломить и саднить, распухли раза в полтора, из всех трещин на руках сочилась та самая бесцветная гадость. У ДВ было примерно то же самое, и мы со знанием дела вспоминали Эрцога и Ляшеналя: "Сакэ и Путаркэ принимаются за дело: они широко раскрывают дверь, и импровизированным веником выметают из вагона все, что находится на полу. Среди прочего мусора виднеется внушительное число отрезанных пальцев всевозможных размеров, вылетающих на платформу к ногам остолбеневших жителей"
   Ночью все это разболелось еще больше и мешало спать. И потом болело там и сям еще достаточно долго, примерно недели три после возвращения в Москву.
  
  
   19. На отходе
  
   Дальше ничего интересного -- вниз, вниз, вниз... В очередной раз отметил для себя, что когда мы возвращаемся откуда-то, ДВ идет быстрее меня. Если мы идем туда, мне интересно, влечет неведомое, выделяется адреналин, я иду первым и обгоняю. Когда мы идем обратно, мне на все наплевать, интерес отсутствует, адреналина нет, руки-ноги на автомате, и я отстаю. ДВ идет и туда, и обратно с одинаковой скоростью. Есть ли у него интерес -- уж и не знаю.
   Тропа была довольно извилистая, причем в некоторых местах выходила на свежие речные обрывы и там заканчивалась. Ясное дело, кусок берега смыло буквально несколько дней назад. Приходилось обходить, продираясь через елки, выписывая кругаля по горизонтали и по вертикали.
   С интересом прошли место впадения реки Текелю в Аккем. Если бы мы, не дай Господи, решились позавчера на возвращение кружным путем по Текелю, то в именно этом месте нам пришлось бы переправляться через Аккем. Но вот дошли прямым путем и посмотрели воочию: нет, совершенно нереально. Моста нет, река бурлит, грохочет и несет. Вроде бы есть на том берегу некая бревенчатая конструкция, к которой некогда был закреплен трос, но... Мы вспомнили вчерашнего героического дядю, который переправлялся через Аккем по тросу возле Верхнего Аккемского озера и проклял все на свете. Ну так извините, там Аккем был раза в три уже, и куда как менее свиреп... В общем, еще раз убедились, что Петя подошел к нам как нельзя вовремя.
   А еще, помню, все те два дня, пока мы шли от Аккемского озера к Тюнгуру... Знаете, бывают такие мысли, которые приятно думать, безотносительно того, насколько они реальны. Ну, например, как приятно было бы написать заявление об увольнении и ткнуть им начальству в морду. Или, в более молодые годы -- как будет здорово, когда дети чуть-чуть подрастут, и можно будет с ними вместе склеивать пластмассовые модели самолетов. Такие мысли можно думать-обдумывать-продумывать бесконечно, без логического начала и завершения, просто приятно. И вот точно так же я все два дня, пока мы спускались от Аккемского озера до Тюнгура, думал-обдумывал такую гипотетическую мысль-фантазию: вот если бы Петя приехал из своего Новосибирска в Москву на недельку. Куда бы мы его в Москве сводили, что бы мы ему в Москве показали... Особенно приятно было обдумывать такую разновидность это мысли-фантазии: Петя приехал в Москву в летнее время, когда жена моя с детьми уехала на дачу, и осталась пустая московская квартира.
  
  
   * * *
  
   Ну и на прощанье парочка зарисовок на отходе -- так, чтобы сбалансировать избыточный драматизм.
   Из Тюнгура возвращались с дядей Сашей. Дядя Саша -- сухой дядька лет под пятьдесят, житель Бийска и бывший иструктор по туризму, взял рюкзак и отпуск на недельку, и в одиночку поехал на своем "Москвичонке" в Тюнгур, по горам побродить. Побродил он, по его словам, как-то не очень удачно, где-то завалился, руку потянул, и бесславно возвращался обратно. Согласился подбросить нас от Тюнгура до Бийска "за бензин". Шестьсот километров горной дороги! Шикарный подарок. В пути, среди прочего, состоялся следующий диалог:
  -- Так вы чего, мужики, дождь-то где вас застал?
  -- Там, наверху, на ледниках. Менсу, Куркуре... Даже не дождь, а не поймешь что: то дождь, то снег, то град. Слякоть какая-то.
  -- А-ааа.. А тут у нас, пониже, настоящее наводнение было. Аккем поднялся так, что местные не помнят. Даже тропу смыло кое-где. Ну, вы спускались по левому берегу, видели небось.
  -- Видели, да. Еле пролезли, без тропы-то. Просто обрыв, и все.
  -- Во! А я когда по Аккему вниз шел, наткнулся на голландцев. У них потоком смыло лошадей и продукты, слава Богу хоть сами уцелели. Дождь хлещет, они все мокрые, голодные, орут мне "Where is the camp here?!". Какой тебе, говорю, кэмп, дурья башка? Откуда я тебе тут кэмп возьму? В Тюнгур, говорю, иди, в Тюнгур! "Тюнгур? Where is it?". Вере из, болван нерусский... Показал ему на карте, тридцать километров, топай давай, а то замерзнешь! "О, thirty kilometers to nearest camp! Very large country, very large country". Ясное дело, вери ладж. А ты чё ж думал?! Алтай -- он же как три твоих Голландии! Собрался уж было уходить от них, да они вдруг как заголосят "Help! Help please! We need help!". Ишь ты, хэлп. Ну, чё ж, не бросать же в беде, люди все-таки... Дал им бутылку водки, да...
   Эта разухабистая широта души в сочетании с аккуратным школьным английским давала дополнительный неуловимо-комичный эффект. Чем-то похоже на "Особенности национальной охоты", когда Кузьмич отвечает финну впопад, не зная финского. "Дал им бутылку водки, да". Универсальная пилюля и золотая пуля одновременно. Средство от поноса и золотухи, спасение от непогоды и финансового кризиса, защита от сглаза и геологического катаклизма. Что нужно в первую очередь человеку, у которого в чужой стране за 7000 км от родины смыло лошадей и продукты? Ну, конечно, водки, какие сомнения! И никаких других потребностей. Дал ему, болезному, бутылку, чего уж...
   У нас были билеты на поезд из Барнаула на послезавтра, надо было где-то перекантоваться в Бийске сутки. Дядя Саша без колебаний предложил нам отвезти нас на свою дачу и оставить ключи. "Все равно там не живет сейчас никто. Денек поспите, завтра дачу закроете, и ключи под коврик положите. А?"
   Ну, каково?
   Отказались под не помню уже каким предлогом.
  
  
   * * *
  
   Вторая картинка уже из Бийска.
   Сидим, пьем пиво в местной забегаловке весьма пролетарского пошиба, заедаем щами и пельменями. Очень довольны и собою, и пивом, пельменями. Продолжающееся счастье. Возле стола стоят оба наших рюкзака (расстаться с ними было уже никак невозможно), к каждому рюкзаку сбоку приторочен ледоруб. Улыбается железным клювом, сверкает оранжевой рукоятью.
   За соседним столиком -- два совершенно конкретных братка, живая иллюстрация к "лихим девяностым". Один совсем молодой, другой лет за тридцать. Но общность несомненная: квадратные лица, развитые надбровные дуги, загривок, мощь в бицепсах и челюстях. Причем располагаются в пространстве они следующим образом: тот, что постарше, сидит строго к нам лицом, а тот, что помоложе -- наполовину спиной, наполовину боком. "Ярко выраженные дегенераты" -- решил я про себя сразу, и, как выяснилось, угадал только наполовину.
   В разгар поедания пельменей старший браток обратился к молодому, не разжимая челюстей и с точно рассчитанной громкостью -- так, чтобы создать у молодого ощущение конфиденциальности, но и вместе с тем так, чтобы мы тоже смогли расслышать:
   -- Слышь, Васек. Назад глянь, только не сразу. Двое сзади за тобой, с ледорубами. Видишь?
   Васек видимо напрягся спиной, будто гвоздь получил в шею, выждал несколько настороженных секунд, затем неумело-делано-лениво повернулся и якобы мельком глянул и на нас, и на рюкзаки, и на ледорубы. Одновременно старший воспользовался мгновением, и переглянулся со мною. Квадратное лицо без мимики ничего не выражало, но один глаз медленно закрылся и потом открылся вновь. И что-то мелькнуло шаловливое в уголках губ, или мне показалось?
   Васек вернулся в исходное.
  -- Это крутые ребята, Васек. Они этими ледорубами Троцкого замочили. -- продолжал старший все так же не разжимая зубов, но чтобы нам было слышно.
  -- Да ты чё?! Троцкого?! А кто такой? Почему не знаю? Не наш что ли? Барнаульский какой? Или из Новосиба? -- Васек всполошился не на шутку, забыв про конфиденциальность.
   Старший выждал паузу и выпустил струю сизого дыма. Вознес свою значимость до небес. Аудитория сгорала от любопытства.
  -- Троцкий -- из Новосиба? Ха. Бери выше, Васек, бери выше... Но... Это старинная история, я тебе потом как-нить расскажу...
   Он еще раз встретился со мной взглядом, и еще раз подмигнул в той же бесстрастной манере. Ни один мускул не дрогнул. И правильно! Если б он хоть чуть-чуть ухмыльнулся, мы с ДВ не выдержали бы и с хохотом сползли под стол, испортив весь момент. А так -- удержались.
   Да, все-таки советская школа безусловно давала своим учащимся некий непременный минимум эрудиции, не то что среднее образование последующей эпохи.
   Младший еще раз боязливой украдкой оглянулся на ледорубы и торопливо уткнулся в свою тарелку.
  
  
   20. Заключительная мораль, изложенная простым и ясным языком.
  
   Не будем заканчивать на шаловливой ноте, все-таки не тот жанр и не для того я настучал пол-мегабайта текста. Мы с ДВ частенько встречаемся по разным поводам в мирной жизни. Если при встрече присутствует водка (именно водка, коньяк на это не годится), то непременно один тост "за Петю", причем даже без озвучивания -- и так обоим понятно.
   У нас есть более-менее консенсус в оценки всей вышеизложенной истории.
   Это слишком связанная последовательность событий, чтобы быть случайностью. Если бы я не упустил веревку на Коккольском, то ДВ спускался бы в неправильном месте и, скорее всего, расшибся бы в трещине. Если бы он не удержался без кошек и свалился на перевале Турист... Если бы мы хоть раз оступились в тот день, когда переходили Менсу... Если бы мы подошли к перевалу Титова на час раньше -- ДВ, наверное, все-таки полез бы обходить трещину справа и свалился бы в нее. Или мы бы пошли по Текелю и даже не знаю что дальше... Если бы мы подошли к перевалу Титова на два часа позже -- Петя уже прошел бы там раньше, и кто бы вытащил нас за шиворот?
   Полное ощущение, что в этой истории присутствовала чья-то всемогущая разумная воля, которая никогда не проявляется в нашей московской жизни столь явно. Нам устроили познавательную и назидательную экскурсию, в которой мы отделались, по большому счету, всего лишь легким испугом. Нас привели к краю, к красной черте, и сказали Стоп. Вы, в общем, неплохие любознательные ребята, и вот вам в награду: постойте тут, только осторожненько. Дальше вам нельзя. Посмотрите вот на тех людей, переходят через эту черту, тех, которым можно. Ощущаете разницу с ними, с настоящими? То-то.
   Но вы, в общем, тоже ничего. Поэтому загляните теперь осторожненько -- осторожненько! -- за край. Видали, какая красота! А? Постарайтесь запомнить на всю жизнь.
   Мы запомнили. Спасибо за "картинки". Прав ДВ, "картинки" -- это очень важно. Дают точку опоры. Осветляют душу.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"