Сорино Сони Ро : другие произведения.

Sancta sanctorum satanatomia

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Глава ДВЕНАДЦАТАЯ)


   Абсолютный фантазёр.
  
  
   Дополнительная глава.
  
  
  
   Обязательное дополнение.
  
  
  
   Проект: Небесные сказки Сорино.
  
  
  
   Глава вводная: Sancta sanctorum Satanatomia.
  
  
  
  
  
   1.
  
   Тёплый май рассыпал по паркам и скверам Арая сочные белые цветочные гроздья расцветших каштанов и акаций. Солнце ласкало город по утрам и растворялось в хрустальных нитях фонтанов на маленьких площадях. Солнце скользило слепящими пятнами по витринам магазинов и кафетериев, перемигивалось солнечными зайчиками в кронах деревьев, и блестело в редких лужах: проблёскивая в них золотыми точками между белых цветов, сорванных ветром. Солнце сияло в окнах аккуратных домиков, растекаясь по стёклам золотистой плёнкой, - стекая на тёплый асфальт и растворяясь в пятнах света, которые гонялись наперегонки с полосками серых теней. Солнце пропитало своей сладостью тёплый утренний ветер и сквозняки в переулках, мигая в хлопающих форточках, не прикрытых плотно, прокалывая золотыми иглами своих лучей колыхавшиеся кусты белой сирени, пёстрые флаги над мэрией и растворяя чугунную изгородь вокруг Школы, словно некую разновидность сахара: черного и легко плавящегося на свету. Расцвечивая золотом мелкую рябь в лужах. Солнце было щедрым для этого города, не жалело своего драгоценного света, дарило его всем.
   На площади перед городской школой в этот ранний час находился всего один мальчик, которому на вид можно было дать двенадцать лет. Он глянул на свои наручные часы, подаренные перед тем отцом со словами "Надеюсь, ты понимаешь для чего этот подарок", затем мельком глянул вправо на проулок, из которого скоро должен был появиться тот, кому он назначил встречу здесь в столь ранний час.
   Этого мальчика звали Рони. Он ждал здесь своего старшего брата Ишира.
   Глянув на свои новенькие часы, которые так плотно сидели на запястье, на черном кожаном ремешке, он в который раз за это утро спросил себя, что имел в виду отец, когда напутствовал подарок словами "Надеюсь, ты понимаешь...". Имел ли он в виду то, что Рони еще не умел разбираться во всех этих красивых позолоченных цифрах, выделенных слепящим кругом на циферблате, чтобы точно понимать, который сейчас час? Или нечто иное? Например, то, что Рони вообще не умел понимать течения времени и уж тем более не мог его измерить числами?
   Рони сжал пальцы левой руки в кулак и подвигал запястьем вправо влево, вылавливая на круглом стёклышке солнечных зайчиков, которые стреляли ослепительными вспышками: то в глаза, причиняя им неожиданную, хотя и короткую, боль; то в мельтешение солнца и теней в недалёкой каштановой аллее, где они терялись между солнечных блёсток в резной листве. Он вздохнул и пробормотал: Ну, вот, он вечно опаздывает.
   Рони направился к аллее, засмотревшись на перекрёсток, в остром изгибе которого каштановые деревья мельчали и уступали место более подходящему для Арая дереву - декоративному персику. Возле трамвайных путей, которые как раз выгибались поворотом в сторону школы, вычертив в горячем воздухе две огненные дуги, стояла поблекшая от времени тележка мороженщика Зака. Пёстрый зонт, под которым обычно добрый старик дремал весь день, был сложен и вставлен в специальное крепление сбоку. А его складной стульчик лежал сверху, на белом листе картона с ценниками на мороженое.
   -Будет хуже, если он вовсе не придёт, - пробормотал Рони, когда вошел в аллею и сел на первую скамейку. Он поставил ранец рядом с собой и тяжело на него облокотился, рассматривая сверкавшую в утреннем солнце площадь и беспокоясь всё больше.
  
   ~*~
  
   Вчера ему стоило больших трудов выловить вечно занятого Ишира на большой перемене между второй и третьей парой уроков. Старший брат был задумчив и, кажется, не замечал никого вокруг, хотя десятки ребят и девчонок окликали его, приглашали куда-то с ними пойти или перекусить бутербродами прямо в рекреации на широких подоконниках огромных распахнутых окон. Ишир молчал, смотрел в пол или невнятно отвечал, если чья-то рука всё же останавливала его, дескать, нет-нет, не могу, мне нужно в класс араянги.
   Рони стал перед ним, когда Ишир вышел к широкой мраморной лестнице. Он улыбнулся старшему брату и показал подарок отца, вытянув руку. И... Ишир очень заинтересовался наручными часами. Он вдруг крепко взял запястье Рони и поднял его еще выше, вертя руку младшего брата в разные стороны, чтобы лучше рассмотреть, как сами часы, так и ремешок.
   -Где ты их взял? - Он весьма серьёзно посмотрел Рони в глаза. - Я знаю эти часы. Они хранились в отцовской шкатулке на чердаке. Ты, что же... - Его черные брови высоко и удивлённо взмыли на смуглом лице. - Взял их без спросу?!
   Младший брат скривился от боли и досады, и выдернул руку.
   -Иных вариантов ты не рассматриваешь, да?
   -Ну... я... - Ишир понял, что повёл себя с братом не лучшим образом и смутился. - Я давно просил у отца отдать их мне... А он ни в какую... Сказал, что их время придёт неожиданно и не для меня.
   -Вот-вот, - самодовольно кивнул Рони. - Не для тебя. Отец лично сам отдал их мне. Хотя и сказал что-то странное в напутствие.
   Ишир смотрел на брата. Смотрел, чуть прищурившись, как только он один умел. Смотрел не насквозь, как отец, когда хотел узнать по всегда виноватым глазам, шалил Рони или нет..., а словно испрашивая позволения заглянуть глубже, чем обычно позволяли отчаянно зелёные глаза брата. Рони не умел отказывать этому взгляду, и даже имея за душой какой-нибудь недобрый секрет, - позволял старшему брату проникать в себя до самого дна. Он знал, что Ишир не осудит, хотя, возможно, и постарается исправить.
   -Что он сказал тебе, Рони?
   -Разве этого не видно в моих глазах?
   -В них видно много чего. Я потерялся в этой пёстрой и громкой толпе твоих мыслей. Ты научился прятать тайное среди явного... - Ишир вдруг улыбнулся и потрепал братишку по волосам. - Обожаю тебя, сорванца. Хитрюга.
   Рони готов был мурлыкать, как котёнок, от этой неожиданной ласки старшего брата. Тот не часто баловал его даже простым добрым словом, всё больше отмалчиваясь или хмурясь. Рони помнил его совсем другим. Он помнил время, (и, что удивительно, - это было совсем недавно), когда Ишир мог позволить себе просто гонять мяч на школьном поле или ввязываться в совершеннейшие авантюры, многие из которых придумывал сам же. Он умел заразить Рони своим азартом в выискивании новых троп к Первой Лаборатории, обследуя бескрайние пустоши на восточном краю Арая. Он умел организовать ночную вылазку на чердак, проигнорировав отцовский строжайший запрет даже просто приближаться к чердачной двери. Он мог разбудить Рони в пять утра, чтобы его еще тёплого и разморенного после постели, увести за собой на Тёплую речку... и всё лишь для чего? Чтобы поплескаться и поплавать в её плотных и тёмных волнах между белёсых облаков тумана, которые медленно отползали к камышовым берегам на той стороне, где клубились и мерцали в занимавшемся солнце, возле крутых обрывов оранжевого песчаника. А выбравшись на берег, раскинуться на песке, как есть, нагишом, и смотреть в синее-синее небо, по которому растекались волны золотого утреннего света. Чтобы просто слушать тишину, наполненную тихой музыкой серебряных плесков речных волн, птичьего щебетанья издали и потрескиваний камыша.
   Рони вздохнул и неожиданно, даже для себя, потёрся головой об руку брата.
   -Ты чего? - Ишир испуганно отдёрнул руку. - Опять за своё?
   -Да ладно тебе, - хмыкнул Рони, подумав про себя, что всего на одно мгновение Ишир снова стал похож на обыкновенного мальчишку, хотя и старшего по возрасту. Он отступил на шаг, чтобы больше не смущать Ишира и улыбнулся, как отличник, уверенный в своих оценках по химии. - Папа сказал, что надеется на то, что я понимаю, для чего он сделал этот подарок.
   Ироничная бровь на лице Ишира заставила-таки смутиться Рони. Теперь он спросил, покраснев отчего-то:
   -Ты чего?
   -Папа так сказал?
   -А-а, ты об этом... - Рони хмыкнул. - Хых, да, наш папа не любит речи говорить. Даже если речи состоят всего из одного простого предложения. Он сказал что-то короткое, в общем, а я перевел его слова на понятный для всех язык.
   -Для всех - это для кого? - не унимался в своей иронии Ишир.
   -А без придирок можно? - вспыхнул Рони
   Мимо них пронеслась стайка ребятни из младших классов, и бледный Рони сразу опустил голову, словно сказал вслух плохое слово, словно выкрикнул его в лицо старшему брату, и оно разнеслось по рекреации с эхом. Ему снова стало обидно за себя..., и стыдно... в который раз. Ребятня рассыпалась и поскакала по лестничному маршу пёстрым горошком, пара отчаянных мальчишек принялась скользить по массивным мраморным периллам - оп, ха-ха! А остальные, как весёлые разноцветные шарики прыгали, тараторили выученные на уроке скороговорки, (коверкая их невероятно, и на все лады), и подбрасывали свои пёстрые ранцы от радости, что уроки закончились, а впереди их ждало: школьное футбольное поле, бассейн со свободным доступом, мороженое и еще масса непременных и желанных ребячьих дел, которые и до ночи не переделать.
   А Рони смотрел в пол.
   Пробегая мимо, они все приветствовали Ишира: Ишир! Привет! А у нас уроки закончились! А мы на поле! Айда с нами!
   -Ох, нет, ребятки, мне ещё в школе нужно побыть. А вы отдыхайте. Но и не забывайте, что первый звонок в восемь утра прозвонит. Домашние задания выучите!
   -Ишир! Ишир! Ну, не будь таким скучным, Ишир! Пойдём в бассейн!
   -Лягушата вы мои... А я завтра в ваш класс наведаюсь. Сам лично проверю, насколько хорошо выучили свои уроки.
   -Приходи, приходи, приходи, Ишир! Мы будем ждать!
   -Договорились! - Ишир с умилением смотрел на малышей, которые пританцовывали на лестнице в нетерпении перед манящей солнечной полоской в приоткрытых тяжелых дверях. Всего-то десяток шагов... - Вот только не пожалеете? Я ведь строго проверять буду!
   -А мы всё выучим! Выучим! Правда, выучим!
   Дети весело общались с Иширом, при этом, не заметив Рони, которого тоже знали. Не крикнув ему даже простенького привета.
   Младший брат исподлобья глянул на старшего...
   Ишир смотрел на Рони.
   -Обижаешься на них, да?
   Рони безразлично пожал плечом, изо всех сил стараясь не выказать на лице своей досады.
   -А ведь нужно всего-то... подумать, - Ишир вздохнул и перевёл свой взгляд вперёд, туда, где над лестницей висела огромная картина с видом Арая, если бы разглядывать ангельский город с высоты птичьего полёта. Городские окраины казались чуть выгнутыми вверх, отчего город был похож на чашу. Они были окантованы персиковыми садами, словно изумрудным ожерельем, в котором играли точки и волны света. А дальше раскинулись невообразимые по величине золотые пшеничные поля с зелёными пятнами редких рощиц, - и по пшенице легко катился ветер, как на серебристых волнах. Тени гигантских белых облаков, растекшихся по краям небесной сферы, расчертили серыми полосами и пятнами золотую пшеничную бесконечность. И солнце, пробивавшееся сквозь континенты белых облаков, упиралось столбами света в пшеницу: они медленно скользили в отдалении, в совершеннейшей тишине, нарушаемой лишь тихим шелестом ветра, и в них кружились стаи точек-ласточек.
   -Я подумаю, - вздохнув, ответил Рони, с трудом и неохотой отведя взгляд от картины. Он любил это произведение неизвестного художника, которое отец, (директор школы), распорядился поместить на самом видном месте - над лестничной площадкой между первым и вторым этажом.
   -А еще лучше, если ты задашься всего одним вопросом. Точнее, вопросом, состоящим из одного слова.
   -Хорошо, - покорно согласился Рони.
   Ишир недоверчиво вздохнул и вдруг снова потрепал брата по волосам.
   -Ты умный. И скорее всего, задавал себе этот вопрос, - Ишир смотрел в глаза Рони, в этот раз пристальнее и, конечно же, увидел в них то, что искал. Поэтому, вскоре послышался еще один недоверчивый вздох. - Ты знай, что если по-настоящему захочешь найти ответ на этот вопрос и не сможешь сделать этого в одиночку... Я помогу.
   -Боюсь, что это будет поводом для нашей очередной ссоры.
   -Очередной?
   -А ты разве не видишь, что в последнее время мы: или молчим, или ругаемся по пустякам?
   Рони заметил, что старший брат спрятал руки в карманы своих брюк: белые узкие ладони юркнули в косые разрезы, как испуганные зверьки в норки. Теперь была его очередь опустить голову с виноватым видом. И Рони, наконец, почувствовал удовлетворение. Не то, чтобы он хотел и ждал унижения своего обожаемого старшего брата, нет - конечно, нет!
   Но постоянно чувствовать себя виноватым в одиночку и не понимать ЗА ЧТО - согласитесь, малоприятное занятие для мальчика двенадцати лет. Поэтому неловкость Ишира, которая была весьма справедливой по отношению к себе, вполне устроила Рони и заглушила это гнетущее чувство самоуничижения, которое крепло день ото дня и выедало сердце изнутри, как червячок яблоко.
   -Прости меня, братишка. Я и, правда, уделяю тебе всё меньше времени.
   -Я понимаю, Ишир, и уже всё забыл. Правда. - Рони никак не мог справиться с этим феерическим чувством собственного превосходства, которое катилось по его тёмной душе высокой приливной волною. И хотя он вполне себе осознавал, что накатила она временно и очень скоро схлынет, оставив после себя досаду и новое неудовольствие собой... Всё же, он наслаждался влиянием, которое оказалось таким хитрым тонким и действенным на гордого и благородного Ишира, что даже заставило его почувствовать вину перед младшим братом.
   Хотя никакой вины не было и в помине. Ссоры обычно начинал Рони.
   -Что мне сделать для тебя, братишка, чтобы искупить вину?
   Рони не удержался и на мгновение закрыл глаза. Впрочем, и правильно сделал - слишком много откровений засветилось в них...
   -Завтра... - Ишир закашлялся, горло сжималось от переполнявшей радости. - Завтра утром... Давай проникнем в кабинет отца в школе?
   Ишир кивнул, не подняв головы.
   -Хорошо.
   -Ты услышал меня, старший брат? - Рони знал, что должен был закрепить успех единственно возможным способом - заставить Ишира согласиться на проступок осознанно. - Я говорю о кабинете не какого-нибудь там завуча или учителя... Я говорю о кабинете нашего отца!
   Ишир посмотрел на Рони. У него были грустные глаза. И пятна света из окон на первом этаже ползали по смуглому лицу золотыми полосками. Младший брат вздрогнул и... и испугался. Все его чудесные игры с ангелами Арая, в которые он играл до этого момента, выстраивая их тонко и точно, как шахматные партии, - вдруг поблекли перед простым и открытым взглядом старшего брата. Всё дело оказалось в том, что не Рони, а именно Ишир поведёт их в кабинет. Это был взгляд не обманутого, но вынужденного сделать проступок ангела... это был взгляд Бога, который всё знал наперед, не просчитывая..., а просто зная.
   -Ты не спросишь, зачем я хочу попасть в кабинет отца?
   Ишир покачал головой. Он не хотел произносить вслух пустых слов. Тех слов, в обращении с которыми Рони изрядно преуспел, постигая черное искусство манипуляции с душами и сердцами.
   -Хотя бы, что-нибудь спроси у меня, Ишир?! - младший брат и не заметил, что спрашивал, словно испрашивал, сам.
   -Ты обедал сегодня? Может быть, сводить тебя в кафе и покормить?
   Рони отпрянул, словно получил хлёсткую пощёчину. Он даже щеку потёр рукой. Оторваться от взгляда Ишира он не смог, поэтому так и пятился назад, медленно, с трудом передвигая ноги, словно шагал не по пятнам света на мраморном полу, а по колено в густой болотной жиже. Потирая красную щеку... Не отрывая взгляда...
   -Завтра в шесть утра... будь на площади перед школой, Ишир.
   -Я не поеду на ночь домой. В Арая у меня еще остались незавершенные дела. Можешь спать в моей кровати. И попроси Найву, чтобы утром передала термос с травным чаем для меня.
   Рони опустил голову.
   -Из термоса мне тоже можно хлебнуть? - прошептал младший брат и сразу испытал это страшное чувство собственной ущербности, которое расцветало роскошной бардовой розой в душе, если он язвил или хотел обидеть Ишира.
   -Конечно, можно, - просто ответил тот. Затем оглянулся назад... чуть помедлил... и вернулся пронизывающим взглядом к Рони. - Ну..., мне пора идти.
   Младший кивнул.
   Ишир улыбнулся ему как-то странно и, хлопнув по плечу, пошел по лестнице на третий этаж.
   Рони и не помнил, как спустился вниз. Он не заметил чьих-то приветствий и не обрадовался бы им, даже если бы и заметил.
  
   Впрочем...
  
   -Рони?
  
   Мальчик остановился и глянул вверх. Перед ним стоял учитель Сорино и поправлял свои очки с сиреневыми стёклами, в которых ослепительно сверкало солнце. Полоска черной тени перечеркнула лицо учителя поперёк...
   -Ты здоров, малыш?
   -А?
   -Выглядишь болезненно как-то... - Сорино критически рассматривал Рони, склонив голову набок. Черная полоска сползла по его лицу вниз и скоро совсем исчезла. Солнце мерцало в чернёной платине его волос, стекая волнами переливчатого света.
   Он вынул руку из кармана джинсов и показал на приоткрытую дверь в кабинет.
   -Зайди-ка. Я напою тебя сладким чаем и накормлю куском яблочного пирога. Любишь яблочный пирог?
   -Это не ваш класс араянги, - Рони смотрел на дверь. Точнее на полоску света, в которой клубились и тихо сверкали пылинки. Ещё в ней шевелились тени из окна. Рони знал это большое и всегда распахнутое окно на первом этаже, в котором качались ветки акации, отяжелелой цветами, как в живой картине. - Это кабинет учителя Соло.
   -Он в отъезде. И пока Соло нет, я преподаю основы ритмодинамики младшим классам. - Сорино улыбнулся Рони. И хотя мальчик не увидел его глаз за слепящими бликами на стёклах очков, всё-таки он испытал странное чувство облегчения и даже некоторой благодарности к этому человеку. Который понял, что в этот момент нельзя оставлять Рони наедине с самим собой. И не пытаясь выведать причин его сумеречного настроения, он просто решил помочь.
   Они вошли в кабинет. Рони сразу пересёк классную комнату и подошел к окну. Раскрыл его огромные створки настежь с некоторым трудом. Стёкла загудели в рамах, отдавшись вибрацией в ладонях. Странно было то, что Сорино держал окна в этом кабинете прикрытыми, тогда, как в своём даже на ночь не закрывал, и всегда ставил на подоконник тонкую стеклянную вазу с одной белой розой.
   Рони стал вплотную к подоконнику, чувствуя, как горячо давит кожу острая грань, подался чуть вперёд, и... потянулся рукой к ближайшим цветочным гроздьям. Провёл по прохладной и влажной упругости кончиками пальцев... оттаивая и расслабляясь. Солнце расплескалось слепящими точками в белой цветочной пене. За белым-белым этим облаком шевелились тени тонких стволов, и еще дальше, сквозь неспешное мельтешение цветочных гроздей, просматривался пустой школьный двор и блестящий на солнце горячий асфальт.
   -Откуда роса на цветах? - Рони на мгновение оглянулся. - Ведь дождя не было... Или был, а я просто не заметил?
   Сорино заливал кипяток из большого металлического чайника в маленький стеклянный заварочник. Крупные чаинки забурлили в горячей воде, оставляя за собой янтарные полоски и спирали. Учитель поднял глаза... А Рони сразу вернулся взглядом к акациям за окном.
   -В нашей школе есть садовник, если ты не знал, - Сорино приоткрыл крышечку заварника со стеклянной ручкой в виде цветка, и понюхал ароматный пар. Закрыл глаза и прошептал: - Как раз то, что нужно. Полуденный чай должен быть всё ещё крепким, как утренний. Но в нём уже должны быть разбавлены цветочные ноты. Совсем чуть. Представляешь, я добавил в заварку щепотку мяты. - Он аккуратно вернул крышечку на место и отодвинулся, чтобы рассмотреть, как красиво и ровно по стенкам маленького чайника сползали капли остывшего пара. - Как ты относишься к мятной ноте в чае?
   -У нас дома не принято пить чай.
   Учитель удивлённо посмотрел на Рони.
   -Помнится, твой папа как-то угощал меня...
   -Это травные настои. Чай у нас не пьют. Папа не терпит стимулирующих или возбуждающих веществ, и не держит их в доме.
   -О кофе даже и говорить не приходиться?
   Рони улыбнулся солнцу, которое просвечивалось сквозь ослепительно белую акацию. Её тяжелые ветви медленно шевелились на слабом полуденном ветру, роняя капли влаги в траву.
   -Как же его... экий же, громадный пирог мне сварганили в кондитерской. А я и не просил большой. Я бы и кусочком обошелся...
   Рони отошел от окна. Учитель склонился над пирогом с маленьким ножом в руке, примериваясь разрезать его на ровные треугольники. Солнечная полоска чиркнула по кромке лезвия и стегнула по глазам мальчика, как туго натянутая леска, отдавшись короткой, но тягучей болью на дне его пронзительно зелёных глаз. Рони отвернулся. Осмотрел пустой класс, наполненный светом, запахом акации и воздухом. На противоположной стене висели портреты первых учителей.
   Мальчик подошел к учительскому столу и, пока Сорино сосредоточено резал аппетитную золотистую корку на пироге, Рони заглянул в немногочисленные бумаги, аккуратно разложенные на коричневой полировке. Сквозняк листал учебник гипердинамики, тихо шелестя страницами. Солнце просвечивало мягкими лучами ровные абзацы текста, как с одной стороны листа, так и с другой. Внимание мальчика привлекла тетрадь посредине стола. Поперёк неё лежала обыкновенная перьевая ручка. Взгляд притягивал короткий текст в середине страницы...
   Рони глянул на Сорино, и, убедившись, что тот весь поглощен разделкой пирога на ровные доли, обошел стол и заглянул в тетрадь.
  
  
  
   Скажите спасибо предавшему вас.
   Скажите спасибо тому, кто предал вас в любви.
   Теперь вы научены. Теперь вы сами знаете, что это такое - настоящее предательство. Не с чужих слов, не из книг и песен..., а собственным сердцем распробовав этот горький сок, который источает лишь ваша душа.
   Предавший порадуется. Уйдёт. Он будет предавать кого-то другого. А вы...
   Вы знаете точно, научены на всю оставшуюся жизнь. Это страшное знание теперь вбито в вас, вколочено острыми гвоздями раскрывшейся реальности, выцарапано кровоточащими полосами на сердце... - предательство всего лишь этап, короткая остановка в вашем долгом жизненном пути. Это странно, но... можно жить и идти дальше, вполне-вполне.
   И если не побоитесь влюбиться еще раз - оглянитесь, и... - скажите спасибо предавшему вас. Убив веру... всё же... он открыл вам глаза. И хотя бы это оставил для горького утешения.
   Скажите спасибо, предавшему вас в любви.
   Он дал вам доказательство того, что Любовь есть... раз уж её можно предать.
  
  
  
   Рони отпрянул от учительского стола, чувствуя, как быстро-быстро сердце забилось в груди. Эти странные слова, написанные посредине тетрадного листа, взволновали его. Они проникли глубоко в детское сердце, еще не познавшее предательств, огорчили его и обрадовали одновременно. Словно случайно он познал мудрость открытую другим сердцем для всех остальных сердец.
   Рони глянул на Сорино. Учитель аккуратно раскладывал куски пирога на тарелки и не смотрел в его сторону. Рони подумал: Неужели это настоящие слова? Те самые настоящие слова, о которых говорил отец... Я не понял его... А он рассердился. Тогда я спросил, как отличить настоящие слова от обыкновенных для повседневного употребления? Отец сказал, что настоящие слова напрямую обращаются к сердцу или душе. И сразу находят в них отклик.
   Рони коснулся ладонью левой половины груди. Вот это..., то, что сразу забилось и заболело в сердце... - это и есть отклик?
   Сорино посмотрел на Рони, улыбнулся и сделал приглашающий жест рукой, показав на белую тарелочку с пирогом и чашку янтарного чая.
   Рони улыбнулся ему в ответ и не смог удержаться от того, чтобы в последний раз не глянуть в тетрадь. Солнечные квадраты мерцали на настоящих словах, которые обращались напрямую к сердцу и нашли в нём отклик. Нашли! Даже его сердце, не познавшее настоящей боли, поняло эти слова и запомнило их. Да, - подумал Рони, рассматривая ровные строчки, словно выцарапанные на солнечных пятнах, - я запомню твои слова, Сорино. Я буду благодарен тем, кто научит меня боли. Но... Я буду наказывать их за эту боль. Буду наказывать не потому, что больно стало лишь мне одному. Я буду наказывать и тем самым учить их, чтобы не смели предавать любящих сердец. И если понадобится - буду убивать предателей! Лучше так, чем боль... лучше так.
   И еще он подумал о том, что, возможно, эта раскрытая тетрадь не случайно оказалась такой доступной для любопытного мальчика. Рони взял свою тарелку, затем тонкую вилочку, которой отщипнул край пирога и, наколов, (проколов - цок), отправил в рот.
   -Вкусно?
   Учитель даже не притронулся к своему куску. Он налил в белую чашку ароматного чаю и бросил в неё три кусочка сахара. Размешал. Отпил глоток. И закрыл глаза от удовольствия.
   -С мятой - в самый раз. Некрепко, душисто и вкус чая подчёркнут тонкой прохладной линией. Вкусовые ноты не менее изысканы, чем ноты музыкальные.
   Рони проглотил свой кусочек и взял чашку. Понюхал пар...
   -Мятного запаха почти не чувствуется, - он глянул на Сорино и сразу отвёл взгляд.
   Тот пристально смотрел на него. Рони помнил этот его взгляд и своё особенное отношение к учителю. Они словно когда-то договорились, что тайны маленького Рони вычитываются в глазах, но не произносятся вслух.
   -Надеюсь, ты понимаешь, что собираешься сделать?
   -О чем вы? - Рони отщипнул вилкой ещё кусочек пирога и отправил его в рот. В этот раз, в нежном тесте ему попался кусочек яблока, который разбавил сладость тонкой нотой кислинки.
   -Это становится традицией, знаешь ли, задавать тебе этот вопрос... - Сорино усмехнулся, поставил чашку на стол, и подошел к окну. Он присел на подоконник, вынул из джинсов портсигар и... снова неожиданно глянул на Рони. - Я хочу понять, что изучаешь ты? Или ты просто измеряешь пределы долготерпения своего отца и..., возможно, старшего брата?
   -Я не понимаю вас... - Рони усердно поедал пирог, не глянув на учителя ни разу. Но чувствуя его взгляд на себе и, по возможности, сопротивляясь ему.
   Учитель прикурил тонкую ароматную папиросу и выдохнул в окно струйку сиреневого дыма.
   -Вот, еще странность. Я не стесняюсь курить при тебе. Даже наоборот, меня так и тянет закурить, если я перекинусь с тобой хотя бы парой слов.
   -А курить вредно, - хмыкнул Рони, цокая вилкой по фарфору и собирая последние крошки пирога.
   -Ты умеешь собирать из слов удивительно пустые фразы, как конструкторы строишь, когда не хочешь отвечать правду. В этом случае, может быть лучше просто промолчать? Как ты считаешь? - Сорино расслабился и прислонился спиной к оконному косяку. - Завтра... зайди ко мне после всего.
   -О чем вы?
   Учитель вяло махнул рукой.
   -Доел? А теперь проваливай. Завтра. Всё завтра.
   Рони подошел к двери...
   -И кстати...
   Он застыл, едва коснувшись ладонью набалдашника дверной ручки, и почему-то напрягся. Возможно, красивый и умный мальчик Рони почувствовал, (не понял, а именно почувствовал), что ошибся..., что не понимал изначально...
   -То была не моя запись. В тетради, - вяло произнёс учитель.
   -А чья? - тихо спросил Рони.
   -Чья... - тебя не касается. Скажу лишь, что она предназначалась мне.
   -Вам?.. Но, разве вы...
   -И это тоже тебя не касается. Проваливай же!
  
   ~*~
  
   Рони вздрогнул и осмотрелся. Ему показалось, что он заснул на мгновение и пропустил Ишира. Однако площадь перед ним была всё ещё пустынна, хотя солнце уже разливалось вязкими слепящими полосами и пятнами по окнам зданий на её кромке. Удивительно красивыми были эти домики в ранний час. Понизу они всё ещё оставались во власти серых теней, которые, поднимаясь выше по стенам, становились сиреневыми, затем лиловыми, серебристо-серыми и..., наконец, смешивались вверху с жидким солнечным золотом, стекавшим с ослепительных крыш, словно мёд. И хотя красная черепица не умела блестеть, - всё же, как ни странно, - крыши сверкали на солнце алыми вспышками. Свет обволакивал стёкла в окнах, словно масляной плёнкой, искрясь и играя на ветру, разбрызгиваясь в цветущие кроны акаций, прокалывая их насквозь, достигая тёплых луж на асфальте. Окна были похожи на квадраты и прямоугольники, вырезанные из золотой фольги и аккуратно разложенные на сером картоне.
   Рони поёжился от прохладного сквозняка, что играл в аллее, взял свой ранец и вышел на площадь, чтобы уж точно не пропустить старшего брата.
   И как раз вовремя.
   На другом краю площади показался Ишир.
   Он постоял недолго в сиреневой тени проулка, словно привыкая к ослепительному свету перед собой. Заметив Рони, он махнул рукой и направился к нему. Где-то тренькнул первый утренний трамвайчик. Рони глянул на рельсы, проскользнул лёгким взглядом по слепящим дугам в асфальте в ту сторону, откуда они появлялись - из сиренево-серой арки, справа, окружённой акациями и декоративными персиковыми деревьями. Площадь всё ещё была пуста, но окна домиков, окружавших её кольцом, уже оживали. В них уже принялись двигаться силуэты и тени. Раздавались тонкие звенящие ноты фарфоров, шипение газовых горелок, и скворчание оладьей как-то особенно живописно и аппетитно вырисовывались в воображении. Рони улыбнулся этим утренним городским звукам, он обожал Арая. Ночь, проведённая на вокзале, совершенно вымотала его бессонницей и, как следствие, не прекращавшимся мыслительным самоистязанием по всякому поводу. Он решил не ночевать дома. А сейчас подумал, что, скорее всего, его отсутствия никто и не заметил...
   Ишир подошел и хлопнул Рони по плечу.
   -Доброе утро, брат. Как спалось?
   Рони неопределённо пожал плечами. И к своему удивлению начал принюхиваться. Ишир принёс с собой несколько аппетитных запахов, хорошее настроение и какой-то свёрток. Заметив заинтересованный взгляд, он улыбнулся и протянул свёрток Рони.
   -Что это? - Рони был не в силах сдерживаться, он принюхивался и присматривался к бумажному пакету в руке брата. Однако взять его не решался.
   -Пара утренних булок. Я знаю, ты любишь сдобу.
   -А я не голоден, - пробормотал Рони, не отрывая взгляда от белого бумажного пакета. Он заметил блестящую кромку сливочного масла, пропитавшую бумагу, отчего её края стали прозрачными.
   -Две маленькие булки, я думаю, тебе не повредят, - Ишир взял руку Рони и вложил в неё пакет. - По пути в школу и съешь.
   Рони развернул бумажный лист и едва не подавился комком вязкой слюны. До чего же сильно он хотел есть! В развёрнутом пакете имелось две аппетитные булочки с золотистой корочкой и точками джема, выдавленного по краям. Он и не заметил, как быстро и решительно откусил половину первой булки и принялся пережевывать с неописуемым удовольствием, прислушиваясь к своему голодному и ворчащему животу. Ишир тоже услышал и усмехнулся.
   -Где ты провел эту ночь?
   Рони застыл, не дожевав.
   -Ты знал? - спросил он с полным ртом.
   -Догадывался, - Ишир потрепал брата по волосам и посмотрел вперёд, через наполненную солнцем площадь, в тенистую аллею на противоположной стороне, где просматривалась чугунная ограда и распахнутые ворота в школьный двор.
   Асфальт возле бордюров всё ещё сохранил влагу, там недавно проехали поливальные машины с оранжевыми цистернами. И в воздухе всё ещё витал насыщенный запах прохладной воды, который скоро должен был испариться вместе с последними тёмными пятнами на асфальте.
   Рони дожевал булку и проглотил его с каким-то утробным звуком. Ему было нужно узнать прямо сейчас...
   -Почему ты оставил меня... хотя знал, что я не поеду домой? Ты даже задание мне дал, чтобы я взял термос с травным чаем у Найры...
   -Просто она умеет делать вкусный чай, - Ишир нехотя отвёл взгляд от солнечных пятен, игравших между черных и уже истаивающих в зное прутьев ограды. Он посмотрел Рони в глаза. Открыто и прямо, как только он умел, чтобы не оставалось недосказанных слов, которые нет нужды произносить вслух.
   Рони отвернулся.
   -Где ты был, Рони?
   -Не твоё дело.
   Он откусил еще кусочек от булки и глянул вперёд, на чугунный школьный забор.
   -Пойдём?
   Ишир пошел первым, бросив мимоходом через плечо.
   -Не моё, так не моё. Но раз уж пришли сюда так рано... Эй, ты почему плетёшься позади? Давай-ка прибавь шагу! Сделай своё дело тихо и быстро, чтобы никто не увидел. - Старший брат оглянулся всё же, и, усмехаясь, окинул Рони взглядом сверху вниз. - Или ты уже сомневаешься?
   Рони промолчал. Он поравнялся с Иширом на середине площади. Глянул на брата искоса и обогнал на шаг.
   -А ты? - не удержался и спросил Рони. - Ты со мной?
   -Пока я смогу... - буду.
  
   ~*~
  
   В школе тоже было пусто. Рони взял инициативу в свои руки и первым направился в правое крыло здания, поскрипывая подошвами кедов по чистому полу. Ишир шел за ним. И хотя бледное лицо выдавало его душевный дискомфорт, старший брат не отставал всё же, соблюдая дистанцию в один шаг. Они миновали распахнутую дверь в методический кабинет едва ли не, как два воришки. Рони не смог отказать себе в удовольствии задержаться и заглянуть в светлый прямоугольник дверного проёма. Огромная комната была полна света и прохладного воздуха, в котором преобладали ароматы цветущей под окном белой акации. На столах были разложены аккуратные стопки учебников и прочей вспомогательной литературы. Те книжки, что лежали сверху и почему-то оказались раскрытыми, листал сквозняк, одновременно кружась по кабинету и колыхая карты Арая, развешанные по стенам, вместе с портретами первых учителей Школы.
   На самом крайнем столе, как раз возле распахнутого окна, стояла простая стеклянная ваза и в ней одна ветка белой сирени. Рони смотрел на её пушистую гроздь, словно что-то вспоминая... что-то странное и, возможно, страшное из недавнего прошлого. Такого недавнего, что заныли ладони и пальцы, словно вспомнили, (а может и не забывали), как прочно держали стальной прут, до сухой боли в суставах. Рони хотел отвернуться, но не мог. Он смотрел на ветку сирени и думал о Сорино, почему-то. Он пытался вспомнить некое обещание данное учителю при весьма странных обстоятельствах, в которых никак не могли бы пересечься обыкновенный учитель и обыкновенный ученик.
   Ишир подошел к брату со спины и положил руку на плечо.
   -Рони? Ты увидел что-то странное?
   -Ветка белой сирени, - прошептал в ответ младший брат.
   Ишир тоже заглянул в кабинет и окинул его общим взглядом. Он заметил ветку сирени в стеклянной вазе. Солнце проглянуло сквозь густые заросли акации за окном и выстрелило золотыми слепящими лучами в стекло. Тонкая глянцевая плёнка солнечного золота растеклась по круглому боку вазы, и заиграло крохотными иголками света между соцветий сирени.
   -Ну, ваза. Ну, сирень... - Ишир глянул на брата и удивленно моргнул. - Рони? Ты словно не сирень там увидел, а приведение.
   -Приведение... - прошептал Рони изо всех сил стараясь оторвать взгляд от лоскута белой цветочной пены в тонком стекле. - Скажи, правда, что сирень пришла в город вместе с Сорино? Я слышал странные истории об этом. Говорят, что белая сирень его символ здесь, в Арая. Настоящий символ, как раз в том смысле, в котором люблю символы я, и ненавидишь ты. Говорят, что символ или образ Сорино - ветка белой сирени в стеклянном круге. Помнишь, как неожиданно этот кустарник появился в нашем городе? Как он разросся возле домиков, как колыхался на ветру, растекаясь сладкими ароматами по улочкам, помнишь? И когда её было много на улицах - Сорино был почти равен отцу. А когда её становилось всё меньше, чтобы не утерять свою силу в раю, учитель придумал Дверь Ухода прямо в воздухе. Для чего?.. Ангелы говорят, что эта дверь сама собой возникает в разных частях города, хотя и добавляют, что преимущественно по утрам. Они рассказывают, что в полной тишине, вдруг, недалеко от тебя появляется красивая стеклянная дверь с ручкой из зелёного хрусталя: то посреди улице, прямо на асфальте, то в тени персикового дерева, то возле непременно белой стены, то на перекрёстке. Вид у неё бывает такой, словно стояла она в газонной травке всю ночь и под утро покрылась серебристой плёнкой росы. В ней мерцает оранжевое солнце... И не всякий ангел, если повстречает её на своём пути, может найти в себе силы преодолеть магнетизм этой двери. Его так и тянет подойти к ней, надавить на ручку и открыть...
   -Всё это очень напоминает обыкновенные городские легенды, - скептически высказался Ишир, тем не менее, разглядывая ветку белой сирени с некоторой опаской. - Хотя и говорил ты, как из книжки читал. Умеешь ты...
   -Ну, не придирайся, ну, Ишир. Я серьёзно же. В последнее время всё больше ангелов Арая пропадает без вести...
   Ишир подозрительно посмотрел на младшего брата. Он знал, что это правда. Однажды он застал своего отца в кабинете за странным разговором по телефону. Ишир так и не понял по обрывку последней фразы, с кем разговаривал папа. Однако в последних его словах точно были эти "ангелы пропадают, словно растаивают на солнце" и "распространяются слухи о какой-то загадочной двери".
   -Ты подслушивал? - тихо спросил старший брат младшего.
   Рони хмыкнул.
   -Я тоже случайно.
   -Тоже, значит... - Ишир вздохнул и глянул в распахнутое окно кабинета, в котором качались тяжелые ветви белой акации, ронявшие алмазы росы в скошенные солнечные лучи. - Ты знаешь, я не могу не верить тебе.
   -А ты и верь! Верь! И узнай про белую сирень, если сможешь.
   -Я не могу утверждать. Но если хочешь, сегодня спрошу об этом школьного садовника. - Ишир вернулся взглядом к ветке в вазе. - И ещё могу сказать точно... это стол Сорино.
   Рони почувствовал ослабление в притяжении сирени и, наконец, смог отвернуться. Он прислонился лбом к дверному косяку и усмехнулся.
   -Тебе не кажется странным, что этот человек вхож в наш дом?
   -Я не видел его в нашем доме...
   -В семью, если быть точным, - Рони глянул на Ишира.
   Тот пожал плечами.
   -Я видел его с папой несколько раз... - старший брат с сомнением покачал головой. - А со мной он вообще не общается в последнее время. Словно... избегает.
   -Зато он общается со мной.
   Ишир прищурился, снова высматривая в глазах младшего брата какие-то недосказанные слова. И Рони не отвёл своих глаз.
   -Это странно... - тихо произнёс Ишир и как-то по-другому глянул на ветку сирени на дальнем столе. - И, если я правильно понял, это был не его выбор...
   -Ты правильно понял брат. Его выбрал я сам.
   -Я не буду спрашивать зачем...
   -А ты спроси!
   Ишир отошел от двери и упрямо покачал головой.
   -Нет. Мне не нужно этого знать. И, к тому же, времени остаётся всё меньше. Давай-ка поторопимся, если желаем остаться незамеченными.
  
   ~*~
  
   Дверь в кабинет директора школы, как обычно была приоткрыта, полоска утреннего света играла в щели дымчатым золотом, в котором клубились золотые частицы солнца. Отец принципиально не запирал её на ключ, - и более того, всегда держал чуть приоткрытой, - в отличие от остальных учителей. Он считал, что всякий входящий имеет в нём какую-то нужду, и он не имеет права отказывать в помощи или в совете. Он верил тем, кто окружал его и никогда не создавал секретов на пустом месте.
   Впрочем...
   Рони усмехнулся и толкнул дверь вперёд.
   Впрочем, никто и не посмел бы даже заглянуть в щель между кабинетной дверью и стеной, чтобы, например, просто узнать, на месте ли директор. Всё было поставлено отцом таким образом, что ты либо заходил к нему по какой-то собственной надобности днём, либо шагал дальше, ибо понимал, что по пустячным поводам в ЭТУ дверь заходить не следует.
   Ишир задержался возле двери на мгновение... однако скоро вошел в отцовский кабинет вслед за Рони.
   Это была удивительная и красивая комната. В самой её атмосфере чувствовалась необыкновенная и светлая энергетика отца. Вместе с запахом акации из раскрытого окна, здесь был растворён и тонкий истаивающий аромат отцовского одеколона, - словно белая нить жасмина и золотая полоска лимона сплетенные вместе. В стеклянных дверках книжных шкафов, что закрывали собой три стены кабинета, отражались солнечные блики и серебристые тени от ветвей, качавшиеся так рядом. В них мелькали и точки отраженного света от росы на цветочных гроздьях. А за стёклами аккуратными рядами стояли отцовские книги и несколько фотографий, прислонённых к золотистым корешкам. На снимках были Рони, Ишир и какие-то папины друзья, которых мальчики никогда не видели. И дом посреди бескрайнего пшеничного поля, по которому катились сухие оранжево-серые волны, и слышалось, как тихо шептала, шуршала и потрескивала созревшая пшеница. Ишир засмотрелся на эту фотографию, пока Рони рассматривал карты Арая на единственной свободной стене напротив. Он отражался в стеклянной двери: худенький мальчик в белой рубашке и в белых шортах, который стоял возле старинной карты предместий, заложив руки за спину.
   -Здесь не обозначена третья лаборатория, - Рони оглянулся, затем показал на карту рукой. - Но ведь мы работали в ней.
   Ишир пожал плечом и перешел к следующей фотографии, на которой их было трое. Папа, Рони и первый сын. Отец обнимал сыновей за плечи и, казалось, что склонялся ближе к Иширу. Крепче обнимал своего первенца... А Рони с застывшей улыбкой смотрел вперёд, словно боялся глянуть в сторону даже мельком... Как странно, - подумал Ишир. - Я много раз видел эту фотографию, но только сейчас заметил, что папа, всё же, ближе ко мне, чем к нему... И эту странную улыбку Рони тоже заметил впервые. Он всё понимает... Он смотрит вперёд и теперь уже никогда и ни за что не свернет в сторону. Печально...
   Он оглянулся...
   Рони всё ещё рассматривал карту.
   -Ты нашел то, что собирался здесь найти? Времени у нас в обрез, и становится всё меньше.
   Младший брат вздрогнул, словно был погружен глубоко в себя и вдруг его вырвали наружу. Он робко глянул на Ишира, словно извиняясь заранее за какой-то проступок. Ишир очень хорошо знал этот его взгляд, поэтому напрягся... И, правда... Рони решил творить магию в кабинете отца. Он взмахнул правой рукой, разогревая свою ауру до состояния раскалённого марева над полем, в котором преломляются солнечные лучи, как в воде. За рукой потянулся след разогретого воздуха, закручивавшегося на краю в узорчатые кольца. Затем Рони встряхнул левой рукой, выплёскивая в свежую атмосферу кабинета горячие протуберанцы своей ауры.
   -Рони, надеюсь, ты понимаешь, что собираешься делать, - тихо-тихо прошептал Ишир.
   Но Рони услышал его. Он глянул на старшего брата с усмешкой и с силой прижал ладони к стене, словно собираясь оттолкнуть её от себя.
   В тот же миг по стене принялись расползаться мерцающие разноцветные круги, словно от двух камней, брошенных в озеро: сталкиваясь, расплёскиваясь в воздух радужными энергетическими струйками, взрываясь и растекаясь по стене вверх и вниз синими липкими молниями, которые оставляли за собой следы, словно энергетические дорожки в электронных платах. Эти геометрические полоски принимались светиться и мерцать, будто по ним действительно передавался ток. Полоски расчертили собой весь кабинет, все стены, шкафы, пол и потолок. Солнечный свет, втекавший в комнату вместе с акациевой прохладцей, застывал посреди, как плотный шар, внутри рассеченный электрическими полосками на сотни слоев. Освещение в кабинет сделалось словно полосатым, состоявшим из четких оттенков белого и черного, расчертив одновременно и лица мальчишек на светлые и тёмные половинки. Впрочем, скоро черная полоса растаяла на лице Ишира.
   Рони заметил, что лицо брата посветлело...
   Улыбнулся ему...
   Прошептал одними губами:
   -Я люблю тебя, брат...
   И в это мгновение что-то произошло с энергетикой Рони, которая шевелилась полосами на стенах.
   Всё вдруг застыло, словно натолкнулось на некое препятствие...
   И...
   Не прошло и одной секунды, как все полоски исчезли, будто и не было их вовсе.
   Рони побледнел и рухнул на колени со стоном. Ишир едва смог стряхнуть наваждение, чтобы подбежать к младшему брату и склониться над ним.
   -Рони?!
   -Я так и знал... - прошептал в ответ он, уткнувшись лбом в плечо старшего брата. - Я хотел проверить... смогу ли... способен ли... и оказалось...
   -Глупый, глупый мальчишка! - Ишир крепко прижал Рони к себе. - Здесь очень много энергии отца. Хорошо, что так обошлось, а не хуже!
   -Ты не остановил меня...
   -Я не был уверен, - Ишир погладил Рони по волосам.
   -Весь город пропитан его энергетикой... Почему именно здесь не получилось?
   -Он не мог бы допустить чужого влияния на себя. Неужели не понятно?
   -Но ведь я просто хотел посмотреть, как они переплетаются, эти энергии.
   -Они не могут переплестись. Рони, ты просто представь, что могло бы произойти, если допустить переплетение! Отец перестал бы быть хозяином. Понимаешь?
   -Нет... Если бы ты знал... - тонкие пальцы Рони до боли сжали плечо Ишира. - Если бы ты только знал, как мне одиноко без тебя... - Мальчик начал задыхаться, он плотнее прижимался к брату, всем телом, словно замерзал от одиночества. По его худенькому тельцу прошла судорога и он крикнул... - Так одиноко без тебя! Каждый день я живу в пустоте! Каждый день я мечтаю хотя бы увидеть тебя издали или хотя бы услышать одно слово! Всего лишь одно слово..., предназначенное мне. Понимаешь? Ты понимаешь?! Слово не для друзей и даже не для отца... Слово для меня! Неужели так трудно?! Неужели я настолько противен тебе, что брезгуешь дать хотя бы... хотя бы звук... просто... одну ноту звучания твоего голоса! Всего одну ноту! Одну!
   -Рони? Рони?! - Ишир испуганно прижимал его к себе, сжимал всё крепче за плечи. - Что с тобой? Рони!
   -А я жду... - Рони потянулся вперёд, чтобы заглянуть Иширу в глаза. Его изумрудные зрачки сверкали в солнечном свете, отчаянным взглядом прокалывая черные глаза Ишира. - Каждый день, каждую минуту, каждую секунду! Жду! Жду! Жду тебя! Ведь не могу без тебя жить! Задыхаюсь, если не чувствую твоей любви! Умираю, если не слышу! Неужели ты не видишь, неужели не чувствуешь, что ты нужен мне, как воздух?! Неужели не понимаешь своим большим сердцем, что я живу ровно до того момента, пока нужен тебе?! Неужели...
   На щеке Ишира блеснула одна слеза, которая чертила глянцевую дорожку по матовой коже...
   Он неотрывно смотрел в глаза брата.
   Рони замолчал, словно задохнулся чистым воздухом в сосновом бору. Он ошарашено смотрел в глаза старшего брата и читал в его взгляде все те слова, что нет нужды произносить вслух. Его тело расслабилось, и мальчик обмяк в руках брата.
   -Зачем ты сделал это? - одними губами спросил Ишир.
   -Мне приходится как-то жить в абсолютном одиночестве... Я вынужден размышлять о своем месте в отцовском замысле... один. Понимаешь?
   -Что толку размышлять о замысле? Он свершился, как только ты появился в нашем доме.
   -Но ведь я не кукла, чтобы просто принять и... ни о чем не думать. Если бы он не предполагал моих размышлений, зачем дал разум? Или почему не отобрал волю?
   -Для того чтобы ты сам принял его волю. Добровольно.
   -В таком случае, зачем вокруг столько вариантов?
   Ишир грустно улыбнулся и ласково погладил Рони по волосам.
   -Тебе еще предстоит узнать, малыш, что выбора никогда не было. И вариантов нет.
   Рони чуть напрягся и высвободился из рук Ишира. Он нетвёрдо стоял на ногах, однако на попытку брата поддержать его, лишь отступил на шаг.
   -Зачем это всё... если наши жизни и роли в ней предопределены? Зачем? Я боюсь думать о том, что даже моя неистовая любовь к тебе - обычный программный код для какой-то цели. И даже если это высокая цель... мне всё-таки страшно. Страшно...
   -Но почему тебе страшно, братишка? - Ишир снова попытался коснуться Рони, но тот дёрнул плечом и сбросил его руку.
   -Потому... что... моя любовь к тебе... это пустота. Ты никогда не поймёшь меня и моей тяги... ты никогда им не поверишь. Ты будешь думать обо мне что угодно... но только не то, что я чувствую на самом деле... - просто любовь. Просто. И пусть она запрограммирована... - Рони сделал шаг и пошатнулся..., однако устоял на ногах и скоро снова пошел в сторону двери. - Я попытаюсь переписать эту программу. Я буду стараться изо всех сил. И даже если для этого придётся превратить любовь в ненависть... - я сделаю это. Потому, что не хочу быть куклой даже в руках мудрого и доброго кукловода. Если он наделил меня осознанием существования выбора... - Рони приостановился в дверях и оглянулся. - Я сам сделаю свой выбор. Нам пора уходить. Я нашел здесь то, что искал.
  
   ~*~
  
   После уроков Рони спустился на первый этаж и заглянул в класс учителя Сорино. Его не оказалось на месте, классная комната была пуста, на столе лежал раскрытый журнал с отметками учеников. На доске было нарисовано ангельское сердце в символьном его значении и над ним надпись "тезисы" со стрелкой вниз и, собственно, перечень тезисов: загадка сердечной бесконечности - 1, любовь всё прощает - 2, прощение, как способ излечения сердечных недугов - 3, предвидения сердца - 4, смерть сердца - 5.
   Рони усмехнулся, прочитав последний тезис, и окинул классную комнату взглядом. Здесь было солнечно и свежо, как всегда, хотя марево полуденного зноя привнесло в атмосферу кабинета некоторый пряный привкус из раскрытого окна. Сквозь густые заросли цветущей акации просматривался школьный двор и блестящие на свету асфальтовые дорожки. На одной из зелёных скамеек, что стояли по бокам аллеи и были испещрены белыми точками опавших лепестков цветущей вишни, сидели ученики из старших классов, они увлеченно просматривали какой-то красочный журнал. В Арая совсем недавно появилось сразу три типографии, в которых печатались пара местных газет и несколько журналов, в том числе и для школьников. Чуть дальше, из-за акаций и тонких вишнёвых деревьев, выглядывал стеклянный купол бассейна. Откуда-то сбоку раздавались мальчишеские голоса и слышались характерные звуки ударов по мячу, там играли в футбол.
   Рони улыбнулся. Ему захотелось пройтись по школьному двору, по пятнам света между деревьев, где асфальт бывал такой горячий, что жегся сквозь подошву кедов. И дальше в тени, где пахло сладким акациевым мёдом и над дорожкой клубились облака вишнёвых лепестков. Он еще раз посмотрел на учительский стол, в надежде обнаружить на нём записку для себя. Однако кроме классного журнала на нём ничего не лежало.
   -Обещал же..., сам звал... - удивлённо и даже несколько раздражённо пробормотал Рони и вздохнул. Он не умел злиться на этого странного человека более трёх секунд... Рони задумался и снова пробормотал вслух. - А ведь, правда... Даже на Ишира я могу дуться целый день, а на него нет... Почему? И, собственно, зачем я сам пришел к нему? Он сказал - после всего... Что значат эти слова? После чего?
   Рони побрёл по коридору в сторону двери, вяло отвечая на приветствия знакомых. Рамира, единственного в школе, кого он мог назвать своим другом с небольшой натяжкой, уже три дня не было на уроках, он лежал в постели дома с очередным странным заболеванием, которые преследуют всех ангелов в детстве. Впрочем, Рони не хотел думать о Рамире и быстро выкинул его образ из головы. Он умел это делать легко, гораздо легче обыкновенных детей, не просто забывая, но именно выбрасывая и переставая думать на эту тему в абсолюте.
   Он вышел из школы и медленно спустился по мраморным ступеням крыльца, рассматривая аллеи и вихри белых лепестков в косых солнечных лучах, которые мерцали словно тысячи маленьких солнц. Закинув ранец за плечо, и придерживая его одной рукой, Рони направился по центральной дорожке к выходу. Он испытывал блаженство, наступая на горячий асфальт и вдыхая сладкий воздух акациевых аллей. Странно, что в школьном дворе не росло ни одного куста белой сирени... Впрочем, она и в городе почти вся вывелась.
   Он задержался возле распахнутых ворот на мгновение, чтобы оглянуться назад и осмотреть двор. Там было солнце, золотые окна и облака вишневых лепестков. Рони прошептал этой красоте нечто, чтобы она запомнила его. И вышел в город.
  
   На Круглой площади, в правой стороне которой располагалась небольшая уютная станция дилижансов, Рони остановился перед фонтаном. Он прислонился к тёплому и влажному мраморному борту, по его округлой кромке вился мягкий узор, который мягко придавил колени, когда Рони прижался к нему. Мальчик наклонился вперёд и окунул в тёплую воду ладонь, с улыбкой наблюдая за солнечными лучами, растворёнными в чистой воде с зеленоватым отливом. Струи фонтана, ниспадавшие в мраморную чашу, бурлили в ней, закручиваясь в истаивающую пену, расплёскиваясь блестящими брызгами, которые достигали асфальта за бортом.
  
   -Эй, Рони, я так и знал, что увижу тебя здесь на площади!
  
   Мальчик оглянулся, не вынув руки из воды.
  
   Недалеко от фонтана расположилось уличное кафе в пять столиков под пёстрыми зонтами. За крайним сидел Сорино в белом костюме свободного покроя. Он разглядывал мальчика, расслабленно облокотившись на спинку стула, подбородком на запястье. В этой позе он был похож на умного старшеклассника, а не на преподавателя ангельской науки араянги. На лице Сорино играла какая-то странная улыбка: то ли печальная, то ли задумчивая. Рони вдруг подумал, что не знает никого из всех своих знакомых, кто умел бы вкладывать в свою улыбку иные смыслы, кроме обыкновенной радости. И даже печаль... не простую печаль..., но обреченную всё понимать, с невозможностью как-то исправить.
   Сорино разговаривал с Рони своими загадочными улыбками, в которые вкладывал столько иных смыслов, что Рони тоже захотел научиться говорить с ним и с прочими остальными на этом удивительном языке - выражений лица. Учитель мог сказать многое одним движением руки, расслабленным или напряженно резким. Он умел дать понять о своем удовольствии или наоборот неудовольствии одним лишь поворотом головы, ленивым или заинтересованным взглядом. Вот и сейчас, положив подбородок на тонкое запястье, обёрнутое идеально белой манжетой, чуть прижав пальцы к спинке стула, слегка склонив голову набок и поблёскивая чертиками в глазах... - он сказал больше чем вслух.
   Рони смутился и обрадовался этому человеку, - оба чувства возникли одновременно, но не мешались друг другу, а словно дополняли. Он понял, что его ждут с добром и, если понадобиться, подарят должный совет. Сейчас он нуждался в добром слове, как никогда. Именно в этот момент, в этот жаркий и солнечный полдень, когда он терзал себя мыслями о собственном месте в замысле, выгрызая из комка своих чувств самое страшное из них - привычку к тому, что за тебя уже кто-то подумал и принял решение, (и можешь быть спокоен). Сейчас ему была нужна поддержка в неприятии этого места и этого замысла.
   Рони направился в сторону учителя. Тот следил за мальчиком и только, когда он подошел к столику вплотную, развернулся и ровно сел на стуле.
   -Присядешь? - Сорино показал на стул напротив.
   Рони сел, поставив ранец под стол. Скоро возле них появился юный официант. Сорино пробормотал в его сторону, между делом вынимая из портсигара тонкую папиросу: порцию мороженого, крем-брюле с вишней на горке.
   Рони смотрел на учителя, никак не отреагировав на заказ, который Сорино сделал для него.
   -Я вижу твой вопрос, - усмехнулся Сорино, раскуривая папиросу. Он положил золотую зажигалку на белую скатерть и подвинул пепельницу краешками пальцев ближе к себе. - Мой ответ будет таким... - учитель расслаблено привалился к спинке стула и посмотрел на площадь. - Смотри, какую странность я обнаружил недавно на нашем школьном дворе. Вишневые лепестки...
   Рони удивленно пожал плечами. Что в них странного?
   -А ведь самих вишневых деревьев даже не видно, за клёнами, акациями и декоративными персиками. Если бы вишня не цвела по какой-то причине, то посторонний прохожий никогда бы и не догадался, что пара деревьев всё-таки растёт в саду. Всего пара деревьев... Но смотри, как красиво сейчас на аллеях. Лепестки кружат на тёплом ветру, клубятся в солнечных лучах, которые пробиваются сквозь густые кленовые кроны. Они розово-белыми волнами скользят по асфальту и покрывают лужи воздушным покрывалом, шевелящимся на поверхности воды, как живые бабочки, которые слетелись на сироп. Среди прочих деревьев, которых большинство, заметно именно цветение вишни, которой не видно. И ты, прогуливаясь по аллее и разговаривая с другом, например, обязательно обратишь его внимание, на сей факт - цветение вишни, хотя над вашими головами и с боков качаются сочные гроздья цветов акации. Всего-то два тонких и незаметных деревца, которые растут в самом дальнем краю сада, наполнили его красотой и все говорят лишь о них.
   Рони смотрел на учителя, снова испытывая это чувство близости разгадки. Он обожал это умение Сорино, - которым, кстати, обладал и отец, - приводить очевидные факты, но вкладывать в эти слова какие-то иные смыслы. Не просто дополнения к изложенной мысли, а именно второй смысл. Отец когда-то говорил, что всякая мысль, - даже обыкновенная, например, об утреннем завтраке, - имеет в своем составе вторую плоскость или нечто гораздо большее - обратное противоречие. Размышляя о природе добра, к примеру, ты не можешь не думать о том, что иной стороной добра является зло... но в тоже время, понимая, что зла, как такового, не существует, ни в отдельном виде, не в качестве обратной стороны добра. Зло продукт недоразвитости разума и не может быть составной частью чего-то большего, как добро, которое часть разумной вселенной. Но и добро само по себе - фикция, оно продукт сытого разума, как понятие, и не более того. Добра нет, как нет и зла. Есть нечто большее, существующее вне пределов досягаемости разума и вне зависимости от его веры в себя или неверия. Твое умение или готовность принять ЭТО БОЛЬШЕЕ - бессмысленные акты для мироздания. Поэтому всякое размышление о природе и сущности добра и зла - лишь попытка ограничить свое представление о бесконечности. И подтверждение того, что всякий разум - конечен и ограничен.
   -У меня есть шанс понять? - прошептал Рони.
   Он даже не заметил, что официант поставил перед ним вазочку с мороженым и положил серебряную ложку на салфетку. Он смотрел на задумчивого Сорино, который, не обращал внимание на Рони, и просто рассматривал фонтан посреди площади.
   -Нет, - всё-таки ответил учитель, после долгой паузы.
   -Почему нет?! Я буду очень стараться! Я буду думать!
   -В том всё и дело... - учитель оторвался от созерцания света, переливавшегося в струях фонтана, чтобы коротко глянуть на Рони. - Пытаться понять НЕразум своим разумом бессмысленное занятие.
   -Но это сравнение меня с лепестками вишни, разве не подсказка, что только делами я могу доказать или, хотя бы, показать свои способности к изменению мира?
   -Ты неправильно понял мое сравнение. Я не тебя сравнивал...
   -А кого? - очень удивился Рони.
   Сорино задорно хмыкнул и вдруг вытянул руку вперёд, словно показывая на что-то впереди.
   Рони поднял голову и посмотрел... как раз вовремя, чтобы заметить, как закружилась площадь, словно зеркальное отражение. Всё быстрее и быстрее. В этом серебряном мельтешении, как внутри воронки торнадо, сливались контуры домов и машин, окна чертили тонкие золотые полосы, и густые шапки деревьев превратились в зеленоватую дымку, клубящуюся по краям. Рони схватился за стол и глянул на учителя, который спокойно курил свою папиросу, как ни в чем не бывало.
   -Что вы сделали?! - крикнул мальчик. - В Арая нельзя играться с пространством!
   -Я всего лишь поменял картинку. Смотри, - учитель снова вытянул руку с папиросой вперёд. Завиток дыма закрутился в петельку и вдруг выпрямился в обыкновенную сиреневую струйку, словно пространство вокруг и не кружилось вовсе...
   Рони удивлённо моргал... рассматривая гранитный причал впереди и оранжевое солнце, плавящееся над спокойной морской гладью. Золотые лучи робко прикасались к сиреневой полоске горизонта, растекаясь поверх неё драгоценным сиянием. В бесконечном синем-синем небе вздыбились и застыли континенты белых облаков, растекаясь и истончаясь по краям выгнутого горизонта. Где-то над морем порхали чайки...
   Рони посмотрел на Сорино с восхищением.
   -Где мы?!
   Сорино отпил глоток кофе из своей чашки и снова показал вперёд. В этот раз сиреневая струйка дыма сделалась плавной петлёй, и подгоняемая солоноватым тёплым бризом, сместилась в сторону, выпрямляясь и истончаясь на краю.
   Там дальше, на границе пирса и небольшой асфальтированной площади с редкими ивами по краям ограды из высоких побеленных бордюров, стояла старинная телефонная будка. Желтая краска совсем облупилась от времени и соленого воздуха, ржавые пятна резали глаз, съев часть надписи вверху "Таксофон". Её дверь была чуть приоткрыта, да так и заржавела с незапамятных времён, на мутных стеклянных квадратах пестрели какие-то наклейки и надписи разноцветными маркерами. Впрочем, эти редкие пятна теряли свою контрастность на солнце и постепенно исчезали.
   -Ты куда-нибудь спешишь? - спросил Сорино у Рони, однако, не глянув на него, а рассматривая площадь и качавшиеся на ветру ивы. Солнце играло в зелёных косах печальных деревьев, просвечивая яркими вспышками, и небо было такое синее над оранжево-зелёными их головами.
   Рони смотрел на морскую гладь, на которой золотилась солнечная дорожка. Телефонная будка совершено его не заинтересовала, впрочем, для того, чтобы понять её красоту, - а точнее, то, что она была здесь на своем месте, - нужно быть взрослым, как минимум, лет тридцати.
   -Мне некуда спешить. Папы сегодня не будет дома... Ишира, возможно, тоже.
   -У вас там такие красивые места, - Сорино, всё же, оторвался от рассматривания телефонной будки и ив. - Я бывал в вашем доме всего раз и запомнил на всю жизнь бескрайнее пшеничное поле. И небо... - Учитель мечтательно посмотрел вверх. - Грандиозное небо и солнечные лучи, как исполинские столбы из воздушного золота, скользящие по полю... - Он вздохнул и вернулся взглядом к Рони. - Мы подождем звонок.
   Рони глянул на учителя настороженно. Что-то не понравилось ему в голосе Сорино.
   -Кто будет звонить в старую телефонную будку? Там и провода, наверное, оборваны.
   -Разве это помеха для того, кто очень хочет поговорить с тобой?
   -Со мной? Кто?
   Учитель неопределённо взмахнул рукой и показал на мороженое в вазочке. Ветер зашумел, и свободные края белой шелковой скатерти взмыли вверх.
   -Съешь свое мороженое. Иначе растает ведь.
   -Вы не ответили на вопрос!
   Сорино покачал головой.
   -Съешь. А насчет того, кто будет звонить... сказал же, сам всё узнаешь, и весьма скоро.
   Рони послушно взял ложку и окунул её в кремовую горку мороженого. Она чуть подтаяла на солнце, и вишенка сползла вбок. Там где серебряная ложка надрезала плавящуюся плёнку мороженого... - выступили густые бардовые капли. Глаза Рони расширились. Он выронил десертную ложечку и отпрянул от стола, да так резко, что ножки стула громко скрипнули по влажному граниту.
   Густые бардовые капли вытекали из мороженого, вязко сползая по подтаявшей горке и собираясь лужицей возле тонкого стекла. Густые бардовые капли...
   Рони с ужасом смотрел на свое мороженое... Затем глянул на Сорино.
   -Что это? - крикнул мальчик.
   Учитель покачал головой и отвернулся.
   -Догадайся сам.
  
   Тем временем горка крем-брюле начала проваливаться в середине. Вишенка окончательно сползла набок и скоро вовсе вывалилась на стол, откатившись по белой скатерти к самому краю, оставляя за собой вязкий пунктир алого сиропа. Горка мороженого продолжала шевелиться, словно внутри неё пряталось какое-то маленькое существо, которое задыхалось и отчаянно раскрывало рот, похожий на раскрывавшийся бутон неведомого цветка, в попытке снова дышать. Крем-брюле стекало в сердцевину этого загадочного рта, пузырилось там, смешиваясь с густым бардовым сиропом. И скоро стало понятно, что из горки мороженого, вверх, наружу, протискивается... роза. Большая алая роза. Это она отчаянно распахивала свой бутон, чтобы вдохнуть свежего морского воздуха. Это из её сердцевины вытекала странная цветочная кровь, похожая на густой алый сироп.
   Рони смотрел на то, во что превращается его мороженое с ужасом и восхищением. Он перестал бояться рождения розы, но отношение учителя... - Рони глянул на Сорино, который рассматривал асфальтовую площадку впереди и не обращал никакого внимания на происходящее на столе... - отношение учителя тревожило его.
   Роза выбралась из крем-брюле. Одним судорожным толчком вверх, разбрызгав мороженое и свою алую кровь по белой скатерти. Она покачивалась на тонкой ветке. На сиреневых шипах рдели капли цветочного сиропа и на паре глянцевых листков, с колючей бахромой по краю, растекались остатки крем-брюле.
   Выбравшись наружу цветок, раскачивался некоторое время, и, наконец..., мягко упал на стол.
   -Вот тебе и ответ, - усмехнулся Сорино.
   -За этим было неприятно наблюдать, но сейчас...
   Короткий острый взгляд учителя заставил Рони замолчать, словно окрик.
   -За рождением красоты всегда неприятно наблюдать. Ты и не представляешь, из каких свалок писатели и поэты собирают красоту, - Сорино снова отвернулся..., затянулся душистой папиросой и шумно выдохнул дымок..., который сразу подхватил тёплый ветер и унёс в сторону моря. - Красота не рождается из красоты, скорее там вырождается. Чтобы уметь рисовать совершенство нужно точно знать - насколько ты несовершенен и, как уродлив. Это бездна между тем, что ты рисуешь и каков есть на самом деле. Бездна... Так жаль, что этого иногда не понимают читатели, приписывая автору качества, что так блистают в его романах. А на самом деле... настоящий Автор... - никто. Он умеет лишь резонировать на красоту и описывать её словами. Если он впустит в свое сознание или, хуже того, в душу - настоящие человеческие качества... он сразу перестанет творить. Ибо они имеют свойство заполнять всю душу, как вода заполняет кувшин, вытесняя собой основное умение Автора - идти на свет в кромешной темноте. Имея светильник в себе он, как это водится, делается вполне себе удовлетворённым и сытым. Ему больше нет смысла стремиться вперёд, ведь сам светит. Всё просто.
   -Я не уверен, что правильно понял вас, - пробормотал Рони.
   -А ты и не пытайся. Лучше смотри, что дальше будет.
   И вдруг пространство вокруг них снова закружилось. Хотя в этот раз как-то по-другому. Словно столик и стулья, на которых сидели Сорино и Рони, стояли на круглой площадке, которая медленно кружилась вокруг своей оси и...
   Рони удивлённо смотрел на асфальтовую площадь впереди. Она приближалась к ним... Или..., но постойте-ка...
   Незримая площадка со столом и стульями двигалась в сторону асфальта, всё дальше от телефонной будки и моря.
   Она мягко взмыла вверх, перелетев через высокий бордюр, и опустилась, как лодка на волне. Кофе в чашке Сорино выплёскивался на блюдце. Десертная ложка качалась и отбрасывала слепящих солнечных зайчиков. А ложка на блюдце тихонько дребезжала об фарфор.
   Рони вертел головой, не выпуская морскую гладь из поля зрения. Ему не хотелось уходить далеко от моря... Но скоро площадка приблизилась к крайней стороне небольшой асфальтовой площади и остановилась.
   Здесь шумел ветер...
   Рони глянул вперёд.
   Справа от них плавно шевелилась густая ивовая крона. Ветер перебирал её тонкие ветви, раскачивал их, пробегал по ним волнами, иногда обнажая искривленный узловатый ствол дерева. Возле её ветвей, столь длинных, что они касались асфальта с черными промасленными пятнами на сером полотне, шуршали и ползали блестящие конфетные фантики из фольги. На асфальте просматривались желтоватые полосы какой-то странной разметки, которые оказались разветвлениями в две стороны от центральной полосы и заканчивались стрелками. И, когда Рони проследил взглядом по движению центральной, то обнаружил, что она упиралась в бордюрный камень напротив... А за ним... было небо.
   Рони глянул на Сорино, выбрался из-за стола и пошел по этой полоске до самого бордюра.
   За ним был крутой обрыв и дальше... бескрайнее поле до горизонта.
   Далеко справа просматривался сиреневый город на холмах, из середины которого выглядывала красная пика гигантской радиовышки с блестящей точкой на конце.
   А в поле перед ним катились волны по выгоревшему на солнце ковылю.
   -Как красиво, - прошептал Рони, прикрыв глаза, когда ветер дохнул в лицо степными травами. - Я увидел впереди город. Как он называется?
   Сорино наблюдал за этим красивым мальчиком, который стоял на бордюре, расправив руки, словно собирался взмыть в небо, как птица. Его светлые волосы развивались на ветру. Рубашка и шорты трепетали на худеньком теле. Мальчик чуть подался вперёд и посмотрел на равнину, словно хозяин, который вдруг обнаружил красоту своих владений. Учитель усмехнулся и принялся вынимать папиросу из золотого портсигара.
   -Это Арвинар. Небольшой, в сущности, городок, который я специально приберегал для тебя, - Сорино раскурил папиросу своим обычным способом, просто встряхнув её в воздухе. На кончике затлелась оранжевая точка и в воздухе выгнулась сиреневая петелька дыма. - Мне кажется, он понравится тебе.
   -Для меня? - Рони оглянулся, и с интересом глянул на Сорино. - Но зачем мне город?
   -А ты послушай... - Сорино показал рукою назад, туда, где стояла телефонная будка.
   И сразу до них донёсся звонок телефона, разбавленный ветром, далёким плеском волн и шумом ивы.
   Пространство выгнулось, и... будка вдруг оказалась возле столика, словно всегда здесь стояла.
   Рони хмыкнул, (ох, уж этот сказочник), спрыгнул с бордюра и подошел к телефонной будке. Он потрогал дверь и убедился, что она крепко приржавела и внутрь придётся протискиваться. Сорино с улыбкой наблюдал за мальчиком.
   Рони легко проник внутрь и рассмотрел старинный телефонный аппарат на ржавой стенке между обрывков выцветших объявлений. В ней пахло пылью и перегретыми высоковольтными проводами. Огромная черная трубка висела на металлическом рычаге, на удивление блестящем в этом царстве ржавчины и запустения.
   Мальчик с трудом вынул трубку из рожков рычага, поморщившись от скрежетания провода в металлической оплётке.
   Он поднёс трубку к уху и прошептал:
   -Алло?
   Рони крепко прижимал трубку к своему уху, но не слышал ничего, кроме потрескивания радиопомех. Он повторял своё "алло" много-много раз, но в ответ слышал один лишь фоновый шум. Наконец, мальчик не выдержал, поискал Сорино взглядом в пыльных стеклянных квадратах. И когда встретился с взглядом учителя - выразительно показал на трубку. Тот лишь пожал плечом в ответ. Но в следующее мгновение...
   Рони застыл и похолодел...
   Теперь из трубки раздавалось много звуков. Теперь она дребезжала в его руках от разрывавших её криков и стрельбы.
   В трубке слышались крики детей и автоматные очереди, звук которых не спутаешь ни с чем.
   Рони так крепко прижимал холодный черный пластик к уху, что скоро разболелась голова.
   Он отступал от телефона, пока не упёрся спиной в холодные металлические перегородки будки и дребезжащие стёкла, которые, казалось, вот-вот вываляться наружу и расколются на неровные куски. Он с ужасом смотрел на громадный телефонный аппарат... и Рони казалось, что тот становился всё больше и больше, делаясь мистическим вместилищем ужаса.
   Взгляд мальчика метнулся в сторону... он захотел снова увидеть спокойного и рассудительного взрослого с папиросой в руке... Но то, что увидел... почему-то испугало еще больше...
   Расширившимися глазами Рони смотрел, как учитель Сорино подвинул к себе белую тарелку, невесть откуда взявшуюся на столе. Затем взял две вилки, потянулся вперёд и подцепил ими розу, что вылупилась из мороженого. Учитель аккуратно положил розу на свою тарелку, заменил вилку в правой руке на нож и... принялся разделывать розу, как бифштекс с кровью. Алый цветочный сок брызгал по сторонам, поэтому Сорино снова остановился, выхватил из воздуха белую салфетку и расстелил ее на груди, зацепив краешком за воротник.
   Он коротко глянул в сторону телефонной будки и вновь принялся препарировать розу. Сорино поедал цветок, как изысканно приготовленное лакомство. Отрезая от бутона по маленькому кусочку, прокалывая его насквозь и отправляя в рот. Он тщательно пережевывал лепестки, задумчиво рассматривая поле перед собой и город вдали.
   И вдруг... сквозь ужасную какофонию выстрелов и воплей, Рони услышал спокойный голос Сорино. Он словно стоял где-то там... на том конце провода... недалеко от телефонной трубки, висевшей на гофрированном проводе, возможно, у приоткрытой двери таксофона. Стоял где-то там совсем рядом и с кем-то разговаривал. Рони смотрел на него сквозь стекло и не понимал, где учитель более реален: за столом, поедая розу, или на простреливаемой улице.
   -...снова неудача, - произнёс голос учителя в трубке. - Снова и снова, и снова. Я удивлён, как он не отчаялся до сих пор.
   Ему ответил чей-то знакомый голос. Рони не смог разобрать его слов, ведь тот второй, был дальше. Вот только тембр... такой знакомый тембр.
   -Но ведь он не успокоится на этом? Он снова будет пытаться повторить свой опыт? Ведь так? И когда-нибудь у него получится создать свой собственный мир.
   Снова ответ, который невозможно было расслышать, по той далёкой улице, кажется, пошли тяжелые танки, кроша асфальт гусеницами.
   -Я всего лишь дал ему попробовать в первый раз.
   Голос. И ответ, напряженный слегка.
   -Хорошо, если вы этого хотите, я буду присматривать за ним и дальше. И отвечать, если понадобиться. Ведь Рони так и не повзрослел, в сущности... да, вы правы.
   Рони смотрел на учителя невидящими глазами. Ему стало страшно, словно только сейчас понял, что был игрушкой, - всё-таки игрушкой, - в руках кукловода. Он сфокусировал свой взгляд на Сорино.
   Он? Неужели он?.. Вряд ли... Сорино сам играет непонятную ему роль в этом.
   Тогда, кто?! Кто играется с ним, как с игрушкой?! Кто ты, кукловод?!
   Рони выронил телефонную трубку и обессилено сполз по стенке на пол.
  
  
   -Рони?
  
   Он, кажется, отключился...
  
   -Рони? - чей-то тревожный голос донёсся до сознания мальчика, хотя и не вполне был понят им.
  
   Рони открыл глаза, всё же и глянул вверх...
  
   Там было небо... Бездонное синее-синее небо, в котором истаивали белые облака. Справа доносился далёкий шум прибоя, волны бросались на гранитный пирс, разбивались об него, шипели ш-ш-ш, становились пеной и стекали обратно в море.
   Мальчик шевельнул правой рукой, затем левой. Он чуть напрягся и сел, поддерживаемый за спину чьей-то бережной рукой. Глянул влево... Там, в круге солнечного света был Сорино. Золотое сияние сделало его лицо черным, только очки блестели слепыми бликами.
   -В порядке... Где я? - спросил Рони.
   Учитель внимательно его рассматривал, не отпуская плеча.
   -Ты уверен? - Сорино отодвинулся от него, солнечный свет сместился вбок, растекаясь золотым пятном по шее учителя и впитываясь в белый пиджак, как драгоценное масло.
   Теперь Рони смог рассмотреть его лицо.
   Встревожен... - сам в себе хмыкнул мальчик и почувствовал облегчение. То, что в этот момент перед ним оказалось лицо Сорино... он посчитал добрым знаком.
   -Мы недалеко от Арвинара. Помнишь, ты спрашивал, что там за городок белел вдали...
   -Зачем мы здесь?
   -Для того чтобы ты попробовал.
   Рони смотрел на Сорино и тот, почему-то, смутился.
   -Мне так захотелось, если быть точным. - Учитель отодвинулся еще дальше и встал. Затем он вынул свой золотой портсигар и принялся перебирать в нём папиросы, словно выбирая, какую из них взять... - Мне захотелось подарить тебе возможность... - он выбрал папиросу и раскурил её простым встряхиванием руки. - Мне захотелось дать тебе чуть более свободы, чем у тебя есть. И..., что немаловажно..., без постороннего контроля.
   -Я не понимаю вас... - Рони осмотрелся и обнаружил, что лежит в полосатом шезлонге. Как он появился здесь, можно было и не спрашивать. В последний час с ним произошло так много чудес, что уже ничего не удивляло, тем более такая мелочь, как шезлонг. Он снова глянул на Сорино. - Правда, не понимаю. Что связывает этот город и то, что я слышал в телефоне? Я чувствую что-то общее... Но...
   -Твоё умение летать, как птица. - Сорино присел за стул, отодвинутый от столика в спешке, когда он бросился к Рони. Он посмотрел на далёкий город. - И еще... я дам тебе возможность делиться этим своим умением с детьми. Но смотри, есть ограничение по возрасту. Ты сможешь научить только тех, кому еще не исполнилось шестнадцати лет.
   -Почему вы решили, что я соглашусь кого-то там учить? Зачем это мне?
   -Я всего лишь обозначил возможности. Выбирать тебе, конечно же. Мы можем прямо сейчас вернуться в Арая. Ты поедешь домой и через час забудешь об этом нашем разговоре.
  
   И Рони задумался...
   Он встал и вдохнул полной грудью морской воздух, в который примешивались ароматы степных трав. Мальчик долго смотрел на далёкий город. Ветер ласкал его светлые волосы.
   -У тебя будет ровно год без контроля. Делай, что пожелаешь..., а в Арая не пройдёт и минуты. Я приду в Арвинар через год и попытаюсь разрушить то, что ты здесь построишь.
   Рони резко глянул на Сорино.
   -Зачем?
   Учитель был серьёзен. Хотя он и не смотрел на Рони..., всё же..., внимательно всматриваясь в сиренево-белые пятна городка с вышкой в середине, Сорино весь был поглощен мыслями о Рони.
   -Чтобы проверить, так ли прочно здание твоей мечты.
   -Для этого обязательно нужно идти с войной?
   -Кто знает, с чем я приду... - усмехнулся Сорино. - Поэтому дом свой делай прочным. - Он глянул на Рони и прищурился. - Берёшься?
   Рони подошел к бордюру... Подумал и... легко запрыгнул на него.
   -Берусь!
  
   ~*~
  
   ***
  
   ~*~
  
   Августовским жарким вечером, около девятого часа, когда огромное оранжевое солнце ещё плавилось над острыми верхушками тополей, на пыльной окраине Арвинара появился странный незнакомец. Это был высокий мужчина в белом костюме. Он держал в руке массивный черный зонт с бамбуковой ручкой крючком, опираясь на него словно на трость, галантно помахивая и постукивая металлическим кончиком по черному асфальту. Он рассеянно озирался вокруг, будто пытаясь узнать это место или наоборот, совершенно его не принимая и раскаиваясь внутри себя, что сюда попал. Его сиреневые очки блестели в оранжевом сиянии закатного солнца, лицо казалось то черным, то болезненно бледным. На правом лацкане пиджака был приколот некий позолоченный значок с непонятным символом.
   Незнакомец рассматривал одноэтажные домики, окружённые вишневыми и абрикосовыми деревцами, и пыльные пирамидальные тополя у дороги, чьи огромные стволы были выбелены по метру от земли. Он интересовался асфальтом и даже зачем-то пару раз стукнул по нему своим зонтом. Звук, извлеченный этим лёгким ударом, весьма не понравился незнакомцу, и он задумчиво покачал головой.
   Алый солнечный шар завис над черными пиками окраинных тополей и плавился, плавился, плавился, растекаясь душным маревом над плоскими крышами белых пятиэтажек. И хотя вечер уже заявил свои права на этот город, расплываясь сиреневыми кляксами теней по выщербленному асфальту и между домов, солнце всё ещё жарило Арвинар, всё ещё не хотело уходить, а нежилось, медленно скатываясь в бездну по лиловой дуге горизонта.
   Незнакомец медленно шел по самой середине дороги, как раз по выгоревшей на солнце и затёртой колёсами разделительной полосе, видимо, совершенно не опасаясь, что его может сбить машина. Впрочем, по этой дороге давно не проезжали автомобили. По ней ползали серые волны песчаной пыли и пожухлые от жары тополиные листья. И более того, весь этот район, хотя и был густо застроен самыми разными домами, - от одноэтажного частного сектора до панельно-типовых пятиэтажек, - производил какое-то странное и угнетающее впечатление заброшенного фабричного городка. Среди зелёных заборчиков и вишен просматривались белые полотна простыней на провисших бельевых верёвках, что говорило в пользу наличия живых людей, но... Их самих, живых, весёлых или грустных, чем-то занятых и просто шатающихся здесь праздно, не было видно, ни одного.
   Незнакомец внимательно всматривался в проулки, приостанавливался и присматривался к лавкам возле роскошных жасминовых кустов, он смотрел в арочные проходы в пятиэтажках, и просто вертел головой по сторонам ради одного - обнаружить живого человека.
   Спустя некоторое время ему, всё же, повезло.
   На пустом перекрёстке, через который перекатывались бураны тополиного пуха, он заметил полицейскую машину. Белый форд с характерной полицейской символикой стоял ровно посредине проезжей части, что явно нарушало все мыслимые правила дорожного движения. Дверь со стороны водителя была раскрыта настежь, и в затемнённом салоне автомобиля просматривался полицейский, который смотрел в сторону незнакомца. Одну руку он держал на двери, другую на руле. В его больших солнцезащитных очках отражалось оранжевое солнце и выгнутые сиреневые пики тополей, что росли по сторонам улицы.
   Незнакомец прибавил шагу. Он обрадовался полицейскому и даже махнул ему тростью, чтобы тот вдруг не уехал. Однако потный страж порядка дожидался именно его и был не в духе. Периодически он осматривал дорогу и окрестности хмурым взглядом, отпустив дверь и положив освободившуюся руку на кожаную кобуру на ремне. Он не удивился появлению незнакомца в белом костюме на пустой дороге. Он просто отчего-то устал и буквально считал минуты, когда закончится эта проклятая бесконечная смена. Тополиные торнадо и метели, что мягко кружили перед лобовым стеклом, успокаивали напряженные глаза, но... Иногда полицейский высовывался наружу и смотрел в разбавленное сиреневое небо, по которому расплывались оранжевые закатные пятна. Он словно боялся увидеть там нечто, словно высматривая вражескую авиацию среди медленно расползавшихся перьевых облаков, чья стая была серебристо белой в оранжевых бликах плавящегося солнца.
   Пока полицейский всматривался в пламенеющее вечернее небо, незнакомец подошел к машине и весьма приветливо улыбнулся стражу порядка, словно был неописуемо рад его наличию здесь.
   -Что за странный городок! - воскликнул незнакомец, протягивая руку для пожатия. - Целый час брожу по окраине, но, ни одного человека так и не увидел здесь. Хотя, по всему видно, город жив.
   Полицейский оторвался от рассматривания неба, глянул на протянутую в его сторону руку, (отметив идеально белую манжету рубашки с золотой запонкой, выглянувшую из-под пиджачного рукава), и снова принялся смотреть вверх, проигнорировав доброе расположение к себе. Незнакомец конфузливо улыбнулся и убрал руку, пытаясь деть её куда-нибудь, например, в карман пиджака. Он вдруг почувствовал себя весьма неловко перед суровым полицейским, который ждал его здесь, но обычных гостеприимных качеств не проявлял принципиально.
   -Я заблудился, наверное, - пробормотал незнакомец, найдя место для рук на ручке зонта, положив ладони одна на другую. - Я ищу школу... Точнее, гимназию номер три.
   -Зачем она вам? - всё же подал голос полицейский, со вздохом откинувшись на спинку сидения в машине.
   -Я учитель, - мягко произнёс незнакомец и чуть подался вперёд, словно обнаружив на плече полицейского какую-то редкую бабочку. - Буду учить ваших детей математике.
   -Детей... - мрачно повторил за ним полицейский. - Вы точно приехали не в тот город.
   -Но ведь гимназия номер три здесь имеется?
   -Имеется.
   -Не могли бы вы показать мне... - незнакомец вдруг замолчал, как запнулся, глядя поверх полицейского в противоположное окно. Он вдруг сделался бледным... Потому, что он увидел вдали высокий тополь, на краю дворового футбольного поля, поросшего пожухлой травкой. Обычный пирамидальный тополь, каких на юге растёт тысячи... Вот только на самой его острой верхушке, на фоне оранжево-сиреневого неба... покачиваясь, как воздушный шарик на верёвке... витал ребёнок, лет семи или восьми. Обыкновенный такой мальчишка в застиранных шортах и выгоревшей на солнце красной футболке. Он словно стоял одной ногой на самом тополином острие, мягко пружиня на упругих ветках, покачиваясь вверх и вниз. Мальчик наблюдал за взрослыми, но как-то недружелюбно или настороженно..., уперев руки в бока и склонив голову к плечу.
   -Черт, снова вылезли, - пробормотал полицейский, который догадался проследить за взглядом незнакомца, и тоже обнаружил мальчишку на верхушке тополя. Нервным движением руки, он вырвал рацию из крепления на приборной панели и попытался включить её. Однако пальцы не слушались его, соскальзывая с тумблера. Когда полицейский связался с участком, мальчика на тополе и след простыл.
   Незнакомец выпрямился и глянул вверх, осматривая верхушки деревьев у дороги. Он кружился на месте, заложив зонт за спину. На его лице играла загадочная улыбка, которая точно бы не понравилась полицейскому, если бы он увидел её. И более того, возможно, эта улыбка на лице незнакомца вызвала бы некоторое количество неприятных вопросов. Но... Грузный полицейский потел и бормотал в рацию.
   -На Второй Окраинной улице. Да, да, черт подери. На самой верхушке тополя. Нет, у меня всё в порядке со зрением. И не пил я сегодня! Не пил!
   Незнакомец не зря кружился. В другой стороне он обнаружил еще одного ребёнка, который качался над тополиной верхушкой, как воздушный шарик, наполненный гелием. Тоже мальчик, но другой, гораздо более опрятно одетый, в белую рубашку и джинсы. Ребёнок явно наблюдал за незнакомцем, и совершенно игнорировал полицейского. Незнакомец сделал следующее. Он приподнял над головой несуществующую шляпу и слегка поклонился, словно высоко над ним был не ребёнок лет восьми, а вполне солидный господин равный по положению.
   -Один! Он был один! - тем временем полицейский продолжал своё препирательство с диспетчером. Он подвинулся ближе ко второму окну и принялся заглядывать вверх из этого своего крайне неудобного положения. Его фуражка сползла на затылок и скоро вовсе свалилась на сидение. - Всего-то минуту..., а потом исчез. Нет, сейчас никого нет. Пусто, говорю! - он вернулся на свое сидение и вдруг заметил незнакомца, который снова стоял возле двери и приветливо улыбался. - Кстати, у меня и свидетель есть, который подтвердит.
   Тот в свою очередь с готовностью закивал головой.
   -Да, да, я подтвержу!
   -Откуда я знаю, кто он такой... Возможно, учитель, которого так ждёт господин директор... - полицейский с сомнением осматривал незнакомца. Его взгляд остановился на зонте, на который тот опирался, как на трость. - Он сам сказал, что новый учитель. Эй, Сэлли, позвони-ка господину директору и спроси, ждёт ли он некоего... - полицейский прикрыл рацию рукой и поманил к себе незнакомца. Тот с готовностью подошел ближе и даже чуть наклонился вперёд. - Вас как звать?
   -Учитель Сорино. К вашим услугам.
   Полицейский окинул учителя общим суровым взглядом, задвинулся обратно в салон и принялся что-то бормотать в микрофон рации, прикрыв её ладонью. Чтобы не смущать стража своим присутствием, Сорино отошел от машины на пару шагов и снова посмотрел вверх, на крышу ближайшей пятиэтажки. Но там уже было пусто. И даже солнце скрылось за антенны, плавя их в последнем знойном выдохе.
   Он чему-то улыбался, этот странный учитель с черным зонтом в руке.
   Полицейский окликнул его.
   -Эй, господин учитель, присаживайтесь в автомобиль. Отвезу вас к дому директора. Он сказал, что ждёт вас. Очень.
   -И как это можно очень ждать, - усмехаясь, прошептал учитель, обходя полицейский автомобиль впереди, перед капотом.
   Он задержался возле раскрытой двери на мгновение. Посмотрел вперёд, в еще солнечную перспективу улицы с тополями по бокам, над которой клубились бархатные белые метели пуха. Редкие машины на обочинах, пёстрые киоски, аллеи, небольшие парки и светлые зданьица создавали светлое впечатление об этом городке. И хотя сейчас его улицы были пусты, всё же, в нём хотелось остановиться, в какой-нибудь семейной гостинице, в номере с большим окном с видом на городской парк. Хотелось прогуливаться по его раскалённым на солнце тротуарам, сидеть на деревянных лавочках в тени разросшихся кустов сирени и вдыхать абрикосовый аромат, присущий всем маленьким южным городкам старой империи. Впрочем, в абрикосовом воздухе было достаточно примешано пыли из окраин, чтобы не засиживаться долго на одном месте и уйти бродить по запутанным дорожкам в запущенном парке с мраморным фонтаном в середине. На лице учителя Сорино отражались какие-то печальные размышления, как у ребёнка не умеющего скрывать эмоций.
   Бросив последний взгляд на пустую крышу пятиэтажного жилого дома через дорогу, Сорино вздохнул и скрылся в машине.
  
   ~*~
  
   Автомобиль мягко подкатил к дому господина директора гимназии, тихо шелестя шинами по мокрому асфальту, недавно политому водой из шланга. Дом с высокой черепичной крышей красного цвета, по скандинавскому образцу, прятался за невысокими абрикосовыми деревьями, в зелёных кронах которых просвечивали оранжево-алые точки спелых плодов. Высокий забор белого кирпича и колонны вполне себе во весь голос заявляли о достатке хозяина этого особнячка. Ворота во двор были распахнуты, отчего внутреннее пространство просматривалось навылет, вместе с домом, с крыльцом, дорожками, беседками и фонтанчиком в дальней стороне. Полицейский не решился загонять машину внутрь, ограничившись тем, что свернул к воротам с дороги, разбивая колёсами лужи на пригоршни алмазов, и остановил машину на некотором расстоянии от забора.
   Сорино, молчавший всю дорогу и занятый лишь тем, что вертел головой по сторонам, рассматривая пустые улочки и скверы, наконец, удовлетворённо кивнул. Он выбрался из авто и сразу направился внутрь двора, помахивая своим зонтом, как тростью. Он явно не испытывал трепета перед господином директором, и даже, (как показалось полицейскому из коротких и односложных ответов на обычные полицейские вопросы), этот странный тип относился к господину директору гимназии с некоторым пренебрежением, пару раз назвав его "недорослем".
   Вслед за Сорино из машины появился полицейский, который хмуро смотрел учителю вслед, но во двор зайти не решился. В отличие от этого странного учителя, он побаивался господина директора Фукса, и имел для этого свои небезосновательные причины. Он вынул из кармана мобильный телефон и кому-то позвонил, тихо шепнув ответившему: Мы приехали к директору.
   И господин директор Фукс не заставил себя долго ждать. Едва лишь учитель Сорино приостановился возле небольшой клумбы с белыми розами, - открылась высокая массивная дверь в доме, и на крыльцо выбежал невысокий плотный коротышка в полосатой пижаме. Лишь завидев учителя возле роз, он спорхнул с высокого крыльца и помчался в сторону Сорино вприпрыжку, выкрикивая что-то странное и нелепое для человека с его положением и достатком. Он, кажется, кричал, что наконец-то, что он заждался и замучился здесь один, что так ждал и почти отчаялся увидеть. Пока господин директор извергал фонтаны красноречия, шлёпая домашними тапочками по асфальту, Сорино неотрывно разглядывал розы. И когда директор гимназии оказался рядом, протягивая обе руки для горячего дружеского пожатия... учитель склонился над одним из крайних бутонов, не глянув на коротышку директора даже мимолетным взглядом. Тот словно не заметил этакого к себе пренебрежения и продолжал что-то там тараторить о спасении и милости, кружа вокруг учителя, заглядывая ему в лицо и словно пытаясь поймать-таки его руку, чтобы пожать.
   Сорино сорвал один роскошный бутон и выпрямился, вертя его в руке и рассматривая со всех сторон.
   -Откуда у вас здесь этот сорт? - он строго глянул на директора Фукса и показал ему розу.
   -А? Что?! - совершенно не понимал тот, более тревожась из-за холодного к себе безразличия. - Я уже и не помню... Кажется, по почте выписал...
   -Не лгите мне, - Сорино поднёс цветок к лицу и понюхал его. - Этого сорта нет ни в одном цветочном магазине. Я это точно знаю.
   -Я не помню, правда! - воскликнул коротышка и замахал руками, словно отгоняя муху. - У нас здесь такое происходит, а вы... розы.
   -То, что у вас происходит и... это, - Сорино снова помахал бутоном перед лицом директора Фукса. - Взаимосвязано. Одного не бывает без другого. Поэтому и спрашиваю, откуда?
   -Я попробую вспомнить... - растерянно пробормотал тот, пятясь от наступавшего на него учителя, как провинившийся школяр. - Возможно и не по почте... Возможно, мне его подарили...
   -Кто?
   Коротышка забавно напрягся, пытаясь выудить из засаленных пластов своей памяти тот момент, когда корешок розы попал ему в руки. Сорино лишь недобро усмехнулся и вернулся к клумбе, проводя ладонью по прохладным кончикам лепестков роз. Иногда он смотрел в сторону полицейского, который так и маячил возле ворот, что-то нашептывая в телефонную трубку. Господин директор демонстративно не замечал его, не пригласив войти, и не отпустив.
   -Может быть, желаете выпить что-нибудь с дороги? - Фукс сделал попытку отвлечь Сорино.
   Но для господина коротышки хватило одного хмурого взгляда вскользь, чтобы снова наморщить лоб в попытках вспомнить источник появления розы. Он отступил от странного учителя на шаг и попал ногой в тёплую лужу, впрочем, даже не заметив этого. Его тапочек сразу промок и по мере того, как Фукс неосознанно отступал дальше от Сорино, он оставлял на высохших серых пятнах асфальта тёмные следы. Учитель заметил и это. Он осмотрел двор, отмечая своим цепким взглядом все его приятные мелочи и декоративные украшательства, как например, совершенно непрактичную площадку в середине, на которой возвышалась ажурная беседка с восточной крышей, словно сплетенная из тонких чугунных прутьев. Асфальт во дворе был полит водой, как это делают на юге. В воздухе плавилось марево всё ещё горячих испарений, в нём смешивались запахи высыхавшего асфальта и абрикосов, что росли здесь во множестве и роняли спелые плоды на дорожки. Часть фруктов разбивалась при падении, разбрызгивая свою волокнистую медвяную плоть по асфальту, выбрызгивая в воздух свои последние душистые дыхания.
   -Сейчас мне кажется, что..., что..., что..., - господин директор начинал бояться этого человека в белом костюме. Он совершенно точно помнил, что в одной руке Сорино держал черный зонт, похожий на трость, а сейчас...
   Учитель глянул на директора и улыбнулся ему премило. Если бы горло господина Фукса не сжалось от внезапного спазма, вызванного таким же внезапным испугом, то он вскрикнул бы, а может быть и закричал бы, как перепуганный истерик. Всё дело было в том, что в последнее время ему снился один и тот же сон по ночам. Один повторяющийся кошмар, от которого он обычно просыпался в четыре часа утра и уже не мог заснуть. Ему снилось..., что он стал..., собакой. Толстенькой забавной зверушкой с пушистым хвостиком. Фуксу снилось, что у него был хозяин - огромный человек с янтарными глазами, - настолько огромный, что дух захватывало, хотелось спрятаться под диван и тихонько скулить. Этот страшный человек чаще не обращал на него никакого внимания, занимался какими-то своими человечьими делами, читал книги, что-то писал в блокноте, пил чай или просто стоял возле распахнутого окна. Фукс прятался от него по углам, иногда подкрадываясь к глубокой тарелке в прихожей, в которой всегда было полно мягких косточек или мелко нарубленных кусков мяса. Человек заботился о своем питомце. И... иногда... выводил во двор погулять и справить нужду. И вот, тогда-то он и надевал на свою собачку ошейник. Обычный такой кожаный ошейник на тонком поводке.
   Он наклонялся к нему - огромный-преогромный человек.
   Улыбался ему своей кошмарной человеческой улыбкой.
   Надевал ошейник и... вдруг... вместо того, чтобы вывести гулять, как обычно... вздёрнул на поводке вверх.
   Толстенький пёсик Фукси принимался сучить лапками в воздухе и скулить. Он очень хотел жить и умоляюще смотрел на огромного человека с тёмным лицом, пытаясь высмотреть на нём глаза, чтобы заглянуть в них... Однако вместо глаз он видел слепящие блики на стёклах его очков и... И самое страшное... - его улыбку.
   Человек с интересом наблюдал за своим псом, которого повесил на поводке и держал на вытянутой руке, подальше от себя. Он наблюдал за агонией пса с каким-то отстранённым интересом, то склоняя голову к правому плечу, то к левому.
   Фукси задыхался. И мучительно умирал. В его глазах принялись прыгать зелёные круги, и прихожая поплыла куда-то в сторону, сделавшись размытой и огромной, как пещера. Пёс смотрел в слепящие солнечные блики на очках его хозяина и пытался кричать, чтобы тот отпустил, пощадил..., ведь он на самом деле тоже человек!
   Обычно, на этом месте господин директор просыпался в холодном поту.
   А теперь с ужасом смотрел на Сорино. Который, вместо зонта, держал поводок с петлёй кожаного ошейника на конце. Тонкий черный круг на фоне закатной охры, растекавшейся по белым розам.
   Господин Фукс неловко шагнул назад, попал ногой в клумбу с хризантемами и, охнув, завалился в роскошные цветы плашмя, как подкошенный. Он задышал часто-часто, как пёс и поднял руки вверх, словно по команде "служи". Заскулил жалобно. И из глаз его потекли слёзы...
  
   -Господин, Фукс?
  
   Директор гимназии очнулся. Перед ним стоял странный учитель Сорино. В одной руке он держал сорванный бутон розу, на сгибе другой висел зонт.
   -Вы вспомнили, откуда этот сорт розы?
   Фукс осмотрелся. Он стоял перед Сорино, а не валялся в клумбе...
   -Господин Фукс? Что с вами происходит?
   Коротышка испытал облегчение. Привиделось! Ах, как скверно, что мне чудится это уже и наяву... Но, всё же, хорошо, что чудится, а не происходит по-настоящему.
   -Мне стало дурно... - пробормотал директор Фукс. - Привиделось, что-то...
   Сорино иронично глянул на него и вернулся к рассматриванию двора перед домом, словно он был наполнен высокохудожественными произведениями искусства.
   -Как вы всё здесь красиво обустроили, - странный учитель направился к беседке. - Мне понравилось! - он зашел и сел на край лавки у входа. Затем он поманил к себе Фукса каким-то странным, снова испугавшим Фукса, жестом. Как собачку... - В этом доме проживает еще кто-нибудь?
   -Я одинок, знаете ли, с некоторых пор, - промямлил господин директор, направившись в сторону Сорино и не чувствуя своих ног, словно они двигались сами, без участия хозяйской воли. - Детей так и не завел...
   -Значит, один. - Удовлетворенно кивнул Сорино, приподнял свой зонт, (за которым неотрывно наблюдали глаза Фукса), и положил его на стол, подвинув вазу с увядшими хризантемами металлическим кончиком. - И у меня возникла вдруг мысль... А, знаете ли, господин Фукс, я бы предпочел остаться в вашем доме. Как вы смотрите на эту перспективу?
   -Вы вполне можете распоряжаться здесь, как у себя дома... - мямлил директор, все еще не имея сил оторваться от зонта взглядом. - Я распоряжусь, чтобы для вас приготовили гостевую комнату.
   -Это пошло! - воскликнул Сорино и покачал головой с укором. - Пошло, сначала предлагать распоряжаться, и сразу упоминать гостевую комнату. Она у вас здесь и махонькая, наверное? Такая маленькая, что в ней неудобно даже просто переночевать. Верно, говорю?
   Фукс наблюдал за рукой Сорино. Он помахал ею в воздухе и положил на зонт. В глазах господина директора принялись прыгать синие и зеленые пятна. Он глянул в лицо учителя и громко сглотнул. Потому, что лица не было видно. Вместо него было тёмное пятно в сгущавшихся сиреневых сумерках. И в этом пятне блестели стёкла очков.
   Сорино манил Фукса, как собачку.
   Каждый новый шаг давался ему с трудом, но... Скоро... совсем скоро... Фукси семенил в сторону беседки на четырёх пушистых лапках. Пёсик подбежал к Сорино и завилял хвостом, необыкновенно радуясь его хорошему настроению и ласке, что дарили его большие добрые руки. Учитель склонился к собачке и потрепал за ухом. Затем взял на руки, как забавную пушистую куклу, и прижал к себе. Фукси слышал удары его сердца - тяжелые и ритмичные звуки сквозь мягкую ткань пиджака, которые успокаивали его собачью душу и, почему-то, слегка тревожили. Собачка глянула на стол... на нём по-прежнему лежал большой черный зонт и никакого тебе поводка. Успокоившись окончательно, пёс изловчился и лизнул Сорино в нос. Тот рассмеялся.
   -Ах, какой чудесный пёс. Я приготовлю мягкую подстилку для тебя в прихожей. И покормлю. Но позже.
   Затем Сорино отпустил пса и повернулся в сторону полицейского, маячившего на границе двора. Страж порядка не отнимал телефонной трубки от уха, бормоча в неё что-то и размахивая руками. Он, кажется, оправдывался перед кем-то и тревожился от непонимания, что проявлялось в неутомимом хождении от одного края ворот до другого.
   -Что же ты там всё бормочешь, - прошептал странный учитель и махнул полицейскому рукой.
   Тот застыл и вопросительно посмотрел на Сорино. (Меня?)
   Учитель кивнул в ответ и снова махнул рукой. (Подойди-ка)
   Едва нога полицейского коснулась дворового асфальта..., как он застыл..., выронил телефонную трубку... и скоро принялся нагибаться, словно вдруг остро захотел стать на четвереньки. Его спина выгнулась дугой... Изо рта принялась выливаться слюна... Полицейский закричал и зарычал одновременно...
   Его руки коснулись влажного асфальта...
   И в тот самый миг...
   В сторону учителя бежал черный доберман.
   Фукси тявкнул и прижался к ногам учителя. Сорино потрепал его за пушистыми ушками и прошептал: не бойся, дурачок, теперь вас двое.
  
  
   Ночью...
   Глубокой ночью...
   В белой луже лунного света, что растекалась от черных контуров ворот в середину двора...
   Появился еще один силуэт.
   Белобрысая голова выглядывала из-за ворот и смотрела на тёмные окна в доме. В то время как за спиной кто-то шуршал и скрипел в забытой полицейской машине.
   -Пустая машина, - сказал в ночной тишине детский голос. - Странно, куда подевался Грэг? Это его машина же?
   Белобрысый мальчишка нырнул обратно за ворота и зашипел на своего друга, который сидел на тёплом капоте, сложив ноги по-турецки. Белые пятна лунного света отражались от его загорелых ног, отчего он казались светлее даже вполне себе светлых шортов.
   -Не кричи! - зашипел первый. - Полгорода перебудишь!
   Тот, который сидел на капоте, обиженно ухнул.
   -А вот сам и не кричи. - Он осмотрел своего друга с ног до головы и резюмировал. - И руками не маши, как мельница.
   -У мельницы нет рук! - всё-таки воскликнул первый и сразу залепил рот ладонями.
   Второй торжественно поднял руку, словно призывая небеса к себе в свидетели.
   Первый мальчишка безнадёжно вздохнул и махнул рукой. Затем он вернулся к воротам и снова заглянул во двор.
   -А, что парни говорят, из дома никто не выходил?
   -Никто. Они следили за двором с трёх сторон. Сказали, что тот странный взрослый в белом костюме с черным зонтом, сидел весь вечер в беседке и ничего не делал.
   -И в туалет не выходил? - удивленно спросил первый, высматривая беседку среди теней и абрикосовых деревьев. - Ничего не видно... Точнее, беседка просматривается, но есть в ней кто-нибудь или нет... Ни черта!
   -Не ругайся. Здесь много всего странного. И куда Грэг подевался? И директор..., хотя пацаны видели, что он выбежал из дома навстречу белому с зонтом.
   Первый мальчик шагнул чуть дальше во двор, нащупывая асфальт босой ногой, словно собирался наступить на тонкую корку льда. Он помахал рукой в белом луче лунного света, рассматривая движения своей тени на сером асфальтовом полотне. И кажется, заигрался...
   -А, ну-ка серьёзней будь! - сразу напомнил второй.
   Первый застыл и сконфузился. И чтобы создать серьёзный вид вцепился двумя руками в кирпичный столб, на котором висела половина ворот.
   -Тимка, ты испугал меня, - прошептал он, всё же.
   Первый самодовольно хмыкнул. Однако продолжать сидеть на машине ему уже стало скучно. Поэтому Тимка легко соскочил с капота на землю и подкрался к своему приятелю.
   -Ну, как? - загробным шепотом вопросил он. - Есть там хоть кто-то?
   -Сам посмотри, - отодвинулся первый, уступая свое место.
   -А вот никогда бы не подумал, что ты трусишка, Лёш, - съязвил Тимка и похлопал по плечу Лёшку, как старший брат.
   Лёшке всего-то и оставалось, что стерпеть.
   Внутренний двор директорской усадьбы, представший глазам Тимоши, имел вид загадочный и даже мистический. Полная луна щедро проливала свой призрачный белый свет на асфальт, отчего тот казался не просто серым, а словно бы серебристым с яркими, хотя и редкими, вкраплениями острых блёсток. И вместе с тем общее полотно двора было матовым на вид, словно тёплая резина, расстеленная здесь, чтобы остудить. Тени имели четкие контуры и казались чернильно-фиолетовыми силуэтами загадочных монстров, которые прятались за деревьями и в более размытой перспективе двора вдали. Там впереди было тихо и загадочно. В отличие от Лёшки, который с облегчением уступил свое место, Тимка не боялся монстров, ибо в них не верил. Он точно знал каким-то своим внутренним мальчишеским знанием, что самое страшное уже позади..., что они все, дети Арвинара, прошли этот кошмарный период Обучения и теперь пусть их боятся взрослые.
   Тимка глянул на своего друга, который уже забрался в автомобиль, нашел там фонарик и светил им по салону, хаотично стреляя лучом света в разные стороны. Усмехнувшись, мальчик смело вышел из тени и направился в середину двора. Асфальт уже не обжигал подошвы, он почти остыл, был сухим и весьма приятным для ног. Тимка смотрел вперёд, разглядывая беседку, в которой парни из разведки видели странного взрослого. Чем-то он не нравился их Старшему Другу... Он словно ждал появления этого взрослого весь год... И вот теперь...
   Что-то отвлекло Тимку от беседки...
   Он остановился и глянул влево...
   Там была большая клумба с белыми розами, которые так любил Старший Друг. И в ней что-то шевелилось.
   Тимка осторожно подкрался к овальной клумбе, огороженной белым бордюрным камнем, мягко ступая босыми ногами по тёплому асфальту. Он прислушивался к шуму ветра в абрикосовых деревьях и присматривался к качавшимся розам. Это было удивительно красиво - розы словно расплёскивались белыми волнами от центра, словно в середине шевелился кто-то маленький. Возможно, гном?.. Тимка нахмурился и решительно отогнал это глупое предположение.
   Но...
   Следующий его шаг был весьма осторожен, с пальцев на пятку..., тихо-тихо...
   Тимка оглянулся и увидел бледного Лёшку, выглядывавшего из ворот. Это подбодрила мальчика на то, чтобы последний шаг, отделявший его от клумбы, сделать решительно и быстро. Он не мог себе позволить показаться трусом перед другом.
   Тимка стал на бордюр и заглянул в волновавшиеся розы.
   И вот...
   В этот момент включился поливочный фонтанчик, который окатил испуганного мальчишку с ног до головы. Тимка резво отпрыгнул обратно...
   И увидел на асфальте тень. Большую черную тень взрослого.
   Прежде чем оглянуться в сторону, Тимка посмотрел на Лёшу. Тот застыл на полусогнутых, испуганно вытаращив глаза, и, кажется, совсем не мог пошевелиться от страха. Его рука показывала на кого-то, кто стоял за спиной Тимошки.
   Пришлось оглянуться назад, всё же...
   Тимка сглотнул.
   За спиною был тот странный взрослый, только в этот раз в руке у него был не зонт, а обычный поводок для собак с ошейником на конце. Его бледное в лунном свете лицо не выражало никаких эмоций. В очках отражались лунные блики. И его рот... так странно улыбался - словно кто-то нарисовал на белом картоне тонкую черточку, загнутую одним краем вверх.
   -Привет, малыш, - тихо сказал незнакомец и тряхнул поводком.
   Едва серебряные колечки на ошейнике звякнули в тишине..., как Тимка очнулся и крикнул во всё горло: Лёха, атас!
   В следующее мгновение мальчик взмыл вверх, как ракета, только голые ноги блеснули на свету, сразу скрывшись в чернильной южной темноте. Вслед за ним в воздух взмыл и его друг, который прятался за воротами. Спустя пару минут послышался странный шум в кронах старых тополей, что росли поблизости, затем треск сломанных веток, шелест листвы и, наконец, испуганный мальчишеский выкрик: Не цепляйся ты за меня! Лети же!
   Сорино, внимательно следивший за улетающими детьми, облегченно вздохнул и улыбнулся.
   И сразу, как по волшебству в доме засветились все окна, открылась входная дверь, и на пороге показался сурового вида дворецкий.
   -Чай готов, господин Сорино. Распорядитесь сервировать стол?
   -Сервируй, - учитель встряхнул поводком и тот сделался черным зонтом-тростью. Он стукнул металлическим кончиком по асфальту и направился в дом. - Я чувствую запах бисквитов?
   -С лимонным и малиновым джемом, - невозмутимо ответил дворецкий.
   -Ах, скверно, что я еще никого не знаю в этом городе. Люблю чаёвничать в компании, - Сорино подошел к ступеням и задержался на мгновение, чтобы еще раз оглянуться и посмотреть вверх, на серебристые кроны тополей за забором. Он вдохнул тёплого воздуха, в котором растворялись ароматы абрикосов, подставил лицо ветру и прошептал. - Рони..., Рони..., Рони... я пришел, как и обещал.
  
   ~*~
  
   Сказочные сны Сорино.
  
   Однажды в портовом гамбургском кабачке, что светился мутными окнами в тумане сразу за доками, появился странный посетитель. Он зашел, приостановился на высоком порожке, словно еще сомневаясь, стоило ли вообще сюда заходить, - осмотрел полупустое помещение поверх непроницаемо черных очков с круглыми стёклами, и направился-таки к стойке бара в противоположной стороне этого грязного помещения. Посредине ему пришлось обойти стол, накрытый дешевой клеенчатой скатертью, залитой пивом и заставленной грязной посудой с объедками, затем сдвинуть со своего пути стул и переступить через пьяного матроса, скрутившегося калачиком на полу.
   Хозяин заведения господин Крумп, сам собственной персоной, восседал за стойкой, сложив волосатые свои ручищи на могучем животе, прикрытом засаленной футболкой, как языческое божество: неподвижный, сиреневоликий, небритый неделю как, и с неизменной погасшей сигаретой, прилипшей к нижней губе. Вверху над стойкой висел небольшой телевизор, по которому показывали футбол, перед господином Крумпом стояла кружка пива, рядом пачка сигарет и зажигалка. Он смотрел в телевизор тяжелым взглядом выпивохи недобравшего свою обычную норму, в мутно-зелёных зрачках отражались голубоватые квадраты экрана, отчего складывалось впечатление, что он не видел его вовсе, а, например, заснул с открытыми глазами или умер сидя, упаси господь.
   Появление неожиданного для этого часа гостя заинтересовало господина Крумпа отчасти, он переместил тяжелый фокус своего взгляда в сторону, и понаблюдал некоторое время за тем, как пробирался к стойке посетитель, необычного для этого заведения вида. Это был высокий худой мужчина неопределённого возраста в светлом костюме лёгкого кремового оттенка. Его шляпа была сдвинута вперёд, отчего глаз было не разобрать в сиреневой полоске тени. Из тех примет, что обычно сразу бросались в глаза опытному барыге Крумпу, коих перечисление бессмысленно и бесконечно, ибо, кто только не бывал в этом портовом кабаке с дурной славой..., так вот, в этом случае приметой был зонт. Да, большой черный зонт с металлическим наконечником, скрученный так плотно, что казался в большей степени тростью, чем, собственно, зонтом. Общий занюханный вид заведения, который даже у бывалых портовых уркаганов вызывал приступы острого butthurt'а, - этого незнакомца, кажется, только слегка веселил. Мрачное помещение с десятком столов, в котором стены были покрыты отвратительными обоями зеленовато-серого цвета, как рвотной коркой, и заклеены вырезками с портретами бритоголовых наци, забавляли его необыкновенно. Незнакомец рассматривал старые выцветшие газетные вырезки, хмыкая про себя, и приговаривая "Хорошо, что зашел сюда. Ну, что за прелесть"
   Атмосфера и сам воздух здесь, словно густой бульон из слоев табачного дыма, запаха пивной пены и отвратительного душка, что источали стены, пропитанные насквозь сивушными испарениями дешевого пойла, - нисколько не раздражали этого посетителя, а наоборот, кажется, вдохновили на лирический лад. За пару шагов до стойки посетитель принялся тихонько и с некоторой издёвкой насвистывать "ах, мой милый Августин".
   Добравшись, наконец, до бара господин рассмотрел имевшиеся в наличии табуреты обтянутые черным кожзаменителем, порезанным и рваным во многих местах, и выбрал тот, что был чище остальных. Он поставил свой зонт на пол, как трость, прислонив его ручкой-крючком к деревянной панели, сел на табурет, и только после всех этих манипуляций посмотрел в глаза господина Крумпа. И нужно признаться, что взгляд этот покоробил хозяина питейного заведения. Любезный Крумп уже и забыл, когда в последний раз его коробило от чьих-либо глаз и так, что колючие мурашки принялись ползать по спине. Всё дело было в том, что глаза неожиданного ночного посетителя были отчаянного янтарного цвета и словно светились изнутри.
   -А не поставите ли вы мне, достопочтенный Крумп, рюмку рому? - спросил посетитель, улыбнувшись хозяину бара, как старинному приятелю.
   -Бар закрыт... - зачем-то солгал досточтимый наш, чувствуя нараставшую тревогу. Не нравился ему этот незнакомец. Не нравился весьма и весьма.
   -Что так? - удивился посетитель и глянул на электронные часы, что висели над полками со всевозможными бутылками. - Время еще не позднее.
   -Это мой бар, - проворчал Крумп, отлепив от губы погасшую сигарету и принявшись вкручивать ее в пепельницу, и без того забитую окурками до верху. - Я здесь устанавливаю время открытия и закрытия... - господин Крумп вдруг осёкся.
   Он случайно глянул вперёд и, как раз вовремя, чтобы заметить большого черного добермана стоявшего на входе.
   Как пёс проник в помещение, закупоренное тяжелой металлической дверью на пружине?! - примерно в этом ключе думал Крумп и глянул на посетителя. - Неужели этот впустил?
   Тем временем вышеупомянутый посетитель рассматривал бутылки с выпивкой перед собой и снова был весел. Он обнаружил на средней полке бутылку рома и даже прищурился, рассматривая надписи на пёстрой этикетке.
   Господин Крумп снова глянул вперёд. Черный пёс неторопливо пересекал помещение, не обращая внимания на липкие лужи на полу. Возле спящего матроса он приостановился на мгновение, обнюхал его голову и чихнул. Затем он поднял глаза и..., снова мурашки поползли по сальной спине господина Крумпа. В его большой голове, поросшей сверху клочками седых и давно не мытых волос, принялась вертеться и отвратительно жужжать странная мысль, что у собаки были человеческие глаза. Пёс рассматривал господина Крумпа, а тот, в свою очередь, с ужасом глядел на пса. Да, да, да! - Кричал мозг господина Крумпа, выделяя в кровь некий гормон, отвечавший за чувство страха. - Человеческие глаза в собачьей голове! Самые настоящие человеческие! С синими зрачками!
   В этот момент посетитель шевельнулся на своем месте, чем отвлек господина Крумпа от добермана. Перепуганный хозяин даже икнул от новой порции страха, потому, что... Посетитель чуть приподнялся с табурета, потянулся рукою вперёд... И вслед за тем бутылка рома на полке принялась дрожать и прыгать, словно под ней шевелился крупный таракан. Она позвякивала об соседние бутылки, расталкивая их и раздвигая своим дрожанием, ром плескался в высокое горлышко, и пробка откручивалась сама собой. Не убрав руки, посетитель оглянулся назад и сказал доберману: Грэг, служи.
   Большой гибкий пёс сразу сорвался с места и побежал в сторону стойки бара, легко перепрыгивая через пластмассовые стулья. Господин Крумп с ужасом смотрел на приближавшуюся собаку и понимал, что сделался недвижимым от страха, словно парализованным. Что не сможет даже руку приподнять, чтобы защититься от белых клыков...
   Но...
   Пёс легко перемахнул через стойку, по инерции ударившись боком об стеллаж с бутылками, (дззрыннь-дрзвякк! - запричитала стеклянная тара), однако сразу поднялся на... на ноги...
   Господин Крумп тихонько застонал. Если бы он помнил хотя бы одну молитву из тех, что в детстве его заставляла учить матушка, то непременно начал бы декламировать их вслух и с выражением. Однако проспиртованный мозг совсем ничего не помнил, и господину Крумпу только и оставалось, что негромко мычать себе под нос.
   Ибо за стойкой стоял вполне себе человек в одежде бармена... только с головою добермана, вместо обычной человеческой головы.
   -Я уверен, что господин Крумп не будет против того, что ты обслужишь меня в его заведении, Грэг, - сказал странный и пугающий незнакомец, и похлопал ладонью по стойке, прислушиваясь к извлекаемым звукам. Он удовлетворенно кивнул и резюмировал. - Настоящее дерево. А представляете, любезный вы мой, нынче умудряются даже стойку бара делать из пластика, тогда как она должна быть деревянной и никак иначе.
   Господин Крумп кивнул. Мозг панически выискивал выходы из сложившейся ситуации, пугавшей своим абсурдным сюрреализмом, господин Крумп был готов согласиться даже с тем, что папа римский женщина.
   Тем временем Грэг с головою пса снял дрожавшую бутылку с полки, покопался под прилавком, чем-то там звякнул и извлек на свет вполне приличную рюмку чистого стекла. Он поставил её перед незнакомцем и сразу наполнил ромом из бутылки. Посетитель улыбнулся и выпил янтарного рому залпом.
   Задохнулся крепостью, перехватившей горло..., на мгновение закрыл глаза..., но скоро пришел в себя и вернул рюмку на место, легонько стукнув по тонкому стеклу ногтем.
   -Повтори, будь любезен, Грэг.
   Бармен наполнил её, затем вынул откуда-то лимон и фарфоровое блюдце с золотой каймой. Поставив блюдце на стойку, Грэг положил на него лимон и вопросительно глянул на посетителя. Тот кивнул, лишь мельком глянув на цитрус, и переместил фокус своего зрения на господина Крумпа, который уже сделался белым от страхов переполнявших его. Бармен с головою добермана, кажется, совершенно добил остатки агонизирующего воображения и теперь господин Крумп не вполне осознавал где реальность, а где галлюцинация.
   -Я хорошо сделал, что заглянул сюда, - сказал посетитель проникновенным голосом, и господин Крумп вздрогнул, вперившись в гостя безумным взглядом широко раскрытых глаз. За всю свою жизнь эти маленькие сальные глазки не распахивались шире, чем только на презрительную щелку, а тут... Гость усмехнулся и продолжил. - Кроме того, что бы выпить рому, я имею еще одну заинтересованность... в вас, господин Крумп.
   В голове хозяина носились рои страшных вопросов, они жужжали и разрывали мозг, словно крупные мухи в картонной коробке. Господин Крумп совершенно потерялся в их жужжании, но самое главное, в страхах, которые они вызывали. Так много мух колотилось в его голове, что в пору было крикнуть во всё горло: кто-нибудь! Откройте форточку, наконец! И выгоняйте, выгоняйте, выгоняйте этих мух к чертовой матери!
   А тут к ним прибавился еще один: Откуда он знает мое имя? Я не говорил ему! Я не говорил!.. Не говорил?
   Впрочем, сомнениям не было места в голове. Все сомнения терялись в жужжании мух вопросов. И даже самое главное из них, - (а может это всего лишь кошмарный сон?), - совсем утонуло в пугающем янтарном свечении глаз незнакомца. О, да, его светящиеся глаза были страшнее даже синих человеческих глаз добермана.
   Незнакомец улыбался какой-то странной улыбкой. Господин Крумп никогда бы не понял её причин, даже если бы напряг остатки проспиртованных мозговых залежей, но осознал, что испугался её еще больше чем глаз. Это была кошмарная картина - улыбка на бледном и лишенном всяких эмоций лице. Словно и, правда, кто-то нарисовал её красным фломастером на картонной маске.
   Гость шевельнулся... и поднял вверх свой зонт, который держал за середину, плотно сдавив пальцами до белых суставов.
   Он размахнулся...
   А Крумп наблюдал за его движением в воздухе... Черная поперечная полоса, промелькнувшая на фоне тусклых ламп в стеклянных колпаках, отразилась в его зрачках... Движение...
   И гость грохнул зонт на стол!
   Господин Крумп испуганно вздрогнул. А затем вытаращился на этот предмет, потому, что...
   На стойке, вместо зонта..., лежала большая черная змея, которую посетитель держал за середину. Рептилия шевелилась, шипела, выгибалась кольцами...
   -Я искал подходящее место для одной своей вещицы, - тихо сказал посетитель и тряхнул змеёй..., которая тут же стала черным кожаным поводком для собак с ошейником на конце. - И дело не в том, что я не умею сопротивляться искушению, чтобы использовать её... нет, дело не в нём... - он глянул на Крумпа и снова испугал этим кошмарным диссонансом между отсутствующей пустотой в глазах и улыбкой. - А дело в том, что я устал.
   Снова резкий взмах рукой, и... вместо поводка в зажатом кулаке распушилась длинная прядь черных волос.
   Еще взмах... - теперь была черная верёвка с красными прожилинами.
   Еще... - большое бронзовое кольцо, обвитое черной шелковой лентой.
   Гость смотрел на хозяина бара, не обращая внимания на свою руку и новые предметы, которые появлялись в ней. Словно рука была не его. Словно поднималась и опускалась сама по себе.
   -А теперь спросите меня, господин Крумп... - гость подался вперёд и хозяин испуганно отпрянул. - Спросите меня, от чего же ты устал? Спросите! СПРОСИТЕ!
   И толстый хозяин испуганно проблеял:
   -От чего... устал?
   -Хороший вопрос, - господин посетитель успокоился и перестал размахивать рукой. Он положил на стол свой черный зонт, взял рюмку и опрокинул её в рот залпом. - Какой крепкий ром... - гость прищурился, взял дольку лимона и понюхал её. - Отчего же или... от чего... Такой хороший вопрос... И ответ на него имеется... Я устал водить сатану за руку. Понимаете?
   Крумп принялся кивать, лишь бы не сердить этого магического посетителя.
   -Хорошо, что понимаете, - улыбнулся ему гость и, глянув на бармена, снова показал на рюмку. - А теперь спросите меня, господин Крумп... Чего ты хочешь в таком случае?
   Крумп послушно спросил.
   -Чего же вы хотите?
   Посетитель подвинул зонт в сторону хозяина и кончиками пальцев погладил загнутую крючком ручку.
   -Я хочу..., чтобы теперь... меня водил он. - Гость глянул на Крумпа безумными глазами, хотя интонации в голосе не поменялись, оставаясь проникновенными и уверенными. - Хочу, чтобы взял за руку, как мальчишку лет семи, который потерялся в лесу, но его нашли. Хочу, чтобы взял за руку и повел к ослепительному свету... ведь я приготовил для него столько красивых вариантов.
   Гость глянул вперёд поверх плеча господина Крумпа, словно увидел там нечто прекрасное... И скоро сам хозяин бара почувствовал боковым своим зрением, как изменилось у него за спиной что-то... Он боялся повернуться и понимал, что не повернуться не сможет...
   Господин Крумп оглянулся, и... обомлел.
   Вместо унылой стены с приклеенными газетными вырезками... у него за спиной... - был летний вечер девятого часа. Глаза господина Крумпа расширялись, словно воздушные шарики надувались. Он не верил своим глазам, но... он видел... видел...
  
   Там за спиною...
   Было...
   Лето!
   Марево июльского зноя над асфальтовой дорогой, которая таяла в переливавшейся сиреневой городской окраине. Там была небольшая асфальтовая площадь с выбоиной посредине. Белые домики какого-то казенного учреждения и тонкие тополя по кромке. Там были мальчишки, которые кружились на своих велосипедах по площади, смеялись и кричали что-то на пацанячьем своем языке.
   И во всем этом - тишина. Особенная, характерная лишь для раскаленного летнего вечера девятого часа, - тишина умиротворения.
   Ветер качал кроны-перья молодых тополей, в которых серебрились трепетные листья.
   Ветер раздувал оранжевую пыль волнами по горячему асфальту.
   И откуда-то лилась тихая музыка... Тихая-тихая музыка. Ведь это была тишина.
   Гигантский оранжевый диск солнца плавил черную фабричную трубу, торчавшую над сиреневой изломанной линией городского канта. Последнее дыхание жары колыхалось над далёкими крышами домов. И ласточки носились в небе, проваливаясь в горячих вихрях вниз, почти до самого асфальта... И вновь взмывая в оранжево-синее небо стремительными черными точками.
  
   Господин Крумп задохнулся этой тихой красотой и тишиной, словно вдохнул горячих наркотических испарений. Он смотрел на незнакомый, в сущности, для себя пейзаж и чувствовал, что ему хотелось расплакаться. Просто. Потому, что красиво. И печально чуть.
   -Что это? - всё же, прошептал он.
   -Моё детство, - ответил незнакомец. - Вон тот мальчик в белой футболке... - это я. - Его рука подвинула зонт еще ближе к Крумпу. И теперь он касался ручки лишь кончиками пальцев. - Кому объяснить? Кому рассказать? Как втолковать, что только это правда, в моей жизни! Вот это лето и раскалённый асфальт - правда. Там я был... сам был... я чувствовал протёртую кожу на седле своего велосипеда, которая так растирала ноги, что потом было больно ходить. Я был там - и это правда.
   Незнакомец смотрел на свой зонт и совсем не обращал внимания на лето за спиной господина Крумпа. И мальчишки, катавшиеся на велосипедах, вытворявшие акробатические чудеса на них, словно потеряли для него всякий интерес.
   -Я преуспел в науке, которой нет названия. Хотя..., возможно..., это какой-то вид математики... возможно, высшей математики. Имея цель - я доказал право на её существование не своим примером..., - а словами. - Он глянул вперёд, всё же. И на бледном лице посетителя засветились солнечные пятна из детства. - Я способен убедить, что любое зло во имя добра - благо. Но... иногда... мне кажется, что я один. Одинок... И тот, ради кого я меняю законы мироздания... чего-то ожидает от меня. Чего? Чего же?! Новых слов? Новых и еще более точных оправданий или доказательств? Чего?!
   Он вдруг повернулся в противоположную сторону и хлопнул ладонью по столу. В тот самый миг, стена и часть помещения были поглощены темнотой.
  
   Там был...
   Там был деревянный пирс, далеко уходящий в черное полотно моря. Там были редкие фонари на пирсе, которые едва разбавляли темноту мутными желтоватыми точками ламп под жестяными колпаками. Там пахло морем и прогнивающими досками пирса. Внизу скрипели и глухо звякали цепями лодки.
   И еще...
   По этому пирсу кто-то бежал. Быстро бежал, не оглядываясь назад. К звукам его торопливых шагов прибавлялись тяжелые скрипы мокрых досок. Свет фонарей обливал его сверху бледным свечением, выхватывая из сиреневой ночи образы белого пиджака, расстегнутого и словно порезанного ножом, пожженного и окровавленного. В следующем конусе света стала видна его голова и растрепанные волосы. В следующем, - его неуклюжие шаги на редких досках,- человек спотыкался об неравномерный настил и едва не падал. Но он не сбавлял своего темпа.
   Потому, что...
   За ним... кто-то гнался. Кто-то странный, умевший миновать фонари и оставаться невидимым. Кто-то неспешно шагавший по доскам настила и в тоже время, не отстававший от убегавшего человека. Между ними сохранялась дистанция в пять шагов, ни больше и не меньше.
   И вот...
   Убегавший застыл на краю пирса и взмахнул руками, едва не свалившись в воду.
   Он задохнулся от страха и резко повернулся назад.
   В это мгновение его лицо мелькнуло в тусклом свете...
   Господин Крумп испуганно и удивлённо охнул..., потому, что узнал в бегущем человеке своего загадочного посетителя. Хозяин бара глянул на него, сидевшего здесь за стойкой, и перевёл взгляд вперёд... на того, кто стоял на самом краю пирса, тяжело дышал и с ужасом всматривался в сиреневую ночь с мутными проблесками фонарей на пирсе.
   Тот, кто гнался за ним, приостановился в пяти шагах. Это был черный силуэт, лишь окантованный бледной полоской света по плечам. Головы его не было видно..., словно и не было её вовсе.
   -Стой! - закричал убегавший, и выставил вперёд руку. - Не подходи!
   -Я стою, - ответил ему силуэт и усмехнулся. - От кого ты бежишь, Сорино?
   -Не смей произносить моего имени вслух! - истерически закричал тот, кого назвали Сорино, и отступил на полшага назад. Дальше было некуда отступать. Каблуки его туфель уже зависли над краем пирса.
   -Как мне называть тебя, в таком случае?
   -Никак! Я никто для тебя!
   -Но ведь... - черный силуэт протянул руку в его сторону. Тонкая бледная ладонь показалась в свете последнего фонаря. Он словно протягивал руку помощи...
   Но Сорино снова закричал:
   -Ты хочешь, чтобы я изменился! Не бывать тому! Не бывать!
   -А чего хочешь ты сам? - силуэт шагнул к Сорино, всё же. Теперь в проливавшемся свете просматривался бледный размытый овал его лица и мягкие волосы, ниспадавшие на плечи. Еще можно было различить светлый пиджак с белой розой в петлице.
   -Не подходи! Лучше я умру, чем изменюсь!
   -И зачем дело стало? - снова усмехнулся силуэт и убрал руку. Он сунул свою тонкую ладонь в разрез пиджачного кармана... и тут же... на светлой ткани проступили алые пятна крови. - Если так лучше... умри.
   -Ненавижу, - прохрипел животом Сорино, и...
  
   Шагнул назад...
  
   Он рухнул в воду плашмя...
  
   Он не двигался, просто расставил руки в стороны и...
  
   И тонул.
  
   Господин Крумп уже и удивляться перестал чудесам, которые видел. Потому, что в этот раз, он словно смотрел вверх глазами Сорино. Он видел колыхавшийся пирс за кромкой воды. Пирс, от которого он удалялся всё дальше и дальше... и дальше.
  
   Он видел, что над краем прогнивших досок появился незнакомец.
  
   И он протягивал руку - окровавленную ладонь... Руку помощи?..
  
   Всё дальше и дальше, и дальше... Пузырьки последнего воздуха из лёгких уплывали вверх, переливаясь серебристыми бликами.
  
   Крумп судорожно выдохнул и закрыл глаза.
  
   А через мгновение, когда открыл их, то увидел...
  
   Он увидел руку Сорино в воде.
  
   Руку, тянувшуюся вверх, к той тонкой ладони за колыхавшейся плёнкой поверхности, по которой стекала кровь в черную воду. Она всё еще просматривалась из зеленоватой глубины - белая-белая ладонь с ручейками крови.
  
   -Остановитесь! - закричал господин Крумп и закрыл свои глаза руками.
  
   Видения исчезли. Остался только грязный бар и незнакомец, который держал зонт, как шпагу.
   -Что? - прошептал господин Крумп. - Что вы делаете?
   -Я нашел место, где спрячу символ своего бессилия, - ответил ему посетитель и улыбнулся безумной улыбкой. - Тебя звать Курт, ведь так?
   -Я уже и забыл, когда меня называли по имени, - прошептал хозяин бара, отчего-то боясь отвести глаза от металлического наконечника на зонте.
   -Смотри-ка, Курт, что я сделаю с тобой.
   Незнакомец отвел руку чуть назад, словно размахиваясь, и... со всей силы... вонзил зонт в левую половину груди господина Крумпа.
   Старик задохнулся от боли, схватился за зонт обеими руками, но не смог противостоять силе незнакомца. Тот всё глубже вонзал свой зонт в сердце Крумпа.
   Вдруг на левом пиджачном лацкане посетителя проступило красное пятно. Оно быстро расползалось по светлой ткани, пропитывая каждый шов на лацкане. И когда черный зонт наполовину вошел в сердце старика... Из груди незнакомца показался кончик золотой иглы.
   Чем дальше он вонзал зонт... тем больше высовывалась игла из его собственной груди.
   Вот уже и ручка-крючок коснулась кожи на груди Крумпа...
   Большая золотая спица выпала из сердца незнакомца и упала на стойку бара, громко звякнув в тишине.
   Господин Крумп потерял сознание на мгновение. А когда очнулся, понял - что-то изменилось.
   Во-первых, к нему вернулось имя, Курт.
   Он посмотрел вперёд. Незнакомец сидел на своем месте, как и прежде. Он рассматривал золотую иглу на столе и улыбался каким-то своим размышлениям.
   -Привет, Курт, - сказал он, мельком глянув в сторону Крумпа.
   Курт шевельнулся и вдруг... увидел себя в отражении зеркальца, что висело возле полочек с бутылками. В серебристом овале был молодой человек лет двадцати пяти, не больше. Серая потная рубашка была разорвана на левой стороне и пропитана кровью. Он осторожно коснулся груди... - ни шрама. Глянул на свою ладонь, испачканную кровью...
   -Что здесь произошло? - прошептал Курт.
   -Ты стал хранителем моей тайны, - ответил Сорино и поднял иглу. На её кончике ослепительно сверкнула точка света. Курт зажмурился...
   -Я стал моложе...
   -Тебе еще долго её хранить. Поэтому о возрасте не волнуйся.
   -Откуда я знаю ваше имя? Вы называли себя? - Курт открыл глаза и глянул на посетителя. Тот взмахнул иглой, и точка света рассыпалась на миллионы солнечных квантов, которые закружили по мрачному помещению, высвечивая в нём все тёмные уголки. Вместе со светом начал меняться и бар. Серые стены истаивали, вместо них проявлялись - новые белые, с золотыми кружевами по канту. Но скоро и они сделались, словно окнами в прекрасный сад, наполненный цветущими розами. Курт удивлённо рассматривал цветочные арки, ровные дорожки, выложенные белой мраморной плиткой и озерцо вдали, окантованное гранитным кольцом.
   -Ты услышал моё имя из чужих уст. Впрочем, это неважно. Тебе предстоит жить с моими тайнами в сердце.
   -Но я боюсь ваших тайн...
   -Я тоже.
   Над стеклянной дверью звякнул золотой колокольчик. В большой и светлый ресторанный зал вошли первые посетители. Молодая пара в белой одежде. Курт смотрел и не верил своим глазам, когда откуда-то появились гибкие официанты в белых рубашках. Один из них принял из рук юноши соломенную шляпу, а из рук девушки шелковый солнечный зонт. Второй официант повел первых посетителей к столику, что-то оживлённо и весело рассказывая им.
   -Это мой бар?
   -Сейчас, он в большей степени ресторан.
   -Но, где это? - Курт с трудом оторвался от молодой пары, которая расположилась возле дальнего окна с видом на лабиринт из цветущих магнолий. Он глянул на посетителя, как раз в тот момент, когда тот укладывал большую золотую иглу в черный пенал, инкрустированный золотой вязью на непонятном языке и острыми точками алмазов.
   Сорино сунул пенал во внутренний карман своего пиджака и только потом ответил задумчивым взглядом поверх очков на вопросительный взгляд Курта. Затем, он прикоснулся указательным пальцем к своей голове.
   -Здесь, - тихо ответил он.
   -Разве я умер? - прошептал Курт, наблюдая за тем, как на глазах менялась одежда Сорино. Пиджак из кремового стал белого цвета и в петлице зарделся бутон алой розы. По золотым дужкам очков скользнули точки света, когда Сорино покачал головой.
   -А разве ты жил? - теперь в лице Сорино не осталось и капли того безумия, что так пугало Курта, когда он был стариком Крумпом в сальной футболке на жирном теле.
   Что-то изменилось...
   Курт снова глянул на свое отражение в барном зеркале. И теперь не удивился тому, что был одет в белое, вместо грязно-серого.
   Сорино встал и направился к выходу. Рядом с ним шел черный доберман.
   -Что мне делать с этим?.. - крикнул Курт, непроизвольно дотронувшись до груди.
   Сорино приостановился возле стеклянной двери, вверху которой тонко позвякивал колокольчик. Он смотрел на круглый набалдашник дверной ручки и словно задумался. Пёс заскулил и подтолкнул его в ногу своей головой.
   Сорино оглянулся...
   -Думай о хорошем, Курт, - ответил он. - И жди меня. Когда-нибудь я обязательно вернусь за своим черным зонтом..., чтобы сломать его и выбросить. А до того... - он толкнул дверь, звякнул колокольчик. Сорино посмотрел в серую гамбургскую хмарь портовой окраины, затем оглянулся назад, где были розы и красивые люди. - Жди меня. Всегда жди меня. Даже когда не останется сил ждать..., ты... жди.
   Дверь закрылась.
   Курт глянул в окно и улыбнулся. Он заметил на гранитном берегу озера одинокую женщину в белой шляпке...
   Однако он вернулся взглядом к двери, в которую вышел Сорино, чтобы подтвердить догадку...
   Так и оказалось.
   Дверь исчезла.
   Вместо неё появилась другая, на противоположной стороне, ведущая в цветущий сад.
  
  
  
   Конец вводной главы.
  
  
  
   Сони Ро Сорино.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"