Звучный Псевданил : другие произведения.

Ева Люция

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мы пытались создать справедливость. Мы написали алгоритм, который принимал решения за нас, и к сожалению, у нас получилось. Теперь мы обязаны вернуть себе право самим решать свою судьбу.

  Ева Люция
  
  Каждый рано или поздно подвергает сомнению непреложные истины. Истина подвергает сомнению реальность. Эти сомнения сгибают своим весом, вынуждают тратить время и силы на ненужное выяснение очевидного. Есть белое и есть черное. Пора выбирать свою сторону. Когда мир окрашен красным, серого не существует.
  Мои дрожащие руки с трудом приподняли тело. Перед глазами всё плыло. Оставив за собой мокрую дорожку и щекочущее чувство, с носа сорвалась капля чего-то тёплого и упала на землю, закутавшись в пыль. Я перевела взгляд выше, там чернела бордовая лужа крови, смешавшись с грязью и пеплом. Затылок саднило. Сорвав с лица разбитый противогаз, я попыталась втянуть носом воздух, но сорвалась на кашель, который постепенно перешёл в рвоту.
  Пожалуйста...
  Отвратительный скребущий душу звон заполнял пространство. Землю тряхнуло и через секунду сверху посыпались осколки и мелкие камни. Я попыталась прикрыть голову руками, но как только коснулась затылка, сжала зубы от боли. Волосы были липкими на ощупь. Очередной взрыв швырнул меня на землю, голова закружилась с новой силой. Я кашляла, кричала, но не слышала своего голоса, вокруг не было ничего, кроме звона.
  Хватит...
  Чьи-то руки в перчатках с обрезанными пальцами перевернули меня на спину и, подхватив под мышки, рывками потянули назад. Резкие движения вызвали новый приступ рвоты, меня стошнило на собственный живот. Мир вращался вокруг, пока серые, щербатые стены разрушенных зданий ползли вперёд. Они вгрызались в небо, словно зубы грязного нищего, нашедшего свежий кусок мяса. Берцы, натянутые на мои ноги, покачивая носками из стороны в сторону чертили две неровных полосы в пыли.
  Хватит...
  Что-то ярко светящееся прилетело слева и скрылось внутри здания, что было моим временным убежищем, а теперь отдалялось всё дальше и дальше. Бесшумным пыльным фейерверком оно раскрылось изнутри. Землю снова тряхнуло. Когда пыль немного осела, на месте дома остались только обломки стен.
  Прошу...
  После очередного рывка вокруг стемнело. Сверху показалось лицо Криса, он говорил что-то, но я не смогла разобрать и слова из-за шума. Медик выругался. Он всегда так смешно гримасничает, когда ругается, что даже не имея возможности слышать, я все равно могу разобрать, что он говорит. В глазах потемнело. Я могу видеть только то, на что смотрю, все остальное покрыто непроницаемым, чёрным туманом. Крис... Я не вижу тебя... Я не вижу даже собственных рук. Холод поглощает меня. Он двигается от затылка, распространяясь по всему телу. Сознание угасает, подчиняясь его леденящей поступи.
  Я... умираю?
  Здесь. Где-то. Нигде. Больше нет мыслей. Только ощущения. По мышцам распространяется ломящая нега, я будто упала в бассейн с вязкой субстанцией, которая поглощает меня. Страх сменился покоем.
  Вокруг лишь зияющая пустота и звенящая тишина.
  Здесь нет никого, кроме меня.
  Что-то касается моего лица и окутывает его освежающим потоком, вырывая меня из беспамятства. Судорожно вздохнув, я начинаю кашлять и жадно, будто делаю это впервые за несколько лет, хватаю ртом эту жидкость.
  Вода. Эссенция жизни. Вместе с ее прохладой возвращается сознание и способность мыслить. Мир перевернулся вверх ногами, и слабо покачивается с каждым вдохом. Перед глазами всё плывёт и плавится. Я приподнимаю голову и без сил опускаю её снова, успевая заметить что лежу спиной на коленях Криса... Тонкая струя жидкости из его фляги попадает мне на лоб и стекает вниз, пока его пальцы осторожно моют волосы. Землю трясёт, пыль и летящие осколки заполняют пространство. Я вижу колючий пыльный цветок взрыва, стремительно выросший и также стремительно исчезнувший в нескольких метрах от нас. Чтобы сберечься, медик вжимает голову в плечи и жмурится, как испуганный котенок.
  Тихо, медленно, как раскат грома набирающий силу где-то за горизонтом, отзвук разорвавшегося снаряда, прорвал вязкую плёнку звона в моей голове.
  Я услышала это.
  Вода попала в уши, и теперь, вытекая, создает ощущение, что это именно она освободила меня от проклятия всеобъемлющего шума. Мое дыхание звучит так, будто я пытаюсь дышать через подушку. Я слышу биение сердца Криса. Оно колотится как бешенное, будто пытаясь пробиться через грудную клетку.
  Его ли это сердце, или мое?
  Звуки возвращаются водопадом.
  Я слышу. Стрекот автоматных очередей где-то вдалеке. Звенящий гул импульсных болтеров. Хлопки наступательных гранат. Низкие залпы тяжелых пушек. Крики раненых. Молчание мёртвых. Звуки смерти.
  Дьявольская симфония войны.
  Я слышу...
  И это отвлекает меня от боли. Как бы сильно Крис ни старался действовать аккуратно - каждое его движение будто вгоняет раскалённые иглы в затылок.
  - И чего в штабе не сиделось? - бормотал он. - Мне теперь что с твоей башкой делать? Ладно что дура, тут уж ничего не поделаешь. Но зачем же голову свою расшибать...
  Мне стоило недюжинных усилий поднять руку и ткнуть его кулаком в грудь. Удар вышел слабым - в руках совсем не было силы. Но даже этого хватило, чтобы почувствовать себя еще хуже - от небольшого сотрясения меня снова замутило, но сглотнув едкую слюну, я смогла сдержаться. Медик невозмутимо продолжал смывать кровь, будто нарочно касаясь поврежденных тканей.
  - Получишь, - вяло пригрозила я, через секунду зашипев от того, что Крис задел пальцами затылок. Боль скребла когтями по внутренней части черепа, удерживая меня на грани, не давая провалиться в манящие объятия пустоты.
  - Ой, прости. Я не хотел. - заметил медик, с безразличным видом.
  Закончив промывать рану, Крис бесконечно долго осматривал мою голову. Его губы вытянулись в тонкую прямую линию, действия стали увереннее и жёстче. Я сконцентрировалась на его глазах, стараясь игнорировать боль.
  Если Крис не сможет помочь - никто не сможет.
  Взрыв прогремел совсем рядом. Через секунду осколок просвистел мимо меня, чиркнул Медика по щеке, оставив глубокую рану, которая сразу начала обильно кровоточить. Крис не обратил на это внимания. Его взгляд замер, он серьезно посмотрел на меня.
  - Эй, Ева. - дождавшись моего внимания, Крис ткнул пальцем, который каким-то чудом оставался идеально чистым, мне в лоб. - Я осмотрел эту штуку, на которой ты таскаешь волосы.
  Медик замолчал, ожидая моей реакции. Ненавижу драматические паузы. Говори, мать твою.
  - Не томи. - раздражённо сказала я.
  - Хорошая новость в том, что я могу тебя склеить. - Крис показал мне мед пистолет, зажатый в руке, подвигав им из стороны в сторону, затем стёр пальцами кровь со щеки и смотря как большой палец растирает её по кончикам других пальцев, добавил уже значительно тише - Но есть и плохая.
  Я начала терять терпение. Мне некогда разыгрывать драму. Тошнота отступила, понемногу возвращалось умение трезво мыслить. Я попыталась встать, но не смогла даже оторвать спины от носилок. Мир завращался вокруг меня с новой силой.
  - Вот об этом я и говорю, - грустным голосом продолжил медик. Постучав костяшками пальцев по моей голове, явно нарочно вызывая болезненные ощущения, он сказал, - я всё осмотрел. Если там и была хоть капля мозгов, то теперь и её не осталось.
  Крис довольно осклабился, как кот, объевшийся сметаны. Я лишь вздохнула и закатила глаза. Худшие комики всегда выходят из врачей.
  Не знаю, что за заклинание он применил, но через некоторое время, проведенное в полубессознательном состоянии, медик поставил меня на ноги, накачав какой-то химией. По-прежнему тяжело было сосредоточиться на чём-то одном и сохранять равновесие, но я могла действовать.
  Ночь уже вошла в полную силу, за то время пока Крис обрабатывал рану. В небе светила полная луна, яркая, заметная и зловещая, как зрачок огромного зверя, который затаился в бесконечной тьме космоса и наблюдает за нами, с одними ему ведомыми целями.
  Город огрызался, всполохи взрывов окрашивали горизонт, высвечивая обглоданные силуэты разрушенных домов. Прошло не так много времени, но рядом не упало ни одного снаряда. Фронт двигался. Неумолимо. Упорно. Мы выдавливаем их на окраины.
  - Дай уши, - попросила я, протягивая ладонь к медику, стоявшему рядом со мной.
  Крис не заставил себя ждать, в руку легла таблетка наушника. Мгновение, и голову заполнили голоса командиров отрядов. Закрыв глаза, я набрала в грудь побольше воздуха, стараясь унять дрожь.
  - Штаб? - мне показалось, что на секунду во всем городе воцарилась тишина. Сглотнув, я продолжила. - Это Ева.
  Несколько бесконечно долгих секунд царила тишина. Лишь еле слышное потрескивание давало мне понять, что связь установлена и стабильна.
  - Валькирия? Это генерал Чой. Где вы? - о, значит он все же возглавил атаку, когда я пропала из эфира. Командующий операцией не скрывал своего раздражения. Крис демонстративно отворачивался от меня, пытаясь сделать вид, что ситуация его не забавляет.
  - Доложите обстановку. - Ун Чен Чой не принимал моего назначения с самого начала. Он сказал, что не любит предателей. Сказал, что я просто глупая девчонка, перечитавшая подростковых романов.
  На войне таким не место. Война это бойня, а не судилище. Справедливости в ней нет, - сказал он, перед тем как покинуть штаб, во время моего назначения. Его не впечатлили мои объяснения. Его не вдохновила моя история. Он не поверил моим причинам.
  Не думала, что этот упрямый старик будет достаточно наглым, чтобы вернуться.
  - Послушай, девочка. Я понимаю, что у тебя есть некоторое представление о том, как... - начал генерал, неожиданно мягким голосом. Голосом старшего, объясняющего младшему как устроен мир.
  - Доложите обстановку, генерал.
  В моем голосе звучал металл - усилием воли я заставила его звучать твёрдо. В эфире было тихо, никто не решался говорить. В горле першило, я сглотнула, с трудом подавив желание прокашляться. Нельзя показывать слабость. Я отправилась сюда для того, чтобы заслужить их уважение. Если сдать сейчас назад, я так и останусь только номинальным лидером.
  Крис смотрел на меня с ироничной улыбкой на лице. Не прятался, не отводил глаза. Его вид только сильнее разозлил меня. Все они, все они смотрят на меня как на ребенка. Все они считают, что я не могу и шагу ступить без их помощи.
  - Полный отчёт займет несколько часов, вы не могли бы уточнить, какая именно информация...
  - Достаточно. Полковник Цин. - снова перебила я своего собеседника. Перед моими глазами как наяву возникло лицо генерала, перекошенное от едва сдерживаемого гнева. Я не смогла сдержать улыбки.
  - Валькирия? - раздался высокий голос одного из старших офицеров, фамилия которого первой пришла мне в голову. Во время обсуждения плана пару дней назад он выступал с достаточно дерзкой идеей одновременных атак по всему фронту, которая была отклонена другими офицерами.
  - Принимайте командование, генерал желает провести пару дней в карцере. Обеспечьте ему эту возможность.
  - Девочка, не забывайся! Из-за твоей наглости и глупости...
  - Генерал! - мой голос, отозвавшись глухой пульсирующей болью в висках, прорезал окружающее пространство как клинок. Реальность разрывалась передо мной. Усилием воли я связывала себя с ней, с отзвуками моего голоса, звенящей яростью, горящей в нем, и дрожью в руках - страхом провала. Сжав зубы, стараясь подавить тошноту, я продолжила, - Не заставляйте меня действовать... иначе. - я сама испугалась своей угрозы. И куда больше испугалась того, что готова претворить ее в жизнь. Даже своими силами. Даже собственными руками.
  У меня достаточно сил, чтобы закончить начатое.
  - Полковник?
  Цин ответил с секундной задержкой, - Да?
  - Выполняйте.
  На том конце сохраняли тишину. Я стояла на возвышении, откуда открывался прекрасный вид на весь город. У края пропасти было сделано ограждение, яркая раскраска которого смотрелась неуместно в окружающей обстановке разрухи. В нескольких километрах от нас полыхнуло синим - очередной экзокостюм самоуничтожился вместе с его зомбированным владельцем внутри.
  Через пару бесконечно долгих минут молчания в эфире, полковник Цин начал доклад. Слушая его речь, я подошла к перилам и вцепившись в них руками шумно выдохнула. Напряжение отпускало с каждым услышанным словом.
  Осталось немного.
  Нас окружал пожар из рекламных вывесок и жилых домов. Сердце этого города, пульсируя в агонии горело на моей ладони, источая омерзительный запах палёной плоти.
  Огонь, Смрад, Смерть и Боль. Чувство власти в моем кулаке. Первый глоток свободы. Здесь мы проявили свою Волю. Здесь мы их остановили. Я буду первой, вернувшейся из ада.
  Пусть вернёт с небес на землю власть имущих, пусть внушает спящим суеверный ужас, и пусть дарит проснувшимся надежду - моё имя.
  Я - Ева.
  Та, кто начала Войну.
  
  2 глава
  14 лет назад. Образовательное учреждение высшего уровня.
  Чиба, Японская область Нового Союза. Ник.
  
  После выпускных экзаменов в Пекинской школе среднего уровня Карма отметила у меня значительный рост потенциала. Откровенно говоря, обучение далось тяжело, особенно потому, что на среднем уровне обучения перестали говорить в чём состоит задача. Мы должны были сами догадаться, что нужно делать и главное, в чём смысл этих действий. Учителя больше не требовали от учеников ответов, они ждали вопросов, но сами не торопились на них отвечать. Дальше продвигались только те, кто имел настоящую жажду знаний и неуёмное любопытство.
  Экзамены по естественным наукам не составили для меня проблемы. В математике, физике, химии легко найти промежуточный смысл, поставить цель и определить задачу. Но я раз за разом проваливал экзамены этики, пока не сдался. Не прошло и нескольких дней с момента, как мои руки окончательно опустились, когда линзофон оповестил меня о переводе на высший уровень обучения - последние испытание перед тем, как человека признают взрослым. Что же всё-таки являлось критерием сдачи экзамена по этике, так и осталось загадкой.
  Поглощённый своими мыслями, я не заметил, как добрался до входа на территорию старшей школы. Вокруг, разбившись на небольшие группки по три-пять человек стояли студенты, кто-то двигался по своим делам неспешным шагом, кто-то с задумчивым видом рассматривал пустоту, кивая своим мыслям.
  Привычным жестом прислонив пальцы к виску, я открыл интерфейс линзофона, где смог выбрать приложение школы. Перед моими глазами появилась полупрозрачная зеленая стрелочка, указывающая направление. В правом углу зрения отобразилась информация о том, что сначала необходимо пройти собеседование с классным руководителем. Уже собравшись двинуться на покорение лабиринта коридоров, я бросил взгляд на двор. Среди двигающихся учеников, выделялась одна фигура, недвижимая и яркая.
  Она была похожа на только что зажженную спичку. Ветер с каждым порывом приводил в беспорядок красновато-рыжие волосы, заслоняя лицо, что заставляло ее раз за разом убирать их пальцами. Эта девушка была красива, как, впрочем, и все люди, после изобретения генетической медицины, но в этих глазах, в этом образе горела неясная и незнакомая мне до этого естественность. Я не видел ничего настолько же настоящего прежде. И то что выделяло ее еще сильнее - отсутствие имени над головой. Что могло значить только одно: девушка не пользуется линзофоном и перманентным подключением к сети.
  Не заметив моего взгляда, она уверенно двинулась в сторону входа, скрывшись в тени помещения. Время, до того замедлившее свой ход, внезапно ускорилось. Опомнившись, я двинулся за ней, но в холле девушки уже не было видно.
  Нам было по пути, хотя бы какое-то время.
  Если верить оценке компьютера, учительская находилась в нескольких шагах от меня. Линзофон услужливо прокладывал дорогу, отмеряя оставшееся до цели время. Когда до кабинета оставалось несколько шагов, линзофон отправил учителю стук. К моменту, когда я подошел к цели, уже пришел ответ и разрешение на вход, поэтому дверь бесшумно отъехала в сторону, открывая взору небольшую комнату отдыха. На диване сидела мой будущий классный руководитель, заботливо названная компьютером Альбиной Анатольевной.
  Ее вид вызывал некоторое замешательство, мой учитель будто специально подчеркивала то, что немолода. У глаз собрались маленькие, но заметные морщины, кожа на руках казалась тонкой и неэластичной, хотя все равно, определить ее реальный возраст, с первого взгляда, оставалось вряд ли возможным. На фоне большинства людей, которых я уже давно привык видеть всегда свежими, молодыми и красивыми, благодаря реверсивной косметике, Альбина Анатольевна была аномалией. Странной, необычной и непонятной.
  - Присаживайся. - Женщина указала подбородком на диванчик, стоящий напротив нее. Поправив изящные очки в тонкой красной оправе, она приподняла небольшую чашку с черным, пряно пахнущим напитком, над которым поднимался пар, с журнального столика, стоявшего между нами, и сделав маленький глоток, поставила на место. Заметив на блюдце практически невидимые сенсорные кнопки, регулирующие температуру, я удовлетворенно хмыкнул. На первый взгляд все, что она использовала родом из прошлой эпохи - в руках планшет из гибкого пластика, популярный лет пятьдесят назад, на столе настоящий механический карандаш и бумага. Крайне древние приспособления. Но все же были и исключения.
  - Эм... Учитель? - неуверенно попытался я начать разговор. Альбина Анатольевна не обращала никакого внимания на происходящее в комнате. В смятении, я обратился к линзофону - с его помощью можно было узнать, что необходимо сделать дальше. Странно, но кроме единственного задания, которое было "в процессе", больше ничего не стояло в очереди на исполнение...
  Стоп.
  Если было бы нужно ждать, состояние было бы "ожидание", а сейчас - "в процессе". Подняв взгляд на учителя, я увидел, что она уже какое-то время смотрит на меня с улыбкой.
  - Тебе необходимо было спрашивать совета у нее, чтобы понять, что тест уже начался? - Альбина Анатольевна снова поднесла чашку к губам и, пока делала глоток, посмотрела на меня поверх края с лукавыми искорками в глазах. Когда напиток вновь оказался на столе, на белом фарфоре стали отчетливо выделяться следы красной помады. Серьезно? Она что по-настоящему их красит? Сколько лет этой женщине?
  - Но вы были заняты. Я не решился вас отвлечь, - мой голос звучал неуверенно и тихо. Интересно, что по ее мнению, я должен был сделать? Уважение к учителю - единственный способ чему-то научиться. В ином случае эго затмевает рассудок, путает доводы и чувства, мешает факт с отношением к нему, требует доказательств даже для того, что очевидно. Сомнение - таинство, которым следует наслаждаться в одиночестве, после набора критической массы знаний. Сомнение без знаний - лишь замена одних заблуждений на другие. Любимое занятие идиотов.
  В младших классах многие задавались вопросом, зачем вообще что-то учить, если каждый обладает постоянным доступом к сети и может моментально получить справку о любом термине, исторической личности или предмете. Для меня это никогда не было проблемой, так как вывод всегда был очевиден. Иметь возможность узнать что угодно в любой момент - вовсе не то же самое, что действительно знать это. Ты думаешь, опираясь на то, что знаешь, но ты знаешь, только то, что знаешь.
  Пока я размышлял, учитель что-то листала на своем планшете, снова не обращая на происходящее внимания, только укрепляя желание спросить: "Может лучше зайти позднее?" Ее неприкрытое безразличие заставляло задуматься, может Карма где-то ошиблась? Меня удерживало на месте только желание все же закончить все формальности как можно скорее. Женщина начала отвечать, не отрываясь от экрана, отчего трудно было понять, обращается ли она к кому-то или просто размышляет вслух.
  - С одной стороны, можно сказать, что ты мог догадаться и сам. С другой стороны, обратиться за помощью к компьютеру - самое грамотное действие... Но я бы не сказала, что это решение является чем-то выдающимся, - Альбина Анатольевна протянула ко мне изящную руку с длинными, накрашенными красным лаком ногтями. Женщина терпеливо ждала, смотря мне в глаза, пока я не перевел взгляд на планшет, который она держала на ладони и затем постучала пальцем по одной из строчек текста на экране. - Согласно выводам Кармы, у тебя есть уникальные навыки. Видишь?
  Большинство слов на экране представляли из себя странные аббревиатуры, вроде ACCD, TCP, CTT, HGE и подобных. Рядом с некоторыми были какие-то проценты, зеленые или красные стрелочки, коэффициенты, из нескольких были выстроены графики. Судя по всему, это был мой профиль и карточка развития потенциала. Но без специальных знаний разобраться в нем представлялось вряд ли возможным. Я снова посмотрел на Альбину Анатольевну.
  - Что ты чувствуешь? Злость? Раздражение? - женщина явно наслаждалась происходящим, - Ты не можешь понять, что здесь написано, и ты обвиняешь в этом меня? Ты думаешь: "Зачем мне показывают то, что я не могу понять?" Или ты думаешь о том, что у тебя есть возможность посмотреть на свой профиль и постараться запомнить выборочные значения, после чего попробовать разобраться, что же значат эти цифры? Может быть, ты уже понял, или даже узнал заранее, смысл основных понятий и терминов, и пытаешься увидеть картину в целом? Что ты делаешь, когда видишь проблему, которую до этого не решал? Ты отступаешь? Ты увеличиваешь усилия? Ты спрашиваешь совета? Как ты мыслишь? Есть ли в твоих действиях системная логика или это всегда импровизация? - Учитель стала бомбардировать меня вопросами, которые я с трудом успевал осознать, не то что ответить на них. При этом женщина иногда переводила взгляд, за мое левое плечо, не глядя чиркая затем карандашом на листке перед собой. В линзах ее очков я видел свое отражение, которое в правом окуляре отличалось от левого. Изображение справа постоянно менялось, раскрашивая меня то одним то другим цветом, вокруг головы в нем мелькали цифры и какие-то надписи. Левое же отражало меня таким, каким я привык себя видеть в зеркале.
  Плавно отведя руку с планшетом от себя, я смущенно пожал плечами и спросил: "Может вернемся к вопросам распределения?"
  Альбина Анатольевна улыбнулась и, на этот раз неспешно, написала что-то на листке бумаги рядом с собой. Некоторое время женщина провела, всматриваясь в изображение на экране планшета, то водя кончиками пальцев по краю чашки, то покачивая головой, то поправляя очки и шевеля губами, будто бесшумно читая.
  Решив не мешать ее исследованиям, я осмотрел кабинет. В углу стоял небольшой шкаф, в котором, если меня не обманывало зрение, стояли настоящие, бумажные книги. Компьютер на столе выглядел, сравнительно с остальными девайсами, достаточно современно, ему было не больше 30-ти лет. Он видимо был из той серии, которые не имеют связи с линзами и могут показывать изображение только на стеклянной подставке, именуемой монитором. Эта версия точно имела мысленное управление, но зачем-то на столе лежала гибкая клавиатура, популярная в 50-х двадцать первого века и непонятный гладкий овал, предназначение которого оставалось для меня тайной.
  - Это мышь. Она использовалась для манипуляции с объектами на экране, до изобретения нейронных манипуляторов. Ты не представляешь, каких трудов мне стоило найти рабочий экземпляр. -заметив направление моего взгляда сказала сидящая напротив меня женщина. Когда я посмотрел на нее, она одним глотком допила оставшийся напиток и, поставив чашку на стол, продолжила, - Ладно, я закончила. Твой класс D-2. Счастливо. - учитель закончила фразу по-русски, а не на общем.
  На линзофоне состояние текущей задачи изменилось на "выполнено", заголовок сменился на следующее задание - теперь мне следовало проследовать в кабинет для занятий. Стрелочка услужливо указывала направление движения. Но хотя учитель продолжала заниматься своими делами, не обращая на меня никакого внимания, меня не покидало ощущение незавершенности. Чувство, что не все слова были сказаны.
  - Учитель? - негромко произнес я. Женщина подняла голову, посмотрела на меня, а затем склонила ее на бок. Трудно было понять, что я хотел сказать, но что-то сказать было необходимо. Ее губы тронула полуулыбка, а пальцы перестали бегать по планшету. Некоторое время она просто глядела мне в глаза и ждала.
  - Хмм... Интересно. - Альбина Анатольевна прижала руку к подбородку и снова замолчала. Тишина могла продолжаться вечно, поэтому я решил спросить первое, что пришло в голову.
  - Как я сдал? - часть моего естества противилась этому вопросу, будто опасаясь услышать на него ответ. Будто на самом деле мое зачисление было ошибкой. Будто я какой-то дешевый трюкач, своими фокусами обманувший почтенную публику. Только сейчас осознание этого накрыло меня с головой. Я до сих пор не понял, до сих пор сомневаюсь, до сих пор не знаю.
  Учитель вздрогнула, будто очнувшись ото сна. Похлопав ресницами, она вдруг звонко рассмеялась, видимо услышав в моих словах что-то забавное.
  - Поистине потрясающе. - женщина аккуратно вытерла слезу с угла глаза и поправила очки. - А я думала, ты уже все понял. - продолжила она со странной улыбкой на лице.
  Смех за спиной. Бесконечный цикл одинаковых ситуаций. Отсутствие выхода. Беспомощность. Решения будто вовсе не существует.
  Скрипнула кожа на диване. Учитель наклонилась ближе, внимательно вглядываясь в мое лицо. Я поймал себя на том, что до боли сжимаю кулаки.
  - Никто не может всего понимать.
  Все и никто - слова за которыми скрывают свое мнение и истинные намерения. Страх признания собственной несостоятельности. Теперь я тоже прячусь за ними. Как и все.
  Усилием воли я разжал руки. Альбина Анатольевна, с задумчивым видом оттягивала пальцами нижнюю губу, игнорируя то, что этим действием она стирает помаду. Посмотрев на следы оставленные на ладони ногтями, не решаясь поднять на учителя взгляд, я все же задал вопрос напрямую. - Я ведь на самом деле не сдал экзамен по этике?
  На середине фразы голос дрогнул, создавая впечатление, что я сейчас расплачусь. Учитель кажется не обратила на это внимания - она сосредоточенно оттирала маленькой салфеткой красные следы с лица, держа перед собой небольшое зеркальце. Сердце гулко стучало в груди. Я терпеливо ждал ее ответа.
  - Что такое этика? - женщина полностью смыла помаду с губ и теперь подбирала цвет электронной, все также смотря в небольшое зеркало. Я уже приготовился отвечать, как Альбина Анатольевна жестом попросила меня помолчать. - Этот вопрос надо задавать первым. Тысячелетиями мы искали свою идентичность. Мы облекли ее в разные формы, мы сковали ее догматами, связали постулатами, стянули законами, оформили верой и приправили суевериями. Мы пытались понять, что же есть человечность. Что такое - человек. И в своих определениях мы настолько далеко ушли от того, чем являемся к тому, чем хотим быть, что в самом термине человечности не осталось ничего человеческого. Этика - это образ того, каким человечество хочет быть. Вопреки тому, чем оно является.
  Учитель дала мне время прочувствовать эти слова. В ее прямом взгляде не было насмешки, на губах больше не играла улыбка, руки, сложенные в замок, спокойно лежали на коленях. Машинально я подобрался и выпрямил спину. Альбина Анатольевна выжидала тот самый момент, когда собеседник превратится в слух, чтобы быть уверенной, что каждое ее слово услышат и поймут.
  - Мы учимся быть людьми, потому что без обучения мы перестанем ими быть. Способ раскрытия истинного человека, развития потенциала личности зиждется на разрушении шаблонов мышления. Экзамен по этике на среднем уровне сдают только те, кто способен их разрушать. Мало того, как ты сам думаешь, должна ли Карма применять одно и то же мерило этики для всех людей, или все же для некоторых требования должны быть пожестче? Она видит тебя Ник, и она смотрит во все глаза.
  Улыбка учителя выглядела завораживающей и хищной, как оскал дикого зверя, наблюдающего за своей добычей, от нее хотелось спрятаться, бежать, куда глаза глядят, но не успел я как следует испугаться, как женщина весело рассмеялась, намекая, что это просто шутка.
  - Возвращаясь к твоему вопросу - чему стоит научить человека с раздутым эго, самоуверенного и наглого, того, кто считает, что все в этом мире зависит от него, того кто считает, что он может изменить что угодно, если только захочет? Тем более, что в симуляциях Кармы этот человек иногда выдает ошеломляющие результаты, которые заставляют корректировать веса рекомендуемых действий.
  Альбина Анатольевна подняла планшет со стола и еще раз пролистала какую-то информацию, отображающуюся на экране. Покачав головой, она вновь положила его на стол, и спокойно продолжила, - Его нужно научить сдаваться. Показать, что выход есть там, где не ожидаешь его увидеть. Что победа и успех не единственный способ получить то, что тебе действительно необходимо. Особо упорных и рьяных учат опускать руки, до того как они заколотят выход.
  Ее слова вызывали возмущение. Потому что шли в разрез с тем, чему нас учили раньше, потому что противоречили тому, что я знал о мире. Но ее спокойная уверенность, и прямой взгляд отбивали желание спорить. И хотя я не мог согласиться с этими словами, я молчал.
  - Человек не знавший поражений не может осознать мир таким, какой он есть, потому что смотрит на него через розовые очки. - женщина показала пальцем на свои очки и широко открыла глаза. - Но и человек выросший среди боли и страданий не видит реальности - его окружают чудовища и волки в овечьей шкуре. В действительности же нам нужно и то и другое, чтобы по-настоящему стать человеком. Необходимо некое равновесие, - учитель сделала руками жест, имитирующий балансирующие чаши весов.
  - Поэтому каждого раз за разом подвергают испытаниям, внимательно следя за его состоянием и не давая нанести своей личности непоправимые повреждения. Уровень погружения определяется тем, насколько человек склонен к разрушительному поведению, например, некоторым требуется общество менее осознанных людей, чтобы прочувствовать все последствия своих действий, а другим оно требуется, как лекарство от опасной наивности, граничащей с идиотизмом. В твоем случае Карма не могла понять, что с тобой делать, потому что у тебя есть врожденная способность противостоять влиянию отвлекающих факторов. Ник, ты можешь концентрироваться на своих мыслях, и, согласно выводам Кармы, делаешь это крайне эффективно. Ты можешь намного дольше находится в состоянии полного восприятия реальности, отключая свой "автопилот". Карма проверяла распространяется ли это умение на других, влияет ли на развитие и раскрытие потенциала окружающих людей?
  Учитель закинула ногу на ногу, оправив юбку наклонилась ко мне, и оперевшись локтями на колени, продолжила понизив голос, будто разделяя со мной какой-то секрет, - В начальной школе вас учили следовать рекомендациям, в средней, этого не делать. Что нужно сделать в высшей?
  Альбина Анатольевна откинулась на спинку дивана и, отвернувшись от меня, закончила уже громче, - Твое умение - это дар и проклятие, учись жить с ним, контролируй его и себя. Хотя, если верить этим данным, - учитель кивнула на лежащий на столе планшет, и посмотрела на меня - с этим пока все в порядке. Но все же, тебе не стоит расслабляться.
  Я посмотрел на дверь. Зеленая стрелочка настойчиво мигала, показывая на выход. Переведя взгляд на учителя, я прижал пальцы к виску, выключая линзофон. Женщина наконец улыбнулась. Серьезная атмосфера, наполняющая комнату, куда-то сразу улетучилась.
  - Ну до крайностей доходить не стоит. Это по-прежнему удобный инструмент, который может помочь делать то, что ты хочешь делать. - женщина наклонила на себя чашку, которая давно была пустой, неудовлетворенно щелкнула языком и поставила ее на место. Грациозно поднявшись на ноги, цокая тонкими каблуками она подошла к окну, на котором стояло непонятное устройство. После нескольких манипуляций с какими-то порошками, водой и кнопками, удовлетворившись шумом и запахом, исходящим от машины, учитель скрестила руки на груди и посмотрела в окно. Меня не покидало ощущение театральности всего происходящего. - Желание может быть абсурдным. Может быть глупым или некрасивым. Может иметь какие-то психологические привязки к твоему прошлому. Но оно должно быть. Иначе ничего не имеет смысла.
  Альбина Анатольевна посмотрела на меня через плечо и неожиданно серьезным голосом продолжила, - Нас осталось не так много, тех кто реально жил до того, как Карма была создана. Ваше поколение, предыдущее поколение, и еще пара до них, не знают, какого это. И хотя мы стараемся изо всех сил, все равно растет уверенность в том, что это было ужасно. - Женщина повернулась к щелкнувшему аппарату и налила себе очередную порцию густой черной жидкости из небольшого кувшина, оказавшегося частью шумевшего устройства. С удовольствием вдохнув аромат, она села на свое место. Склонившись над парящим напитком и проводя кончиками пальцев по краю чашки учитель задумчиво, с грустной полуулыбкой на лице продолжила, - Мы сражались за выживание, все со всеми и каждый с каждым. Мы лгали, предавали, обманывали и ошибались, мы наблюдали за этим, мы сами это творили. Не в симуляции - по-настоящему. Это было страшное и жестокое место, - женщина замолчала. Через некоторое время она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. По спине почему-то побежали мурашки.
  - Но в нем была своя притягательность. - - после последних слов Альбины Анатольевны комнату окутала тишина, наполненная только звуком моего дыхания. Родная речь, которую учитель вставляла от фразы к фразе вызывала непривычные ощущения причастности к тайне. Я не знал, что на это ответить. Люди как она, практически легенды. Что серьезно, этой женщине больше сотни лет?
  - Так или иначе, твой психологический портрет выглядит вполне пристойно. Не думаю, что ты снова будешь подвергнут каким-либо испытаниям, поэтому смело можешь заводить друзей - уверена у тебя получится. Вас там целый класс детей "с особенностями".
  Последняя фраза как-то резанула слух. .
  - Мы чем-то отличаемся от обычных людей? - довольно резко спросил я.
  - Обычных людей не существует. Вы просто все слишком необычные, чтобы не попробовать свести вас вместе. Вы можете дополнить друг друга, сделать лучше. Или хуже, там как повезет, - как-то по-детски хихикнув, закончила женщина. Затем она протянула руку ко мне и легонько коснувшись виска, вызвала интерфейс управления линзофоном, который по-прежнему указывал мне направление движения. Качнув головой в сторону двери Альбина Анатольевна сказала, - Опоздаешь. - затем взяла со стола в руки книгу в непрозрачной обложке, с аккуратно заправленной ленточкой-закладкой, до того прикрытую листами бумаги, открыла ее на нужном месте и стала читать. Когда я поднялся и, пробормотав что-то вроде "до свидания", пошел в сторону двери, мне в спину принеслось на русском, - Ещё увидимся.
  Обернувшись, я посмотрел на учителя. Она сидела, склонившись вперед, придерживая страницы пальцами одной руки и держась за ручку чашки со своим пряным напитком пальцами другой. Не знаю, что она читала, но судя по ее виду, это было очень увлекательно.
  
  
  3 глава
  7 лет назад. Юго-западные границы Нового Союза. Ник.
  
  Мир движется как в замедленной съемке. Огромные болты, прошивают сержанта насквозь. Его вечно горящие глаза заволакивает паволока тумана. С громким металлическим лязгом экзоскелет падает лицом вперед. Щиток срабатывает раньше реакции тела и автоматически отшвыривает меня за угол. От мощного удара о стену голова идет кругом. Карма реагирует практически моментально, но все равно недостаточно быстро. Рука не двигается. Время возвращает свой ход.
  Очередь прошла наискось, зацепив правое плечо. Сервоприводы еле слышно зажужжали, стягивая ткань на термомеде, боль практически сразу пропала. Щиток отображал текущее состояние тела, я следил за ним краем глаза, считывая данные подсознательно.
  Введена доза обезболивающих средств...
  Уровень повреждений 37%...
  Кровотечение остановлено...
  Двигательные функции восстановлены...
  Введена доза противовоспалительных средств...
  Амир лежал без движения в двух шагах от меня, в проходе, щиток докладывал о критическом ранении. Из-под тела сержанта медленно растекалась багровая лужа. Я с трудом оторвал взгляд от тела и осмотрелся. Вокруг кипело сражение. В висках пульсировала кровь, голова раскалывалась, гулко и мощно стучало сердце, разгоняя адреналин по и так дрожащим от перевозбуждения конечностям.
  Тук-Тук. Очередь из крупнокалиберного пулемета вышибла осколки бетона из угла, за которым я укрывался. Где-то вдалеке послышался голос Дока, старающейся перекричать эхо от взрыва гранаты.
  - Ник...
  Тока, Грэг и Лан удерживали правый проход, периодически бросая взгляды в мою сторону. У всех в глазах стоял один единственный вопрос.
  Можно?
  Я помотал головой. Как же тяжело сосредоточиться. Щиток пропустил по телу электрический разряд.
  Тук-Тук. Тук-Тук. Ток вернул меня к реальности. Взгляд сфокусировался, мир временно перестал покачиваться перед глазами. Я встряхнулся и опустил голову вниз. Амир - самая приоритетная задача. Карма передала на экран рассчитанные вероятности - у меня не получится вытащить его самостоятельно. Внезапно горизонт скривился и поехал в сторону. Сервоприводы остановили заваливание тела на бок, во рту стояла горькая, вязкая слюна с железным привкусом. Экзокостюм перестал реагировать на попытки тела удержать равновесие, но мозгу все равно казалось, что пол движется под ногами. На краю сознания прозвучал новый окрик Сюин, на этот раз он слышался четче.
  - Ник...
  Тук-Тук. Руки дрожали, как после глубокого погружения, перчатки не реагировали на тремор, оставаясь практически неподвижными. Очередной осколок с силой ударил в щиток, от чего голову мотнуло в сторону. Перед глазами всё расплылось, внутри шлема зазвенело. Новый удар тока привел мысли в подобие порядка. Время утекало, как песок сквозь пальцы, - угол стены неумолимо таял от каждого выстрела, приближаясь все ближе, как разинутая пасть голодного хищника, готового оторвать от меня пару кусков. Клим спокойно сидел рядом, привалившись к стене, в ожидании следующего приказа и раз за разом передергивал затвор и спускал курок на незаряженном тяжелом болтере.
  Тук-Тук. Карма считала мои намерения и показала вероятности летального исхода для каждого варианта. Не подходит. Не подходит. Слишком много трупов. А так задача будет провалена. Не могу сосредоточится.
  - Ник! - Сквозь пелену в ушах прорвался крик Дока.
  Одновременно со звуком ее голоса срабатывает шокер экзокостюма, ток наконец окончательно вырывает меня из плена замешательства. Я перевожу взгляд на Сюин. В ее глазах стоит отчаянная мольба. Нет, еще рано. Я чувствую, есть что-то большее. Мотаю головой и погружаюсь в свои мысли.
  Это моя вина...
  Не сейчас! Что бы ни случилось, не сейчас. Я должен думать о решении, должен искать путь.
  Экзокостюм сдвинул меня на пару сантиметров левее, через секунду от стены отвалился кусок и на том месте, где только что стоял я, пронеслись несколько болтов.
  Точно. Вот оно.
  Решение всегда было на поверхности.
  - Док? - Лицо Сюин появилось в правом углу щитка. Она заливала пеной дыру в плече Лана, лежащего за спинами Токи и Грэга. На высоком лбу выступил пот, она часто дышала, и сосредоточенно делала свое дело.
  - Да. - Девушка не отрываясь от своего занятия, ответила несколько резковато, изо всех сил стараясь не смотреть в сторону умирающего Амира.
  - Карма говорит пять-семь секунд. Справишься? - мед пистолет в ее руке дрогнул. Сюин перевела взгляд на меня и какое-то время молча смотрела в глаза. Затем медленно кивнула, опустила голову обратно, решительно щелкнула степлером на краях раны Лана и похлопав того по здоровому плечу подошла ближе, затем разложила перед собой все необходимые инструменты, внимательно осмотрела каждый, заправила пистолет и стресс-шприц, немного подумала и кивнула мне снова. На этот раз уверенно.
  - Подключи меня к нему. Напрямую. - Док не задавала вопросов и молча ввела необходимые параметры связи. В строке состояния возникла иконка соединения.
  Они не просто так оставили его там. Он не просто так еще жив. У меня будет не больше секунды, щиток сам не справится, собственно, потому экзокостюм ничего и не делает. Карма не уверена. Я должен сам принять за нее решение. И взять на себя ответственность за него.
  Сознание перенеслось в экзокостюм Амира. Сержант лежал лицом в пол, щиток мог или толкнуть его вверх, или скрести руками по земле в надежде быстро подтянуть тело к углу. Но таким образом невозможно было бы моментально уйти с линии огня, пулемётчик заметил бы движение и сразу нашпиговал бы Амира свинцом. А он и так при смерти и потерял слишком много крови. Нет, нужно прыгнуть с места, по кошачьи, всеми четырьмя конечностями. Минус этого плана состоит в том, что человеческие суставы так не гнутся. Плюс - в том что у экзокостюма таких ограничений нет.
  Ориентируясь по памяти, я придал максимальное ускорение сервоприводам, прокручивая по кратчайшей траектории руки и ноги. Мышцы затрещали, разрываясь, кости хрустели по всему телу выгибаясь под неестественным углом, суставы вывернулись на сто восемьдесят градусов. Щиток передавал только часть болевых ощущений, но даже от этой малой доли захотелось умереть. Одним движением я оттолкнулся от земли, толкая тело сержанта в сторону Дока. Амир пришел в сознание и тут же закатив глаза снова провалился в беспамятство не издав и звука. Я разорвал связь, осознав, что все это время кричал от боли, ее отзвуки заполняли все мое тело, я часто и глубоко дышал, будто только что вынырнул из-под воды. Чтобы справится с приступом, уперся рукой в стену и сосредоточенно смотрел в пол, стараясь сдержать тошноту.
  Щиток начал отсчет до смерти старшего товарища. Из прохода слышались раздосадованные крики, к низким выстрелам пулемета добавился стрекот автоматов.
  Семь... Я оборачиваюсь, все еще чувствуя себя неважно. Сюин активизирует экстренный протокол на экзокостюме сержанта. По ее щекам катятся слезы, но она уверенно втыкает иглу ему в шею и вливает в артерию стресс-коктейль. Амира начинает бить мелкая судорога, изо рта льется пена.
  Пять... Левой рукой Док заделывает раны в его груди, а правой закачивает искусственную плазму в вену. Проценты повреждений медленно ползут вниз, а вероятность летального исхода вверх.
  Четыре... Огонь временно прекращается, видимо лента пулемётчика все же не бесконечна. В ушах звенит от опустившейся внезапно тишины. В этой тишине можно было отчётливо расслышать резкий вдох Амира, перешедший в крик и сменившийся заливистым кашлем.
  Два... Сюин пробивает легкие сержанта двумя шприцами, большими пальцами оттягивает шток, откачивая кровь. Со стороны баррикад раздается предложение вступить в переговоры.
  Один... Зеленые лучи просвечивают ровно дышащего Амира, даже со своего места я отчетливо вижу кашу, которую из себя представляют его внутренние органы. Док сосредоточенно разглядывает его карту, недовольно качая головой, но щиток показывает стабильное состояние. На несколько десятков минут, может час.
  - Док. Неси его к тройке, дай распоряжение, пусть довезёт его в ближайшую больницу. Здесь от него толку нет. У тебя минута.
  - Есть. - Сюин, будучи в полтора раза ниже Амира, легко подхватывает его на руки и бегом вылетает на улицу.
  - Клим. - пулеметчик перевел на меня взгляд. Поняв, что требуется, он вытащил из за спины две ленты болтов. Поочередно поднимая ленты, он спросил:
  - Валим или тащим?
  Потерь не было, хотя могли быть. Двенадцатая поправка уже не действовала, Карма рекомендовала действовать жёстко. Но мы представители колыбели нового общества, мы руки матери, а не карающая длань справедливости. Детей не убивают за глупые шалости. Нам этого не простят. Мы не простим этого. Я этого не прощу.
  - Мы должны вытащить их оттуда. Запрет в силе. Старайтесь не подставляться. Идем плотной группой, по два часа, Клим - двенадцать, он берёт одиннадцать - один, на подавление, я закрою пять-семь, остальные по стандарту. Щиты всё на свой фронт, рекомендации Кармы не вопреки приказам. Вопросы?
  - Никак нет. - раздался нестройный хор бойцов сквозь щелчки перезаряжаемых болтеров и жужжание сервоприводов экзокостюмов, приводящих в движение тела людей, временно спаянных с машинами. Док к этому моменту уже погрузила Амира - поэтому без колебаний заняла место в строю вместе со всеми. Клим счёл необходимым похлопать ее своей огромной механической ручищей в бронированной перчатке по шлему и сказать, - Он крепкий. - Пулеметчик отвернулся от казавшейся хрупкой на его фоне девушки и взяв на изготовку огромный болтер, добавил - Час - три тебе, тащим.
  Док кивнула, все еще пребывая в прострации. Бойцы заняли свои места и синхронизировали головные компьютеры на работу в группе из шести. Через несколько мгновений мой щиток доложил о готовности и отобразил камеры бойцов, позволяя наблюдать всё вокруг на 360 градусов.
  - Отправляем переговорщиков. - Мой голос, усиленный с помощью динамиков разлетелся по окружающему пространству. Сервоприводы двинули шестёрку бойцов вперед. Мы двигались под контролем Кармы спаяно и чётко, как единый живой организм, как огромный металлический дикобраз, ощетинившийся своими иглами.
  Со стороны баррикад практически сразу раздались недоумевающие возгласы, не дав им перейти в стройный хор я спокойно скомандовал, - Огонь.
  Клим нажал на курок. Солнцеед дернулся в его руках, как древний кошмарный монстр, которого может контролировать и держать в узде только титан с циклопической силой, коим и являлся Клим в своем экзокостюме. Низкие частые взрывы тяжелых снарядов плотно заполнили пространство, баррикады разнесло в щепки. Послышались крики.
  На небольшом расстоянии от нас образовался и громко загудел пузырь энергетической защиты. Под его прикрытием мы двигались в сторону лестниц на второй этаж, где по мнению Кармы находились организаторы нападения. В холле, через который мы проходили, обнаружились заложники, по крайней мере основная их часть. У стены лежали шесть тел, накрытых какими-то тряпками, судя по одинаковым ботинкам и одежде - охранники несшие службу в этом административном центре.
  Плотный огонь Клима подавлял сопротивление, Лан точными выстрелами перебивал позвоночники показывающихся противников, Док стабилизировала состояние раненых. Спокойно. Буднично. Быстро. Каждый раз задаюсь вопросом, зачем я начинаю с переговоров, когда решить вопрос силой было бы проще? После боя Сюин стабилизирует всех бойцов и в состоянии живых трупов их отвезут в больницу. Там в прямом смысле дивергентов вернут с того света и поставят на ноги, чтобы на суде они могли твердо стоять на своих двоих.
  Я наблюдал с помощью мониторов в углах щитка за происходящим с фронтальной части "ежа". Уже больше года мы занимаемся одним и тем же: пытаемся убедить восставших людей сложить оружие до того, как начнётся стрельба, которая значительно ухудшит их положение. Но они глухи, они только кричат и требуют. Реальность же всегда расставляет всё по своим местам - побеждает тот, кто слушает, потому что внимающий - сомневается, а убежденный, - ошибается.
  В своей уверенности они ищут повод для атаки, затем бьют и радуются, когда их противник падает. Будто то, что ты сильнее делает твою позицию твёрже. Откуда в них берётся это стремление к разрушению? Да, Карма не идеальна, как и всё вокруг, но это же не повод уничтожать мир. Чем больше людей присоединяется к Новому Союзу, тем больше появляется тех, кто против этого. Не против чего-то конкретного - против всего. Как безумные последователи Ктулху из тёмных кошмаров Лавкрафта, они поклоняются разрушению, будто их ведут тёмные Боги, что шепчут о невообразимом величии и эфемерной свободе, взамен на вечное рабство и бесконечные жертвы. Будто в свободе танцевать на человеческих костях под кровавым дождем может быть какое-то величие. Они кричат о том, что Карма отбирает у людей эту свободу и по их мнению это даёт им право лишать других возможности принимать решение самостоятельно.
  Лишённый сомнения - слеп.
  Его действия скупы и однообразны. Его позиция тверда, отчего уязвима. Поэтому мы никогда не атакуем первыми. Даже когда драка неизбежна. Даже когда промедление может стоить нам жизни. Наша работа вывести их, живыми. Воспринять их аргументацию, донести эссенцию их знания до всех. Мы правы. Иное мнение лишь дополняет нашу правоту, позволяет искоренить причины ошибок.
  Сомнения полируют уверенность. Именно поэтому мы не боимся слушать.
  Мы добрались до лестничного пролета. Я отдал приказ на изменение секторов обстрела, и перенёс большую часть мощности щитов наверх. Карма показывала критически низкий уровень заряда батарей. Нужно торопиться. Хотя группа практически не встречала сопротивления, поднимаясь все выше, мы двигались очень осторожно.
  Зло нужно объективизировать и демонизировать, для того чтобы решиться рисковать своей жизнью ради его уничтожения. Заклейменное злом не имеет права открывать рта, оно говорит на запретном языке, его речи лживы и вводят в заблуждение. Я слышал сотни оправданий, - что любой режим, в котором насилие является одной из основополагающих доктрин, должен быть уничтожен. Вот так лёгким мановением руки что-то или кто-то объявляется злом, хотя само определение этой так называемой справедливости содержит в себе прямое противоречие - насилие не уничтожает насилие, оно множит само себя. По логике чудовищ клин вышибается клином.
  На втором этаже обнаружилась вторая группа заложников. Люди были деморализованы, но физических повреждений и глубоких психических травм не наблюдалось. Мы ненадолго задержались, объясняя обрадовавшимся спасению гражданам, что необходимо еще немного подождать, пока мы не обезопасим все помещение. Тока оставил у входа небольшую автоматическую турель, которая могла бы сдерживать небольшую группу нападающих в течении нескольких секунд и оповестить нас о необходимости помощи. Группа продолжила восхождение.
  Есть только одна проблема - чудовищ не существует. Есть только мы - несовершенные люди, которые часто ошибаются. Человеческий разум склонен к лени, к ослаблению рационального иммунитета к смертельному вирусу веры. Работа функционеров - рисковать своими жизнями, чтобы дать возможность тем, кто хочет нас убить, выразить свою точку зрения с позиции равного, а не с позиции террориста. Самое важное - спасти тех, кто заблуждается.
  Потому что ими можем оказаться мы.
  Внезапно лестница закончилась. Клим уже некоторое время не вёл огонь, спокойно обозревая окрестности. Солнцеед был перезаряжен и успел остыть, поэтому пулемётчик придерживал ствол рукой. Тока просканировал комнату перед нами, команда для этого ему была не нужна, каждый и так знал, что от него требуется.
  - На два и на десять. - сказал техник, отправляя мне тепловую карту находящегося за дверью. Ефрейтор, немного подумав, добавил, - это очевидно, но справа заложник.
  Я кивнул. Группа ожидала приказа, не двигаясь с места. Карма рекомендовала снять противников через стену, чтобы минимизировать возможность потерь среди гражданских. И она не ошибается, мы точно закончим операцию, после этого. Никто не будет убит, повреждения не будут перманентными. Я должен верить ей. Но мне этого недостаточно.
  Для того, чтобы доверять ей, я должен сомневаться.
  Я хочу этого. Я хочу знать, в чём их причина.
  По варианту со стрельбой сквозь стену, вероятность летального исхода одного из участников конфликта составляла менее четырех процентов. По придуманному мной сценарию система отображала вопросы вместо вероятности. Очередная развилка. Стабильные шансы или риск с непонятным исходом.
  В чём смысл жизни, если все известно заранее?
  - Клим. - Гигант слегка повернул голову в мою сторону, в чём в общем-то не было необходимости, я видел его лицо на стекле перед глазами. - Держите пролёт. Я пойду с Ланом. Док, будь готова колдовать.
  Сюин кивнула и спустилась по лестнице на пролёт ниже вместе с Токой, Климом и Грэгом. Гигант развернул Солнцеед в боевое состояние, сошки упёрлись в землю, пулемёт хищно раскрыл свою металлическую пасть. Лан лёг на спину в угол, на лестничной площадке и, облокотив голову на перила, положил оружие на живот, так чтобы ствол лежал между ног. Если дойдёт дело до стрельбы он сможет быстро снять обе цели. Я открыл снайперу доступ к своим камерам, Лан быстро подстроился под новые условия. За стеной слышалось какое-то шевеление.
  Щиток перевёл остатки энергии на фронтальную защиту. Я медленно открыл дверь, держа руки поднятыми. Болтер лежал у меня под ногами, так чтобы находящиеся в комнате могли его видеть. Я переступил через свое оружие и зашёл в комнату.
  Справа стоял высокий брюнет. Его чёрные волосы были аккуратно подстрижены и явно старательно укладывались не один раз. Мужчина и кабинет, в котором мы находились, дополняли друг друга, как клинок и ножны. Строгий, идеально сидящий костюм двойка гармонировал с цветом стола и кожаного кресла, стоящего у огромного окна во всю стену. Твёрдо держа в руке плазменный пистолет, ствол которого упирался в голову женщины среднего возраста, мужчина спокойно смотрел на меня. Я посмотрел на заложницу. Карма определила её как управляющего этого административного центра. Ноги женщины подрагивали, но она не издавала никаких звуков, просто наблюдала за мной, приподняв подбородок, ожидая когда ситуация разрешится тем или иным способом.
  Слева, с автоматом старого образца, дуло которого было направлено мне в грудь, стоял парень примерно моих лет. Юноша бледный со взором горящим. Я уже видел этот взгляд. Огонь справедливости, осознание Истины и чувство праведности. Заблуждение ребенка, которое зачастую невозможно преодолеть самостоятельно, заблуждение, которое иногда остаётся с нами на всю жизнь.
  Чувства обманывают.
  Парень слева подсветился зеленым светом - Лан пометил его как заочно недееспособного, он не успеет даже подумать о том, чтобы нажать на курок, как будет деактивирован. Не говоря уже о том, что простые пули даже не пробьют мощные щиты функционеров. Мужчина справа неожиданно заговорил, его губа изогнулась в усмешке.
  - Добро пожаловать в мою скромную обитель, мальчик. - Брюнет немного склонил голову в поклоне и отвел свободную руку за спину, имитируя легкий реверанс. Не дождавшись реакции, он продолжил. - Видишь ли, раньше это здание принадлежало мне, я сам его построил, на свои собственные деньги.
  С каждым словом тон говорящего становился все резче. На последних словах он несколько раз с силой топнул ногой . Эхо вторило его словам, усиливая резонанс от голоса, сами стены вибрировали, поддерживая негодование своего хозяина, - Я был уважаемым человеком, потому что всего добился сам, своим трудом, своим потом. Я родился в трущобах, я учился на выброшенных на свалку книгах, когда другие лежали в теньке в пьяном угаре. Я работал в порту, когда другие грабили склады и убегали от полиции. Я своими руками вытащил себя за шкирку из дерьма, в котором тонул. Я это сделал. Один. Никто не помогал мне, ни ты, ни ваша дебильная система. Я сам создал эту компанию. И теперь приходите вы, на все готовенькое. Сначала лишаете меня рабочих, потом отбираете мое здание, а затем ваша так называемая Карма говорит, что мне недостаёт понимания этики, для управления моим же, мать вашу, делом! - Под конец фразы мужчина перешёл на крик. Некоторое время после того, как он замолчал воздух в комнате гудел, будто наэлектризованный. Я не сразу нашёлся, что ответить.
  - Судя по тому, что произошло после, - я обвел взглядом помещение, и кивнул в сторону выхода - Она оказалась права?
  Мои слова произвели эффект разорвавшейся гранаты. Процентная вероятность убийства заложника немного упала, а вероятность моей смерти выросла. Глаза мужчины полыхнули, кожа лица слегка побледнела, он шумно и резко вдохнул воздух через расширившиеся ноздри.
  - Кто ты такой, чтобы судить меня? - прорычал брюнет низким голосом. - Вы - просто банальные грабители! Всё ваше "могущество", - мужчина выделил это слово, скривив губы, - строится на том, что вы отбираете чужое богатство.
  Я уже слышал это. Десятки раз. Победитель уверяет всех, что именно усердный труд привел его к успеху. Что автоматически ставит неудачников в положение лентяев. Проблема в том, что успешность не связана с прилагаемыми усилиями, потому что эти понятия не обладают признаками причины и следствия.
  Не все те, кто добились успеха прилагали максимально возможные усилия, среди проигравших есть те, кто прикладывал кратно большее количество сил и всё равно потерпел поражение. Значит это не причина.
  Не все те, кто прилагают максимум возможных усилий добиваются успеха. Любой не может стать любым - это иллюзия. У тебя есть ограниченное количество попыток, и каждый последующий провал будет дороже предыдущего. Значит это не следствие.
  И то и другое может быть одной из причин, или одним из следствий. Но что объединяет победителей и разнит их от всех проигравших? Эта переменная стабильна, в любом успехе она занимает значительное место, как бы победители не старались закрывать на это глаза.
  Чтобы увидеть её, нужно потерпеть поражение. Проиграть так, чтобы цена поражения была выше того, что ты можешь себе позволить. Проиграть тогда, когда ты сделал всё что мог, больше чем мог. И всё равно проиграл. Мало того, у тебя больше не осталось попыток - курок взведён и ты уже чувствуешь запах масла и пороха.
  Но победитель живёт в иллюзии. В парадоксе выжившего. Он не знает причину прошлых побед, но думает что знает. Дополнительные ресурсы дают ему возможность пытаться. И в этих попытках он утрачивает реальность, заменяя ее на уверенность. И в этой уверенности он действует. Пока удача наконец не предаёт его.
  - Вам предлагали компенсацию. Вы отказались. - Карма постоянно пересчитывала вероятности стечения обстоятельств и последствий с летальным исходом, они медленно но верно увеличивались.
  - Предлагали? - голос бывшего владельца здания задрожал. - Это был долбаный ультиматум! Бери деньги и уезжай, или оставайся и потеряй всё... - мужчина закончил гораздо более тихим голосом. Я с трудом разбирал то, что он говорит. - Это мой город, мой дом. Я вырос здесь. Я не хочу никуда ехать, я не хочу ничего менять.
  Все мы отказываемся признавать собственное поражение. Мы до последнего верим, до последнего находим себе оправдания и объяснения происходящего. Какова бы ни была реальность, никто и никогда не будет считать себя плохим человеком.
  - А чего вы хотите?
  - Я хочу свободы. Я хочу, чтобы мне не указывали, что мне делать. Я имею право поступать так, как хочу. - Брюнет смотрел мне в глаза, его голос источал уверенность. Он не видел противоречия в своих словах, или не хотел его видеть.
  - Например так, как вы поступили сейчас, здесь? Извините, но общество считает, что это неприемлемое поведение. Для того, чтобы жить как хочешь, нужно быть живым. Но вы лишили этой возможности как минимум шесть человек.
  - Вы нас вынудили. - В голосе бывшего владельца звучала обида. Его слова - типичное оправдание ребенка. Я чуть было не сказал это вслух, но вовремя заставил себя замолчать.
  - Чтобы делать, что хочешь, и не делать того, что тебя вынуждают, надо хотеть того, что не мешает другим.
  Некоторое время мужчина молчал. Человеку необходимо пережить потрясение, чтобы усомнится в фундаменте своей веры, иначе он лишь перекрашивает фасад, не меняя сути своих убеждений.
  - Иными словами, ты просто говоришь, что я должен делать то, что мне говорят, жить как скот и быть счастливым от этого? - Брюнет смотрел на меня, сузив глаза, уголки его губ опустились вниз, а голос стал резким, низким и грубым.
  - Это совсем не то, что я сказал. - Лишённый сомнения слеп. Его глаза видят только то, что он хочет видеть, его уши слышат только то, что он хочет слышать. Этот фарс становился опасным.
  - Оглянись! Посмотри что вы сотворили с миром, - мужчина выплюнул это мне в лицо, указывая пистолетом на окно, за которым виднелись пустые и тихие улицы одного из древнейших европейских городов. После небольшой паузы, он продолжил - Вы будто чума, будто саранча, высасывающая жизнь из всего живого. Посмотри на самого себя. Ты - зомби.
  Я повернул голову и увидел собственное отражение в стекле окна напротив. Поймал взгляд слезящихся глаз с не закрывающимися веками, жёлто-розовые шрамы вместо бровей, зияющие дыры вместо носа, покрытую местами пожелтевшими буграми заживших ожогов кожу. Истинное лицо моей деятельности. Оно как нельзя лучше мне подходит.
  - Мы смотрим на одно и то же, но видим разное.
  При продолжении переговоров вероятность смерти заложника составляет 84%... Отобразилась надпись красным цветом в углу щитка.
  - Вы будете перенаправлены в один из ближайших городов, где пройдет открытый суд, на котором вы сможете выразить свою позицию. Вас услышат. - Силуэт мужчины все ещё был отмечен красным. Снайпер не видел открытой уязвимости, даже с помощью камер моего костюма. Я мысленно дал команду щитку передать приказ Лану. - Через заложника.
  Проделав небольшую рваную дыру в стене выпущенный Ланом болт попал в заложницу. Женщина закричала, схватившись за пробитое выстрелом плечо и осела на пол. Снаряд прошел навылет через мягкие ткани, не зацепив жизненно важных органов, и, выйдя с другой стороны, оторвал кисть брюнета держащую пистолет. Второй и третий выстрелы раздались практически одновременно с первым. Парень слева упал бесформенной кучей, от его шеи растекалась кровь. Мужчина лежал у моих ног, парализованный вторым попаданием, его взгляд был преисполнен ненавистью, которую, казалось, можно пощупать. Бывший владелец ничего не говорил, лишь тихо и низко рычал.
  - Док. - Сюин вбежала в комнату и, оценив состояние людей, сначала остановила кровотечение у брюнета. Мне больше нечего было ему сказать. Карма обновила состояние.
  Задача выполнена...
  Потери среди Гражданских - нет...
  Потери среди сотрудников охраны порядка - 100%...
  Потери среди личного состава - 14,28% (из них тяжело ранено 100%)...
  Потери среди дивергентов - нет...
  В здание начали прибывать медики и спасатели, которые занялись своей привычной работой. Снаружи стояла прекрасная погода, солнце ярко светило, отражаясь в стёклах старых домов. Я стоял у огромного окна в человеческий рост и смотрел вниз, на витиеватый узор улиц, сплетённый без какого-либо порядка в настоящий лабиринт. Занимаясь привычной работой - открывая запросы Кармы на комментарии и пояснения к своим действиям и решениям принятым во время выполнения миссии, я думал.
  Может быть, нас действительно должна вести удача? Чтобы за каждым поворотом могло скрываться что угодно, от страшного чудовища до прекрасной принцессы. Такое приключение затягивает, особенно если кто-то хитрый и большой подбирает противников тебе под стать, так, чтобы у тебя всегда был шанс справиться. Но бесконечные войны затягивают, подменяют Смысл на стремление к победе.
  Я держал в руке её кулон. Маленький монстрик с растрепанными красными волосами смотрел в пустоту. Я сжал его в ладони и убрал за пазуху. Ты сражалась с чудовищами, которых не существует.
  С кем сражаешься теперь?
  
  4 глава
  Сейчас. Прифронтовая территория. Ева.
  
  От высочайшей температуры на дне воронки оплавилась и затвердела земля, и хотя прошло уже несколько часов с момента взрыва, и стенки давно успели остыть, всё равно создавалось ощущение, что они чертовски горячие. Костюм, его владелец и всё, что их окружало, было даже не уничтожено - дезинтегрировано.
  - Только один? - спросила я у стоящего рядом полковника Цина, повернув голову в его сторону. Некоторое время он молчал, смотря на эпицентр. Заметив мой взгляд, офицер встрепенулся, кашлянул в кулак и, прижав палец к уху, видимо слушая подсказку кого-то из подчиненных, покивал. Затем посмотрел на меня и ответил:
  - Да. Остальные ушли. Хотя готов поклясться, несколько... Хм... - полковник на секунду запнулся, подбирая слова. Его сомнения можно было прочесть по тому, что следующее слово прозвучало вопросительно, - человек?.. получили ранения в голову... По крайней мере, так говорят очевидцы. - торопливо закончил он свою сбившуюся речь.
  - То, что убивать их тяжело, давно понятно. - Я видела скупые и редкие отчеты сумевших пережить бой с функционерами или бежавших из Союза. Все говорили об умении боевиков оккупантов продолжать бой даже после критических повреждений, наличии мощного вооружения, ранее не используемого нигде и тяжелой брони, которую не пробивают выстрелы обычного оружия. Информация о деятельности армии Нового Союза, если так можно назвать разрозненные малочисленные тяжеловооруженные отряды, разбросанные по всей территории и постоянно меняющие свою дислокацию, скрывалась даже внутри системы, публиковались только отчеты о потерях и транслировались суды дивергентов.
  Но можно было понять, даже по обрывкам и клочкам информации, что происходит. Через их действия, через травлю, через подавление, она адаптировалась, с каждым словом, с каждой следующей жертвой, с каждым новым отличным от стандартов мнением, все туже и туже стягивая человечество в своих путах, все гуще оплетая людей паутиной понимания.
  В то время как Карма проводила свой анализ и вела расчеты, люди всё больше перекладывали ответственность на её плечи, теряя ощущение реальности, забывая о том, что в действительности хорошо, а что плохо. Легкий порыв теплого всё ещё летнего ветра приподнял полы плаща, забираясь под одежду, почему-то он показался мне по зимнему пронизывающим. По спине скатилась капля холодного пота.
  Можем ли мы вообще победить?
  
  "В помещении суда холодно. От равнодушия сидящих рядом, от осознания того, насколько одиноко ей стоять на трибуне. Мама стоит с гордо поднятой головой перед коллегией самодовольных судей, как несломленная королева на плахе перед восставшими крестьянами, требующими хлеба в голодный год. Толпа безмолвствует, давящая атмосфера довлеет в помещении, присяжные, уперев взгляды, будто копья, в спину, загоняют её все ближе к пропасти. Люди, переставшие быть людьми, превратившиеся в нечто аморфное и жестокое, в нечто иное, отвергающее само существо человека. Сила тысяч обращенная против одного хрупкого, невинного существа."
  Каждую ночь мне снится приговор. Момент истины. День, когда я приняла решение...
  - Возвращаемся. - Цин кивнул и двинулся к машине, которая покачивалась в воздухе, издавая низкий гул на грани слышимости. Водитель сорвался с места, даже не дав дверям как следует закрыться. Несколько мгновений ветер с шумом дул сквозь уменьшающуюся щель, будто стараясь прорваться внутрь, но механизм оказался сильнее. Раздался тихий щелчок, и все звуки разом пропали. За окном бесшумно проносились улицы некогда красивого города, в котором теперь едва ли можно было найти хоть один дом, не обращённый в руины. Отражение девушки в стекле копировало мои действия, но я с трудом могла узнать себя. Последние события оставили свой след. Кожа стала бледнее, сделав и без того заметные мешки под глазами еще темнее, глаза потеряли блеск, тускло и с каким-то равнодушием рассматривая все вокруг. Это только первые шаги.
  Я... ведь справлюсь?
  
  "Вы сможете остановить Карму? - На мониторе, поставленном на столе передо мной, отобразилось лицо девушки, задавшей этот вопрос. На вид ей было столько же лет, сколько и мне.
  "Сьюзан Эпл, Независимый репортер", - гласила надпись от руки черным фломастером на бирке, болтающейся на тонкой шее. Я подняла взгляд и осмотрела зал. Девушка была далеко, у самых дверей, поэтому я не сразу смогла ее найти. Наши взгляды встретились. Сьюзан покраснела, поджала губы и вся съёжилась, но продолжала смотреть на меня. В этих глазах отражалась её чистая душа, прекрасная, нежная и хрупкая, она светилась ярким огнем, заставляя всматриваться вглубь, побуждая действовать, умоляя о защите.
  Я помню себя такой...
  Я помню боль от того, как этот огонь гасят. Я помню запах гари и вкус пепла на языке. Мне отчаянно хотелось защитить его, любой ценой спасти его, чтобы самой вспомнить каково это - пылать ярко, самозабвенно и жадно.
  Снова насладиться. Другими чувствами.
  Чтобы защитить огонь, нужно его освободить. Огонь не может гореть в заточении, ему нужен воздух. Правила, рамки, оправдания - к черту их. Пусть пылает! Именно опасность делает его таким прекрасным.
  Забота - душит, вежливость - расслабляет, вся эта иллюзия вынуждает забыть о том, что такое реальность. Я не могу обманывать, как Она, заставлять себя оправдывать ожидания - мне это ненавистно. Лгать тошно.
  Значит нельзя.
  - Остановить? И что дальше? Попросить её отступить? - с того момента, как девушка задала вопрос, прошло уже некоторое время. Судя по той напряженной тишине, в которой прозвучал мой ответ, многие репортеры хотели его узнать. И судя по их реакции и нарастающему ропоту, этот ответ им не понравился. Не обращая внимания на общее настроение, я повысила голос и продолжила, - Это машина, она не слышит уговоров, не воспринимает угроз, не заключает сделок, не видит, не думает и не чувствует. Я не смогу остановить ее. Никто не сможет. - зал затих, казалось люди даже перестали дышать и двигаться. Сотни людей здесь, миллионы по ту сторону экрана, сосредоточили свое внимание на мне, не веря в мои слова, не желая их понять и осознать главное - с Кармой нельзя договориться. Выждав несколько мгновений в этой давящей тишине, я посмотрела на Сьюзан, отвечающую мне слабой, неестественной и растерянной улыбкой, подняла руку и, сжав кулак перед своим лицом, сказала, - "Я её уничтожу."
  *****
  Крупные капли дождя замолотили по земле, смешиваясь с пылью и пеплом, смывая кровь с улиц. Машина парила над грязными потоками воды, на огромной скорости пролетая дом за домом, улицу за улицей, пока не остановилась перед зданием штаба. Цин вышел раньше меня и открыл передо мной дверь, вытянувшись рядом по стойке смирно. Щелкнул, разворачиваясь, зонт, который он держал в руке. Я опустила ногу вниз, вода в луже сначала отступила от моей ноги, но затем прилила вновь, мигом просочившись сквозь швы и твердую кожу военных ботинок. Мне захотелось пройтись босиком, чтобы почувствовать прохладу всей ступней. Цин не двигался и смотрел куда-то вдаль пустыми глазами, его щека слегка подрагивала, все мышцы были напряжены. Мне казалось, он вскрикнет, если я обращусь к нему сейчас.
  Я вышла из машины и, жестом приказав полковнику остаться на месте, встала под теплые струи воды, лившиеся с неба бесконечным потоком. Капли падали на лоб, веки и губы, одна за одной стекая по лицу. Я опустила голову вниз и посмотрела на свои руки. Шум дождя, мокрая одежда, само небо невыносимо сильно давили на плечи. Потерев пальцы друг от друга, я надеялась избавиться от чувства онемения, но оно никак не проходило. Вкус железа на языке, першение в горле, ощущение грязи по всей коже.
  Я хочу чувствовать что-то ещё, кроме вины.
  - Когда ты закрываешь глаза, реальность никуда не уходит. - Голос, который я хотела бы слышать меньше всего. Стряхнув капли и потерев ладонями лицо, разгоняя кровь, я открыла глаза и посмотрела на него. Генерал Чой сидел на скамейке рядом со входом, с зажжённой сигаретой в руке. Его голос был холоден, а взгляд сухих, спокойных глаз упёрт в меня.
  Старик явно не простил меня за то, что провёл трое суток в карцере, пока восточный блок не попросил его освобождения. Хотя правильнее было бы сказать, настоял в ультимативной форме. Генеральский китель был накинут на всё ещё широкие плечи, которые, казалось, не тронул возраст. Я не отводила взгляд и не закрывала глаза, даже когда капли дождя падали в непосредственной близости. Ун Чен Чой хмыкнул и затушив сигарету, поднялся.
  - Так будет всегда. Оно не пройдёт. - Бросил он через плечо, перед тем, как зашёл в здание.
  Постояв немного под дождем, тщетно надеясь, что вода смоет с меня хотя бы часть этого неприятного чувства, я шагнула вперед. Время собирать камни.
  Штаб готовил план обороны Хон-Чхона несколько недель на основе тех данных, что я передала. По плану генерала силы союзников должны были блокировать мирными путями продвижение инфраструктуры Союза дальше на юг. Я же понимала, что таким образом удержать Карму не удастся. Карма не может принимать решения стратегического масштаба, она просто "живое" воплощение коллективного бессознательного, аморфное чувство гипертрофированной справедливости, слепое и отвратительное, такое каким его представляли некоторые безумцы прошлого. Я одна видела решение, которого не попадало в спектр зрения всех остальных.
  Нужно было ударить, со всей свирепостью, вынудить её отступить, вырвать людей из одурманивающего сна разума, пока не стало слишком поздно, пока человечество не превратилось в жалкое подобие улья. По эту сторону страх владел ситуацией безраздельно: паранойя доходила до безумного уровня, дети подозревали своих родителей, жёны - мужей, каждый - каждого. Вспыхивали восстания, образовывались секты, которые устраивали расправу над теми, кто по их мнению был замешан в распространении идей Нового Союза. Власти никак не могли предоставить план урегулирования ситуации - угрозы не сработали, переговоры провалились, а план удержания территорий с помощью поддержки сил местного сопротивления потерпел фиаско.
  Люди были напуганы и дезориентированы, я пришла как раз вовремя и стала тем лучом надежды, той соломинкой, за которую ухватились. Они назвали меня Валькирией за воинственный настрой и призывы начать открытую войну, пока не стало слишком поздно. В период раздрая и нестабильности жёсткая позиция и чёткий план действий обеспечили меня межнациональной общественной поддержкой, которая в свою очередь позволила получить лидерство над армией союзников. Пускай лишь номинальное - предполагалось, что обороной будет командовать генерал Чой.
  К несчастью для них, у меня были другие планы.
  После событий последних дней, уверена, они захотят назвать меня той соломинкой, что переломила спину верблюду. Для союзных правительств я просто козёл отпущения, на которого спустят всех собак, когда станет жарко. Но пока ожидания людей оправдываются, пока мы побеждаем, они не смогут ничего предпринять.
  Я поведу армию дальше.
  *****
  "- Люди с твоим характером склонны превозносить своё естество. Всё начинается с желания жить так, как хочется, но чем дольше и дальше развивается чувство собственной значимости, тем опаснее оно становится для окружающих. Даже выдающимся людям лучше не считать себя лучше других. В конце концов наша склонность к чему-либо, наши таланты - это случайность, не более чем везение. То, что ты лучше других в чём-то не даёт тебе права считать себя более совершенным человеком и действовать соответственно. Мы все твари дрожащие и мы все право имеем. - Альбина Анатольевна покачивала туфлю на носке и смотрела в окно. Учитель говорила спокойным голосом, в кабинете тихо играла классическая музыка, но меня не покидало беспокойство, ощущение, что в данный момент решается моя судьба и эта женщина может поставить крест на моем будущем.
  Лёгкий ветерок подул сквозь приоткрытое окно, парок поднимающийся над ее чашкой колыхнулся в сторону. Я сглотнула. Мама предупреждала, что скорее всего стресс-тест будет проходить с детектором лжи, поэтому говорить нужно было правду. А лучше всего - молчать. Учитель вздохнула и, переведя взгляд на меня, продолжила:
  - Чем больше ты берёшь, тем меньше хочешь отдавать. Твоя мама воспитала тебя так, как считала нужным, - обделив дисциплиной, забыв о том, что любовь, не знающая границ, рождает ненависть, не знающую пощады. Ты понятия не имеешь о том, что такое этика. Твои таланты будут больше вредить, чем приносить пользу... - Альбина Анатольевна всматривалась в планшет с моим профилем, лежащий на столе. Покачав головой она пробормотала на грани слышимости, - И что мне с этим делать? Дилетантская подготовка личности... - Непроизвольно я сжала кулаки, стиснув края юбки, подавив порыв послать эту женщину ко всем чертям. Секунды медленно тянулись под гулкие удары сердца. Наконец справившись с собой, я заметила, что учитель смотрит на меня поверх очков, задумчиво потирая большим пальцем губы.
  - Карма считает, что тебе нужно предоставить именно то, чего ты хочешь, - Почему-то мне показалось, что по мнению системы мне нужно предоставить то, чего я хочу меньше всего. Что в общем-то оказалось правдой, как стало понятно, после того, как учитель продолжила:
  - Одиночество. Беспредельное и полное. Только в этом случае ты сможешь по настоящему быть свободна. - По спине скатилась холодная капля пота. Я снова сглотнула. Альбина Анатольевна посмотрев на меня поморщилась и поджала губы. Через мгновение ее лицо разгладилось и с прежним спокойным выражением учитель спросила, - Скажешь мне что-нибудь? Зачем ты здесь?"
  Ответа я не знаю и сейчас.
  
  Тяжёлая дверь переговорной комнаты бесшумно отворилась передо мной. Разговоры смолкли, как только я ступила на дубовый паркет. Воздух наполнился напряжением, сидящие за длинным столом молча уставились на меня. Генерал Чой занял место в дальнем от входа углу, скрестив руки на груди. Старик, прикрыв глаза смотрел на пустой стол, не обращая на меня внимания. Судя по давлению исходящему от представителей восточного сектора и явно выраженной неприязни, мне предстоял тяжелый разговор. Створки дверей закрылись, издав щелчок, в гробовой тишине кабинета раздавшийся, словно звук передернутого затвора за спиной у приговоренного к смертной казни. Я прикусила язык, чтобы унять дрожь и заставить себя не опускать глаза. В груди нарастало зудящее чувство злобы.
  Кто вы такие, чтобы судить меня?
  
  "- Мы выслушали ваши объяснения, Фей. Карма считает ваши действия вредными для общества. Ваш статус гражданина Нового Союза аннулирован. Вы можете пройти курс переаттестации, если желаете остаться со своей дочерью здесь, в ином случае... - ненавистный мне механический голос Кармы, декларирующий приговор на мгновение затих, рассчитывая приговор. Я помню грустную улыбку матери и гордо выпрямленную спину, в момент, когда она слушала второй вариант. Тот, что выбрала. Тот, что ее заставили выбрать, - Вы будете изгнаны."
  Выпрямив спину и сложив руки на стол, я громко спросила у окружающих:
  - Я вижу, вы чем-то недовольны? - некоторые послы Западноевропейского блока равнодушно повернули лица в мою сторону. - Вероятно, ценой победы? Наверное, в ваших умах содержится мысль о том, что вы знали, как нужно было поступить, чтобы сделать то, что сделано, лучше и с меньшими потерями. Наверное, ваш идеальный план предполагал победу вообще без потерь. - Я почувствовала острые и колющие, как пики, взгляды сидящих послов и генералов. Дрон взлетел выше, снимая это немое противостояние. Тишина наполнилась напряжением, готовая взорваться в любой момент. Я вздернула подбородок и продолжила, продавливая слова через глотку, сдерживая дрожь в руках с силой прижав их к столу. - Может вы мне расскажете о тех победах, что одержали до того, как я возглавила наш скромный коллектив? Может генерал Чой сможет поведать нам о своем замечательном плане мирного сдерживания? Расскажете нам, прошу вас, как договориться с медведем, который добрался до меда? Как убедить его лёгкими похлопываниями по заднице вернуться в лес голодным?
  Генерал лишь усмехнулся и спокойно посмотрел на меня. В его глазах не было ни злобы, ни страха - лишь легкая ирония. Эмоции не стоят для старика и гроша. Ему был нужен план по освобождению страны, которой он давал присягу, а не пустые разговоры и обещания. А мне был нужен полководец, который сможет вести войну так, как нужно, чтобы победить, тогда, когда придется, всем, что есть.
  Ун Чен Чой идеальная кандидатура на эту роль, за исключением того факта, что пока он сражается против меня. А это значит, что мне просто нужно переманить старика на свою сторону. Хотя учитывая упорство генерала - адаптироваться придётся мне.
  Старику нужна причина, реальный шанс на победу - оправдание для того, чтобы заткнуть совесть и задушить честь. Иначе его лояльность не заслужить. Да что там, не сломив сопротивление штаба, из этой комнаты я выйду не главнокомандующим, а талисманом, который таскают с собой на удачу. Я буду выскакивать, как чёртик из табакерки для того, чтобы потешить толпу, пока Карма не доберётся до нас и не сотворит то, что считает необходимым для развития нашего потенциала.
  Небольшой дрон парил в воздухе за спинами офицеров, и сквозь объектив его камеры я чувствовала взгляды тысяч глаз. Я остаюсь главнокомандующим, пока они смотрят, пока верят, пока надеются. Хотя неприязнь ко мне от старших офицеров можно было пощупать, меня это не волновало. Штаб не посмеет открыто отказаться выполнять прямой простой приказ на глазах у своего народа. Разве только если кто-то захочет совершить политическое самоубийство.
  - Так чем вы недовольны? Мы сражались бок о бок, как в древние времена, объединив усилия против общего врага. Мы победили. Страшной ценой... Вы вините меня в смерти своих боевых товарищей. И я признаю. Я - виновна. Но это не я создала Карму, и не я одна сидела и смотрела, как она разрастается будто раковая опухоль на теле человечества. Мы все виновны.
  Офицеры молчали, давая мне возможность выговориться. Их спокойствие мешало сосредоточиться, их безразличие выводило меня из себя. Но эти слова не для ушей зрелых мужей, кому война стала обычной работой. Я говорила для тех, кто пришел на мой зов. И многие из них теперь лежат на земле, накрытые флагами своих стран, недвижимые, неживые, убитые потому, что хотели свободы для себя и других. От осознания этого становилось тошно. Я с силой сжала кулаки, пока ногти не врезались в кожу ладоней, пока боль не заменила вину, пока злость не заполнила всё моё сознание, и только после этого продолжила, - Спросите меня, что я предлагаю теперь? И я отвечу - тяжелый труд, боль, кровь и смерть. Спросите меня, куда я поведу вас? И я отвечу - я веду вас в Ад. Потому что именно там мы найдем и убьём эту самозваную Богиню Справедливости. И ради этого я стану самим Дьяволом.
  Объектив дрона немигающим взглядом смотрел на меня, я не отводила глаз, пока лампочка трансляции не погасла. Злость разом отпустила, оставив после себя лишь усталость, которую сменило чувство вины. Я прогнала его, встряхнув головой. Ещё не время.
  Тишину нарушили редкие громкие хлопки. Генерал Чой аплодировал мне, не снимая кожаных перчаток. Старик наклонился вперед и, облокотившись на стол, посмотрел на меня. Не дожидаясь моего разрешения, он заговорил, - Прекрасная речь, госпожа главнокомандующая. Сойдёт для детского утренника. - генерал выделял слова, саркастично склонив голову, обращаясь ко мне. Следующие его слова прозвучали более сухо и холодно, - Но лично мне плевать на мнение дилетантов по поводу того, как нужно вести войну. Война - это в первую очередь сравнение количества ресурсов и эффективности их использования, захват стратегических точек и сражение интендантов, а не только люди и бессмысленные героические атаки. - Ун Чен Чой поднял со стола и с силой бросил обратно тонкий военный планшет, который с глухим стуком отскочил от поверхности и упал на пол. От резкого звука, неожиданно громко раздавшегося в душном помещении некоторые офицеры и послы вздрогнули. Генерал порывисто поднялся со своего места, но, облокотившись руками на стол и нависнув над ним, как-то разом обмяк, и продолжил говорить уже значительно тише и спокойнее, опустив голову вниз, так, будто ему было плевать, слушает его кто-то или нет.
  - Ты с таким пылом готова закидывать в горнило своей ненависти людские жизни... Но ведь даже со стратегической точки зрения... - Старик вздохнул и медленно выдохнул, - Армии больше всего пользы приносят, когда стоят на месте, а не тают в боях, флот лучше всего раскрывает свои возможности, когда стоит на рейде, готовый сорваться с места в любой момент, но недвижимый. Если ты можешь приложить силу куда угодно, это значит, что эта сила находится одновременно везде.
  Я молчала. Генерал ни разу не ошибся, мне нечего было возразить, кроме того, что ведя таким образом войну,мы не сможем её закончить. Блицкриг изменил понимание войны в двадцатом веке, ядерное оружие изменило войну немногим позже, затем интернет поменял правила еще раз. Эти поросшие мхом стариканы не видели главного - война снова изменилась.
  И мы уже проиграли.
  - Мы потеряли шестьдесят четыре отряда ради того, чтобы занять город, который превратили в руины. Здесь нет ничего, кроме долбанного пепла, госпожа главнокомандующая. Что мне сказать матерям и женам моих солдат? Что мы победили? Что их сыновья и дочери нашли тот Ад, что ты им обещала? Покажи мне победу, которую ты одержала, девочка, и имей мужество или глупость не отвернуться от той цены, что мы за неё заплатили.
  Эхо от хрипловатого низкого голоса Ун Чен Чоя ещё звенело в комнате. Тишина, наэлектризованная исходящим от офицеров напряжением, наполняла комнату. Всё внимание сосредоточилось на мне. Я осмотрела сидящих офицеров, поочередно заглядывая каждому в глаза. Некоторые отводили взгляд и прятали лицо, но таких было немного. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки, я резко выдохнула и сжала зубы, почувствовав, как двигаются под кожей лица желваки.
  Кто вы такие, чтобы судить меня?
  Я медленно досчитала до десяти, с трудом подавив желание отчитать генерала, как мальчишку. Не стоило забывать, что никто из офицеров штаба не видел картину в целом, и их однобокое представление о ситуации отчасти оправдывало эти наивные высказывания о победе и поражении. Но мне катастрофически надоело тратить время и силы на сражения не с тем противником:
  - Вероятно, я вижу лучше вас, генерал. Камера больше не работает, - я кивнула на парящий дрон, который, судя по потухшему индикатору записи, остановил трансляцию. Сидящие вокруг стола люди не обратили на мой жест особого внимания. Только генерал бросил взгляд на улетевшего в угол робота-оператора. В конце концов, это наш спор, всё решится здесь и сейчас. Всё остальное не имеет значения. Дождавшись, когда Чой снова посмотрел на меня, я продолжила, - теперь можно говорить открыто... Вы ведь не знаете, как победить?
  Ун Чен Чой молчал. Всеобщее внимание постепенно сосредоточилось на его напряженной фигуре. Генерал смотрел на меня, лицо, покрытое глубокими морщинами, не выражало эмоций. Пауза затягивалась, и мне уже начинало казаться, что первоначальный расчет оказался неверен. Но удача была на моей стороне - старик не мог солгать. Чой медленно кивнул, не отрывая от меня взгляда. С трудом сдержав улыбку, я набрала побольше воздуху и спокойно заговорила:
  - Причина в том, что вы считаете себя стороной конфликта. Реальность же такова, что сторон конфликта больше нет. Нет ни границ, ни флагов - это война всех против всех. - Я пыталась побороть волнение, говоря медленно и размеренно. Злость может помочь справится со страхом, но когда нужно говорить спокойно, эта уловка не подходит. Я представила себя учителем, обращающимся к своим ученикам, чтобы унять дрожь в голосе. Сенсей не волнуется, он наставляет. Когда образ меня сидящей в позе лотоса, перед внимающими каждому слову офицерами закрепился в моем воображении, я, глубоко вздохнув, продолжила, - Симпатии к союзу распространяются как чума - люди слишком глупы и необразованны, чтобы понять глубокие противоречия такой системы, а нам не хватает ресурсов на ведение пропаганды и цензуру. В этой войне невозможно локализовать противника и уничтожить - мы потратим всё, что есть, чтобы не достичь ничего - мы можем захватывать стратегические точки, можем взрывать административные центры, уничтожать производства и убивать людей, но что бы ни изменилось, она адаптируется, подстроится под изменения и сделает это максимально быстрым и эффективным методом, гораздо лучше нас. Затраты на операцию всегда будут больше, чем вред, который мы нанесём. Она не воюет с нами, ей плевать на нас - любые наши действия Карма повернёт себе на благо. Это не битва, которую мы ведем с врагом, выясняя кто сильнее, богаче, упорнее или яростнее. Это не война, а просто жатва, мы - добыча, приз, который достанется победителю - единственному хищнику в здешних землях.
  С каждым словом, что я произносила настроение в комнате менялось. Послы и офицеры, зрелые и умудрённые опытом мужчины спадали с лица слушая мои слова. Понимание этого было где-то глубоко внутри, осознание истины, которую не хочется признавать, осознание бессилия и неудержимого ужаса перед неизбежным уничтожением самого понятия человека. Мои слова озвучивали уже вынесенный и вступивший в силу приговор свободе воли. Мы проиграли, потерпели сокрушительное поражение и капитулировали до того, как война была объявлена. Они понимали это, но не хотели признавать. Но у нас не было времени на занятия самокопанием и самобичевание.
  Настало время собирать камни.
  - Есть только один способ вернуть то, что было утрачено, только один путь к свободе и концу этой бойни. - Ун Чен Чой смотрел на меня не отрывая глаз, и в них больше не было усмешки. Я молчала с силой сжав губы, не давая и слову вырваться из моего рта. Он сам должен это сказать.
  Генерал еле заметно покачал головой, кивая. Затем громко проговорил, так, чтобы услышал каждый в этом зале:
  - Мы должны уничтожить Карму.
  Офицеры повернули головы в сторону старика. В комнате повисло напряжённое молчание, через мгновение сменившееся одобрительным гулом. Если Ун Чен Чой на моей стороне - значит армия в моих руках. Усталость окончательно навалилась на меня, смыв остатки страха и волнения.
  Я больше не дам тебе забрать хоть кого-то у меня.
  
  "Госпиталь находился не так далеко от колледжа, во время занятий из окна некоторых кабинетов можно было увидеть его силуэт на горизонте. Когда дневная рутина кончалась, я садилась на авто-такси и ехала в больницу, дорога занимала не больше пятнадцати минут, каждый раз казавшихся целой вечностью. Чтобы всегда быть в курсе дел, даже пришлось вставить ненавистные линзы и повесить в угол экрана сводку состояния Его здоровья. Мне было плевать на удивленные взгляды сокурсников и молчаливое одобрение учителей. Единственное, что меня интересовало - Ник. И судя по графикам, этот идиот шёл на поправку.
  Потратив некоторое время у стойки администратора, я наконец поднялась на нужный этаж. "Реабилитационная" - гласила надпись над палатой. Войдя внутрь, я погрузилась в атмосферу запаха антисептиков и медикаментов. Восстановительные капсулы стояли в ряд, похожие на алюминиевые банки с газировкой или стеклянные банки с мамиными соленьями, только вместо огурцов внутри плавали люди. В палате никого больше не было, если не считать пациентов. Я подошла к капсуле, тщетно пытаясь сквозь выпуклое стекло и мутную толщу зелёной слизи разглядеть хоть что-то, но не смогла увидеть даже очертаний лица Ника. Луч солнца скользнул по плечу, коснулся шеи, затем поднялся еще выше, внезапно вызвав резкую боль - из-за чего я быстро одёрнула голову назад. Кожу над ухом всё ещё ссаднило. Врач говорила, чтобы я не подставлялась под солнечные лучи, но обезболивающее работало так хорошо, что я вечно забывала о своём увечье.
  В палату зашел доктор Грин, мужчина среднего возраста, прямой, высокий и угловатый, чем-то отдалённо напоминающий огромного богомола. Его движения были резкими и стремительными, белый халат развевался за спиной, как плащ какого-то странного и нелепого супергероя. Вошедший посмотрел на меня, слегка нахмурился, а затем улыбнулся. Я провела рукой по стеклу капсулы, не отрывая глаз от маленького смотрового окошечка и спросила:
  - Как он?
  Доктор-Богомол кинул взгляд на угол кровати, на которой в дополненной реальности висел значок ограниченного доступа к информации, некоторое время помолчал, задумчиво хмыкая и что-то невнятно бормоча. Глаза мужчины бегали по невидимым мне сейчас строчкам текста. Через пару минут уголки его губ приподнялись вверх, и с дружелюбной улыбкой доктор Грин сказал:
  - Идёт на поправку. Если бы не такое количество трастов от ваших одноклассников и их родителей, вряд ли бы парню так повезло. А с таким количество ресурсов мы смогли предоставить ему лучшее лечение.
  Камень, давивший мне на грудь последние несколько дней, наконец свалился вниз.
  Живой."
  
  После того, как совещание закончилось, двери раскрылись, и в помещение вошли несколько десятков официантов, обслуживающих штаб. После того, как персонал расставил перед офицерами и послами чайные сервизы, многие из них закурили - комнату заполнил тяжёлый запах табака. Выждав некоторое время, улыбаясь и кивая подходящим ко мне людям, и любезно раскланиваясь с представителями блоков, я двинулась в сторону генерала.
  Ун Чен Чой сидел в углу в одиночестве, в старом резном кресле рядом с небольшим столиком, на котором стояла вычурная пепельница. Генерал молчал, всем своим видом показывая, что разговаривать ни с кем больше не намерен. Кресло справа от него пустовало. В узловатых пальцах была зажата сигарета, которая давно истлела до самого фильтра и погасла, но комната и так была наполнена дымом так сильно, что достаточно было просто дышать, чтобы курить. Два человека в костюмах, стоящие на небольшом отдалении от старика, обеспечивали ему одиночество просьбой не беспокоить некоторое время, но на мое появление они никак не отреагировали. Я села во второе кресло и, устроившись поудобнее, пригубила бокал вина, который держала в руках, насладившись терпким вкусом сухого красного вина неизвестного мне сорта, по выбору коменданта. Алкоголь успел снять напряжение, теперь я была полностью готова продолжать наш разговор. Но генерал продолжал молчать. Поэтому я начала говорить, заметив, что старик слегка вздрогнул, удивленно посмотрев на меня, когда услышал звук моего голоса:
  - Я никогда не хотела конфликтовать с Вами, генерал. - Чой молчал, ожидая продолжения. Я не торопилась продолжать, осматривая зал и изредка прикасаясь губами к бокалу. Генерал кашлянул, обращая на себя внимание. Я слегка повернулась в его сторону, улыбнулась и, облокотившись на ручки, наклонилась ближе. Старик упрямо не желал говорить, поэтому я закатила глаза и продолжила, - Я пыталась вам показать это сразу, но до последних событий убедить Вас у меня бы не вышло. Возможно, Вы вините себя, но это я повела их на смерть, и в отличии от Вас, я знала, чем это кончится. Поверьте, моя ноша не меньше Вашей.
  Ун Чен Чой грустно вздохнул и с кривой улыбкой сказал:
  - Я не вижу груза ответственности на твоих плечах, не вижу боли в твоих глазах - только детский страх и пылающий огонь ярости. С таким настроем идут в самоубийственные атаки, а не водят полки. - генерал устало потёр лоб, затем достал из внутреннего кармана сигареты и снова закурил. Подумав немного, старик поморщился, затем посмотрел на меня и, неуверенно приподняв бровь, слегка наклонил ко мне пачку, предлагая присоединиться. Я отрицательно покачала головой в ответ.
  - Если бы я могла пожертвовать только своей жизнью, то без колебаний бы это сделала. Но вам лучше меня известно: Карма требует от нас гораздо большего. Мы обязаны жертвовать жизнями других. И другого пути нет. - Я поднесла бокал к губам и сделала очередной глоток. Вино показалось мне значительно более кислым, чем раньше. Вероятно, со временем оно нагрелось от тепла рук и перестало быть таким лёгким и вкусным, каким казалось вначале. Вздохнув, я проговорила, поглаживая большим пальцем край бокала, - В конечном счёте, мы победили.
  Генерал смотрел на постепенно пустеющий зал переговорной комнаты немигающим взглядом. Я уже думала, что он так ничего и не скажет больше, но Чой заговорил после того, как затушил тлеющий бычок:
  - Тот, кто победил, и тот, кто прав - не всегда один и тот же человек. В этом мире нет справедливости. - На последнем слове старик криво ухмыльнулся. Затем достал очередную сигарету и чиркнул зажигалкой. Дальше его голос прозвучал тише, чем раньше, - Есть только сила. И последствия её применения. - генерал протянул мне планшет, на котором отображался список погибших.
  Я уже видела его и совершенно не хотела смотреть еще раз. Этот список казался бесконечным. Каждое имя, записанное в нем, будто сочилось кровью, пачкая руки и обжигая одновременно. Сжав зубы, я взяла планшет и начала медленно перелистывать электронные страницы.
  Это не было бессмысленным. Нам нужно яростное сопротивление. Нам не нужна победа. Нам нужна победа на грани поражения. Чем страшнее будет её цена, тем лучше, как бы отвратительно это ни звучало. Погрузившись в свои мысли, я не сразу заметила, что генерал смотрит на меня, не отрывая глаз. Через некоторое время я поняла, что на моем лице растянулась отвратительная, хищная, звериная ухмылка, больше похожая на оскал, которая становилась всё больше с каждой следующей страницей. Я наклонила голову и с силой сжала переносицу, усилием воли стерев эту мерзкую гримасу. Никогда не думала, что когда-нибудь буду радоваться смерти. Ненавижу эту проклятую, притворяющуюся разумной машину, за то, что вынудила меня стать такой. Ненавижу себя за то, что такой стала.
  Чой молчал. Офицеры уже начали расходиться, один из охранников старика показал тому на часы.
  - С тобой мы точно сможем победить. - Генерал поднялся, затушив сигарету. Уже на грани слышимости я расслышала следующие его слова, которые тот пробормотал себе под нос, - Лишь бы лекарство не оказалось страшнее болезни.
  Генерал сделал пару шагов, затем обернулся и жестом пригласил меня следовать за собой.
  Я поставила полупустой бокал вина рядом с пепельницей, над которой поднимался тонкий дымок с резким запахом гари. В одном он точно был прав.
  Я уничтожу её. И никто меня не остановит.
  
  "В нём что-то сломалось. Как и во мне в тот момент, когда я посмотрела на розовую, местами просвечивающую кожу, обтягивающую лысый череп без носа и ушей. Его глаза ещё были живыми, по крайней мере в первое мгновение, в тот самый момент, когда наши глаза встретились. С той минуты, каждый день в них становилось всё меньше жизни и все больше спокойствия и смирения.
  Ты и я. Мы ошиблись временем. Мы были рождены для войны во время мира. Ни тебе возможности для подвига, ни достойного сражения, ни честной смерти.
  Поэтому мы всегда искали.
  Чудовищ, с которыми будем сражаться."
  
  В длинном коридоре гулко раздавались наши шаги. Голоса звучали глухо, отражаясь от стен. Охранники следили за тем, чтобы никто не подходил ближе.
  - Нам нужно переместиться на запад и начать давить оттуда. Нам нужны свободолюбивые богатые города, выгодой живущих в них людей мы можем манипулировать, чтобы склонить их в нашу сторону. Раз Вы, наконец, на моей стороне, давайте постараемся обсудить этот вопрос ближе к Польскому фронту?
  Генерал кивнул и хотел что-то сказать, но не успел. Ослепительная вспышка поглотила охранника, идущего впереди. Старик немыслимо быстрым движением сграбастал меня в охапку и повалил на землю, накрывая своим телом. Тряхнуло. Затем снова и снова. Звуки пропали.
  Тьма поглотила меня.
  5 глава
  Сейчас. Юго-Восточный фронт. Ник.
  
  Смерть не бывает красивой.
  Коварная старуха не выжидает лучшего момента, пожиная наши жизни. Она приходит внезапно, к лучшим из нас, оставляя живых гадать о причинах произошедшего - "Почему он?", "Почему сейчас?", "Почему не я?".
  Смерть ничего не знает о справедливости.
  Это мог быть кто угодно. Это мог быть я. Это должен был быть я, потому что он спасал меня на два раза больше. Ещё вчера мы говорили по голокому. Когда теряешь кого-то навсегда, ты не можешь до конца осознать этого. Кажется, что достаточно набрать его номер, повернуть голову, протянуть руку и дотянуться. Разум отказывается признавать реальность. Его больше нет.
  Смерть ничего не знает о справедливости.
  Тройка неслась по воздуху, унося меня, моих бойцов и остатки отряда Йегера дальше от условной линии фронта. Внутри машины было тихо, атмосфера подавленности будто делала воздух более вязким и тяжелым. Я с трудом заставлял себя дышать, говорить не хотелось.
  В салоне не было ни его тела, ни чего-либо, что принадлежало Гансу, кроме воспоминаний о нем, но все равно создавалось ощущение, что мы едем в катафалке. Я услышал глубокий вздох, а затем, через небольшой промежуток времени, шумный выдох и начал искать того, кто нарушил тишину, не сразу осознав, что это был я.
  Это не честно.
  Есть не так много мест куда может попасть осколок, снаряд или пуля, так, чтобы убить функционера. Даже ранения в сердце или легкие не вызовут смертельного исхода - система запустит дублирующие системы жизнеобеспечения, которые могут продержать бойца на грани до прихода на помощь медика. Если же понятно, что помощь не успеет - экзокостюм вынесет своего носителя самостоятельно и доставит в ближайшее отделение скорой помощи. Мы с готовностью выступаем щитом общества, потому что практически не можем умереть, а не потому, что имеем суицидальные наклонности. Это двустороннее соглашение.
  Каждый имеет право жить так, как хочет.
  Союзники декларируют эту фразу, как заклинание. Но почему-то в определение каждого не входим мы, будто есть некоторое элитарное общество, которое подходит под это описание. Или, вероятно, можно хотеть жить только так, как дозволено. То есть для них это значит - Я могу жить так, как Я хочу, и это право распространяется настолько далеко, насколько мне надо, вплоть до того, чтобы лишать других не только права жить так, как они хотят, а лишать самого права жить.
  На удивление злости не было. Не было вообще никаких эмоций. Будто вместе с Йегером, на поле боя умерла еще одна часть души, оставив в груди зияющую пустоту, безмолвную и холодную. Осталась только тишина.
  На наплечник легла тяжелая белая перчатка, я скосил взгляд направо и увидел Сюин. В черных глазах стояли слезы, губы подрагивали, девушка изо всех сил сдерживалась, не давая себе разрыдаться. Щиток запищал, отображая повреждения, я услышал скрежет сминаемого металла, но не обращал на него внимания. Я посмотрел на нее в ответ и слегка кивнул. Сюин еще некоторое время не отводила глаза, затем медленно отвернулась от меня и взяла за руку Амира. Два огромных бронированных боевых экзокостюма, со сплетенными пальцами тяжелых перчаток выглядели донельзя нелепо.
  Я не мог выгнать эту мысль из головы.
  
  "Похожие на гигантских роботов люди в броне рассредоточились по периметру. Ганс помахал мне рукой, его улыбающаяся во весь рот физиономия появилась на обратной стороне щитка. Век бы ее видеть.
  - Йо! Неужели это Ник? Как твое? - невозмутимо поприветствовал меня этот великовозрастный балбес. Его простота и несерьезность бесила до невозможности, и хотя Карма считала, что потенциал Йегера лучше всего раскроется здесь, на поле боя, девять из десяти напастей, в которые ему посчастливилось угодить, были делом его же рук или его же глупости. Ганс славился тем, что принимал решения быстрее Кармы и иногда даже лучше нее, из-за чего зачастую действовал безрассудно. Эта его причуда стоила ему очень дорого, но именно она зачастую спасала людям жизни. В том числе мне.
  Я кивнул ему в ответ, невнятно хмыкнув.
  Низкий звук тяжелых шагов экзокостюма приближался ко мне, пока я осматривал окрестности. Карма высветила приоритетную цель: обеспечить вывод гражданского населения. Двенадцать часов было обещано всем желающим переместиться глубже на территорию Союза. Двенадцать часов мы должны выступать эпицентром внимания армии союзников. Двенадцать часов, четырнадцать человек и одна цель - стоять насмерть.
  Ганс подошел ко мне и, слегка стукнув металлическим кулаком в плечо, снова расплылся в улыбке.
  - Рад тебя видеть, Фред! - сказал он с ехидным огоньком в глазах. Сто раз говорил, что ожоги не от огня, но он никогда не слушает. Поэтому я лишь вздохнул в ответ на его глупую шутку.
  Ненавижу этого парня."
  
  Справедливости не существовало.
  Мы ее придумали. Тысячи лет мы копили знания, пытались сформулировать правила, одна идея сменяла другую, новые теории заменяли старые, но все они проваливались на этапе реализации - что делать, если правило не работает? Что делать, если работает не для всех? Как настроить систему так, чтобы претворить ее в жизнь? Как определить то, что является справедливым? Разные люди в разное время находили разные ответы, но все сводилось в конечном счете к одному - понимание не стоит ничего без реализации.
  Богов не существовало.
  Мы их придумали. Нас окружает холодный мир, наполненный безжизненной пустотой и безразличием. Нет никакого плана, никаких правил - только беспорядочный Хаос. Мы придумали порядок, потому что сами являемся продуктом последовательного установления законов и связей, от простейших и мельчайших частиц к крупным и сложным системам из тысяч живых организмов, и еще большим системам из меньших систем. В окружающем нас Хаосе - мы создаем Порядок.
  Слабые и беспомощные поодиночке, глупые и уязвимые, вместе мы становимся единым живым организмом, способным почти на все, практически всемогущим - постоянным, вечным, практически бессмертным. Богов не существовало. Мы их создали.
  Мы и есть Бог.
  Для того, чтобы это понять, нам требовалась цель и возможность осознавать себя, как единое целое. Самые разумные представители нашего вида стали мозгом. Но для истинного прозрения, для того, чтобы вдохнуть жизнь в разделенное, требовалось нечто иное. Сердце. Глобальная, общечеловеческая Совесть. Карма. Справедливости не существовало.
  Мы ее создали.
  Но один элемент до сих пор остается неизменным, продолжая вносить хаос в следствия - Случайность. Многие предпочитают верить в некий неосязаемый и непогрешимый механизм, живой или мертвый, разумный или интуитивный, некий алгоритм, который принимает решение, взвешено, осознанно, причинно. Потому что, пока ты жив, ты можешь думать, и значительно приятнее верить, что ты жив, потому что ты этого заслуживаешь, что в твоем существовании есть цель, которую погибшие истратили или не имели.
  Но ее нет.
  Это просто случайность. Нечестная, несправедливая, неразумная случайность. Ее не интересуют твои заслуги, не интересуют ритуалы, которые ты производишь. Правда, что после смерти можно найти причину, найти то, за что "механизм" покарал погибшего. Но эта причина есть у каждого. В глубине души каждый из нас знает, за что может быть наказан. Потому что идеальных людей не существует. Выживают не те, кто имеет меньше "грешков", не те, кто больше всего этого достоин.
  Выживают те, кому повезло.
  Единственное, чего мы смогли добиться - заставили себя действовать справедливо. На окружающую нас действительность это правило по-прежнему не распространяется. Есть вещи, которые Карма пока не решила. Природа все еще может принимать необратимые решения, выражая свою волю. Когда-нибудь в будущем, вероятно, кто-то сможет найти лекарство и от этого, но пока мы не можем излечить Смерть. Если она наступает мгновенно - сделать уже ничего нельзя. И каждый из нас понимает это.
  Выходя на очередное задание, выслушивая отповедь доктора о том, что они изобретают новые лекарства и учатся лечить неизлечимое не для того, чтобы мы чаще становились их пациентами; всматриваясь в глаза очередного ребенка в теле взрослого, с детскими мечтами о несбыточном, с противоречивым представлении о реальности; считая вероятности собственной смерти, когда смотришь в дуло автомата, направленного тебе в лицо - мы помним. Мы помним о том, что эти цифры рано или поздно не будут иметь значения.
  Потому что останется только тишина.
  Поэтому принимая решение, мы отключаем эмоции. Остается только работа - необходимость выполнять необходимое. Реальность стягивается, скручивается в тугую спираль, сжимается в одно мгновение - сейчас. Остается только действие. Функция.
  Смысл нашего существования.
  Ганс... Его взгляд всегда отличался от моего. Он видел что-то большее, что-то выше работы. В его действиях был смысл, он видел глубокое значение в том, что делал.
  И что бы не случалось - он улыбался.
  Ненавижу его, до самой глубины своей души...
  
  "- Ник.
  Я застыл, кинув взгляд на изображение в углу щитка, которое отображало лицо Йегера. Никогда раньше не видел его таким серьезным, улыбка была блеклой, в глазах не осталось и доли былого задора. Мне казалось, я понял все сразу, но в тот момент, когда увидел его, просто не придал этому должного значения.
  Метр за метром мы отступали, стараясь переводить бой на места уже оставленные мирным населением и задерживаться перед местами, где эвакуация еще не была закончена, и каждая такая остановка стоила нам людей. Ганс и Клим держали фланги, не давая наступающим окружить нас.
  Судя по выражению лица Йегера, слева ожидаются крупные проблемы.
  Как не вовремя... Осталось выдержать чуть больше получаса.
  - Лан? - дождавшись ответа неразговорчивого снайпера, я продолжил, - бери Току. Двигайте на...
  - Ник. - Ганс перебил меня. Тишина внутри щитка прерывалась взрывами ракет и снарядов, шум вокруг и не думал прекращаться, но слышно Йегера было так, будто он стоял прямо передо мной. Все было ясно сразу, я просто не хотел в это верить. Ганс невесело усмехнулся. - Я вроде как серьезно подставился...
  - Ну так заткнись и сиди ровно. - Я снова переключился на общий канал, - Лан...
  - Они не успеют, Ник. Ты просрешь левый фланг, если я уйду. - Йегер кинул мне тактическую карту с распределением сил. Будто я не видел этого и так. Самоуверенный баклан. - Сдвинь своего снайпера и через пару минут фронт продавят. Если отправишь ко мне еще и стрелка, правый фланг отрежут. - Ганс улыбнулся. - Я труп, Ник. А вот вы еще нет.
  Холодок пробежал по моей спине. На мгновение, казалось, весь мир застыл, давая мне шанс осознать услышанное. Фронт выдавливали, проминали метр за метром, дом за домом. Отсутствие потерь на нашем участке можно было объяснить только тем, что основные силы били в другом месте. Я судорожно искал выход, пускай время работало на нас, но конкретно сейчас, в эту минуту, его просто не было.
  - Я ударю по ним слева, отдам контроль Карме, а потом перегружу ядро. - С его лица не сходила печальная улыбка. Ганс всегда быстрее меня принимал решения. Да, мои были лучше, но найти другие варианты быстро не получалось. Йегер развел руками в стороны, его небольшой силуэт виднелся в двух домах от меня. Окруженный взрывами и следами трассеров, обломками зданий и искореженными остовами машин, полыхающими пожарами и черным дымом он, ведущий обычную беседу, выглядел глупо и неуместно. Несколько крупных пробоин на его костюме сочились кровью, мне не нужно было считать вероятности, чтобы понять, что Гансу осталось жить от силы пару минут. Его лицо в углу щитка заговорило, озвучив и без того понятный жест, - Ничего лучше я не придумал."
  
  Когда смерть приходит, она не любит ждать. Мир не останавливается, давая тебе время на прощание. После жатвы остается только один вопрос - что ты делал, когда был жив? У тебя было все время мира, которое сейчас ты готов обменять на еще одну минуту, еще одно мгновение, на еще одну небольшую передышку.
  Но время неумолимо.
  Я сжимал и разжимал металлический кулак экзокостюма, наблюдая за движением сервоприводов. Пальцы скрывали горящий свет фонаря на ладони, когда они были прижаты, только несколько лучей пробивались сквозь узкие щели. Будто держишь маленького светлячка в руке.
  Перегруженный реактор мгновенно сжигает и сам костюм, и его владельца, да и все окружающее на несколько десятков метров вокруг во вспышке ярко-голубого пламени. Выглядело это так, будто именно эта искра, которую он держал в руке, послужила детонатором. Ганс любил такие вещи - бессмысленные жесты и ритуалы.
  Ненавижу этого парня.
  
  "- Эй, Ник.
  Высокий голос Ганса раздражал, мешал мыслить. Я все еще судорожно сравнивал варианты и пытался найти иной выход из сложившейся ситуации.
  - Передашь моим, что я сражался достойно? - Почему-то на этот раз его голос звучал глуше и тише.
  Если ты умер, значит сражался ты так себе, - чуть было не ответил я, но бросив взгляд на его лицо, понял, что Йегер уже на грани - голова поникла, изо рта вытекала тонкая струйка крови, глаза потухли, Карма ежесекундно сообщала о возможности смерти. Скоро сработают чрезвычайные протоколы, и костюм вытащит Ганса с поля боя, оставив наш фланг открытым. Я уже приготовился переводить Лана и Току налево, когда заметил, что Йегер смотрит прямо на меня, лучезарно улыбаясь в свойственной ему манере. На секунду показалось, что все, что он говорил до этого - очередная глупая шутка.
  - Хах, ты так тупо выглядишь, когда волнуешься. - Ганс неестественно засмеялся, затем глубоко вздохнул и поднял вверх сжатый кулак, внутри которого был зажат яркий, сконцентрированный свет. Солнце еще не успело полностью уйти за горизонт, но даже во вспышках взрывов и росчерках трассирующих пуль он горел так ярко, что обратил на себя внимание всех, кто мог его видеть. Йегер медленно разжимал пальцы, понемногу проливая свет наружу, пока полностью не выпустил его на свободу. Я следил за ним, не отрывая глаз.
  Ганс резко потушил фонарь на ладони, одновременно с этим прокричав, - За Кон!
  Затем снова улыбнулся, будто удачной шутке, и ворвался под перекрестный огонь. После первых же выстрелов щиток отметил время смерти.
  Костюм двигался под управлением Кармы, не обращая внимания на полученные повреждения, двигаясь, будто сломанная марионетка - дергано и рвано, но с ужасающей эффективностью разламывая строй противника, сея панику в рядах наступавших союзников.
  На фоне пылающего города мне казалось, что я видел силуэт Евы, стоящей на возвышении, взирающей на происходящее внизу. Ее ярко красные волосы развевались на ветру, будто дрожащий огонь на фитиле свечи.
  На секунду вокруг стало светло, как днем, полыхнуло синим. Затем на город опустилась секундная тишина, которую сменило лавиной шума чудовищно мощного взрыва. Левого фланга больше не существовало.
  Через несколько минут противостояния щиток оповестил меня о том, что эвакуация завершена.
  - Отступаем."
  
  Я плохо помню, как мы добрались до тройки. Я помню только свет на ладони и ярко синюю вспышку. Цвет необратимости. Цвет смерти.
  Машину еле заметно покачивало. Кто-то из бойцов Йегера вывел в центр салона запись его речи перед началом боя. Запись речи, которую я не слышал. Ганс поставил ногу на небольшой камень и, подняв над головой свой болтер, громко декларировал свои мысли, распаляясь с каждым произнесенным словом. Столько пафоса...
  Ненавижу этого парня.
  
  "- Кто, если не мы? - Йегер обвел своих бойцов взглядом, наполненным уважением и любовью. Встречаясь с ним глазами, хотелось преклонить колено, выражая свое почтение. Хоть Ганс и считал себя ничем не примечательным и не лучше других, и вел себя соответственно, действительно чувствовать себя равным ему просто не представлялось возможным. В нем было слишком много силы, слишком много жизни - это вызывало желание следовать за ним, быть на его стороне. Йегер показал пальцем себе за спину и продолжил, - Поле боя - вотчина смерти. Так покажите ей ваше презрение. Она властвует здесь, идя под руку со случаем, не имея понятия о Чести, о Правде, о Справедливости... Мы - оружие! - Йегер потряс над головой своим болтером и ударил ладонью в грудь, обводя взглядом слушающих его бойцов.
  - Наш народ верит в нас. Наши братья и сестры, наши отцы и матери, наши дети и наши предки, все они смотрят на нас, вверяя нам свои судьбы и свои жизни. Мы здесь, чтобы вернуть в мир Справедливость. И сама Смерть не остановит нас!
  Через мгновение пространство затопил одобрительный рев бойцов."
  
  Когда запись закончилась, я увидел, что окружающие меня люди один за одним поднимают вверх правую руку с зажженным на ней фонарем. Поддавшись настроению, я последовал их примеру. Некоторое время мы молча сидели, не отрывая глаз от фонарей сидящих напротив, мне казалось, что моя ладонь горит, не в силах удержать этот маленький, невесомый, безвредный огонек. Тишина перестала быть такой тяжелой и давящей, как прежде. Спустя минуту, я еле слышно прошептал, "за кон" и опустил руку. Вряд ли кто-то мог расслышать мои слова, но все окружающие повторяли их перед тем, как выключали свои фонари.
  Эмоции - детище хаоса. Ими нельзя побороть случайность. Но выслушав его речь, я почему-то почувствовал себя лучше. Пустота ушла, заполнив дыру в душе болью.
  Ненавижу его, до самой глубины души...
  
  Я посмотрел на сидящего напротив Лана, тот поставив подбородок на ствол винтовки и, прикрыв глаза, отдыхал. Все его движения всегда были спокойными, медленными и плавными, как у домашнего кота. Я уже привык к тому, что после задания обычно он отсиживался в тени или спал.
  Тока слушал музыку, кивая в такт ритму. На его голове красовался очередной шедевр изобразительного искусства от сумасшедшего парикмахера. Тяжело было понять, каким образом возможно было добиться этого цвета и формы, но судя по всему, труда в это... Творение? было вложено не мало. Смотря на моего техника, складывалось ощущение, что он не обращает ни на что внимания. Но чувство опасности и внимание к деталям Токи превосходило ожидания. Я усмехнулся, когда увидел, что он подмигнул мне и еле заметно улыбнулся, заметив мой взгляд.
  Клим проверял лямки и крепления Солнцееда - как обычно, пулеметчик всегда держал все под контролем. Его оружие всегда было в идеальном состоянии, все медпакеты и чрезвычайные ресурсы проверены и заполнены. Доверяя принятие решений мне, а наблюдение за окружающей обстановкой Токе и Грэгу, он не обращал внимания ни на что, кроме его собственных дел. За все время нашей совместной работы Солнцеед Клима ни разу не заклинило, что являлось целиком и полностью его заслугой - тяжелый болтер был достаточно сложным и привередливым в эксплуатации.
  Амир и Сюин были поглощены друг другом. Последнее время я все чаще замечал, что каждую свободную минуту они стремятся провести друг с другом. Амир, обычно суровый и грубый парень, рядом с нашим хрупким медиком становился мягким и добрым. Я даже несколько раз видел как он улыбается.
  Грэг... Где Грэг? Его незаметность всегда поражала - мне потребовалось некоторое время, чтобы обнаружить своего разведчика в дальнем углу. Карма сочла его позицию в отряде наиболее подходящей, даже не смотря на то, что я был младше него на семь лет. Как ни посмотри, Грэг был темной лошадкой - молчаливый, тихий и неприметный. На первый взгляд казалось, что он читает, но уверен, что он держал в поле зрения весь салон, точно отмечая кто где находится и что делает.
  Я включил связь со всеми своими бойцами и сказал, - Обещайте мне, что вы так не сделаете.
  Взгляды подчиненных скрестились на мне, но никто не проронил ни слова. Лан лишь слегка улыбнулся, перед тем как снова закрыть глаза.
  Я молча опустил взгляд на свои руки. Фонарь на ладони не горел, и в полумраке салона тройки казалось, что в моих кулаках зажата густая, иссиня-черная тьма. Я до скрипа сжал зубы. Я не могу сказать, что ты сражался достойно, потому что ты умер. А смерть ничего не знает о достоинстве.
  Ненавижу тебя до самой глубины души.
  Мои руки бессильно опустились.
  Прости...
  
  6 глава
  14 лет назад. Чиба, Японская область Нового Союза. Ник.
  
  - Что определяет человека? - На разделяющем класс на две неровные части голографическом изображении висел огромный знак вопроса. На одной половине кабинета сидели мы - ученики старшей школы, на другой медленно ходила из угла в угол, говоря вслух, будто ни к кому не обращаясь, наш учитель.
  - Является ли форма определяющим фактором? - голограмма отразила скелет, обтянутый мышцами, который анимировано превратился в фигуру идеального человека Да Винчи.
  - Может быть, наши действия? - рядом с фигурой возникло несколько изображений людей, занимающихся разной деятельностью - от рисования картин, до строительства зданий.
  - Или намерения? - на виртуальной доске появлялись все новые изображения людей: занимающихся воспитанием детей, улыбающихся, смеющихся и проявляющих заботу друг о друге.
  - Люди склонны идеализировать представление о себе, оправдывая отвратительные эгоистичные действия иными, благими намерениями, извращая, облагораживая или демонизируя общественное мнение об одном индивиде. Мы склонны искать виноватых, чтобы самим не чувствовать вины, отказывая себе как в удовольствии знания, принятия истины о себе, так и в возможности развития и исправления своих ошибок.
  Молодые парни и девушки занимались кто чем, очень немногие действительно уделяли внимание учителю и её лекции. Но после последних слов Альбины Анатольевны в классе будто стало темнее, на экране отображалось одно изображение за другим и, непонятно по какой причине, я не мог отвести от него глаз. Чёрно-белые изображения, во всех подробностях показывающие смерть огромного количества людей - повешенные, застреленные, сожжённые, замёрзшие и погибшие от голода. Их скорченные, искорёженные тела, похожие на куски мяса, выглядели настолько жалко и беспомощно, будто это и не люди вовсе, их силуэты потеряли свою красоту, своё достоинство, превратившись в нечто аморфное и ничтожное. Никогда не видел ничего более отвратительного в своей жизни.
  - Всё, что было сделано, - на экране появлялись все новые изображения войн и массовых убийств, концлагерей и голодающих людей. - наша вина. Моя, ваша, наших предков, наших детей и их детей - всех нас. Потому что мы закрывали глаза на то, что делалось от нашего имени. Потому что поддерживали то, что было выгодно, не обращая внимания на последствия, потому что продолжали раз за разом повторять одни и те же ошибки, потому что не хотели учить и учиться, узнавать и исследовать, разбираться и противопоставлять. Мы несём ответственность за каждую пролитую каплю крови и неважно, кто в действительности держал в руках оружие.
  Альбина Анатольевна замолчала на некоторое время, а затем посмотрела на нас, и хотя ее взгляд прошёлся по каждому, в момент, когда она произнесла последнюю фразу, мне показалось, что она смотрит на меня, в самую глубь, замечая и выжигая каждую толику сомнения, что могла зародиться в моей голове.
  - Виновны все.
  Экран внезапно потух. Учитель упёрла руки в стоявшую посередине кафедру и нависла над ней. Женщина медленно осмотрела класс и по-доброму улыбнулась, но почему-то эта улыбка показалась мне печальной. Давящая атмосфера постепенно рассеивалась, в абсолютной тишине. Дав нам время немного осмыслить сказанное, Альбина Анатольевна продолжила.
  - Все мы смотрим на один и тот же мир, на одни и те же вещи и видим разное. Кто-то видит красоту, кто-то уродство, кто-то видит идеальный порядок, кто-то руку высшего существа, кто-то всепоглощающий хаос. Люди развиваются исходя из того, какие решения принимают в течении жизни, и последствий этих решений и действий тех, кто их окружает. Классический пример снежного кома - чем больше верных решений, тем больше верных решений, и чем больше плохих решений, тем больше плохих решений.
  Внимание постепенно рассеивалось, ученики снова начинали заниматься своими делами, что, судя по всему, не особо заботило учителя, продолжающую лекцию, казалось, для самой себя.
  - Но как определить, было ли решение верным? Ведь без этого понимания невозможно осознать, какое решение будет верным в следующий раз. Каждый из нас склонен идеализировать себя, никто не считает себя плохим человеком, у каждого есть своя причина для того, чтобы делать то, что делаешь, именно так, как делаешь.
  Говоря это, женщина крутила выглядящее дорогим кольцо на безымянном пальце. Её глаза были опущены, учитель смотрела куда-то внутрь себя, а не на окружающих людей. Через несколько секунд класс затих, заметив, что Альбина Анатольевна замолчала. Будто очнувшись ото сна, учитель вздрогнула и, смущённо кашлянув, продолжила.
  - Почему одни из нас ничем не отличаются от животных, а другие превосходят само определение человека? Почему одни вызывают презрение, а другие восхищают? Что побуждает и тех и других совершать те действия, что вызывают эти реакции? Как они приходят к тем выводам, которые необходимы для совершения этих действий?
  Альбина Анатольевна вышла из-за кафедры и пошла между рядами парт, распространяя вокруг себя успокаивающую ауру. Практически мгновенно все скрестили свои взгляды на ней, отвлекаясь от того, чем были заняты до этого. Женщина не строжилась и специально не обращала внимания ни на кого из нас, но её слова будто звучали для каждого.
  - Так что же такое Карма? В древности люди считали, что для эволюции одного человеческого существа необходима смерть, что опыт накапливается, переходя от жизни к жизни. Карма тогда олицетворяла справедливость, являлась гарантом, что все благие действия будут вознаграждены в одной из следующих жизней, а все недостойные поступки - отомщены, так или иначе, рано или поздно. И само стремление человека должно было быть направлено в сторону Акармических поступков - действий, не имеющих последствий, для того, чтобы превзойти определение человека и стать чем-то большим, чем мы есть. Закончить жизнь без долгов.
  Учитель изобразила рукой изящный жест перед собой, что придало последней фразе комичности и, улыбнувшись, вернулась к лекции.
  - Красивая история, правда? Была только одна проблема - Кармы не существовало. Не было никакого механизма - мы его придумали для того, чтобы править теми, кто не может найти базисные противоречия этой теории, чтобы поддерживать устоявшийся порядок вещей и скрыть истину, ужасающую обывателя до самой глубины его сердца. Смерть окончательна. Мы можем действовать только исходя из этой предпосылки, потому что не можем доказать обратного. И осознание этого факта меняет восприятие реальности. Если после смерти каждый из нас исчезает безвозвратно, какое общество будет действительно справедливым и даст всем, а не только "избранным", возможность реализовать свой потенциал? И самое главное... Быть счастливым?
  Альбина Анатольевна наполнила треть стакана водой из стоявшего на кафедре стеклянного пузатого кувшина и медленно сделала несколько глотков. Убрав губы от края, женщина с задумчивым видом покачала пустой стакан на кончиках пальцев, после чего поставила его на место. Голос учителя зазвучал тише, заставляя нас напрягать слух, практически мгновенно привлекая к себе всё внимание.
  - Создание Кармы в том или ином виде было неизбежным. Карма - это прежде всего механизм реинкарнации без смерти. Симуляция позволяет прожить тысячу жизней, впитывая опыт каждого решения, обучаясь на собственных ошибках, чувствуя последствия своих действий и выборов на собственной шкуре. Люди мыслят так, как мыслят, потому что учатся на том, что испытывают, на том опыте, что переживают. Покуда этот опыт неполноценен - существуют различные мнения и бессмысленные разногласия. Принимать решение имеет право только тот, кто осознает последствия ошибки. Ошибка - это фундамент эволюции, но повторение ошибок - это идиотизм. Есть смысл в совершении новых ошибок в старых условиях - это эксперименты, старых ошибок в новых условиях - это сверка, и новых ошибок в новых условиях - это исследования. В ином случае это просто глупость и некомпетентность.
  Спокойно осмотрев класс учитель подняла указательный палец вверх и, выждав несколько секунд, сказала:
  - Карма - больше чем просто система распределения, это идеология. Карма - это условие для объединения.
  Я всегда старался уловить суть во время урока, но все записи всех лекций хранились в общем хранилище, позволяя пересмотреть и переслушать весь пройденный материал в любое время, причем Карма выделяла самые важные моменты, позволяя в будущем изучать только те части лекции, которые имеют критическое значение. Поэтому многие занимались на лекциях своими делами или вообще пропускали большую часть, начиная учиться только перед самыми экзаменами. Обычно учителя не придавали этому значения и просто вели свои уроки, как ни в чем не бывало, но Альбина Анатольевна вела занятие совершенно иначе - это больше походило на театральную постановку, чем на обучение.
  Линзофон оповестил нас об окончании очередного академического часа и учитель отпустила нас отдохнуть. Большинство людей встали со своих мест и вышли побродить по коридору, осмотреть другие кабинеты или чтобы сходить в буфет. Некоторые остались в классе и начали негромко переговариваться друг с другом.
  Карма выделила нам некоторые дополнительные возможности, вместе с зачислением в старшую школу. К статусному состоянию над каждым окружающим меня человеком добавилось несколько строчек, кроме имени, теперь там отображалась строка интересов и увлечений, которая у одних отсутствовала, у других была скрыта, а у третьих имела не одно, а несколько значений.
  Основное пространство рядом с именем занимали два процентных показателя, которые в зависимости от человека, на которого смотришь, изменяли свои значения, как в большую, так и в меньшую сторону. В основном показатели были положительными и зелеными, и только рядом с Ней одно из значений было красным и отрицательным.
  Красивая рыжеволосая девушка, которую я видел несколькими минутами ранее у входа в колледж, сидела за первой партой и, облокотившись на одну руку, с явно видимым пренебрежением осматривала класс. Неприязнь исходила от нее волнами. Тогда я ещё не знал Её имени, оно было скрыто и на его месте отображались вопросы. Интересно, как это возможно? Прижав пальцы к виску, я отключил линзофон, чем вызвал небольшую заинтересованность во взгляде рыжеволосой, которая, впрочем, быстро пропала.
  Без подписей и подсказок она была по настоящему реальной. Без прикрас, без рекомендованных мнений, сырая неприкрытая реальность, истинная красота.
  С самой первой нашей встречи...
  Я вижу тебя настоящую.
  В центре класса, отвечая на вопросы двух одноклассниц, стояла хрупкая на вид девушка азиатской внешности. Я включил линзофон, чтобы узнать её имя. "Сюин Цай, староста класса" - гласил текст над её головой. Девушку через некоторое время оставили в покое, я неосознанно снова перевёл взгляд на рыжеволосую знакомую и краем глаза заметил, как всё ещё стоящая в центре класса староста отвернулась к окну и устало вздохнула. Когда я вновь посмотрел на Сюин, она нацепила на себя привычную всем улыбку. Я вежливо улыбнулся в ответ и снова выключил линзофон.
  - Тяжело, наверное, - рядом негромко прозвучал мягкий голос. Несмотря на то, что он был достаточно низким для девушки, его тембр был приятным. Я скосил взгляд налево и увидел, что моя безымянная знакомая сидела рядом со мной. Я осмотрелся вокруг, пытаясь понять, с кем она говорит. Кроме меня рядом никого не было. - Я имею в виду, соответствовать ожиданиям. - Посмотрев на место, где она сидела до этого, я увидел покрасневшего парня, который постоянно косился на мою соседку. Заметив направление моего взгляда, она сказала - Я поменялась. Не люблю быть в первых рядах.
  - Ммм, - невнятно протянул я. В моей голове проносились сотни мыслей, но найти подходящую тему для разговора никак не получалось. Слова просто не хотели выходить, любая тема казалась глупой. Осознав, что не знаю даже как обращаться к сидящей рядом девушке, я внутренне возликовал, никак не отразив это внешне (по-крайней мере, надеюсь на это). Вопрос звучал глупо, так как обычно имена являются открытой, общеизвестной информацией, но мне действительно хотелось его узнать. Я кашлянул в кулак и, посмотрев на свою новую соседку, спросил, - Как тебя зовут?
  Она улыбнулась, когда заметила мой взгляд и, потянувшись, сказала, - Я уж думала ты не спросишь. Так же, как первую женщину на Земле. - С гордостью выпятив грудь, девушка задрала подбородок. После чего улыбнулась, и весело добавила, - Если верить христианам, конечно.
  - Ева?.. Что ли?..- Помолчав некоторое время и дав себе прочувствовать его звучание, я продолжил, - Красивое имя. - Представляться было глупо, потому что моё имя она могла узнать, просто включив Линзофон. Упрощая общение и особенно первый контакт, Линзофон обычно подсказывал темы, которые могут быть интересны обоим собеседникам, делая общение более функциональным, что позволяло даже замкнутым и стеснительным людям комфортнее чувствовать себя в обществе. Но в этом конкретном случае включать его было бессмысленно, потому что по поводу неё он упорно молчал. Отсутствие какого-либо фундамента общения вводило в ступор. Я поймал себя на мысли, что боюсь спросить что-то, что могло бы обидеть её или быть ей не интересно, и разозлился на себя за этот страх.
  - Не обращал внимания на то, как меняются лица у людей, когда они включают свой Линзофон? Как будто розовые очки одевают. Взгляд пустой, говоря с тобой, не смотрят в глаза, или, что ещё хуже, смотрят сквозь тебя. Будто тебя не существует. Будто просто читают заранее подготовленный текст плохо срежиссированного спектакля. - Ева, вопреки ее собственным требованиям смотреть собеседнику в глаза, упёрла взгляд в стол и задумчиво потирала пальцы друг о друга. Потряся головой, девушка снова посмотрела на меня и, неуверенно улыбнувшись, продолжила, - Хотя почему "будто", так и есть. Скорее всего автор этих реплик решил написать диалоги, да и весь сценарий их жизни, за день перед отпуском и сделал это спустя рукава. О, тебе нравятся кошечки, а какая твоя любимая порода? О, ты любишь старое кино, а ты смотрела "Эквилибриум"?.. - Ева гримасничала, видимо пародируя мимику вопрошающих из ее монолога. Хихикнув и облокотившись на правую руку, я посмотрел на нее.
  - То есть котики тебе не нравятся?
  Девушка осеклась и задумчиво посмотрела на меня. - Да не в этом дело. - Ева посмотрела наверх и задумчиво постучала себя по подбородку, смешно оттопырив нижнюю губу. Я улыбнулся. Она посмотрела на меня, округлив глаза и слегка наклонив голову вбок. - Что?
  Я покачал головой. Девушка выждала некоторое время и, не замечая какой-либо реакции, кашлянула, снова отвернулась от меня и закончила свою мысль, - Мне кажется, раньше всё было настоящим. А сейчас - мы в их власти. Вопреки легкой атмосфере, окружающей нас, мне казалось, что эти слова и этот разговор имеют для Евы очень большое значение. Она сидела так близко и казалась такой хрупкой, что единственное, о чём я мог думать, была её защита. Она была похожа на русалку, выброшенную на берег злыми волнами, - беззащитная, продрогшая, задыхающаяся, окружённая враждебной атмосферой, но все ещё несломленная, гордая и прекрасная. Мне хотелось спасти её. От чего угодно. Чего бы это ни стоило. Ева продолжала говорить, не обращая внимания ни на что вокруг, сосредоточив всё внимание на чём-то стоящем перед её внутренним взором, - Никто не видит реального мира, потому что все смотрят через призму рекомендованных мнений. Нас пугают ужасами "реальности", симулируя их в виртуальном мире, а вокруг всё приторно сладкое, пушистое и идеальное. Но ведь это всё не настоящее!
  Девушка повышала голос с каждым произнесённым словом, он становился всё звонче и увереннее, пока не перешёл практически в крик. В конце фразы она повернулась ко мне лицом и посмотрела в глаза. Я увидел в них горящее пламя непоколебимой уверенности. Этот огонь пылал так ярко и красиво, что завораживал. Я замер и не мог пошевелиться, казалось даже перестал дышать. Девушка придвинулась немного ближе и закончила свою мысль значительно тише, будто делилась секретом:
  - Я хочу ошибаться, я хочу иметь возможность чувствовать настоящее, я хочу вредного сахара, ободранных коленей и кислого винограда...
  В конце фразы Ева осеклась и смущенно покраснела, - Эм... А как тебя зовут, кстати?
  - Н-Ник. - с некоторой задержкой, растягивая первую букву своего имени, ответил я - стремительный переход от монолога к вопросу сбивал с толку. Ева не торопилась продолжать свою речь, её глаза глубокого зелёного цвета смотрели на меня в упор. Я прочистил горло, вдруг враз ставшее сухим и решил вернуть её к разговору, - И что еще за "кстати"? Ты же вообще не об этом говорила.
  Девушка ещё секунду смотрела мне в глаза, а затем отвернулась в сторону выхода в коридор, облокотив подбородок на руку. Несколько бесконечно долгих мгновений я слушал гомон толпы снаружи, шелест листьев за окном и щебетание птиц, поющих под аккомпанемент гулких и тяжёлых ударов сердца. Все эти звуки слились в причудливый узор, похожий на странную симфонию, не похожую ни на что, слышанное мной ранее.
  Я настолько потерялся в своих ощущениях, что чуть не пропустил следующую фразу, прозвучавшую значительно тише. Голос Евы дрожал, будто слова шли откуда-то из глубины и ей требовалось приложить усилие, чтобы помочь им выбраться наружу. Девушка не повернула головы в мою сторону, казалось, она говорит сама с собой.
  - В чём смысл жизни, если всё известно заранее?
  В тот момент мне было плевать, с кем она говорит, со мной или с кем-то за пределами этой комнаты, мне просто больно было смотреть на эту хрупкую фигуру, испуганную, дрожащую, окутанную неведомыми мне кошмарами прошлого.
  - Может, в том, что это не так? - Мой голос прозвучал твёрдо, даже немного резковато. Ева повернулась ко мне, положив голову на ладошку и грустно улыбнулась. Её глаза сфокусировались на мне, и хотя в комнате было светло, её зрачки были расширены, будто она вглядывалась в самые тёмные закоулки моей души. Она улыбалась, как тот, кто знает. Так улыбается мама, смотря на несмышленое дитя. Так улыбаются глупцы, которые думают, что понимают больше других. Я помню эту улыбку. Я помню сжатые на раковине ладони. Я помню смех за спиной. И улыбку в зеркале.
  Ту самую улыбку.
  - Монстры существуют, пока ты их боишься. - Эти слова вырвались из моего рта сами собой, прозвучали глупо и не к месту. Злоба на самого себя затопила сознание. Я поймал себя на том что до боли сжимаю кулаки.
  - Пфф... - Ева неожиданно звонко рассмеялась. Вся моя злость куда-то мигом испарилась, единственное, что осталось в мире - её смех. Девушка, всё ещё продолжая хихикать, вытерла тыльной стороной указательного пальца выступившие в уголках глаз слезы и сказала, - Ты дурак? Какие ещё монстры? - Ева сделала глубокий вдох, успокаиваясь, и, продолжая улыбаться, добавила, - Я ничего не боюсь.
  Несмотря на то, что мгновение назад девушка смеялась, в её глазах не было и тени веселья - она верила в то, что говорила, всем сердцем. Несколько секунд Ева сверлила меня взглядом, будто вызывая на поединок. Я не смог смотреть ей в глаза и отвернулся. Мой голос прозвучал значительно тише, чем раньше, но по-прежнему твердо и уверенно.
  - Все боятся. Без страха остаётся только реальность. - "Реальность, которая тебя пугает, пугает настолько, что ты не можешь на неё смотреть", хотел добавить я. Привыкшие справляться со страхом самостоятельно ненавидят признавать, что они боятся. Что вообще с ней происходило в детстве? Каким образом она поступила сюда с такими проблемами? Этот вопрос крутился в моей голове, никак не давая покоя, поэтому я решил спросить, - Как ты вообще сдала экзамен по этике?
  Ева долго смотрела на меня не говоря ни слова. Линзофон оповестил нас о начале следующего урока. Несмотря на затихающий шум в классе и уверенный голос учителя, уже успевшую начать следующую лекцию, единственное, что я слышал, было биение моего сердца.
  Отвести взгляд -значит проиграть. Сдаться. Опустить голову и смотреть на текущую воду, улыбаться и слышать смех за спиной, вздрагивая от каждого резкого шума.
  Монстров не существует.
  Какой бы кошмар не рисовала твоя фантазия, я освобожу тебя от иллюзий. Бегство не спасет, оно никогда не спасает, потому что невозможно убежать от самого себя. Твой страх беспочвенен, нет смысла бояться своих глупых фантазий.
  Потому что реальность ещё страшнее.
  Девушка внезапно весело улыбнулась и, придвинувшись ближе, прошептала мне на ухо, - Притворилась зомби.
  Тепло её дыхания коснулось кожи. Я прижал руку к уху, и отвернулся, в надежде скрыть своё смущение. Лицо горело, а в висках пульсировала кровь. Я не мог выдавить из себя и слова.
  Когда я посмотрел на неё снова, Ева растянулась на парте, со скучающим видом слушая лекцию. Я перевёл взгляд на учителя. На доске были написаны какие-то математические формулы. Альбина Анатольевна, скользнув взглядом по мне и моей соседке, еле заметно улыбнулась и вернулась к своим объяснениям.
  Последующие пару месяцев прошли в мгновение ока, школьная жизнь перестала быть для меня испытанием, в этой ежедневной рутине даже появилась какая-то прелесть.
  В один из тех дней, когда лето было уже в самом разгаре, а в классе было душно, как в аду, Альбина Анатольевна вызвала меня к себе, для беседы. За время урока моя рубашка стала влажной от пота и единственной мыслью, занимавшей всё моё сознание, было желание залечь где-нибудь в теньке или искупаться в прохладной воде, но, несмотря на жару, от слов учителя повеяло холодом.
  Дождавшись перерыва, я побежал в уборную, чтобы умыться и освежиться, а после выдвинулся к кабинету Альбины Анатольевны, следуя подсказкам линзофона.
  На этот раз внутри комнаты было светло, как ярким летним днем, три стены будто бы отсутствовали, создавалось впечатление, что мы находимся на веранде летнего домика. Ласковый теплый ветерок потрепал мои волосы, неся прохладу и покой. Учитель сидела на старом плетеном кресле и, с удовольствием прищурившись, подставляла лицо потокам воздуха, придерживая большую соломенную шляпу на голове. Пахло яблоками и клубникой.
  Не дожидаясь приглашения, я сел в точно такое же, как у учителя, кресло, стоящее рядом, и вгляделся в голографическое изображение высочайшего разрешения, имитирующее необъятные просторы нашей общей родины.
  Альбина Анатольевна пододвинула ближе ко мне небольшую чашечку с фруктовым, судя по запаху, чаем. Откинувшись на спинку стула, она медленно втянула носом пар над поверхностью напитка своей чашки, прищурив от удовольствия глаза.
  - Скучаете? - спросил я, отхлебнув порцию кисло-сладкого чая. Подержав его на языке, подумал, что этот вкус не по мне, сделал еще глоток из вежливости и поставил чашку на место. Учитель же, судя по довольному выражению лица, наслаждалась моментом.
  - Это под Краснодаром, там была дача у моей бабушки. Я старалась перенести всё как есть... Именно то, что не всё идеально, делает его таким достоверным, так что не суди строго. - Альбина Анатольевна повернула свою чашку ко мне и показала пальцем на её край, рядом с ручкой. - Видишь скол и небольшую трещинку? Я потратила больше трёх дней, чтобы восстановить ощущение от прикосновения к ней губами. Тот сосуд, что под голограммой - идеально ровный, нужно было настроить скол именно таким, каким он был тогда, на даче. - Учитель провела подушечкой пальца по сколу. Видимо заметив, что мне не особо интересна трещина на ее чашке, Альбина Анатольевна устало вздохнула. - Окружённые выверенными и отточенными вещами, вы, молодёжь, забыли о том, что наш мир не идеален. Мы не идеальны. Умение восхищаться ущербным и находить прекрасные черты в надломленном, мне кажется со временем мы совсем утратим его. Если мы его вообще когда-то имели... - Женщина придержала шляпу от внезапного порыва ветра. Её не очень длинные, каштанового цвета волосы пришли в беспорядок, поэтому я не видел выражения ее лица. Учитель всматривалась куда-то вдаль, отвернувшись от меня и продолжала свой монолог, почему-то звучавший как-то грустно, - Хотя кто знает, может пресыщенность прекрасным и неотразимым выделит отличное? Выскоблит желание идеализировать?
  Альбина Анатольевна убрала волосы за уши и обеими руками взяла кружку, будто желая согреть замерзшие пальцы. Ветер успокоился и теперь лишь слегка покачивал траву на поле. Не переставая смотреть в кружку, женщина некоторое время молчала. Не отрывая глаз от поверхности чая, усилиями технологий всегда остававшегося теплым, будто пытаясь рассмотреть что-то на дне чашки, учитель слабо улыбнулась и тихо проговорила, так, что мне было тяжело ее расслышать. Будто эти слова предназначались не для меня, а для кого-то ещё.
  - Мы прошли так далеко, но по-прежнему не можем видеть дальше собственного носа...
  Следя за речью Альбины Анатольевны, я только и успевал забивать непонятные слова в словарь и проверять их значение, потому что она периодически переходила на русский, причем какой-то древний. В общем, ничего не понял, но хоть записал.
  Заметив мой растерянный вид, Альбина Анатольевна покачала головой с полуулыбкой и пододвинула ко мне планшет, на котором были размещены знакомые цветастые графики, цифры и буквы. Это карта развития моего потенциала. Учитель постучала пальцем по красной стрелочке рядом с цифрами в правом верхнем углу.
  - Твой потенциал падает. Не то, чтобы я не одобряла то, что у тебя есть замечательный друг и что вам весело вдвоем. Но эти отношения пагубно сказываются на тебе, - видимо, обратив внимание на то, что мне не нравится этот разговор, женщина продолжила более мягким тоном, - вообще, ваше дело, конечно. Никто не будет вам мешать, просто прими к сведению факт того, что это происходит. Может быть, вы сможете быть вместе и при этом не портить тебе карту потенциала? К слову, ты-то на неё влияешь положительно. - Женщина широко улыбнулась и подмигнула мне.
  - Показать карту её потенциала я тебе не могу, по соображениям конфиденциальности, но поверь уж на слово... - Неожиданно раздался звонок, оповещающий об окончании перерыва. Альбина Анатольевна цокнула языком.
  - Ладно, можешь идти. Наставления закончены, - учитель улыбнулась одними губами, выключая планшет и отворачиваясь от меня.
  Уже стоя на пороге, я обернулся и решил задать давно мучивший меня вопрос, - Альбина Анатольевна? - женщина повернула голову в мою сторону. Из-за того, что она сидела ко мне практически спиной, я видел её профиль, полы широкой шляпы закрывали верхнюю часть её лица, она смотрела на меня сквозь отверстия в плетении. Хотя, учитывая, что шляпа была иллюзией, вполне вероятно, что она-то видела меня вполне отчетливо. Кашлянув, я продолжил, - А что означает отрицательный процент в информации о человеке?
  - То, что я тебе уже сказала. С одной стороны, вероятность завести дружбу, с другой - влияние на твой потенциал при поддержании связи с этим человеком. Система прогнозирует то, как будут развиваться ваши отношения и как они повлияют на твоё развитие. - Альбина Анатольевна снова отвернулась и сказала чуть громче, из-за того, что на веранде снова подул небольшой ветерок, - Поторопись. Опоздаешь.
  Зайдя в класс, я увидел Еву, которая, как обычно, сидела на моем месте, у окна, погрузившись в свои мысли. Линзофон показывал цифру в минус семьдесят три с лишним процента. Я отключил надоедливую машину и подошёл к своей соседке.
  - Ты чего так долго? - спросила она.
  - Да неважно, - улыбнувшись ответил я.
  7 глава
  13 лет назад. Чиба, Японская область Нового Союза.
  
  - Вот смотри, Финик... - Ник повернулся ко мне и, устало вздохнув, нахмурился.
  - Финк, Ева. Финк, а не "Финик". - В сотый раз поправил он меня, скорчив болезненную гримасу. Я закатила глаза и, покачав головой, продолжила:
  - Да-да. Я помню. - я машинально смахнула непослушную прядь за ухо. - Так вот, ты говорил, что-то там бла бла бла, мол, мы, эгоисты, со своими желаниями игнорируем других людей.
  Ник натянуто улыбнулся и потер пальцами переносицу. Не обращая внимания на его пантомиму, я продолжила.
  - Вот я - эгоистка, не отрицаю. Но я же не мешаю никому своими действиями. Не стремлюсь и помогать, безусловно, но кто, кроме меня, сделает мою жизнь такой, какой мне хочется? Ты же не знаешь, что мне нужно, учителя не знают, да никто не знает. Иногда я и сама не знаю, что уж тут говорить.
  Парень скривился так, будто проглотил лимон, но промолчал. Я почему-то смутилась, но закончила свою мысль.
  - В общем, мне кажется, что только эгоисты по-настоящему честны с собой и с обществом. Только с эгоистом можно о чём-то договориться - потому что его намерения ясны.
  Ник долго молчал. Он был единственным, кто всегда воспринимал эти разговоры всерьёз, хотя ни разу не вовлекался эмоционально так, как...
  Как когда-то мама.
  Что бы я ни сказала, какую тему бы ни завела - Ник отдавал себя теме полностью, последовательно отстаивая свою точку зрения. Его внимание к мнению оппонента вызывало уважение, если не восхищение. Перед тем, как начать излагать свою точку зрения, он выписывал ключевые пункты и аргументы, а затем помогал мне собрать и сформулировать чётко и ясно, тезисно, то, что я хотела сказать. В этих разговорах подвергались сомнению те столпы мироздания, на которых держится само понимание реальности. Его формализация моей же точки зрения помогала мне самой понять, что я думаю по тому или иному поводу.
  Затем, получив подтверждение корректного и полного понимания моих высказываний, Ник замолкал на некоторое время. Иногда он молчал по несколько дней, особо не поддерживая разговор, отделываясь лёгкими, ничего не значащими фразами, отвечал на общие вопросы, пока однажды, выждав подходящий момент, не начинал говорить. Его голос сначала звучал тихо, слова медленно вытекали одно за другим, постепенно ускоряясь и складываясь в стройное, довольно лаконичное объяснение, плотно набитое аргументами, как магазин патронами.
  Так было всегда. Поэтому так непривычно было слышать ответ Ника так быстро, почти сразу. Мало того, в его словах не было и грамма логики - они были наполнены чистой эмоцией. Произнося следующую фразу парень смотрел не на меня, а на свои руки.
  - Реальность - то ещё дерьмо. - голос Финика звучал еще тише обычного, казалось, ему стоило больших усилий выдавить их из себя. - Дай ей шанс. Она тебя ещё разочарует.
  Я некоторое время подбирала слова, пытаясь сообразить, что он хотел сказать, и каким образом это относится к обсуждаемой теме. Солнце нещадно палило, его лучи, проходя через стекло, усиливались, нагревая воздух в классе. Было душно и тяжело дышать...
  Пока я собиралась с мыслями, Ник продолжил, все так же не отрывая взгляда от стола.
  - Люди склонны не понимать друг друга, потому что слышат в словах других то, что хотят, то, что могут услышать - вследствие окружения, образования и общего эмоционального состояния. Речь идёт не об осознанном желании, а о подсознательном, если хочешь, о возможности, а не о стремлении. - Финик поднял взгляд на меня, но встретившись со мной глазами, сразу опустил голову. - Каждое слово трактуется и воспринимается через призму восприятия слушающего, взвешивается, распыляется до тех значений слов, которые могут быть восприняты слушающим, после чего всё предложение, а иногда и вся речь складываются в тот смысл, который слушатель соберёт. Эмпатия может помочь отделить зерна от плевел, людям к ней, эмпатии, способным.
  Ник посмотрел на меня, взгляд его спокойных и каких-то тусклых глаз был усталым и непривычно грустным. Он некоторое время молчал, а потом неуверенно закончил.
  - А что делать всем остальным?
  Некоторое время я просто смотрела на него и не могла вымолвить и слова. Пауза затягивалась. Я поднесла кулак ко рту и кашлянула, приводя мысли в порядок.
  - Как это связано с темой, которую я подняла? Что ты вообще хотел сказать, что ты настолько хорош, что тебя никто не понимает? Я один такой, меня никто не любит? Прости, но я уже пережила это состояние пару лет назад. - сказала я с улыбкой, попытавшись пошутить, впрочем не особо удачно.
  Ник стал только грустнее. Парень вздохнул опустил голову и начал бормотать себе под нос:
  - В какой-то степени это отличный пример того, о чём я только что сказал... Что впрочем делает ситуацию ещё грустнее... Эгоистичные желания приводят к конфликтам интересов. Свобода, желания и намерения эгоистов, о которых ты говорила, жаждут крови, требуют идти по головам других людей, требуют сражений, требуют силы и воли, желания склонять других к тому, что нужно тебе.
  Против воли мои брови поползли вверх. Его слова шли вразрез со здравым смыслом. Возмущали. Раздражали.
  - Не представляю, как ты можешь с таким спокойствием говорить, что свобода - это нечто грязное и отвратительное. Я считаю, что разум, отпущенный на волю, не скованный рамками догматов и рекомендаций, традиций и заплесневелых мнений отживших своё безумцев прошлого, куда прекраснее, чем то, во что нас превращают в этих училищах. Мне кажется ад Данте не отражает и толику сути реального ада. Физические страдания ничего не стоят, настоящий Ад - это отсутствие свободы. Что толку от того, что у тебя есть кусок хлеба на столе, если ты не можешь раскрыть рта? Человек - существо, стремящееся к свободе. Любой из нас сделает что угодно за глоток свежего воздуха...
  И снова, даже не дождавшись, когда я закончу свою фразу, Ник перебил меня и начал говорить. В его голосе проскальзывали нотки гнева, будто мои слова были физически неприятны, будто они причиняли ему боль.
  - Только его не существует. Этого твоего свежего воздуха. Не существует такой комбинации состояний, при которой человек может быть свободен. Не каждый человек, по крайней мере. Части придётся положить всё, что у них есть, на алтарь свободы другого. И как правило, жертву никто не будет спрашивать о том, каковы ее свободные желания. Нет. Мнения жертв никому не интересны, потому что жертвы - это расходный материал, предмет для жалости, а не восхищения. По заблуждению свободных, слабость - порок, который можно искоренить. Что даёт им право использовать слабых, как топливо, как ступени к собственной свободе. Которой не существует.
  Парень скривился, черты его лица ожесточились, уголки губ опустились вниз. Эти слова вытекали из Ника, как желчь, неприятно было их слышать. Судя по всему, даже вкус этого утверждения был неприятен. Я заставила себя слушать. Выжидая момента, ища неувязки, чтобы показать ему то, что он и так знает.
  Это не то, во что он верит.
  Я молчала. Ник продолжал говорить.
  - Не могу отрицать, что свободный человек красив - так и есть. Свободный человек подобен животному, дикому и прекрасному в своем истинном облике, в своей звериной ипостаси. Звериной потому, что нельзя быть свободным от голода, от холода, от жажды, от одиночества. Свободный человек прекрасен, но если внимательно присмотреться, то всё, что мы находим прекрасным, связано с какой-то сильной эмоцией. Но ведь это просто рефлекторные чувства. Эмоции - это не то, что делает нас людьми.
  Ник перевёл дух и бросил взгляд на меня. Убедившись, что я слушаю, он снова отвернулся и, ковыряя ногтем мозоли на руках, сказал:
  - Когда говорят о красоте свободы, люди представляют себя сильными в этом новом мире. Но реальность развеет эти глупые иллюзии. Стоит посмотреть на историю, чтобы понять, что давление обстоятельств и эгоистичные желания превращают людей в монстров, в отвратительных чудовищ, не имеющих и толики сочувствия. Обретая силу, люди теряют в человечности. Ты, естественно, считаешь себя одной из тех немногих, кто в этой новой реальности смогут свою свободу отстоять. Но какой ценой? Твои руки будут по локоть в крови, причем отнюдь не всегда виновных. Тебе придется заключать союзы и пакты с чудовищами, чтобы выжить. Ты и сама станешь чудовищем... Есть только одна свобода - свобода сознания. Она рождается в единении, в поиске чего-то большего, чем удовлетворение своих рефлексов. Ад - это безжизненная пустыня, где в стремлении к выживанию люди готовы убить друг друга за кусок мяса. Где сами люди - живые куски мяса для других людей. Ад - это отсутствие взаимопонимания, сочувствия и единения. В этом вопросе наши мнения диаметрально противоположны.
  Парень повернулся ко мне и посмотрел в глаза. Он больше не сомневался, не кривился и не чувствовал отвращения к тому, что говорил. Ник верил в то, что говорил.
  Я ошибалась.
  - Истинная Свобода - это и есть Ад. - закончил он.
  Сердце пропустило удар. Мне было страшно поверить в то, что Ник действительно так думает. Я отрицала это, раз за разом убеждая себя в обратном, ища недосказанности и стараясь обойти острые углы. Мне не хотелось признавать, что мы разные, что если грянет гром, если рванет, мы будем по разные стороны баррикад.
  Было чертовски обидно, больше того, я чувствовала, будто Ник меня предал. Будто всё это время он притворялся другим человеком, а сейчас показал свою истинную натуру.
  Финик засунул руку в карман, открыл рот, чтобы сказать что-то ещё, но, заметив что-то в моих глазах, вдруг разом поник, его взгляд стал бесцветным и пустым, он грустно кивнул самому себе и отвернулся (парад местоимений).
  Больше мы не разговаривали.
  До того дня.
  ***
  "Он умер, Ева..."
  Фраза Сюин раз за разом надоедливо, будто заевшая запись, крутилась в моей голове. Крик Ника звенел в ушах. Перед глазами всё расплывалось, мозг отказывался мыслить здраво, пальцы дрожали, изломанные судорогой, не подчинялись мне. Я не помнила, как оказалась здесь. Не помнила, как ободрала колени.
  Бесцельно перебирая руками и бессвязно бормоча, я лишь тратила время, которого становилось всё меньше и меньше. Воздух. Мало воздуха. Нечем дышать. Я видела лицо Учителя прямо перед глазами и лица других учеников, лицо Сюин, Альбина Анатольевна что-то говорила, но я не слышала и слова.
  Крик Ника слишком громко звенел в ушах. Я слышала только его.
  "Он умер, Ева! Надо бежать"
  Хлопок. И обжигающая горячая боль на щеке. Мир перевернулся. Звон затих. Моё лицо резко развернули, я встретилась взглядом с Альбиной Анатольевной. Она подставила стакан с водой к моим губам и сказала тоном не терпящим возражений:
  - Пей.
  С каждым глотком по телу разливалось умиротворение. Я наконец успокоилась и смогла вернуть порядок своим мыслям. Я вспомнила.
  Учитель посмотрела на меня, открыла рот, но тут же его закрыла. Постояла некоторое время рядом и отошла. Несколько наших одноклассников и работников лаборатории, которых я смогла определить только по знакомым халатам, обычно кристально чистым, но сейчас испачканных пылью, а у некоторых - кровью.
  Здание в очередной раз задрожало, люди стремительно заняли наиболее безопасные зоны, послышались испуганные возгласы. Что-то громыхнуло, по коридорам потянуло запахом гари и реагентов.
  Рядом, подняв облако пыли, грохнулся кусок перекрытия с торчащей из бетона арматурой, во все стороны полетели каменные осколки, чудом не зацепив меня. Люди разбежались от него, как тараканы. На секунду мне показалось это забавным, и я улыбнулась, так и не двинувшись своего места.
  Какие же мы хрупкие...
  Краем глаза я заметила, что Альбина Анатольевна снова стоит рядом. Её лицо скривилось в гневной гримасе. Женщина что-то кричала, усиленно помогая себе жестами. Но я ничего не слышала, кроме его крика.
  Через некоторое время я почувствовала, как что-то коснулось моей руки. Стало непривычно тихо. Это слабое, даже нежное прикосновение вернуло меня в чувство. Я опустила взгляд вниз и увидела как Альбина Анатольевна сжимает мою ладонь. Кожей я чувствовала в кулаке твердость пластика.
  - Держи.
  Учитель помолчала, поморщившись, отвернулась, будто ей было неприятно смотреть на меня. Я встретилась взглядом с её отражением в стекле стоящей рядом машины скорой помощи. Женщина нахмурилась ещё сильнее и развернулась ко мне лицом.
  - Такие, как ты, не сдаются. И не прощают. Может быть, со временем ты поймёшь... Альбина Анатольевна посмотрела на небо, будто стараясь скрыть выражение своего лица. Будто так и не набравшись смелости посмотреть мне в глаза, женщина закончила, - Я не могла дать тебе ключ... Но в такой суматохе я могла его потерять, а ты - случайно найти... Я бы не советовала тебе этого делать, но и мешать не стану.
  Я опустила взгляд на свою ладонь. В ней лежала пластиковая ключ-карта, с помощью которой учителя открывали двери в лаборатории. Сердце гулко ударилось о рёбра, кровь запульсировала в висках, дыхание участилось, а вместе с ними вернулось чувство реальности и времени, я физически ощутила, как оно утекает, стремительно заканчивается, сжигает мосты, разрушает преграды. Забирает у меня Ника.
  Альбина Анатольевна уже развернулась и сделала несколько шагов, удаляясь от места нашего разговора. Я кивнула ей вслед. И побежала.
  Пока неслась через запутанный лабиринт коридоров и переходов исследовательского центра, я не могла избавиться от мысли о том, что уже опоздала. Что уже слишком поздно. Пыль стояла в воздухе, и чтобы спокойно дышать на бегу, мне приходилось прижимать к лицу рукав. Мышцы ног онемели, легкие горели, сжигаемые воздухом, сердце стучало, как бешеное, но я продолжала бежать.
  Наконец, показались открытые нараспашку двери аудитории и первое, что я заметила, первое, что заставило волосы встать дыбом от страха, а сердце предательски ухнуть и пропустить пару ударов - тишина.
  Когда мы покидали аудиторию, он кричал.
  Ставшие ватными ноги не слушались. Не хотели двигать тело вперед, к смотровому окну. Я оперлась о дверной косяк и с трудом удержала себя от желания разрыдаться, завыть и пожалеть себя.
  Эта мимолетная слабость привела меня в бешенство. Я изо всех сил ударила себя по щекам ладошками и зарычала. Вспышка боли прояснила туман в голове, и я смогла, наконец, здраво рассуждать.
  Прислушавшись можно было услышать, как где-то вдалеке работает техника, лают поисковые собаки, и перекрикиваются люди. Казалось, все они существуют где-то в иной реальности. Где все эти люди, когда они нужнее всего?
  Оттолкнувшись от косяка, я подошла к смотровому окну и, глубоко вдохнув, заглянула внутрь. По полу были разбросаны осколки разбитых бутылей с реагентами, которые продолжали шипеть, бурлить, дымить и пениться. Ник лежал на том же месте, где мы его оставили, носок его ботинка был изъеден шипящей кислотой, разлитой по полу, открытые участки кожи покрыты волдырями и светло розовыми, уже успевшими подсохнуть, струпьями.
  Его грудь не двигалась.
  "Он умер, Ева!" - пронеслось в памяти. К горлу подступил комок.
  Как только я увидела Ника, мне сразу захотелось ворваться к нему, вытащить оттуда, спасти. Но в последний момент я отдернула руку с ключом от блокиратора двери. В воздухе может быть что угодно. Если я просто войду туда без защиты, то ничем не смогу помочь. Мы просто умрём оба.
  В углу аудитории стоял шкафчик с инвентарём для опытов и уборки. Найдя внутри плотный лабораторный халат, резиновые перчатки и чулки (на полке даже лежал пыльный противогаз), я надела всё это на себя, не сразу разобравшись в ремешках и клапанах защитной маски. Дышать стало тяжелее, воздух приобрел отчетливый запах резины, но значительно очистился от запаха пыли и реагентов, во рту стал ощущаться привкус угля. Окружающий мир окрасился в желтые цвета, в тон плотному стеклу противогаза.
  Не особенно заботясь о том, чтобы надеть всё правильно, я лишь нацепила и кое-как закрепила все аксессуары и устремилась к двери. Пальцы с трудом нашли карту-ключ в кармане кардигана. Пришлось потратить дополнительное время на то, чтобы ее достать, так как халат я застегнула, не подумав о необходимости в будущем открыть дверь.
  Электронный замок пискнул, дверь бесшумно отъехала в сторону. Я нерешительно шагнула внутрь, вся моя уверенность внезапно куда-то улетучилась. Под ногами захрустели стекла разбитых колб.
  Он не пошевелился. Не отреагировал на звук.
  Подойдя ближе и рассмотрев Ника ближе, я прикусила губу, заставила себя не отводить взгляд. К горлу подступил ком, а перед глазами все плыло. Лицо было практически разорвано, расчерчено глубокими бороздами от ногтей, руки были разъедены до костей, открытая плоть в некоторых местах почернела.
  "Он умер, Ева!" - снова пронеслось в голове. Руки опустилась сами собой. Со всех сторон раздавались тихие шипящие звуки, особенно сильно со стороны лица лежащего парня.
  Я слегка наклонилась, чтобы найти источник шипения, и обнаружив его чуть не закричала от радости - это были не реагенты, а звук слабого дыхания. Присмотревшись можно было заметить, как слабо, практически незаметно поднимается и опускается его грудь. Впрочем, радость быстро сменилась панической атакой, когда схватившись рукой за его одежду, я увидела как меж пальцев потекла какая-то бурая жижа. Ник дернулся и застонал.
  Оглядевшись вокруг, я увидела на столе рядом раковину для слива и гибкий кран для мытья лабораторной посуды, вытянув шланг насколько возможно, схватила ручку и включила ее на максимальный напор. Холодный поток воды ударил в поверхность стола, брызги полетели во все стороны, попадая в некоторых местах на пол они начинали шипеть с новой силой, но это, впрочем, довольно быстро прекращалось.
  Посмотрев на Ника, я вздохнула и, поджав губы, направила струю на него. Финик лишь издал вялый стон, не изменив своего положения. Вода вокруг него окрашивалась в грязный красно-коричневый цвет, смешивалась с разноцветными маслянистыми реагентами, а затем исчезала где-то под столом. Отмыв тело и пол, как смогла, я ногой расчистила пол от осколков и выключила воду.
  Тишина снова заполнила комнату, прерываясь лишь изредка падающими каплями воды и шумом работающей где-то вдалеке техники, лаем поисковых собак и перекрикиваниями людей, которые искали пострадавших: тех, кого им говорила спасти Карма. То есть всех, кроме Ника. Финик еле слышно хрипел, подрагивая от боли.
  Лицо под маской покрывала испарина, солёные, едкие капли пота, слёз или конденсата стекали по носу и вискам. Было ужасно жарко и тяжело дышать, одежда под халатом промокла и начала прилипать к телу, несмотря на то, что руки замёрзли от холодной воды даже в перчатках.
  Я подхватила Ника под мышки и потащила его к выходу. Он был похож на бесформенный мешок. После первого же рывка Финик зашелся мокрым, рваным кашлем, я прикусила губу и глубоко вздохнула. Перед глазами всё плыло, глаза резал запах химикатов, чувствующийся даже через фильтры противогаза. Посмотрев вниз, я встретилась с ним взглядом. Один его глаз был открыт и смотрел на меня. Во рту появился неприятный горький привкус. Я сглотнула.
  В этих глазах всегда было слишком много жизни.
  ****
  Жизнь будет требовать от тебя действий, тех действий, что определяют тебя как человека именно тогда, когда ты не сможешь их совершить. Ты будешь зол. Ты будешь обессилен. Ты будешь ранен или будешь находится на краю сознания. Всё твоё естество будет вопить о том, что ты обязан как можно скорее приступить к спасению своей шкуры.
  Именно тогда. Именно в этот самый момент у тебя будет шанс проявить себя. Показать, что твоя воля выше, чем твой страх, чем твои животные инстинкты. Показать, что ты - человек.
  Можно назвать это судьбой, или провидением, рукой Бога или закономерным стечением обстоятельств, но на самом деле всё просто. Реальность - то ещё дерьмо. Жизнь не будет подстраивать ситуацию под твоё плечо, измерять тяжесть выпавших на твою долю бед, примеряя их таким образом, чтобы ты не сломался. Нет. Есть только один механизм распределения нагрузки, и имя ему - Случайность.
  Она изворотлива, изобретательна, многолика. Всё сводится к бесконечности вероятностей. Рано или поздно, случится всё, что только можно себе представить и неважно как далеко зайдёт технология, от случайности нет спасения.
  В жизни не бывает дискретных значений - только увеличивающиеся и уменьшающиеся вероятности. Однажды каждый человек встречает свою сцену, идеально подобранные обстоятельства, собранные воедино, позволяющие предстать перед самим собой и сделать выбор, проверить свою волю и силу, засиять, вознестись и обрести крылья, или уйти в тень и уступить место кому-то другому, струсить и сбежать с поля боя, или взять на себя то, что выполнить не в состоянии, чтобы приложить все возможные усилия...
  И сгореть.
  В момент, когда зажигаются софиты, тяжело понять, кто же выйдет на сцену, ради кого были созданы эти декорации. Это действительно мой выход? Я ли главный герой? Спустя столько времени я всё ещё пытаюсь понять...
  Если бы я не сомневался, закончилось бы всё так, как закончилось?
  И что было бы, если бы мои сомнения взяли верх?
  Я помню лабораторный корпус. Тогда я ещё не знал, кем хочу стать и мне приходилось пробовать разные специальности, чтобы найти то место, где мой потенциал раскроется полностью. Сегодня я не перестаю задавать себе эти вопросы: Знала ли Карма о том, где моё место? Не был ли мой выбор предрешён?
  Я помню Еву, нас разделяло несколько столов и пропасть между нами. Я помню смутно остальных, их лица будто расплываются, голоса растворяются в памяти. Я помню, было пасмурно, из-за чего довольно темно за окном. Я помню, оставалось не так много времени до конца занятий, когда тряхнуло первый раз.
  Первая волна прошла, как запланировано, пол задрожал - мы быстро и организованно, не в первый раз, заняли безопасные позиции. Следуя инструкции Кармы, Сюин, находящаяся в этот момент в лаборатории, поставила колбу с реагентом на ближайшую горизонтальную поверхность, на стол, и только затем встала в угол.
  Сейсмографы, на основании данных которых было составлено заключение о количестве и силе толчков, были практически новыми и общий прогноз имел погрешность менее десятой доли процента. Но эта вероятность всё-таки была.
  И прогноз оказался неверен.
  Толчок был сильнее ожидаемого кармой на четыре балла. Ровно на один балл сильнее чем было необходимо для того, чтобы колба с кислотой осталась стоять на столе. Сюин дернулась в ее сторону, когда заметила, как та падает, но была остановлена резким криком Альбины Анатольевны.
  - Стоять! Следуй указаниям Кармы. Это самый верный способ выжить. - Учитель оглядела напуганных учеников ободряющим взглядом и спокойным голосом продолжила, - просто следуйте ее указаниям. Всё будет хорошо.
  Разлившаяся прозрачная маслянистая жидкость растеклась по полу, капли попали на стенки и ножки шкафов и начали громко шипеть, а землетрясение все никак не заканчивалось. Внезапно тряска прекратилась, но лишь для того, чтобы через несколько секунд ударить с новой силой. Линзофоны одновременно стали оповещать всех находящихся в комнате о необходимости немедленной эвакуации в ближайшую безопасную зону. Для сохранения порядка маршруты строились по очереди, Альбина Анатольевна несколькими резкими выкриками остановила начавшую было зарождаться панику.
  Эвакуировались все, я был последним. Не считая Сюин.
  От тряски дверцы шкафов пооткрывались и на пол с грохотом и дребезгом стали одна за одной падать колбы с реагентами, за которыми староста наблюдала с ужасом, прижав руки к груди. Линзофон загорелся зеленым светом, призывая меня немедленно покинуть помещение, но я пропустил свою очередь, мои ноги будто приросли к полу, став ужасно тяжелыми. Шипение кислот и дребезг разбивающихся реторт пробивались сквозь гул подземных толчков и грохот разрушающихся зданий. Я был в ужасе, в горле пересохло, в затылке собиралось неприятное покалывающее ощущение, меня мутило. Хотелось убежать, спрятаться, скрыться, найти место где будет безопасно. Но я стоял и смотрел, потому что не мог отвести взгляд от оставшейся позади одноклассницы.
  - Она побежит последней, Финк. Покиньте помещение. - Учитель уже стояла в проёме двери, помогая себе удерживать равновесие, уперев руки в косяки. Из-за её плеча выглядывала Ева, которая встретившись со мной взглядом, немедленно отвела глаза, но осталась стоять на месте. Альбина Анатольевна попыталась шагнуть ближе, но заметив, как по стене побежала разрастающаяся, словно гигантская молния, трещина не двинулась дальше. - Финк?
  - Ник. - я перевёл взгляд на Еву, девушка смотрела прямо на меня, строго, с вызовом. Мне показалось, что на это мгновение землетрясение остановилось. Я выдержал ее взгляд. Ева слегка помотала головой и одними губами сказала - "не надо".
  Я не помню осознанного принятия решения. Вот я стою в нескольких метрах от двери, а в следующий момент уже бегу в лабораторию.
  Помню чей-то крик за спиной. Помню две дорожки слез на щеках у Сюин и ее расширившиеся от удивления глаза. Помню запах химикатов и тень падающего на меня шкафа.
  Помню писк линзофона и погасший экран. Помню холод, жжение и боль. Помню свой крик, тишину и глубокую обволакивающую тьму, в которой кроме меня был кто-то ещё. Кто-то страшный и злой. Он наблюдал за моими действиями, знал все мои мысли и безмолвно смеялся. Я не мог его видеть, но знал, что выглядит он точь в точь как я, что в тот момент на его лице стояла отвратительная ухмылка.
  ****
  Реторты и колбы падали на пол, разбиваясь и разбрызгивая своё содержимое вокруг, чудом не попадая на одежду Сюин. Девушка вжалась в самый угол, изо всех сил стараясь занимать как можно меньше места, с отчаянием наблюдая за раз за разом возникающей надписью транслируемого сообщения от Кармы.
  - Оставайтесь на месте! Оставайтесь на месте! Оставайтесь на месте! - надпись была большой, пугающе красной и настолько яркой, что блокировала обзор, давила на психику, пресекала желание действовать как-то иначе. Отчаяние и ступор овладели ей. Необходимость стоять на месте казалась действительно единственным правильным вариантом поведения.
  Заметив, что Ник побежал в ее сторону, Сюин не поверила своим глазам. Искра надежды, распалённая страхом и паникой выдавила желание слушаться приказа стоять на месте. Девушка сделала шаг навстречу Финку.
  - Внимание! Оставайтесь на месте! Ваше поведение опасно! Оставайтесь на месте! - двигаться было тяжело, мышцы конечностей задубели, прорываясь сквозь обычный воздух, как сквозь вязкую липкую паутину. Староста сделала несколько шагов только затем, чтобы увидеть, как Ник подскальзывается на разлитых химикатах, и, чтобы удержать равновесие, хватается за тяжёлый металлический шкаф с реагентами.
  Кислота успела разъесть ножки и даже такого слабого толчка хватило, чтобы они надломились и вся конструкция рухнула на не успевшего восстановить равновесие парня, погребая его под своим весом. Грохот железа и дребезг стекла частично заглушил его крик, наполненный болью.
  - Внимание! Немедленно эвакуируйтесь! - Надпись рекомендованного действия изменилась и перестала занимать столько места в фокусе. Но Сюин нерешительно топталась на месте.
  С другой стороны подбежала Ева, рыжим вихрем она подскочила к шкафу и схватившись за него попыталась поднять. Крик Ника сначала сменился булькающим кашлем, а затем вовсе затих.
  - Что ты стоишь? Поднимай! - закричала Люция, ее лицо скривилось, сжав зубы и зарычав от усилия она снова попыталась откинуть шкаф.
  Очнувшись, Сюин, схватилась за другой конец и с трудом заставила себя не убирать руки, а попытаться высвободить Ника - кислота жгла и разъедала руки, в сознании молнией пронеслась мысль, что Ева мгновение назад рычала не от тяжести.
  А от боли.
  Совместными усилиями девушкам удалось вытащить Ника, только за тем, чтобы увидеть рекомендацию Кармы оставить его.
  "Вероятность летального исхода - 100%": приговором висела красная надпись над слабо двигающимся парнем. Сюин только сейчас вспомнила, что Люция не носила Линзофон и не любила рекомендации Кармы.
  - Ева... - попыталась начать староста. Но девушка ее игнорировала, пытаясь сдвинуть пластом лежащего парня.
  - Помоги мне! Его надо вытащить... - срывающимся голосом прокричала та ей в ответ.
  - Ева! - Сюин схватила Еву за плечо и резко развернула к себе, - Он умер, Ева! Надо бежать.
  В глазах старосты стояли слёзы, ей было неприятно говорить это, но Ева останется здесь даже когда поймёт, что уже слишком поздно. Альбина Анатольевна появилась за спиной Люции и одним, неожиданно резким и сильным движением, вышвырнула её за дверь лаборатории, подхватив за шкирку. Подтолкнув и Сюин в том же направлении, она прокричала, - На выход! Быстрее.
  Ева попыталась было забежать обратно, но учитель просто заблокировала дверь прямо у неё перед носом. Девушка хотела что-то сказать учителю, но была остановлена.
  - На выход. - Спокойным, твёрдым и холодным голосом повторила Альбина Анатольевна. Еву пришлось тащить силой, девушка отбивалась и кричала, проклинала и умоляла, пока, наконец, не затихла и не обмякла в наших руках.
  Через некоторое время учитель и девушки покинули лабораторный корпус и присоединились к собирающимся на улице людям, измазанным в саже, напуганным и растерянным. Во всем этом хаосе работали врачи и спасатели, оказывая помощь пострадавшим, утешая и поддерживая их, выдавая согревающие одеяла и терпеливо, раз за разом повторяя и объясняя каждому, что делать дальше.
  Сюин смотрела на окружающих, пытаясь понять, реально ли то, что сейчас происходит, или ей это просто снится. Вне зависимости от ответа на этот вопрос, девушка поняла одно - никогда больше она не хотела переживать подобный опыт. И если где-то кто-то будет переживать нечто подобное, если кому-то отчаянно нужна будет помощь, вне зависимости от того насколько страшной не была бы ситуация Сюин хотела бы быть тем человеком, который придёт на помощь.
  И спасёт.
  ***
  Пробуждение не было приятным - я пришёл в себя с ощущением, что очнулся в аду. Кожу по всему телу будто иссекали миллионы порезов, в которые какой-то садист насыпал соли и полил спиртом. Я бы закричал, если мог, но легкие с трудом прокачивали воздух малыми порциями, поэтому изо рта лишь раздался слабый стон.
  Глаза, в которые будто насыпали песка не желали открываться, слезились и горели. Через несколько долгих мгновений я смог разлепить правый глаз, но левый так и оставался закрытым, его будто зашили. Я встретился взглядом с Евой. Её глаза я смог бы узнать даже сквозь непрозрачное стекло солнцезащитных очков.
  Ева склонилась надо мной, комната над её головой медленно двигалась - девушка тащила меня к выходу. Ее зеленые глаза даже сквозь мутное и запотевшее стекло противогаза было прекрасно видно, периодически с них скатывались слезы, комично повисая и подрагивая на кончике носа. Небольшое озерцо из конденсата и слёз покачивалось в центре защитного стекла. Ева рычала с каждым рывком, затем швыркала носом, на мгновение ослабляя хватку и тянула снова, не прекращая реветь.
  - Да что ж ты жирный такой, - закричала она, откинувшись назад и тяжело дыша, когда я почувствовал плечом порог лаборатории. Девушка рефлекторно поправила рукой выпавшую прядь за ухо, после чего внезапно вскрикнула, а затем, сдернув толстые перчатки с рук приложила к голове, оторванную от висящего рядом на стене учебного плаката бумагу. Большой рыжий локон, испачканный в розовой, пенящейся крови упал на пол.
  - Твою ж маму... - глухо прозвучал её голос из под респиратора. Девушка отбросила бумагу на пол и снова одела перчатки. Мне казалось, что порог лаборатории сдирает со спины кожу с каждым рывком. Перед глазами все плыло, но каждый раз, когда я думал, что отключусь, боль возвращала меня к реальности.
  Через некоторое время, порог наконец был преодолен. Ева упала на пол без сил и некоторое время просто тяжело дышала. Затем, заставив себя подняться, с силой ударила по запорному механизму. Двери зашипели и закрыли лабораторию. Люция буквально сползла по стене на пол и устало выдохнула.
  - Придурок, - девушка несильно пнула меня по бедру и откинулась назад, её плечи подрагивали, сквозь мутное стекло я видел, как она закусила губу и зажмурила глаза.
  Я понял, что у меня не будет другого шанса и постарался засунуть руку в карман. Как немощный старик, я даже от этого небольшого усилия зашелся мерзким, мокрым кашлем. Рыжая посмотрела на меня со смесью злости и сочувствия. Поняв, что я с трудом могу говорить, а двигаться не могу вовсе, она подобралась поближе и наклонилась к моему лицу. Над ее правым ухом выделялось большое пятно спекшейся крови, делая лицо асимметричным, ремешки противогаза в том месте разъело и они порвались. Кожа выглядела уродливо.
  - Чего ты? - Ева снова швыркнула носом.
  Я нащупал в кармане фигурку монстрика, которую уже хотел подарить ей на давно прошедший день рождения, но после нашей ссоры так и не решался, не найдя подходящего момента. Я не знал почему выбрал именно ее, не знал зачем она Еве и какой в этом смысл. Просто старая фигурка, которая была бесполезной, глупой и дурацкой.
  Но настоящей.
  Ева молча смотрела на меня поджав губы. Я справился с собой и смог вытащить фигурку из кармана, а затем просто всунул этот заурядный презент девушке в руку, и, так как сказать ничего физически не мог, попытался улыбнуться.
  Ева недоуменно посмотрела на фигурку, на меня, а затем рассмеялась и разрыдалась одновременно. Комната поплыла и растворилась. Я отключился. Сквозь окружающую меня тьму мне слышалось, что кто-то постоянно зовёт меня по имени.
  Землетрясение давно прекратилось.
  Стало очень холодно и тихо.
  ****
  Я смотрела, как врачи скорой помощи закрывают двери в машину, которая издавала тихий низкий гул работающего двигателя, где-то на грани слышимости. Сил не было. Хотелось просто упасть и отключиться, забыться, провалиться в темный, глухой мрак, чтобы когда-нибудь наконец проснуться.
  Ник жив.
  По спине пробежал холодок, когда я осознала, насколько близко была к тому, чтобы бросить его там. Я поймала себя на мысли, что смотрю вслед уехавшей машины, сжав зубы так сильно, что казалось реально можно услышать скрежет.
  Я была права.
  Все её расчёты, рекомендации и выкладки, огромные процессорные мощности и объемы обрабатываемой информации не помогли - Карма ошиблась. Она не непогрешима.
  Она опасна.
  - Вы оба живы. - внезапно раздался мягкий голос Альбины Анатольевны за моей спиной. Я не стала оборачиваться. Женщина встала рядом и посмотрела в ту же сторону, что и я. Там давно ничего не было. Учитель достала из внутреннего кармана пиджака блестящую стальную коробочку, извлекла из неё тонкую плотную сигарету и закурила.
  Я хотела упрекнуть ее тем, что курить при своих учениках негоже для уважающего себя педагога, но будто почувствовав, что я хочу сказать - Альбина Анатольевна скосила на меня взгляд и приподняла бровь. Одного этого жеста хватило, чтобы я проглотила свои слова. Когда она в очередной раз поднесла сигарету ко рту, я с удивлением увидела, что её рука дрожит. После глубокой затяжки, она шумно выдохнула, на секунду её плечи опустились, а спина ссутулилась.
  - Повезло... - еле слышно прошептала Альбина Анатольевна.
  Ее фраза показалась мне оскорбительной, но я настолько устала, что смогла лишь горько усмехнуться.
  - Это не имеет ничего общего с везением. - после моих словах ухмылка, похожая на мою, появилась на лице учителя, что меня лишь сильнее разозлило. Я развернулась лицом к ней и начала говорить, постепенно повышая голос, - Я приложила усилие и спасла его. Карма советовала его бросить, Сюин вообще стояла в углу, как агнец на заклании. А вы!..
  Я внезапно опомнилась. Вспомнила о том с кем говорю и чего мне это может стоить.
  - А я? - проникновенным, спокойным голосом спросила Альбина Анатольевна.
  Я отвернулась и прикусила губу. Большая часть людей уже разошлась по своим делам, кое-где пострадавшие сидели на поребриках, где-то на ограждении, иногда прямо на асфальте, ожидая, когда их доставят в больницу. Город гудел, как растревоженный улей. В нескольких шагах от нас переминалась с ноги на ногу Сюин. Староста встретилась со мной взглядом, открыла рот и подняла руку, но так ничего и не сказала.
  - А я ничего не сделала? - все с той же усмешкой на губах спросила Альбина Анатольевна. Небрежным жестом она бросила на землю окурок и затоптала его носком. На миг черты ее лица ожесточились и напряглись, стали грубыми, даже злыми. Учитель продолжила, не отрывая глаз от потушенной сигареты, - Твои действия подвергали опасности и тебя, и Сюин, и Ника, и меня, в конце концов. В десяти тысячах других случаев ты бы убила того, кого можно спасти. Нужно было просто с самого начала следовать...
  Я не могла больше этого слышать. Карма ошибалась. Карма, а не я. Руки, вытянутые вдоль тела напряглись, ладони самопроизвольно начали сжиматься в кулаки, мой голос подрагивал от сдерживаемого гнева. Я старалась говорить вежливо...
  - Когда вы сказали бросить всех и уходить, я пошла за вами. Когда вы сказали не оборачиваться на Сюин, я смотрела вперед. Когда вы сказали, что она догонит нас позже - я вам поверила. Но когда Ник упал - у меня уже не было другого выбора. - мой голос звенел натянутыми нервами, люди начали оборачиваться на поднятый шум, в нашу сторону. Мне было абсолютно плевать на это внимание, - Десять тысяч? Может сто? Эта цифра - из расчетов Кармы, а она может ошибаться. Она не Бог. Это просто бездушная машина, которая может приказать оставить человека умирать. Некоторые вещи просто нельзя измерить... Я должна была действовать. Он бы умер, если бы не я.
  Я старалась говорить вежливо, но у меня не получилось... Что впрочем нисколько не смутило Альбину Анатольевну. Она внимательно смотрела на меня, хотя складывалось ощущение, что её взгляд блуждает где-то далеко отсюда. Учитель расплылась в ехидной, но почему-то кажущейся доброй, улыбке.
  - Ой ли? И на чём основана твоя уверенность? - женщина комично упёрла руки в бока и слегка наклонилась вперед. - Расчёты основанные на женской интуиции и панике показались тебе гораздо точнее, понимаю.
  Альбина Анатольевна вдруг вмиг посерьезнела и продолжила, спокойным, ровным голосом.
  - Тебе ещё нет и шестнадцати и ты уже дважды чуть не умерла. А мне больше 200 лет девочка, и если я говорю, что надо следовать рекомендации Кармы, а не своим природным инстинктам, чтобы дольше прожить - я знаю о чём говорю. Сценарий Кармы предполагал наименьшее количество жертв с наибольшей вероятностью. Я спасала двоих со стопроцентной вероятностью. - Учитель твёрдо смотрела на меня, и в её глазах не было и капли сомнения. - В любом случае, как минимум двоих. А ты в одном случае из трех двоих убивала.
  Женщина некоторое время сверлила меня взглядом. Затем отвернулась. Щёлкнула зажигалка.
  - С другой стороны, хорошо, что мы думаем по-разному. - Сказала она не оборачиваясь, выпустив облако разноцветного, слегка сверкающего дыма. - Риск, как говорят, дело благородное. Но что бы ты ни выбрала, тебе придется жить с последствиями этого выбора. Будет ли оно того стоить, когда ты потерпишь неудачу?
  Не дожидаясь ответа, она двинулась вперед, цокая высокими каблуками по асфальту, к ожидавшему в нескольких шагах такси. Я не могла избавиться от горечи во рту. Что-то коснулось моего плеча. Я подняла голову вверх и закрыла глаза, подставляя лицо первым каплям теплого летнего дождя. Ветер слегка покачивал листья деревьев и кустов. Природа не замечала того, что только что происходило, для неё это в порядке вещей. Опасность. Страх. Борьба. Жизнь. Смерть. Хотелось сплюнуть, но я сжала губы и проглотила слюну.
  - Эм... - прозвучал слева неуверенный голос.
  Даже не открывая глаз, я знала, кто это.
  - Чего тебе? - нехотя буркнула я. Разговаривать больше не хотелось.
  Староста некоторое время мялась, переминаясь с ноги на ногу, а затем сказала, - В общем... Мне жаль... Что так вышло.
  Я чуть не захлебнулась от ярости. Жаль? Ей жаль? Из-за её же трусости Нику пришлось бежать на выручку. Из-за её же трусости он пострадал. И она была первой, кто сказала, что он мёртв. "А мне жаль, что на его месте не оказалась ты" - чуть было не сказала я, но промолчала.
  - Если бы мы все просто следовали указаниям Кармы, всё было бы хорошо. - Очень тихо сказала Сюин. Горечь во рту стала невыносимой. Не прощаясь, я резко развернулась и пошла в сторону дома. Дождь почему-то стал холоднее.
  Я достала из кармана маленького монстрика, которого дал мне Ник. От попавших на него реагентов он частично оплавился, отчего чем-то напоминал сегодняшнего обожженного кислотой Финика. Невольно на губы наползла горькая улыбка, я сжала игрушку в кулаке.
  - Придурок...
  8 Глава
  13 лет назад. Чиба, Японская область Нового Союза.
  Я очнулся, окруженный вязкой зеленоватой жижей. Рот был заклеен, внутрь лёгких вела трубка с кислородом. Глаза немного пощипывало, но я всё равно мог видеть, хоть и с трудом, причём левый глаз спокойно открывался и закрывался. Откуда-то сверху сквозь толщу слизи пробивался слабый свет. Опустив голову вниз, я понял, что ничего не могу разглядеть, поэтому приблизил руки к лицу. Тишина вокруг давила на уши, лишь изредка всплывающие пузырьки воздуха издавали булькающий звук, приглушенный толщей жидкости. Сантиметрах в десяти я смог различить смутные очертания своих ладоней и увидеть, как сжимаются и разжимаются пальцы. Жижа постепенно стала опускаться вниз, утекая сквозь решетку на полу. Когда ее уровень достиг моего живота сверху под напором ударил поток теплой воды, смывая остатки слизи с моего тела.
  - Сейчас будут изъяты инвазивные трубки. Это будет несколько неприятно, потерпите. - Прозвучал голос откуда-то сверху.
  - Мугу, - промычал я в ответ.
  Когда доктор, или кто бы это ни был, говорил, что это будет неприятно, он не шутил. Действительно было. Ощущение такое, будто тебя тошнит бесконечным скользким щупальцем, извивающимся внутри тела, одновременно во всестороны. После того, как эта неприятная процедура была закончена, стенка передо мной отъехала в сторону и стало наконец светло. В глаза ударил яркий свет. Стараясь избавиться от жжения, я стал часто моргать.
  Передо мной стоял мужчина стандартно-непонятного возраста, похожий на огромного богомола - высокий и какой-то угловатый. Его длинные, тонкие пальцы сжимали махровое полотенце. За спиной с гулким звуком периодически падали капли, ударяясь о металл восстановительной капсулы. Я взял мягкую ткань в руки, отметив, что кончики пальцев онемели и были белёсыми, наверное, из-за долгого пребывания в жидкости.
  Глаза немного привыкли к свету, и я смог увидеть своё тело, покрытое рубцами шрамов по всей поверхности кожи. Осторожно вытерев руки, я прикоснулся пальцами к щекам и начал аккуратно ощупывать лицо. Носа не было, в остальном на ощупь всё было точно таким же, как и всё тело - кривым и рубцеватым.
  - Нет, лицо несколько получше. - Будто прочитав мои мысли сказал Доктор. - Чудо, что вообще выжил, парень. - Наблюдая за моим растерянным видом, мужчина продолжил, - С текущим уровнем пластической хирургии в течение нескольких лет сможешь восстановить былой вид, но вот с чувствительностью уже ничего не поделаешь - практически все нервные окончания ты сжёг. Со временем конечно станет получше, но...
  - Ммм. - Единственное, что смог выдавить из себя я. Закончив вытираться, сел на ближайшую койку, накрытую медицинской простыней. Вошедшая медсестра положила рядом со мной стопку одежды. Я кивнул ей с благодарностью.
  - Ты на удивление спокоен. - Доктор почему-то говорил извиняющимся тоном. Он некоторое время следил за тем, как я одеваюсь. Ощущение от прикосновений одежды к коже раздражали. Онемение не проходило. Поправив кофту, избавляясь от складок, я осмотрел себя и, отметив что всё выглядит удовлетворительно, поднял взгляд на Доктора. - Я запишу тебя на обследование к психологу.
  Мне оставалось только кивнуть, - Как скажете. - сказал я, поднялся на ноги и приложил пальцы к виску. Ничего не произошло. Я повторил свой жест, после чего попробовал голосовой вызов.
  - Твой Линзофон испорчен, кислота повредила большую часть механизма, его пришлось удалить.
  Я грустно вздохнул. Поморщившись, осмотрелся вокруг. Палата была светлой и достаточно просторной. Другие капсулы были закрыты и заполнены зеленой непроницаемой жидкостью. Так как средства связи предоставляла Карма, я не мог даже связаться с близкими.
  - Подскажете, что делать? - Не иметь возможности узнать имя человека, стоящего передо мной, не знать где я нахожусь, не знать, что делать дальше - это требовало определенной выдержки. Я чувствовал насущную необходимость подключиться к системе и получить минимальную дозу необходимой информации. Казалось, что это жизненно необходимо, но смысла закатывать истерику не было - это все равно бы не помогло.
  - В ближайшее время придут Ваши родственники, а пока Вам необходимо оставаться в палате. - Доктор постоял еще некоторое время рядом, наблюдая за мной, сделал какие-то пометки в большом электронном планшете, кивнул своим мыслям и, пожелав мне скорейшего выздоровления, покинул помещение.
  Несколько минут, показавшихся мне целой вечностью, я просто сидел на койке и смотрел на стену в тишине. Мир выглядел пустым и пугающим без привычных интерфейсов линзофона. От того, что находиться в этой тишине было невыносимо, я стал прокручивать произошедшие события в голове, отчего стало еще хуже. Не став зацикливаться на том, что невозможно исправить, решил рассмотреть свое тело подробнее.
  Мои руки выглядели и ощущались как чужие. Я приподнял их, поднёс к лицу и внимательно осмотрел каждый миллиметр этого уродства. Создавалось впечатление, что кожа стала тоньше, она будто просвечивала, сгибая и разгибая пальцы я видел, как внутри натягиваются сухожилия. Ногтей на пальцах не было, но присмотревшись, я подумал, что они скорее всего отрастут со временем.
  - Что там у тебя, лак облез? - услышал я знакомый насмешливый голос. В мою палату зашла Ева и села на койку рядом. - Выглядишь как пожёванная салфетка. Привет. - Девушка слегка толкнула меня плечом, опустила голову и, поджав губы, сглотнула. Над её правым ухом виднелся недавно заживший шрам от химического ожога, прикрытый густыми рыжими волосами. Ева молча смотрела на пальцы своих рук, которые практически неподвижно лежали на коленях, иногда слабо подрагивая. Не поднимая взгляд, она тихо спросила, - Ты как?
  Я пожал плечами.
  - Нормально?.. - Почему-то прозвучало вопросительно. Не зная, что еще сказать, сказал первое, что пришло в голову, - Линзофон сломался... - Ева подняла голову, почему-то в уголках её глаз стояли слезы, поджатые губы подрагивали. В горле, после того, как я посмотрел в эти глаза, появился ком, который никак не удавалось проглотить. Казалось, он мешает нормально дышать. Девушка не двигалась, я тоже. Само время остановило свой ход. Иногда её губы приоткрывались, будто она хотела что-то сказать. Но мы просто молчали и смотрели друг на друга, пока дверь в палату не открылась. Когда створки отъехали в сторону, показав, кто стоит на пороге, мне почему-то стало неловко, отстранившись, я поднялся на ноги и поклонился.
  - Мама. - Распрямившись, я чуть повернулся, чтобы моё лицо было напротив моего отца, после чего склонился в поклоне. - Папа.
  Мама прижала руки к лицу, она выглядела уставшей, под покрасневшими глазами виднелись тёмные мешки, её плечи слегка дрожали. Перелёты на сверхзвуковом лайнере всегда давались ей с трудом, и этот, видимо, не стал исключением. Она не сказала ни слова. Отец кашлянул, прочищая горло и повторил вопрос, который совсем недавно задавала Ева. Его серые глаза неотрывно смотрели на меня. - Ты как?
  - Нормально. - я не видел родителей с прошлого года, но почему-то все слова вылетели из головы, и я просто не знал, что сказать.
  Отец помолчал некоторое время, а затем кивнул. Когда он заметил Еву, его губы тронула лёгкая полуулыбка. Он достал из кармана очки, и так как нас разделяло несколько метров, положил их на стоящую у входа тумбу со словами - Держи, пока Линзофон не поменяешь, попользуйся старыми.
  Наши глаза встретились, ноги инстинктивно сделали шаг вперед, руки приподнялись, а тело потянулось к таким близким и родным людям. Мне вновь захотелось почувствовать себя маленьким хрупким ребенком под защитой больших, мудрых и сильных взрослых, которые всегда укроют и уберегут от всех бед. Отец также сделал шаг навстречу и также остановился, и теперь смотрел на меня вмиг остекленевшими глазами, замерев за мгновение до того, как переступить порог. В дверном проеме справа от него была видна часть рукава пальто матери, которое беззвучно подрагивало. Я покорил себя за жалкое поведение и минутную слабость, и усилием воли заставил себя выровняться и сглотнуть.
  Папа с натянутой улыбкой и пустым взглядом вздохнул, кивнул каким-то своим мыслям и сказал, не смотря на меня, обращаясь куда-то в пустоту.
  - Мы пойдем... - Отец повернулся к выходу, остановившись на мгновение, он обернулся и открыл рот, чтобы что-то сказать. Глаза вечно строгого и спокойного мужчины куда-то пропали, на меня смотрел напуганный мальчишка, желающий что-то сделать, но бессильный, слишком слабый, чтобы исправить то, что изменить не в силах. Он закрыл рот и неуверенно улыбнулся, а затем поднял руку перед грудью и сжал кулак. Я кивнул в ответ. Отец отвернулся и, приобняв маму, повёл её по коридору в сторону лифтов.
  Из оцепенения меня вывел гулкий звонкий звук удара чего-то твёрдого о жесть тумбы, стоящей у койки. Я вздрогнул и посмотрел на источник шума, с удивлением уставившись на дурацкого рыжеволосого монстрика.
  - Зачем мне этот... гоблин? - вырвалось у меня, как будто это имело сейчас какое-то значение.
  Ева, нахмурив брови, посмотрела на меня, её глаза казались чересчур влажными. Девушка некоторое время молчала, а затем воскликнула, возмущенно передёрнув плечами.
  - Ну извините, - встретившись со мной взглядом, Ева тут же отвела глаза, будто устыдившись своей реакции. Только её гримаса была не пристыженной - уголки губ были опущены и слегка подрагивали. Немного помолчав, она добавила уже значительно тише, теребя пальцами прядь своих волос, - У него и волосы были зеленые...
  Ева стрельнула в меня глазами и быстро отвела взгляд, неловко кашлянув в сжатый кулак. Не поворачивая головы она снова заговорила.
  - Сколько займет исправление... - девушка осеклась и, подумав, поправила сама себя, - Лечение... Всего этого...
  Потрогав свое лицо, с неудовольствием отметив отсутствие чувствительности кожи как на руках, так и на голове, я почувствовал лёгкое раздражение. Я здоров. Мне не нужна помощь. Подавив начавшее зарождаться негативное чувство, я постарался ответить спокойно.
  - Пластика что ли? Врач сказал несколько лет... - Я отвел взгляд в сторону и продолжил, - Только я не думаю, что буду её делать.
  Уделение такого внимания внешности - странный и непонятный фетиш современного общества, мы зациклились на поверхностном восприятии человека, сконцентрировались на оболочке. Внешность не существенна и не стоит вложения таких средств. Я прикоснулся пальцами к лицу, нервные окончания отзывались слабо, ощущения были неприятными и в руке, и на коже. Зуд по всему телу раздражал, передёрнув плечами, я нахмурился.
  Ева всё это время пристально смотрела на меня, поджав губы. Не понимая причину её недовольства, я лишь сильнее разозлился. И твёрдо встретив ее взгляд, спросил.
  - Что? - вопрос прозвучал резко, мне не удалось окончательно скрыть усиливающееся раздражение от жалости в её глазах.
  Жалость - антиприродное чувство. Природа не знает жалости. Реальность жестока, груба и беспринципна. В ней нет благородства - только стремление к выживанию. Я не нуждаюсь в жалости.
  Ева продолжала сверлить меня взглядом, уголки её глаз покраснели, в них собиралась влага, что лишь сильнее меня ранило. Девушка отвела взгляд и посмотрела на лежащий за окном город, глубоко вздохнув и грустно улыбнувшись. Прошло несколько секунд, прежде чем она повернулась и спокойно, даже холодно спросила, - И почему?
  Все мои аргументы разбились в пух и прах об обиду в её голосе. Я не мог найти подходящего объяснения, не мог предложить достаточного оправдания, способного противостоять этому чувству разочарования. Пауза затягивалась, не выдержав давления, я отвернулся, с упоением начав рассматривать устройство дальних капсул в тёмном углу помещения, краем глаза заметив, как Ева поджав губы отворачивается к окну, и, сильно прижимая ладони к щекам, смахивает едва выступившие слезы.
  Я сжал кулаки. Мне не нужна помощь. Я не нуждаюсь в твоей жалости.
  - Тебе то что? Ну не смотри, если не нравится.
  Ева горько рассмеялась и поднялась с кровати.
  - Делай, что хочешь. - не оборачиваясь, кинула она на прощание, перед тем, как покинула палату.
  Я посмотрел уходящей девушке вслед. Тишина вокруг звенела отзвуками её голоса, в моей памяти последняя фраза прокручивалась раз за разом. Будто до предела натянутые струны, лопающиеся под давлением острого лезвия одна за одной, что-то неосязаемое вокруг меня неумолимо рушилось.
  Я подошел к выходу, взял со стоящей у него тумбы очки и надел их, насладившись "стремительной" загрузкой - в отличие от линзофонов, запускающихся моментально, им требовалось несколько секунд на загрузку. Посмотрев на календарь, я с удивлением осознал, что прошло трое суток с инцидента. Краткий обзор новостей показал, что несмотря на значительно более мощные, чем расчётные, подземные толчки, жертв оказалось не так уж и много. Большая часть людей - легко пострадавшие, а тяжёлых, включая меня, было всего шестеро. Автор статьи похвалил расчеты Кармы и привёл несколько похожих примеров из прошлого, где повреждения были страшнее, а жертв значительно больше.
  Я ничего не чувствовал, будто вместе с нервными окончаниями умерла и часть меня.
  В правом углу замигал индикатор рекомендованного действия. Открыв его, увидел, что психолог готов меня принять. В верхней части возникла стрелочка, указывающая направление. Я поднялся на ноги и одновременно с этим в палату вошла медсестра, которая, увидев, что я снова имею доступ к сети, и сам знаю, что нужно делать, неуверенно улыбнулась и вышла.
  Кабинет Юкиномото-сана (как он попросил к нему обращаться) отличался минимализмом, голография на стенах создавала впечатление, что мы находимся в небольшой беседке в огромном саду или парке во время цветения сакуры. На столе стоял небольшой чайничек и одна чашка, стоящая на противоположной от меня стороне. Мужчина жестом попросил меня присоединиться. Сам он сидел на коленях, обстановка предполагала, что я сяду так же. На уроках физкультуры растяжка, гимнастика и йога давалась мне с трудом, но в этом положении я себя чувствовал достаточно комфортно. Юкиномото-сан начал разговор, не открывая глаз, как только я устроился поудобнее и перестал шуршать своей одеждой.
  - Как ты знаешь, ресурсы общества ограничены. Мы не можем потратить больше, чем у нас есть. А есть у нас лишь то, что мы создаём. Спасение жизни человека - очевидная необходимость, затраты на это никогда не учитываются и никогда не требуют оплаты от пострадавшего. Потому что чаще всего, опасные ситуации - это следствие случайного стечения обстоятельств. Каждый должен быть уверен, что его не оставят одного. Другой вопрос - пластическая хирургия, обществу необходимо знать, будет ли вложение достаточно значительных ресурсов во внешность индивидуума...
  - Юкиномото-сан, прошу прощения. - Психолог приоткрыл глаза и посмотрел на меня. Я продолжил, - у меня нет намерения запрашивать пластику.
  Мужчина молча смотрел на меня, ожидая продолжения. Только я больше не собирался ничего говорить. Юкиномото-сан поднялся на ноги, подошел к углу комнаты, взял что-то с небольшого столика и вернулся на свое место. В его руках была глиняная чайная чашка без ручки, поставив ее передо мной, и, неторопливо налив мне чай, мужчина сел.
  - Почему ты вообще решил зайти в лабораторию? Насколько я знаю, рекомендация Кармы была прямо противоположной. - Психолог снова закрыл глаза, вернувшись в своё умиротворенное состояние.
  Я смотрел на чашку чая, стоящую передо мной. Прикоснувшись к ней, почувствовал, что напиток внутри еле тёплый. На вкус он слегка горчил, но всё равно был приятным. Я ощущал кожей лица влажность пара, поднимающегося от поверхности жидкости, но запаха не чувствовал. Проведя пальцами по месту, где был мой нос нахмурился. К отсутствию запахов надо будет привыкнуть. Было бы неплохо вернуть эту возможность, но пластика вернула бы мне лишь сам нос, а не его функциональную составляющую.
  - Потому что побоялся, что у Сюин не останется шансов, и решил рискнуть. - Помолчав некоторое время, добавил, - Наверное.
  Юкиномото-сан открыл глаза и спустя несколько секунд пристального разглядывания протянул руку к чашке, которую я держал в руках. Я поставил ее на стол, не понимая, что он хочет сделать. Мужчина, смотря на меня сквозь тонкую щель полуприкрытых век, не отрывая глаз, взял в руки чашку и резко с силой швырнул ее в стену за моей спиной. Я рефлекторно уклонился, ощущая спиной влагу от попавших на одежду капель. Голограмма пошла рябью, но достаточно быстро пришла в норму.
  Что происходит?
  Склонив голову на бок, психолог молча смотрел на меня. Прошло несколько мгновений, прежде чем он невозмутимо продолжил, - Ты уже выбрал, чем будешь заниматься?
  Находясь в некотором замешательстве, я не нашел ничего лучше, чем просто ответить, - Н-Нет...
  - Как насчет того, чтобы стать функционером? - сказал Юкиномото-сан, с дружелюбной улыбкой на лице, протягивая мне мягкое полотенце, неизвестно как оказавшееся в его руках. - Это люди, готовые рисковать своей жизнью ради увеличения вероятности спасения других. Я думаю, ты понимаешь, о чём я.
  Я взял полотенце и пока вытирал руки, обратил внимание на то, что ничего не чувствую.
  ***
  "Сегодня - ежемесячный день тишины. Использование любых электронных устройств строго лимитировано и производится только по насущной необходимости."
  На каждом углу назойливо высвечивалась это предупреждение. Несмотря на то, что насильственность требования отказаться от использования техники казалась чрезмерной и недопустимой, я всё равно любила и ждала этот день. Каждый месяц люди будто просыпались от долгой спячки, осматривались с удивлением и интересом, гуляли, разговаривали без помощи машин.
  Мне всегда казалось, что в один из этих дней что-то произойдёт, что каждый найдёт где-то в глубине своей души, своего разума, причину больше не подключаться, больше не спрашивать совета, а действовать так, как велит совесть. Своя, настоящая, а не её цифровая подделка.
  Но каждый раз час за часом день проходил тихо, и ближе к вечеру люди, как давно и плотно сидящие на порошке наркоманы, испытывающие ломку, устремлялись в свои дома. Ночью, со снятием запрета они наконец могли получить очередную дозу бесполезной и бессмысленной информации.
  Я медленно покачивалась на качелях в чужом дворе в тишине, которую нарушал скрип железных колец, мерно раздающийся в такт моим движениям, отражаясь жутковатым эхо от стен окружающих домов.
  Всю свою жизнь я смотрела на горящий в чужих домах свет, наблюдала за незнакомцами в окнах многоэтажек - огромный телевизор с сотнями каналов, где показывают одно и то же. И осознавала, что мне среди них не место.
  Всю свою жизнь я искала и терпеливо ждала. И до недавнего времени думала, что нашла.
  В горле комом встала обида. Я сглотнула. Вторая качеля рядом со мной тихо скрипнула. В нее опустился Джон Эйлер - мужчина, которого я знала, как своего отца. Он достал из мятой пачки сигарету и, чиркнув старинной золотой зажигалкой на которой, как я знала, выгравирован оскалившийся лев, закурил. Запах дорогого табака окружил нас, тёплый ветер развеял этот аромат по площадке.
  Серьёзные разговоры всегда пахнут табаком и пылью.
  Тишина окутывала наши фигуры, обнимая и лелея последних людей в этой проклятой стране, которые отдают ей дань уважения не раз в месяц, а постоянно. Все звуки вокруг нас казались приглушенными и мягкими.
  - Как мама?
  В горле пересохло, мне было тяжело говорить, но именно с этой фразы всегда начинались наши разговоры. Эйлер ответил не сразу, будто не желая говорить на эту тему.
  - Скучает по тебе. - Джон вытянул руку и несколько раз легонько постучал по сигарете, стряхивая пепел, снова поднёс её к губам и затянулся. Затем шумно, с силой выдохнул и, прочистив горло, спросил. - Как успехи?
  Я сжала кулаками края юбки и помотала головой. Мужчина ещё раз стряхнул пепел, на этот раз его движения были немного резче.
  - Ясно. - прозвучал его голос со вздохом. Мне хотелось сказать что-то ещё, но я не могла подобрать подходящих слов. Единственное, чего по-настоящему хотелось - это просто разрыдаться.
  Тишина перестала казаться мне мягкой и теплой, она вдруг стала колючей и давящей, хотелось разбить ее, наполнить звуками, музыкой или шумом, заглушить это осуждающее молчание и заткнуть свой внутренний голос. Голос настоящей Совести, кричащей о том, что мне стоит молить о прощении, потому что я не выполнила того, что обещала, потому что я облажалась. Пока я искала оправдания, Эйлер затушил сигарету о край стоящей неподалеку урны. Запах табака стал едким и горьким. Я снова сглотнула.
  - Твоя мама попросила меня позаботиться о тебе. - Мужчина посмотрел на меня, пронизывающий, оценивающий взгляд его мудрых глаз с детства заставлял всё сжиматься внутри. Этот взгляд будто говорил - "Я знаю о тебе всё, все твои темные секреты, твои мысли, даже те, в которых ты не можешь признаться и самой себе."
  Всю свою жизнь я глубоко уважала этого человека. Это было несложно, особенно зная, какое положение он занимал и чего смог добиться до того, как был несправедливо осуждён. Но по той же причине я также и боялась его.
  - Одна ошибка может привести к тому, что ты навсегда останешься одна, поверь мне, я знаю о чём говорю. - Его низкий проникновенный голос держал в напряжении, он будто сжимал горло, но именно этот страх удерживал меня, напоминал о том, в каком положении я находилась. Мы все находились. Я слушала Эйлера и боялась лишний раз вдохнуть. - Помни, кто ты. Помни о том, кто твои предки. Помни о том, какую ответственность возлагает на тебя твоя кровь. Мир может меняться, могут возникать новые технологии, которые изменят наше положение, но человеческая натура всё расставит по своим местам.
  Джон говорил медленно, выдерживая паузы после каждой фразы. Он повернулся в сторону стоящего рядом дома и сказал, - И это тоже пройдет.
  В отличие от его речи несколько мгновений назад, эта фраза прозвучала тише и как-то неуверенно. Помолчав некоторое время, Эйлер достал ещё одну сигарету из пачки и, разминая пальцами табак, продолжил говорить.
  - Я был неаккуратен, потому что был слишком силён. Ты не совершишь такой ошибки, я позабочусь об этом. - Я опустила взгляд, не выдержав давления, и почти сразу услышала, как чиркнула зажигалка. На мгновение детская площадка осветилась тёплым ярким светом, но как только огонь потух, вокруг стало ещё темнее.
  Джон опустился на сиденье качели рядом. В детстве я бы просто рассмеялась, если бы кто-то мне сказал, что Джон Эйлер сидит на детских качелях, но сейчас я видела его рядом с собой, разбитого, подавленного, но не сломленного. Это место, это положение не достойны его. Он мог бы изменить мир, сделать его лучше, но вместо этого сидит на детской площадке и поучает бестолковую девчонку.
  Это неправильно.
  Эйлера, казалось, не смущало ни время, ни место, ни окружение. Он где угодно выглядел как царь, даже на старых скрипучих качелях.
  - Тебе вероятно показалось, что я недоволен твоими действиями. - Я затаила дыхание. - Но ты ошибаешься. Я лишь хотел, чтобы ты поняла, как ведётся Игра.
  Джон помолчал. Его слова всегда таили в себе несколько смыслов, с самого нашего знакомства я привыкла разгадывать их, словно шарады, искать в них второе дно, истинное значение. И мне никогда не удавалось угадать, чего он добивается, чего хочет достичь. Эйлер поднес руку с сигаретой к губам, но остановился в паре сантиметров. Смотря куда-то в пустоту и не поворачивая головы ко мне, он продолжил говорить.
  - Ты ведь чувствуешь это, внутри. Голос справедливости. Все мы его слышим, потому что каждый из нас на самом деле с рождения знает, где Добро, а где Зло. Этому пониманию невозможно научить, это чувство невозможно выразить - ты просто знаешь, как поступать правильно. Ты знаешь, как должен быть устроен мир. - Мужчина посмотрел на меня и затянулся. Выпустив облако густого дыма прямо перед собой, которое на секунду скрыло его лицо, но не могло уберечь от пронизывающего взгляда, проникающего в самую душу, Джон обвёл рукой окружающее пространство и сказал, - Поэтому это не работает, эти Её законы и правила. Они неполны, неточны, неправильны. Карма - жалкий, скучный алгоритм по сравнению с человеческим разумом. И она не сможет заменить и заткнуть этот голос внутри тебя. Ты ведь уже давно знаешь, чего хочешь. Ты хочешь обладать Силой, Властью - возможностью привнести в реальность истинный порядок, показать миру свою Справедливость.
  Его слова будто озвучивали мои несформированные мысли, будто спаивали, сливали воедино то, что я не могла собрать вместе и выразить четко и лаконично - это ощущение неправильности, которое не получается связать во что-то конкретное, приурочить к какому-то событию, присовокупить к какой-то проблеме, притянуть к какому-то предмету. Это просто горечь на языке, чувство беспокойства в груди, бессонные ночи и непонятная беспробудная и беспросветная тоска. В этом мире что-то неправильно и я хочу это исправить.
  Но я не знаю, что.
  - Они не слышат... Я... Мне казалось я нашла одного, кто умеет слушать, но... Карма ошиблась, если бы не я, он бы умер и эта тоже бы умерла, но они... Они не слышат, они как безвольные куклы, как марионетки... - Голос дрожал, с каждым словом становясь всё тише и тише, мне тяжело было формулировать свои мысли, речь получилась сбивчивой, скомканной и бессмысленной. Я замолчала, изо всех сил стараясь не разрыдаться.
  Эйлер с шумом выпустил облако дыма перед собой, резко встал и одним движением затушил сигарету о край урны.
  - Ты пытаешься убедить меня в своей правоте? Хочешь доказать, что мир несправедлив? Так ты не открыла никакой истины. - Мужчина повернул голову к качелям и некоторое время молча сверлил меня взглядом. - Мне плевать, кто прав. Миру всегда было плевать, кто прав. Не пытайся найти виноватого или идеально составить свою речь. Мир полон лжецов, которые не хотят знать правды. Поэтому правда не даёт Власти.
  Его слова звучали логично, но так ненормально, что поначалу сам смысл сказанного казался ошибочным. Всё, о чем говорил Джон, было отвратительно, но естественно - такова реальность, и я не могла найти в них изъяна. Опустив глаза вниз, я растерянно переводила взгляд с одного предмета на другой, отчаянно пытаясь найти что-то, что помогло бы убедить Эйлера, а главное, саму себя в том, что это не так, что Правда может являться силой, но постепенно осознавала, что Джон прав.
  - Если ты хочешь исправить что-то, Ева, не ищи аргументы. Ищи союзников. Не простых обывателей, а Игроков, тех кто обладает Властью, тех, чьи слова могут менять мнение людей и склонять их к какому-то решению. Неважно, права ты или нет, важно только, будет ли кто-то тебя слушать.
  Мужчина внезапно замолк. Я заметила в его руках очередную сигарету, которую он уже давно разминал пальцами, но так и не подносил ко рту. Эйлер бесцветными бессмысленными глазами смотрел в одну точку и молчал.
  Я боялась пошевелиться. Джон не изменил своего положения и продолжил говорить, но в данный момент его слова явно не были предназначены для меня, они были просто выражением глухой боли, снедающей его уже не первый год.
  - Мир без этого чувства, без возможности добиться власти - ни что иное, как фикция. Нет ничего более пустого, чем мир медленно и верно идущий к своей гибели от отравления рутиной.
  Мужчина перевёл взгляд на меня, и я увидела в его глазах пылающий огонь решимости, пламя неутолимого желания перемен, который распалял меня, подталкивал к действиям.
  - Есть только одна причина у провала - недостаток мотивации. Ты хочешь умереть здесь, задохнуться в этой плесени? Сгинуть в небытие, забытая и никому не нужная? Или ты хочешь вернуть в мир Свободу и Справедливость?
  Я чувствовала себя слабой, беспомощной и безвольной. Это чувство злило, его слова разжигали во мне злобу на саму себя. Я не хочу больше проигрывать, не хочу искать оправданий, не хочу следовать чьим-то приказам.
  - Я хочу сражаться... - Мой голос на удивление прозвучал твёрдо. Джон одобрительно улыбнулся, наконец, той самой, тёплой и мягкой улыбкой, с которой он смотрел на меня в детстве.
  - Тогда обещай мне. Обещай, что поднимешься на самую вершину и сделаешь то, что необходимо, что не испугаешься и не отвернёшься, не бросишь это дело на полпути. Обещай, что ничто не остановит тебя, ни твои страхи, ни твои мечты - всё это лишь иллюзии. Твоя цель, твоё обещание - единственное, что по-настоящему реально.
  Он ждал ответа. Я встала и посмотрела ему в глаза. Город горел неоновым светом, получая очередную дозу своего наркотика. Тёплый ветер слегка трепал мои волосы. Я решительно кивнула.
  Эйлер усмехнулся.
  - Обещания произносят вслух, Ева.
  Проговаривая слова своей клятвы, я наконец почувствовала себя по-настоящему живой.
  9 Глава
  Сейчас. Китайский автономный округ. Новый Союз. Грэг.
  Жизнь продолжается.
  Люди рождаются и умирают, заводят семьи, создают новое и разрушают старое. На первый взгляд ничего не меняется, от года к году, от десятилетия к десятилетию, от века к веку - жизнь идет своим чередом.
  Поезд слегка покачивался в движении, пассажиры в вагоне, смотря в пустоту, качались вместе с ним. Всеобщее безразличие друг к другу и нежелание видеть людей вокруг себя как будто заполучило свою собственную волю, достигнув апогея. Мы, наконец, нашли возможность концентрироваться на том, что нам действительно интересно. Ведь мы никогда и не хотели, чтобы кто-то лез в нашу жизнь, и сами не хотели лезть в чужие жизни. По-настоящему неконфликтные граждане.
  Для меня же интерес представляют другие. Я перевёл взгляд на сидящего поодаль мужчину, его лицо ожесточилось, выпрямилось, челюсть напряглась, а пальцы и кулаки то и дело сжимались. Карма предоставила мне информацию о нём.
  Адриан Рошель: эмигрант, приехал в Новый Союз с матерью, ещё будучи ребенком. Получил образование, с трудом сдал экзамен этики. Один из самых талантливых хирургов своего поколения по данным Кармы. Адриан мог бы стать лучшим, если бы не уровень этики.
  - Что же ты такого натворил, парень? - думал пожилой разведчик, прокручивая профиль Рошеля. - Рискованные операции на безнадёжных больных, высокомерное поведение, жалобы от соседей - нет это всё не то, это мелочи, из-за этого крест на карьере не ставят...
  Грэг промотал список изменений уровня этичности до самых новых и наконец нашёл две записи, которые искал.
  "Отказ в проведении операции на полноценном гражданине" и "Преступная халатность". Разведчик прочитал подробную информацию и выяснил, что Адриан с детства питал неприязнь к представителям власти. Рошель следил за сводками новостей и крайне негативно относился к тому, что Карма использует функционеров для подавления сопротивления на присоединённых территориях. Молодой хирург считал это террором и несправедливостью, и не стеснялся открыто выражать свою точку зрения. Адриан, как и любой человек, считал, что многие полностью разделяют его точку зрения.
  (Закладка) Поэтому, когда в одну из дежурных ночей на его стол положили умирающего функционера, он решил показать отношение к тоталитаризму Кармы и отказался проводить операцию. Когда же прибыл вызванный хирург на замену, Рошель отказался и ассистировать при операции, а затем демонстративно покинул помещение больницы, не дождавшись окончания своей смены.
  Каждый глубоко внутри считает себя вправе решать кому жить, а кому умирать. Грэг отвёл взгляд от хирурга, находящегося в шаге от статуса ненадёжности и, медленно вздохнув, поджал губы.
  Старый свет активизировался, начал действовать, и каков же наш ответ? Начали ли мы подготовку своей армии после потерь на передовой? Нет, потому что функционеры - это не солдаты. Они не должны воевать. Строим ли мы новые заводы, исследуем ли возможности для достойного ответа? Нет, нам не нужна эскалация конфликта. А зачем нам новые территории, спрашивают они? Мы ещё не справились, не "переварили" акцептирование Северной Кореи.
  Живущие в безопасности, забывшие о том, что такое Жизнь, сытые, холёные, живущие в тепле и роскоши люди начинают хотеть всё большего и ищут всё новых удовольствий. "Зачем нам кто-то ещё?", - спрашивают они. "Это не наши проблемы", - говорят они.
  А там, в подворотнях, в сточных ямах и помойках, просыпаются другие - голодные, битые, забытые и замерзающие. Проигравшие. И подобно первым, они также хотят роскоши и сытости. Они хотят себе лучшей жизни. Они не забыли, они не могут забыть, они точно знают, что такое Жизнь. Их век короток, они пылают гневом, их давит тоска и мучает жажда спокойствия и мира, которая со временем оборачивается жаждой крови.
  Жизнь - это борьба за выживание.
  И этот запах сытости, смрад от довольства и лени говорит, что мы ослабли. Я слишком стар, чтобы не чувствовать этого запаха - дорогого парфюма, новой техники и пыли. Будто безумцы, мы пытаемся скрыть вонь разлагающегося заживо общества, спрятаться за ширмой и не обращать внимания на очевидную истину. Это запах приближающейся смерти.
  Когти сточены, рефлексы притуплены - мы заплыли жиром, постарели. Врачи думают, что вправе убивать, судьи - вершить справедливость, игнорируя букву закона. Даже дети и глупцы полагают, что могут принимать решения за себя и всех вокруг. Мы ослабли.
  И будем раздавлены, как тараканы.
  И среди нас есть те, кто лишь обрадуются такому исходу, те чьи навыки превосходны, но система сдерживает их рост, не даёт развиваться, не допускает на управленческие должности. По одной простой причине, для того чтобы стать полноценным гражданином, недостаточно быть отличным специалистом. Зачастую лучшие не проходят экзамены этики, так как их желания и действия могут принести больше вреда, чем пользы, и более высокая квалификация лишь усугубляет ситуацию.
  И Адриан Рошель прекрасный тому пример, уверенный в своем превосходстве, талантливый и амбициозный. Один из немногих, один из лучших.
  Я чувствую их взгляды, чувствую их присутствие. Они способные, привыкли побеждать и хотят пожинать плоды своих побед, а не делиться ими со всеми. Они недовольны. И это недовольство может объединять, мотивировать работать максимально эффективно ради одной цели - борьбы с несправедливостью.
  Они разгневаны. Они ждут.
  И когда система обломает зубы, когда последние функционеры падут - они ударят. Яростно, сильно и быстро разорвут систему изнутри. И тогда все эти расслабленные и беспечные лентяи вспомнят, что такое выживание, вспомнят, что такое Голод, узнают, что такое Власть силы.
  Но не будет больше человека, способного их защитить.
  Безумцы получат Свободу, которую так желают, стоя по колено в крови, опасаясь удара в спину, окруженные врагами и смертью люди заточат свои когти о кости слабых и больных. Вот он, дивный вкус победы.
  Боюсь, мы никогда не уйдём от своих звериных корней, как бы сильно ни старались.
  Парящий в воздухе поезд слегка качнуло. Через некоторое время двери практически бесшумно разъехались в стороны, и люди, подталкивая друг друга вывалили на перрон. Разведчик с усталыми глазами старика тяжело вздохнул и растворился в толпе, чтобы через некоторое время материализоваться уже в другом месте.
  - Это здесь, - пробормотал Грэг себе под нос. Скользя сквозь толпу бесшумной тенью, стараясь не касаться даже одежды окружавших его людей, мужчина остановился у дверей кафе со странным для этих мест названием "Дубинушка".
  Будучи одним из самых пожилых функционеров, Грэг уже начинал ощущать влияние возраста на своём теле, даже несмотря на приём омолаживающих препаратов: колени начинали ныть при изменении погоды, реакция замедлялась, чувства перестали быть такими острыми. Старые раны иногда заставляли подскакивать среди ночи, крича от боли, пережитой десятки лет назад, боли, которой давно больше нет. Лица мёртвых товарищей расплывались в памяти, превращаясь в серые пятна, и этих пятен становилось больше, чем реальных деталей и черт прошлого.
  Грэг достал из кармана похищенные у прохожих предметы: несколько монет, заколку, игрушку и ключ. Карма быстро определила кому принадлежит всё украденное, вечером предстоял очередной разговор с психологом и понижение потенциала, затем необходимо было сдать всё "найденное" в бюро, чтобы вещи могли вернуться владельцам. Резко втянув носом воздух и усмехнувшись, Грэг сделал несколько шагов вперёд и открыл дверь в помещение кафе.
  Внутри было чисто, и хотя столешницы, кресла и некоторые другие предметы интерьера выглядели старыми и обшарпанными, казалось, что это задумка дизайнера для создания определённой атмосферы. В заведении, несмотря на то, что именовалось оно "кафе", подавали отвратительный кофе. Впрочем, это компенсировалось замечательным морсом и блинчиками со сгущёнкой, что Грэг смог в очередной раз оценить, когда ему принесли завтрак.
  Обеспечение функционера позволяло ему питаться в заведениях любого типа хоть каждый день, но мужчина предпочитал в основном готовить самостоятельно, сохраняя часть ресурсов на другое своё увлечение, слишком дорогостоящее во всех смыслах, чтобы позволить себе траты на что-то ещё.
  За спиной звякнул дверной колокольчик, Грэг улыбнулся и выключил линзофон, вытерев мягкой салфеткой губы, отложил столовые приборы и, взяв стакан морса в руку, откинулся на спинку. Кожа дивана позади него скрипнула.
  Они разговаривали только один раз, четыре с лишним года назад. Оба понимали, что возможно однажды им придётся навести оружие друг на друга, оба понимали, что ни один из них не будет колебаться, оба понимали, что должны будут нажать на курок первыми.
  Их отношения строились постепенно, медленно, шаг за шагом, через обмен сухими, оборванными на полуслове фразами, догадками, намеками и мыслями, сжатыми в краткие отчеты, запечатанные паролями, зашифрованными, залитыми на одинаковые карты памяти, замаскированные под простой брелок. Эти отношения продолжались только по одной причине - они могли вмиг уничтожить друг друга, но гибель одного неминуемо вела к смерти другого. Поэтому они могли построить на этом зыбком фундаменте что-то вроде доверия - уважения к опасному противнику. Не доверять, нет - бояться достаточно для того, чтобы работать вместе. И поэтому постоянно лгали, говоря только удобную часть правды.
  Грэг даже не был уверен, что позади него сидит тот же человек, так как ни разу не обернулся за всё время "обмена опытом", как разведчик называл свою деятельность. Сквозь прутья деревянной спинки на поверхность дивана бесшумно лёг небольшой металлический предмет. Некоторое время ничего не происходило - в помещении тихо играла спокойная музыка, позади раздавалось мерное позвякивание столовых приборов о тарелку.
  Пожилой функционер достал точно такой же металлический предмет, являющийся крохотным сейфом для информации и заменил его на лежащий рядом с ним. Через некоторое время сидящий за ним человек вышел, звякнув на прощание дверным колокольчиком. Информация о деятельности и предположительные планы функционеров, характеристики нового, хоть и не новейшего вооружения, параметры экипировки теперь станут известны предполагаемому противнику, и хотя разведчик знал гораздо больше, менял только ту информацию, которая маловероятно вела бы к гибели его сослуживцев.
  Сглотнув горькую вязкую слюну, функционер поморщился.
  Грэг не считал себя плохим человеком. Не был предателем. Хотя никто не ставил перед ним задач по выяснению какой-либо информации, мужчина делал это по собственной инициативе и вряд ли смог бы оправдаться, если бы был пойман на сдаче интересов сектората. Но полученные знания пробуждали всевозрастающий аппетит - жажду знать то, что знают немногие. Каждая капля, каждый кусочек новой информации дополнял картину мира, изменял общее представление о том, что действительно происходит.
  Старые привычки и понятия укрепились в нем, оплели его характер, составляли фундамент его мировоззрения. Карма была разработана для внутреннего управления, для поиска лучшего решения проблем социума. Разведка не была в её юрисдикции, внешнее давление воспринималось системой как факт, требующий лишь смещения весов событий и факторов при расчёте определённых вероятностей. У Нового Союза не было своей разведки или тайной службы - вся система реагировала лишь на конкретные действия, а слова, намерения, слухи и подозрения не брались в расчёт.
  Грэг не считал себя хорошим человеком. Грэг был человеком, который был нужен. После первой сотни лет мужчина потерял яркость красок, ощущая себя по-настоящему живым только в бою или здесь, подвергаясь опасности, играя и представляя себя двойным агентом. Грэг служил не системе, а самой жизни. Для выживания людей он был готов приносить жертвы. Смерть - вот единственный враг с которым он боролся.
  Рано или поздно системе понадобятся такие, как он. В тот момент, когда защищаться больше не будет возможности и сил, когда удар будет настолько страшен, что его будет не сдержать - тогда понадобится цель. Место куда нужно будет бить в ответ, чтобы выжить.
  Карма не знает этого места. Карма не ищет этого места. Карма не имеет таких задач и навыков.
  Нужно понять, что происходит. По обрывкам, кусочкам информации Грэг восстанавливал, собирал общую картину, выяснял цели и намерения. Платил за каждую песчинку временем, потом и кровью - кому-то нужны ресурсы, кому-то связи, кому-то услуги, а кому-то информация.
  Пожилой разведчик вышел на улицу и поплотнее закутался в свой плащ, спасаясь от пронизывающего ветра.
  Пазл складывался в неприглядную картину, в едкую, отвратную реальность. Время неумолимо утекало, Грэг чувствовал это всем своим естеством.
  Люди двигались вокруг примерно с одной скоростью, осоловевшими взглядами погрузившись в свои мысли или просматривая на экранах своих линзофонов очередное творение аниматографа. Как огромный муравейник в зимней спячке город медленно существовал в своем темпе, никуда не торопясь и ни о чём не беспокоясь.
  Землю слегка тряхнуло. Мужчина почувствовал вибрацию асфальта сквозь подошвы ботинок. На линзофон начали одно за одним поступать сообщения о многочисленных взрывах по всей территории Нового Союза.
  Началось.
  Десятки лет люди, географически отдаленные от периферии, слышали только в вечерних сводках новостей (и только в том случае, если были на них подписаны) о том, что где-то существует какое-то сопротивление, и что это движение взрывает, захватывает и атакует административные центры. Они забыли, что такое Жизнь.
  Грэг старался сдерживаться, но против его воли на лицо наползала хищная, злорадная ухмылка.
  - Количество жертв. - Мужчина дал команду линзофону. Карма отразила в углу информацию о том, что данные ещё в процессе подсчета и меняются слишком часто. Грэг недовольно поморщился и уточнил запрос, - Предполагаемое количество жертв.
  "4,5 - 5 тысяч человек. Абсолютное большинство - полноценные граждане, порядка 500 детей, порядка 100 ненадежных граждан." - бесчувственные холодные цифры помогали легче усваивать информацию, не видеть за ними реальных людей, их жизней, их надежд, их потенциала. Помогали абстрагироваться от мерзости и отвратительности смерти, чтобы увидеть полноценную картину.
  Полноценных граждан меньше, чем ненадёжных, даже в центральной части Нового Союза. Сдать экзамены этики не так просто, да и сопротивляться соблазнам реальной жизни могут далеко не все, вот и смещается баланс надёжности медленнее, чем нам того хотелось бы.
  Карме следовало бы скрыть статистику по жертвам, чтобы не допустить распространения паники. Но нет, она этого не сделает. И завтра каждый второй полноценный гражданин будет бояться за свою жизнь и жизнь своих близких, будет искать подозрительную активность рядом с собой, вместо того, чтобы заниматься тем, чем должен.
  Покрутив в пальцах металлический цилиндр, мужчина задумался. Там может быть информация о новом теракте или о реальной цели уже произошедших. А может быть там нет ничего важного. Некоторое время функционер сомневался, а затем сунул цилиндр в карман и обратился к системе.
  - Доставь моего Голиафа и меня на ближайшее место, где нужна помощь. - Сопротивляясь очередному порыву ледяного осеннего ветра, Грэг поднял воротник и сделал шаг навстречу потокам воздуха. Перед глазами возникла зелёная стрелка, указывающая направление.
  Настало время разгребать камни.
  10 Глава
  Сейчас. Новый Союз. Ник.
  Две недели прошло с первых терактов. Периодически в разных местах Союза звучали взрывы, унося жизни мирных, невинных людей. Большинство из потерпевших были полноценными гражданами.
  Новый Союз наполнился угрюмым молчанием. Осуждающим. Гнетущим. Давящим. Никто не смеялся по дороге на работу и домой, просматривая очередную серию популярного комедийного шоу, никто не пропускал свою станцию, увлеченный чтением нового фантастического романа. Напряжённая тишина окружала некогда гудящие, как растревоженный улей, города. Народ безмолвствовал.
  Ник не спал уже третьи сутки. То тут, то там радикалы брали в заложники людей и захватывали административные центры, из-за чего функционеров часто перебрасывали с места на место. Террористы будто с цепи сорвались. Число жертв увеличивалось день ото дня.
  Бойцы отряда Финка двигались как машины - слаженно и чётко, со стороны могло показаться что они могут продолжать так бесконечно, но Ник не строил иллюзий на этот счет, так как видел на мониторах истинное состояние закованных в экзоскелеты людей. Только стимулирующие препараты держали их на ногах, да капитан и сам чувствовал, что теряет ощущение реальности.
  Но давление не ослабевало ни на секунду. Сразу после теракта в Токио происходил теракт в Калининграде, затем в Пекине, затем в Самаре. Немногочисленные отряды функционеров мотались с одного конца Союза на другой без остановки, имея возможность вздремнуть, не снимая костюмов, только в краткосрочных перелётах на сверхзвуковых транспортировщиках. Машинам было плевать. Люди были на грани.
  Ник поймал себя на том, что уже несколько секунд стоит без движения и смотрит в одну точку, ни о чем не думая, ощущая только бесконечную пустоту в раздавленной усталостью голове. Щиток реагировал на происходящие события, но не мог грамотно спланировать будущие действия отряда. Мысли же находящегося внутри костюма человека находились где-то очень далеко.
  Тока должен был контролировать лестничный проход. Небольшое изображение с камеры в его щитке отображало лицо, которое выглядело спящим, и только показатели датчиков пульса, состояния мышц и температуры тела могли помочь понять, что стрелок ни на секунду не ослабляет бдительность.
  В ушах стоял назойливый шум, похожий на бесконечно громкое стрекотание цикад, смешивающийся с эхом гулких ударов сердца. Звуки бесконечной усталости и подступающего безумия. Звуки смерти.
  Насилие. Всё всегда сводится к насилию. Люди не могут договориться иначе. Агрессия, ненависть, неприятие иного мнения. Логика не может объединить разрозненные взгляды, потому что на любой вопрос не существует единственно верного ответа.
  Осознание диалектического противоречия может дать обществу единое, одинаково понимаемое описание сути вещей, но своё отношение к этим вещам и тем более действия, мотивацию к совершению тех или иных поступков человек определяет на основании эмоций. Эмоций, сформированных его окружением в раннем детстве.
  Пока детей воспитывают в разном окружении, пока родители неосознанно, из поколения в поколение передают своим отпрыскам древние страхи, суеверия и убеждения - конфликты старого мира будут неизбежны. Навязанные эмоции всегда будут приводить к боли. И крови.
  Потому что эмоции являются фундаментом наших убеждений. Мы принимаем решения до того, как сможем их рационализировать. А значит, если фундаментальная основа - эмоция - по поводу определённого объекта у двух людей кардинально различается, то рационализация не поможет.
  Конфликт неизбежен.
  А любой конфликт заканчивается победой одного и поражением другого, либо поражением обоих. Конфликт априори не может привести к победе всех участников. Конечно, возможен компромисс, но вероятность его допущения возникает только после того, как стороны устанут от изматывающего противостояния. Примирение может стать реальным, только если победа невозможна ни для кого, или ее цена недопустима.
  Чаще всего один побеждает, а другой проигрывает и, чувствуя приближающееся поражение, не имея возможности отстоять свои взгляды, теряя единомышленников и союзников, проигрывающий озлобляется и перестает искать иные способы одержать победу кроме как с помощью силы, начиная применять все более и более жестокие и страшные средства.
  В нашем же случае... Ник прикрыл слезящиеся, сухие глаза. Аргументы давно отброшены. Логика убита, остались одни эмоции. Мы не сможем договориться, пока не устанем от крови. Пока не насытимся кровью или пока все заинтересованные в этой бесконечной бессмысленной бойне стороны не построят свои золотые дворцы на наших могилах и наконец не договорятся между собой о разделе полученного имущества.
  Тысячи лет развития цивилизации не смогли изменить простого факта: человек остался глупым, злым, эгоистичным и глубоко иррациональным животным, а наш изощрённый мозг служит лишь для того, чтобы выискивать оправдания своим чудовищным поступкам.
  Единственное реальное божество сражается с собой вместо того, чтобы попытаться победить настоящего врага.
  Хаос. Всё когда-либо созданное стремится к разрушению. Мы должны создавать, о разрушении позаботится сама Вселенная. Созидание - наша единственная задача. Всё что ведет к разрушению - противоестественно для нас.
  Смерть. Всё живое умрёт. Мы должны любыми силами увеличивать отмеренный срок жизни, создавать новые жизни. Именно Смерть - наш главный враг.
  Но нет, мы сражаемся друг против друга. То, что мы творим, нельзя назвать разумным, ведь это - действия вопреки здравому смыслу. Мы сражаемся не за жизнь, мы сражаемся против неё.
  В затуманенной безграничной усталостью голове Ника мысли путались, переплетались, стягиваясь в тугой клубок взаимоисключающих противоречий.
  - Капитан? - из глубокой задумчивости Финка вывел голос Амира, несколько осипший после последнего ранения. Сюин посматривала на сержанта с неодобрением. Пытаясь разгадать причину её недовольства, Ник присмотрелся к изображению на мониторе и заметил, что зрачки у Амира расширены, а сердцебиение значительно выше нормы.
  Повышенная доза стимулятора. Ничего страшного в обычной обстановке, но изношенный организм заплатит десятикратно за этот кратковременный прирост эффективности здоровьем печени, почек, сердца и мозга.
  Заплатит отпущенным временем жизни.
  Ник посмотрел в окно. Там в тишине ночных улиц у ярко горящего фонаря безуспешно бился о стекло, пытаясь пробиться к свету, одинокий мотылёк. Его тщетные усилия не приводили ни к какому результату - губительный свет оставался недосягаемым, запертый, ограниченный в своём мире, защищённый толстым слоем прозрачного стекла. Фонарь привлекал маленьких глупых насекомых своим свечением, неся с собой лишь беспочвенную надежду и бессмысленную смерть.
  Свет манит. Но вблизи ярко горящей лампы видно лишь то, что освещено. Весь остальной мир непроглядной тьмы свету неведом, невидим.
  А увидеть истину можно только находясь во тьме.
  Время утекало, как песок сквозь пальцы. Ник вдруг ясно увидел развязку, осознал, чем закончится это противостояние. Усталый мозг рисовал картины ужасающего будущего. Сердце будто сжала ледяными пальцами чья-та рука, стараясь вырвать его из груди, как созревший плод. Страх, который капитан не испытывал уже десятки лет, на мгновение захватил его целиком. Ник больше не чувствовал уверенности в том, что Карма поможет справится с любой проблемой. От грядущего будущего не спасёт ничего. Человечество несётся к пропасти на полных парах.
  Сможет ли Бог создать камень, который будет не в состоянии поднять?
  Финк открыл Щиток и с силой сжал переносицу. Усталость навалилась на него с новой силой. Всё тщетно. Ник горько ухмыльнулся иронии. Всю свою жизнь он стремился к недостижимому свету.
  Как мотылёк на огонь.
  - Ник? - перед ним стояла Сюин, с беспокойством заглядывая в глаза. Финк убрал руку от лица и посмотрел на своего медика. Глубокие тёмные провалы под иссечёнными лопнувшими капиллярами глазами и испарина на ровной бледной коже её лба говорили о крайней степени усталости. Да он сам выглядел не лучше.
  Собрав волю в кулак, Ник захлопнул Щиток и скомандовал наступление.
  Яйцеголовые несколько дней назад выкатили обновление для тактического помощника. Теперь компьютер мог обрабатывать вероятность высовывания из укрытия бойцами противника, увеличивая эффективность расхода боеприпасов и поражающую мощь на источник огня. Также была увеличена эффективность перезарядки, за счёт распараллеливания процессов между хостами-участниками "спаянной" из нескольких функционеров боевой единицы.
  Настало время опробовать эти нововведения в деле.
  Мощность энергетического щита подпитывалась всеми ядрами, усиливая именно то направление, с которого велся огонь. Функционеры шли клином, тройкой, по узкому коридору, освещаемому вспышками очередей тяжёлых болтеров и пулемётов. Сюин вела огонь из-за левого плеча Ника, полностью скрытая за фронтальным щитом, Амир, положив болтер на плечо командира, отстреливал всех, кто показывался на правом фланге. Экзоскелеты сержанта и медика плотно прижимались друг к другу, скрывая свои фигуры за костюмом Финка.
  Глухо щёлкнул отстёгнутый магазин, Ник скосил взгляд вниз и увидел, что экзоскелет сержанта, не прекращая вести огонь, перезарядил болтер командира и как только Финк снова смог вести огонь - начал перезарядку своего оружия. Фактически стрельба функционеров не останавливалась ни на мгновение. Плотный непрекращающийся огонь со стороны наступающей тройки и мерное, неумолимое наступление сломило дух сопротивляющихся. Через несколько минут всё было кончено.
  Средняя скорость выполнения тактических миссий увеличивалась из-за нововведений, модернизации вооружения и брони, а также обновлений различных обработчиков и процессов. Совсем недавно щиты не выдерживали такой плотный огонь, а стрельба велась больше за счёт личного мастерства. Пройдёт ещё несколько месяцев, может быть лет, и люди внутри костюмов больше не будут нужны.
  Ник посмотрел на перчатку своего костюма, из которой был демонтирован и перемещён на плечо диодный фонарь. Функционеры больше не несли свет в своих руках. Они сами становились ненужным элементом, который скоро также будет демонтирован.
  - Сюин. - медик лишь кивнула, сотый раз выслушивать одинаковые приказы давно не было смысла. Бойцы и так знали, что требуется делать. Девушка бегло осмотрела поле боя и достав медпистолет отправилась стабилизировать раненых. Чётко, собранно и привычно. Как машина.
  Ник сел, облокотившись спиной на стену рядом с пленными и с трудом сдержал усталый выдох. Зачем? Чего вы хотели? Каковы причины? Эти вопросы более не интересовали его, потому что ответы из раза в раз не приносили ничего нового. Жадность, глупость, страх, иллюзии, импульсивность...
  Эмоции.
  Финк слишком устал от них. Устал от всего этого. Устал стремиться к свету, которого не понимал. Устал тушить пожары, которые возникают от этого огня. Устал подставлять свою шею и терпеть унижение от глупости поверхностного, детского восприятия мира. Дьявольски устал.
  Но не мог остановиться.
  - Осталось в вас хоть что-то человеческое? - вскочив на ноги, закричал один из пленных, смотря на Финка со злостью в глазах. Ник не поднимая забрало щитка повернул голову на голос, не сказав ни слова. Сервоприводы тихо прожужжали, выставляя экзоскелет в желаемое человеком положение и затихли. Мужчина был немолод, вероятно примерно одного возраста с капитаном, но отсутствие реверсивной косметики и продвинутой медицины сказывалось на его внешности: волосы уже тронула седина, в уголках глаз были заметны глубокие морщины. Несмотря на поражение пленник стоял прямо и гордо, будто проиграть входило в его изначальные планы.
  В окружавшей помещение тишине было слышно только тихое потрескивание энергетических ядер где-то в глубине, под толстой броней костюмов.
  Разгорячившись, мужчина продолжил, задрав подбородок, - Вы не более чем очередные палачи, прикрывающиеся пустыми лозунгами! Люди должны быть свободны, и вы не сможете этому помешать...
  Амир перевёл взгляд на командира, который спокойно слушал выступление пленника. Мужчина закрыл глаза и перекрестился, очевидно ожидая грохота выстрела или удара, который окончит его бесконечное противостояние. Но Ник лишь отвернулся и смотря в пол тихо сказал, - Иногда мне кажется, что это болезнь.
  Пленные не обращали на него внимания. Враг априори не может сказать ничего путного. Враг не прав. Враг глуп. Враг заблуждается. Слушать врага - лишь терять время. Время, которое лучше потратить на то, чтобы жить. Для человека есть лишь один способ заставить себя убивать себе подобных - объективизировать сам образ противника. Превратить его в чудовище, в монстра, не имеющего человеческих чувств.
  Но чудовищ не существует.
  Не обращая внимания на то, что его речь никому не интересна, Финк продолжил, не поднимая глаз, - Эта болезнь, она распространяется через мыслеобразы - вирусы, которые ломают человека. Эти вирусы - никто не понимает что они значат, но они подменяют собой истину, как паразиты, они приклеиваются к эмоциям и становятся мотивацией. Свобода. Вера. Справедливость. Счастье. Семья. При должном умении, человеку с мозгом, зараженным этими вирусами можно внушить что угодно. Можно склонить к какому угодно страшному, мерзкому, античеловечному поступку. И этот индивид будет уверен, что всё делает правильно. Чудовищ не существует.
  Есть лишь больные люди, нуждающиеся в исцелении.
  Договорив Ник погрузился в усталую тишину, горькую, наполненную чужим страхом и болью поражения. Ему никто не ответил. Зажужжав сервоприводами, костюм привел командира в вертикальное положение. Постояв некоторое время,он повернулся к выходу и уже собирался уходить, когда тот самый пленник, что называл его палачом громко заговорил.
  - Подожди!
  Ник остановился и повернул голову в его сторону.
  - Если в тебе ещё есть хоть капля сострадания... Когда нас... - Мужчина нервно сглотнул и замолчал. Финк терпеливо ждал, когда тот соберётся с силами, чтобы закончить фразу. Пленник поджал губы и сгорбился, сжался, будто действительно став меньше и как-то незначительнее. Но через мгновение подобрался, выпрямился и твёрдо посмотрел на командира функционеров. - Сообщите нашим близким, что случилось, когда всё закончится.
  Его громкий, командный голос не оставлял сомнений, что это приказ, а не просьба. Приказ, который будет выполнен, - потому что так будет правильно. Мужчина ждал ответа, вперив взгляд серых, отливающих холодным стальным блеском глаз в Ника. Пленники один за одним поднимали головы и с надеждой смотрели на стоящего у выхода в коридор функционера.
  Они не знали. Не могли знать. И не должны узнать.
  - Смерть... Это не лекарство.
  Финк хотел сказать ещё очень многое. Что функционеры убивали только во время конфликта в Корее, что большая часть ранее участвовавших в восстаниях в данный момент стали полноценными гражданами, что их имена и личности изменены, чтобы их не заклеймили предателями и не навредили близким - именно это позволяет Сопротивлению утверждать, что всех восставших безжалостно уничтожают.
  Новые времена, старые нравы.
  Глубокая злость, сдерживаемая десятилетиями, и постоянно подавляемая волей бурлила внутри. Как они смеют? Как в их голове это укладывается? Они убивают, навязывают свою волю силой, наплевав на то, что считают правильным другие. Но как только получают отпор, строят из себя саму невинность.
  В их глазах горит праведный огонь фанатичной преданности своим идеалам. Они готовы сжечь всех несогласных в этом огне. Для них нет двух истин, их бросает из крайности в крайность и неважно, что считают праведным другие, неважно, как плохо будет всем остальным - главное чтобы им было хорошо, главное, чтобы близкие были обеспечены всем необходимым, главное, чтобы мир был именно таким, каким они его видят.
  Долгое время Ник считал, что это именно он чего-то не понимает. Что его восприятие мира слишком плоское, что реальность сложнее, чем кажется и отсутствие понимания - это отсутствие важных деталей. Но раз за разом этими деталями оказывались лишь эмоции, которые всегда приводили к крови и насилию.
  Как они могут возвращаться домой к своим семьям, не чувствуя этот мерзкий вкус пепла во рту, привкус железа на языке? Перед глазами Ника проплывали лица тех, кого он убил в Корее, во время отступления от сил Сопротивления. Память, услужливо прятавшая эти события под предлогом усталости вдруг сыграла с ним злую шутку и решила продемонстрировать ему все то, что он усиленно пытался забыть. Образы, крики, запахи - всё снова предстало пред ним как наяву. Ник не смог совладать с собой и остановился, опершись на стену. Штукатурка под металлическими пальцами перчатки экзокостюма мгновенно потрескалась от давления.
  Уловив изменения сердечного ритма, Карма запищала на Ника датчиками, на что он лишь отмахнулся. Встряхнувшись и выровняв дыхание, Финк оттолкнулся от стены и заставил себя сделать шаг вперед. Сервоприводы подхватили намерение усталых мышц и помогли сдвинуть с места казавшийся неподъемным экзокостюм.
  - Капитан. - из раздумий Ника вывел хрипловатый голос Грэга прозвучавший в динамиках. Разведчик прочистил горло и повторил, - капитан?
  - Говори. - Финк почувствовал неладное и ускоренным шагом двинулся в сторону входа.
  - У нас проблемы. - Грэг передал изображение с фронтальных камер.
  У здания собралась огромная толпа из сотен людей в напряжённой тишине они следили за охранявшими вход функционерами. Не было ни лозунгов, ни криков, ни опознавательных знаков - ничего.
  - Кто это? - Ник удивленно просматривал дела стоящих в толпе людей. Полноценные граждане и ненадёжные, дети и студенты - все вперемешку. Карма готовила отчеты и пыталась найти объяснение, причину данного происшествия. К тому времени, как капитан подошёл к Грэгу, можно было с уверенностью сказать, что объединяло стоящих снаружи людей только одно.
  Смерть. Каждый из пришедших потерял кого-то в одном из терактов. А некоторые из них были родственниками погибших в сегодняшней операции. В их глазах ещё теплилась надежда. Они ещё не знали о том, что их близкие уже мертвы. Карма предлагала по опыту подавления восстаний прошлых лет как можно скорее найти и нейтрализовать организаторов и всех кто проявит малейшую активность, чтобы не допустить эскалации, снизить вероятность того, что толпа выйдет из под контроля.
  Но Ник чувствовал, что это неверное решение.
  Чувствовал... Горькая ироничность ситуации заставила его с трудом сдерживать нервный смешок. Теперь он сам готов действовать на основании эмоций?
  Финк открыл забрало щитка, заметив на лицах видевших его впервые людей ставшее уже привычным брезгливо-испуганное выражение. Медленно ступая по маленьким для бронекостюма ступеням, заставляя бетон хрустеть под его весом, Ник спускался к окружавшей здание толпе. Молча.
  Остановившись в самом конце лестницы капитан осмотрел окружающих, с неудовольствием отметив, что им всё так же приходится задирать головы, чтобы посмотреть ему в глаза. Не придумав ничего лучше Ник сел. По толпе прошло небольшое шевеление, но никто не нарушил тишины.
  Где-то вдалеке был слышен вой сирены скорой помощи, мчащейся на очередной вызов, лёгкий теплый ветерок трепал волосы. Город всё так же жил, напряжённо вслушиваясь в происходящее в его недрах. Природа никогда не обращала внимания на мелкие склоки живых.
  Финк нахмурился. В его обязанности не входили публичные выступления и отчёты перед общественностью. Привыкший к честной простоте и жестокости бесконечных конфликтов, Ник не умел правильно подбирать слова, снижая вероятность неверных трактовок фактов. Функционер с большим удовольствием вернулся бы на поле боя, лишь бы не чувствовать этих тяжёлых проницательных взглядов, будто несущих в себе немой упрек.
  Сидящий глубоко внутри страх объединив усилия с совестью запустили свои когти в давно истерзанное сердце. Мысли, которые Ник старался запрятать как можно глубже, заполняли голову, заставляли болезненно пульсировать кровь в висках, пробуждали давно ставшую родной боль.
  Это твоя вина.
  Ты мог бы сделать больше.
  Ты опоздал.
  Ты жалел себя, ты думал об отдыхе, а не о деле.
  В такие моменты, Ника поглощала Злоба. Они сделали всё, что могли. Они сделали даже больше. Они не могут спасти всех. Но для пострадавших это не имело значения. Старание не принимается в расчет, первичен результат, намерение несущественно. Для пострадавших совершенно неважно скольких ты спас, их поглощает обида на несправедливость. Когда кто-то пытается бороться со случайностью, каждая его ошибка, каждое поражение наносит глубокие раны, переносит проблему в область личного.
  Функционера не задевало негодование пострадавших - оно было обосновано. Злоба питалась его стыдом и чувством вины, Злоба набирала силу, заставляя психику искать причины и оправдания тому, что в них не нуждалось.
  Это случайность. Случайность, которую никто и никогда не сможет полностью контролировать.
  Ник пропитался этой Злобой, окружавшая его толпа несколько отпрянула, заметив нехороший огонек в его глазах, но люди оставались на площади перед входом, не спеша покинуть место недавно законченного сражения.
  Капитан мучительно пытался подобрать слова, но никак не мог сформулировать мысль ёмко, дипломатично и ясно, так как это делали журналисты или представители администрации. Махнув рукой Финк глубоко вдохнул и выдохнул, облокотился на свое колено одной рукой и просто спросил:
  - Ну?
  По толпе пробежала волна оживления. Люди будто просыпаясь ото сна вскидывали удивленно брови, непривыкшие к такому фамильярному обращению от представителей Кармы. Обласканные благами цивилизации, живущие в тепле, комфорте и безопасности, забывшие о сути жизни, утратившие чувство реальности, зацикленные на своих иллюзиях. Ничем не отличающиеся от тех, что в данный момент сидели взаперти, под охраной Амира.
  Аккуратно оттеснив плечом стоящих в первом ряду, из толпы вышел мужчина, выглядевший для полноценного гражданина непривычно нездоровым, постаревшим и осунувшимся. Некогда красивые голубые глаза были окружены темными, почти черными провалами, бледная кожа истончилась, создавалось впечатление, что она стала просвечивать.
  - Мы требуем справедливого возмездия, капитан. Вы ведь служите народу, гражданам Нового Союза, а не этим убийцам. - пронзающий насквозь, глубокий, тёмный взгляд этих мёртвых глаз казалось заглядывал в самую душу, выворачивая ее наизнанку. Из этих чёрных провалов на него смотрела сама бездна. Без подсказок Кармы, Ник не мог узнать, кого потерял этот человек, но эта потеря сбила мужчину с ног и похоже он уже никогда не сможет подняться. Финк потянулся к Щитку, чтобы закрыть забрало и отправить запрос на его досье, но передумал.
  Оправдывая себя тем, что будет невежливо разговаривать с гражданами сквозь шлем, капитан опустил руку на колено. Но на самом деле он просто не хотел этого знать. Знание, будучи полученным никогда не оставит память, его отпечаток навечно будет одним из факторов влияющих на мировоззрение и на качество принимаемых решений.
  - Отдайте их нам. - гневно сказала молчавшая до этого женщина. - Мы знаем, что Карма сохранит им жизнь и отправит на ученическую скамейку. Но это был не несчастный случай! Мои дети... Их убили. И в этом виноваты люди, а не судьба и не случайность. Мы должны остановить это...
  Голос женщины дрогнул, она закрыла лицо руками и разрыдалась. Финк резко встал, сделал шаг навстречу и замер. Огромная перчатка экзоскелета с металлическим лязгом сжалась. Толпа слегка подалась назад, но люди и не думали расходиться.
  Он ничем не может помочь ей, он вообще никому из них не сможет помочь.
  Ник вспоминал тела, сложенные в ряд, укрытые мешками, бесконечные ряды этих тел. Тех кого он не успел спасти. Родных и близких тех, кто смотрел на него с надеждой. С надеждой на то, что их горе это достаточное оправдание для совершения ужасных поступков. Финк ясно осознал, чего они хотят - дать волю своему гневу. Для оставшихся в одиночестве нет достаточно жестокого наказания для убийц их близких. Они более не в силах сдерживать подавляемую, неутолимую и неутомимую Ярость. Только смерть виновных может превратить злость в печаль, так как никто не может умереть дважды.
  Мужчина с мёртвыми глазами подошел чуть ближе и проговорил в пустоту, не смотря на возвышающегося высоко над ним функционера, - Кто-то должен показать им... Что станет с ними, если они продолжат.
  По спине Ника пробежал холодок. Резко развернувшись в сторону стоящего рядом мужчины он вдруг вмиг растерял весь запал, будто оцепенев, беззвучно раскрывая рот, не в состоянии выдавить себя и слова. Финка ужаснуло не то, о чём говорил мужчина, а то, что в глубине души он с ним согласен. Отряд устал, функционеры были вымотаны, а слабость и отсутствие внятного ответа лишь подливало масла в огонь уверенности атакующих.
  Ведь так приятно думать, что ты прав. Эта уверенность придает сил, позволяет побеждать. Победы лишь укрепляют веру в собственной правоте, в оправданности поступков, каким бы страшными они ни были. То, что ты делаешь, работает; то, что ты делаешь, - имеет значение. Эта иллюзия присуща каждому, от неё не спрятаться, не скрыться.
  Никто не может спастись от самого себя.
  Толпа двинулась, обходя замершего в неподвижности функционера, обтекая его словно вода камень. Мысли всё так же путались в голове, усталость не давала сконцентрироваться на поиске решения, раз за разом возвращая к эмоциям. В вечно изменяющейся обстановке Ник вдруг осознал себя стоящим на месте, напряжённо вглядывающимся в прошлое. Всё что происходило, вся его жизнь показалась ему глупой и бессмысленной. Всё. Всё это... Впустую?
  - Капитан? - Щиток разрывался от голосов его подчиненных. - Толпа приближается ко входу. Какие будут приказания?
  "Делай то, что считаешь правильным", говорил Йегер. Но никогда не говорил о том, что делать, если не знаешь, что правильно. Жаль реальность не оставляла времени на то, чтобы это выяснить.
  - Перекрыть доступ к пленным. - Давно оставшийся в одиночестве на лестнице Ник мог лишь надеяться на то, что его решение не было слишком медленным. Подумав он добавил, - Просто сдерживайте их. Силу не применять.
  Где эвакуация? Почему так медленно? Финк быстрым шагом направился в сторону помещения со своими недавними противниками, постепенно переходя на бег и всё глубже погружаясь в анализ происходящего по пути. Чем дольше капитан думал об этом, тем меньше ему нравилась сложившаяся ситуация.
  Когда он наконец достиг импровизированной тюрьмы, то увидел как Сюин пытается образумить напирающих на нее со всех сторон людей. Медик в высокотехнологичном боевом экзоскелете, была способна разбросать эту толпу как котят, если бы такова была ее воля. Если бы такова была воля Ника.
  Карма, будто древнее приложение, созданное на коленке студентом для сдачи зачета, зависла в состоянии расчета рекомендованных действий. На экране появлялись одни и те же надписи. Подождите... Стабилизируйте ситуацию... Идет расчет вероятностей... Стабилизируйте ситуацию.
  Подождите...
  Сюин двигалась нарочно медленно, стараясь не нанести никому травм неосторожными действиями. Толпа напирала на нее, но вес костюма позволял ей оставаться на месте и сдерживать давящие массы людей.
  Подождите...
  Послышался звон разбитого стекла. Дверь за спиной Сюин заскрипела под напором. Медик с надеждой посмотрела на Ника, но капитан по прежнему не мог сосредоточиться и не знал, что на самом деле будет правильным действием в данной ситуации. В наушнике прозвучал голос Амира.
  - Прорыв периметра. Капитан, прошу разрешить применение специальных средств.
  - Отставить специальные средства. Силу не применять.
  Подождите...
  Голова Финка полнилась тёмными мыслями. Он изо всех сил боролся с сомнениями, пытаясь абстрагироваться от происходящего вокруг и стремительно заканчивающегося времени.
  Толпа обтекала Сюин и Ника, просачивалась сквозь бреши, пользуясь отсутствием сопротивления и реальной опасности.
  Бессмысленно ждать. Дальше будет только хуже. Полумеры не спасут ситуацию, всё это притворство служило одной цели - оттянуть момент, выждать время в надежде на то, что приказ придёт сверху. В надежде на то, что я могу смело говорить, что лишь исполнял приказ.
  Это очевидно - правильного решения нет. Кто-то пострадает. И я не имею права перекладывать ответственность за это на кого-то ещё. Наша функция - вершить справедливость, по меньшей мере, ту что возможна. Ту справедливость, что мы можем принести в мир. Именно поэтому Карма не может рассчитать вероятность. Карма не может принимать решения - это наша задача.
  Люди не должны калечить свою судьбу из-за случайности. Гнев застилает их взор - они не ведают, что творят. Бесконечный риск, опасность получения тяжёлых ранений или смерти - всё это мы делаем с единственной целью. Чтобы жили другие. Задача функционеров - искать возможности решения конфликтов, таким образом при котором погибнет минимальное количество людей.
  Вся софистика, весь фарс и сомнения - это всего лишь мой страх. Нежелание становиться тем, кто делает то, что нужно. Эмоции несущественны. Сомнения несвоевременны.
  Я с самого начала знал правильный ответ.
  Ник развернулся и пошел навстречу ко все прибывающим людям, обойдя пытающуюся проломить двери толпу и сделав значительный крюк по коридорам здания он оказался в смежной с пленниками комнате. Даже сквозь толстые бетонные стены было слышно приглушённые голоса пленников, бойцов его отряда и наступающих людей, топот сотен ног и скрежет металла дверей мало-помалу поддающегося давлению масс.
  - Амир. - капитан дождался отклика сержанта и продолжил, - что бы ни случилось, сдерживайте их.
  - Есть... - его голос практически не изменился, звучал всё так же твердо и уверенно. Но Ник знал своих бойцов не первый год и поэтому ясно услышал сомнение в голосе подчинённого.
  С металлическим лязгом перчатка легла на стену. В коридоре за его спиной послышались голоса. Ведомые гневом всегда будут искать возможность для свершения своей мести. Разгон толпы посредством силы лишь перенесёт их гнев на Карму, расширит его, подлив масла в огонь, подпитав иллюзию разделения на своих и чужих и заставит людей сомневаться, на той ли они стороне.
  Финк толкал себя вперёд, буквально заставляя тело действовать. Ему так хотелось ещё хоть секунду побыть человеком, перед тем, как он превратится в чудовище. Но у него не было этой секунды.
  Щиток считывал намерения находящегося внутри костюма человека, что позволило Нику быстро зарядить болтер боевыми снарядами, хотя руки его не слушались. Капитан чувствовал, как всё его тело дрожит, сопротивляясь из последних сил его решению. Нажимая на спусковой крючок Финк зажмурился, прикусив губу до крови, чтобы не закричать. Разрывные болты пробили огромную дыру в стене за несколько выстрелов, хрустя раздробленными бетонными осколками под ногами Ник вошел в комнату.
  На него устремились восемь пар глаз. Таких живых. Таких настоящих. Таких горящих. Оглушённые шумом выстрелов, пытающиеся прорваться к пленным люди на миг затихли, но через несколько мгновений Ник услышал нарастающий гул от топота сотен ног. На секунду капитан зажёгся идеей, что он успеет вывести пленных, если сделает ещё одну дыру в противоположной стене. Но почти сразу опустил голову.
  Это не поможет. Проблема не будет исчерпана, всё лишь станет ещё хуже. Ник не поднимал головы, когда оглашал приговор. Его голос звучал механически и безэмоционально. Капитан отдал бы что угодно, лишь бы действительно не чувствовать ничего.
  - В свете сложившихся обстоятельств, на основании поправки о действиях функционеров в условиях военного времени, я, капитан Финк, личный номер 1242268, приговариваю вас к смерти. Приговор будет приведён в исполнение незамедлительно.
  Ник упрекнул себя за трусость, заставил непослушные веки подняться и, сжав зубы, начал стрелять. Заряженный иглами болтер казался неподъемным, его вес был неощутим из-за поддержки экзокостюма, но тяжесть буквально вдавливала Финка в Землю, утяжеляла оружие, ствол которого постоянно норовил уйти вниз.
  Вспышка. Короткая и яркая. Казалось она несет нечто хорошее, хоть на долю секунды освещает плотную, пыльную тьму, в которой так тяжело свободно дышать. Но свет мгновенно гаснет, как жизнь, которую вспышка забирает.
  Ник явственно ощущал рядом холодное и зловонное дыхание Смерти и ее костлявые пальцы на своем плече. Борясь с тошнотой и отвращением капитан заставлял оружие раз за разом выплевывать металл, пока, наконец, не удостоверился в том, что в комнате кроме него не осталось живых.
  Один за другим некогда ярко горящие глаза затухали, люди вскакивали и падали перед ним как марионетки, у которых внезапно отрезали нити. Даже когда всё было кончено они продолжали смотреть на него с бессмысленным, пустым выражением на мёртвых лицах.
  Как куклы... Которые теперь никогда и не станут людьми.
  Стало невыносимо тихо. В окружавшей тишине капитан слышал лишь стук своего сердца и чувствовал спиной тяжелый взгляд совести, что норовил прожечь в нем дыру.
  Стало тихо. Как в Аду. В котором Нику предстояло пребывать вечность.
  Финк опустил свое оружие, с трудом удержавшись от желания отшвырнуть его. Через несколько бесконечно долгих секунд не выдержавшая давления дверь выгнулась и с грохотом упала, подняв облако пыли. Возбуждённые люди потекли разрозненной толпой через образовавшуюся брешь, заполняя пространство комнаты, но оставаясь за несколько шагов от грязных изуродованных выстрелами тел. Будучи готовыми совершить и более жестокое убийство секунду назад, люди враз растеряли всю энергию, встретившись лицом к лицу с отвратительной сущностью Смерти. И оставаясь людьми - они увидели суть.
  Они увидели в нём чудовище.
  Окружённый гробовой тишиной Ник аккуратно положил свой болтер на землю и поднял забрало Щитка. Люди избегали встречаться с убийцей глазами. Лишь его бойцы поджав губы смотрели на него. В их взгляде Финк не видел осуждения, лишь сожаление.
  - Сержант Сахим, - тихий голос капитана прозвучал твёрдо, показался в окружающей тишине оглушающим. Амир вздрогнул, но через секунду подобрался и выпрямился в стойке смирно.
  - Возьмите меня под конвой и принимайте командование. - подумав, он перевёл взгляд на Сюин, которая смотрела на тела их недавних противников, на тела людей, которых они почти успели спасти, не вытирая бегущих из глаз слёз. - Лейтенант Цай.
  Медик снова повернула голову к нему. От боли во взгляде девушки Ник не мог защититься, не мог спрятаться. С трудом проглотив ком в горле капитан отвёл взгляд и сказал, обращаясь в пустоту:
   - Заберите тела. Оповестите родных и близких.
  Позже сидя в молчании под охраной своих же людей в транспорте, Финк не мог избавиться от ощущения, что он тонет, в море густой, почти чёрной крови. Из пучины на него смотрели мёртвые глаза убитых как скот, без права на защиту, без возможности для реального противостояния. Ник схватился за голову, пытаясь унять боль и подступающую тошноту. В ушах колоколом звенели выстрелы, сливаясь в какофонию со стрекотанием цикад.
  Но в несущейся сквозь непроглядную тьму бесконечной ночи тройке было тихо.
  Раз за разом его память назойливо прокручивала перед глазами вспышки выстрелов и их лица. Финк не мог не видеть торжественную улыбку того мужчины, прямо перед тем, как он спустил курок. Она символизировала всё, во что тот верил, убеждала, что всё что было сделано - не напрасно. Что эта система действительно плодит кровожадных палачей. Улыбку полную самодовольства, которую Ник ненавидел больше всего. Улыбку насыщенную уверенностью, Верой, победой в бесконечном споре со своей совестью. Все чудовищные поступки, которые были тобой совершены - оправданы. Это улыбка наполненная единственным смыслом. Торжеством.
  Я был прав.
  Ник сглотнул, не в силах сдержать подступающих слез.
  Смерть... Это не лекарство.
  11 глава
  Вдох.
  Холодный гриф прикасается к груди. Усталые мышцы еле сдерживают стремительное падение штанги. Рифлёная рукоять вгрызается острыми гранями в кожу. В висках пульсирует кровь. Сила против силы.
  Выдох.
  Штанга начинает подниматься выше, будто подталкиваемая вышедшим из легких воздухом. Но за несколько миллиметров до креплений замирает, словно упершись в невидимую стену. Держащие холодную сталь грифа руки дрожат от усилия, но не могут сдвинуть застывший в воздухе металл.
  Девушка, лежащая под штангой, рычит, пытаясь выжать из себя последние капли энергии, превзойти лимиты, чтобы достигнуть ранее невозможного.
  Но её руки устали. Капли пота стекают по гладкой коже лица, оставляя неприятное щекочущее ощущение. Боль в мышцах становится невыносимой, но она и не думает сдаваться, позволяя ярости на собственную слабость заглушить все остальные чувства.
  Правая рука вдруг вздрагивает и будто сломанная хворостинка стремительно падает, а вместе с ней резко заваливается на бок гриф. Наполнив пустой зал звонким грохотом, на пол летят тяжёлые блины. Другая сторона штанги, став тяжелее, перевешивает, падают блины и слева.
  Взрыв звуков медленно затихает.
  ***
  Не в силах более удерживать даже пустой гриф, Ева уткнула его в пол и оттолкнулась, с трудом пытаясь сесть и выровнять сбившееся дыхание.
  - Чёрт.
  Тонкие аккуратные швы, словно розовая паутина иссекавшие правую руку девушки, переплетались с рваными, уродливами едва затянувшимися шрамами. Её собрали буквально по кусочкам. И хоть операция прошла всего три недели назад, кожа, кости и мышцы - всё восстановилось и было абсолютно здоровым, благодаря лучшим препаратам. Ева могла двигать рукой практически без потерь моторики, но она перестала её чувствовать.
  Онемение распространялось по телу от кончиков пальцев, любое прикосновение отдавалось щекочущим зудом где-то глубоко под кожей и глухой болью, старой и ставшей привычной за время реабилитации.
  Ева с отвращением размяла руку, разгоняя кровь, а затем встала и вышла из зала, на ходу стягивая с себя влажную от пота одежду.
  Разбросанные блины остались лежать на полу.
  Обжигающе горячие струи воды смывали усталость, наполняя тело энергией. Ева провела рукой по волосам, приподняла их на ладони. Некогда они были ярко красными, а сейчас потемнели и покрылись сединой, словно несмываемой пылью. Она смотрела в висящее в душе зеркало и видела в нём не себя, а изломанную куклу. Онемение не проходило. Всё нутро заполнялось холодной пустотой, несущей всё то же онемение. Реальность превратилась в бесконечный дурной сон.
  Командир войск Сопротивления, маршал Люция ткнулась лбом в запотевшее зеркало, позволяя горячей воде согреть замёрзшие плечи и спину. Несмотря на летнюю жару, Еву бил озноб. Могильный холод преследовал её, окружал, захватывал всё больше частей тела, которое уже давно не ощущалось живым.
  Вытерев мягким полотенцем кожу и высушив волосы, Ева расслабилась, ссутулившись и испустив протяжный выдох, наполненный усталостью, а затем выпрямилась и вышла из душа. Надев тщательно выглаженную форму и скрупулезно проверив, нет ли где ворсинок или складок, девушка посмотрела в зеркало. В тишине, поймав свой собственный взгляд в отражении, девушка поморщилась и прошептала, - Вот моя армия.
  Правая рука Люции в отражении медленно поднялась и потянулась к лицу. Ева ощутила, как холодные пальцы касаются щеки и почувствовала напряжение мышц предплечья. Но закрывая глаза ей казалось, что рука безвольной плетью висит вдоль тела.
  Сжав бесчувственный кулак и вытянув руку перед собой, девушка проговорила вслух, смотря в глаза своему отражению, будто убеждая саму себя, - Вот мое оружие!
  Её голос затих, растворился в пустом доме. Ева стояла перед зеркалом, в пятне света тусклой люстры, в которой давно перегорела одна лампа. Напряжённо вытянутая рука безвольно упала.
  В дверь постучали. В сотый раз разгладив несуществующие складки, Ева выпрямилась и резко развернулась в сторону выхода.
  Пора.
  В салоне дорогого гравимобиля было тихо, низкие дома богатейших людей Мехико сити, больше похожие на небольшие дворцы, проплывали где-то внизу. Дополненная реальность очерчивала границы их владений, которые словно электронные заборы скрывали происходящее за ними. На лобовом стекле гравимобиля высвечивались предупреждения о недопустимости пересечения этих границ. Вся Земля под летящей вперед с огромной скоростью машиной пестрела указателями и запретами, не было видно ни одного свободного места - всё использовалось людьми.
  Водитель со скучающим видом наблюдал за показателями и поглядывал на карту. По сути в этой деятельности давно не было необходимости, всю рутинную и скучную работу делали машины. Но люди по привычке отдавали дань традициям.
  Машинами нужно управлять.
  Машины созданы для автоматизации скучных процессов, для освобождения ценного времени и раскрытия человеческого потенциала. Людям нужно лишь творить. Принимать нестандартные решения. Искать. Исследовать. Пытаться. То, чего машины никогда не научатся делать. То, ради чего были созданы мы. Машина никогда не заменит человека.
  В них нет и не может быть души.
  Гравимобиль вылетел на магистраль и наконец смог набрать скорость. Земля внизу превратилась в размытое пятно. Расстояния потеряли значимость: все, кто мог позволить себе новый вид транспорта, могли позволить себе дома и территории за сотни километров от места работы, в экологически чистых местах. Ленивые, пугливые и слабые же селились в городах, поближе к заводам, торговым центрам и коммерческим районам - местам, где они могли найти работу себе под стать.
  Таковы законы мира. Любой может стать любым. Достаточно лишь приложить усилия и ты сможешь жить так, как захочешь. Сильные должны защищать слабых, а не кормить и заботиться о них, как о детях. Слабые кормят сильных, а не наоборот. Плоды твоего труда принадлежат тебе и только тебе. Только так у человечества может быть будущее.
  Примеро Пьедро показался на горизонте, в сумраке раннего утра сверкая никогда не гаснущими огнями фонарей, полосами очередей трассирующих пуль тренирующихся солдат и взрывами от выстрелов тяжёлого оружия.
  Гравимобиль снизился и остановился прямо напротив здания штаба, мягко покачиваясь в воздухе. Дверь бесшумно отъехала в сторону. Рядом возникла рука в перчатке с обрезанными пальцами, предлагающая помощь. Ева вылезла из машины так и не опершись на протянутую ладонь, с укором посмотрев на широко улыбающегося Криса.
  Медик убрал руку за спину и поклонился, - Госпожа маршал. Поздравляю с выздоровлением.
  Старый друг выпрямился и посмотрел ей в глаза, на лице сама собой появилась слабая улыбка. После небольшой паузы Ева порывисто обняла Криса, коснувшись холодной щекой его колючей щетины, за которой чувствовалось тепло его тела. На её спину осторожно опустились ладони Криса и легонько сжали с таким тщанием выглаженную одежду. Простояв так некоторое время Ева отстранилась и ещё раз посмотрев в родные глаза хлопнула медика по плечу и сказала, - Пойдём. Меня ждут.
  Крис последовал за ней, держась чуть поодаль, не позволяя себе приблизиться к бодро идущей впереди девушке больше, чем на метр. От стремительного темпа ходьбы её потемневшие с возрастом волосы развевались, превратившись из горящей спички в яркий факел, покрытый штрихами седины, как всполохами высокотемпературной плазмы.
  Дневальный уже вытянулся по стойке смирно, пустым ничего не выражающим взглядом смотря куда-то над головами вошедших. Окруженная напряжённым молчанием, Ева зашла в лифт и, нажав на кнопку последнего этажа, развернулась на сто восемьдесят градусов, оказавшись лицом к лицу с Крисом. Медик улыбнулся. Перед тем как зеркальная дверь закрылась, маршал вернула ему улыбку. Лифт проиграл звук, похожий на звонок и плавно поехал вверх. Крис остался внизу. В очередной раз встретившись глазами со своим отражением, Ева поморщилась, и стерев с лица все эмоции, сжала зубы.
  На выходе её уже ждали.
  Ун Чен Чой не изменился в лице, когда увидел её, но взгляд его суровых холодных глаз потеплел. Перебитый взрывом позвоночник вызвал паралич нижней половины тела, поэтому какое-то время генералу придётся передвигаться на коляске. За его спиной стоял незнакомый Еве лейтенант, замерший в приветствии и старательно не смотрящий в глаза своему командиру.
  - Вольно. - Лейтенант опустил руку, но продолжал отводить взгляд. Обычно оживлённый коридор штаба в данный момент пустовал, но в воздухе чувствовалось напряжение, томительное ожидание приказа к действию каждого человека, входящего в "голову" армии. Из всех высших офицеров только генерал Чой имел смелость смотреть ей в глаза. Всё изменилось после чистки.
  Три недели назад кто-то донёс место проведения предыдущего собрания, кто-то, кто знал где и как оно произойдёт. Кто-то, кому ее действия и их результаты мешают. Кто-то смог заложить бомбу, а затем навести ракеты практически им на голову. Карма не могла этого сделать.
  Это был кто-то из своих.
  Генерала Чоя Ева проверила сама, ещё находясь в больнице. Люди Джона Эйлера собрали все возможные данные о её спасителе, судя по которым можно было сделать вывод о непричастности генерала к покушению. Как бы это ни было очевидно, они не могли довериться случаю. Необходимо было предполагать и проверять все версии.
  Джон, названый отец Евы, хотя и был уже немолод, вернув расположение и былые возможности, не давал себе отдыха, почувствовав снова вкус власти. Человеку, хоть раз взвалившему на себя это бремя, тяжело отказаться от такой ноши. Желание принимать решения и нести за них ответственность толкает вперед, заставляет карабкаться всё выше. И в случае Эйлера - цель очевидна.
  Установление справедливости.
  Покушение дало ему повод и право для возбуждения проверки всего руководства. В процессе поиска виновного начали всплывать тёмные страницы прошлого и настоящего доброй половины текущего совета Сопротивления. Полетели головы.
  Те, кого можно было заставить работать, - оставались, на выгодных для Евы и Джона условиях. С большими и более сильными группировками всё же приходилось договариваться. Заключив несколько союзов с представителями элиты старой Европы и пользуясь массовой поддержкой населения, им удалось быстро уничтожить противостоящих их власти.
  Хоть Ева и была в это время в больнице, но следила за происходящими событиями и лично подтверждала действия, которые ни у кого не повернулся бы язык назвать достойными. Достоинство и необходимость - это несовместимые качества для руководителя такого масштаба. У неё не было права на ошибку. Победа или смерть.
  Выбора нет даже у тех, кто ставит перед выбором.
  Онемение, страх, самоосуждение - густой коктейль тёмных эмоций заполнял саму её суть, подменял все остальные эмоции. Как холодные ветры октября несли с собой смерть и долгие зимние ночи, так и эти смешанные чувства убивали в ней последние остатки человечности. Чудовищ не существует?
  Ева криво улыбнулась и хмыкнула.
  Отмеряя звонким стуком каблуков каждый сделанный шаг, ноги уверенно несли маршала на встречу со штабом. Массивные двери начали медленно открываться за несколько метров до того, как она к ним подошла. Штаб встретил Еву тишиной и чистым прохладным воздухом. Маршал медленно прошла за спинами недвижно стоящих офицеров, села во главе стола и положила руки на поверхность, медленно обведя всех взглядом. Ева сжала зубы, глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Затем спокойно сказала, - Вольно. Садитесь.
  Помещение наполнилось звуками придвигаемых стульев, шелестом бумаги и шорохом одежд. Двери в дальнем конце комнаты закрылись с глухим щелчком. Через некоторое время воцарилась тишина, всё внимание вновь было сосредоточено на фигуре девушки, сидящей во главе стола.
  Вот моя армия.
  Согласно докладам потери росли с каждым месяцем. Многие диверсанты увлекались и слишком задерживались при выполнении заданий и попадали в лапы функционеров, другие сознательно приносили себя в жертву, третьи пропадали без вести. Стоя по колено в крови, Ева больше не придавала большого значения отдельным каплям. Страх расползался, мешался с гневом и распространял своё влияние на территории Союза, будто щупальцами охватывая всё больше и больше людей.
  Все эти жертвы не были напрасны...
  Ева встретилась глазами с Ун Чен Чоем. Старик смотрел на нее немигающим взглядом, проникающим глубоко внутрь, заставляющим сжиматься те истерзанные остатки души, что в ней еще оставались. Жалость в его взгляде вызвала лишь раздражение. Генерал будто решил заменить собой совесть Евы, поставив себе целью уничтожить её решимость, посеять семя сомнения.
  Но для сомнений больше нет времени.
  Сомневающийся проиграет.
  - Что? - не скрывая своего раздражения, спросила Ева. Некоторые офицеры вздрогнули и медленно перевели взгляд на генерала. Старик молчал, продолжая смотреть на неё, уверенный, что девушка поймёт его без слов.
  И она понимала. Той самой окровавленной и изорванной частью себя, запертой в глубине разума, за толстыми стенами из цветного картона, обклеенными агитационными плакатами. Она заперла свою совесть в этой тюрьме в надежде, что не сможет услышать крика.
  Пока всё не закончится.
  Но всё чаще и чаще этот крик становился настолько громким, яростным и невыносимым, что вынуждал Еву принимать анестезию - крохотные таблетки ярко красного цвета, которые притупляли эмоции, делая ее действия механическими. Неживыми.
  - Говори, если есть, что сказать. - не в силах отвести взгляд и чувствуя, как бьётся внутри та другая часть её "Я", как от давления картонные стены прогибаются, постеры с пустыми лозунгами осыпаются, оголяя шершавые стены тюрьмы самообмана.
  Ты знала, на что шла, Ева...
  Маршал пыталась успокоить себя, вспоминая, словно мантру, собственные слова о том, что же такое добро и зло. Судорожно ища смысл в сказанных словах, пытаясь не замечать подступающей тошноты и оправдать то море крови, что омывает стены этой тюрьмы.
  - Какой у тебя... - генерал Чой на секунду запнулся и поправил сам себя, - У нас... Какой у нас план?
  Ева не опускала взгляд.
  Утопая, опускаясь всё глубже, всё ближе ко дну, захлёбываясь в сдавливающей горло, заполняющей лёгкие тоске, ей не хотелось ни оправданий, ни понимания, ни сочувствия или поддержки. Единственное, чего Люция желала - это разделить свою боль с кем-то, кто примет её как собственную, кто понимает, что творит и несёт ответственность за причинённые страдания.
  Вдвоем не так страшно тонуть.
  А план... Плана никогда не было.
  Были лишь судорожные попытки собрать воедино, склеить разваливающуюся реальность. Карма не будет атаковать, она постепенно подменит своими рекомендациями понятия добра и зла, переманит на свою сторону всех колеблющихся, превратит их в непробиваемых фанатиков, полагающихся лишь на чужое мнение.
  Те, кто верит Карме - больше не люди, перестали ими быть, когда забыли о своей индивидуальности. Человек может принять решение самостоятельно. А они лишь живые придатки машины, состоящие из плоти крови шестерёнки механизма порабощения. Было бы куда проще, будь у этого механизма живой представитель, кто-то, кто вдохновлял бы и силой продвигал свою волю.
  Своё понятие справедливости.
  Но такого лидера нет. Есть только Карма. И уничтожить её, не истребив при этом часть носителей идей светлого будущего под руководством машины, просто невозможно.
  Проблема в том, что она не делает ничего такого, за что её можно ненавидеть. Нет ничего проще, чем воевать с врагом, рядом с которым худшие убийцы прошлого кажутся сущими детьми.
  Но в нашем случае всё будет иначе. Людям тяжело разглядеть суть Кармы, за шелухой мелких изменений и улучшений качества быта рабов, что так тешит самолюбие слабых и запуганных. С помощью лозунгов и людей с промытыми мозгами она выставит злодеями нас. И в конечном итоге окажется права.
  Чтобы победить, мы ими станем.
  Штаб замер, ожидая её ответа. Казалось, можно было услышать биение сердца человека, сидящего на другом конце стола. Пауза затянулась, Ева слишком глубоко погрузилась в свои мысли, утратив ощущение реальности. Лишь ноющий зуд в руке и расползающееся по телу онемение помогали маршалу чувствовать себя живой и помнить о своей цели.
  - Мы уничтожим Карму. - генерал, казалось, не был удовлетворён её ответом и открыл рот, чтобы сказать что-то ещё но Ева остановила его жестом. - Я понимаю, что ты хочешь сказать. Сейчас объясню.
  Ун Чен Чой закрыл рот и слегка наклонил голову. Ева закрыла лицо ладонями, потерла пальцами глаза и опустила руки на стол, наблюдая за тем, как дрожит ладонь правой руки. Девушка поморщилась и принялась разминать плечо, одновременно сжимая и разжимая кулак.
  - Любую, даже самую глупую и чудовищную ложь легко сделать правдоподобной, если вывести слушающего из эмоциональной стабильности. - почувствовав тепло крови, растекающейся по онемевшей конечности, Ева вновь положила руки на стол и продолжила, - Слабость Кармы в людях, также как и её сила. В действительности всё, что нужно сделать, - это заставить людей сомневаться и поверить в то, что её решения не идеальны.
  Ева посмотрела на генерала и закончила, - А затем, со временем, вызвать гнев и направить его на уничтожение системы. Злобе не нужны аргументы, не нужна разумная причина, не нужны объяснения и факты. Злость сама найдёт удобную интерпретацию, злость сама является достаточной причиной для действия.
  Маршал замолчала, переводя дух и давая офицерам время для того, чтобы понять её точку зрения и сформулировать свои предложения, исходя из новой вводной. Раньше Ева не могла себе позволить такую роскошь - предоставлять людям свободу принимать решения. Трактовки распоряжений могли играть и играли против неё. Слишком многие преследовали свои интересы, выслуживались перед начальством своих стран - глупцы, застрявшие в прошлом и не замечающие реальной опасности.
  Карма начала свой путь как одна из компаний по доставке еды, развившаяся в огромную корпорацию со временем. Вместе с ростом количества выполняемых задач и гораздо большей эффективностью, чем любой человек, выполнявший схожую работу до неё, Карма обретала всё больше и больше власти.
  Корпорация превратилась в конгломерат.
  Уровень жизни тех, кто работал на Карму, несравнимо отличался от уровня жизни рабочих других организаций, за исключением некоторых секторов экономики, где было сосредоточено слишком много ресурсов на тот момент. Лучшие условия привлекали всё больше людей, что позволило захватить целые сектора экономики и снизить издержки на внутренние транзакции внутри системы, повысив в итоге и конечную прибыль. Дальнейшее - просто всё возрастающий снежный ком. Больше прибыли сгенерировало еще больше прибыли.
  Была бы она человеком, ей впору бы восхищаться. Но это машина, которая не обладает свободой воли, а потому не принимает её во внимание. Да, Карме не нужен враг для консолидации общества. Это её сила.
  Но это и её слабость.
  Утратив поддержку даже нескольких процентов граждан, особенно если эти граждане будут полноценными, она начнёт терять ресурсы политической мощи. А это ударит по эффективности работы системы, что напрямую отразится на уровне жизни и повлечёт за собой снижение поддержки и других слоёв населения.
  Карма не будет атаковать - она не обладает для этого соответствующими модулями расчёта моделей поведения. Она лишь уродливое детище человеческой лени, слабости и страха. Ширма, за которой общество решило спрятаться, чтобы оправдать свои пороки и нежелание брать на себя ответственность за установление справедливости. Попытка отречься от необходимости совершать насилие.
  Люди будто забыли, что природа построена на насилии, сила является одной из основополагающих основ общества. Слабый человек никогда не станет полноценным - будет лишь блеклой тенью того себя, каким мог бы стать. Раскрытие человеческого потенциала невозможно для каждого, оно требует жертв.
  Насилие само по себе злом не является.
  Природа зла в ограничении свободы воли. Попытка лишить свободы даёт человеку право на самозащиту. Не желающий сражаться за свою свободу не достоин спасения - он всё равно что уже мёртв. Каждая живая душа стремится на волю и в заточении погибает. Этого стремления нет только у рабов.
  Карма объявила нам войну, даже если никто не делал официального заявления. Это война на выживание, она закончится либо истреблением человечества, превращением его в послушный неконфликтный скот, либо уничтожением Кармы и самых ревностных её адептов. Они - оружие механизма порабощения.
  - У нас нет ничего, кроме упорства. - голос Евы звучал тихо, но твёрдо. Офицеры скрестили взгляды на силуэте девушки, которую больше никак нельзя было назвать хрупкой. Вокруг стола кружились в медленном хороводе глазки камер. Маршал слегка повысила голос, - Но они несут потери каждый день. У нас нет ничего, кроме упорства, но враг отступает. Наша судьба решается сейчас, всё что есть, всё что можем... Нет, даже больше, чем можем, мы должны бросить на алтарь нашей победы. Победу не одержать без жертв. Мы должны продолжать бороться, несмотря на потери. И даже если я останусь одна, я не перестану сражаться. Даже если я останусь одна, то вот моя армия. - Ева прижала сжатый кулак к своей груди.
  - Даже если кончатся снаряды и пушки - вот моё оружие. - Ева показала камере подрагивающий кулак, иссечённой шрамами руки.
  - Это последняя война. На ней решится судьба каждого. Твоя судьба. Настало время выбирать. Пока выбор у нас всё ещё есть.
  Лампы записи погасли. Первая запись после теракта, в котором она чудом осталась жива, ушла в эфир. Люди получили очередной заряд мотивации. Ева почувствовала, как по спине стекает капелька холодного пота, но девушка усилием воли заставляла себя не снимать маску стального "Маршала Сопротивления".
  Офицеры молчали. Снаружи слышался отдалённый стрёкот автоматных очередей и приглушённые взрывы. Ева встала из-за стола и подошла к окну. Сделав вид, что внимательно наблюдает за тренировкой солдат, маршал всматривалась в отражение, пытаясь найти в себе ту уверенность, которую с таким жаром транслировала на окружающих. Будто почувствовав еёе слабость, заговорил генерал Чой.
  - Я согласен с... - старик долго пытался подобрать подходящее слово. - убеждениями. Но... - Ун Чен Чой помолчал и опустив голову тихо закончил, - Не могу согласиться с методом.
  Ева прикрыла глаза и слабо улыбнулась. Несмотря на проведённую чистку, несмотря на всё то, что творилось вокруг, генерал оставался верен себе, не изменял своим принципам и продолжал гнуть свою линию. В некоторой мере это вызывало уважение. Он был похож на старый чугунный паровоз, пытающийся обогнать гравимобиль, убеждённый в том, что вот, ещё чуть-чуть, ещё немножко поднажать, ещё подкинуть угля и у меня получится. Люция понимала его взгляды и это старое мировоззрение родом из другой эпохи, из времени чести и правил. Оно позволяло держать себя в узде, помнить о цели, помнить о том, что не все средства хороши. Помнить и сравнивать, адаптировать это понимание к реальности. Ева понимала.
  Но оно начинало раздражать.
  - Я знаю, генерал Чой, что мои методы не по нраву многим. Я знаю, что мы ежедневно теряем сотни и тысячи пропавшими без вести. Знаю, что это не дает ощутимого результата. Но...
  Еве не дали закончить фразу - на запястье завибрировал браслет, вынуждая девушку сначала замолчать, а затем, слегка улыбнувшись одними губами, ответить на входящий звонок от одного из штабных офицеров, имен и фамилий которых она не запоминала ввиду частой смены оных.
  - Госпожа маршал? Срочное сообщение о ситуации на территории Союза. Офицер связи...
  Ева нетерпеливо прервала говорившего.
  - Да-да, докладывайте.
  Голос на той стороне ненадолго замешкался, но быстро продолжил, - Есть подтверждённая информация, что функционер казнил на месте взятых в плен. Мы уже получили комментарии очевидцев и ожидаем видеоматериалы с места событий.
  Ева не могла сдержать радости, несмотря на неприятные факты. Наконец что-то стоящее, что-то, что можно использовать для того, чтобы остановить Карму. Посеять сомнения в головы тех, кто подумывает об использовании системы, кто считает правильным и честным сформированные Кармой понятия о Справедливости.
  Высшие офицеры напряжённо смотрели на маршала, ожидая, что Ева расскажет, что настолько важного могло произойти, что это сочли достаточно веским основанием для того, чтобы прервать собрание высшего руководства. За окном светало, солнце лениво поднималось из-за горизонта, освещая землю, его лучи выделяли стоящий у окна силуэт девушки, отбрасывая мягкую, едва заметную тень на находящихся внутри комнаты офицеров. Эта тень позволяла им смотреть на маршала, не щурив глаза. Наблюдая за своим штабом, Ева не смогла отказать себе в удовольствии несколько оттянуть момент раскрытия полученной информации.
  Иногда, просыпаясь среди ночи в холодном поту, после очередного кошмара, будучи не в состоянии уснуть Ева раз за разом убеждала себя, что всё делает правильно, что в окружающем безумии есть смысл. Но эта мысль не отпускала. Мысль, которую она не позволяла себе озвучивать в присутствии людей, мысль, которая захватывала всю её суть, делала одержимой, мысль, которая и была причиной нескончаемых кошмаров.
  Что, если в конце окажется, что Карма была права?
  Принесённые жертвы могут быть хотя бы частично оправданы, только в случае победы. Победа не искупит совершённых грехов, не смоет пролитую кровь и не загонит выпущенных для получения преимущества демонов обратно в ад. Но этого не сделает и поражение. Отказ от сопротивления - лишь перекладывание ответственности за свою судьбу на плечи победившего, признание его права решать, что такое добро и зло, определять вину и меру пресечения. Проигравший несёт ответственность за свои преступления.
  Отказавшийся сопротивляться - за грехи победившего.
  - Ничто не остановит меня. Ни мой страх, ни мои иллюзии, ни мои мечты. Ничто не остановит меня...
  Ева повторяла про себя слова своей давней клятвы как мантру, искала в них изъяны, убеждала себя в своей правоте. Но продолжала просыпаться от кошмаров со вкусом железа на языке и чувством онемения во всём теле, в тишине, звенящей криком убитых, покалеченных и сломленных на начатой ей войне. Что если?
  Что, если цель не оправдывает средства?
  Маршал сжала в кулак снова начавшую подрагивать руку и сглотнула комок сомнений, застрявших в горле. Мягкий свет восходящего солнца скрывал выражение её лица от сидящих за столом офицеров.
  Природа просыпалась, оживала, несмотря на происходящее вокруг. Жизнь будет продолжаться, что бы ни натворили люди. С нами или без нас - жизнь будет продолжаться. Сожжённое превратится в прах, убитое станет тленом, сгниёт и возродится почвой и пищей для новой жизни. Мы восстановимся в своих детях и детях наших детей. Что бы ни случилось - наши души не исчезнут навсегда.
  - Мне доложили о том, что посеянное нами семя сомнения даёт всходы. - Офицеры подняли головы и посмотрели на неё, сощурив глаза. По комнате снова закружили огоньки камер. В окружающей тишине, в отсутствии бессмысленной болтовни, в страхе, спрятанном за подобострастием, Ева видела единение, которое так необходимо сейчас остаткам здравомыслящих людей. Война - это не время разговоров. Это время действий убеждённых практиков, коих не так много. Ради борьбы за свободу её необходимо отринуть и отнять у многих, ради того, чтобы превратить онемевшую, слабую и дрожащую ладонь в кулак. Ева посмотрела на свою руку. Вот - моя армия!
  - Постепенно, шаг за шагом мы будем менять то, как Карма выглядит. И сегодня эта поганая машина сделала первый шаг к пропасти. - Маршал махнула пальцем по браслету и на огромном экране над столом возникли снимки жертв и видеозапись, на которой функционера уводили под конвоем.
  - Мы смешаем её с грязью, мы зальём её цветущие улицы своей кипящей кровью. Она хочет обречь нас на судьбу вечных рабов, требующих кнута и жёсткой руки. Мы покажем, что мы не согласны. - Офицеры скрестили взгляды на голограмме. Запись показывала сложенные в ряд тела, с аккуратными отверстиям во лбу. Жертвы еще не были упакованы в мешки, поэтому можно было разглядеть лица и опознать погибших людей. Вглядываясь в их мертвые глаза Ева поняла, что чувствует лишь холод и онемение, там, где раньше были боль и сопереживание.
  - Это не наша судьба! Мы не хотим спрашивать разрешения и совета о том, как нам жить свои жизни. Это нам решать! Мы покажем яростное сопротивление, такое, что даже у самых твердолобых разобьётся сердце. Мы не рабы! И каждый, кто сохранил в себе хоть каплю достоинства, кто помнит, что такое почтение к погибшим и погибающим ради его свободы - не сдастся.
  На секунду в объектив камеры попал попал край лица арестованного функционера. В это мгновение все звуки исчезли для Люции, время замедлилось, сжав сердце тисками дурного предчувствия. Девушке с трудом удалось проглотить вставший в горле ком, отвести взгляд от экрана и заставить себя закончить речь.
  - Наша ярость зазвенит в веках, мы не сдадимся! И даже смерть не остановит нас! Вот моя армия! Вот мое оружие!
  Офицеры поддержали её речь бурными аплодисментами, лишь генерал Чой не двигаясь смотрел на неё. Всё происходящее вокруг не имело значения - это просто шум, издаваемый слабыми и не имеющими воли людьми. Ева не могла отвести глаза и продолжала смотреть на генерала, читая во взгляде немой вопрос, который преследовал в кошмарах. Что если?..
  Когда представители армий и департаментов разошлись, а совещание закончилось, в огромной пустой комнате остались только несколько человек, включая Ун Чен Чоя и Еву. Девушка смотрела в окно, следя за выходящими из штаба и садящимся в дорогие чёрные гравимобили офицерами. С высоты, через толстое бронированное стекло они были похожи на кучку пикселей в плохо проработанном мире дешёвой компьютерной игры - одинаковые, зацикленные, выполняющие повторяющиеся действия. Ун Чен Чой сидел в своем кресле у левой руки маршала, развернувшись лицом внутрь помещения. Генерал изрядно осунулся и постарел за те несколько недель, что прошли с теракта, чуть было не унесшего их жизни. Они наблюдали. Молча.
  Пускай мы смотрим в разные стороны, пускай мы видим реальность не одинаково, пускай. Зато я чувствую... Нет, я знаю, что несмотря на все наши разногласия, несмотря на его открытое неприятие моих взглядов, он прикроет мне спину. Доверие - это подлость, ноша, которую мы взваливаем на плечи близких из собственного эгоизма. Это бремя хорошего человека обязывает делать то, что ему делать не выгодно, а плохого выставляет в еще более невыгодном свете. Доверие - это ложь, слабость, подготовка безопасного места для падения. Оправдание будущей неудачи.
  Несмотря на нежелание полагаться на кого-то, на чувство отвращения к своей же слабости, Ева всё же доверяла генералу. Поэтому говорила со стариком, не выбирая выражений и не опасаясь за то, что тот неправильно поймёт или использует её же слова против нее.
  - Я же говорила. - тихий усталый голос маршала звучал мягко и быстро таял в плотном, вязком воздухе душного помещения, едва достигнув ушей Ун Чен Чоя. Генерал следил за оставшимися офицерами, еще не успевшим разойтись по своим делам и никак не отреагировал на слова Люции. Ева не обращая внимания на его молчание, продолжила, - Больше давления. И даже самое крепкое сломается.
  Несколько секунд они провели в молчании, наполненном мыслями, в которых решалась судьба человечества. Спустя некоторое время старик заговорил, уверенно и спокойно, будто продолжая старую беседу, - Их улыбки похожи на оскал, а их смех на шакалий хохот. Они молчат и подчиняются - да. Но ты не управляешь ими. Они молчат и подчиняются, но это не значит, что они забыли. Это клубок ядовитых змей и они окружают тебя. Они не сдались. Они ждут.
  Ун Чен Чой замолчал и, вздохнув, слегка опустил голову. Тихо щёлкнув, мягко закрылась за спиной только что вышедшего из переговорной комнаты офицера тяжёлая дверь. Они остались вдвоём. Тишина вдруг перестала была живой и насыщенной и превратилась в спокойное ожидание.
  Фонари, освещавшие всю ночь улицу, разом погасли. С самого рассвета они уже не приносили света, были незаметны и не нужны, но Ева отчетливо различала момент - вот лампы горят, а вот стало немного темнее. Будто выжидая этого момента, внезапно поднялся ветер, поднимая и закручивая опавшие листья в маленькие горящие всеми оттенками желтого и красного вихри. Небо затянули чёрные облака. Где-то вдали полыхнула яркой вспышкой молния. Вновь стемнело.
  Но фонари больше не освещали улицу.
  - И всё же... - генерал на мгновение замешкался. - Я ненавижу твои методы.
  Маршал не выдержала и улыбнулась. Что за ребячество... Истратив все аргументы и не найдя возможности предложить что-то лучшее старик решил просто выразить свое эмоциональное отношение? Ева не стала отвечать. Генерал продолжил, не обращая внимания на её молчание.
  - Я заметил твою хитрость. - Люция слегка скосила взгляд и посмотрела на сидящего в кресле-каталке старика. Его глаза были направлены прямо на неё. - Ты начинаешь бросаться лозунгами, когда понимаешь, что надо сделать то, на что сама пойти не в состоянии.
  Улыбка медленно сползла с лица Евы. Генерал посидел еще некоторое время рядом с ней, а затем щёлкнул блокираторами колес и поехал в сторону выхода, оставив маршала в одиночестве.
  Когда дверь за ним закрылась Ева почувствовала, что дрожит, с трудом сдерживая подступающую тошноту. Обхватив плечи, Люция поймала взглядом своё отражение - хрупкой запуганной девушки с копной горящих красных волос. Маршал повторила слова старой клятвы и сжавшись в комок опустилась на корточки, до боли сжимая пальцы на дрожащих руках и изо всех сил борясь с желанием заплакать.
  Вот моя армия...
  Вот моё оружие...
  
  12 глава
  Капитан Финк сидел на койке в одиночной камере. Тусклый жёлтый свет уличного фонаря пробивался через маленькое окно. Тёмная тень вырисовывала на полу неровную асимметричную фигуру. В глубоком чёрном мерещилось движение чего-то большого, враждебного и злого. Но Ник не двигался. Не пытался скрыться от глаз несуществующих чудовищ. Потому что от взора настоящего чудовища скрыться невозможно. Финк поднял голову и встретился взглядом со своим отражением. Впервые его передёрнуло от увиденного.
  В этих глазах раньше было куда больше жизни. Теперь в них плескалось нечто куда более отвратительное. Из этих глаз на него смотрел затравленный зверь, усталый и запыхавшийся, окружённый гончими, осознавший, что конец неизбежен.
  Несмотря на смертельную усталость, Ник не мог уснуть. Сон казался несбыточной мечтой, наградой, которой он был не достоин. Под изуродованные кислотой больше пятнадцати лет назад веки будто насыпали песка. Усталость причиняла телу физическую боль. Настоящее путалось с прошлым - закрывая глаза, Ник видел всё ту же картину.
  Вспышки.
  Падающие, словно изломанные куклы, тела.
  Что из происходящего реально? Это происходит сейчас или уже произошло в прошлом? Ник видел перед собой лицо Евы в противогазе, появляющееся и исчезающее вновь в такт её движениям. Ник видел плачущую Сюин и свою руку, вытянутую ей навстречу. Ник видел, как сгорает в ярком синем пламени Йегер. Снова и снова перед его глазами появлялись живые и мёртвые, которые двигались и говорили, как живые.
  Достав из кармана фигурку рыжеволосого монстрика, Ник сжал её в ладони, боясь посмотреть в глаза куску пластмассы. В голове застыл один единственный вопрос.
  Почему?
  Почему я сделал это? Почему из всех возможных вариантов он выбрал именно этот?
  Взяла ли верх усталость, склонившая мозг к простейшему решению, отнюдь не самому правильному? Может, всему виной сжатый срок на принятие решения? Ник никогда не умел думать быстро...
  Может всё дело в вере в собственную непогрешимость, привычке совершения поступков, которые всегда распознавались как правильные? Есть ли хоть одно достаточно веское оправдание действиям с необратимыми последствиями?
  Ничего нельзя больше исправить. Приводя в исполнение такое решение, он расписался в убеждённости в собственной непогрешимости. В высокомерной и эгоистичной вере в то, что поступает правильно.
  Есть ли наказание достаточное, для того, чтобы покарать за такую наглость?
  До самого утра Ник не сомкнул глаз.
  Принесли завтрак. Капитан проглотил его, не чувствуя вкуса. Смерть отравила нервные окончания холодом онемения. Чувствовать могут только живые.
  Погрузившись в собственные мысли, Ник потерял счет времени и не заметил, как наступило время посещений. На плечо легла ладонь с длинными красивыми пальцами с аккуратным маникюром. Капитан поднял голову и увидел стоящего перед собой мужчину, от лучезарной улыбки которого веяло проблемами. Блондин был одет в серо-коричневый костюм, достаточно старый, но еще не успевший стать потрёпанным. От него пахло дорогим одеколоном, мятой и едва уловимым запахом чего-то до боли знакомого... Так пахнет старый чулан в родительском доме, в который никто не заглядывал несколько лет.
  Ник хотел спросить, какого черта этот человек делает в его камере, но тот опередил его и, не стирая широкой улыбки с лица, заговорил:
  - Капитан, прежде всего хотелось бы выразить вам глубочайшее почтение. Ваша работа является необходимой для общества, каждый из нас нуждается...
  На Ника полился бурный и эмоциональный словесный поток, состоящий из сотен ничего не значащих эпитетов. Финк не мог вставить и слова, чтобы хоть как-то прервать бесконечный монолог вошедшего. Оправившись от первого потрясения, Ник сбросил с плеча руку говорившего и громко спросил, - Кто ты?
  Блондин на мгновение умолк, несколько раз моргнув. Но довольно быстро оправился и, вновь натянув на себя улыбку, заговорил с ещё большим пылом:
  - Ох, где мои манеры? Меня зовут Лев, я буду представлять ваши интересы в суде. Я - адвокат. Вот моя карточка, - мужчина повел рукой в воздухе. На мгновение его лицо приняло озадаченное выражение, а затем он снова широко улыбнулся.
  - Вероятно у вас нет доступа к сети. Хаха... - Лев почесал затылок и сухо рассмеялся.
  - Это что, ваше первое дело?
  Блондин мгновенно преобразился, услышав эти слова, и серьёзно посмотрел на Ника. На лице не было и тени былой улыбки. Капитан встретил его взгляд спокойно, не обращая внимания на изменения в поведении самопровозглашенного адвоката.
  - Нет. Это далеко не первое моё дело. - Лев огляделся и сел в стоящий напротив койки стул. Затем начал внимательно осматривать камеру. Кивнув своим мыслям, адвокат серьёзно продолжил, - Вам должны были предложить доступ к библиотеке, а также обязаны были уточнить ваши ограничения в еде, для формирования меню. Это было сделано?
  - Что? А... Да, наверное.
  Ник на мгновение отвлёкся от своих размышлений и ответил. Лев между тем, продолжал говорить.
  - Нам с вами необходимо обсудить линию защиты. Это может показаться странным, но совсем не важно, что произошло на самом деле. Наша задача - сформировать такую версию, которая будет строиться на том, что обвинение может доказать. При этом нам необходимо максимально обелить вас, правильно сформировав представление о намерениях. На самом деле всё, что у них есть -это приведённый в исполнение приговор, причем в полном согласии с директивой 1241. Строго говоря даже ваш арест является...
  - Нет.
  Лев осёкся на полуслове от спокойного, но твёрдого отрицания Ника. Камера погрузилась в тишину. Адвокат опустил руки и переспросил:
  - Нет? Я не совсем понимаю...
  Финк вновь прервал его речь.
  - Я думаю мне не нужен адвокат.
  Капитан не отрывал взгляд от пола, обращаясь к стоящему рядом Льву. Ник говорил медленно и тихо, словно с усилием вытаскивая слова из глубин тёмного мира, в котором пребывал. В его голосе сквозила тоска и обречённая уверенность. Лев пытался подобрать нужные слова. Искал то, что нужно сказать, чтобы избавиться от этого ощущения спёртого воздуха и давящей на плечи пыли.
  - Намерения... Не имеют значения. - Добавил Ник.
  Желание защищать этого человека, профессиональная гордость, этические нормы - всё это перестало иметь какое-либо значение, затмилось вспыхнувшим чувством возмущения. Лев больше не думал о том, как корректно и правильно выражать свои мысли, не думал о том, что от результатов этого разговора зависит его карьера. В голове будто застряла одна навязчивая мысль.
  То что он говорит, то, во что верит, - глупо.
  - Это как же? Хотите сказать, что человек, который пытается спасти кого-то, и человек, который намеренно убивает, должны быть наказаны одинаково?
  Ник не изменился в лице, всё также продолжая сидеть с опущенной головой и пустым, ничего не выражающим взглядом. Голос Льва будто ударился о стену, звук разбился и рассыпался по окружающему пространству, зазвенел, резонируя металлической раковиной и отражаясь от бетонных углов. Когда тишина, словно вязкая патока, растеклась давящим облаком по камере, вытесняя воздух, Ник заговорил. Тихий голос тонул в этой тишине, растворяясь в ней.
  - Я говорю, что намерения не имеют значения. Меня не интересует, как именно будет наказан виновный. - Ник поднял голову с тёмными, почти чёрными провалами вместо глаз и посмотрел на адвоката. - Если кто-то мёртв в обоих случаях - имеет ли это значение?
  Финк замолчал и отвернулся, всё так же безразлично смотря в пустоту. Лев удивленно ответил, медленно, чётко проговаривая каждое слово, словно тот был ребёнком:
  - На суде мы не будем выяснять этого. Речь о мере пресечения - наказании за уже совершённое. Сомнения, рассуждения и философские изыскания не проводятся в ходе слушаний. Суд - место определения законности, а не поиска Истины.
  Ник грустно усмехнулся, наконец проявив хоть немного эмоций. Обняв руками колени и положив на них подбородок он посмотрел на адвоката. На изуродованном шрамами лице застыла кривая неестественная улыбка, которая могла бы быть ужасной, если бы не печальные глаза. В которых было слишком много тепла и слишком мало жизни.
  Лев не мог вымолвить и слова. Он словно сам погрузился в окружающую их тишину. Что-то тяжёлое появилось внизу живота, заворочалось, отдалось глухой болью в груди. Разговор перестал иметь значение. Суд больше не казался важным. Лев погружался всё глубже в пучину чужого отчаяния, где не осталось ничего кроме всепоглощающей ноющей боли. Адвокат потряс головой, сбрасывая с себя неприятное чувство.
  Финк отвел взгляд и вздохнул.
  - Мне надоело... Желать. Чувствовать. Это так утомительно. Мне надоело взваливать на себя ответственность за чужие судьбы... За чужие жизни. Я так устал... Я понимаю, что кому-то всё равно придется... Я лишь хочу разделить эту ношу...
  Некоторое время они провели в молчании. Лев несколько раз собирался с мыслью и открывал рот, чтобы что-то сказать, но, подумав, все же закрывал его снова. И продолжал молчать. Не найдя подходящих слов, он опустил голову и тихо пробормотал себе под нос в надежде, что окружающая тишина, будучи слишком вязкой и плотной, заглушит их.
  - И как прикажешь тебя защищать?
  Но Ник услышал. Он поднял голову и посмотрел на адвоката. Теперь в его глазах не было и доли той доброты и тепла, что Лев ощутил раньше. Теперь они снова превратились в тёмные провалы, полные странной силы. Завораживающей. Страшной.
  - Мне не нужна защита. Мне нужна справедливость.
  Лев сжал зубы и резко развернулся, повернувшись к решётке. Постучав о прутья и услышав вдалеке шаги приближающегося охранника, он принялся ждать, не поворачиваясь к неподвижно сидящему на кушетке Нику.
  Когда дверь была открыта, он бросил через плечо напоследок.
  - Ты ищешь не справедливости, а алтаря, на котором сможешь принести себя в жертву.
  Выйдя из камеры и подождав, пока охранник запрёт замок, Лев на мгновение замер. Стоя на свободе, он всё так же ощущал внутри тяжесть и давление плотного воздуха, что мешал не только говорить, но и трезво мыслить. Стараясь отогнать это ощущение, и скорее выйти наружу, адвокат повернулся к выходу и добавил.
  - Я ожидал от тебя большего...
  Ник промолчал.
  ***
  Тесный лифт на четыре человека медленно поднимался вверх. В душной кабине пахло потом и дешёвым алкоголем. Вместе со Львом наверх поднимались двое мужчин в испачканных одеждах. Незнакомцев шатало то ли от усталости, то ли от опьянения.
  Льву надо было выходить первым, поэтому ему пришлось протискиваться через грязные тела, стараясь не задеть их одежду. Выйдя из лифта, он оглядел себя. Обнаружив маслянистое пятно рядом с карманом, беззвучно выругался и побрёл в сторону своей квартиры.
  Его потенциал позволял иметь максимум однокомнатную квартиру. И то в спальном районе, в высотке "тысячнике". В действительности, квартир в таких домах было девятьсот восемьдесят четыре, но люди любят красивые слова, ровные цифры и таинственные знаки.
  Всю жизнь ему везло на такие вещи. Лев жил на двадцать третьем этаже, в квартире номер "777". Он закончил седьмую гимназию, сдав последний экзамен седьмого июля две тысячи сто семьдесят седьмого года. Номер его уникального идентификатора гражданина заканчивается на "77". Первое его дело в качестве адвоката - кража, статья "77.18", номер дела 1677. Всю жизнь Льва преследовали знаки.
  И всю жизнь они ничего не значили.
  Лев закрыл входную дверь и оглядел свою квартиру. Серые бетонные стены, металлический радиатор отопления у окна, кухня и туалет без дверей. На полу валялись грязные вещи, которые стоило бы постирать, но в квартире не было сушилки. Да и для шкафа средств также не хватало. Лев разделся и, аккуратно расправив костюм на плечиках, повесил его на единственную вешалку у входа. Пройдя в комнату, адвокат расположился прямо на полу - стула или кресла просто не было. В углу призывно мерцала красными диодами новейшая система виртуальной реальности с уже слегка потёртыми контролерами движений. Стараясь не обращать на неё внимания, адвокат открыл на линзофоне почти пустую папку под коротким именем "Финк".
  В десятый раз прочитав скудные материалы дела, Лев откинулся на спину. Это движение подняло небольшое облако пыли с лежащего прямо на полу матраца. Линзофон пестрел баннерами оповещений о старте очередных событий и сезонных соревнований в его любимых играх, своей яркостью и назойливостью отвлекая от мыслей. Рука сама потянулась к виску и выключила надоедливый компьютер.
  Лев пытался сосредоточиться на деле, но мысли раз за разом возвращались к игре. Даже сквозь плотно сжатые веки просачивался красный свет диодов, призывая его в другие миры, наполненные яркими красками и смыслом. Миры, где он был нужен. Миры, где он мог что-то изменить.
  Под матрасом хрустнуло стекло. Льву не нужно было заглядывать под плотную ткань простыни, чтобы узнать, что это его диплом. Рамку он разбил о стену в один из тех дней, когда депрессия поглощала с потрохами. Обычно это происходило, когда очередной эвент заканчивался, первоначальная эйфория проходила и реальность обшарпанными бетонными стенами приводила его в чувство, пробуждала от сна разума, напоминала о том, кто он есть на самом деле.
  Неудачник.
  Счастливые номера и повышенные шансы на выпадение легендарных вещей из сундуков в играх - вот вся его удача. Реальность встречала его день ото дня все увеличивающимся списком провальных дел.
  И издевательски горящие красным светом цифры раскрытия потенциала, не достигшие отметки и десяти процентов. Карма видела в нём больше, чем он из себя представлял. Первые лет двадцать это мотивировало, вынуждало раз разом бросаться вперед, учиться, подниматься и идти дальше. Но с каждым последующим годом делать это становилось все сложнее и сложнее, пока однажды он просто не сдался и не опустил руки. Первый раз это показалось отличным решением, но уже через пару-тройку месяцев Лев взвыл и вновь бросился пробовать, пытаться, толкать себя вверх.
  Однажды он выиграл семь дел подряд. Лев помнил те бессонные ночи, которые пришлось проводить в компании свода законов, выискивая подходящие поправки, и то чувство триумфа, наполненного эйфорией, когда судья зачитывал заключение. В мире нет ничего слаще победы... Да, дела были плёвые и по сути ему просто повезло получить идеальные стартовые условия. Семь раз подряд. Но затем он снова начал проигрывать. И депрессия накатила с новой силой.
  Жизнь - не игра.
  В жизни ты ничего не можешь изменить, ни на что не можешь повлиять. Лев снова включил линзофон и открыл свой профиль. Яркие баннеры и сообщения от членов игровых гильдий и кланов продолжали всплывать в углу экрана. Рядом с фотографией в профиле значилась цифра раскрытия потенциала - семь целых и сорок две сотые процента. Ненавистное значение, практически не меняющееся вне зависимости от того, что он делал. Под показателем потенциала размещалась ссылка на список рекомендаций по его увеличению. Список, который Лев боялся и презирал, список, который ни разу не открыл. Человек сам должен решать, кто он и что ему нужно для того, чтобы стать лучше.
  Из раздумий его вывел звук оповещения с пометкой "очень важно". Praelatus, глава топового клана из Labyrinth, требовал возврата долга. Год назад Прелат помог Льву, отдав две легендарные вещи, выбитые в рейде, с условием, что тот придет на помощь, причём безвозмездно. Прочитав сообщение Лев поморщился и набрал ответ - "Буду через полчаса", а затем отключил все оповещения, очистив экран линзофона.
  Долги нужно возвращать.
  Его профиль, теперь не скрытый разноцветными игровыми баннерами, выглядел особенно печально. Длинный список законченных дел пестрел пометками "Поражение" чуть меньше, фчем в девяти случаях из десяти. Лев добавил в список показателей столбцы с заключениями судей и рекомендацией Кармы по вынесению приговора. Из более чем шести сотен дел лишь двенадцать приговоров отличались от рекомендованных.
  И эти дела он проиграл.
  По делу Финка заключения ещё не было, как и рекомендации Кармы. Вместо этого на месте рекомендации стояла подпись - "заключение станет рекомендацией". Вся его жизнь, весь прожитый опыт, эмоции, мысли, чувства - всё сжалось в одно мгновение, один момент.
  Это ключевое событие.
  Возможно, смысл его жизни заключается в этом. Реальная возможность оставить след в истории. Лев наконец ощутил себя героем реальности, а не внеигровым персонажем без цели и миссии, служащий лишь ступенькой для настоящих игроков.
  Он открыл дело и развернул голо-модель Финка, снятую перед заключением. Ник стоял ровно, смотрел прямо перед собой в пустоту так же, как в камере. Лев покрутил модель , не сразу поняв, что привлекло его внимание. Расслабленные руки изредка подрагивали, словно сдерживая ярость и желание действовать. Изуродованное ожогами лицо плохо передавало эмоции - за шрамами и буграми криво сросшейся кожи тяжело было что-то разглядеть. Но развернув модель к свету и приблизив камеру, можно было заметить, как на одном из шрамов, там где кожа становилась особенно тонкой, напрягается челюсть, плотно сжимая зубы.
  "Мне не нужна защита. Мне нужна справедливость." - вспомнил Лев слова Ника и улыбнулся.
  - Ты сам - справедливость. Ты уже вынес приговор. Я вытащу тебя, даже если ты не поможешь мне. Я спасу тебя, даже если ты сам этого не хочешь.
  Лев закрыл дело и выключил линзофон. Система виртуальной реальности всё так же беззвучно мерцала красными диодами. Адвокат поднялся.
  Долги нужно возвращать...
  ***
  Он впервые увидел её на сцене. Селена выступала на вступительной церемонии - музыкальный кружок готовил номер каждый год. С того самого дня Шарма полюбил её всем сердцем. Длинные изящные пальцы мягко касались клавиш рояля, рождая нежный и лёгкий музыкальный рисунок. Будущий прокурор не мог оторвать от неё глаз. Стыдно было признать, но за все последующие годы он так и не смог вспомнить, какая именно мелодия тогда играла. Длинные прямые чёрные волосы скрывали лицо, лишь маленький, слегка курносый носик периодически выглядывал из-за покачивающихся от движения локонов. Шарма не слушал. Он смотрел.
  Селена была старше на два года и должна была получить диплом в том же году, в котором будущий прокурор лишь закончил бы первый курс. На факультете права было много красивых девушек, но любой из них девушка могла дать фору, привлекая к себе внимание утонченной восточной изящностью и мягким добрым характером. Впервые за всю свою жизнь Шарма думал о чем-то, кроме успеха и своей карьеры, о ком-то, кроме самого себя.
  Реверсивная медицина и новейшая косметика помогали улучшить свою внешность, сделать тебя лучшей версией самого себя. Но Шарме не повезло ни с ростом, ни с красотой. Его маленький нос был сильно вздёрнут, маленькие, широко расставленные, чёрные вечно слезящиеся глаза, глубокие залысины и жёсткие, жирные чёрные волосы, с ранними проблесками седины делали его похожим на мелкого грызуна. Парень с детства сравнивал себя и свою внешность с другими, и раз за разом, неизменно, это сравнение было не в его пользу. С каждым годом Шарма лишь сильнее замыкался. Некого было винить в том, что он такой, какой есть. И это понимание вызывало жгучую злобу и нестерпимое желание обратить на себя внимание других, заставить восхищаться собой.
  Шарма принялся учиться со всей яростью, которая кипела внутри. Но сколь много усилий он ни прикладывал, всегда находились люди, которые оказывались лучше. Само по себе желание быть лучше других - недостаточно серьёзная цель, чтобы действительно её достичь.
  Так было. Пока он не встретил её. Селена ворвалась в его жизнь, изменив всё и поставив с ног на голову. Старые убеждения больше не вдохновляли, казались глупыми и несущественными. Ненависть больше не давала энергии. Шарма хотел быть с ней. Несмотря ни на что. Жалкое, эгоистичное и жестокое желание быть рядом, иметь её на своей стороне поглощало мысли, убивая остатки здравого смысла.
  Он признался на выпускной церемонии. В золотой мантии лучшего ученика университета Шарма подошёл к ней, не знающей о том, что он вообще существует. Они ни разу не разговаривали, ни разу не стояли так близко друг к другу. Парень смотрел в её удивлённые глаза цвета тёмного шоколада. Глаза, которые смотрят на мир иначе, которые видят мир цветным и прекрасным. От неё пахло свежестью и спелыми апельсинами. Ветер покачивал длинные волосы, Селена убирала локоны за ухо, чтобы те не закрывали ее лицо. Шарма хотел чтобы этот момент длился вечно.
  Они поженились через 4 года. Он любил её так сильно, что не обращал внимания на то, что она так никогда и не полюбила его в ответ. Сорок лет спустя в их просторном доме всегда было чисто и тихо. Сорок лет она каждый день вставала раньше, чтобы приготовить ему завтрак и пожелать счастливого пути. Сорок лет взаимного уважения и полного доверия.
  Селена поставила перед своим мужем пышный омлет и вздохнула. Шарма не обратил на это внимания, с аппетитом поглощая завтрак.
  Её глаза больше не были наполнены ярким светом и жизнью. Шарма видел такой взгляд на своей работе и лучше других знал, что это значит. Но продолжал улыбаться и с удовольствием есть свой завтрак. Разваливающаяся реальность трещала по швам. Этим притворством, наполненным запахом крепкого чая и медовых блинчиков, прокурор пытался удержать свою жизнь от полного распада. Вилка стукнула по поверхности тарелки и супруги вздрогнули, словно услышав звук выстрела.
  - Знаешь, я...
  - Как прошло твоё...
  Начав говорить разом, они также одновременно прервались. Шарма мягко рассмеялся, а Селена слегка улыбнулась, отведя глаза.
  - Прости я перебил тебя, дорогая. - мужчина опустил взгляд, не снимая улыбки с лица, и аккуратно положил в рот последний кусок идеально прожаренного омлета. Покрутив зажатой в руке вилкой и прожевав его, он добавил, - Прошу, продолжай.
  Селена покачала головой, плавно повернулась и поднялась из-за стола. Обойдя круглый стол, остановилась в шаге от мужа и аккуратно собрала столовые приборы, стараясь сделать это максимально беззвучно. Шарма любовался её профилем. Селена отошла к посудомоечному шкафу и загрузила в него тарелку. Слегка повернув голову, она упёрлась руками на столешницу и спросила, - Так что ты хотел сказать?
  Шарма отпил горячего чая из кружки и довольно зажмурился, улыбнувшись. Выждав некоторое время он ответил, посматривая на дверь, - Я хотел спросить как прошло совещание? Твой проект утвердили?
  Чашка с тихим звоном коснулась блюдца. Селена заговорила только после того, как этот звук полностью затих, медленно растворившись в окружавшей их тишине.
  - Да, я... - женщина запнулась и замолчала. Некоторое время ничего не происходило. Но затем Селена развернулась и посмотрела прямо на своего мужа. - Нам надо поговорить.
  Шарма опустил глаза и быстро начал собираться. Взяв со стула и накинув на руку классический чёрный плащ, он торопливо двинулся в сторону выхода, стараясь не встречаться с женой взглядом. Селена преградила ему путь. Со слезами на глазах, она вцепилась в рукава его пиджака и заставила посмотреть на себя. По любимому и такому родному лицу текли слёзы, оставляя еле заметные дорожки на ровной белой коже. Она прикусила губу и тихо всхлипывала, не опуская головы и продолжая смотреть в его чёрные глаза, которые вечно норовили скользнуть в сторону.
  Шарма вздохнул и нежно взял в ладони её лицо, вытирая большими пальцами слегка выступающие скулы. Он смотрел с нежностью, всё с той же любовью, что и сорок лет назад. Руки, сжимавшие пиджак, бессильно упали вдоль тела. Селена опустила голову.
  - Мне нужно бежать, дорогая.
  Поцеловав на прощание жену, лучший прокурор Нового Союза вышел на улицу, аккуратно прикрыв за собой дверь дома, в котором всегда было чисто и тихо, где просторные комнаты ежедневно убирали десятки машин, не оставляя ни одного угла грязным.
  Шарма поправил и так идеально сидящий костюм и галстук, медленно повернулся и спокойно пошел к зависшему в воздухе гравимобилю. Дверь бесшумно растворилась, позволяя мужчине сесть. Подвернув полы плаща, прокурор опустился на мягкое кресло и, подождав пока дверь появится снова, дал машине команду трогаться.
  Шеф позвонил, когда прокурор пролетал над Камой, вырвав его из размышлений. Шарма не торопился отвечать, несколько секунд просто смотря на изображение своего начальника и не начиная разговор.
  - ...потому что они в любом случае ничего сделать не смогут... - Как обычно, Боннард делал несколько дел одновременно и не мог просто ждать, пока Шарма ответит на вызов. Его широкий нос с шумом гонял воздух, сильно расширяясь при вдохе, глаза смотрели в одну точку, а большие пальцы сжатых в замке рук постукивали по животу - так Роберт выглядел, когда с кем-то увлеченно спорил.
  Шарма не стал дожидаться, когда шеф договорит и дал знать, что связь установлена.
  - Кхм.. Роберт?
  - Да, привет, сейчас. - Боннард подался вперед, выравниваясь, положил руки на стол, время от времени слегка поводя пальцами по воздуху и шевеля глазами, взгляд которых стал пустым. Шарма терпеливо ждал. Внизу проносились девственно чистые леса, свободные от человеческого присутствия.
  - Дело есть, - сразу после слов Роберта раздался еле слышный сигнал. Линзофон развернул полученный от шефа файл. "Финк", прочитал прокурор фамилию и, не веря своим глазам, начал изучать предоставленные материалы. - Я знаю, ты не следишь за новостями. Но его арест вызвал целую бурю недовольства. Поэтому...
  - Слушания будут публичными.
  Боннард помолчал, не возражая, но и не подтверждая его предположение. Шарма резкими движениями разгладил невидимые складки на своих брюках.
  - Я не участвую в публичных делах. - отрезал прокурор.
  Роберт не обратил внимания на его комментарий и всё так же молчал, слегка двигая пальцами в воздухе и беззвучно шевеля губами.
  Гравимобиль нёсся сквозь пространство к заданной цели. На горизонте выстроились длинной цепью Уральские горы, вершины которых были укрыты снегом, резко контрастирующим с зеленым лесом вокруг. Но Шарма, погруженный в чтение и летавший этим маршрутом сотни раз не обращал на окружающие красоты внимания.
  Впервые за всю свою жизнь он не хотел выиграть дело. От этого случая дурно пахло. И то, что выиграть его, судя по представленным данным, будет проще простого делало ситуацию еще хуже. Шарма отчаянно пытался найти рациональные оправдания для себя и для своего начальства, стараясь убедить себя в том, что причина для отказа - это вовсе не банальный страх.
  Прокурор поправил манжеты и посмотрел на Роберта так, будто тот сидел перед ним. Боннард на мгновение замер, но затем продолжил дирижировать одному ему видимым оркестром.
  - Я отказываюсь. - Шарма постарался вложить в голос всю уверенность, которую смог найти. Теперь осталось лишь заставлять себя молчать. Дать понять, что переубедить тебя не получится.
  Шеф молчал. Занимался своими делами, не обращая внимания на ожидавшего ответа подчиненного. Гравимобиль по какой-то причине начал снижаться. Заложило уши. Шарма поправил галстук и сглотнул.
  Боннард положил ладони на стол. Его взгляд стал цепким и ясным. Роберт не сказал ни слова, не попытался переубедить прокурора, не настаивал на том, что тот обязан взять дело - просто молча смотрел, отложив все дела. Как отец, что ждет, когда несмышленое нашкодившее чадо образумится и признает вину. Шарма держался несколько секунд, но в конце концов не выдержал и отвел взгляд. Шеф снова занялся своими делами.
  - Ты лучший прокурор, который у нас есть. - голос Роберта звучал отрешённо, словно он не хвалил, а просто констатировал факт. - Все сеньоры согласились, что обвинителем выступишь именно ты.
  Шарма опустил голову и прошептал на выдохе, - Но я не хочу...
  Он так и не узнал, услышал ли Боннард его ответ, потому что тот отключился. Прокурор сидел неподвижно, рассматривая еле заметный узор на ткани брюк, убирая пальцами невидимые ворсинки и резкими движениями стряхивая несуществующий мусор. Мыслей не было. Шарма не брался судить, реальна ли окружавшая его тишина.
  Фотография Ника висела перед глазами. Прокурор свернул дело и закрыл глаза, а затем, попытавшись прогнать сонливость, с силой сдавил переносицу.
  Весь оставшийся путь он просидел, погруженный в свои мысли и лишь под конец выпрямился и, обхватив пальцами подбородок, стал лихорадочно водить глазами из стороны в сторону, словно не мог сосредоточиться на чём-то одном. Тонкие бледные губы двигались в такт скачущим мыслям, беззвучно повторяя слова, звучащие в его голове.
  Долетев до места, он приказал гравимобилю сесть прямо перед зданием суда. Прохожие, взглянув на лицо прокурора, шарахались в сторону - настолько жутко и неестественно выглядела улыбка на его крысином лице. Но Шарме было плевать.
  Он улыбался.
  ***
  - Вы понимаете, в чём вас обвиняют? - смодулированный системой голос звучал из встроенных в стены динамиков. Ник сидел на возвышении, у дальней стены зала. На том месте, где раньше сидели судьи, теперь сидели подсудимые. Такое расположение выделяло человека, подчёркивало важность происходящего, ответственность окружающих за его судьбу..
  Финк кивнул. Некоторое время в зале царила живая тишина, наполненная шорохами, еле слышным шёпотом и сдержанным покашливанием. Лев хотел уже подсказать своему клиенту, что подтверждение должно прозвучать устно, но внезапно для него Ник заговорил. И вовсе не то, что адвокат хотел бы услышать.
  - Двенадцатого сентября две тысячи сто девяносто третьего года я, командир семнадцатого специального отряда функционеров, капитан Финк, вынес смертный приговор двенадцати неполноценным гражданам, арестованным в ходе операции. Затем привёл его в исполнение. - Лев схватился за голову, судорожно пытаясь придумать новую стратегию защиты. Его вариант не учитывал чистосердечное признание в самом начале слушаний. Не обращая внимания ни на своего адвоката, ни на окружающую обстановку, Ник продолжал говорить, словно это какой-то пустяк. - Правомочность данного поступка сомнительна. Принимая данное решение, я руководствовался положением о действиях офицерского состава в условиях боевых действий.
  Финк монотонно декларировал свою версию событий. Суд молча слушал.
  - Стоит учесть, что я находился в здравом уме и осознавал, что приведение в исполнение данного приговора по сути своей - казнь. - С места адвоката раздался нервный смешок. Ник сделал паузу, но никаких возражений не прозвучало, поэтому он продолжил, - Положение же дает командиру звена право в исключительных случаях стрелять на поражение. Например, если данное действие может спасти чью-то жизнь, в том числе, жизнь функционера. Но этот случай...
  По залу суда разнесся резкий звук скрипа - Лев резко вскочил, ударив ладонями по лакированному столу из светлого дерева.
  - Я протестую! - резко выкрикнул адвокат.
  На мгновение в зале повисла абсолютная тишина, казалось люди перестали даже дышать. Некоторое время ничего не происходило, но затем Карма нарушила молчание, механический голос проговорил, - Протестуете против чего?
  Лев молчал, собираясь с мыслями. Сидящий напротив за столом обвинителя Шарма резкими движениями стряхнул со своих брюк невидимую пыль. Его лицо ничего не выражало. Прокурор не проронил ни слова.
  Пауза затягивалась, тишина вокруг постепенно заполнялась еле слышным шумом, движением и жизнью. Лев оттолкнулся от стола и выпрямился, дерево скрипнуло, разгоняя начавшее распространяться беспокойство. Адвокат посмотрел на прокурора. Шарма встретился с ним взглядом и почти сразу опустил глаза. Лев повернулся спиной к Нику и обратился к залу и голографическим аватарам судей.
  - У подзащитного острое чувство справедливости. Справедливости, которой он желает для каждого. В том числе для самого себя. - Лев сделал паузу, поправил галстук и сглотнул, стараясь смочить вмиг ставшее сухим горло. - Справедливость в глазах моего подзащитного - это Всепрощение. Что бы ни было сделано - всё можно исправить, всё можно искупить. Каждый заслуживает такого шанса, пока не сделано непоправимое.
  Услышав последнюю фразу, Ник кивнул. Лев не мог этого видеть, так как стоял спиной к подсудимому, зато это движение заметил Шарма. Прокурор перевёл взгляд на своего оппонента и поправил манжеты сорочки. Тем временем адвокат продолжал:
  - Единственным непростительным преступлением капитан Финк считает убийство, и то только по той причине, что его результат нельзя исправить. - Ник на долю мгновения нахмурился, но не прервал говорившего. - Прошу отметить, что подсудимый самостоятельно сдался на милость правосудия. Его намерение - определить степень собственной вины.
  Лев повернулся и посмотрел в глаза своему подопечному. Ник слегка прищурился, во взгляде адвоката тлел огонек, которого не было во время их разговора в камере. Он будто бросал капитану вызов. Лев начал говорить, стоя к залу и судьям боком, лишь на середине фразы разорвав зрительный контакт и повернувшись лицом к слушателям.
  - Капитан Финк пребывал на дежурстве с третьего сентября, потратив на отдых за это время менее двадцати часов. Согласно данным Кармы, - на голографическом экране возникли показатели Ника на двенадцатое сентября. - мой подзащитный находился на грани потери сознания, в крайней степени физического и морального истощения. Применение стимулирующих препаратов BD-13 и R-7 также портит картину и усугубляет ситуацию.
  Лев чувствовал острый взгляд Финка, упирающийся в спину, но не обращал на него внимания.
  - В связи со всем вышесказанным прошу считать признание моего подзащитного недействительным...
  - Я уже сказал, что находился в здравом уме! - Ник прервал адвоката громким возгласом, в котором слышались нотки раздражения. Лев невозмутимо продолжал, словно не слыша слов своего подзащитного.
  - Прошу лишить капитана Финка слова ввиду нестабильности его психического состояния и невозможности объективно воспринимать реальность из-за крайней степени усталости.
  - Усталость здесь ни при чём, - Ник почти кричал. На экране также отображались текущие показатели подсудимого функционера. Пульс продолжал учащаться, но капитан стал говорить тише и спокойнее - Это моя совесть, а не безумие.
  Лев вышел из-за стола и молча указал на экран. Карма выделяла высокую вероятность обморока. В списке симптомов были отмечены бессонница и мигрени.
  - Я командир специального отряда функционеров. Наша жизнь проходит на грани, мы умеем сохранять рассудок в таких ситуациях, - уверенный голос Финка привлёк к себе внимание. Люди практически одновременно подняли головы, переводя взгляд на сидящего на возвышении подсудимого. - Ни усталость, ни ранение, ни применение стимулирующие препаратов не могут повлиять на возможность принимать тактические решения. Нас ищут и выбирают в том числе по этому признаку, а значит...
  - Достаточно. - механический голос разнёсся по залу суда. Не будучи громким, он казался оглушающим. Ник моментально замолчал.
  Шарма сидел, поставив локти на стол, схватившись за волосы и опустив голову. Лев сел на своё место, стараясь сохранять невозмутимость. Но его губы предательски подрагивали, норовя расползтись в улыбку.
  - Обвинитель, встаньте. - механический голос вернул его в реальность. Шарма медленно поднялся, поправив волосы и разгладив складки на рукавах, стряхивая с себя неуверенность и сомнения. Упёршись пальцами в гладкую лакированную поверхность стола прокурор медленно выдохнул. Лев начал с Судьи Намерений, значит линия защиты будет опираться на несознательность обвиняемого.
  Шарма перевёл взгляд на голографическую модель улыбающейся чумазой девочки лет шести, держащую в одной руке ярко-жёлтый воздушный шарик, а в другой надкусанное мороженое. Обычно он игнорировал Судью Намерений, считая намерения несущественными. Девочка своими огромными ясными глазами казалось смотрела прямо в душу, бередила древние раны. Шарма отвернулся. Это лишь голограмма. За этими иллюзорными глазами трое судей, сохранивших в себе веру в доброту, сохранивших детскую наивность и непосредственность, сохранивших в себе искренность и понимание человеческой души. Девочка откусила мороженное и широко улыбнулась. Это лишь голограмма...
  Рядом высилась бронзовая статуя Фемиды - Судья Закона. Слепая женщина с мечом и весами. Единственный "неживой" представитель из аватаров судей. На памяти прокурора ещё ни разу не было такого, чтобы люди, определявшие законность того или иного действия, подавали голос. Виновен подсудимый или нет они показывали с помощью весов. Решение по закону очевидно, так как Финк сам признал свою вину, но оставались еще Старик и Муж - судьи Последствий и Действия...
  - Обвинитель. - Шарма затянул с ответом, вынудив Карму напомнить ему, где тот находится. Прокурор поправил галстук, пожевал губами и медленно вышел из-за стола.
  Маленький смуглый человек в новом костюме, с маленькими чёрными глазами, которые постоянно перескакивали с одного на другое, вышел в центр зала и остановился ровно посередине шестерёнки знака Кармы. Шарма убрал руки за спину, вытянутый и напряжённый, как крысиный хвост. Несмотря на неприятную внешность, голос прокурора был неожиданно мягок. Когда он заговорил, зал притих, словно вслушиваясь в слова обвинителя.
  - Господа судьи. Наше общество построено на одной простой доктрине - человек должен выполнять возложенные на него обязанности. И чем лучше он это делает, тем больше общество его поощряет. Вопреки своему имени, функционеры - единственная часть нашего общества, не обладающая в достаточной мере чётко определенной функцией. Потому что мир не идеален. - Шарма развернулся и посмотрел в глаза Нику. Уверенно и спокойно. Нику показалось, что их глаза находятся на одном уровне, несмотря на то, что прокурор стоял значительно ниже.
  - Поэтому я бы хотел начать с выражения своего почтения вашей работе, капитан Финк. Спасибо. - Шарма склонился в поклоне. На некоторое время в зале повисла тишина, но затем за его спиной зашуршали одеждой и застучали каблуками. Прокурору не надо было оборачиваться для того, чтобы понять, что весь зал последовал его примеру. Шарма провёл несколько секунд в полусогнутом положении, а затем медленно выпрямился. Перед тем, как повернуться лицом к суду, он скользнул взглядом по Нику. Капитан смотрел в окно. Шрамы на его лице не позволяли прочитать эмоции, скрытые за неровно сросшейся кожей.
  - Функционеры делают важную и нужную работу. В прошлом многие члены общества имели частичную или полную неприкосновенность, например чиновники, спецслужбы и судьи, - Шарма посмотрел на вершителей справедливости Нового Союза. Статуя была всё также недвижима. Девочка улыбнулась ему в ответ и почесала шею, размазывая по коже грязь. Бородатый старик не обращал на происходящее внимания, мерно покачиваясь в старом плетёном кресле. Прикрыв глаза, он, казалось, спал. Мужчина в строгом костюме сложив руки на груди сверлил взглядом Ника. Прокурор поправил манжеты и продолжил, - Но мы хотим преодолеть ошибки прошлого. Мы формируем решения, которые можно будет считать цивилизованными в новых реалиях. И в этой новой реальности никто не имеет права на неприкосновенность.
  Шарма замолчал, не заметив, как за его спиной Ник уверенно кивнул. Прокурор убрал руки за спину, слегка наклонил вниз голову и медленно пошел в сторону своего стола.
  - Как определить правильность поступка? Что будет справедливым? Мы ведь решаем не одну судьбу. - Обвинитель сделал небольшую паузу. - Если задуматься, здесь решается судьба всех нас. Да что там, мы решаем судьбу всего человечества!
  За несколько шагов от места обвинителя Шарма остановился, затем развернулся и направился в сторону стола защиты. Зал следил за его движениями, словно наблюдая за покачиванием маятника. Лишь Ник и Судья Действий смотрели друг другу в глаза, будто пытаясь найти в них ответы на вопросы, которые были не в состоянии озвучить. Лев нахмурился, не понимая куда клонит его оппонент.
  - Подсудимый, ответьте. Вы совершили казнь намеренно? - каблуки лакированных чёрных ботинок стучали по полу, отмеряя постепенно увеличивающийся темп.
  - Протестую. Капитан Финк не может нести ответственность... - выпалил Лев, подскочив со своего места.
  - Да. - ответил Ник твёрдым голос, прерывая адвоката.
  Шарма проигнорировал протест оппонента и продолжил спрашивать:
  - Вы утверждаете, что опирались на положение о... - Шарма на секунду остановился и повернул голову сторону Ника. - Как вы сказали?
  - Действиях офицеров в условиях боевых действий, - невозмутимо подсказал прокурору Финк.
  - Верно. - Шарма снова начал отмерять шагами пространство между столами. Обращаясь к суду, он смотрел под ноги, словно говоря сам с собой. - Это положение регламентирует правила содержания пленных?
  - Мы называем их арестантами. Да, в этом документе в том числе указаны допустимые условия содержания для этой категории граждан. - Ник теперь следил за курсирующим из угла в угол Обвинителем вместе со всем залом суда.
  Помещение заполнял звонкий стук каблуков, который всё ускорялся, вслед за чёткими, резкими движениями прокурора. Некоторое время он молчал, подбирая слова.
  - Даёт ли оно вам право казнить безоружных? - Шарма заговорил громче, разгоняя спокойную атмосферу, разрывая тишину сталью в своем голосе.
  - Протестую! Это некорректный... - Лев попытался защитить своего подопечного. Но Ник не обратил на его слова внимания.
  - Нет. - капитан опустил голову, но его голос звучал ясно и твёрдо.
  - Почему вы не пытались их вывести? Почему не пытались усмирить толпу? Почему не воспользовались опытом прошлого? - Шарма резко махнул рукой и на экране отобразились видеозаписи разгона демонстрации и подавления бунтов далёкого прошлого. - Ведь есть же примеры работы в таких ситуациях...
  - Мой клиент не обязан отвечать на этот вопрос. - Лев с трудом сдерживал раздражение, которое прорывалась в голос, выделяло некоторые гласные, делало речь сбивчивой и эмоциональной. - Капитан Финк не хотел понижения уровня развития Потенциала у полноценных граждан, пострадавших по вине фанатиков. Это вовсе не их...
  Прокурор будто не замечал адвоката. Он остановился в центре зала и посмотрел на подсудимого. Ник встретившись со взглядом маленьких глаз словно почувствовал родство чего-то тёмного и злого. Будто прокурор видел самую мерзкую часть его души. На лице обвинителя, вырезав тонкую черную линию появилась гадкая понимающая ухмылка.
  - И эта та самая справедливость, которую вы несли? - Шарма говорил тихо, но его проникновенный голос было слышно куда лучше, чем срывающуюся на крик речь адвоката.
  Ник сжал кулаки, вперив тяжёлый взгляд в прокурора. Финк заговорил, выплёвывая слова, словно пытаясь избавиться от разъедающего душу яда.
  - Я хотел убить их. Это вы хотели услышать? Я хотел убить их, потому что устал спасать убийц. Я хотел убить их, потому что перестал верить в то, что их можно спасти. Лицемеры, прячущиеся за ширмой своей тупой веры в Свободу, которая позволяет им творить любую гнусность. Я не хотел, чтобы из-за них страдали те, кто хотел справедливости. Им нет прощения, - Лев уже не пытался прервать своего подзащитного. Он безвольно опустил руки и пустым взглядом смотрел в стол. Ник поднялся и перешёл на крик, его голос звенел сдерживаемым годами гневом, заполнял зал. - Я хотел убить их!
  - Убить их... - повторило безразличное эхо страшные слова и замолчало, оглушённое их весом. Зал молчал. Шарма опустил голову, выражение его лица стало невозможно разобрать. Девочка поджимала губы, изо всех сил стараясь сдержать слезы, обиженно смотря на тяжело дышащего Ника. Старик, который больше не выглядел спящим, опустил голову и кивал своим мыслям. Муж задумчиво свёл вместе брови, слегка прищурив глаза.
  - Столько крови... - Ник практически шептал, настолько тихим был его голос. Заполнявшая зал тишина стала душной и неживой. Тяжёлые слова Ника тонули в ней, растворялись в давящей атмосфере, наполняли воздух мрачным присутствием чего-то злого и извращённо правильного. - Даже если Карма сможет их исправить и перевоспитать. Никакие действия не искупят того, что они натворили...
  Финк замолчал. Исчезли последние звуки. Это была та тишина, когда хочется закричать, чтобы проверить, можешь ли ты вообще слышать. Но страх того, что это действительно так заставляет сидеть смирно, боясь вдохнуть или пошевелиться.
  Первым очнулся прокурор. По залу разнёсся стук его каблуков.
  - У меня нет больше вопросов, уважаемые. - фигура ссутулившегося Обвинителя выглядела маленькой и незначительной. Шарма проследовал на свое место.
  Зал будто ожил, проснулся. Помещение наполнили звуки, осторожные, проверяющие общее настроение, словно никто не мог явно выразить свое отношение к тому, что произошло.
  Карма выжидала, то ли переваривая полученную информацию, то ли давая время собравшимся собраться с силами. Выждав небольшую паузу и издав мягкий пробуждающий сигнал, механический голос начал говорить.
  - Защитник, встаньте. - Лев, до того тихо бормотавший что-то бессвязное себе под нос, поднялся и, пригладив волосы, медленно вышел на середину зала. Адвокат заговорил, но люди в зале и не думали замолкать.
  - Я знаю, уважаемые, мы склонны считать, что можем определять, что правильно, а что нет. Что можем осуждать. Имеем право думать и говорить другим - "Ты был не прав", "Ты сотворил ужасное". - Лев смотрел вниз, не обращая внимания на нарастающий шум. Не оборачиваясь он махнул рукой, на экране позади него отобразился таймер, размером больше человека. "03:27" - значилось на его табло. - Мы хотим осудить человека за выбор, который он совершил, не зная альтернативы. Это ли не лицемерие?
  Таймер стартовал, начав отсчитывать время. Судья действий еле заметно ухмыльнулся и кивнул. Цифры стремительно стали сменяться, и с каждой прошедшей секундой шум затихал. Внимание было приковано к истекающему времени.
  - Как и мы сейчас, капитан Финк не был готов к тому, что ему необходимо будет решить, что же делать. Карма молчала. Он был один. Но реальность требовала от него действий. Если мы даём себе право судить его поступок, мы должны сказать, как действовать правильно. Но вот всё время, которое у нас есть на принятие решения.
  Секунда сменяла секунду в полной тишине. Огромные цифры подавляли волю неумолимостью своего движения и тяжестью решаемой задачи. Минута прошла в тягостном молчании. Адвокат оглядел зал. Слушатели опускали головы, погружаясь в свои мысли - не так часто жизнь другого находится целиком в твоей власти.
  - Это глупо. И не влияет на факт, - прозвучал в тишине глухой голос Ника. Лев вздрогнул, но не обернулся, продолжая смотреть на зал, словно ища поддержки в глазах сидящих вокруг людей.
  - Это влияет на всё остальное... - Лев стал говорить ещё тише. - Мы создали систему правосудия, которая судит не только действия, но и последствия, и намерения...
  - Намерения не имеют значения. - сказал Ник, снова вернув голосу первоначальную твёрдость и уверенность в своей правоте. Силу убеждённости функционера. - Имеет значение только результат.
  Время истекло. Идей не поступило. Правильного ответа не существовало. Лев попытался обратить на это внимание, но его особо не слушали. Адвокат скомкано завершил выступление и сел на свое место. Карма объявила перерыв.
  Стоя у зеркала в туалете, погрузив руки под поток тёплой воды, защитник пытался понять, что делать дальше. Рядом тихо звякнула о камень раковины запонка. Адвокат перевёл взгляд на стоящего рядом. Шарма не обращал на него внимания, погружённый в свои мысли. Тёмные круги под глазами серой кожи стали ещё глубже, прокурор смотрел на свое отражение, тяжело дышал, и то и дело сглатывал, словно боролся с тошнотой.
  Лев развернулся к выходу и уже взявшись за ручку услышал голос Обвинителя.
  - Я обещал себе... Что выиграю это дело. И проиграю его.
  Шумевшая вода помешала Льву чётко расслышать слова своего оппонента. Да он и не был уверен, что хочет знать, что говорит этот человек.
  Адвокат вышел из туалета, хлопнув дверью. Шарма остался наедине со своим отражением.
  Набрав в ладони ледяной воды он умылся, стараясь смыть усталость. Всё тело словно покрыла тонкая плёнка чего-то зловонного и грязного. Холод принес немного свежести. Но плёнка будто въелась в кожу. На лице прокурора застыла неестественная плоская улыбка. Закрыв кран, он опёрся на раковину и опустил голову.
  Шарма изо всех сил старался не смотреть на своё отражение.
  ***
  Для установления реальной картины произошедшего в течение нескольких последующих часов опрашивали свидетелей. У Кармы были записи с камер костюмов и линзофонов, но мысли и чувства, намерения и желания были неподвластны датчикам и сенсорам. Беседы и допросы были призваны пролить свет на недостающую часть картины. В процессе допроса функционеры отвечали односложно, а открытые вопросы требовали перефразировать. Лишь Амир отличился достаточно длинным комментарием.
  Шарма, не поднимая глаз на допрашиваемого свидетеля зачитывал свои вопросы. Прокурор не делал пауз между ответом и следующим вопросом, не изменяя голоса и не выражая никаких эмоций на слова функционеров и граждан, принимавших участие в инциденте.
  - Вы считаете Капитан Финк поступил правильно? - Обвинитель поправил манжеты рукавов и аккуратно положил руки на стол ладонями вниз, казалось на то же самое место, где они лежали до этого.
  Амир нахмурился. Прищурив глаза, он посмотрел на Ника, который смотрел на знак Кармы на полу, не обращая внимания на происходящее вокруг.
  - Нет, я считаю капитану Финку стоило посоветоваться со своими подчинёнными, а не взваливать всё на себя. Как обычно. - Сержант не отрывал взгляда от командира. Ник вздрогнул и ещё сильнее опустил голову.
  Шарма оживился, выпрямился и повернул голову в сторону свидетеля.
  - Я перефразирую вопрос, - прокурор свёл пальцы в замок и слегка подался вперёд. - Вы считаете, что капитан Финк поступил правильно, совершив казнь арестантов?
  Амир перевёл взгляд на напряжённо вглядывающегося в его глаза обвинителя. Несколько секунд функционер рассматривал Шарму. Затем, не проявив никаких эмоций, просто отвернулся. Словно ему было плевать, где он находится. Опущенные вдоль тела руки изредка подергивались, приводимые в движение спазмами - последствиями многочисленных ранений. Ссутуленные плечи делали его и так некрупную фигуру ещё меньше. Несмотря на все это, по какой-то неведомой причине создавалось впечатление, что он держит в руках страшное оружие, что внутри него такой же непробиваемый и мощный экзокостюм, что он привык носить. Его голос источал уверенность и силу. Лишь изредка он слегка подрагивал, в нём проскакивала нотка чего-то тёмного и слабого, чего-то, чего Ник раньше не слышал.
  - Я считаю, капитану Финку следовало бы спросить у меня и у капмеда Цай, что мы думаем по этому поводу.
  Ник поднял голову и посмотрел на сержанта. Амир поморщился, словно увидев в его глазах что-то неприятное.
  - Я не хотел вас подставлять... - прозвучал тихий голос капитана, растворившийся в окружающей пустоте. Пустые глаза, затуманенные и неживые, полные самоосуждения все так же смотрели на сержанта.
  Амир резко вздохнул, напрягся и выпрямился, а затем ударил ладонями по кафедре, за которой стоял. Задержав дыхание, он сверлил взглядом своего командира и молчал. Плоский, широкий нос ещё сильнее расширился, выпуская воздух. Уголки до бела сжатых губ опустились вниз. Функционер сделал несколько вдохов и выдохов, затем медленно перевёл взгляд на прокурора.
  - Нет, господин прокурор. - сержант чеканил слова, чётко и выраженно произнося каждую согласную букву, - Я НЕ считаю, что капитан Финк поступил правильно.
  Ник кивнул. Амир сжал кулаки и резко развернулся, отходя от кафедры, даже не потрудившись уточнить, есть ли у суда ещё вопросы.
  Дальнейший опрос прошёл без выдающихся происшествий. Получив подтверждение от адвоката и прокурора об отсутствии вопросов и пожеланий вызвать определённого свидетеля для более полного отображения всей картины, Карма замолчала.
  Шарма, погружённый в свои мысли удивленно поднял голову. Обычно после опроса свидетелей объявляли перерыв. Но Карма молчала. Обвинитель перевёл взгляд на судей, но даже аватары выглядели озадаченно, лишь девочка невозмутимо облизывала подтаявшее мороженное с пальцев, не обращая внимания на происходящее.
  Широкие двери зала суда вдруг распахнулись. В зал твёрдой походкой вошёл сгорбившийся, полностью седой старик, театрально взмахивающий черной тростью. Взгляды находящихся в помещении людей скрестились на его фигуре, неспешно двигающейся к кафедре. Вошедший был одет в плотное пальто, несмотря на теплоту ранней осени. Трость ударяла о пол не одновременно со стуком каблуков поношенных ботинок, порождая странный ассиметричный музыкальный рисунок. За несколько шагов до кафедры старик театрально поклонился и, как заправский фокусник, махнул своей тростью. В озадаченной тишине из динамиков раздался весёлый механический смех. Лев вздрогнул и перевёл взгляд на колонку спикера под потолком. По спине пробежала капля ледяного пота. Адвокат ослабил галстук, повёл шеей и сглотнул. Шарма и Ник не отрывали напряжённых взглядов от подошедшего к кафедре старика.
  - Суд приглашает Салида Жебера как свидетеля от Кармы. - озвучил вновь ставший сухим и безжизненным голос из динамиков. Лев перевёл взгляд на старика и постарался сосредоточиться на происходящем, но то и дело бросал взгляды на молчащий громкоговоритель.
  - Полагаю, мне следует внести некоторую ясность в происходящее, - старик беспечно улыбнулся и почесал голову металлическим навершием трости. Зеркальный шар на мгновение замер на уровне бровей между его глаз. В нём отразился зал суда, аватары судей, прокурор, адвокат и Ник. Сферическая форма искажала образ капитана, закручивала вокруг него отражения и тени, сжимала, сдавливала, душила в своих незримых объятьях. Салид легонько постучал сферой по голове. Казалось вместе с движением трости и зеркальной копией зала суда закачался, задрожал и реальный мир. - Видите ли, я один из основателей Кармы, хотя вы вероятно уже и так это знаете. Я присутствую на этом заседании, как инженер-архитектор эволюционирующих систем. Я здесь, чтобы объяснить, как Карма формирует рекомендации. И рассказать о том, как мы её создаем.
  Старик упёр трость в пол и сложил руки на навершии. Сухой, узловатый указательный палец ритмично и бесшумно постукивал по костяшкам другой руки. В зале кто-то сдержанно кашлянул, но затем снова воцарилась полная тишина. Салид начал говорить, не отрывая взгляда от Ника. В его голосе то и дело пробивалась лёгкая хрипотца, словно еле уловимый шелест сухих листьев в шуме урбанистического города, где слишком много асфальта и почти не осталось деревьев.
  - Рекомендации Кармы определяются на основе предыдущего опыта. Большую часть действий мы тестируем в симуляциях, на этапах обучения, проверки или восстановления этичности человека. Но возникают ситуации, которые до того не случались или никогда, или настолько давно, что строить по этим данным рекомендации - себе дороже. Бывает, что единственное рекомендованное действие настолько отвратительно, что Карма не может его советовать. Такое случается всё реже и реже, но всё же не никогда. Карма не может выдавать индульгенции на совершение преступлений, тем более на убийство. Даже если это оптимальное решение. Её цель - это спасение как можно большего количества людей. Опасные элементы, психически неуравновешенные или не закончившие обучение в случае проявления агрессии, или попытках нанесения вреда должны быть нейтрализованы. Нейтрализованы. Не убиты.
  Салид взял с кафедры стакан с водой и сделал несколько глотков. Лев, не отрывая глаз от старика, облокотился на свой стол. На широкой челюсти играли желваки. Шарма казалось и вовсе не слушал слов архитектора, взявшись за подбородок, он смотрел в пустоту. Аккуратно поставив стакан на место и вытерев рукавом губы, Жебер продолжил:
  - Суд вызвал меня, потому что отсутствие рекомендации является одной из причин совершения преступления. - старик ухмыльнулся и почесал морщинистую щеку. - Здесь надо всё же понимать, что рекомендация включает в себя анализ не только действий людей, но и действия самой Кармы. Капитан Финк - личность достаточно неординарная, его действия более чем в двенадцать раз чаще, чем у обычного человека, приводят к изменению весов событий. Это значит, что наш подсудимый в двенадцать раз чаще, чем обычный человек находит решение, которое лучше, чем рекомендация. Если Карма - мудрец, что учится на ошибках... - Жебер на мгновение замялся. Кашлянув и слегка улыбнувшись он продолжил, - других... То капитан Финк - "дурак", извините, хе-хе, который ищет решение самостоятельно. Потому, Карма, встретив ситуацию, которая не имела допустимого решения, делегировала этот вопрос подсудимому. Жаль, что в алгоритм расчёта мы не заложили оперативные данные морального состояния.
  Старик опустил глаза и легонько постучал тростью об пол, погрузившись в свои мысли. Даже аватар Судьи Намерений выглядела задумавшейся, прижав палец к подбородку, она смотрела на небо. Тающее мороженое стекало по сжимающей палочку руке и капало на землю.
  - Впрочем, это не снимает ответственности с капитана Финка. - Ник слабо кивнул, не меняясь в лице. - Но стоит чётко определить, что мы считаем правильным решением. Карма в этом вопросе обладает чуть большей объективностью, так как проводит параллели с общей статистикой, а не зацикливается на личном опыте. Людям свойственно считать правильными решения, которые привели к положительному результату, а неправильными те, что привели к плохим последствиям. Но правильные решения могут вести к плохому результату, а неправильные к хорошему. Правильное решение ведёт с максимальной вероятностью, с учётом всех переменных окружения и обстоятельств, к минимальным потерям и максимальной выгоде для каждого. Решение Кармы передать власть над ситуацией целиком в руки капитана Финка было правильным. А вот уж его решение назвать правильным у меня язык не поворачивается.
  Салид замолчал. Молчали адвокат с прокурором. Молчали судьи. Казалось весь мир замер в ожидании их решения.
  Ник поморщился. Глупая надежда всё никак не гасла, словно вредный уголёк, мерцающий красным в давно потухшем костре, среди окружавшего его холода и тьмы. Осознание собственной вины давило на плечи. Финк чувствовал себя десятилетним мальчишкой, нашкодившим и не желающим нести наказания. Осознание вины всегда было рядом, на самой поверхности, но все нутро противодействовало ему, искало жалкие оправдания для успокоения совести и разума.
  И где-то глубоко внутри Ник хотел, чтобы всё это наконец закончилось. Чтобы кто-то другой понял, взвалил на себя ответственность за прощение или наказание. Чтобы этот груз, наконец, свалился с его плечей. Груз неопределенности. Неподъемный груз вины.
  Первым заговорил Судья Действий:
  - Мы считаем, что действия подсудимого не были неправильными. Мы считаем, что бездействие было бы неверным решением. - Ник вскинул голову и посмотрел в глаза суровому мужчине, сложившему руки на груди. Аватар нахмурился, погружённый в свои мысли - мнения трёх реальных судей, определяющих допустимость действий видимо разделились. Учитывая что эти люди не общались между собой, а выносили решение обособленно и в свободной манере, распознать их слова и вычленить объединяющее зерно было достаточно тяжело даже для Кармы. Но не невозможно. Аватар помолчал некоторое время, а затем всё же продолжил, подняв глаза на Ника, - Но действия подсудимого не были и правильными. За то же время каждый из нас нашёл более эффективное решение. Потому, наш вердикт...
  Ник сглотнул. Судья Действий опустил руки вдоль тела, отвернулся и посмотрел вниз, его голос звучал тише обычного:
  - Виновен.
  Девочка невозмутимо облизывала испачканную растаявшим мороженым руку. Её глаза были устремлены на подрагивающий в воздухе шарик. Шарма удивленно поднял глаза и присмотрелся к судьям. За всю его практику не было такого, чтобы они принимали решение так долго. Либо мнения судей настолько различаются, что консолидировать их в одно быстро не получается, либо Карма привлекла для этого дела больше трёх человек на каждую позицию.
  - Мы считали дядю хорошим, пока дядя не заговорил. - Детский голос Судьи Намерений был наполнен неприкрытой обидой. - Дядя говорил плохие вещи. Дядя виноват.
  Старик начал говорить сразу после того, как закончила девочка. Сколько бы ни скрывалось реальных мнений за решением каждого Судьи - Карма адаптировалась и смогла рассчитать нагрузки так, чтобы не имитировать задумчивость аватаров.
  - Мы думаем так: коли наломал дров - отвечай. Токмо тут чёрт ногу сломит - вроде как это же мы человека и довели. - Старик разгладил бороду рукой и пожевал губами. - Ежели за день завтрашний думы держать, так страх большой есть. Оно же противу нас может обернуться. Накажем - врагам мёдом намажем, простим - долгов нарастим.
  Судья Последствий прикрыл глаза и покачался в своем кресле. Умиротворённая улыбка постепенно сползла с его лица, сменилась спокойным выражением, а затем уголки губ и вовсе опустились, начертив ярко выраженную дугу. Старик сложил руки на животе и постучал пальцами по сухим костяшкам, отбивая ритм какой-то старой никому не известной песни.
  - Вину видим мы в делах сего отрока. Осудить надобно. - Сказал он не открывая глаз.
  Тёмная чаша весов Фемиды давно перевесила светлую и опустилась. Ник опустил голову вместе с ней. Карма зачитала приговор, в качестве меры пресечения заключив следующее:
  - За неправомерное убийство двенадцати неполноценных граждан капитан Финк приговаривается к бессрочному заключению до переаттестации этичности. Приговор окончательный и подлежит обжалованию только по решению Кармы.
  Грустно хмыкнув, Ник усмехнулся и медленно выдохнул, погрузившись в свои мысли. В конечном итоге, по-настоящему мы хотим справедливости для всех... Кроме себя. У любого действия есть последствия. В некоторых случаях любое решение будет неправильным. И что бы ни произошло впоследствии, важно лишь то, что ты делаешь. И твоё к этому отношение. С каким из неправильных решений ты можешь смириться?
  Некоторое время ничего не происходило. Шарма, Лев и Жебер обменялись взглядами. Старик улыбнулся, из-за чего стал выглядеть так, словно нежился на летнем солнце, подставляя лицо его тёплым лучам. Сидящие в зале люди стали осматриваться по сторонам, не понимая, почему заседание не объявляется закрытым. Но затем Карма заговорила, моментально приковав всё внимание к своему механическому голосу:
  - За непредставление допустимых рекомендаций Отдел Проектирования и Разработки Эволюционирующих систем обязывается выпустить обновление Ядра. В обновлении необходимо предусмотреть отображение минимальной рекомендации в аналогичных случаях, с пометкой "допускается импровизация". - Жебер спокойно кивнул, не снимая с лица улыбки. Карма продолжила не сразу, а после небольшой паузы, словно дожидалась одобрения создателя, - За самоотверженную службу и плодотворную работу на благо общества, капитану Финку присваивается звание Полковник, с соответствующим повышением минимально допустимого уровня этичности.
  Салид встал и направился к выходу. В полной тишине удары окованной металлом трости о паркет гулко разносились по залу. Карма закончила:
  - Заседание окончено. Благодарю за ваше время и внимание.
  ***
  Селена была беременна. Шёл третий месяц. Шарма знал. Шарма всегда знал. Знал ещё до того, как узнала она. Чувствовал, как чувствует лжецов, пытающихся оправдать выключение линзофона перебоями в питании.
  Опустив голову, он слушал. Кивал её словам. Подтверждая собственные мысли.
  - Я никогда не любила тебя... - Залитое слезами такое родное, такое любимое лицо. Он никогда не хотел делать её несчастной. Но Шарма всегда знал. Знал, что его чувства никогда не будут разделены. Но глупая надежда, мечта о том, что его любви хватит на всех, заставляла улыбаться, вставать по утрам, есть пресный завтрак и избегать тяжёлых разговоров.
  - Я воспитаю его, как своего. - Шарма так и не смог встретиться с ней взглядом, чтобы прочитать в них нечто большее, чем смирение. Побоялся узнать. Чего хочет она. Селена рыдала. Он не слушал.
  Дела требовали от лучшего прокурора активных действий. Бросив на прощанье стандартное "Мне нужно бежать, дорогая" и поцеловав жену, Шарма вышел во двор. Будто не было тяжёлого разговора. Будто ничего не изменилось. Шарма не хотел себе признаваться в том, что он и не хотел бы, чтобы что-то менялось. Сев в тихо урчащий гравимобиль, он подождал, пока появится дверь и задался древним, как этот мир вопросом.
  Смог бы я установить справедливость, для самого себя?
  13 глава
  Темнокожий пианист мягко тронул клавиши. Помещение заполнил джаз. Где-то в противоположном углу раздался осторожный звон бокалов. Представители высшего общества старались не мешать друг другу наслаждаться приятным вечером, проходящим в атмосфере взаимного уважения. Делай то, что тебе нравится, но не мешай другим.
  Вот что такое культурная интеллигенция.
  Ева со скучающим видом покачивала в бокале давно ставшее теплым вино. Порозовевшая от тепла и алкоголя щека была уперта в руку, делая лицо девушки больше похожим на карикатурную гримасу обиды. Сомелье расхваливал букет древнейшего алкогольного напитка, что должен был "отдавать легкими нотками цитруса и меда". Но на деле вино оказалось просто кислым и дорогим. Отдающим легкими нотками обмана. Но девушка давно научилась притворяться, что всё эксклюзивное, элитарное и требующее разъяснений специалиста - это именно то, чего она хотела.
  Мягкий свет скрашивал и смягчал углы, придавал окружающей обстановке интимность приватной вечерней встречи. Официант бесшумной тенью возник перед столиком, разложил столовые приборы, тарелки и сложенные в форме домика салфетки. Внимательно осмотрев стол и аккуратными движениями выровняв положение ножей и вилок, удалился. Крис смотрел на Еву. Девушка наблюдала за тем, как играет свет в бокале с вином.
  Наконец принесли заказанные блюда. Официант низко наклонился и приподнял крышку с тарелки. Под ней оказался еще шкворчащий стейк с кровью. Ева отрезала ножом нежнейшее мясо - серо-коричневое по краям и розовое внутри. Одно это блюдо стоило больше экипировки трёх партизан, а бронь столика - как услуги рекрутера для найма шести. Ева бросила отрезанный кусок в рот. Привычно не чувствуя вкуса, прикрыла глаза и изобразила наслаждение. Крис похвалил повара, Люция с ним согласилась и пригубила еще кислого вина, мысленно погладив себя по голове за то, что смогла не поморщиться. Пережевывая очередную порцию сладкого мяса, Ева изо всех сил старалась перестать сравнивать каждый потраченный фунт со стоимостью военной техники и экипировки. Сделав глоток она в очередной раз покрутила вино на языке, в попытке распробовать злополучные нотки цитруса и мёда. Но почувствовала лишь разочарование.
  И онемение.
  - Я не понимаю, что я тут делаю, - сказала девушка, со скучающим видом, не поднимая глаз и не переставая жевать. Руки Криса, держащие ножи и вилку, замерли над мясом. Он некоторое время молчал, словно медитируя над своей едой.
  - Ты обещала... - Сказал он, не поднимая головы. Его руки опустились, опершись руками о край стола.
  - И я здесь. - Девушка вытерла рот белоснежным полотенцем и небрежно бросила его на скатерть. Облокотившись на стол она посмотрела на Криса. Музыканты закончили играть. Раздались вежливые аплодисменты. Вокалист поблагодарил слушателей и дал сигнал контрабасисту начинать следующую песню. Крис медленно поднял голову и встретился взглядом с Евой. Девушка слегка улыбнулась и сказала:
  - Но я не понимаю, что я тут делаю.
  Крис перевел взгляд в сторону и вздохнул. Ева невольно залюбовалась его профилем. Было в бывшем полевом медике, что-то женственное, что-то мягкое и нежное. Может дело в шелковистых волосах, которые тот содержал в старательном беспорядке? Или в больших зеленовато-карих глазах, глазах, что смотрели на мир с простотой и доброй грустью старого верного домашнего пса. Может дело во всегда ухоженных ногтях на длинных пальцах, что никогда не знали мозолей? Или в этой детской обидчивости и искренней преданности? Ева не знала. Сохранив на лице слабую улыбку она убрала локти со стола и вновь взяла столовые приборы.
  - Тебе так не хочется находится в моем обществе? - Тихо спросил Крис, не поворачивая головы в ее сторону. Ева чуть не поперхнулась мясом, что успела положить в рот и залить нотками сирени и карамели. Или какие, к черту, там должны быть нотки? На этот раз контраст между сладостью приготовленного мяса и кислотой вина был слишком явным - девушка не смогла сдержаться и поморщилась. Крис заметил это и поджал губы.
  Ева замерла и посмотрела на Криса. На своего последнего друга. Единственного друга. Как ему могло прийти такое в голову? Что и как нужно сказать, чтобы убедить его в обратном? Люция прижала полотенце к губам и сглотнула. Оба молчали.
  Девушка дождалась когда Крис повернет голову в ее сторону. Собачьи глаза стали еще более печальными, вместо добрых став обиженными. Ева тепло улыбнулась и протянула руку. Крис слегка приподнял брови и посмотрел на ее ладони. Теплые длинные пальцы прикоснулись к лежащим на столе рукам. Левой было приятно и слегка щекотно. Правая чувствовала лишь холод. Ева сжала зубы и медленно вдохнула, стараясь расслабиться. Затем выдохнула и добавив в голос столько тепла, сколько осталось внутри, сказала:
  - Нравится. - Крис неуверенно улыбнулся в ответ. Мимо бледной тенью прошел официант с подносом грязной посуды. Музыканты играли какую-то тягучую мелодию на древнеанглийском языке. Ева с трудом разбирала слова, значения доброй половины которых она не знала. Но насколько можно было судить - песня была о любви.
  Некоторое время они сидели так. Крис замер и казалось не дышал. Добрый пес стал похож на мышонка, смотрящего в глаза удаву. Ева усмехнулась и вернулась к своей еде. Положив очередной кусок в рот и начав жевать она бросила взгляд на Криса. Тот смотрел на играющих музыкантов со странной, глуповатой улыбкой на лице. Повернув голову в сторону сцены девушка добавила:
  - Но я все равно не понимаю, что я тут делаю.
  Некоторое время ничего не происходило, затем Крис схватил бокал и вылил содержимое в рот. Аккуратно поставив его на край стола, покрутил ножку. Прополоскав рот вином он сделал один большой глоток и медленно выдохнул. Ева забавлялась его действиями. Крис посмотрел девушке в глаза и сказал:
  - В кои-то веки, ты делаешь то, чего хочу Я. - Подошедший официант бесшумно наполнил опустевшие бокалы. Ева поджимала губы, которые то и дело норовили расползтись в улыбку. Ее веселье явно раздражало Криса, но девушка ничего не могла с собой поделать. Мужчина нахмурился и отвернулся. Ева улыбнулась и протянула ладони к его рукам. Но на этот раз Крис убрал их со стола.
  - Иногда стоит думать, чего хотят другие. - Сказал он, не поворачивая головы. Музыканты заиграли бодрую песню о судьбе шахтера, что задолжал компании собственную душу. Где-то в дальнем углу помещения раздался тихий звон бокалов. За столиком рядом сдержанно рассмеялась женщина неопределенного возраста. Ее обтягивающее платье впивалось в кожу вшитыми в ткань драгоценными камнями, заставляя даму ерзать на стуле и то и дело поправлять лямки. Эти движения заставляли бриллианты сверкать в мягком свете, притягивая взгляды окружающих. Такое платье могло стоить больше чем снаряжение и отправка на территорию Союза десятка партизан. Ева с трудом сдерживала себя от желания сорвать с женщины все ее побрякушки.
  Вокруг заметно похолодало. Лежащие на столе руки покрылись гусиной кожей. Все тепло куда-то испарилось. Руки сами собой потянулись к Крису, желая хоть на миг снова ощутить тепло его тела, нежность его прикосновений, любовь в его глазах. Ева поджала губы и сжала ладони в кулаки.
  - Я только об этом и думаю. - Голос Евы прозвучал твердо, несмотря на с трудом сдерживаемую дрожь.
  Крис рассмеялся в голос, привлекая к их столику внимание. На мгновение все, кроме музыкантов, замерли. Никто не прервал его смех и не сделал замечания. Их окружали лишь колючие, как утренний мороз взгляды. Так смотрят на бесталанного соседа, вышедшего покорять вечернее ток-шоу. Его потуги смешны и невыразительны, но тебе слишком стыдно, чтобы смеяться. На лице застывает вежливая улыбка, а от испанского стыда хочется удалиться.
  Сосредоточенный на показном благополучии высший свет слишком эгоцентричен. Все эти разодетые снобы наслаждались своей элитарностью и причастностью к чему-то, что доступно лишь немногим. Покосившись на недостойное поведение они медленно вернулись к своим разговорам, не сговариваясь начав игнорировать все, что далее происходило за столиком Евы и Криса. Будто возведя между ними иллюзорную звуконепроницаемую стену.
  Эта стена как две капли воды была похожа на стену страха, окружающую Еву в штабе. Но она отдавала чем-то иным... Запахом чего-то старого. Старого, как первое слово, первый осознанный звук. Чем-то похожим на, "нотки цитруса и меда", - с ухмылкой подумала девушка.
  Заметив грустную улыбку Евы, Крис вытер тыльной стороной ладони слезы, выступившие в уголках глаз и все еще посмеиваясь, спросил:
  - Это, типа, не шутка?
  Ева потерла ладонью предплечье, а затем обняла сама себя, словно пытаясь согреться. Ее лицо хранило бледную тень все той же грустной улыбки. Добела сжатые пальцы смяли хлопковую ткань водолазки с такой силой, что казалось внутри рукавов ничего нет. По спине Криса пробежал озноб заставив ерзать на стуле. Стул скрипнул. Ева вздрогнула и опустила руки.
  - Все что я делала, я делала на благо людей. - Сказав это, девушка задумалась и начала подворачивать рукава водолазки. Вывернутая изнанкой наружу ткань открыла нелицеприятную реальность обратной стороны - неровные швы и торчащие нитки. Отдаленно напоминавшие шрамы, что словно штрихи неумелого художника иссекали кожу.
  Крис некоторое время сидел без движения. Женщина в темно-зеленом платье с бриллиантами грациозно поднялась со своего стула и направилась в дальний конец зала. Сделав крюк она прошла вдоль стены, словно не желая приближаться к шумной парочке. Ева проследила за ней взглядом, погруженная в свои мысли. Мимо столика проходил Официант с очередным блюдом одного из гостей, когда Крис с силой швырнул нож и вилку на тарелку. Столовые приборы ударились о керамическую поверхность, зазвенели, подскочили вверх и упали снова. Официант вздрогнул и уронил поднос с блюдом. Металлическая крышка отлетела в сторону, стоящая на подносе соусница с бордово-красным соусом упала на ковер, оставив парящее пятно. Грохот и звон заполнили зал. Музыканты прекратили играть и замерли. Крышка крутилась на полу, с металлическим звуком, похожим на заряжание гладкоствольной винтовки со скользящим затвором. С каждым оборотом скорость вращения увеличивалась, превращая ритмичный звук в звон. Звон, что притянул к себе внимание всех - и гостей, и музыкантов, и обслуживающий персонал.
  Наконец стало тихо.
  Через несколько секунд из служебных дверей спешно вышел мужчина в строгом пиджаке, сшитом идеально по размеру, но словно на другого человека. Грубые, рубленные черты его лица больше подошли бы железноголовому солдату или заключенному. На широкой груди, рядом с лацканом, поблескивал золотом значок администратора. Мужчина быстрым шагом направился в сторону официанта, которой оказалась молодая девушка. Она прижала руки к губам и широко раскрытыми глазами смотрела на кусок мяса, лежащий на ковру. Крис перевел взгляд на приближающегося администратора. Ева облокотилась на руку и разглядывала расползающееся пятно соуса.
  Администратор сначала подошел к официантке и что-то прошептал ей на ухо. Та побледнела, затем кивнула и убежала на кухню. Мужчина повернулся к посетителям и слегка поклонившись извинился за причиненные неудобства. Затем встал рядом со столиком Криса и Евы. Задрав подбородок он молчал, будто ожидая чего-то.
  - Вас не затруднит проявить немного уважения к другим гостям и вести себя несколько... Более соответственно месту в котором находитесь? - Сказал администратор не изменяя выражения лица и интонации. Несмотря на вопросительную форму предложения, слова его прозвучали повелительно, словно это само собой разумеется, что его просьба будет выполнена. Словно эта просьба и не просьба вовсе, а предупреждение.
  Крис виновато улыбнулся и хотел что-то ответить, но Ева его опередила:
  - Да, - сказала она стальным голосом, не отрывая глаз от Криса. Администратор повернул голову в сторону девушки, не опуская подбородка. Его брови чуть дрогнули, оставив штрих морщины на лбу, что почти моментально разгладилась и исчезла. Ева продолжила, - Нас это затруднит. Поторопите с десертом, пожалуйста. Спасибо.
  Администратор несколько долгих секунд стоял рядом, не произнося более не слова. Ева повернула голову и посмотрела на него, исподлобья. Мужчина выдержал взгляд не дрогнув и так и не опустив подбородок, затем прижал руку к уху и отвернулся. Ева невозмутимо вернулась к своему блюду. Официанты уже успели убрать перевернутое блюдо и унести испорченный ковер. Крис не увидел среди убирающихся официанток ту, что уронила поднос, испугавшись его неосторожного действия. Жаль. Он хотел извиниться.
  Темнокожий барабанщик постучал палочками друг о друга, отбивая ритм. Музыканты грянули в полной тишине бодрый аккорд какой-то песни в стиле кантри. Администратор повернулся обратно и поклонился настолько невыразительно, что Ева сомневалась, не показалось ли ей. Мужчина вышел в служебную дверь, не прощаясь. Люди за другими столиками постепенно возвращались к своим разговорам и блюдам. Крис смотрел на Еву и улыбался одними губами. Девушка сверлила его взглядом в ответ.
  К ним подошел официант с бутылкой вина. Ева подняла бокал, не поворачивая головы в его сторону. Красная жидкость полилась, закручиваясь от выпуклых стеклянных стенок. Воздух казалось наэлектризовался. Всполохи света в вине были похожи на выбиваемые искры. Наблюдая за искрящимся водоворотом, Ева, неожиданно для себя, почувствовала в воздухе едва уловимые нотки цитруса и мёда. Девушка хмыкнула и сделала глоток.
  - Ты всегда была такой эгоисткой? - Крис слегка наклонил голову и спросил то, что давно хотел. С его лица так и не сошла пластиковая улыбка, которая в сочетании с добрыми глазами выглядела настолько же неестественно насколько страшно.
  Ева резко поставила бокал на стол, из-за чего вино льющееся из бутылки полилось на руку, а то, что было в бокале расплескалось облив официанта. Молодой парень торопливо поднял горлышко. Ева схватила белое, накрахмаленное чуть ли не до хруста полотенце и поджав губы вытерла руку. Красное пятно медленно расползалось по белоснежной скатерти и сорочке официанта. Крис извинился перед напуганным парнем, недоуменно рассматривающим свой живот, на которое пролили порцию вина, стоимостью в несколько его месячных жалований. Официант облегченно выпрямился и даже улыбнулся уголками губ, перед тем как уйти.
  - Да, я эгоистична. - Ева наконец ответила, когда официант ушел, забрав с собой испачканное полотенце и извинившись за предоставленные неудобства. - Я эгоистична, как и любой нормальный человек. Все в этом мире думают только о себе, это естественно. Я - не исключение. Но я хочу жить в мире, где люди больше думают друг о друге. И никакой искусственный интеллект или заплесневелая философия не поможет разобраться с человеческой природой. Мы должны...
  - Стой, всё хватит. - внезапно прервал девушку Крис. - Мне надоели эти разговоры. Я могу их услышать посмотрев любую из твоих трансляций.
  Ева осеклась и недовольно посмотрела на Криса, но промолчала. Еще раз вытерев уже чистую руку девушка откинулась на спинку стула и покачала в бокале вино. Свет лениво искрил переливами на поверхности жидкости. Ева глубоко вздохнула.
  - Чего ты от меня хочешь? - спросила она через некоторое время. Туфля слетела с ее ноги и Ева покачивала ей на пальцах. Музыканты взяли небольшой перерыв и курили в дальнем углу зала, негромко переговариваясь. Стало заметно темнее. Часть посетителей уже ушли, другие начинали собираться, поднимаясь со стульев, забирая со спинок дорогие тонкие пиджаки и накидки из редчайшего натурального меха. Вокруг словно муравьи нашедшие остатки вчерашнего пикника на природе, суетились официанты, собирая со столов посуду, вытирая пыль и аккуратно составляя стулья, скрывая с глаз важных гостей все несовершенство этого мира. Музыканты направились к сцене и вновь взяли инструменты. Несмотря на полупустой зал их работа еще не закончилась.
  Крис повернулся и посмотрел на Еву. В его глазах была печаль и обреченная уверенность. Он больше не выглядел как старый домашний пес, а стал больше похож на брошенную дворнягу, отчаявшуюся найти хозяина и уже смирившуюся со своей судьбой. Ева посмотрела на него в ответ и замерла, невольно сглотнув.
  - Я хочу чтобы ты была счастлива, - сказал Крис.
  Глаза девушки округлились, она напряглась и выпрямилась. Затем разом расслабилась и отвела взгляд. Она была разочарована и разозлилась.
  Она злилась на саму себя, за то что поддалась эмоциям и почувствовала что-то сродни страху. Она злилась на Криса, за то, что тот поднял такую детскую тему. Она злилась на весь мир, на всех людей, за то что те никак не хотели понимать очевидного и так наивно и глупо поддавались влиянию удобной лжи.
  Счастье - это миф. Временная эйфория от получения желаемого, физическое удовольствие или внезапная удача. Счастье временно и стремление к счастью - идиотизм. Речь не идет о счастье, речь идет о выживании. И пока стоит вопрос о выживании, думать о счастье - вдвойне идиотизм. Это удел везунчиков, у которых слишком много свободного времени и слишком мало мозгов для того, чтобы понять насколько им повезло.
  Эти глупцы рождены в тепличных условиях, среди тепла и изобилия. В безопасности. На воле. Им невдомек, что такое положение вещей - результат пота и крови сотен поколений их предков. Есть лишь два пути - наверх и на дно. Если ты чувствуешь, как ветер треплет твои волосы, если ты чувствуешь как счастливо и радостно жить, паря, словно птица - ты не летишь. Ты падаешь. Путь наверх, это восхождение - изнурительный, выматывающий труд. Истинный герой продолжает карабкаться сколько высоко бы не забрался. Ведь у этой горы нет вершины.
  А счастье... Можно ощутить лишь в полете.
  - Ты прекрасно знаешь, что мне нужно для счастья... - Ева не хотела смотреть на Криса. Она хотела побыть одна. Взгляд девушки был прикован к небольшой татуировке на шее темнокожего вокалиста. Две капли сплетенные воедино, инь и янь, единство в борьбе противоположностей. Символ, который начал значить нечто меньшее, чем значил раньше. Нечто темное и страшное. Это не вина символа. Это вина людей. Что вечно извращают простое и сложное, путают праведное и злое. Ева посмотрела на оголенные запястья и шрамы, покрывающие одно из них.
  Люди придают символам смыслы. А затем приносят им жертвы. Потому что жертвы утоляют жажду страха. Страха, что существует с начала времен.
  Страха неизвестного.
  Крис вглядывался в лицо Евы и не мог понять, что она чувствует. Ее вечно горящие глаза потускли, стали похожи на глаза рыбы в ресторанном аквариуме. Живые и мертвые одновременно. Живые, потому что еще могут двигаться. Мертвые, потому что уже не могут жить. Крис опустил руку в карман и нащупал бархатистую поверхность заветной коробочки.
  - Надеюсь, что это так, - сказал он, стараясь не замечать ее отрешенности. Ева не заметила, как музыканты окружили их стол. Они вдруг запели, все хором, как по команде. Крис встал на одно колено и протянул ей раскрытую бардовую коробочку, в которой красовалось аккуратное колечко. Глаза Евы медленно прояснились, в радужную оболочку вернулся цвет, словно пузырек воздуха который появляется из мутной воды. Девушка улыбнулась.
  - Как старомодно. И глупо. - Думала Ева, почему то ощущая боль в щеках, от напряженных мышц. Крис рассмеялся и смахнул пальцем слезу. Девушка по какой-то причине тоже расплакалась и не могла остановиться. Она потянулась к кольцу левой рукой, желая пощупать его. Но затем отдернула руку, будто почувствовав что-то горячее.
  Все естество вопило о том, что нельзя отпускать эту возможность, что этот момент - величайшее сокровище. Но всегда есть те кто хотят и те, кто должен. Вместе с осознанием этого, словно почувствовав ее сомнение Крис схватил Еву за руку. Она улыбнулась ему в ответ. Тепло и преданно. Щеки больше не болели и не горели. Ева больше ничего не чувствовала. И не могла заставить себя имитировать. Это было бы нечестно. Неправильно. Недостойно.
  Чувства - это для другого времени. Для другой эпохи. Для другой Евы.
  Правая рука в мягком свете, казавшаяся изрисованной тонкой красной ручкой уверенно взяла кольцо. Ева встретилась глазами с Крисом, который почему-то больше не улыбался. Не отрывая от него взгляда она надела кольцо. Музыканты и официанты захлопали, поздравляя обручившихся.
  Прости меня, Крис. Я не хотела для тебя такой судьбы. Но ты зря сомневаешься. Ты причина, по которой часть меня все еще жива. По которой в моей жизни еще осталось что-то настоящее. Ты мое сокровище. Я никому тебя не отдам. Я буду держать тебя рядом, как можно ближе. Так близко, чтобы ты всегда смог осветить окружающую тьму, что постепенно сжимается вокруг моей шеи.
  На лице Евы расцвела настоящая улыбка. Живая и искренняя, та, что сопровождает счастливых людей. Пускай на долю секунды, пускай лишь на миг. Пускай. Но она улыбалась. Крис запоминал каждую морщинку, что прорезала себе место сквозь притворный пластик ее вечно безэмоционального, полного притворства лица.
  Она сияла. Вокруг стояли музыканты в черно-белых костюмах и официанты в одноцветной униформе. Крис не видел ничего кроме нее. Весь мир лишь заполнял фон и готовил почву.
  А она сияла.
  ***
  Мы вышли на улицу. В воздухе кружился снег, окрашивая в белый цвет грязные, серо-коричневые мостовые и подворотни, полные скрученных теней, невидимого движения и неясных силуэтов. Во время снегопада здесь хотя бы ненадолго становилось чисто. Скоро генерал мороз выгонит с широких улиц бездомных собак и безработных алкоголиков. Город вновь вдохнет полной грудью, свободный от вечного бремени бесполезных людей. Встрепенется, словно сбрасывая с себя блох и надоедливых паразитов, беззаботно пьющих сочную и сладкую кровь.
  Ева поискала глазами Криса. Тот стоял чуть поодаль, о чем то беседуя с администратором заведения. Мимо прошла пожилая пара. Проходя мимо, мужчина приподнял шляпу и вежливо улыбнулся, а его спутница улыбнулась и слегка присела, имитируя книксен. Ева кивнула в ответ, но они уже не смотрели в ее сторону. Швейцар в зеленой ливрее с золотыми пуговицами, слишком красивой, чтобы быть теплой, торопливо раскрыл перед парой двери и склонился в глубоком поклоне. Пара прошла мимо, даже не посмотрев в его сторону.
  Крис окликнул Еву, вырвав ее из задумчивости. Девушка поправила шубу из черного меха и улыбнулась ему в ответ. Изо рта вышло облако клубящегося пара, что быстро растворилось в вечернем воздухе. Ее будущий супруг встал рядом. Ева постучала каблуками высоких кожаных сапог друг о друга, стараясь согреться.
  - Долго еще? - Спросила она, плотнее запахивая полы шубы и сильнее прижимаясь к теплому плечу Криса. Скосив взгляд на него она увидела, как тот мечтательно улыбается и щурится, как ящерица на солнце. Ева почему-то почувствовала себя теплее.
  Но не надолго.
  - Эй! - Окликнула она стоящего у дверей ресторана швейцара. Поняв что обращаются к нему, молодой парень, с тщательно замазанными прыщами, подбежал и вытянулся по стойке смирно. Его черные волосы, что становятся жирными ещё до того, как окончательно смоешь шампунь, торчали из под шапки масляно блестящими клочками. Ева инстинктивно сделала шаг назад.
  Крис посмотрел на неё с неодобрением, но промолчал. Снег, ударяясь о воздух падал. Каждая снежинка сталкивалась с невидимой преградой, отлетала в сторону, запиналась, и, наконец, касалась земли, растворяясь в миллиардах себе подобных. Город нагревал подземными трубами мостовые, но их тепла не хватало, чтобы растопить все выше и выше возрастающие сугробы. Город задыхался. Город замерзал. Ева стучала каблуками сапог.
  Швейцар не двигался.
  - Долго нам еще ждать? - Спросила девушка у паренька. Тот стушевался и что-то невнятно проговорил, косясь в сторону выхода. Ева недовольно поморщилась и добавила, - вам, наверное, стоило сначала подогнать наш транспорт и только потом проводить нас на улицу.
  Швейцар негромко извинился и попятился в сторону выхода. Ева хотела сказать что-то еще, но тут из-за угла здания вылетел черный гравимобиль. Машина повисла в воздухе прямо напротив нее. Сотни снежинок прикасались к корпусу, приклеивались к нему, как прилипалы к акуле, лишь вокруг сопла они стремительно таяли и испарялись. Крис открыл дверь и напряженно улыбнувшись протянул девушке руку. Ева оперлась на его ладонь и села на пассажирское сиденье. Водитель встретился с ней глазами в зеркале и кивком поприветствовал. Швейцар неподвижно стоял у входа в отель-ресторан, сжавшись от холода. Сжавшийся и подрагивающий, яркий в своих пёстрых одеждах он был похож на мокрого попугая. Открылась дверь с другой стороны машины. Крис опустился на сиденье рядом и с силой захлопнув дверь.
  - Поехали. - с раздражением в голосе сказал он. Гравимобиль не двинулся с места. Крис закатил глаза и отвернулся. Ева поджала губы.
  - Домой, - обратилась она к водителю. Машина тронулась и пролетев несколько метров постепенно стала набирать высоту.
  Улицы с набором скорости постепенно превращались в длинные полосы света, здания - в крохотные коробочки с неровно очерченными огнями краями, а люди в безликие черные точки, медленно плывущие по венам города. Крис молча смотрел в окно.
  Ева встретилась глазами с его отражением, пытаясь понять как себя вести и как поведет себя будущий супруг. Но Крис, казалось, не замечал ее. Его взгляд был устремлен вниз. На черные точки и полосы света.
  Ева отвернулась к своему окну.
  - Что ты вообще нашел во мне? - вырвалось у нее. По какой-то причине, она знала, что Крис не ответит. Она не хотела, чтобы он ответил. Она хотела, чтобы он не отвечал. Незнание дает оправдание и простор для интерпретаций. Знание порождает страх. И недовольство.
  Прошло несколько долгих секунд в молчании. В напряженном ожидании слов, которые не хотят произносить. Ответа, который не хотят слышать. Когда Крис начал говорить, Ева зажмурилась, словно ожидая удара.
  - Душу, нуждающуюся в исцелении... - тихо ответил Крис. Ева задержала дыхание. Осознав что он имел в виду, девушка не выдержала и рассмеялась, вызвав у Криса раздражение и заставив того еще глубже погрузиться в изучение световых узоров города.
  - Я не нуждаюсь в исцелении. - Отвечала Ева даже не пытаясь сдержать смех. Вытерев пальцами уголки глаз она повернулась к Крису и взяв его за подбородок развернула его лицо к себе. Встретившись наконец глазами, что он так старательно прятал в отражении, Ева приблизила лицо к нему, почувствовав губами его дыхание.
  - Это не меня надо исцелять, а весь мир. Есть лишь одна причина, почему люди пошли за мной. Я - права. - Добавила девушка, держа в руках лицо Криса.
  Мужчина печально улыбнулся и прикрыл глаза. Иногда быть правым больнее и тяжелее, чем лгать самому себе. Правда оставляет пятна на душе. Они как чернила растекаются по ней, пачкают и терзают ее невесомое тело, бесконечно напоминая о себе...
  Его губ коснулось что-то влажное и нежное.
  Открыв глаза, он увидел лицо Евы так близко, что даже в полумраке мог разглядеть горбинку на ее носу, крохотные веснушки на переносице и щеках, что слегка порозовели и шрам над правым ухом, что она словно гордясь им выставляла на показ.
  Дальнейший путь они проделали в молчании. Дорогие гравимобили проносились над устаревшим десятилетия назад колесным транспортом. Простые люди, как муравьи копошились там внизу, что-то строили, что-то делали, куда-то торопились - устраивали свои жизни.
  Машина пролетала над от одним из зданиев "SHL". Ева вспомнила, что этот офис доставки со дня на день будет закрыт. Сэр Клинтон, владелец компании, пожертвовал несколько десятков миллионов на дела сопротивления. Он ничего не просил взамен тогда. Но несколько дней назад намекнул на возможную потребность в поддержке. Несколько миллионов рабочих по всему миру завтра внезапно найдут себя на рынке труда. Миллионы людей вновь вынуждены будут искать свое место под солнцем. Голод заставит их сражаться за эти места, расталкивать разленившуюся под гнетом бесконечных профсоюзов экономику. Еве даже нет необходимости переступать через свою гордость - она могла бы сказать все, что ее просили сказать и просто так. Могла бы. Но скажет только в счет уплаты долга. Потому что так устроен мир.
  Сильный пожирает слабого. Выживает лишь то, что растет. Бизнес должен приносить прибыль, и как бы потерявшие работу не горевали после, какие бы демонстрации не устраивали - истина не меняется. Мертвое и неэффективное должно быть уничтожено. Чтобы не замедлять живых. Чтобы не плодить паразитов. Чтобы подстегивать отстающих инстинктом самосохранения.
  Ведь бедным нужны богатые.
  Бедным и ленивым хочется мечтать о том, что есть возможность внезапно проснуться миллионером. Они видят себе жизнь богачей беззаботной и простой, забывая о том, что ответственность и тяжесть тем больше, чем выше ты забираешься.
  Карма же, опускает все человечество до уровня скота. Нет больше мечты, нет больше стремления, нет больше свободы. Лишь беспросветная тоска и рутина. Лишь обязанности, которых становится все больше.
  Оторванные от иллюзий, здесь, в реальном мире, лучшие из нас пытаются вскарабкаться на вершину горы у которой нет вершины. У них давно стерты в кровь руки. Они похожи на альпинистов, что тянут за собой вереницу тех, кто карабкаться не в состоянии. Они держатся из последних сил, прижимая усталое тело к холодным скалам, зная, что стоит им расслабиться или отвлечься и погибнут не только они. Осознание этой ответственности за свою и чужие жизни заставляет серьезно относится к каждому вдоху и движению.
  Но зачем продолжать восхождение, если вершины нет? Ради более чистого воздуха. Ради вида, от которого захватывает дух. Ради желания быть среди первых.
  Лишь здесь начинается жизнь. Жизни полная действий. Жизнь, полная эффекта. Жизнь, полная жизни. Надо лишь прорваться на этот уровень, лишь взойти по ступеням. Вскарабкаться несмотря на боль и усталость.
  И у тех, кто лишь тянет вниз нет права требовать большего.
  - Хочу красивое платье. - Крис удивленно посмотрел на Еву. Девушка смотрела в окно, погруженная в свои мысли. - Знаешь, чтобы как в старых фильмах - белая фата. Букет невесты. Хочу чтобы мы были на крыше. Чтобы внизу были дома, улицы и фонари. Чтобы звезды было видно несмотря на огни города. Чтобы много гостей и шума. Чтобы большой торт и улыбки.
  - Я думаю мы можем себе это позволить. - Подумав ответил ей Крис. Переведя взгляд на Землю, он задумчиво добавил. - Людям это понравится.
  Ева улыбнулась и посмотрела на будущего мужа. Дождавшись когда Крис посмотрит на нее в ответ, девушка сказала:
  - Мне понравится точно.
  Гравимобиль влетел в выделенный коридор, свободный от хаотичных перемещений обеспеченных гражданских. На несколько метров вокруг было пусто. Гравимобиль начал стремительно набирать скорость над постепенно превращающимся в смазанное световое пятно бесконечным городом.
  - Не могу я привыкнуть к этим полосам. - Крис поежился и отвел взгляд от окна. - Чувствую себя слишком важным.
  - Наше время стоит дороже чем их всех вместе взятых. - Не поворачивая в его сторону головы ответила Ева. - Минута промедления здесь может стоить кому-то жизни. Кому-то из их близких в том числе.
  Крис снова посмотрел вниз, силясь разглядеть в размытых огнях там внизу людей, дома и саму жизнь.
  - На такой высоте есть риск забыть, что там кто-то есть. Что в мире есть вообще хоть кто-то, кроме тебя... - Водитель поймал взгляд Евы в отражении. Девушке показалось, что тот смотрит на нее с немым вопросом. Которого она не поняла. Крис, подумав, продолжил, - Может стоит хоть иногда спускаться вниз? Чтобы освежить память и убедиться, что это не так.
  Ева повернулась к бывшему медику, но так и не дождалась того, чтобы тот встретился с ней взглядом. Хотя знала, что он чувствует ее взгляд. Девушка закатила глаза и подалась вперед.
  - Говоришь так, будто я родилась среди пони и бабочек. Ты забыл откуда я родом? Ты думаешь я ничего не знаю? - До того, как Крис успел хоть как-то отреагировать Ева положила руку на сиденье водителя и твердым голосом сказала, - Снижаемся.
  Гравимобиль мягко затормозил и уверенно полетел вниз. Яркое пятно постепенно превращалось в заполненный колесными автомобилями перекресток. Несмотря на поздний вечер от горящих фонарей и фар здесь внизу было светло как днем. Из дрожащих выхлопных труб поднимался горячий дым, окружающий машины, со следами ржавчины и коррозии ,людей, со следами усталости и истощения и дома, с облупившейся краской и трещинами в старой кладке, еле заметным смогом с запахом гари и бензина. Усталые люди зло и пронзительно сигналили, пытаясь ускорить продвижение миллионов таких же людей, привычно перемещающихся в противоположные концы бесконечного города.
  Они вечно торопятся куда-то и вечно никуда не успевают. Неспособные ни насладиться текущим моментом, ни приложить достаточных усилий, для того, чтобы вырваться из вечного замкнутого круга.
  Большая их часть работает на разваливающихся заводах, на дешевой технике, по древним технологиям производящей убыточные товары для продажи их тем, кто еле сводит концы с концами. Все эти заводы давно пересекли черту окупаемости, их поддерживают на деньги правительства, только затем, чтобы всем этим людям было где работать и приносить хоть какую-то пользу.
  - Садись прямо на перекрестке. - Сказала Ева. Водитель включил проблесковый маячок. Машины спешно разъехались в стороны, вплотную прижимаясь к обочине или и вовсе заезжая на тротуар. Сопло гравимобиля развеяло смог, растопив лежавший по краям дороги снег и моментально высушив выделившуюся воду.
  Когда они сели Ева выждала несколько секунд. Постепенно гудки затихали, сменяясь напряженным любопытством. Словно малые дети люди таращились на черный гравимобиль из своих старых машин. Ева поправила платье и открыла дверь. В нос ударил душный, липкий смрад нижнего города. Девушка вдохнула через нос остатки фильтрованного кондиционером воздуха и нацепила на лицо улыбку. Помахав рукой, она опустила сапог на покрытый трещинами и выбоинами асфальт и вышла из гравимобиля. Некоторое время ничего не происходило, лишь тишина стала плотнее. А затем взорвалась приветственными криками и возгласами. Люди выходили из машин, не веря своим глазам.
  - Валькирия! - Кричали они, добавляя еще что-то на разных языках. Ева не разбирала их слов. Валькирия лишь улыбалась и отвечала кивком или взмахом руки на звучащие приветствия. Крис смотрел на нее сквозь толстое тонированное стекло. Эта улыбка отличалась от той, что он видел, когда делал ей приглашение. Она была искренней. Счастливой. Толпа окружала девушку, люди вытягивали шеи, махали руками и толкались, стараясь подобраться поближе. Крис отвернулся.
  Спустя время Ева пожалела о том, что сделала. Жалела о том, что послушала Криса, что решила убедить его в своей правоте, что почувствовала ее взгляд. Люди должны обладать лишь тем, с чем могут управиться. Вмешательство в этот порядок всегда приводит к катастрофам... Но тогда она этого не понимала.
  И потому сделала то, что сделала.
  В нескольких шагах от Евы, прислонив маленькое хрупкое тело к холодной стене сидела девочка. Словно впитав гарь и выхлопные газы из воздуха, её волосы были пепельно-карими. Грязные и ломкие, они торчали как ворох сухой степной травы из под тонкого капюшона старой толстовки, покрытой заплатками и не зашитыми дырами. Тонкие руки сжимали тщедушное тельце в безуспешных попытках согреться. Люди обходили ее стороной, стоящая на картонной коробке жестяная банка хранила на дне две медные монеты по пять центов. Широко раскрытые полные любопытства голубые глаза смотрели сквозь жидкую челку.
  Ева сама того не понимая сделала шаг ей навстречу. Любопытство сменилось тревогой. Девочка подобралась и подтянула к себе коробку с банкой, звякнув монетами. Толпа, заметив направление взгляда Евы постепенно затихала, не понимая, что интересного может быть в очередной бездомной девочке.
  Ева сама не знала, что на нее нашло. Этот сиюминутный порыв в будущем будет стоить ей насморка и кошмаров. Люция привыкла к грузу ответственности за судьбы диверсантов, смирилась с тем, что никто из них не вернется домой. Но девушка провожала взглядом лишь спины уходящих, никогда не всматриваясь в глаза. Зрительный контакт с попрошайкой установился настолько четко, что образ радужной оболочки ее души отпечатался в памяти, словно связывая их судьбы. Люция села перед девочкой на колени, в полной тишине. Город затаил дыхание, наблюдая за ее действиями. Лишь где-то вдалеке были слышны нетерпеливые гудки, работа техники и еле различимая ругань.
  - Вы ангел? - спросила девочка. Белки ее глаз были покрыты сеткой лопнувших капилляров, делая их скорее розовыми, чем белыми. Желтоватого цвета кожа лица скрывалась под грязью и ссадинами. Несмотря на всю неопрятность и неухоженность девочка могла стать красавицей когда-то в будущем.
  Которое Ева у нее забрала.
  - Нет. - Осторожно протянув левую руку она коснулась головы девочки. Перебирая пальцами волосы, Ева заметила несколько рыжих прядей. Почти того же цвета, что и ее волосы лет пятнадцать назад. Только ярче. Ева убрала руку, сглотнула и посмотрела девочке в глаза. - Нет, я не ангел. Я - Валькирия.
  Попрошайка на миг замерла, а затем резко подалась вперед, схватив Люцию за рукав и приблизив лицо так близко, что можно было почувствовать ее дыхание. Банка отскочила в сторону сбитая коленом, покатилась по асфальту звеня монетами и жестью. Почувствовав вонь нечищенных зубов и плохой еды Ева отвернулась, сделав вид, что звон привлек ее внимание.
  - Ангелы прилетают с небес чтобы спасти нас. И понять можно только по делам, а не по словам. По крайней мере так говорит отец Солмер. - Грязные пальцы вцепились в дорогой черный мех. Девочка счастливо улыбалась, - Ты здесь чтобы спасти меня?
  Ева задержала дыхание, а затем аккуратно отцепила руки попрошайки от шубы и поднялась на ноги. Воздух на уровне человеческого роста был почище, но количество неприятных запахов вынуждало дышать медленно и маленькими порциями. Посмотрев на рукава Ева заметила жирное пятно на мехе.
  Как вообще можно запачкать нечто черное?
  - Ангелов не существует. - Ева расстегнула пояс с серебряной пряжкой и сбросила шубу с плечей. Холодный воздух коснулся теплой кожи, неся с собой свежесть и чистоту, несмотря на отчетливо ощущение грязи в носу. Запах гари казалось въедался в кожу, пропитывал одежду, пачкал саму душу. Ева не хотела больше находится здесь. С самого начала она никогда не хотела оказываться на этом уровне. Снимая шубу и стараясь не показывать виду, что ей холодно, девушка посмотрела на попрошайку и сказала, - Я здесь чтобы наказать твоих врагов.
  Стараясь не касаться пятна на рукаве Ева обвязала шубу поясом и протянула девочке. Та неуверенно приняла сверток. Холодный воздух проникал сквозь одежду, забирался под ткань, касался мокрыми, ледяными щупальцами спины, доставая до самых лопаток. Борясь с дрожью Ева сжала в ладонях ее руки, стараясь не замечать скользкого ощущения пота и грязного жира на пальцах.
  - Спасать себя ты будешь сама. - сказала она перед тем как развернуться и пойти в сторону гравимобиля, отвечая улыбкой и взмахом руки на вновь разразившиеся крики приветствия и поддержки. Девочка сидела на том же месте, прижав к груди сверток с шубой. Ева чувствовала спиной ее взгляд.
  Всю оставшуюся жизнь.
  - Очень благородно. - Сказал через пару минут Крис, когда они взлетели. Ева смотрела на свои руки безуспешно пытаясь оттереть руки влажной салфеткой. Крис смотрел в окно, вниз, на землю. - Вместо реальной помощи, вместо реальных попыток что-то исправить, мы всегда предпочитаем даровать безделушку с барского плеча. Ведь это дешевле.
  Крис прочистил горло. Не обращая внимания на ответное молчание, словно не замечая нарастающего раздражения Евы, с остервенением трущей десятой салфеткой руку. - С другой стороны - это лучше, чем ничего.
  В машине стало тихо. Водитель включил какой-то прибор, который стал негромко ритмично щелкать и мигать зеленым светом. Ева встретилась с ним глазами в зеркале. Подумав, отрицательно помотала головой. Водитель отвернулся. Гравимобиль медленно стал набирать высоту.
  Ева опустила взгляд вниз. Сухое пятно на перекрестке - место их приземления, выделялось из общей картины. Оно было чистым. Чистым от коробок, машин и людей - словно капля антисептика попавшая на рану, избавившая вены города от грязи и микробов. Но постепенно оно затягивалось. Через несколько секунд его уже было совсем не отличить от любого другого участка дороги, затянутого смогом и испещренного черными точками.
  Ева опустила стекло. Свежий и чистый воздух взметнул вверх ее темно рыжие волосы, впитавшие запах гари нижних слоев. Никак не исчезающий запах от порыва ветра наполнил салон с новой силой. Ева сделала глубокий вдох, выбросила в окно растворяющиеся в воде салфетки, которыми вытирала руки. Крохотные белые парашютики закружились, медленно опускаясь вниз, вместе с крупными хлопьями снега. Они исчезнут смешавшись с сугробами или едва коснувшись земли и грязных луж. Закрыв окно Ева сказала:
  - У нас никогда не будет детей.
  Крис медленно повернулся в ее сторону. Ева встретила его взгляд. Гравимобиль вышел в выделенный коридор и стремительно увеличил скорость. Темное небо на этой высоте постепенно приоткрывало звезды, как фокусник, что хочет оттянуть интересный момент, поддержать интригу. Из-за темноты Крис не мог толком разглядеть выражения лица будущей жены. Поэтому просто отвернулся. Ева посмотрела в свое окно. Под ее ногами развернулся весь мир, давно превратившейся в бесконечный город.
  Город, который она хотела спасти.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"