Свиньин Игорь : другие произведения.

Гончая Бера

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

Обложка книги
   Берюк. Гончая Бера
  
   ... Слышал я, что весь наш мир с солнцем и луной,
   бескрайним небом и звездами, землей и водой, зверем
   и рыбой, всего лишь яйцо, что лежит под крылом
   у спящего ворона...
  
   Седой волк осторожно просунул нос сквозь плотную молодую поросль на опушке леса. Открытая, залитая медовыми предзакатными лучами поляна пугала. Яркий свет резал глаза, и он недовольно заворчал. Но вокруг было спокойно, лишь игривый ветер шелестел высокой травой.
   Решившись, зверь бесшумно и стремительно пересек пустошь, сшибая грудью венчики цветов. Синие лепестки еще кружились в воздухе, когда он укрылся в спасительной тени подлеска, и там затаился, вслушался в многоголосую тишину, нервно поводя ушами, поднял морду, втянул воздух и вновь устремился на восход. Позади в прорехи лесного полога заглядывал нависший над окоемом, багровый небесный глаз.
   Уже много дней волк бежал вслед за утренней звездой. Кончились бескрайние ковыльные степи, уступив предгорьям, укутанным плотным одеялом сумрачных дубовых лесов. Потом море зелени расступилось, вспоротое грубым камнем скал. Не посмев ступить на голые, испятнанные серым лишайником уступы, беглец отыскал проход - глубокое ущелье, вышел по нему на равнину, поросшую надменными хвойными великанами, янтарными колоннами для изумрудной кровли лесного храма.
   Серебряная луна, провожая зверя холодным взглядом, успела дважды истаять до тонкого серпа и вырасти вновь, летние травы начали жухнуть в предчувствии осени, а он все мчался вперед. При свете дня и в прохладном мраке ночи, не замечая жажды и голода, боли в разбитых лапах и усталости, обходя стороной редкие человечьи селения. Жители леса сами уступали дорогу, лишь почуяв его приближение.
   Волка гнал страх. Слабым, почти неощутимым холодком гнездясь меж лопатками, временами он вспухал памятью жгучей боли от вонзившихся в загривок когтей. Страх парил черной точкой в раскаленных солнцем небесах, крылатой тенью скользил по пятам в сумерках, шелестел невидимыми крыльями в хрустальной тишине ночи. Очень редко волк позволял себе охоту или краткий отдых. Но даже во власти сонных видений ощущал враждебный взгляд, нацеленный в спину. Вот и теперь он чуял - враг настигает, и ускорил свой и без того стремительный бег.
   Огненный глаз почти скрылся за порогом неба, когда нос зверя уловил непривычные запахи водных трав, рыбы и мокрых камней, запахи большой воды. К ним был примешан пряный, щекочущий ноздри, смутно знакомый привкус. Он породил беспокойство, шевельнув память о пережитом, но страх вновь погнал вперед
   В сгустившихся сумерках пришел ветер. Сосны зашумели, размахивая ветвями, стараясь дотянуться, порвать в клочья низкие тяжелые облака. Воздух стал сыр и холоден. По земле, стволам и веткам ударили первые тяжелые капли, и вскоре все звуки утонули в вязком шуме дождя. Струй ливня, хлестали по морде, почти ослепив беглеца.
   Лес неожиданно кончился. Зверь оказался на вершине гранитной скалы, застыл над обрывом. Позади высились сосны, а перед ним расстилалась черная бескрайность моря, едва различимая в сумерках по седым гребням волн, увенчанным клочьями пены. Столь же темный облачный покров над ним рвали на части голубые сполохи
   Волк понял, что угодил в ловушку и скорее ощутил, чем услышал сквозь рев бури зловещий шелест за спиной. Отбросив уже напрасный страх, зверь повернулся к врагу, оскалив клыки, собрал остатки ярости для последней, смертельной схватки. Белая шерсть встала дыбом, голубые искры потекли с ее кончиков, окутав беглеца сияющим ореолом. Из мутной, полной хлестких капель, тьмы на него падала угольно-черная тень. Летучий призрак распахнул крылья. Когти вцепились в морду, ударил тяжелый клюв. В ответ зверь впился зубами в плоть под жесткими перьями, ударил лапой. Голубое пламя столкнулось с темной пеленой, и белая огненная стрела сорвалась с неба, ударила в утес.
   Скала дрогнула, брызнув осколками. Волк ощутил, что летит вниз, туда, где яростные волны с ревом бьются о камни берега.
   Книга Зоула: Багровая нить.
   ...Тучны ваши стада, щедры нивы и сады в цвету,
   высоки стены городов, крыты лазурью дворцы,
   а храмы гордых богов царапают шпилями небо.
   Но ведаю, день придет, и ворон распахнет над вами
   черные крылья...
  
   Белый, голубой и черный. Мрамор, бирюза и агат. Иных цветов нет. И снег, и синие тени и темные, запятнанные серым лишайником скалы, и низкое небо кажутся лишь осколками самоцветов в дорогой лоарской мозаике. Плоской шлифованной картинкой застывшей и безмолвной. От них тянет вековечным холодом последнего берега. Тысячелетиями льда и мороза.
   Расстилаю шкуру на одном из округлых выступов, смахнув белую шапку, и сажусь, повернувшись спиной к каменной стене. Подо мной ущелье - дорога ветра, широкий пролом в скалах. Ее начало - два острых пика по сторонам разлома. Это Врата Бера. Где-то внизу на дне, скрытом дымкой тумана, должны остаться следы его лап. Может быть, я увижу их, когда направлюсь к Вратам. Не сейчас. Позже.
   Сгребаю перед собой горкой ледяную крупу и осторожно достаю из мешка сверток. Разворачиваю мягкие беличьи шкурки. У меня на коленях покоится Осколок радуги. Он похож на плоский, небрежно отесанный по краям, кусок толстого льда. Только это не замерзшая вода. Это камень. Он удивительно прозрачен, бесцветнее ключевой влаги и утреннего воздуха, но тяжесть лежащего в руках груза не дает глазам обмануть меня.
   Ставлю кристалл на снег, вдавив в белый холмик, и он расцвечивает мертвую белизну, раскинув вокруг кольцо радужных игл. Грубые изломы собирают даже скудный, процеженный облаками, свет низкого солнца. Чуть ниже Осколка кладу еще один камень, на этот раз обычную, с ладонь, пластину серовика, огородив с трех сторон плитками побольше. В крохотное укрытие прячется от ветра медная плошка с тюленьим жиром и фитилем. Кристаллу нужен огонь. Настоящий, живой пламень.
   Хорошо, что дует слабый тягун, а не переменчивый и порывистый буранник. Не нужно будет разводить большой костер. Пучок искр от кресала легко зажигает трут, и фитиль расцветает крохотным, синим язычком. Он крепнет, разгорается. Тепла от него немного, но Осколку и этого довольно.
   Тепреь нужно ждать. Терпеливо слежу, как глубина прозрачной пластины впитывает слабенькие отблески трепещущего пламени, наливаясь синевой. Смотрю через кристалл в проем Врат, сквозь густеющую дымку в серую даль, пока не начинают слезиться глаза. Наконец из голубого марева выходят тени. Серые призраки на белом покрове Последнего Берега. Вглядываюсь в смутные силуэты, застывшие передо мной полукругом.
   Зачем я их позвал? Разрешить сомнения? Спросить совета? Хоть на мгновение отогнать одиночество? Развеять страх? Чего боятся дважды умершему?! Еще раз оглянуться, вспомнить пройденный путь? Лишь в этом они и могут мне помочь.
   Я смотрю на троих.
   Кто начнет рассказ первым?
   Справа стоит юноша в кожаных штанах и башмаках, в меховой куртке, расшитой узором из перьев. Серые волосы собраны на затылке в узел, увязанный шнуром. Лицо хранит тень улыбки. Открытый, чуть смущенный взгляд. За плечом виднеется мешок и наконечники трех дротиков.
   Его образ я вижу яснее других. Ему и начинать рассказ первым.
   Молодой охотник, согласно кивнув, делает шаг вперед.
   Глава 1. Море и лес
   В густом белом тумане кружился вихрь светящихся, разноцветных прожилок. Словно живые, они двигались, извивались, сворачиваясь кольцами в причудливом танце. Слева появилась женская рука с резным, костяным гребнем в тонких пальцах. Три перламутровые змеи, переплетаясь, держали в пастях овальный черный камень с голубиное яйцо величиной. В его глубине, словно юркие рыбки в бездонном омуте, сновали едва заметные искорки. Рука погрузила агат в молочную белизну, и радужные нити отпрянули от него, оставив лишь снежный вихрь на желто-голубом поле. Он застыл, превратился в ярко синее море и солнце над песчаным берегом.
  
   Теплый ветер сочился в щели тростниковой хижины, принося с собой запах вяленой рыбы, развешенной на шестах, морской соли и гниющих водорослей. Солнечные лучи тонкими нитями прошивали полумрак, пробившись сквозь прорехи в кровле, и серебристые пылинки плавали в них, как стайки рыбьих мальков в прибрежной воде. Зоул лениво следил за их веселой толчеей. Голова полнилась вязкой пустотой, засасывающей как камень в болото, обрывки рождающихся мыслей. Но одна все же задержалась, барахтаясь и расталкивая ряску сонливости.
   "Почему? Почему я до сих пор сплю, как ленивый барсук, и меня никто не разбудил?"
   Собравшись с силами, юноша соскочил с гамака на земляной пол и чуть не упал. Ноги подгибались. Все тело наполняла непривычная слабость.
   В жилище уже никого не было, даже угли в очаге остыли, укрывшись пленкой пепла. Но рядом с закопченными камнями его ждал завтрак из сушеной рыбы и ореховых лепешек. Значит, не будили намеренно. Сев на корточки перед костяной фигуркой Матери Для Всех, широкобедрой и полногрудой, юноша произнес обычные слова благодарности и, отломив кусочек, положил у ее ног.
   Услышав шум, из угла выскочил Мышиный Сторож. Подбежал к человеку, подняв коричневую мордочку с черными бусинками глаз, забавно защелкал, выпрашивая подачку. Повел носиком, схватил ломтик, предназначенный богине и довольный, исчез в норе. Зоул улыбнулся - Мать дар приняла.
   Прихватив нехитрую трапезу, воды из корчаги у входа, вышел из хижины. Поселок кипел жизнью. Серебряная гладь бухты качала рыбацкие челны, у птичьих загонов сновали женщины с кувшинами, связками коры и веток. От берега долетали веселая песня и девичий смех. С другой стороны, где ограждавший бухту мыс переходил в обросшие лесом скалы, слышались звонкие щелчки, громким эхом отскакивающие от полночного края залива. Кто-то из охотников работал в оружейной мастерской.
   Расправившись с едой, юноша вернулся к корчаге и выпил еще две чашки прохладной влаги. Зачерпнул снова и плеснул в лицо. Туман, укрывший память о вчерашнем вечере, нехотя отступил, возвращая обрывки пережитого, отрывистые и яркие, как перламутровые осколки разбитой раковины на прибрежном песке.
  
   Серые плиты стен Дома Духов обступили каменный круг - ложе Костра Предков плотным кольцом. Густой, ароматный дым кружил голову и медленно плыл к усыпанному звездной росой пологу неба под монотонный, вязкий рокот бубна.
   Огонь ярко высвечивал полукруг старейшин в длиннополых одеяниях из птичьих шкур, зловещие, носатые маски, пучки пестрых перьев в седых волосах, массивные посохи, увенчанные клювастыми черепами. Лежащее вне пределов света казалось лишь пляской теней, хороводом видений, крадущихся по следам души, уходящей в мир снов. Бубен звал, все быстрее, все громче и смолкал, когда из тьмы появлялся очередной юнак. Приняв большую витую раковину из рук старших, он делал глоток горького, остро пахнущего питья.
   Говорящий С Духами вставал у юноши за спиной, призывая прародителей явиться для совета. Пламя вспыхивало, рассыпая стаи искр, объявляя, что названные явились. Мудрые пели, прося соизволения принять родича в круг взрослых, пока юнак не падал без чувств на красный песок. Бубен гудел, провожая его дух в верхний мир на поклон к пращурам, а мужчины уносили покинутое на время тело. Говорят, многие и вовсе не вернулись из обители предков. На прошлом испытании не захотели просыпаться двое. Кто знает, остались их души в стране доброй охоты или попали в когти детям Хосэде, стерегущим тропы на той стороне?
   Зоул вышел к костру последним. Отвар обжег язык и горло колючим холодом, а дальше туман, забытье, неясные видения. И яркий свет утра.
   Неудивительно, что у него подкашиваются ноги.
  
   За хижиной послышался шелест камешков под легкими ногами, и появилась Уле, веселая и яркая, юркий язычок огня в рыжем платье из беличьих шкурок. Недаром она носила имя речного вьюна с красноватой чешуей, жителя быстрых прозрачных ручьев.
   -- Ну, наелся, соня? - прощебетала она. - Наверно, снов насмотрелся, больше, чем медведь за зиму...
   -- Постой, Уле, - Зоул ухватил девушку за запястье, - твой отец что-нибудь говорил про меня?
   -- Иди к мастерской, - девичья рука вывернулась из пальцев, как скользкая рыбка, оставив ощущение нежной бархатистой кожи - он там с утра тебя ждет. Да поторопись, - донеслось уже из-за хижины, - а то рассердиться...
  
   Путь к мастерской лежал мимо Дома Медведя. Приземистый, сложенный из огромных почерневших бревен, крытый дерном, сруб врос в крутой склон. Жилище для охотников, еще не имевших семьи, и место собрания старших, он нависал над поселком, и только серая громада Дома Духов стояла еще выше. Сможет ли Зоул войти в него взрослым охотником или... он оглянулся. На другой стороне пляжа, у самой кромки песка, громоздились друг на друга камни Дома Выдры, прибежище рыбаков. Которому из них будет принадлежать заново рожденный, какой из родов племени примет чужака?
   Зоул был чужим среди Кайр.
   Никто, в том числе и он сам, не знал, чей кров огласил первым криком. Первое, что он помнил - стены Дома Духов, горький дым курений, жгучий вкус отвара и огненные змейки боли, бегущие по телу. Память была чиста, как гладь песчаного берега, с которого прилежные волны слизали все следы. Берега, на котором его нашли нагим и беспомощным.
   Долгие месяцы осенних дождей, в теплой пещере Отца Племени он сызнова учился говорить. Темными зимними вечерами, сидя у костра вместе с детьми, слушал рассказы старейшин, предания племени Кайр. О землях, окружающих угодья племени, о людях и зверях, живущих поблизости, о деревьях и травах, растущих вокруг. О дальних восходных островах, владениях морских охотников. За ними Небесный Олень выныривает из моря. О горах Полночной Стены, которой Пернатый отгородил большие равнины от ледяного дыхания Белых Вод.
   Прилежно учил законы верхнего мира и мира людей, слушая, как зимой у горящих очагов старцы поют под тягучий звук говорящей струны. Сам Отец Племени порой садился к огню и, глядя в распахнутые, доверчивые глаза детей начинал свой рассказ:
   "Кто ведает, что было до того, как Томэ - Мать Для Всех впервые ступила на землю? Не знаете, ну так слушайте. Когда упало с неба мировое яйцо... ты спрашиваешь, откуда оно взялось? Выпало из гнезда. Кто-то говорит, из-под крыла гагарки, кто-то кайры, а может быть и ворона. Упало и растеклось безбрежным океаном. Желток всплыл вверх солнцем, а скорлупа стала небесным сводом. Облака? Это хлопья белка, прилипшие к скорлупе. Но слушайте дальше...
   Растекся белок океаном, но не было земли, и души нерожденных зверей и людей носились над ним. Устали, да некуда было им опуститься. Заплакали они, запричитали... долетели их жалобы и до неба. Услышала их стоны Мать Для Всех - Жар Небес, что объезжала звездные леса на спине солнечного лося. Сжалилась и послала великого краба за землей в морские глубины. Трижды нырял он и, наконец, принес ила в левой клешне. Положил себе на спину, но разровнять забыл. От этого теперь на лике земли есть холмы, горы и овраги. Кто знает, что было дальше? Не хотите? А что вам рассказать? О пернатом! Ну что ж слушайте...
   Были тогда берега наши пустынны и безлюдны. И хоть населила их лебединокрылая Уше - Дарительница Жизни и птицей, и зверем, и рыбой, но не было среди них человека. Некому было возносить ей песни, некому было бросать в костер жертвы небесному лосю, несущему на рогах огонь солнечный, некому было добыть для духов сладкий мед, не звучал среди лесов рокот бубна.
   Но однажды пришел с заката Пернатый предок. Был он получеловек, полуптица. Мог он, и летать по небу, как крылатые дети Ушэ, и ходить по земле, как люди. И, увидев, что берега наши пустынны, решил населить их. И где проходил он, брал в жены птиц, гнездящихся по берегам. Из яиц, что снесли те птицы, появились первые мужчины.
   Был он и в наших землях, взял в жены кайру с мыса, и высидела она из одного яйца двух братьев. Выстроил старший землянку на откосе, а младший хижину у берега. Но увидели, что некому разводить в них огонь, некому плести сети и готовить мясо на угольях. Тогда отправился старший в лес и взял в жены медведицу, а младший на берег и взял в жены калана - выдру морскую. С тех пор дети старшего брата - лесные охотники, а младшего - рыбаки. Так научили их матери.
   Что еще вам рассказать? Как Пернатый победил змея и бросил в небо луну. Ну, это в другой раз. А сейчас дайте старику отдохнуть..."
   И Отец Племени передавал говорящую струну следующему рассказчику.
   У зимних костров получил Зоул и новое имя по прозванию морской птицы с буровато-серыми, как и его волосы перьями.
   Минули весенние бури, когда бушующие волны докатывались от берега до самых порогов зимних пещер, вырытых в скалах высоко над бухтой. Кончилась большая рыбная охота, в которую плотные, тучные косяки проходили мимо мыса Кайр к устью большой реки, в паре переходов на полдень. Пришло тихое и солнечное лето.
   Теперь Зоул не представлял лучшей доли, чем быть принятым в один из родов племени Кайр. В те редкие мгновения, когда разум пытался взломать глухой камень забвения, за которым осталось его прошлое, что-то тяжелое, гнетущее нависало за спиной невидимой тенью. Со временем юноша даже стал побаиваться неведомого мира за границами угодий племени, откуда он явился. Ведь там, он чувствовал, таилась неведомая опасность.
   Найденыш научился всему, что нужно знать вступающему в ряды мужчин, и с нетерпением ждал решения своей судьбы.
  
   Позади Дома Медведя из галечной осыпи поднималась голубоватая плита, каменной ладонью нависая над кучкой плоских валунов. Между ними сидели мастера, точными ударами откалывая от кремневых голов заготовки ножей и наконечников. Да и где еще это делать, как не под оберегающей рукой Земляного Деда, хранителя подземных богатств.
   Гуор - Отец Племени выбрал место в глубине навеса. Перед ним лежал неоконченный гарпун из оленьего рога. Сильными, короткими движениями старый рыбак срезал с него острым осколком желтую стружку. Зоул невольно залюбовался рождением оружия. Сделанное старшим над старшими, искусным мастером, оно будет особо удачливым. Но о такой вещи юноше приходилось только мечтать.
   Старейшина лишь на мгновение оторвался от работы, скользнув по лицу воспитанника взглядом усталых голубых глаз, и вновь склонился над валуном.
   -- Пришел? Садись. - Мастер указал на соседний камень.
   -- Сила предков с тобой, мудрейший.
   -- Со мной и с тобой. - Гуор помолчал, глядя на острие заготовки, озабочено сжав тонкие губы под белыми усами. Пробежал узловатыми пальцами по загнутым костяным шипам и, вздохнув, продолжил - Хочешь знать, что решил совет?
   -- Да мудрейший.
   -- Радости оно тебе не добавит.
   -- Значит, меня не приняли...
   Голос Зоула задрожал и сорвался. Он ждал и боялся этого - стать человеком без племени, обреченным на скитания по ничьим землям, пока холод, клыки зверя или копье охотника не оборвут никому не нужную жизнь. Что может быть хуже? Но почему? Чем он обидел предков племени? Глаза подернулись мутной пленкой. Комок обиды застрял в горле. Но когда он задал главный вопрос, голос уже был тверд, а постыдные слезы высохли, так и не успев коснуться щек.
   -- Кайры изгонят меня, мудрейший?
  
   Байс горбатый возник на пути, вынырнув из вечернего сумрака, с привычной злой ухмылкой глядя снизу вверх на рослого юношу. Ждал он его здесь, что ли? Зоул остановился, словно налетев на стену, с тоской глянул вслед будущим охотникам, поднимавшимся по тропе к дому духов.
   -- Торопишься, хюсс? - прошипел горбун, - не торопись, тебя изгонят, хюсс. Все равно изгонят...
   Юноша соскочил с тропы и помчался вверх по склону.
   -- Беги, хюсс, беги, - шипел Байс ему вслед, - тебе не быть мужчиной. Я не стал и тебе не быть...
   За что он так его ненавидит? Неужели за то, что Зоул чужак? Да, остальные жители поселка тоже не привечали найденыша. Взрослые мужчины, дети Медведя и Калана не спешили раскрывать родовые секреты, хотя свою работу он всегда делал усердно и ловко. Но ведь у безродного судьба не определена, и неизвестно еще, кем станет он - охотником или рыбаком. Юноша понял это и смирился. Но Байс!
   Пропахший рыбой, горбун в засаленной безрукавке, страх малолетних соплеменников, язвительный и нелюдимый, жил одиноко в землянке, которую сам вырыл. Только на время зимних костров приходил в общую пещеру, забившись в самый дальний угол.
   С одинаковым проворством потрошил рыбу, сворачивал головы бакланам и таскал потроха в птичьи загоны. Да и что еще оставалось немужчине. Другие, не пройдя испытания, сами покидали племя или бросались с утеса, не вынеся позора. Байс не решился.
   И хотя он был сыном Говорящего с Духами, многие шептались, что если кто и есть хюсс нии, то это горбун, убивший свою мать при родах, и давно пора его темной крови оросить камни мыса кайр. Шептаться то шептались, но ведь предки его не отвергли, не назвали подменышем Хосэдэ. Значит, он родич и жить ему в племени.
   В один из первых теплых дней весны Зоул сидел у входа в пещеру, а перед ним прыгали трое мальчишек и кричали:
   -- Хюсс, хюсс, страшный хюсс, Хюсс, хюсс скользкий хюсс...
   Юноша был еще слишком слаб, чтобы гнаться за обидчиками. Взрослых поблизости не было, и проказники кидали в чужака мелкими камешками, он же только отмахивался.
   Байс бесшумно вынырнул из кустов прямо за спиной у озорников и схватил двоих за короткие косички.
   -- Кто здесь хюсс, кто хюсс?! - прошипел он. От его зловещей ухмылки ноги у пойманных подкосились. - Я покажу, хюсс... рыба кончилась. Потрошить некого. А вы толстенькие...
   Нужно было видеть ужас на лицах сорванцов. Они не то, что вырываться, даже кричать не могли и только раскрывали рты. А их товарищ давно исчез в кустах.
   -- Ну, кто хюсс? - встряхнул их горбун - только я могу, только я... услышу, выпотрошу...
   Байс разжал пальцы, и его пленники упали на траву, вскочили и задали стрекоча.
   -- А ты не будешь охотником, хюсс, - прошипел нежданный спаситель, повернувшись к юноше, - иди потроха таскать...
  
   "Нет уж, мне не нужно жалости. Лучше быть изгоем, чем немужчиной!"
   -- Я приму решение совета, мудрейший, - склонил голову юноша. - Я уйду на рассвете...
   -- Не спеши, - в голосе старого рыбака послышалось недовольство глупой гордостью мальчишки. - Ты не дослушал меня, а уже выбираешь тропу. Я бы хотел оставить тебя в племени. - Слова Гуора звучали мягко, успокаивающе. Прохладными снежными хлопьями, падая в горячий жар обиды, приглушая его. - Из тебя получится отличный охотник. Ты слышишь лес лучше, чем Раес безухий. Молчи, он сам говорил мне. Не знаю, кто ты рожден, но зла в тебе не вижу. И все же решение совета старших выше моего слова. Молчи, слушай! Да, ты не сможешь стать мужчиной на исходе этой луны, но это не значит, что тебя изгонят. Если останешься среди нас, младшим, то к новому солнцу решение старших может перемениться. Хотя... есть и иной путь. Завтра на рассвете Зимер и Савин отправятся к порогу дома Матери Всех. Они пойдут вдвоем. Ты можешь отправится с ними, узнать свою судьбу, получить истинное имя. Но прежде подумай. - Гуор вздохнул, принялся молча изучать кусок резной кости, над которым трудился с утра. И вновь отложив его, взглянул прямо в глаза Зоулу. - Я чувствую, если уйдешь, мы больше не увидим тебя у наших костров. Слишком далеко уведет тебя тропа. Выбирай. Последнее слово твое...
   -- Я иду, мудрейший. - Ответ вырвался сразу, без раздумий. - Пусть Мать Всем отблагодарит тебя за доброту...
   -- Ты решил. - По лицу старика нельзя было понять, доволен он выбором или, напротив, огорчен. - Если передумаешь, оставайся. А нет, так жди у Дома медведя по заре. Легкого пути тебе. Иди, собирай заплечник, Уле поможет.
   Отец Племени вновь повернулся к каменному верстаку, дав понять, что разговор окончен и принялся шлифовать твердый рог куском песчаника.
   Едва парень миновал бревенчатый сруб, Гуор снова отложил свою работу и долго глядел вслед воспитаннику с сожалением и печалью.
  
   Носок башмака подцепил камушек, и тот покатился вниз по склону, распугивая травяных блох, пока не уперся в плетеную стену птичьего загона. За ней гомонили пернатые рыболовы, хлопая подрезанными крыльями. Камышовые крыши хижин парили под жарким полуденным взглядом Томэ, отдавая ночную влагу. Женщины попрятались под навесы, и поселок казался обезлюдившим. Зоул еще раз окинул взглядом пляж, бухту, очертившую ее утесы, весь свой привычный мирок. Где-то там, за зубцами скал притаилось его прошлое. И тайная опасность.
   Но узнать истинные род и имя - разве можно устоять перед таким соблазном?
  
   -- Хотите знать, кто такой хюсс? Это чужак, зловредный чужак. Злой дух в человечьем обличии. Ублюдок Хосэдэ. Нет у него рода и племени, но много лиц. Распознать его трудно, сильно трудно, однако можно. Узнаете как, став старшими.
   Лицо старика в дымном полумраке пещеры казалось потрескавшейся костяной маской, пока он молча глядел в костер. Но вот трещины - морщины дрогнули, и старый охотник продолжил рассказ.
   -- Но это Хюсс ва - чужак извне. Много хуже Хюсс ний, чужак внутри. Когда Нижние крадут неродившуюся душу, меняя на злобного призрака. Родится такой подменыш Хосэдэ, живет в племени, сеет раздоры, сосет силы, насылает болезни. И не может никто его распознать. Только пращуры. Поэтому каждый из вас на пороге зрелости предстанет перед советом предков, каждый из вас подвергнется проверке. А до того никто не смеет входить в дома Медведя и Калана, никто не смеет порождать собственных детей.
  
   Для половины поселка Зоул всегда будет Хюсс ва. А остальным до него дела нет. Даже девушки старательно не замечали найденыша, хотя силой и статью он не уступал другим юнакам. Вот если бы пращуры приняли его прошлой ночью, тогда любая дочь племени могла бы привести его к своему костру. Запрет у внуков Пернатого один: нельзя рожать детей потомкам одной матери в пяти коленах. Соблюдай этот закон и тебе простится даже измена, твой мужчина будет кормить чужих отпрысков.
   Любая из девушек знает, кого ей можно взять в мужья, и попробуй ошибиться, или ослушаться - проклянут старухи, племя изгонит. Потому перед выбором все советуются со старшими, а нет пары, жди другого года.
   Иноплеменник подходит всем, но разве хоть одна из матерей захочет, чтобы ее дочь жила впроголодь рядом с безродным. За любым из кайр стоит род матери. Род владеет лодками и сетями, оружием и ловушками для зверей. Даже уходя в иное племя за одной из юниц, мужчина получит свою долю. А где все это взять чужаку?
   Лишь Уле была приветлива с Зоулом, словно с родным братом. Да разве захочет дочь главы племени разжечь для него костер? Нет, и он всегда это знал, и все же в тайне на что-то надеялся.
   Может быть, ночь в доме духов что-то в нем сломала, но на дюжину ударов сердца юноша возненавидел приютившее его племя, жестокие законы и особенно властных старух - старших матерей.
   С тропы Зоул хорошо видел Уле, хлопотавшую около хижины отца. Он долго любовался ее гибкой фигуркой, быстрыми движениями соблазнительная мысль промелькнула юркой змейкой.
   "А может остаться?".
   Следующим летом Уле получит благословение предков, а после наступит "луна без имени", целая луна, когда молодежи, принятой в племя, позволено быть с любым из сверстников. Детские имена уже забрали пращуры, взрослые еще не получены и для Матери Всем их просто нет. Пусть Уле и не разожжет для него костер, но у них будет целый месяц, короткие теплые ночи и шалаш в лесу...
   -- Тебя не приняли, хюсс. - Байс бесшумно подкрался сзади. Довольная улыбка перекосила губы. Маленькие глазки злорадно прищурены. - Я сказал, не быть тебе мужчиной! Идем со мной, идем, учись рыбу потрошить...
   Горбун ухватил юношу за руку и поволок вниз по склону. Зоул сделал пару шагов, но, очнувшись, вырвал кисть из цепких пальцев, отбросив Байса в сторону. Горбун упал на спину и задергал в воздухе кривыми ногами, зашипев от ярости.
   -- Не радуйся, к тебе я не пойду. И не ходи за мной, хюсс нии. Ненароком камень на голову упадет.
   Ни разу не обернувшись, Зоул спустился к хижине главы племени, а вслед ему неслись проклятия Байса, так и не посмевшего преследовать столь безропотную прежде жертву его насмешек.
   Уле уже ждала его с кожаным заплечным мешком в руках. Красный мех платья переливался на солнце, а в черных, словно спина морского угря, волосах искрились жемчуг и перламутр.
   В это мгновение юноша остро, до слез в глазах, ощутил, что ему есть, о чем сожалеть, покидая племя Кайр.
   -- Вот, отец велел собрать тебе, - пряча глаза, девушка подала ему мешок, - посмотри, может еще что нужно. А мне недосуг... - она отвернулась, пряча блеснувшую на щеке слезинку.
   -- Подожди, Уле. Только не уходи, я сейчас, я быстро...
   В хижине под камнем найденыш прятал то, что давно готовил как подарок, мечтая в день свадеб собственноручно надеть дочери Гуора. Что ж, пусть теперь останется ей на память.
   Уле ждала. Парень развернул сырой кусок кожи, и лучи солнца вспыхнули радужными брызгами, отразившись от двух больших полированных раковин, с отверстиями для шнурков и крошечными перламутровыми подвесками. Это были височные щитки, что надевают девушки, когда выбор будущего мужа уже сделан.
   Глаза девушки радостно распахнулись при виде раковин, но после наполнились грустью. Она поняла, - Зоул никогда бы не осмелился сделать этот подарок, не будь он прощальным.
   Тонкие пальцы приблизились к подвескам, боясь коснуться, боясь принять дар, сделав расставание неминуемым. И все же, Уле решилась, взяла их и примерила к вискам. Грустная улыбка, словно солнечный зайчик скользнула по лицу.
   -- Предки вознаградят тебя, - опустив глаза, прошептала дочь Отца Племени, - легкой тебе тропы, - коснулась губами щеки юноши, вдруг смутилась и убежала за угол плетеной стены.
   Зоул держал дорожный мешок в руке, словно взвешивая его тяжесть. Одна луна с ней за годы жизни чужаком - этого мало, очень мало. За стеной утесов его ждет прошлое и истинное имя.
  
   Гамак чуть поскрипывал, раскачиваясь. Ветер шуршал листьями тростника на кровле, в прорехи заглядывали колючие звездные искры.
   Ночь выползла из моря многоглазой, бесформенной тушей, накрыв бухту и поселок. Это последний ночлег Зоула под крышами Кайр. Странно, но он безмятежно спокоен. Нежданно пришла уверенность, что все свершилось так, как и должно. Будто кончилось тягостное ожидание в тесной клетке и перед ним, наконец, развернулся необозримый, вольный простор. Кажется, такое уже бывало с ним. Но где, когда?
   Лишь лицо Уле временами возникало перед ним, пробуждая сомнения, лицо, которое он первым увидел без птичьей маски, лицо, что склонялось над ним, пока он лежал беспомощным в пещере Отца Племени. Но и оно медленно отступало, бледнея, исчезая, унося с собой последнюю тень сожалений.
   И хотя юноша был уверен, что не сможет заснуть в эту ночь, незаметно подкралась забытье, глубокое и без видений.
   Глава 2. Костер и звезды
   Костяной гребень осторожно погрузился в переплетение цветных прожилок. Тонкие зубцы вошли в радужную мешанину, раздвигая ее, и осторожно подцепив, вытянули из пестрого узора серо-голубую нить. Проворные пальцы начали вплетать ее в основу, пропуская между толстыми пучками волокон, которые становились крупнее и грубее, все больше похожи на стволы деревьев. Серая нить вилась среди них и вскоре превратилась в лесную тропу под сенью густых крон.
  
   Утро было сырым и хмурым. Облака длинными перьями и грязно-серым пухом налипли на белесую небесную гладь. Розовый свет лика Уше едва пробивался сквозь эту завесу. Зоул задернул мокрый от росы дверной занавес и направился к Дому Медведя. Поселок спал, над бухтой царила тишина, наполненная шепотом неутомимого прибоя. Даже крикливые жители скал еще не поднялись со своих гнезд.
   Но у темного сруба уже виднелась стройная фигура вожака юных Каланов. Савин, как обычно, пришел первым. Он любил быть лучшим всегда и во всем. Стрелял точнее, плавал дальше, бегал быстрее остальных. И только раз проиграл...
  
   В тот день над отмелью с криком носились крачки, возмущенные вторжением, но опуститься ниже боялись, слишком много было пришельцев. На дальнем конце галечной косы из буро-зеленого ковра водорослей торчали две треноги с пластами липовой коры. В воздухе мелькнули дротики. Один вонзился в край мишени, другой упал на камни в полушаге от нее.
   Юные охотники радостно взвыли, прыгая и размахивая руками. Удачливый метатель гордо вернулся к своим, удостоившись дружеских толчков и похлопываний по плечу. Рыбак прошел сквозь расступившуюся ватагу товарищей, глядя в землю.
   Мальчишки, сверкая пятками, побежали за оружием, а к процарапанной в песке черте вышла новая пара. Савин и Зимер. На это стоило посмотреть. Стройный и гибкий сын калана, сложив руки на груди, поглядывая на предводителя молодых медведей. Зимер, крепкий и коренастый, наделенный от рождения немалой силой, за что и получил прозвище мишук, невозмутимо глядел на мишени, ожидая, когда вернуться сорванцы, не замечая насмешки в глазах вечного соперника.
   Наконец дротики оказались у метателей. Савин привычно взвесил свой в руке и чуть отступил назад, разворачиваясь для замаха. Мишук долго примеривался, мусоля древко в ладони. Потом размахнулся и послал оружие в цель. Он больше привык к тяжелому кремневому топору, которым с маху перерубал жердь толщиной с запястье.
   Каменное острие с треском вошло в мишень в трех пальцах от нарисованного мелом круга, пробило кору и погрузилось в песок. Кто-то из медведей радостно вскрикнул, но остальные молча ждали, когда метнет Савин. Наконечник до шейки вонзился в белое пятно в пяди от центра.
   Теперь пришло время прыгать и кричать каланам. Зимер невозмутимо пожал плечами и отошел от черты к остальным охотникам, а победитель гордо обвел взглядом берег и вдруг заметил найденыша, стоящего поодаль от обеих ватаг. Уголок губ чуть дрогнул, пряча усмешку, в глазах промелькнула лукавая искра.
   -- Зоул, эй, Зоул, - призывно махнул рукой сын рыбака, - иди сюда. Да иди, иди, чего боишься? - добавил он, видя нерешительность чужака.
   Подростки притихли, ожидая, что же будет дальше. Приемыш племени, не спеша, прошел меж ватагами и остановился у черты. Савин взял метательное копье у подбежавшего мальчика и, улыбаясь, протянул ему.
   -- Бросишь?
   -- Куда ему, - раздалось сзади. - Он и держать не сможет...
   -- Покажите, каким концом вперед...
   -- Смотрите, он себе ногу проткнет...
   -- Ой, разбегайся, сейчас бросать будет... - веселились подростки.
   Зоул медлил, глядя на гладкое буковое древко. Он еще не держал в руках дротиков, хотя часто тайком тренировался в меткости, швыряя камни из самодельной лыковой пращи. Но оружие охотников...
   -- Давай, чего боишься, - подбадривал Савин - все уже бросили. Попробуй.
   -- Ну, чего пристал, - пробасил Зимер. - Знаешь ведь, не умеет, чего же...
   -- Бросай, - Савин заглядывал в глаза потупившемуся чужаку с приветливой улыбкой, - давай.
   Зоул протянул руку к дротику, уверенно сжал ладонью и, глядя в лицо насмешнику, взвесил в руке. Оружие было тяжелее, чем казалось, но сбалансировано хорошо.
   Поставив носки башмаков у черты, Зоул уперся взглядом в белый круг правой мишени, представив, как острие входит в него, прикрыл глаза, вспоминая, как метали копья остальные юноши. Но в памяти остались только полет снаряда. Движения, за которыми он жадно следил, стерлись, размазались. Обрывки мыслей заметались в панике, предвкушая будущий позор. Но тело нежданно само вспомнило, что нужно делать. Ладонь нашла свое место на древке. Правая нога отступила назад, спина напружинилась.
   Наконечник вошел точно в центр мишени и, пробив его, ушел в гальку. Толпа удивленно вздохнула. Чужак повернулся к Савину, ошеломленному и раздосадованному.
   -- Отойдем на пару рук, - предложил сын Калана, - или боишься?
   -- Отойдем, - согласился Зоул и, отсчитав десяток шагов от черты, остановился, ожидая, когда вернуться мальчики.
   Соперники приготовились. Зрители почти перестали дышать. И оба дротика легли в старые пробоины в белых кругах.
   -- Отойдем еще! - Азартно бросил Савин, отсчитывая шаги.
   Зоул молча кивнул.
   На этот раз дротик чужака вновь попал в край круга, а сын калана промахнулся. Каменное острие лишь царапнуло край коры и, отскочив от гальки, упало перед треногой. Увидев это, вожак отвернулся и ушел в сторону поселка, пряча злое лицо.
  
   В дальний путь Савин собрался основательно. Кроме заплечника за спиной, у него висели лубье с луком, тул со стрелами и два дротика.
   -- Ладонь Матери над тобой, - едва кивнул он Зоулу, соблюдая приличия. - Подождем Зимера. Ленивый мишук видно еще спит.
   -- Подождем, - согласился Зоул, сел на камень, поежившись от холодного прикосновения, с завистью рассматривая снаряжение спутника. Сам он нес лишь тяжелый нож с деревянной ручкой да набор лезвий и рубил - подарок Отца Племени.
   Подросткам не разрешалось самим делать оружие, пока не станут мужчинами, не узнают нужных заговоров и необходимых жертв, подчиняющих душу рожденной вещи, без которых она опасна для самого владельца.
   Но его могли подарить родичи.
  
   Из-за хижин показался Зимер. За плечом, кроме мешка и дротиков, виднелся его любимый кремневый топор с костяными накладками на длинной рукояти.
   -- Сила предков с вами. Ну, чего ждете, пошли, скоро совсем рассветет.
   -- Да ты сам проспал, - возмутился Савин, - мы тут уже промокли...
   Зоул молча поднялся с камня и первым начал карабкаться по камням вверх, туда, где над поселком безмолвной стражей застыли ряды стройных сосен.
   Каменный человечек на обрыве, дух охранитель в пути, принял жертвы спутников. А сами они стояли, глядя вниз. Под ними раскинулся пляж и серое зеркало бухты, охваченное зубчатой темно-серой стеной Мыса Кайр. Над голыми камнями кружились стаи морских птиц. Среди коробочек хижин и темных черточек лодок у берега уже появились первые жители.
   В этот момент Зоул понял, что уже не вернется сюда. С жалобным звоном оборвалась невидимая нить, связавшая его с поселком. Звон утих, а с ним и мимолетная печаль. Непройденная тропа уже манила вглубь леса навстречу судьбе и новому дню, и это было неожиданно привычно и знакомо.
  
   Путь лежал вдоль берега моря, то выводя к самому обрыву, то ныряя в чащу, чтобы там пересечь ручей или речушку, что стремилась влиться в бескрайние соленые воды. Спутники без устали топтали лесные травы, при этом Зимер, несмотря на свой немалый вес, ступал легко и бесшумно, словно огромная кошка. Савин же двигался вперед с неутомимостью длинноногов, что целыми днями носятся в зарослях папоры в погоне за травяными блохами. Да и сам Зоул не чувствовал усталости, словно лес вливает в жилы свежие силы, придавая ногам неутомимость.
   Наконец тайные знаки племени вывели к стоянке. Строгие личины, глубоко врезанные в кору, смотрели со стволов старых вязов, обступивших крохотную полянку с ложбинкой и кострищем в центре. Значит здесь, под корнями, укрытые одеялом густого мха, покоятся родичи, и можно рассчитывать на их незримую защиту.
   В пути Савин подстрелил двух тетерок, а Зимер добыл зайца. Устроив ночлег, каждый из них занялся разделкой своей добычи. Зоул понял, что на его долю выпал сбор хвороста, и отправился бродить по окрестностям.
   Когда он вернулся с последней охапкой веток, тушки уже подрумянивалось над огнем, а губы пращура на древесном стволе были вымазаны жертвенной кровью. Спутники обвели лагерь кольцом подпаленной травы, наговоров, и тонких жилок с трещотками, настороженными на незваных гостей. Мало ли в лесу обитателей, которые не прочь проведать спящих.
   Мясо быстро исчезло на дне голодных желудков. Костерок, проглотив остатки трапезы - приношение Животворящему Огню, довольно зашипел, ровно освещая ложбинку, где расположились юноши. Тишину нарушали лишь шум деревьев да потрескивание углей. Первым дежурить выпало Савину, и Зоул улегся на шкуру, покрывшую слой старого сухого лапника, с удовольствием вытянув ноги. Только теперь он почувствовал накопившуюся за день усталость и предался блаженству отдыха.
   Савин разбудил его среди ночи и молча свалился на свое ложе. Парень протер слипающиеся глаза, размял суставы, подбросил в едва тлеющий костер пару веток, и сел на корень, глядя, как алые язычки танцуют над углями. Он попытался вспомнить, что ему снилось, почему-то это казалось важным, но в памяти остались лишь белые камни, да лунный свет.
   Вокруг, в ночи шла своя жизнь. Где-то крикнула ночная птица, послышался шелест листьев, хлопанье крыльев, писк и вновь воцарилась тишина. Полянку окружали безмолвные бугристые стволы с занавесями мрака меж ними. Юркие отблески огня пробегали по коре, сплетаясь в бесконечный узор, и это было единственным движением, которое видел Зоул.
   Вдруг он понял, что один из древесных корней смотрит на него. У основания ствола, за пределами сторожевого круга, сливаясь с пляской световых бликов, застыло удивительное существо.
   Чешуйчатое змеиное тело венчала лошадиная головка с лицом старичка и взглядом филина. Густая золотистая грива падала с затылка и темени, а под подобием носа струились длинные шелковистые усы. Большие глаза смотрели разумно и строго, в черной глубине плясали янтарные искры, отблески костра. Существо глядело прямо в зрачки человеку, и он тоже не отводил взора, опасаясь пошевелиться, хотя и не испытывал страха. Память услужливо подсказала имя - Уж, покровитель ведающих, податель мудрости, хранитель тайн, Сам Уж пришел к нему.
   С десяток ударов сердца ночной гость продолжал, не мигая, смотреть на Зоула, словно оценивая его, а потом юноша услышал или может быть, угадал шелестящие, слова: " Продолжай свой путь. Но торопись, торопись. И опасайся Матери змей. Огонь жжет...".
   В глазу запершило, словно в него попала соринка и человек, не выдержав, сморгнул. В следующий миг у корней уже никого не было. Только огненные блики продолжали свою пляску.
  
   Солнечный лось еще не показал рогов из волн моря, когда спутники собрались в дорогу. Прохладный утренний воздух, напоенный ароматами леса и влагой росы, бодрил не хуже напитка, что варили на праздник племени. От вчерашней усталости не осталось и следа и теперь, при свете утра, ночной гость казался сном наяву, навеянным пляской пламени. Но, так или иначе, а предупреждение предназначалось только Зоулу, рассказывать не след.
   Трое шагали по траве, мокрой от росы, оставив стоянку позади, все дальше уходя от береговых скал, покрытых лесом, в царство пологих холмов. На вершине одного из них, юноши остановились. Ниже по склону, заросшему пестрым ковром разнотравья с прорехами белесых проплешин плитняка, стояла небольшая плотная дубовая рощица. К ней они и направились.
   Когда до ближайшего дерева оставалось с десяток шагов, от зеленой массы ветвей отделилась человеческая фигура. Мужчина спрыгнул на землю и пошел навстречу путникам, которые замерли среди желтых метелок оленьей сыти, слушая бесконечную песнь крылатых травяных блох. В рощице укрывался схрон - последний рубеж племени у порога непредсказуемых и опасных ничейных земель.
   -- Храни вас предки, - чуть кивнул юношам охотник в лыковой накидке с вплетенными зелеными веточками.
   -- И тебя, старший, - ответил дозорноу Зимер. - Мы идем в дом Матери Всех.
   -- Мне ведомо. Вас трое, это больше, чем один, но все равно маловато. Почему совет отправил вас этой дорогой? Почему не водой?
   -- Отец Племени так решил...
   -- Ветер третий день дует с восхода. Лодки старейшин пойдут веслами. Могут не успеть ко дню даров, - добавил Савин.
   Охотник поглядел на молодого рыбака с сомнением, но спорить не стал. И вновь обратился к собрату охотнику.
   -- Ты хорошо знаешь дорогу?
   -- Да старший, - кивнул Зимер, - я помню. Нижняя тропа. Переправа у Гусиной Ноги.
   -- Верно, верхняя идет по краю пустошей. Там... сам знаешь. А нижняя через холмы вдоль Ольхового ручья и к переправе. Развилка на третьем знаке. Первый вон там. Видишь? - охотник указал каменную пирамидку на вершине соседнего холма.
   -- Да старший.
   -- От пятого знака пойдете на восход. И, раз уж вы идете через холмы, то смотрите под ноги, смотрите вокруг, смотрите вверх, слушайте ночь, пробуйте ветер. Пока не доберетесь до переправы. Там Крачки вас проводят. Что ж, легкого пути, скорого возвращения. Храни вас пращуры. - И, взмахнув на прощание рукой, охотник скрылся в тени деревьев.
  
   Чем дальше уходили путники, тем ровнее становился лик земли. Холмы расплывались и оседали, превращаясь в широкую равнину. Керны, кучи камней, становились все выше и реже, но видно их было издалека. Кое-где еще встречались островки леса.
   Непривычным к простору охотникам так и не удалось ничего добыть. Осторожные степные зайцы и куропатки без труда ускользали от них. Долго не попадалось и подходящего места для ночевки. Редкие, заросшие кустарником балки с ручьями на дне были слишком сырыми, а открытые всем ветрам вершины и склоны непривычными и бесприютными.
   Темно-багровый небесный лик почти утонул за бирюзовой лентой окоема, когда они, наконец, нашли себе пристанище.
   Недалеко от того самого, пометившего развилку, пятого путевого камня, притаилась неглубокая ложбина, окруженная сухим кустарником. На дне, устланном толстым одеялом сухой травы, угадывалась старая проплешина кострища.
   Зимер дотошно осмотрел стоянку, и все вокруг нее, а Зоул тем временем развел костер, благо топлива для него было больше чем достаточно. Савин же принялся рыться в мешках, доставая припасы.
   -- Мне здесь не нравится, - задумчиво глядя в огонь, заявил мишук. - Место сухое и удобное, звериных следов вокруг нет, но что-то давит... как будто... - юный охотник замолчал, не находя слов.
   -- А я ничего не чую, - пожал плечами Савин. - Лучше ночлега не найти, ты сам сказал, да и поздно уже, - он махнул рукой в сторону заката, где алый краешек готов вот-вот скрыться за вершинами холмов, - если только вы не хотите спать в чистом поле.
   -- Может и лучше в чистом, - проворчал Зимер, развязывая свой мешок.
   Зоул промолчал. Он тоже ощущал непонятное беспокойство, но что его вызвало, понять не мог. Может просто слишком близко пограничье, ничейная полоса меж лесом и степью, по которой бродили отверги лесных и степных племен, изгнанные из пределов владений.
   Когда с едой было покончено, и спутники принялись за охранные заклятья, юноша отправился сам осмотреть окрестности.
   Невдалеке на фоне темнеющего неба выделялась стена дубовой рощи. Над ночлежной ложбиной, прикрывая ее от посторонних глаз, нависло плотное полукольцо сухого кустарника и густые пучки высокой травы. Во всем этом не было ничего необычного или тревожного. Вот только камень...
   Он стоял на самой вершине холма, но не был похож на пирамиды из серого плитняка, что сопровождали в пути. Молочно-белая игла в четыре человеческих роста, исчерченная густой сетью черных трещинок. Утоптанная площадка у основания усыпана серой щебенкой и нигде ни единого осколка иного цвета. Откуда здесь этот камень? Следы, оставленные ветром и водой, говорили, что он столь же стар, как и скалы, окружавшие поселок Кайр.
   Непонятно почему, но Зоулу неодолимо захотелось коснуться камня, ощутить его холодную шершавость, стереть налет пыли. Он уже протянул к нему руку, но что-то удерживало. Желание и опасение боролись меж собой. Пальцы замерли в нерешительности, но любопытство пересилило, и они легли на ребро грубого излома.
   И в тот же миг камень и холм исчезли.
   Лишенный тела, бесплотный, не чувствуя пронизывающего ветра, юноша стремительно летел над равниной. Внизу мелькали леса, холмы, реки, едва различимые в вечернем сумраке. На темной скатерти степи виднелись такие же молочные каменные столбы. Они складывались в ряды, цепи, ячейки гигантской сети, наброшенной на лик земли. Зоул скользил по одной из таких нескончаемых нитей все дальше и дальше на закат, к светлеющему окоему, догоняя само солнце на его вековечном пути.
   Белые шпили становились все выше. Казалось, они вот-вот вспорют вершинами небесную твердь. Теперь внизу проносились предгорья и узкие долины. Острые зубцы скальных стен сияли в потоках лучей, льющихся из-за раскаленной грани закатного неба. Впереди на голубой полосе показалась белая трехглавая скала, к которой сбегались бесчисленные жилы каменной сети. Жемчужное сияние, водопадом стекало с ее уступов. На одном из снежных конусов, в самом поднебесье, в сердце света Зоул рассмотрел маленькую, но стремительно растущую человеческую фигурку. Ощутив приближение юноши, незнакомец начал оборачиваться. Угольно-черное одеяние распахнулось у него за спиной, словно огромные крылья, закрывая собой полнеба. Еще мгновение, их взгляды встретятся и тогда...
   Он отдернул пальцы и вновь оказался на холме перед менгиром. Но все вокруг неуловимо изменилось. Из-под каждой кочки и камня глядели невидимые недобрые глаза, буравя лицо и спину. Дунул резкий холодный ветер. Недалекая стена дубов вдруг стала выше, грозно зашумев ветвями. Из нее выступила огромная темная фигура полумедведя - получеловека с красными угольками зрачков, горевших выше макушек деревьев. Их взгляд прожигали человека насквозь, добираясь до его внутренней скрытой сущности. Казалось, злой жар уже обуглил его изнутри. Но вдруг... хозяин леса отступил назад и растаял в темноте. Вихрь утих, и бестелесные обитатели степи поспешно и, кажется, даже испуганно, затаились в своих глубоких норах.
   Сердце громко стучало в груди, спина была мокрой от пота, но Зоул почему-то был уверен, что сейчас уже все закончилось. Этой ночью можно не опасаться тех незнаемых, что на краткий миг выползли из своих тайных убежищ, но рассмотрев истинное, самому Зоулу неведомое лицо, поспешно отступили. Опасность исходит не от них, Беспокоил только черный незнакомец в белом сиянии. Кто он? Зачем тянул к себе? Чего хотел? Не он ли был той гнетущей тенью, что затаилась в его прошлом?
   Где-то на самом дне души, за каменной стеной забвения шевельнулось узнавание. Шевельнулось и вновь кануло камешком в омут. Но что совершено, того не вернешь. Теперь Зоул не останется без внимания невидимых соглядатаев.
   Юноша вернулся к костру. Зимер был еще мрачнее, чем до заката. Когда он обводил лагерь огненным кольцом, головня дважды гасла, и замкнуть его удалось лишь на третий раз. Охотник считал это плохим знаком. Савин, может быть, назло товарищу казался, как всегда, беззаботным и вызвался дежурить первым. Зимер пожал плечами и лег спать.
   Зоул не стал ничего рассказывать. Зачем добавлять им лишних страхов? Чему суждено, то сбудется. Он снова был необычно спокоен. Мягкая подстилка из травы, тепло костра, все это убаюкивало, расслабляло, как будто вернулись безмятежные времена зимних костров, когда все было простым и ясным, как синь безоблачного неба. Юноша все дальше, все глубже погружался в манящую пучину сна, глядя на серый силуэт стоячего камня на черно-звездном пологе ночи.
   Глава 3. Луна и камни.
   Белая, будто вырезанная из матового мрамора, рука повернула гребень навершием вниз. Черный камень погрузился в студенистые клубы радужного тумана. Он начал темнеть, наливаясь индиговым соком, и лишь некоторые белые искры уцелели в его водоворотах. Короткая судорога пробежала от нити к нити, разбрасывая их в стороны. Тонкие пальцы перевернули гребень остриями вниз, размешивая искристый кисель. Потом выдернули из него резную кость. С кончиков зубцов стекал густой серый дым. Вязкими крупными каплями падал он на темно-синее поле, застывая корой черепичных крыш, булыжником, стенами и мостовыми города, залитого восковым лунным светом.
  
   Город спал, раскинув узкие улочки по склону холма. Основания стен заливали густые чернила теней, и только узкая лента улицы блестела под луной боками булыжников мостовой, отшлифованных бесчисленными ногами жителей. Маслянисто-темные от влаги черепичные крыши сплошной корой укрывали склон. Лишь кое-где темнели провалы внутренних двориков с серебристыми шарами и шпилями древесных крон. У подножия холма под сторожевыми башнями ворот, ярко горели четыре костра, тщетно силясь разогнать тьму. К огню, спасаясь от сырости, жались стражники в сверкающих багровыми отблесками островерхих медных шлемах.
   Осторожно перебросив свое тело через оконный проем, парень спустился по неровной стене, уверенно находя пальцами знакомые углубления и трещины. Спрыгнул, погрузился в тень, еще раз ощупав взглядом окна ближайших домов, убедился, что тяжелые ставни закрыты наглухо, и направился вверх по улице, прячась от лика Атес под нависшими над мостовой выступами крыш и верхних этажей. Его мягкие, как у сторожевого кота, шаги не нарушали хрупкой полночной тишины. Сотни людей привычно спали в своих постелях, но были и бодрствующие - городская стража и те немногие, для кого ночь - время тайного промысла.
   Ночной бродяга неожиданно остановился, припал к стене и почти перестал дышать. Чутье не обмануло: из темной щели проулка донесся едва уловимый шорох, а потом белую полосу света пересекла сгорбленная фигура. Ночной вор скользнул взглядом по мостовой, стенам домов, не заметив таящегося в тени, крадучись пересек улицу, проворно нырнув в какую-то подворотню. Мастес хранил своего слугу. Столкнись они нос к носу, и ночным улицам больше бы не услышать шагов хитника. А лицо его следует запомнить, неровён час - судьба сведет при свете дня.
   Больше на пути никто не встретился. Уводя от центра к окраине, улица незаметно превратилась в не мощеный, грязный переулок, а потом и вовсе в узкую щель между двух глинобитных заборов и оборвалась, уперлась в городскую стену.
   Массивные стланцевые блоки громоздились друг на друга, прочно схваченные в тиски кладки. Они нависали неодолимой преградой, вздымаясь, казалось, до самых небесных высей. Но неодолимой лишь для того, кто не знал секрета.
   Плоский камень у задней стены старой скотобойни легко сдвинулся в сторону, открыв темную утробу узкого лаза, стоило лишь нажать тайный рычаг. Скрипнули ступени жердяной лестницы и крышка, лязгнув вошедшим в скобы крюком, встала на место. Воздух под ней был влажный и спертый, а мрак непроницаем. Зажигать огонь было опасно, да и не нужно. Все повороты и выступы давно впечатались в память, а вот пробившийся из-под валуна лучик в ночи куда как заметен и подозрителен.
   Отодвинув завесу сплетенных корней, парень откинул обросший дерном дощатый щит и оказался под ивой, нависшей над обрывом. Отряхнулся, выпрямился и расправил плечи, вдохнув воздух полной грудью. Ароматный степной ветер ударил в лицо, перебирая волосы, сдувая затхлый запах земли и грибов.
   Хмурые стены города возвышалась где-то за спиной, скрытые рощей. Слева и впереди, вдоль искрящейся лунным серебром кольчужной ленты реки, чернели лоскуты полей и выгонов, а справа за холмами, раскинулась вольная степь, беспредельная, как звездный купол над ней.
  
   -- Зоул, Зоул проснись! - его трясли за плечо. С трудом разлепив налитые тяжестью веки, он увидел испуганное лицо Савина.
   Зимер уже сидел рядом, протирая глаза.
   -- Вставайте, вставайте... Сейчас мне... Сами почуете... Великая Мать, Жар небес, заступись за детей своих...
   Вожак молодых Каланов, с дрожащими от страха губами - зрелище столь необычное, что Зоул мгновенно проснулся. Зимер уже подбрасывал сучья в костер, разрубая их своим топором. Пламя радостно загудело, выбрасывая в небо снопы искр, ярко осветив и ложбину, где они устроили лагерь, и кусты, тянущие к костру сухие корявые ветви. Зоул принялся с шумом ломать их, сбрасывая вниз к огню. Потом случайно глянул в сторону холма и замер, не в силах отвести глаз.
   Звездные лучи призрачной дымкой стекали с берегов небесной реки, облекая одинокий менгир сверкающим ореолом. Казалось, он сияет своим внутренним светом. Каменный великан манил к себе. Из его недр исходил едва различимый, но властный зов. Черные трещины четко проступили на белоснежных боках, складываясь в неведомые руны.
   "Руны, - какое странное слово, откуда я знаю его? Руны - говорящие знаки, застывшие звуки. Слово из прошлого... Когда-то я умел оживлять мертвые слова, превращать в звуки, читать их..."
   Со стороны леса, оборвав тонкую нить призыва, накатила волна холода, ненависти и злобы, ощутимая до тошноты, до боли в затылке. Охранный круг вспыхнул малиновым огнем, силясь защитить укрывшихся внутри него.
   Савин вскинул руку с дротиком, словно заслоняя глаза от света. Зимер выпрямился, выронив топор, схватился за амулет на груди, глядя в сторону надвигающейся опасности.
   Только белый каменный великан продолжал все так же безмятежно пить лунный свет. Рядом послышался лихорадочный шепот. Рыбак взывал к предкам и духам - защитникам.
   "А к кому обращаться мне? от кого я веду свой род, какие духи мне покровительствуют?"
   И он мысленно потянулся к камню, решив черпнуть из этого родника хоть каплю силы, что истекала вместе с жемчужным сиянием.
   В следующий миг юноша ощутил то, что злобно рвалось к ночному небу из тесной темницы давящей земли. Древко дротика выпало из ослабевших пальцев, холодный пот проступил на лбу. Что может сделать простое оружие этому созданию, переполненному кипящей яростью и неутолимым голодом...
  
   Вверх, вверх, прочь из вековечного заточения, туда, где простор и воздух, где можно выпить соки чужой жизни, хоть на мгновение утолить грызущий голод. Вверх, сквозь тяжелые сырые пласты земли, нехотя уступающие силе и твердым когтям.
   В древесных корнях растекалась воля хозяина леса, заставляя их держать, не выпускать на волю жуткого узника, но здесь, вдали от безбрежных лесов, он был слаб. Слишком мало сил таилось в этой хилой роще. Белесые хрупкие щупальца, преодолевая ужас своих деревьев, сплетались, вставая на пути плотной сетью. Но что ему, Ырку, порождению темной Моры, эти жалкие потуги. Он, походя, высасывал из них жизнь и крошил сухие, ломкие прутья.
   Однако сила леса все же оттесняла в сторону от рощи, да он и не пытался к ней приблизиться. Нужно только вырваться на поверхность, чтобы выполнить обещанное и утолить свой грызущий голод. Там ему назначена иная добыча, горячая кровь.
   Расползлись последние, густо пропитанные мелкой живностью и корнями трав пласты. Ноздри втянули великолепный холодный воздух, полный запахов живых тварей и тех троих, за кем он пришел.
   Сама земля бессильно застонала, выпуская страшного пленника из объятий. Он отряхнулся, и направился к горящему в ночи костру, у которого жалась друг к другу испуганная двуногая дичь. Ее страх манил, словно сладкий пьянящий аромат нектара голодную ночную бабочку.
  
   Юноши, чувствуя неспешное приближение неведомой твари, пятились назад и вскоре сомкнули плечи, загородившись костром от опасности. Затрещали кусты, и на границе света появилась огромная туша - вставший на дыбы горбатый медведь с волчьей пастью. Голова вросла в плечи, а над черными клыками блестели большие, как плошки, мутные мертвые глаза.
   Жуткий пришелец замер в нерешительности, вперив невидящий взгляд в троицу по ту сторону огня. Слева хрипло застонал Зимер, а Савин начал медленно оседать на землю. Гибельная усталость охватила спутников, пригибая к земле, сковывая руки, сдавливая дыхание. Зверь утробно рыкнул и начал неторопливо обходить костер по самому краю освещенного круга.
  
   Огонь бросил в лицо рой жалящих искр. Зоул очнулся от оцепенения и, выхватив из костра головню, взмахнул ею. Пламя ярко вспыхнуло, осветив свалявшиеся космы с налипшими комьями земли и похожие на руки длинные лапы с желтыми кривыми когтями с ладонь.
   Тварь взревела, отпрянув. Зимер, опомнился, метнул в нее дротик. Длинное кремневое лезвие застряло в плече. Савин, вскочил, потянулся за луком. Стрелы одна за другой летели в оскаленную морду, но тварь, не замечая их, продолжала обходить ненавистный огонь, тяжело переступая короткими лапами.
   Второй дротик глубоко вошел в грязный бок, но тут же сломался, как тростинка под ударом лапы. Зоул вновь взмахнул головней и швырнул ее, целя в мутные, словно студень, бельма. Зверь негодующе взревел и на мгновение остановился, сдирая когтями сыпучие угольки вместе с клочьями дымящейся шерсти.
   -- Огонь - закричал Зоул, выхватывая из костра новую ветку - он боится огня!
   Спутники последовали его примеру, и порождение Моры отступило перед яркими факелами, злобно взрыкивая.
   Длинные когти пытались дотянуться до вожделенной добычи, но каждый раз их удар встречала пылающая головня. Трещала паленая шерсть, монстр в ужасе тряс лапами, пытаясь сбросить жалящие малиновые искры, но потом вновь и вновь нападал, не собираясь сдаваться и уходить. Пока спутники сдерживали тварь, Зоул остервенело ломал корявые ветки для новых факелов, сбрасывая их в ложбину.
   Неожиданно свет костра померк. В сердце огня лежал большой шматок мокрой травы, болотного мха и тины, сочащийся каплями грязной воды. Над ним взвилось облако пара. Пламя бессильно шипело, не в силах справится с этой пищей, а крупные капли пробивали в алом ковре углей все новые бреши. Ырк победно заурчал, рванулся вперед, но огненные росчерки перед мордой заставили его вновь отступить.
   Юноша метнулся к огню, ногой отбросил в сторону дымящийся пласт, и начал лихорадочно ломать мелкие веточки, рвать сухую траву, раздувая жар углей. Соломенно-желтые язычки радостно взвились к небу, снова ярко осветив лагерь.
   -- Огня, Зоул, - услышал он отчаянный крик. - Ради предка, давай огня, сонный барсук.
   Один из факелов Зимера уже едва алел. Костровой сунул в жар пару разлапистых хворостин, и, едва они занялись, метнулся к товарищу, который уворачивался от когтей, прикрываясь двумя едва тлеющими головешками. Зоул взмахнул ветвями. Пламя вспыхнуло, вновь отпугнув мертвого медведя. Отпрыгнув назад, к костру, Зоул схватил охапку сучьев и вдруг услышал над ухом шипение. Что-то холодное и влажное коснулось щеки, и он наудачу взмахнул палкой.
   Удар пришелся точно в цель. В сторону отлетел еще один пук мокрой травы, а под ноги ему упало нечто, которое он поторопился придавить ногой.
   Под подошвой извивалось и билось странное существо. Тонкое, почти змеиное тельце в локоть длиной, кожисто-перепончатые крылья и две когтистые лапки, бессильно скребущие дубленую кожу башмака. Рубиновые глазки на чешуйчатой змеиной голове глядели вполне осмысленно, со страхом и мольбой. Из пасти высунулся раздвоенный язычок, и создание прошипело:
   -- Отпус-с-сти... Хос-с-эдес-с-с отомс-с-ститс-с-с...
   От удивления Зоул приподнял ногу, и гад выскользнул, распахнул крылья, подпрыгнув, взвился в воздух. Юноша, опомнившись, взмахнул палкой. На этот раз удар был не столь точен, но задел крыло, и помесь змеи с нетопырем свалилась прямо в жар разгоревшегося костра. Пламя ярко вспыхнуло, затрещав, и разом охватило чешуйчатое тельце, радуясь добыче.
   Но сзади вновь раздалось хлопанье крыльев. Второй летун падал на костер со своей мокрой ношей и Зоул, не теряя времени даром, швырнул в него сук. Сбитый крылан упал где-то в кустах и больше не появился.
   Последние предрассветные часы ночная тварь ходила вокруг ложбины, отступая все дальше и дальше. Вся округа была усыпана тлеющими угольями. Трава дымилась, кое-где занималась, рождая маленькие багровые язычки. Ужасный гость боялся огненного кольца, но упорно нападал. Только когда на восходе начала белеть, разгораясь, полоса окоема, он, злобно урча, ушел в сторону леса.
   Юноши стояли с дымящимися головнями наготове, пока солнечный лось не выбрался из-за холмов на небесную тропу. Оставшихся сил хватило только доползти до постелей и заснуть рядом с гаснущим костром. Никто не остался на страже, лишь огненный глаз Томэ с небес да духи предков из неведомых далей хранили их покой.
  
   Ветер качал одинокую былинку посреди горелой травы. Прилетел пестрый удод и уселся на обугленную ветку. Наклонив голову, смотрел на спящих людей. Один лежал лицом вниз, второй на боку, третий на спине, широко раскинув руки. По смуглой коже ровно в разрезе ворота ползла большая мохнатая муха. Птица долго приценивалась к ней, так и этак поворачивая голову, но приблизится не решалась. Потом ее внимание привлекла иная, более лакомая добыча. У корней куста, среди черной щетины обгоревшего дерна, под серым покрывалом пепла что-то шевелилось. На свет вылез белый жирный подземный хрущ. Удод встряхнулся, готовясь спрыгнуть с ветки, как вдруг один из спящих повернул голову, разлепил веки и резко сел.
   Птица, недовольно стрекоча, взвилась в воздух и улетела, а парень протер глаза, вскочил и принялся будить своих спутников.
   Небесный лось проскакал уже больше половины своей тропы. Повсюду в сожженной траве виднелись глубокие следы ночной твари. Даже там, где огонь не коснулся земли, вокруг четырехпалых отпечатков зелень побурела и высохла, рассыпаясь в прах под дуновением ветра. Из нее высосали саму суть жизни.
   Бурая дорожка тянулся в сторону леса и вдоль опушки, дальше к оврагу. Там, у границы древесного частокола, зияла черная дыра, рваная рана в теле земли, окруженная расплескавшейся, словно вода, почвой, . Из-под вставшей дыбом дернины тянуло холодом подземного мира и тяжелым гнетущим запахом смерти. След же вел еще дальше, но лезть в заросший ольшаником овраг, где укрылся Ырк, юноши не решились. Уж слишком нехорошим показалось это место.
   Трое вернулась к потухшему костру, и там стали решать, что же теперь делать.
   -- Домой, домой надо идти, пусть старшие думают, что с этой бедой делать! - Кричал Савин. Сейчас он был напуган, а ведь совсем недавно рвался первым из поколения получить тайное имя. - Предкам ведомо: мы дрались, как могли, и никто не попрекнет, что вернулись с полпути. Зачем нам, мертвым, имена?
   -- Не успеем мы дойти, - мрачно пробурчал Зимер, - видишь? - он поднял вверх палец, - свет за половину перевалил. До первого схрона только к полуночи доберемся. Если доберемся...
   -- Так что, лучше в голую степь идти, или здесь на ночь останемся? Нет, пошли домой! Предки оборонили нас ночью, и на этот раз не оставят.
   -- На пращура надейся, да сам не мешкай - распалился вдруг охотник. - Ты что, не понял? - ночь ляжет, тварь по следу пойдет. Далеко от нее в темноте убежишь? Да и летуны эти, пожри их пламя... Второго-то мы так и не нашли, убрался, значит. Одна дорога нам теперь, к висячей тропе. У нее всегда стоят сторожа Крачек. Перейдем гремящую реку, а там они сами гостя встретят.
   -- А не успеем, что, в реку прыгать, с обрыва да вниз головой?
   -- Поторопимся, так как раз к закату и дойдем. Ну что, решим?
   Спорщики повернулись к Зоулу, который до сих пор отмалчивался.
   "Кого поддержать? Савина? Вернуться назад и оставаться чужаком? И почему Зимер так упорно стремится идти дальше? Ведь он-то в вожаки и не рвался никогда? Неспроста послал нас Отец Племени в дом Матери Всем, не дожидаясь, пока старейшины отправятся туда по морю. И кого отправил! Зимера и Савина - двух вечных соперников. Духам ведомо, оба лучшие - один среди Медведей, другой Каланов. Значит, быть им и в зрелости вожаками. Потому и тайное имя - знак силы, им требуется особое. Видно, хотел Гуор, чтобы в храм Матери в день даров они вошли уже мужчинами, встали вровень со старшими, и в трудный день повели братьев за собой. Чего же вождь ждет? Каких перемен? Что ж, пусть так и будет".
   -- Я думаю, идем дальше... К реке, - подвел он итог сказанному.
   Савин надул губы и пожал плечами, но кивнул, соглашаясь.
  
   Мешки покоятся за плечами, остатки углей затоптаны и спутники уже шагнули в степное разнотравье, когда Зоул оглянулся на путевой камень. В свете дня это был ничем не примечательный обломок скалы. Что за тайну скрывал он, дожидаясь новой ночи?
   Теперь юноши шли прямо на восход, туда, где несла свои воды к морю Гремящая Река. Тихая и величественная на больших равнинах, грозная и бурная, ближе к устью, с шумом и грохотом неслась она по дну узкого русла, прогрызенного в прибрежном всхолмье. Стук окатышей в каменном желобе был слышен издали, недаром реку назвали гремящей. Спутники узнали ее голос раньше, чем увидели заросли краснотала на крутом берегу. Вскоре под ногами появилась едва заметная тропка, что петляя и извиваясь, ползла вдоль ущелья.
   Юноши шагали быстро, без отдыха, стараясь не замечать сосущей ломоты в мышцах. Даже закусывали они на ходу, запивая жесткое вяленое мясо холодной водой.
   Когда Небесный Огонь за спиной коснулся вершин деревьев, впереди показалась развилка. Еще одна тропа вела с равнины, и сливались у подножия высокого резного столба с той, по которой они шли. С идола на четыре стороны смотрели вырезанные в потемневшем от времени и непогоды дереве строгие личины предков. Под ними красовались символы племени Крачек.
   Вдруг Зоул понял, что, если сейчас не сядет передохнуть, то ноги просто откажут ему служить и он упадет лицом в белый ковер сухих головок звездоцвета. Его спутники чувствовали себя не лучше, потому все трое, не сговариваясь, опустились на землю, прислонились ноющими спинами к порубежному знаку. Первым тишину нарушил Савин.
   -- Долго еще нам пятки бить?
   -- Пять пролетов стрелы, не больше, - уверенно ответил Зимер, - скоро доберемся, а там за висячей тропой и отдохнем по-настоящему.
   -- Давайте еще чуток посидим, - Взмолился Савин, - иначе я не сделаю и шага.
   -- Ладно, только не долго, - согласился охотник, - а то уже смеркаться начинает.
   Зоул расслабил гудящие мышцы и суставы. От нагретого за день столба по телу разливалось приятное тепло. Юноша знал, что спать не следует, но веки тяжелели. Вскоре перед его взором поплыл искрящийся туман. Руки отказались шевелиться, голову заполнила звенящая пустота. И все же ему удалось на мгновение разлепить ресницы, увидев высоко над собой в темнеющем предзакатном небе острую вершину столба. На ней сидел знакомый перепончатокрылый гад. Заметив взгляд, летун зашипел. Змеиный хвост хлестнул по бревну, хлопнули, раскрываясь, кожистые крылья, а потом... огромная мягкая ладонь придавила человека к земле, выталкивая из дневного мира в пучину забытья. "Сонный морок, - успел подумать Зоул, - Мы не успели... нет огня, нет охранных заклятий...". Но и эта мысль уже гасла, тонула в зыбком тумане призрачных видений полночного мира. Электронная книга
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"